Текст книги "Наследник огня и пепла. Том Х (СИ)"

Автор книги: Владислав Добрый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Annotation

После долгих лет борьбы приходит покой. В Караэне снова звучит смех, стучат молоты, греют кровь вино и весеннее солнце. Магн Итвис, окружённый друзьями, впервые может позволить себе остановиться – хоть на миг.

Но мирам, где пылает магия и живы древние амбиции, не положено быть тихими слишком долго.

Новые изобретения, старые обиды, далёкие берега и незваные гости – всё это подступает к Караэну, как волна, не спрашивая, готов ли ты.

А если ты – наследник огня и пепла, тебе придётся снова сделать выбор.

Между миром и движением.

Между домом и дорогой.

Между собой – и тем, кем должен стать.

Наследник огня и пепла. Том Х

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Послесловие

Наследник огня и пепла. Том Х

Глава 1

Хороший денек

Жар от углей поднимался в такт капели, будто весна сама играла на невидимой лютне. Мясо потрескивало на решётке, сползая жиром в бронзовую чашу, откуда повар бережно черпал сок и вновь поливал им поджаренные куски. Пахло дорогим, как золото, перцем, дымом – и чем-то щемяще родным. Как будто у всех нас был один и тот же дом. Далеко отсюда. В другой жизни.

До весны был еще месяц, но, словно в ответ на молитвы людей во всех храмах и даже вокруг Волшебного Дуба, наступила оттепель. Местное светило не выглядело таким же золотым шаром, как летом, оставаясь скорее серебряным и холодным. Но южные ветра с Великой Топи принесли с собой плюсовую температуру. Не удивлюсь, если к вечеру из под снега, который зима старательно насыпала уже две недели, покажется земля.

Навес из яркой, блестящей ткани колыхался под лёгким ветром. Я сидел, вытянув ноги на подушках. Бокал в руке, меховая накидка сползла с плеча. Я не поправил её. Было тепло. Жарко. Я позволил себе дышать медленно. Спокойно.

Поодаль, за полупрозрачной занавесью, были слышны голоса – смех, короткий спор о лошади, чей-то свист. И особенно – густой голос старого повара:

– … ещё пять минут, и будет лучше чем у вашей бабки на праздник! Готов спорить, ваша бабка не клала кумин, а я кладу. Вот увидите.

Так он отругивался от Дуката – тот, как всегда, лез везде. Но привезённый с Адвес повар был спокоен, в меру вежлив и уверен в своём мастерстве. И вполне мог зарядить поварёшкой в лоб слишком наглому из одетых в железо волков, что нынче неизменно тёрлись вокруг меня.

Когда-то из всех друзей, что назначил мне отец, остались только двое. Потом – только Сперат. Сейчас их снова было двадцать. Моя железная стая. Дружина. Те, что скачут вместе со мной. На каждого приходился минимум ещё один конный латник – я не только кормил их за свой счёт, но и покупал лошадей, дополнял вооружение. Если я призову всех, то с пажами, оруженосцами и прочими слугами под моим знаменем встанет не меньше полутора сотен всадников. Они не всегда были рядом – занимались своими делами, выполняли мои поручения. Около половины вообще жило в Горящем Пике. Часто мы тренировались вместе, учась действовать в строю столь же слаженно, как мантикоры Джевала. Целая футбольная команда единомышленников. Знал бы я раньше, как это удобно и приятно, – давно бы себе такую завел.

Дукат крикнул:

– О, этот запах! Если ты будешь терзать им меня ещё хоть немного, клянусь – выну кинжал и поступлюсь честью, лишь бы похитить малый кусок…

– Тогда вы не только испробуете неготовое блюдо, но и испытаете на себе тяжесть моего половника! Коим, позвольте, владею не хуже, чем вы – кинжалом! – весело ответил повар.

Суровые, привычные к холоду люди, привыкшие к куда более кровавым обещаниям, расхохотались этой нехитрой шутке.

– Я храбр, но не глуп, – заявил Дукат. – Я отступаю. Но только чтобы дождаться лучшего момента!

Я улыбнулся, не открывая глаз.

Рядом, подложив под голову свою сумку и укрывшись толстым шерстяным одеялом, дремал Бруно. Один из размотанных свитков, лежащих на столе, почти касался его лица. Иногда он сопел, и свиток колебался. Катамир сидел в углу, у самой жаровни, и, кривя бровь, водил свинцовым стилусом по дощечке с прикреплённым пергаментом. После его стилуса оставались светящиеся линии. Похоже, он машинально наполнял его магией, чтобы сделать едва различимые следы на пергаменте более отчётливыми. Он тихо шептал себе под нос, и от этих слов воздух подрагивал.

Мы терзали его почти полтора часа за обедом, выспрашивая про Золотую Империю. Меня интересовало устройство её армии, Фарида – магия, а Бруно… Бруно был любопытен во всём. Он перебрал с обманчиво мягким таэнским вином, не желая разбавлять водой такой прекрасный напиток, и уснул. Я велел его не будить и накрыть одеялом. Потому что и сам захмелел.

Маги Университета уже начали испытания «Горшка номер четыре» – конструкции, похожей на мотоцикл без колёс, с шестью коротковатыми крыльями. Эта штука летала. Возможно, не в последнюю очередь – благодаря ловкости её бессменного испытателя Аврелия. Это настолько поразило Катамира, что он, наконец, дал согласие на должность декана. Поскольку я сам был почётным деканом, без моего голоса назначение не проходило. Каас Старонот с присущей ему бестактностью не явился, а вот Бруно и Фарид пришли просить за Катамира. Им, правда, не пришлось особо стараться – я был не против.

Воспользовавшись случаем, мы немного его ещё «потерзали». Получился настоящий перекрёстный допрос. Теперь я велел ему изложить всё письменно, сославшись на то, что тоже захмелел и все забуду. Зафиксировать показания. Сперат обладал удивительной памятью – я хотел сверить с ней письменные «показания» Катамира. А ещё – обсудить их с Вокулой. Сейчас мой казначей и выносной мозг был в Караэне, утрясал срочные дела с гильдиями и Серебряными.

Я перевёл взгляд на того, кого хотел видеть больше других.

Фарид ибн Мухаммед. С таинственного берега за морем. Он почти лежал в кресле, вальяжно играя пальцами с красным камнем – трофеем, вырванным, если верить его словам, из огненного элементаля. Креслом я гордился. Поэтому почти не разозлился из-за его неподобающе расслабленной позы. Меня привлек камень в его руке. Фарид егоо подкидывал, то ловил, то щёлкал ногтями по граням, пока тот не начинал светиться изнутри. Потом прятал его в карман, как будто успокаивал. Он вежливо мне кивнул и улыбнулся. Хитрый и скользкий, как грязежаба. Едва я начал распрашивать его о родине, как Фарид достал из карману эту безделушку и ловко столкнул меня с тропы.

«А вы знаете, отчего в Регентстве нет элементалей⁈»

Это как спросить, почему тут нет драконов. Или мантикор. Впрочем, элементалей я видел под Красным Волоком. А драконы и мантикоры это чудовища из местных легенд. Причем, не из Гибельных земель. У местных с этим четко. Мне легче перепутать самолет с машиной, чем им монстра «естественного» происхождения от тех, что выходят из гибельных земель. Первые встречаются сильно реже. И, по общему мнению, гораздо опаснее.

Ну, нет, не знаю. Фарид качает головой и разражается пятиминутной лекцией суть которой сводится к тому, что и никто не знает. За морем элементали есть. Глубоко внизу есть.

Я делаю вялую попытку вернуть разговор в нужное русло. Фарид искренне идет на встречу: Так в том и дело, что города на пустынных заморских берегах построены и живы только благодаря тому, что смогли подчинить и использовать в своих целях элементалей, что и поныне самозарождаются в округе. И есть свидетельства, то же случалось и в Регентстве в прошлом. И более того, Древняя Империя во многом обязана своей мощью тем же умениям. Так вот, исчезновение же элементалей объяснено не менее чем трижды. Согласно мнению великого мага и алхимика…".

Он говорил тем особенным голосом, от которого студенты роняли голову со стуком на стол и не просыпались. Никакой магии, природный дар. Я почувствовал, что похож на засыпающего сытого кота. И решил, что пяти минут хватит.

Надо было начать расспрашивать про родину… но не хотелось терять то чувство, которое вдруг накрыло.

Всё было… правильно.

Не великое, не судьбоносное. Просто – как должно. Никакого шепота в углу. Никакого холода в затылке. Никакой нужды держать руку на рукояти. Люди рядом были не просто живы. Они были рядом – и от них не исходила угроза. И этого было достаточно для тихого, спокойного счастья.

Ткань занавеса отдёрнули – в павильон ворвался солнечный свет. Вошёл широкоплечий всадник в кольчужном хауберке поверх куртки с гербом Итвис. На лице – густые усы и кривая усмешка. В руках – кубок с подогретым пивом. Я, наконец, запомнил его имя: Гирен Сторос. «Дядя Гирен», как его уже называли даже те, кто родился, пока он воевал.

Родом из-под Караэна, в юности присягнул Треве, но пошёл воевать за Итвис – как говорил, «по зову совести, а не герба». В семью Сторос пришла нужда, и он ушёл к тем, кто звал. Сначала, говорят, даже без коня. Но ко мне он присоединился во главе трёх копий. Теперь остался один, не считая племянника-оруженосца. Двое погибли, остальные ушли с добычей.

Он не блистает магией. Не любит церемоний. Но умеет собирать людей в строй и в пир. Знает имена всех лошадей. Держит молодых в узде одним взглядом. Вечно пахнет кожей седла и пивом.

У него недавно родился сын под ветвями Дуба. Первенец. И он, кажется, благодарит за это меня. Но спешит. Пусть его сын доживёт хотя бы до двенадцати. Это уже третья жена – первые две умерли при родах. Осталась только старшая дочь.

– А ведь хороша погодка, – сказал он, тяжело опускаясь рядом. – Прямо как в те годы, когда я был юн и прекрасен.

– Ты и сейчас прекрасен, – отозвался Сперат. – Просто этого не видно со стороны.

Он фыркнул, отпил и устроился поудобнее.

– Кстати, я вам принёс байку. Рассказывают ваши вассалы. Говорят, вы выпили крови камышового змея – и стали вдвое коварнее. А были вдвое коварнее, чем положено человеку.

– Дай угадаю. Они пришли к тебе за подтверждением? – спросил я.

– Хотел разозлиться. Потом – денег попросить. Но это были молодые дураки в броне, как у меня в их возрасте. А я был младшим из четырёх. Потому и сказал: «И всё ещё не так коварен, как самая искренняя женщина».

Сперат хмыкнул. Я улыбнулся.

– Молись Императору, чтобы это пересказали моей жене. А то она велит повару избить тебя половником.

За занавесью кто-то хохотнул. В это утро всё было на своих местах.

– А расскажите мне о драконах, сеньор Фарид, – сказал я, отпив глоток и не открывая глаз. – Всю жизнь слышу об этих тварях, и ни одной не видел. Как с единорогами – есть рога, нет зверя. Или с богами.

Фарид засмеялся – не громко, больше как человек, которому вспомнилась любимая байка.

– Ах, драконы, мой друг… Это не те, что пышут огнём и охраняют золото в пещерах. То – дешёвая подделка. Фольклор деревень. Дракон настоящей крови не бережёт богатство – он сам есть сокровище, весомое, как скала.

Я знал немного. В детстве, старик, учивший меня письму, говорил, что драконы были «стражами небесных границ» и умели говорить на всех языках, включая язык света и снов. В Книге Основ упоминался Белый Змей, «падший с неба». В рассказах долгобородов были чёрные крылатые твари, жгущие рудники. А Сперат как-то говорил, что слово «дракон» раньше писалось так же, как «смерть сверху». И это была не метафора.

Фарид продолжил:

– На моей родине, – начал он с тем мягким, накатным ритмом, каким шепчут на базарах предания, – говорят, что драконы были первыми, кто заключил договор с миром. Их дыхание поднимало горы, их кости становились жилами земли, а чешуя – зерном для небес. Они могли не просто пылать огнём – они умели пить звёзды. Не убивать людей, а отменять их, как стирают имя с бумаги.

Он прикрыл глаза и заговорил чуть тише:

– У нас есть сказание о драконице по имени Мазра аль-Ашир. Она не летала – она скользила между мгновениями. Она не жгла врагов – она показывала им их будущие грехи, и они сами обращались в пепел. Её боялись даже эфриты, а султаны слагали законы, чтобы никогда не говорить её имя в полнолуние.

– Звучит… малость приукрашено, – заметил я, хотя мне нравилось.

Фарид усмехнулся, сверкнув зубами.

– Может. Но когда в небе звучит звук, который не издаёт ни одна птица… когда на песке находят отпечатки когтей, размером с ладью… когда колдун теряет язык, только услышав дыхание из-под земли – тогда даже скептик перестаёт задавать вопросы.

Он сделал паузу, глядя в сторону, где за фальшивой стеной павильона тянулся покатый склон, залитый капелью.

– Но скажу тебе то, чего не рассказывают детям: драконы, если они и были, не ушли. Они просто перестали быть драконами. Они растворились в магии. Некоторые – в золоте. Некоторые – в гневе. Некоторые… – он посмотрел прямо на меня, – возможно, в людях.

Сперат усмехнулся в бороду, а Катамир вдруг скрипнул стилусом по пергаменту.

Я почувствовал, как у меня мурашки пробежали по позвоночнику. Это чувство не было страхом. Это было что-то более древнее. Как будто кто-то в этом мире знал, что я слушаю – и ждал продолжения.

– И если когда-нибудь ты найдёшь существо, которое знает тебя до рождения, зовёт тебя по имени, которое ты сам забыл, и смотрит так, будто уже видел, как ты умрёшь… – сказал Фарид и сделал паузу. – Тогда, друг мой, поклонись. Потому что ты встретил дракона.

«Обязательно скажу Пану, что он дракон. Ему понравится» , — подумал я, и уголок губ предательски дёрнулся в не до конца задавленной усмешке.

Фарид уловил этот жест. Он чувствовал собеседника, улавливал настроение, как лекарь – жар под кожей, как акустик шум винта в гуле море. Но, видимо, на миг принял усмешку за насмешку – и в его голосе на мгновение появилась терпкость, как в столь любимом тут старом вине. Он поднял брови и заговорил иначе. Тише. Сдержаннее. Как будто раскрывал запретное.

– Но, – произнёс он, словно невзначай, – есть книги под замками и печатями. Их не держат в библиотеках, их держат в пещерах, скованных серебром, где каждый свиток обмотан цепью, а пергамент покрыт солью. И в этих книгах говорится: Владыки людей были с драконами. Не воевали – были рядом. Жили под одним небом. Дыхание одного согревало, мудрость другого хранила.

Он провёл рукой по воздуху, как бы рисуя невидимые линии на небосводе.

– Говорят, первые люди, что вышли из морей и забыли голос волн, нашли в небе хозяев – и пали ниц. Но драконы не любили людей. Не из страха. Из разочарования. Люди просили, но не помнили. Брали, но без благодарности. Драконам не нужны были рабы. А люди захотели богов, которым можно давать имена.

Я чуть приподнялся на подушках. Фарид уже не говорил – он повествовал. Его голос был тем масляным пламенем, от которого тени становятся длиннее.

– Так началась война. Не битва в небе, нет. Это была война на смысл, на язык. Слово «дракон» в тех книгах значит «тот, кто не повторяется». А слово «человек» – «тот, кто не помнит».

Он сделал глоток из кубка, не глядя, и продолжил, понизив голос:

– Люди победили. Потому что люди рождаются быстро. Потому что человек живёт мало, но убивает быстро. Потому что каждый человек – новая ошибка. А дракон – повторение идеала.

– Они были истреблены? – спросил кто-то за моей спиной. Возможно, Бруно проснулся.

Фарид покачал головой.

– Нет. Их изгнали. Их дыхание было заключено в камни. Их разум – рассеян в рунах. Их тела – соркрыты. Но не все. Были те, кто не хотел уходить. Кто счёл поражение не концом, а началом нового пути.

Он подался вперёд, и глаза его блеснули, как жемчуг в тени.

– И вот тогда… те, кто ещё владел кровью неба, создали расу. Новую плоть. Новую кость. Новое войско. Не драконов – но драконидов. Чуждых миру, но вписанных в него. Обитателей камня и пламени, чья сила – в наследии, а воля – в повиновении.

– Зачем? – спросил Сперат. – Чтобы вернуться?

Фарид медленно кивнул:

– Чтобы напомнить. Чтобы снова спросить: «Помнишь ли ты, человек, чью кровь ты предал?»

Их было мало. Они были выведены в карманных мирах, где время течёт, как песок в замершем часе. У них – кожа, как бронза, кровь – как пламя, вера – как сталь. Но главное, у них была цель: вернуть своим создателям право на небо.

Он замолчал, и в павильоне воцарилась тишина. Даже Фарид не нарушал её – только проводил пальцем по краю кубка, будто настраивая звон чаши.

А я подумал, что если в мире и правда есть существа, созданные по велению древней воли… то, возможно, один уже здесь. Прячется под маской человека. Сидит и смотрит прямо на тебя, Фарид, жмурясь как сытый кот.

– Спасибо, – сказал я, и только потом понял, насколько серьёзно это прозвучало.

Фарид поклонился:

– Это всего лишь сказка, мой господин. Но вы ведь знаете, как это бывает… В каждой сказке – то, что нельзя сказать иначе.

Из-за занавеси донёсся топот – но не воинский, не тяжёлый. Лёгкий, но решительный. Ветер, ворвавшийся следом, донёс запах духов и вишнёвого уксуса. Кто-то отдёрнул ткань павильона – и в просвете между двумя лучами солнца появилась Адель.

Её лицо было белым. Не в смысле бледности – в смысле цвета. Ледяная маска, выточенная из гнева и воли. Вокруг неё вихрем шёл шлейф – не из ткани, а из людей: две служанки, телохранительница в латах, пожилой писец со свитком, девица с веником лаванды. Как свита у королевы. Или у бури.

Она приближалась быстро. Не стремительно – беспощадно. Как прилив, за которым идёт только одно: кораблекрушение.

Глаза её нашли Волока мгновенно.

Тот стоял в тени, как всегда. Ближе всех, но незаметен. Его рука привычно сжала рукоять кинжала на поясе. Он ещё не понял, зачем.

Адель ткнула в него пальцем, как в вора на суде.

– Ты! Ты! Ты хотел убить моего сына⁈

Воздух сжался. Даже капель, казалось, приостановилась. Волок не шелохнулся. Ни слова. Только поднял брови.

Я не встал. Просто поставил кубок. Очень медленно.

– Адель, – сказал я.

Сперат крякнул. Придвинулся ближе.

– Он же ещё ребёнок, – сказала Адель. Тихо. Словно вытащила клинок.

Глава 2

Веточка хотела поиграть

Я поднялся не торопясь. Не потому что испугался – а чтобы быть ближе. На случай, если Адель всё-таки решит оборвать Волоку уши. В его случае – не фигурально. Моя жена обладала несомненными магическими талантами, и не только в искусстве убеждения.

– Мне решать степень вины моих людей, – сказал я спокойно, но достаточно громко. Если бы моя жена действительно была настроена устроить расправу – она бы не забыла захватить с собой свой боевой молот.

Моя жена действовала решительно, когда речь шла о настоящей угрозе для нашей семьи. Анья, Друг из города, не даст соврать.

Сперат хмыкнул. Хотел было что-то сказать, но тут же прикинул, в какую сторону полетит пыль, и предпочёл промолчать. Один из юных практиков, пришедших с магами, поклонился так низко, что носом коснулся пола, а потом, пятясь, исчез из павильона, не касаясь пятками земли. В большей или меньшей степени его маневр повторили все остальные. Даже громкий голос Дуката уже слышался издалека.

Адель метнула в меня взгляд – сначала гневный, потом обиженный, потом… просто уставший. Она резко развернулась, и её свита, как придворный занавес, метнулась за ней следом.

Кто-то шепнул: «О, Пламенеющая», а кто-то другой – возможно, повар – прошептал в ответ: «А ну, все вон отсюда, пока жива печень». Голоса затихли, стук сапог удалился. Остались только Сперат и Волок.

Я повернулся к нему.

– Ну, Волок, – вздохнул я. – Что ты натворил на этот раз?

Волок даже не дёрнулся. Стоял спокойно, с тем выражением лица, с каким в Золотой Палате слушают отчёт о ценах на зерно – будто знает, что всё это временно и не особенно к нему относится. Только губы шевельнулись:

– Я… ухаживал за рассадой.

– За чьей?

– За той, что в оранжерее вашей жены. Светосолнечные цветы, тёплоночные травы, редкие ростки… Она велела «не давать им умереть от здешнего холода и тупости». Цитирую.

– Продолжай.

– Ну… я посадил семя. Дерева, – он зыркнул на слугу, которому внезапно приспичило именно сейчас убирать стол. Надеюсь, он на подкормке только у Фанго. – Того, что движется.

Я не сразу понял, о чём речь. Лилия, ну конечно. Других движущихся деревьев, кроме Лилии, я не припоминал. Пока.

– Да она не страшная. Почти, – всё же решился оправдаться Волок.

– Почти? – пробасил Сперат.

– Почти, – честно кивнул Волок. – Потому что… ну… она живая. Почти живая. У неё свои желания. Я думал, если в ней что-то и проснётся – то через месяц. А проснулось на третий день.

Я прикрыл глаза. Представил Адель, нашедшую это. Представил, как живая лозка нежно обвивает ручку нашего сына и тянется к нему, чтобы «посмотреть поближе». Нет, Волока она любит. Ничего бы ему не оборвала. Но вот лозе – вполне могла.

– Ребёнок?

– Всё в порядке. Он даже не испугался. Сказал, что «веточка хотела поиграть». Улыбался, кстати. Прямо как вы.

– Вот только не начинай, – буркнул я и снова опустился на подушки. – Ладно. Потом сам с ней поговорю.

Сперат кашлянул и сказал со смешком:

– Он просто исполняет свой долг. Ведь вы же обещали Лилии посадить её семя.

Я кивнул, глядя в сторону, где только что исчез шлейф Адель.

– И всё же, – сказал я, – хорошо, что она пришла без молота. Значит, на самом деле она просто испугалась.

Мы замолчали на пару вдохов. Потом я поднял кубок, повертел его в руке и сказал:

– Ладно. Погожий денёк продолжается. Давайте пить, пока в него не вмешается судьба.

– Исполняю, – кивнул Волок. Я зыркнул на него, подумав что он поднесет вино. Но это работа Сперата. А, это он про Лилию…

Я сделал большой глоток. И только потом нахмурился. Волок в последнее время разговорился. Стал поддерживать беседу. Но всё же обычно говорил только необходимое. А поддерживать дежурную шутку Сперата… нужды в этом у него не было.

Я посмотрел на Волока. Он отвёл взгляд. Сперат опередил меня с вопросом:

– Когда вы, сеньор Магн, отправились в своё безрассудное одиночное путешествие в долину Инсубров, Волок попал в неприятность. Он забрался на стоявший отдельно утёс, и стража долгобородов пришла снимать его. Бородачи решили, что он хочет получше разглядеть их укрепления. Мне удалось убедить их, что с той скалы мало что можно разглядеть.

Сперат замолчал, как опытный оруженосец, уступая мне право нанести решающий удар.

– Так что же ты там делал? – спросил я.

– Посадил семя, – признался Волок. И тяжело вздохнул.

Я отпил ещё вина и блаженно улыбнулся. Действительно, почему бы и нет?

– А где ещё? – спросил я.

– У Красного Волока. Близ Горящего Пика, на кочке посреди болота. И ещё здесь, – он махнул в сторону поместья, – в кадке на крыше. Но это было давно. А потом Леон поставил дверь и стражу. И только тогда я подумал: а вдруг не прорастёт? Решил попробовать в другом месте. А, ещё внутри Горящего Пика. Там, где хранятся запасы… Кажется, всё.

Пока он говорил, Волок бережно достал из своего кошеля свёрток – кусок плотной ткани, в который были аккуратно завернуты семена. Соцветие отдалённо напоминало колос пшеницы, только чуть более плотный и тяжёлый. На веточке оставалось четыре семени: сочно-зелёные в обычном зрении, истекающие золотом в магическом.

– Пошли посмотрим, – мне стало любопытно.

Мы поднялись на крышу. Только благодаря самому Волоку нашли ту самую «кадку». Мелкий засранец умудрился украсть далеко не самую дешёвую вещь в хозяйстве – пивной бочонок. До краёв наполнил его землёй и водрузил между скатами крыши над Большой Гостиной – в самом непроходимом месте.

Деревце выросло. Несмотря на зиму.

Хилое такое, жалкое. Тонкий прутик сантиметров тридцать высотой, с тремя скрюченными веточками. В обычном зрении – почти сухое. В магическом – слабо, но стабильно светилось. Как свеча, оставшаяся после праздника.

Сперат порылся в жадносумке, вытащил скрутку вяленого мяса, отсёк кусок кинжалом и бросил к дереву. Со второго раза кусок с сухим стуком упал на черепицу рядом с бочкой. Волок молча подался вперёд, чтобы слезть и принести его, но я так же молча удержал его за плечо – было скользко.

Прутик вдруг наклонился. Против ветра.

А потом – сграбастал мясо и втянул его в бочонок. Без единого звука.

– В водостоке – кости, – доложил Сперат с высоты своего роста. – Мелких зверей. Птиц.

– Оно маленькое ещё. Не понимает, наверное, ничего, – угрюмо сказал Волок.

Вокруг меня – множество людей. Многое происходит. Многое происходит только благодаря мне. Многое с моим участием. И ещё больше проходит мимо. Я посмотрел на Волока. Он стоял, сжав кулаки, и смотрел вниз, на черепицу. Что его связывало с Лилией? Я не стану спрашивать. Я поступлю лучше. Буду уделять ему больше времени. И, пожалуй, не только ему.

– Сперат, – сказал я. – Напомни Вокуле, что я хочу построить пару башенок. На крыше. Для часовых. И одну – просто для красоты. Пусть найдёт подрядчиков.

Раз уж я вернулся в поместье, не зайти к Адель было бы невежливо. Но её в покоях не оказалось.

Когда я спускался по лестнице во внутреннем дворе, заметил как стражники отжали в кого-то угол террасы. Я остановился. Старший, не знакомый мне но, судя по характерным усам и акценту, прибывший вместе с Леоном из Бурелома, видя мой интерес доложил:

– Милорд, это один из лекарей. Травник. Из тех, что с Шильдией. Пришли тут к сеньору Вокуле несколько. И он с ними. Говорит, вопрос касается наследника. И… вашей собаки.

– У меня нет собаки, – отозвался я, зевая. Псов Пилларов я давно раздарил. Оказывается, они были очень ценны. Потому лучших получили все Великие Семьи. Следовало следить за уровнем репутации с ними.

– И я так решил, милорд, – кивнул усатый с мрачным удовольствием.

– Ты все сделал правильно, – вздохнул я. – Но я его все равно послушаю. Приводи его в Большую Гостинную.

Я давно не общался с простыми людьми. А как утверждал Фанго, именно за это меня любили в Караэне. К тому же, может узнаю как там дела в Гильдии Лекарей из первых рук.

Минут через пять ко мне вплыл человек в чёрной мантии с зелёной нашивкой в виде растущего листа – эмблемой Гильдии лекарей. Грудь его была украшена сложенной вдвое цепью, а в руке он держал резную трость из можжевельника, которой, судя по всему, пользовался больше как указкой.

– Милорд, – поклонился он. – Моё имя – Тьерри, признанный травник при Гильдии. Прибыл с коллегами по приглашению вашего казначея. Я не отвлекал бы вас без нужды, но…

Он посмотрел по сторонам, понизил голос:

– Сегодня ваш сын… Ивейн… Он подошёл ко мне, протянул ладошку – и лизнул.

Я уставился на него, не сразу сообразив, слышал ли правильно.

– Лизнул?

– Именно! Точно так же когда-то, двадцать два года назад, пёс Золотого Императора, умирая, тронул меня в Синяке. Это был знак! И сегодня… та же энергия. Та же чистота! Я понял: он вернулся. В вашем сыне. По меньшей мере – его дух. А возможно – и воля.

– Пёс Императора… – повторил я.

– Не простой пёс, милорд. Храмовой. Легендарный. Его смерть предсказала падение Хальда и начало эпохи Печати! А теперь он вернулся, чтобы… чтобы что-то исправить!

Он сыпал названиями из легенд, густо мешая их по времени и пространству. Хальд город на побережье графства Адвес, был разграблен и разрушен сорскими пиратами еще во времена молодости отца Магна. Эпоха Печати это весьма условное время, когда Культ Императора противостоял вампирам, одновременно захватив почти все Регентство.

– И что вы предлагаете? – поинтересовался я, уже понимая к чему всё идет.

– Лавку. Амулет. Возможно, маленький алтарь с костью – символической, конечно. Я возьму на себя уход, молитвы, толкование снов. Гильдия не возражает, уже обсудили. И если бы вы нашли щенка, то…

– Понятно, – сказал я, поднимаясь. – Вот что, магистр Тьерри. У вас есть право обращаться ко мне. Но если вы потревожите Адель этой байкой о собаке, она вас вылечит так, что вы забудете, как вас зовут. А косточка ваша пойдёт в её суп.

Он побледнел.

– В таком случае… я, с вашего позволения, продолжу наблюдение со стороны.

– