Текст книги "Сказки и были Безлюдных пространств"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 57 страниц)

Солнце, бабочки, пестрое мелкоцветье, тишина. Отдаленные громады уснувших цехов слегка размыты в воздухе и похожи на синеватые тени. Один раз тишину мягко растолкали приглушенные удары колоколов и рельсов. Потом, чуть позже, медно позвенел еще один – совсем близкий. Воздух на миг будто застекленел. Коричневые и желтые бабочки замерли, но тут же снова затрепетали. Из-за расколотой бетонной будки вышел мальчонка лет семи – загорелый до такого бронзового блеска, будто был воплощением этого самого колокольного удара. В руках у мальчишки была длинная березовая дубинка – с набалдашником на одном конце и пластмассовой конской головой на другом. Мальчонка глянул на Артема, как на друга-заговорщика, вскочил верхом на дубинку и смело ринулся на ней куда-то сквозь сухостой прошлогоднего репейника.

Артем обогнул будку. На торчащем из стены рельсе висел блестящий, словно только что начищенный колокол. Размером с большое ведро. Явно корабельный, потому что по нижнему краю тянулась выпуклая надпись: « 0емистоклъ». Чудеса…

Извилистая тропка обогнула свалку железного хлама и привела Артема под столетние липы («Откуда здесь такие? Среди всякой индустрии…»). Лип было много, целая роща, а за ней – дощатый высокий забор с дырами. Сквозь одну выбрался навстречу Володя.

– О-о! – округлил он толстые подвижные губы. Весело заблестел очками.

– Ты ко мне? – Это «ты» получилось как давнишнее, приятельское, хотя утром они были на «вы».

– Да. Старик растолковал дорогу. Ты не занят?

– Не очень. Хотел поискать на свалке железяку нужной конфигурации, но это успеется… Идем! – И опять нырнул в дыру, сложившись, как складной метр.

За досками открылась обширная, с мягкой травой, площадка, дальний край ее замыкало длинное строение – не то приземистый барак, не то сарай с окошками. А перед ним на площадке возвышались «шедевры».

Артем никогда не понимал всяких абстракций и формализма в картинах и скульптурах. Однажды, еще в школьные годы, сказал Нитке, которая любила порассуждать о полотнах Пикассо и Малевича, «щекочущих подсознание»: «Знаешь, я, наверно, не дорос. Не дано мне постичь своеобразие столь глубокого творческого мышления». Она тогда слегка надулась даже… И сейчас Артем внутренне напрягся, увидев угловатые конструкции из шестеренок, патрубков, решеток, маховиков и всякой «прокатной продукции». Придется кивать с умным видом: «Да, любопытно. Оригинально. Весьма выразительно, чувствуется идея…» Но почти сразу он увидел балерину.

Балерина изогнулась в танце и вскинула руки. Из бетонной плиты торчали длинный арматурный стержень – это была нога танцовщицы. Вторую ногу она, слегка выгнув, отвела в строну, оттянула носком вниз башмачок – острый кусок железа. Балетной юбочкой служило колесо вагонетки, а туловищем – укрепленный на тонком патрубке мотоциклетный бак с приваренными к нему двумя чашками школьных электрических звонков. Трубчатые руки с гибкими пальцами из арматурной проволоки балерина в волнистом изгибе вскинула над головой… Хотя головы не было. Вернее не было лица. На длинной шее держалось железное кольцо с обломком шестеренки сверху – не то гребешок, не то маленькая корона. Глаза, губы – все это зритель мог вообразить сам. Да и не в них было дело. Секрет крылся в движении. Скульптор наделил железное создание такой живостью, что металл совершенно потерял природную тяжесть. Еще секунда – и балерина бабочкой взлетит над бетонной глыбой, над подорожниками и клевером. Недаром в них так нетерпеливо стрекочут кузнечики.

– С ума сойти… – в полголоса сказал Артем.

