Текст книги "Закон-тайга"

Автор книги: Владислав Ахроменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Глава девятнадцатая

Маленькие таежные звезды тускло отсвечивали от пуленепробиваемого стекла вертолетной кабины. На окраину Февральска, на весь Хабаровский край опустилась тяжелая чернильная мгла – месяц светил тускло, занималась пурга, видимость была почти нулевой; лучших условий для бегства на суперсовременном всепогодном вертолете и представить нельзя.

– Ну, давай, давай, Малина. – Нетерпеливо подтолкнув москвича вперед, Чалый залез в вертолет за ним. – Времени мало, улетаем, хватит, нашалились уже. Давай, будем красиво жить!..

Тот ощерился в счастливой улыбке:

– Ыгы…

Хлопнул люк. Тишину вечера вспороли резкий звук двигателя и пронзительный свист винтов: лопасти, бешено закружившись, вскоре слились в один огромный круг, и вертолет стал медленно подниматься.

– Ну, теперь точно в Китай? – Малина знал наверняка, что до границы по Амуру Чалый не будет его трогать.

– Да заткнись ты, никак не могу прожектор включить, – процедил Иннокентий сквозь зубы.

– Нет, точно? Или на Москву? – Вусмерть запуганный москвич даже не знал, верить ему насчет новой счастливой жизни в Китае или нет.

– Да пошел ты на… Где же эта проклятая кнопка?! – со страшным лицом заорал Чалый; вертолет тем временем медленно поднимался.

То ли выпитая в кочегарке водка Корзубого подействовала на Астафьева расслабляюще и он никак не мог найти на пульте кнопку управления прожектором, то ли он все еще мысленно дрался с китайским акробатом, но случилось нечто совершенно непредвиденное: вертолет зацепился за высокую сосну, одиноко стоявшую рядом с кочегаркой. Послышался жуткий, раздирающий душу скрежет, и тяжелая бронированная стрекоза, пролетев по инерции несколько сот метров, накренилась и с грохотом упала наземь.

Земля содрогнулась – казалось, что с неба упал огромный метеорит, наподобие знаменитого Тунгусского.

Винтокрылая машина, потеряв вертикальную тягу, неминуемо бы разбилась, если бы густые ветви многочисленных пихт внизу сопки не смягчили удар, но даже и этот удар был жутким: кабина содрогнулась, вовнутрь мелким дождем посыпались осколки стекла, забарабанив по приборной доске, и спустя несколько секунд в салоне резко запахло чем-то паленым…

К счастью или к несчастью, и пилот, я пассажир особо не пострадали: Малина отделался разбитым носом, а Чалый всего лишь сильно ударился о приборную доску.

Как ни страшно было Чалому, но он понял: сейчас надо как можно быстрей выбираться из салона. Не ровен час – и в баках взорвутся остатки керосина.

Понял это и Малинин – кряхтя и охая, он полез к люку…

* * *

Астафьев, вытирая с разбитого лица кровь, стремглав бежал от «мертвого» вертолета, следом за ним с болтавшейся, точно плеть, рукой трусил Малина; оказалось, при падении он еще сильно ушиб локоть. В сотне метров от вертолета оба они, как по команде, в полнейшем изнеможении упали и привалились спинами к огромному пню. Беглецы судорожно, прерывисто дышали, глядя на горящую машину, едва не ставшую им братской могилой.

Взрыв страшной силы потряс тайгу – это взорвались топливные баки. Яркое пламя осветило вырубку – на мгновение стало светло, как днем. В трещавшем костре силуэт вертолета словно таял.

Да, это было полное и безоговорочное крушение всех надежд: план, так тонко разработанный Чалым и с таким мастерством исполненный, был провален…

– Су-у-ука… – с ненавистью пробормотал Иннокентий, как завороженный глядя на полыхавшую ярким огнем боевую машину.

Почему-то Малина решил, что эта сентенция относится вовсе не к нему, а к китайцу.

– Ну, точно, гадина…

– Да ты, ты сука… Козлина голимая! – От ненависти к москвичу Иннокентий буквально брызжал слюной. – Все из-за тебя, гаденыш московский… телигент хренов! Паучара… – И не в силах себя сдержать, он, тяжело дыша, саданул Малинину кулаком в грудь, – несчастный, перелетев через пень, свалился в сугроб.

– Я… Я… Ты ведь за штурвалом был!.. Я-то тут при чем?! – лепетал Малина, утирая кровь с разбитого подбородка.

– Да ты… Ты… – В плясавших языках пламени белки глаз Астафьева страшно блестели. – Зачем под руку говорил? Косяк, бля!.. Ну, все, козел… Долго я тебя терпел, хватит!

И, выхватив опасное лезвие, мгновенно раскрыл его и пошел на москвича.

Малинин приготовился к самому худшему; он понял, что теперь Чалый наверняка не пощадит его…

* * *

До Февральска Михаилу Каратаеву оставалось не более получаса ходьбы. Правда, охотник немного выбивался из графика – он планировал быть в поселке до наступления темноты, но, как говорят, человек предполагает, а Бог располагает, и, по всей вероятности, расположение небесных сил в тот предновогодний день было явно не в его пользу.

Охотник посмотрел на часы – светящиеся зеленоватым фосфором стрелки «командирских» показывали половину девятого вечера.

"Наверное, Таня теперь в гарнизонном клубе, – подумал жених и тут же почему-то неожиданно поймал себя на мысли, что немного ревнует ее к тем, кто предпочел трехдневному переходу по тайге уют домашнего очага, – а там сейчас хорошо, тепло, музыка играет… Несмотря ни на что, настроение у всех праздничное, беспечное… Неужели в Февральске никто ничего не предпринимает?.." Он вспомнил жуткую картину" расстрелянной артели золотодобытчиков, и от этого воспоминания ему стало немного не по себе.

Какое-то время он машинально работал лыжными палками, стараясь отогнать от себя неприятное воспоминание: мало ли крови довелось видеть ему на своем веку, мало ли слез, мало ли трупов…

Но ведь нельзя вспоминать об этом вечно!

Каратаев попытался подумать о чем-нибудь приятном: единственной приятной мыслью для него теперь была Таня Дробязко и все, что с ней связано…

Вдруг где-то совсем рядом, как показалось охотнику, прогремел взрыв страшной силы; это было столь неожиданно, столь оглушительно, что заставило его вздрогнуть. По лесу прокатилось раскатистое эхо, и Каратаев замер…

"Что это еще?.. – с тревогой подумал он. – Неужели вновь бандиты?.."

Прошло несколько минут – и еще один взрыв, страшнее первого, потряс девственную тайгу: с еловых лап полетел слежавшийся снег, где-то рядом, над самым ухом со свистом пролетела одинокая перепуганная птица и еще через мгновение алое зарево осветило лес – в непроницаемой темноте оно казалось настолько ярким, что заставило охотника зажмуриться…

* * *

При всей своей злости, при всем своем отчаянии Чалый отлично понимал: Малину нельзя резать ни при каких обстоятельствах…

Да, эти обстоятельства менялись с калейдоскопической быстротой: удачный побег, в котором мелкий, гаденький фраер-москвичонок, по замыслу опытного блатюка, играл роль «коровы», прошел удачно, а затем удача не просто следовала за беглецами, а волочилась с покорностью самого последнего лагерного петуха.

Захотелось баб и водки? – Зашли в продмаг.

Решил постричься, а заодно продегустировать одеколона и парикмахерш? – Посетил поселковую цирюльню.

И даже самое рискованное, казавшееся неосуществимым и фантастическим, с легкостью сбылось: наверняка во всей военной истории современного мира еще не бывало случая, чтобы сбежавшие с зоны пацаны захватили совершенно секретную технику.

И даже в совсекретном вертолете нашлись наркотики и спиртное!

Но эта нелепая катастрофа перечеркнула все: и сладкие грезы о безбедной жизни на каких-нибудь экзотических островах, и мечты о цветных наложницах и наложниках, о лимузинах и белых телефонах…

К тому же в кабине осталось все нажитое честным грабежом: автомат, патроны и – что самое жуткое – вещмешок, доверху набитый золотым песком.

Как это ни было печально, но ситуация возвращалась на круги своя: Чалый – главное действующее лицо побега, а Малина по-прежнему – "корова"…

Надо было смириться и идти дальше – другого выбора у Астафьева не было.

"Конечно же, этого фраерка можно и нужно опустить, – мелькнула в голове ссученного блатного весьма соблазнительная мысль, но другая мысль, куда более трезвая, остановила его от этого желания: – Конечно, можно, но ведь тогда Малина становится акробатом, а мне, пацану, акробата жрать будет западло…"

Уняв дрожь в руках, Астафьев щелкнул бритвой – лезвие мгновенно спряталось в рукоятке.

– Ладно, прощаю я тебя…

Казалось, Малина не верит в искренность великодушия подельника.

– Что?

– Прощаю, грю… – Иннокентий отвел взгляд, чтобы не смотреть на пляшущую нижнюю челюсть коровы. – Прощаю… Я сам виноват…

– Кеша!.. Родной!.. – Казалось, еще чуть-чуть – и благодарный Малинин рухнет перед ним на колени.

Подавив в себе огромное желание ткнуть эту падаль ногой, Кеша промолвил:

– Так, теперь сматываться надо… Шухера вон какого наделали!.. Не ровен час, ментов сюда нагонят, оцепление и – прочесывать начнут. Давай!..

Малина, бросая на Чалого полные страха взгляды, осторожно поднялся – голова москвича была вжата в плечи, будто бы он в любую минуту ожидал очередного удара.

– Пошли, пошли, – торопил его Астафьев, – быстрей, уходим…

И они пошли, все время ускоряя шаг. Темная тайга окружала их, дыша жутким холодом.

Чалый подумал, что теперь, после взрыва вертолета, наверняка не прошедшего незамеченным в поселке, военные и менты выведут усиленные караулы с собаками, а те возьмут их следы.

Теперь Иннокентий не шел, а, подгоняемый животным страхом, уже бежал – обледеневшие ветви хлестали лицо, ноги спотыкались о бурелом и корни деревьев: счет шел на секунды, за это время надо было как можно дальше уйти от горящего вертолета.

Сзади, тяжело дыша, трусил Малина – для него, незнающего тайгу городского жителя, потерять из виду поводыря было равносильно смерти.

Удивительное дело, но теперь в этот страшный, критический момент Астафьев был для Малинина и палачом и спасителем одновременно; москвич боялся его, как никого не боялся в своей жизни, но еще больше он боялся потерять Чалого из виду.

Позади что-то еще раз громыхнуло – наверное, в КА-0012-"Б" взорвались остатки боеприпасов, и Чалый инстинктивно зажмурился.

Вдруг послышался какой-то шорох – когда Иннокентий обернулся, то увидел: Малина, сидя на корточках, в багровом, на полнеба зареве тихонько скулил…

* * *

Не надо было быть кадровым офицером спецназа, чтобы понять причину ночного взрыва: сперва несильного, а затем – совершенно оглушительного.

– Ага, долетались: угробили вертолет. – Несмотря на явный драматизм ситуации, Каратаев заметно повеселел: безоружны, теперь ничто не могло угрожать поселку и его жителям.

Этот взрыв словно бы придал охотнику сил – свистнув Амуру, он устремился к месту катастрофы. В глубине души таежный зимовщик очень надеялся, что бандиты погибли при взрыве, оставалось только убедиться лично.

Михаил был там уже через полчаса, и взору его предстало жутковатое зрелище: поломанные обгоревшие деревья, вертолет, а точнее, то, что от него осталось: обуглившийся корпус, местами еще раскаленный докрасна, безжизненно повисшие лопасти, провалившаяся кабина, мертвые глазницы иллюминаторов с выбитыми стеклами…

От погибшей машины валил нестерпимый жар, и охотник отступил на несколько шагов назад. Да если бы кто-нибудь и остался в кабине – его уже ничто и никто не смог бы спасти.

Неожиданно Амур, тихонько заскулив, вильнул хвостом и поднял на хозяина голову: это заставило того насторожиться.

– Что, Амурушка?

От погибшего вертолета в глубь тайги вели человеческие следы.

Беглецов было двое – один, как сразу же определил таежный следопыт, был побольше, покрупней, он бежал впереди; другой – поменьше, трусил за ним.

