Текст книги "Пироскаф «Дед Мазай»"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Третья часть
Дельта

Столбы и за Столбами

Получив порцию кашевария, «Дед Мазай» вновь обрёл бодрость. Кормой вперёд выбрался из бухты и направил нос к дальним горизонтам. Зелёный вымпел с жёлтым зайчонком жизнерадостно полоскал на мачте. А на корме вздымался под ветром сине-белый флаг Воробьёвского пароходства. Трепетали в потоках встречного воздуха ленты Сушкинской бескозырки.

Внизу, в машинном отделении, бодро ходили туда-сюда шатуны с полированными штоками поршней Сушкину нравилось глядеть на них. Он поглядел и снова выбрался наверх.

– Жизнь прекрасна, – заявил капитан Поддувало, потягиваясь в дверях рубки. Сушкин был с ним согласен. Однако подумал, что она будет ещё лучше, если в ней больше не случится таких, как вчера, бурь.

Донби, кажется, угадал его мысли.

– Конечно, бури ещё будут не раз… – мягким голосом сообщил Бамбало. А Донби мужественно добавил: – Однако мы их пр-лер-одолеем… Не так ли, наш храбрый Том?

– Коз епонятно, – ответил Сушкин привычной детдомовской поговоркой (и проглотил холодный комок).

Откуда-то появилась Изольда. Села у трапа на задние лапы, стала умываться, будто кошка.

– Судя по всему, наша пассажирка великолепно перенесла непогоду, – заметил капитан.

– Она уже не пассажирка, а член команды, – заметил Сушкин. – Заслуженная корабельная крыса. – И не удержался, небрежно спросил: – А что показывает барометр? Какая будет погода в ближайшие дни?

– И в ближайшие, и в дальнейшие она будет прекрасная, – сообщил капитан Поль. – На просторах Дельты дни всегда отличаются ровным атмосферным давлением и спокойными ветрами. Так что, если нашему Тому хочется новых шквалов и гроз, придётся подождать до осени.

– Жаль, – нахально сказал Том и потрогал колечко (чтобы судьба не дала ему новую взбучку за вранье). – А скоро будет Дельта?

Капитан с удовольствием объяснил:

– За Столбами. А Столбы вот они, впереди.

Река Томза делалась уже, берега выше. На них возник одноэтажный городок. Тому подумалось, что он похож на Сент-Питерсборо из книжки Марка Твена. За городком поднимались две высоченные скалы. Видимо, это и были Столбы. Но им больше подошло бы название Клыки. Они походили на два острых зуба в пасти великанского зверя (Том поёжился). Между водой и домиками с двух сторон тянулись дощатые причалы. По ним бежали мальчишки с разноцветными шарами и вертушками, махали руками. Но они быстро отставали, потому что течение нарастало и резво увлекало «Деда Мазая» в проход между скалами. И вдруг Том увидел, что каменные столбы соединяются чёрным кружевным мостом. Таким низким, что он обязательно должен был зацепить мачту и трубу, а возможно, и крышу рубки. И остальные это увидели. Электронный навигатор Куда Глаза Глядят завопил не своим голосом:

– Полундра! Впереди препятствие! Даю задний ход! – И он дал его со всей энергией, которую получил после недавней порции кашевария. То есть попытался дать. Пироскаф содрогнулся – это гребные колёса завертелись в обратную сторону. Однако, «Дед Мазай», хотя и тихо, но продолжал двигаться к скалам. Течение было сильнее старинной машины пироскафа.

– Клянусь Африкой, дело пахнет форс-мажором, – озабоченно сказал Бамбало. А капитан Поль высунулся из окна рубки по пояс и тонким голосом завопил в мегафон:

– Эй, в диспетчерской! Вы что, дрыхнете там?! Разводите мост! (Он прокричал и другие слова, но автор не считает возможным их здесь приводить.)

У подножья скалы стоял двухэтажный домик с балконом. На балкон выскочил грузный дядька в капитанской фуражке. Радостно замахал руками:

– О-о! Да это Поль Поддувало?! Привет, старина!

– Привет, Кузьма! Разводи мост, бездельник, пока не наделали дров! – Мост приближался.

– Развожу, развожу!.. – Решетчатые половинки моста поехали вверх. И вовремя! Мачта и крыша рубки лихо проскользили между ними. Сушкин даже пригнулся. На миг скалистые зубцы нависли над пироскафом и быстро ушли назад.

– Уф… – незнакомым голосом сказал навигатор КГГ.

Пузатый диспетчер выскочил на балкон с другой стороны скалы.

– Эй, Поль! А как вы вернётесь с Дельты? Ведь мост разводится только один раз в навигацию! Вы израсходовали лимит!

– Приделаем крылышки! – сердито пообещал капитан. – Ладно, будь здоров!..

Колёса всё ещё работали на задний ход, и скорость была невелика.

– Подожди! – голосил вслед диспетчер! – Поль, я забыл сказать! Тут вас ждёт пассажирка! Дама!.. – Рядом с ним выскочила на балкон обширная тётенька в чёрном, словно обрызганном дождиком платье. Замахала сумочкой.

– Господин капитан! Поликарп Поликарпович! Господин Поддувало! Возьмите меня! У меня срывается командировка!

– Но сударыня! – заголосил в рупор капитан. – Мы не можем подойти к пирсу, нас разобьёт о сваи! Вы же видите, какое течение!.. Мы будем ждать вас на очередной пристани!

Течение было здесь уже не очень сильное, а обратный ход колёс теперь вообще гасил скорость. Можно было бы прижаться к причалу. Но капитан деловито скомандовал:

– Бэн, давай вперёд!

– Но господин капита-ан!.. – растаяло вдали.

Капитан Поддувало выключил мегафон и теперь беседовал с диспетчером по мобильнику.

– Что? Почему заранее не сообщил, чтобы развели мост? Да ты проболтался бы этой особе, и она уговорила бы тебя доставить её на «Мазай»…

– Что? Где взяли такой замечательный пароход? Это подарок судьбы!

– Что? Куда идём дальше? «Куда глаза глядят», как говорит наш неутомимый Бэн… Ха-ха! Просторы Дельты необозримы!..

Что такое Дельта, Сушкин, конечно, знал. Дельтами называю разветвления больших рек перед их впадениями в моря, большие озера или заливы. Русло реки разбивается на протоки, каналы, рукава. Некоторые сами по себе бывают шириной в реку. Они то сливаются, то разъединяются, образуют заводи, проточные озера и болотистые низины…

Интересно, что Дельта реки Томзы изучена довольно мало. В речных лоциях сведения неточные, на картах водных путей тоже много путаницы. И даже на снимках, сделанных со спутников, нет ясности, потому что снимки эти бликуют от множества разбитых на осколки водных поверхностей.

Теплоходы и катера не раз подолгу плутали здесь, прежде чем выбраться к нужной пристани. Понятно, что у инспекторши ИИ Контробубовой не было никакой надежды отыскать ушедший в заросшие протоки пироскаф.

– Все-таки я боюсь, – признался однажды Сушкин. – Она такая настырная тётка…

Капитан покивал:

– Она мне даже чем-то симпатична. Своей целеустремлённостью…

– Ага. Вот выловит нас однажды и это… изымет и переместит, – сумрачно пообещал Сушкин.

– Том, не надо о страшном, – попросил Бамбало. А Дон пообещал:

– Пр-л-реодолеем…

– Кстати, по-испански это звучит «venceremos!» – уточнил капитан Поль. – Клич революционеров… Я в школьное время даже сочинил песенку. Когда ещё только поступил в училище плавсостава…

– Спой! – потребовали три голоса: мальчишкин и два страусиных.

Капитан спел:

 
Венсеремос, друзья!
Не страшны нам враги,
С нами наша машина и парус.
Кто полезет на нас,
Заработает в глаз
И получит горчичного пару.
 

Однокурсникам песня нравилась, а начальству пришлась не по вкусу. Как и сам я… При первой возможности меня выперли из училища, за излишнюю задиристость… Теперь-то понимаю, что и правда я был не сахар, а тогда разобиделся ужасно. Хотел ехать с жалобой в столицу. Но тут объявился на горизонте мой дальний родственник, дядюшка Паоло Крус, он жил в Аргентине, в городке Кастилья Бланка де Карамаза. Пригласил в гости. Я и отправился. А там тоже было речное училище. Меня туда с ходу приняли без экзаменов. Потому что я перевёл свою песню на испанский язык… Ну, почти на испанский.

 
Если нам прямо в нос
Вдруг задует норд-ост,
Всё муй бьен, венсеремос, амигос!
Нас беде не найти,
Не собьёмся с пути,
И врагам мы покажем лос фигос!..
 

Ну, los figos это скорее по-португальски, а не по-испански, но друзьям нравилось… Кстати, свою первую практику я провёл как раз там, в Латинской Америке. Теперь никто не помнит приключений в руслах тех дальних рек. Хихикают, когда слышат мои рассказы про них. Даже нахально упоминают капитана Врунгеля. Но Врунгель – это книжный персонаж, а я вот он, живой. По крайней мере, пока… – И капитан слегка загрустил…

Чтобы прогнать его печаль, Сушкин потребовал:

– Дядя Поль, спой ещё раз! А потом вместе!

Так и сделали. По-русски и по-испански.

– Очень чувствительно, – подвёл итог Бамбало. – Этой песней мы можем начинать наши выступления на берегу.

– И пусть Том тоже поёт, а не валяет дур-л-рака, – предложил Дон. – У него получатся, как у Р-л-роберол-тино Лор-л-терл… тьфу… тёти.

– Лоретти, – уточнил Сушкин. – Я же сказал, что буду играть на бубнах. А петь – лос фигос…

Никто не стал спорить. Не хотелось. Тёплый июньский воздух дрожал над рекой и притоками. Всюду виднелись островки с одиноко торчащими на них ясенями, тополями и осокорями. Летали цапли. Пахло болотистой водой и камышами. Облака были похожи на ватные острова. Разумеется, жужжали шмели…

Первый концерт дали в городке Калач и.

Сушкину понравилось название: напоминало о колечке в ухе (Сушкин потрогал его). Ну, а вообще-то городок как городок. Баржи и теплоходы с туристами, широкий пляж на берегу излучины, белые церкви со сверкающими маковками, шумный рынок, городской сад с гипсовыми девицами и летней эстрадой.

На эту эстраду и «положил глаз» дядюшка Поль. Договорился с городским начальством о концерте. Начальство обрадовалось:

«Мы всегда стремимся повышать культурный уровень наших жителей…»

Мэр Калачей даже выделил для концертной бригады художника – чтобы тот написал афишу. И художник цветными масляными красками вывел на фанерном щите:

Единственное выступление в сезоне!

Гастроль концертной группы

«Дед Мазай»

из города Воробьёвска!

Вокальные номера, хореография,

декламация классики

и современных поэтов.

Уникальный актёр из Африки

Донби Донбамбало Зимбабве-Родезийский.

Ритмический аккомпанемент

на бубнах-тамбуринах —

Том Сушкин.

Песни по заказу слушателей!

Художника звали Платоша Римский. По правде говоря, это был скорее не художник, а местный бомж. В разбитых сандалетах, обтрёпанных штанах и рваной тельняшке (Сушкин вспомнил наследника Югу). С растрёпанными пепельными волосами и щетиной на худом лице. Однако были ещё толстенные очки, которые придавали Платоше некоторую интеллигентность.

Зашла речь о том, что на время концерта пироскафу понадобится сторож. Не оставлять же у причала судно без присмотра! Разговор шёл в кабинете калачёвского мэра, когда Платоша ушёл рисовать плакат. Мэр (человек оживлённый и жизнерадостный) воскликнул, глядя художнику вслед:

– Да вот же замечательный сторож для вас! Наш Платоша готов браться за любую работу!

Сушкин за время плавания приучился к откровенности суждений. Очки Платоши не внушили ему доверия.

– Ещё сопрёт чего, – мрачновато заметил он.

Мэр прижал кулаки к пиджаку с гербом Калачей (два кренделя и восходящее солнышко).

– Что вы, господа! Живописец Римский порядочный человек! Он никогда ничего не берет без спроса. Только то, что дают!.. Вот если вы поделитесь с ним какой-то долей вашего гонорара, он будет признателен. Потому что мы заплатить ему за афишу не можем, в бюджете нет лишнего гроша.

– Да какая там доля? – удивился капитан. У нас выступление бесплатное, на общественных началах, «искусство для искусства».

– А вы оставьте ваши фуражки у краешка сцены. Глядишь, зрители что-нибудь накидают…

Сушкин потрогал бескозырку. А когда вышли, пообещал:

– Ага, накидают они. Только не в фуражки, а ниже спины…

– Том, почему ты так сумр-л-рачен? – спросил Дон.

– Потому что вспомнил книжку про Гека Финна. Там жуликов – Короля и Герцога – после концерта вымазали дёгтем и вываляли в перьях. И верхом на шестах отнесли за город…

– То-ом! Разве мы жулики? – певуче удивился Бамбало. А дядя Поль уточнил:

– К тому же, там случилось это после третьего концерта, а у нас в планах только один…

Сушкин пообещал:

– Догонят и после первого…

Дядя Поль подёргал себя за пучки на висках.

– М-да… какой-то риск, наверно, есть. Не исключён вариант как с Остапом Бендером в городе Васюки после шахматного матча…

– С кем? – надув губы, спросил Сушкин.

– Да ты что? – удивился дядя Поль. – Читаешь «Войну и мир», а про бессмертных Ильфа и Петрова не слыхал?

– А лос фигос с ними, – буркнул Сушкин.

– Может, пер-л-реходный возраст? – предположил Дон.

– Сам ты «переходный»! Мне десяти лет нету…

Они беседовали, шагая по Пристанской улице. На них оглядывались – в основном, конечно, на Донби. Даже потянулась следом пёстрая цепочка пацанят старше-дошкольного возраста. Но Сушкин ни на кого не обращал внимания, смотрел на свои сандалетки (уже переставшие выглядеть новыми).

Капитан опасливо подёргал пучки снова:

– Том, дитя моё… В чем причина твоей меланхолии?

А Сушкин и сам не знал. Просто в последние дни иногда приходила сердитая печаль. Почему-то вспоминался детский дом «Фонарики». То есть не сам дом, а ребята. Казалось бы, не такие уж друзья, а вот надо же. Вспоминались Илюшка Туркин, Толик Патрушев, шахматист Антон и весёлые футболисты из второй группы. И Огурец. И даже Капка Бутырина…

Наверно, Сушкин просто соскучился по ребячьей жизни Капитан – он самый добрый на свете дядюшка Поль. Донби, он… они – самые замечательные Дон и Бамбало. Жизнь на пироскафе – самая прекрасная жизнь на планете. Но… все чаще, когда проходили вдоль оживлённых берегов, Сушкин подолгу смотрел на мальчишек-велосипедистов, на прыгавших через верёвки девочек и даже на малышей, кидавших друг другу мячики. Наверно, потому, что сам он по природе своей был из этого же племени…

А ещё он вспоминал наследника Югу. Его быстрые весёлые глаза, в которых, кажется, пряталась капелька грусти…

И теперь, когда капитан и Донби начали допытываться о причине Сушкинской насупленности, у него намокли ресницы. Он ушёл вперёд и на ходу сунул кулаки в боковые кармашки. Так, что парусиновые шортики (подарок Афродиты) чуть не съехали за опасную черту…

Песня из фильма «Кораблик»

Боялись напрасно. Концерт прошёл великолепно.

Все места перед эстрадой оказались забиты, а кое-кто сидел даже на ограждении площадки и в развилках клёнов

Артисты вышли. Капитан в ослепительном кителе сдержанно поклонился. Дон и Бамбало тоже покивали – казалось, что на длинных стеблях качаются головки незнакомых пушистых растений. Сушкин с двумя бубнами малодушно устроился позади страусиных ног, съёжился на табурете. Но все же ему пришлось встать и поклониться (жуть какая!), когда капитан рассказал историю пироскафа «Дед Мазай» – про выигрыш и про все остальное. Хлопали так, будто Сушкин – Алла Пугачёва в расцвете своей известности…

Потом капитан прочитал стихи поэта Баратынского. Про пироскаф («в развитие темы и в доказательство пользы классической поэзии», как он выразился).

 
…Мчимся. Колёса могучей машины
Роют волнистое лоно пучины.
Парус надулся. Берег исчез.
Наедине мы с морскими волнами;
Только что чайка вьётся за нами
Белая, рея меж вод и небес…
 

Сушкину эти строчки напоминали недавнюю грозу и парус из брезента. К тому же он побаивался, что зрители не станут слушать стихотворение, написанное слишком торжественно и «по-старинному». Но слушали с замиранием. Длинноволосые «тинейджеры» забыли про банки с тоником и приоткрыли рты…

Хлопали так, что один тинейджер даже упал с акации (но не пострадал).

И уж совсем полный восторг вызвала песня «Венсеремос». Капитан с гитарой и Донби спели её с воодушевлением. Взглядами и кивками они приглашали петь и Сушкина, однако тот лишь аккомпанировал, ударяя друг о дружку два бубна. Впрочем, бил от души…

Потом была «Девушка с острова Пасхи». Вот где не хватало Сушкина. Но он только сжимал зубы и мотал головой – в горле у него по-прежнему сидел стыдливый комок. Впрочем, и без мальчишки песня прозвучала неплохо. Под конец её пели уже все зрители. А потом были и другие хоровые номера – это вышло само собой. Капитан и Донби что-то начинали, а собравшийся народ подхватывал. Спели и «Потому что мы пилоты», и «Как провожают пароходы», и «Да здравствует сюрприз», и «В Кейптаунском порту», и «На осеннем карнавале» и ещё много всего… В перерывах между песнями Донби танцевал «Аргентинский пасадобль», «Ламбаду» и какие-то африканские выкрутасы, при которых страусиные ноги и шеи так переплетались, что капитану и Сушкину приходилось распутывать их, отложив гитару и тамбурины…

После концерта Донби катал местных ребятишек – тех, кто желал, даже тинейджеров. Желали все, но, к счастью, не всех отпускали мамы. Несмотря на это Донби вымотался так, что по дороге к пристани еле тащил ноги. Провожавшие артистов зрители подбадривали героя…

На палубе Донби уселся на хвост, вытянул когтистые лапы и простонал двумя голосами:

– Пи-ить…

Сторож Платоша побежал на пристань, к ближнему киоску, и вернулся с двумя пятилитровыми банками. Дон и Бамбало с маху окунули головы в посудину.

– О, благодать, – выдохнул дядюшка Поль, прижимая банку к сердцу.

Сушкин отошёл и пробубнил в сторонке:

– Пьяницы…

Капитан виновато поставил банку на палубу.

Платоша шагнул к Сушкину.

– Мальчик, оно же совершенно безалкогольное и безвредное. Я же понимаю… Клянусь своим предком Римским, который к тому же ещё и Корсаков.

Капитан недоверчиво пригубил банку.

– Надо же… А по вкусу вполне…

– Все равно гадость, – непримиримо заявил Сушкин.

– А мальчику я принёс лимонную шипучку, – заявил живописец Римский-Корсаков и достал из-под тельняшки жёлтую бутылочку. Это слегка поправило Сушкину настроение…

Платошу оставили ночевать на пироскафе.

Строгого распорядка дня на «Деде Мазае» не было – ведь не военный же крейсер! Поэтому наутро после концерта все спали допоздна. Только сторож Платоша «слинял» с пироскафа пораньше (при этом ничего не спёр, зря Сушкин опасался). К десяти утра Платоша вновь появился на судне, разбудил капитана:

– Поликарп Поликарпыч, такое дело, там делегация. Даже две…

Оказалась, что одна делегация – спортивная. Местная молодёжь пришла звать Донби принять участие в футбольном матче:

– У вас, Донбамбало, вон какие ноги! Как вляпаете, никакой вратарь не устоит! И никто вас не обведёт на поле… А то в команде «Футтенбобль» из Нижней Хвостовки играет в нападающих жираф Гога. Они им хвастаются, говорят, что непобедимы…

– Донби, рискни, – подзудил его капитан. – Помнишь, как пятнадцать лет назад на берегу Янцзы ты напинал команде «Жёлтые трепанги»?

– Гм… – вспомнил Донби и азартно потоптался на палубе. – Только подзаправиться бы… («Гм», – это Дон, а насчёт подзаправки – Бамбало).

В судовом холодильнике нашли четыре банана. Дон и Бамбало склевали по паре (хотя мог и кто-то один – желудок-то общий).

Потом Донби отправился на стадион в окружении болельщиков.

– Только извините, – предупредил один, – хвостовские требуют, чтобы вы у нас заменили сразу двух игроков. Потому что, говорят, у вас две головы. Мы им: «Ног-то ведь тоже две, а не четыре», а они: «Голова в футболе важнее, чем ноги…»

– Спор-л-рный вопр-л-рос, – заметил Дон.

– Ничего, венсеромос, – пообещал Бамбало. Тинейджер с побритой головой весело подскочил:

– А противник получит лос фигос!..

Вторая делегация пришла с приглашением. Звали гостей в детский клуб «Орешки», на выступление ребячьих коллективов. В благодарность за вчерашний концерт.

– Неприлично отказываться, – шепнул капитан Сушкину. Тот вздохнул.

Ну, концерт был как концерт, Сушкин не раз видел такие в своей детдомовской жизни. Всякие старательные танцы и давно известные песни о радостной детской жизни («Вместе весело шагать…» и так далее). Иногда интересно, иногда скучновато, но все же смотреть и слушать можно. Сушкин, когда надо, аплодировал, а порой позёвывал, пряча лицо за снятой бескозыркой…

Так было до объявления про кино «Кораблик».

Энергичная девушка в алой блузке – та, что вела концерт, – объяснила:

– Это любительский фильм. Его три года назад сняли ребята из школьной студии «Левый глаз» в недалёком от нас городе Бобровске. Сказочная история, как несколько мальчиков и девочек в летнем лагере очень подружились, а потом разъехались в разные города, но не могли забыть друг друга. Очень хотели встретиться. Один мальчик построил волшебный кораблик, чтобы облететь и собрать всех… Мы хотели сегодня показать вам это кино, однако испортился проектор. Тогда мы попросили нашу гостью Катю Елькину спеть песню из фильма. Это девочка из Бобровска, она здесь проездом… Пригласим Катю на сцену!

Все, конечно, захлопали. И Сушкин захлопал, машинально. А в памяти толкнулось: «Кораблик»… Коротенький фильм с таким названием года два назад показывали в «Фонариках», на смотре детского искусства. Фильм был какой-то суетливый, ребята в нем что-то доказывали друг другу, куда-то спешили, мастерили картонную лодку, рисовали большую карту… Почти ничего не запомнилось. Однако песня Сушкину понравилась. Несколько дней он мурлыкал её под нос. Но постепенно она стёрлась из головы. Иногда он хотел вспомнить мотив и не мог… Интересно, неужели та самая?

Вышла на сцену Катя Елькина…

Ну, Катя как Катя. Щуплая, с кудряшками песочного цвета, чуть курносая. Наверно, лет девяти «с хвостом», как Сушкин. Лицо такое, что глянешь и забудешь через полминуты. Разве что ресницы – слишком длинные и пушистые, как у Дона и Бамбало. А в них – что-то вроде крохотных жёлтых бабочек. Бабочки вздрогнули, Катя потёрла острые локотки, поправила серое, совсем не концертное платьице, посмотрела на девушку в алой кофточке. Девушка кивнула. И тут же из динамика разнеслась мелодия вступления.

Сушкин вспомнил этот мотив! И лишь теперь он понял, какаяэто музыка! Потому что раньше, на давнем киносеансе он был просто зритель и слушатель, а теперь – человек, знающий радость и тревогу путешествий…

Девочка куснула нижнюю губу, глянула выше голов и запела. Негромко так, будто прислушиваясь к себе:

 
Пенно бурлит за кормою вода,
Тросы на мачтах, как струны, звенят…
 

Но почти сразу тонкий голосок окреп, как у мальчишки, зазвенел:

 
Мальчики, где вы, в каких городах?
Девочка, ты ещё помнишь меня?
Если ошибся в пути – то не плачь:
Есть пять минут, чтоб скрутить новый галс…
Слышишь – играет далёкий трубач?
Голос Дороги ещё не угас…
 

Капитан Поль встревоженно положил Сушкину руку на колено: что с тобой, Том? А он подался вперёд. Потому что песня стремительно пропитала его непонятной тоской. И радостью. Каждую клетку, каждый нерв!..

Далёкий трубач играл. А пяти минут, чтобы сменить галс – чтобы поменять вяжущую робость на отчаянную храбрость – не было. Были, может быть, пять секунд…

– Том, ты что?

А он – что? Он рывком нахлобучил бескозырку. Ему отчаянно было надо оказаться рядом с этой девочкой! Чтобы вместе с ней допеть песню, у которой он теперь помнил все слова.

Катя пела:

 
Надо смотреть на маячный огонь,
Пусть он не гаснет за гребнем волны
Надо вцепиться ладонью в ладонь,
Чтоб на Дороге найти остальных…
 

Надо было вцепиться ладонью в ладонь! Пока не поздно. Потому что именно о ней, об этой девочке, была его печаль недавних дней… Сушкин думал это уже в прыжке. Он сидел на втором ряду, с краю, совсем недалеко от сцены, и рванулся на неё, как пущенный из рогатки.

Катя Елькина не удивилась Да, кажется, она ничутьне удивилась, когда мальчик в бескозырке оказался с ней рядом и схватил её за ладонь. Она коротко сжала его пальцы и тут же обняла за плечо. Будто ждала!

И песня не прервалась ни на миг. Мальчишкин и девочкин голоса сплелись и полетели вместе.

 
Если есть правда у песни в словах,
Старый маяк не погасит огня.
Мальчики, вы на каких островах?
Девочка, ты ещё помнишь меня?
 

И было Тому Сушкину ничуть не страшно, только тревожно. И радостно, что Катина рука – вот она, крылышко пальцев на плече.

 
Мы никогда не забудем друзей —
Станем искать их, пока не найдём.
В снежной метели и жаркой грозе
Вовсе не страшно, когда мы вдвоём.
Голос Дороги звучит в тишине,
Будем мы плыть среди ночи и дня.
Мальчики, вы на какой из планет?
Девочка, ты ещё помнишь меня?
 

Сушкин не удержался и пропел ещё раз:

 
Девочка, ты ещё помнишь меня?..
 

И задохнулся оттого, что отчаянно колотилось сердце.

В зале захлопали. Сильнее, сильнее. Все, конечно же, думали, что это был специально подготовленный номер. Только девушка-распорядитель смотрела с удивлением, но и она, кажется, была довольна.

Сушкин запоздало обмирал. Катя сняла пальцы с его плеча и легонько надавила ими на его затылок: поклонись мол. Сушкин деревянно нагнул голову. Скорее бы со сцены! Он… и она…

Песня всё ещё звучала в нем…

Однако бывают же случаи, которые все комкают и ставят вверх тормашками!