Володя молчал рядом, нервно расчесывая пальцами бородку…

Неподалеку вел опасную игру с быком матадор. Почти такой же гибкий, как балерина, он сильно выгнулся назад и махнул плащом из листов кровельного железа. Он пропустил в смертельной близости от себя рогатое страшилище с корпусом из железной бочки и ребристых батарей отопления. Безоглядная ярость монстра вызывала живую жуть. Но матадор был неуязвим в своей изящной и насмешливой беспечности…

Потом Артем увидел еще одного монстра. Добродушного. Склепанный из всякого металлолома, Горыныч улыбчиво разевал зубастую пасть, похожую на капкан для мамонта. Глаза этого трехметрового чудища были сделаны из белых эмалированых кастрюль с пробитыми дырами зрачков. Вокруг кастрюль наивно растопыривались ресницы из рельсовых костылей…

– Этого зверя зовут Игогоша, – пояснил Володя. – По ночам он иногда ржет, как конь-богатырь. Впрочем, дети не боятся.

Артем понимающе кивнул. Перед Игогошей бесстрашно стояли мальчик и девочка. Протягивали ему ведро с угощением. У Игогоши от аппетита вывалился из пасти язык-лемех, на котором блестели капли слюны – электрические лампочки.

Было видно, что детям трудновато держать увесистую посудину. Их ноги их тонких водопроводных труб согнулись и напряглись, одежонка из железных обрывков и патрубков скособочилась и взъерошилась, трубчатые руки с растопыренными пальцами-штырями, казалось, дрожат от усилия. Но мальчик и девочка улыбались. Их головы в основном и состояли из улыбок-подков. На уголках этих улыбок держались оттопыренные уши (расплющенные консервные банки). От банок шли стерженьки бровей, из-под которых весело глядели крупные шестигранные гайки. У мальчика над бровями щетинился проволочный чубчик, а у девочки – что-то вроде прически с пробором, из которой торчали плетеные косички…

Ближе к дому, почти у дверей, стоял юнга. Он вскочил на бочку из-под мазута, обмотанную ржавым тросом (к бочки был прислонен сбоку шлюпочный якорь). Башмаками у мальчишки были древние чугунные утюги. Его тощие арматурные щиколотки торчали из клешей, для которых были взяты две широченные помятые трубы. Телом служила могучая спиральная пружина – видимо, от вагонной рессоры. Ее почти горизонтальные витки очень напоминали полосы тельняшки. А голова – почти такая же, как у приятелей Игогоши – рот, уши, да глаза. Только рот был не улыбчивый, а буквой «о» (видимо, кольцо от тракторной цепи). И вместо проволочных волос – бескозырка из сковородки. За спиной вздыбился как от ветра кусок автомобильной обшивки – матросский воротник.

В руках из толстых ребристых прутьев юнга держал железные флажки. Правая рука была совсем опущена, левая направлена вниз по диагонали. У Артема в памяти закрутилась флотская семафорная азбука – в «Приозерном» все мальчишки изучали ее для всяких морских игр и викторин. Кажется, такое вот положение флажков означало букву «о» (как и рот мальчишки).

…Были еще перед домом «Чудо-дерево» с развешенными на нем чайниками и канистрами, изящные «Пеликан и цапля» и «Дама, у которой улетел зонтик».

– Кстати, он иногда к ней прилетает, – усмехнулся Володя. Артем опять покивал и вернулся к балерине. Выговорил наконец:

– Знаешь, я никакой не знаток. Наоборот… Но, по-моему, ты талант…

– Да брось ты… – Володя смущенно и довольно заскреб опять шкиперскую бородку. – Так, экспериментирую помаленьку…

– Ты, небось, во всяких выставках участвуешь?

– Ну… было пару раз. Только не с этими вещами, а со всякой мелочью и с графикой… А с этими-то куда? Их даже до ближайшего павильона не допрешь. А сюда посетители, само собой, не ходят.

– Наверно, можно все-таки постараться…

– Как? Да и рассыплется это хозяйство, если его дергать… Разве что попросить помощи у них… – Володя усмехнулся. – Но где их найдешь, если сами не захотят?

– Ты это о ком?

Володя смотрел сквозь очки странновато, и Артем ощутил тревожный холодок.

Володя сказал чуть виновато:

– Да ты не пугайся… Ты, я смотрю, вроде меня: нервами сразу чуешь… непривычное. Но здесь никакого страха нет. Наоборот…

– И все-таки… – сказал Володя, уже не скрывая нервности.

– Я расскажу. Все равно ты, наверно, столкнешься с этим… рано или поздно. Давай зайдем ко мне, у меня есть бутылка «Массандры»… Да ты не думай, я не богемная личность, которая вдохновляется портвейном. Так, по глотку за знакомство… И потолкуем заодно.

– Ну, что же… – вздохнул Артем.

5

Узкая дощатая комната была такой, какой, видимо, и должна быть мастерская художника и скульптора. Маски и рисунки на стенах, гипсовый женский торс в углу, кавардак, подрамники, металлический и деревянный хлам, запах дерева и олифы. Солнце весело било в широкие окна.

Володя смахнул с непокрытого стола куски картона и графитовые стержни. Стукнул о доски зеленой бутылкой и стаканами, принес распечатанную пачку овсяного печенья.

– Значит, за твое появление в этом краю.

– Угу…

Звякнули, глотнули. Артем смотрел нетерпеливо.

– А история, значит, такая, – сказал Володя и поглядел на свет сквозь стакан с недопитым портвейном. – Соорудил я однажды фигуру по имени Большая Берта…

– Вроде, пушка такая была когда-то у немцев, – припомнил Артем.

– Не знаю… В школе, которую я кончал, так звали нашу завуч. Стерва была, прямо скажем, немалая. Ну, я и вложил всю ее стервозность в этот… монумент. Не пожалел металлолома…. Получилась фигура метра два с половиною. И сходство мне удалось весьма, скажу без лишней скромности. Конечно, не о внешности говорю, а о внутренней сущности. Этакое воплощение педагогической системы, что мордовала меня в розовом детстве. Да и тебя, наверно…

Артем вспомнил Климовну, начальницу «Приозерного».

Володя продолжал, покачивая стакан:

– Ну, установил я это изваяние посреди других, два дня ходил вокруг и мстительно радовался. А другие мои «детки» косились на нее с явной антипатией. Игогоша даже вздыбился, а матросик просигналил флажками нехорошее слово…

Артем вежливо посмеялся. Володя отколупнул от стакана соринку и тоже усмехнулся.

– А на третий день приходят ко мне два человека. Очень симпатичные – и снаружи, и внутри. Один – наших с тобой лет, белокурый такой, улыбчивый, в футболке с мексиканским всадником на пузе и в джинсах «родео». Второй – постарше. Лысоватый, круглолицый, в очках, в костюме и при галстуке. Вежливые такие.

«Владимир Петрович, – говорит тот, что с галстуком, – не могли бы вы пойти нам навстречу в одной просьбе?»

А я стою, глазами хлопаю: ни разу не встречал на Пустырях столь цивилизованных личностей. А потом думаю: «Может, хотят заказ какой-нибудь сделать?.. Но как они сюда проникли?» Помолчал, а потом говорю в их же тональности:

«Располагайте мной, господа. Я весть к вашим услугам».

Тогда молодой деликатно, однако решительно берет быка за рога:

«Дело в том, Владимир Петрович, что хорошо бы перенести вашу Большую Берту с Пустырей куда-нибудь подальше».

И как имя-то узнали?

Меня малость царапнуло, я выпустил пару колючек:

«А позвольте спросить, с какой стати? Кому эта дама здесь мешает? И, кстати, какие у вас полномочия?»

Тогда старший своего коллегу как бы попридержал взглядом и начинает разъяснять:

«Видите ли, дело не в полномочиях. Упаси Боже, мы не собираемся принуждать вас. Но… это изваяние действительно мешает. И другим вашим созданиям, и вам самому, хотя вы этого еще не осознали. И… всем. Оно вызывает в окружающей среде дисгармонию, это может иметь негативные последствия и даже вызвать нарушение структуры Безлюдных пространств.

Ну, когда я услышал, как он это сказал: «Безлюдных пространств» – будто с большой буквы, – кое-что включилось в моей голове.

«Что же делать, – говорю, – придется, значит, демонтировать старушку. Хотя, конечно, жаль…»

Тот, что в футболке с мексиканцем, обрадовался:

«Не обязательно демонтировать! Можно перенести за пределы Пустырей!»

«Да как же я перетащу такую конструкцию? Тут нужен грузовик с краном!»

«Вы не беспокойтесь! Вы только скажите: куда?»

Я сперва подумал (даже хихикнул внутри себя): может, поставить в сквере у любимой школы? Но ведь разломают, черти!.. И решил:

«Можно к моему дому, на задний двор…»

Точнее говоря, это не мой дом, а старшей сестры и ее мужа. Но у меня там есть комната и мастерская в сарае, я ведь не всегда здесь обитал… Дом на окраине, рядом огород, а за ним лопуховая пустошь. Ну, думаю, можно там… Начал объяснять, а старший мне:

«Всё-всё, Владимир Петрович, мы поняли. Принято к исполнению. Дальнейшее не должно вас беспокоить. Позвольте откланяться…»

Пожали мне руку. Я по-светски проводил их до двери, шагнул следом за порог. Смотрю: Берты нет… Присвистнул. Тот, что в футболке, улыбается:

«Не волнуйтесь, Владимир Петрович, она уже на новом месте».

А другой:

«Вы нам очень помогли. И себе…»

И тут я спросил прямо:

«Вы кто?»

Они переглянулись, и старший почему-то завздыхал:

«Понимаете, Владимир Петрович, мы обязаны всегда отвечать на этот вопрос, таково одно из главных условий… А вопрос непростой. Для ответа не хватает конкретных формулировок… Вы обратили внимание на некоторую необычность здешних мест?»

«Естественно», – говорю.

«Вот именно… Естественная необычность. Или необычная естественность. Здешние пространства, вернее, их свойства имеют множество воплощений. Одно из таких воплощений… позвольте уж признаться… это мы. Поскольку Пространствам порой необходим осмысленный контакт с… разными представителями человечества.

«А вы… значит, не представители человечества?»

Он, который в костюме, чуть посмеялся:

«Мы, если угодно, представители Пространств»

«То есть вы не люди?»

Тут молодой будто обиделся слегка:

«Ну, почему же не люди? Вот его зовут Леонид Васильевич, а меня Сережа. У меня мама в Краснодаре…»

В этот момент Игогоша заскрежетал – он порой меняет позу. Я на него глянул, а когда опять повернулся к гостям тех уже нет. Вот такие дела…

– Дела удивительные, – согласился Артем, – не ощутив, однако, особого удивления. От нескольких глотков портвейна внутри растекалось тепло. Было хорошо. А что касается чудес, то… хочешь жить на Пустырях – привыкай…

– А Берта? – спросил он.

– Да! Приезжаю в тот же день к сестре, а она:

«Ты когда успел тут это чудовище соорудить?! Васька вышел погулять, увидел – и в рёв! Другого места не нашел, что ли?»

А Васька это мой трехлетний племянник, впечатлительная личность.

Ну, разобрал я любимую завуч на детали, сложил в сарае до более подходящих времен…

– А потом эти двое не появлялись?

– Нет, это был единственный раз. И больше – никаких таинственных представителей здешнего мира…

– Кроме пестрых зайцев и бегающих скворечников, – усмехнулся Артем.

– Ну, зайцы это просто мутанты. А скворечники – по-моему, плод ребячьей фантазии. Сам я не видел, а здешние пацаны любят сочинять легенды о местных чудесах… Да и прямо сказать, поводов хватает. Тут масса неизведанных мест. Взять хотя бы подземные коммуникации и цеха… А склады! Заводы-то выпускали отнюдь не кофеварки, а все, что для войны, даже для космической. И работать они должны были бесперебойно даже под бомбами. Поэтому многое – в глубине. Говорят, там же – и казармы для рабочих, и квартиры для начальства, и хранилища всякого добра. Здешние жители то и дело добывают всякую консервированную еду из подземных кладовых и холодильников. Никакой продовольственной проблемы.

– Это хорошо, – хмыкнул Артем. – А то наши с Ниткой финансы на пределе, а будущее туманно… Покажешь, где эти склады?

– Покажу… Если хочешь, многое здесь могу показать. Можно бродить как по неизведанным краям. Или по заповеднику. Тут ведь всякое встречается, даже старые городские кварталы. Заводы расширялись быстро, захватывали целые улицы, не успевая срывать их. Заводское начальство приспосабливало жилые дома под всякие склады и мастерские. Есть даже старое кладбище и остатки парка. Есть церковь… Правда, стоит она только по средам, а в остальные дни – лишь туманный контур ли вообще ничего. И приходится местным старушкам все церковные праздники отмечать в среду, с поправкой на здешний календарь…

– Не понимаю…

– Поймешь… Ты сюда через липовую рощу шел?

– Через нее…

– А вот пойдешь обратно и увидишь – липы эти далеко в стороне. А перед забором ручей и через него каменный мостик… Ну, давай по глотку…

Так и случилось. Когда выбрались через дыру в досках, липовая роща темнела в отдалении, а вдоль забора тянулись заросли осоки, и в них ворковала вода. Каменный мостик с перилами из чугунного узорчатого литья горбился над осокой и струями. На перилах сидела грузная голубая лягушка. Она дерзко посмотрела на Артема и сиганула в воду.

Артем поправил на плече ремень брезентовой сумки с инструментами. Этим обыденным движением он постарался прогнать нахлынувшее ощущение нереальности.

– Вов, неужели никто не пытался разобраться в здешних хитростях?

– А кому они нужны? У властей до этих мест руки не доходят. За нее, за власть-то надо все время бороться, на другое сил не остается. Даже на городское хозяйство, не то что на окраины с разными аномальными явлениями… Только старик пытался кое-что копать…

– Егорыч?

– Да… Ты же знаешь, он не чужд литературным занятиям. В давние годы печатал очерки и рассказы. Писал даже книгу, нечто вроде повести-притчи из истории какой-то гражданской войны. Но случилась драма. Дописавши до половины, понес он рукопись в какой-то толстый журнал, чтобы напечатать отрывки. А там подняли крик: «Что вы нам предлагаете! Пропаганду монархической идеологии, поэтизацию дворянства!..» Дело в том, что речь там шла об офицерах конной гвардии, которые спасали наследника престола. Пускай и страна выдуманная, и события фантастические, а все равно… Рукопись изъяли, Сам Александр Егорыч еле спасся от суда. Времена были такие. Мы-то уж почти не помним, но они были…

– Нынешние лучше? – сказал Артем.

– Это уже второй вопрос, господин профессор, как говорится в старом студенческом анекдоте. А я о Егорыче… С той поры он малость сдал. И нет, даже не малость…

– А закончить книгу не пробовал?

– Не закончить, а написать заново. У него ведь отобрали все черновики… Говорит, пробовал, но уже силы не те, память не та…

– И он решил заняться историей здешних мест? – Артем спросил это с непонятной опаской. И почему-то с тенью раздражения. Впрочем, это сразу прошло.

– Да… Для начала он попытался составить карты. И представь себе, составил. На все дни, кроме, разумеется, пятницы…

– А что пятница? Тяжелый день? – усмехнулся Артем, хотя ничего почти не понял.

Они давно уже перешли мостик и шагали вдоль низкого кирпичного цеха. В щелях его стен росли березки. Володя почесал бородку.

– Старик иногда выражается наукообразно: «Нестабильность пространственных конфигураций заметна в любые дни, но в пятницу она не имеет никаких закономерностей»… Да ты поговори с ним сам. Давай зайдем прямо сейчас, он всегда рад гостям. И про дела свои побеседовать непрочь…

– Ладно, зайдем!

Спешить было некуда. Нитка с Кеем обещали вернуться к вечеру. А половицы… да подождут, будь они неладны. Время теплое, из щелей не дует.

От цеха с березками Володя взял круто влево, и сперва Артему казалось, что они идут по незнакомым ему местам. Мимо поваленных железнодорожных цистерн, потом через цветущие сиреневые заросли, где прятались заброшенные домики. Но шаткий деревянный тротуар неожиданно вывел их к бетонной будке с колоколом.

– Узнаёшь? – спросил Володя.

– Да, я проходил тут недавно. И встретил юного ковбоя.

– А колокол какой был?

– С надписью «Фемистокл». По-старинному.

– А теперь смотри…

Колокол был, вроде, тот же самый, но по ободу тянулась неразборчивая славянская вязь.

– Вот так… А завтра появится еще какой-нибудь. Не угадать… Раздвигая густые стебли, вышли к будке конопатый Андрюшка-мастер,

незнакомый дошкольник в потрепанной морской фуражке на оттопыренных ушах и Лелька в своем красном платьице с лошадками.

Лелька с упреком взглянула на Артема.

– Раньше здесь Кей всегда звонил. А сегодня его нету и нету. Где?

– Ушел по делам, – развел руками Артем. – Будет к вечеру.

Лелька ухватила веревку у языка колокола, дернула. «Дон-н-н!» И сразу – вблизи и в отдалении – отозвались негромким, но проникающим звоном колокола, рельсы и всякий другой звенящий металл.

– Как появится, пусть ко мне зайдет, – сумрачно потребовала Лелька.

– Слушаюсь, ваше благородие! – Артем дурашливо сдвинул каблуки. И почему-то вдруг скребнула его тревога о Кее. И о Нитке. Но больше – о Кее. Непонятное такое беспокойство. Впрочем, оно растаяло через несколько секунд…

Артем думал, что Володя поведет его прямо к Егорычу – здесь было недалеко. Но Володя выбрал странную дорогу. Опять мимо старых домиков. Потом через гулкую громаду пустого цеха, а после – вдоль рухнувшей кирпичной трубы. И вдруг остановился.

– Взгляни. В среду она стоит там настоящая, а сейчас – вот…

Над высокими травами пустошей, над сплетением трубопроводов рисовалась в золотистом мареве полупрозрачная церковь. С шатровой колокольней, с узорчатыми крестами над маковками тонких башен. Она была словно соткана из солнечной пыльцы. Сквозь нее виднелось желтое облако.

– А если подойти ближе? – шепотом спросил Артем.

– Растает…

Артему вдруг вспомнилось, как недавно в городе Кей молчаливо и строго перекрестился на часовню – видимо, в память о погибшем друге. И тревога толкнулась опять. И снова исчезла, растворилась в мирной и безопасной тишине Безлюдных пространств.

Старик обрадовался Артему и Володе. Засуетился, заварил чай. Фаянсовый чайник накрыл панамкой, а большой, зеленый, водрузил на плитку.

О странностях Пустырей заговорил охотно. Достал с полки свой «Атлас»

– несколько ватманских листов с планами здешних мест.

– Я, конечно, в картографии смыслю мало, но кое-что изобразил. Пришлось немало полазить по буеракам. И такое вот дело: в понедельник зарисуешь, а во вторник придешь – там все по-иному. Хорошо, что ребятишки помогали. Как говорится, старый да малые. Они тут, можно сказать, все уголки знают…

О своей работе по описанию Безлюдных пространств старик отозвался со вздохом:

– Да по сути дела не о чем писать. Никакого объективного материала, одни разговоры и сказки. Нацарапал пока лишь несколько страниц, вроде предисловия. Вот, если угодно… – Он протянул Артему серые листы с пляшущим текстом старой пишущей машинки.

«Есть основание считать, что история Безлюдных пространств» уходит корнями в глубокую древность, во времена библейских пустынь. А может быть еще дальше – к неизведанным красным пескам Марса, которые в незапамятные времена неведомым способом соединялись с песками Земли (так говорит одна туманная легенда). При некоторых размышлениях можно сделать вывод, что Пространства возникали там, где в какой-то момент цивилизация начинала уставать от собственных противоречий и жестокостей. Впрочем, это лишь одна из догадок.

…Автор этих записок далек от мысли исследовать проблему во всей ее глубине и широте. Это по силам лишь объединенным общей задачей специалистам разных профилей, которым для изучения фактов и анализа общих закономерностей потребуется немало времени.

…Где эти специалисты и это время?

…Следует отметить, что в данном процессе важен не столько тот момент, когда Пространство возникает, сколько тот, когда оно начинает осознаватьсебя.

…Не исключено, что моментом осознания Пустырями (или Буграми) своего «Я» был случай с воздушным змеем. Восьмилетний мальчик смастерил этот змей и запускал его среди заросших бугров, уверенный в своем одиночестве и в своей безопасности, как вдруг наткнулся на двух подростков, которые строили игрушечный город. Этим мальчишкам не нужен был свидетель их тайны. По всем законам логики ребята должны были поколотить и отправить прочь незваного гостя со строгим наказом больше не соваться куда не надо. Мальчик понял это и обмер от страха.

Они сказали:

– Не бойся. Хочешь играть с нами?

Привычная, присущая данному времени жестокая логика рухнула. Выстроилась новая структура. Та, которая отрицает безжалостный рационализм военных заводов и недоверие человека к человеку. И ребята стали строить город вместе.

Теперь среди детей ходят рассказы, что этот город стал превращаться в настоящий и что он расположен в одном из ближних миров здешнего Безлюдного пространства, которое, как и вся вселенная, многомерно. Если даже это всего лишь легенда, то все равно она весьма показательна. Дети осознали новые закономерности Безлюдных пространств – поскольку эти Пространства осознали себя…»

– А те странные гости… – сказал Артем и посмотрел на Володю. – Те двое… Они тоже продукт данного осознания?

Старик знал про визит загадочных Леонида Игоревича и Сережи. Он с готовностью покивал:

– Конечно! Я слышал про таких… Сам не встречал, но слышал. Дети называют их «сомбро». Вероятно, потому. что те называют себя так сами.

– Я не знал, – сказал Володя. – Кстати, «сомбро» это на каком-то языке означает «тень»…

– На испанском, – вспомнил Артем. – Отсюда «сомбреро», шляпа защищающая от солнца. Как у всадника на майке того Сережи…

– Не лишено логики, – заметил Егорыч. – Сомбро – люди затененной страны.

– Почему же затененной? – вступился за Пространства Артем. – Она вполне солнечная.

– Да, для нас. А для многих других скрыта тенью недоступности. Разве не так? Прячет под этой тенью свои… странности…

– Странная страна Сомбро. Это звучит лучше, чем Пустыри, – сказал Володя.

– Вот именно, вот именно… А ты, Тём, кстати, мог бы помочь мне в изысканиях. Как-никак будущий археолог.

– Я, Егорыч, уйду из археологии. В историографию.

– Что так? – удивился Володя.

– А вот так… В археологии где ни копнут, сразу натыкаются на оружие. Всех времен и народов. А я насмотрелся на него… Аллергия…

– А в историографии что? – хмыкнул Володя. – Какая эпоха без войн?

– Ну… там все академично и абстрактно.

– Да милый ты мой, я же не землю рыть зову тебя, – заволновался Егорыч. – Раскопать хочется суть и природу здешнего края. Почуять их, так сказать, философию… Кстати, пока это всё лучше нас чуют здешние дети. Взять хотя бы твоего же Кея. Он в Пространства врос, можно сказать, по уши. Сделался сам почти что сомбро.

Это… да, это почему-то не очень понравилось Кею. Хотя что плохого? Артем насупился, пытаясь понять себя. А Володю будто дернули за язык:

– С этим пацаном вообще странная история. Почти мистика.

– Почему? – дернулся Артем.

– Ну, посуди. Как попал сюда – неизвестно. Как уцелел в автобусе – непонятно. Просто передача «Очевидное-невероятное»…

– Все известно и понятно! – неожиданно для себя ощетинился Артем. – Сюда пришел, потому что некуда было. А спасся от взрыва, потому что сбежал из автобуса.

– Да знаю я… – Володя не заметил сердитости Артема (может, оттого, что она была слабенькая). – Эта история мне известна. Водитель автобуса был приятель мужа моей сестры… Странно, что никто не заметил побега, будто… мальчик был там до конца… Кстати, ведь и посленичего не заметили. Объявили, что погибших девять, хотя должно было оказаться восемь. Разве не мистика? И на общей могиле всеих имена. И его… Ты разве не знал?

– Я не знал… Но к чему ты мне все это изложил?! – вдруг взорвался Артем. Чтобы заглушить всколыхнувшийся страх.

Володя вцепился в бородку.

– Артем, ты чего? Ты… извини. Я же к чему это? Потому что… ну, повезло парнишке, и слава Богу. Это я и хотел сказать.

– Я к тому, что… Нитка все еще не пришла в себя, – остыл Артем. – Ты с ней про такое не говори…

– Да ни за что на свете!

Страх поубавился, но не улегся совсем. Артем допил чай и заспешил домой. Ремонт, мол. А сам думал об этом. Дурацкие такие мысли прыгали: «А что, если… Да брось ты! Совсем спятил, что ли?.. А почему «спятил»? Если вокруг столько непонятного, разве не может быть и такое?.. Сомбро… Тени… А если и он?

К счастью, сомнения длились недолго. Когда Артем подходил к дому, с другой стороны появились Нитка и Кей. Со всякими свертками и сумками. Кей уронил поклажу и с веселым воплем кинулся навстречу.

– Тём! Ура! Я соскучился! – Он подпрыгнул, повис на Тёме, облапил его руками и ногами, подбородком уткнулся в плечо. Горячий, костлявый, пахнущий городской пылью и недавно съеденным мороженым. Настоящий.

– Ну, ладно, ладно, – счастливо задергался Артем. – Большой уже. Что за телячьи нежности!

– Не телячьи, а братьи… то есть братские! Нитка твоя жена, а я ее брат, значит, и твой! Разве не так?

– Так, – выдохнул Артем Кею в щеку и понес его к дому.