"За ними", – не раздумывая, решил Михаил и, бросив прощальный взгляд на некогда грозную машину смерти и разрушения, двинулся по следам…

Ему не надо было объяснять, чьи это следы: ориентируясь по снегу, он мог детально рассказать не только о росте и весе беглецов, но даже об их теперешнем состоянии.

А уж тем более – просчитать в голове примерный план их дальнейших действий.

Следы петляли между деревьями, уходили в глубину леса – теперь Каратаев знал наверняка: час, два, может быть, три, и он обязательно настигнет мерзавцев.

Амур также вошел в азарт – внезапно он прижал уши и зарычал…

* * *

– Ты слышал? – дернулся Малина.

– Чего там?

– Собака.

Даже несмотря на почти полную темноту, москвич заметил, как побледнело лицо Чалого.

– Где?

– Да вот… Послушай…

И точно – где-то совсем рядом послышался собачий рык – негромкий, но отчетливый.

– Точно.

– Может быть, волки? – не оборачиваясь, предположил Малинин.

– Да нет, это не волки…

Только инстинкт самосохранения удержал Малину от того, чтобы не закричать, не забиться в истерике.

– Менты?

– Менты, наверное, – наконец-то взял себя в руки Астафьев.

– Прочесывают? – Рот москвича от испуга полураскрылся.

– Прочесывают, – успокоил его подельник. – Так, или ты сейчас бежишь изо всех сил, или я тебя тут бросаю… Понял? – Страшный шепот блатного пробирал Малинина так, что он, так и не закрывая рта, безропотно проследовал за Чалым.

Астафьев, местный житель, прекрасно знал, как правильно уходить от подобного преследования: остановившись, он вывернул карманы и, найдя там несколько раскрошенных «беломорин», аккуратно, чтобы не развеять по ветру драгоценный табак, насыпал крошку в глубокие следы – и в свои, и в Малинины.

Конечно же, можно было поступить куда проще: оставить Малину тут – пока менты занимались бы им, Чалый успел бы выкроить несколько драгоценных, спасительных минут, попытаться уйти еще дальше.

Можно было поступить и того проще: разойтись в разные стороны.

Но оставаться в дикой заснеженной тайге одному, без еды…

Нет, «коровой», в этих страшных условиях воистину священной, нельзя было жертвовать ни при каких условиях.

– Малина, давай, давай; – горячо шептал Чалый, – быстро, быстро…

Москвич и без понуканий бежал из последних сил – недавний рык ментовской собаки будто бы удесятерил его силы.

Меховой треух сбился на лоб, по которому катился грязный пот, зоновский клифт был расстегнут – беглец не обращал на это никакого внимания.

– Давай, давай…

Неожиданно в темноте послышалось близкое журчание воды, и у Чалого мелькнула спасительная мысль, как укрыться от преследования, тем более что теперь задача немного упростилась: урываться надо было не от собак с их чутким обонянием, а от ментов, обоняние которых большой остротой не отличалось.

– Так, давай сюда, – свистящим полушепотом приказал он Малине.

– А?..

– Да давай же… – Держа себя в руках из последних сил, скривился Чалый.

Он подтолкнул обезумевшего от страха москвича вперед – под небольшим обрывом протекал никогда не замерзавший ручей.

– Прыгай!..

– Да я… утону… – пробормотал Малина, – я плавать не умею…

– Идиот, там воробью по хер, не утонешь! – осклабился Астафьев.

– Зачем?

– Плавать буду учить… Потом на море поедешь… А ну, прыгай, твою мать, или я тебя сейчас своими руками утоплю!..

Угроза подействовала – москвич, обдав заледеневший берег мириадами брызг, свалился в воду. Следом за ним туда сошел и Чалый…

Они шли против течения минут двадцать, дрожа и матерясь от холода, но теперь, по хитроумному замыслу опытного блатюка, следы никак не могли вывести на них поганых ментов…

* * *

Наверное, Чалый зря израсходовал на собаку остатки табака: не таким псом был Амур, чтобы потерять след, и вскоре он вывел своего хозяина к обрыву.

Каратаев, выйдя к незамерзающему ручью, остановился: следы упирались в берег.

– Да, дела, – тихо, едва слышно проговорил он.

Было очевидно, что уголовники спустились в воду. Может быть, один пошел дальше – по течению, а другой против, предварительно сговорившись между собой встретиться в каком-то условном месте?

Подумав, Михаил сразу же отбросил эту мысль: судя по ментовской ориентировке, слышимой им по радио в УАЗе, только один из беглецов был местным; другой же, Малинин Эс. А., наверняка не отличил бы пихту от дуба.

К тому же Каратаев всерьез и небезосновательно подозревал, что этот самый Малинин, он же Малина, состоит при втором, Астафьевым, он же Чалый, «коровой»; о неравноправии мест, занимаемых беглецами в уголовной иерархии, свидетельствовали татуировки.

Все это говорило в пользу того, что беглецы не разделялись, а пошли вместе.

Михаил задумался: решение следовало принять мгновенно.

Спуститься вниз и попытаться идти по колено в ледяной воде? Но в какую сторону?

Шансов выйти на след пятьдесят на пятьдесят. К тому же точно определить место, где бандиты вышли на берег теперь, в почти кромешную темень, не представлялось возможным даже такому опытному охотнику, как он. Да и ручьи тут холодные: и летом в нем трудно пробыть больше пяти минут, а теперь – минут тридцать…

Подумав, Каратаев принял единственно верное, как ему показалось, решение: вернуться в поселок.

"Ничего, все равно они не могут уйти далеко, – решил он, – мороз усиливается, ноги пропотеют, одежда намокнет… А это значит, что придется искать какое-нибудь пристанище: отогреться, обсушиться…"

В этом районе находилось два заброшенных зимовья, и охотник решил завтра же утром, перейдя ручей в другом месте, попробовать застать бандитов врасплох…

* * *

К заброшенному зимовью, которое Астафьев несколько часов назад приметил еще с вертолета, они вышли только под утро: у обоих беглецов от холода зуб на зуб не попадал. Еще бы! – брести в предновогодний мороз по колено в воде – удовольствие ниже среднего.

Зимовье оказалось запертым – пришлось прилично повозиться, чтобы содрать огромный, заржавленный амбарный замок, висевший на двери: такие замки вешают не столько от лихих людей, сколько от хищников: медведю-шатуну ничего не стоит если и не развалить такой домик, то превратить его в берлогу.

Зато в зимовье беглецы были вознаграждены сторицей: тут, на их счастье, нашлись и спички, и керосин, и печка-буржуйка, сделанная, по старой дальневосточной традиции, из выброшенной бензиновой бочки, и перемена одежды, несколько телогреек, и даже немного еды: пара банок отдающей ружейной смазкой армейской тушенки, пачка чая и две случайно найденные сигареты (полторы из которых выкурил, естественно, Чалый) вернули страдальцев к жизни.

– Ну и что теперь? – немного осмелев, осведомился Малина.

– Че, че… Хрен тебе через плечо, – буркнул Чалый и отрыгнулся.

– Может быть, попробовать какой-нибудь другой вертолет угнать? – Предположение москвича прозвучало настолько дико и нелепо, что Чалый даже улыбнулся.

– Все, кончились вертолеты. Уходить надо. Теперь менты тайгу по полной программе шмонать будут. Тайгу прошмонают, что прапорщик Красноталь – твою шконку.

Даже упоминание о контролере Краснотале, наверняка уже покойном, не придало Малинину оптимизма.

– Ну, а куда?

– К "железке".

– Куда?.. – не понял Малина.

– Ну, к железной дороге. С Китаем у нас не получилось – ничего, попробуем хотя бы до Хабары добраться. У меня там корефан есть классный – думаю, что поможет и с ксивами, и с лавьем, и с цивильными «кишками». – Астафьев, сожрав всю тушенку, сварив из чая чифирь и милостливо поделившись с шестеркой «четвераками», то есть четвертой заваркой, решил пока не резать подельника на мясо, сделав это завтра или послезавтра.

– А… далеко до нее?

– Километров пять-шесть. – Чалый немного помолчал, а затем произнес трагически: – Во, бля, если бы не ты… Давно бы в Китае кочумарили… Ладно, Малина, ложись спать, завтра утром выходим.

Огонь в раскаленной докрасна буржуйке догорал, мокрая одежда, дыша теплой сыростью, сушилась рядом.

Малина спал, тихо посапывая, а Чалый нервно ворочался с боку на бок.

Мысли о навсегда упущенной возможности провести остаток жизни в неге и комфорте так, чтобы потом не было стыдно за бесцельно прожитые в «командировках» годы, не давали ему заснуть…

Глава двадцатая

Амурского тигра справедливо называют царем тайги. И не только за его природные стати, не только за грациозность, не только за своеобразную, дикую красоту, пугающую и отталкивающую одновременно.

Тигр, как правило, – животное очень умное.

И нечего даже сомневаться: тот тигр, который вот уже многие дни был ужасом Февральска, оказался не самым глупым зверем этого семейства кошачьих.

Как это ни странно, но каннибал очень полюбил беглых уголовников.

Впрочем, чего уж тут странного…

Там, где появлялись беглецы, всегда было много крови, всегда было много свежей человечины: тигру не надо было даже тратить силы на охоту, не надо было таиться, прятаться, рисковать…

Добыча попадала к нему в лапы без видимых усилий, ее надо было только разжевать.

Так было и на ночной таежной дороге, так было и теперь – когда страшная стальная птица, немного пролетев над тайгой, разбилась, людоед понял: через какое-то время и там можно будет чем-то разжиться…

Конечно, после такого страшного взрыва любой таежный зверь в ужасе бы обделался и, не разбирая дороги, убежал бы куда подальше, а если бы и приблизился, то очень не скоро и очень осторожно.

Но этот тигр настолько осмелел, настолько уверовал в собственную безнаказанность, что даже взрыв вертолета в ночной тайге не мог его остановить.

Рыже-полосатая кошка появилась неподалеку от места взрыва на рассвете, когда все закончилось.

Тигр поднял голову, принюхиваясь: в морозном воздухе царили жирные запахи паленой резины, сожженного керосина и еще один, заставивший людоеда насторожиться, – жуткий аромат горелого пороха.

Но голод оказался сильнее: тигр, поминутно озираясь, двинулся на запах гари.

Он долго не решался подойти к эпицентру запахов: вонь отпугивала его. Сделав несколько кругов вокруг гари, хищник насторожился: ему показалось, что где-то рядом запахло сладковатой человеческой кровью.

И действительно, между кочегаркой и выгоревшей опушкой он наткнулся на тщедушного человечка с обмороженным сине-желтым лицом, уткнувшимся в снег; маленькая косичка нелепо торчала из его головы.

Опытные таежники утверждают: тигр – если он действительно убежденный людоед, – чтобы насытиться, должен съедать по человеку в сутки. Правда, не всегда сразу: если хищник опытный, матерый, то часть мяса он может припрятать на черный день.

Но зачем прятать мясо, когда его тут, вокруг поселка, сколько угодно?

Для голодного зверя этот мелкий человечек был настоящим подарком – издав тихое рычание, тигр подошел к останкам китайского разведчика, понюхал его и принялся пожирать, начав с конечностей…

Спустя какой-то час все было закончено, и рыже-полосатая кошка, аккуратно прополоскав рот, медленно двинулась по высокому берегу никогда не замерзавшего мелкого ручья; неведомый, темный инстинкт подсказывал ей, где теперь находятся беглецы, все это время столь щедро снабжавшие ее человеческим мясом…

* * *

На следующее утро Каратаев вновь двинулся в тайгу; он спал в своем зимовье четыре часа, но для такого закаленного бойца, как бывший капитан элитной «Альфы», этого было более чем достаточно.

Охотник был совершенно уверен: теперь он обязательно настигнет беглецов. Выбора у них не было: одно, ближнее зимовье, находилось в семи километрах от того места, где оборвались следы, а другое, дальнее, – в десяти. Учитывая усталость и ночной мороз, можно было не сомневаться, что бандиты наверняка выберут ближнее.

И вновь однообразие зимней тайги, и вновь тихо, почти неслышно поскрипывает снег, шуршат по насту лыжи, и вновь впереди бодро бежит верный Амур.

Неожиданно Амур остановился, навострил уши – это заставило остановиться и хозяина.

– Ну, что еще? – на всякий случай стаскивая с плеча винчестер, спросил он, неизвестно к кому обращаясь: то ли к псу, то ли к самому себе.

Амур поднял на охотника умную морду, всем видом давая понять: он обнаружил нечто очень важное.

Действительно, на снегу отчетливо выделялись огромные отпечатки тигриных лап.

– Ага, понятно. – Теперь Каратаев все больше и больше убеждался в правильности своей догадки о том, что людоед наверняка будет поблизости от поселка, как, впрочем, и уголовники.

Пес нетерпеливо заскулил, словно приглашая следовать дальше.

– Сейчас, сейчас, обожди. – Михаил, перевесив винчестер на грудь, ускорил шаг.

Он видел: следы совсем свежие, тигр прошел тут максимум час назад.

Предстоял выбор: или следовать за четвероногим хищником, преследуя его, или же, бросив след, продолжать преследование двуногих…

Поразмыслив, охотник решил следовать за тигром, тем более что следы вели в том же направлении, где, по его подсчетам, находилось ближайшее заброшенное зимовье…

* * *

Земля загудела и содрогнулась, но охотник лишь поморщился: неподалеку проходила железная дорога, по которой, видимо, только что прошел товарняк.

"Может быть, свернуть на полустанок, попытаться еще раз прозвониться в Февральск? – пронеслось в голове Каратаева. – Как знать: может быть, они еще не в курсе последних событий? Да и Таня…"

Сегодня ночью Михаил никак не мог заснуть, думая о невесте, но и сон не принес облегчения: Таня снилась ему всю ночь. Она звала его, затем, когда он приближался, с силой отталкивала…

Каратаев никогда не страдал суевериями – не читал идиотские гороскопы в бульварной прессе, не покупал сонники, а тех, кто относился к подобному бреду всерьез, справедливо считал людьми недалекими и глубоко невежественными.

Но сегодняшний странный сон настолько сильно запал ему в душу, что он не выдержал и, оставив следы, сделал крюк в два километра, чтобы хотя бы по телефону, издалека услышать любимую…

* * *

В прокуренной дежурке сидел все тот же дедок – наверное, ему вообще никогда не присылали замены и он стал вечным дежурным по полустанку.

Голубые, выцветшие глаза бывшего узника сталинского лагеря слезились от дневного света, но, заметив вошедшего, он сразу же повеселел. Впрочем, веселость эта длилась недолго…

– Ну, здравствуй, – кивнул дежурный, почему-то стараясь не встречаться взглядом с охотником.

– Здравствуй, – приветливо ответил Каратаев. – Ну, наладили связь?

– С тех пор…

– Не ломается больше? – Михаил подошел к столу, пожимая руку хозяина кабинета.

– Пока нет, а потом что будет – одному Богу известно, – философски вздохнул девушка.

– Так и позвонить можно?

– Звони, – печально ответил дежурный, придвигая к нему телефонный аппарат.

Михаил немного колебался, с кого начать: или с санчасти (он отлично помнил рабочее расписание Дробязко и знал, что сегодня она должна дежурить с утра), или же с коменданта гарнизона.

На этот раз чувство победило рассудок: влюбленный набрал Танин телефон.

И как и в прошлый раз, там никто не брал трубку – это заставило звонившего нахмуриться.

"Может быть, аппарат сломался? – строил он предположения, накручивая диск в очередной раз. – Или отключили? Да нет, санчасть – не то место, где отключают телефоны… Так что же это такое?.."

Следующая попытка дозвониться Тане также не принесла успеха.

– Странно все это… – со все нарастающей тревогой пробормотал жених.

Положив трубку, он поймал взгляд старика – опытному Михаилу сразу же подумалось, что такой вид бывает лишь у людей, которые борются с собой, не зная, рассказывать о какой-то страшной тайне, что гложет их, или же не рассказывать…

"Наверное, у дедушки Васи тоже есть свой маленький секрет, – мысленно приободрял себя охотник. – Какой же?.. Счет в швейцарском банке? «Ягуар», закамуфлированный под дрезину? А впрочем, зря я так: старик прожил такую тяжелую жизнь, столько хлебнул за свои семьдесят лет… И теперь доживает один, в глухомани – на нищенскую зарплату и такую же нищенскую пенсию…"

Стараясь вложить в свои интонации как можно больше приветливости, охотник вежливо поинтересовался:

– А можно еще?

– Звони, – тяжело вздохнул дежурный и принялся накручивать цигарку-самокрутку, при этом руки его как-то странно затряслись.

"Нет, что-то тут не то", – решил Каратаев, набирая номер коменданта гарнизона.

На этот раз трубку взяли сразу же: знакомый голос, вежливо поздоровавшись, представился и тотчас осведомился, кто это.

– Каратаев Михаил, – четко бросил отставной офицер. – Николай Андреевич, тут страшные вещи происходят… Да. Секретный вертолет, тот самый, который недавно появился. В курсе? Они расстреляли из пулеметов прииск, несколько десятков трупов, я там был… Как – и зону тоже? Ракетами?.. Не может быть… – пробормотал охотник. – И еще шестую погранзаставу? Фугасом? – Звонивший удивленно вскинул густые брови, но тут же, взяв себя в руки, продолжал: – Вертолет, он вчера взорвался при падении… Сам видел… Что – вы уже в курсе?.. Да, бандиты ушли, я преследовал их, но им удалось скрыться. Наверняка теперь отдыхают, мерзавцы, на одном из заброшенных зимовий, скорее всего в том, что ближе к моему… Так, понятно. – Переложив телефонную трубку в другую руку, Каратаев прищурился. – Вы не могли бы зайти в санчасть и… Что? Не понял? Николай Андреевич, я лицо сугубо штатское, гражданское, в отставке, и вам не подчиняюсь… Сам знаю, что мне делать. Да. Почему возвращаться? Зачем? Да, я иду по следу, они тут, рядом… Да, и следы тигра неподалеку!.. Того самого, людоеда, других тут нет… Что? Почему так срочно? Что-то случилось? Что же? – взволнованно закричал он.

Из трубки неслись короткие гудки, извещающие об окончании разговора.

Он несколько раз тряхнул аппарат, будто бы он, а не комендант гарнизона был виноват во внезапном обрыве связи.

– Ничего не понимаю, – пробормотал охотник, кладя трубку.

Дежурный вздохнул.

– Возвращайся, сынок, возвращайся, – зашевелил он бескровными фиолетовыми губами.

– Что такое? – Теперь Михаил выглядел очень обеспокоенным.

– Возвращайся, – прошептал старик и, глубоко затянувшись самокруткой, закашлялся.

– Дедушка Вася, что там произошло? – твердо спросил охотник. – Что?

– Там все узнаешь. – Табачный дым ел глаза старика, и они слезились еще больше; а может быть, и не от дыма слезились, а от чего-то другого…

– Почему ты не хочешь говорить?

– Николай Андреевич тебе все расскажет…

– Что там произошло?! – вне себя закричал Каратаев, наступая на дежурного. – Дядя Вася, почему ты не хочешь мне ничего рассказать?.. Ты что мне – враг? Что я тебе такого сделал?!

– Там все узнаешь. – Пепел из потухшей цигарки сыпался на ватные брюки дедка, но он словно бы и не замечал этого. – Возвращайся…

* * *

В красном уголке, рядом с празднично убранной елочкой, стоял небольшой красный гроб. В гробу лежала та, кого он так любил, к кому он так стремился все это время…

Лицо Тани не обезобразили ни предсмертная мука, ни страх: она выглядела молодой, красивой – словно бы живой. Казалось, что она лежит тут по ошибке и сейчас, сдернув покрывало, поднимется, затушит свечку, горящую у нее в сложенных руках, и улыбнется так обаятельно, как умела улыбаться одна она.

Но это только казалось…

Наташу Мирончук похоронили днем раньше. Место для невесты Каратаева уже было подготовлено, на метр промерзшая от лютых морозов земля, разогретая костром, была уже выброшена в отвал лопатами равнодушных землекопов, и страшная могильная яма вторые сутки чернела на краю скромного поселкового кладбища.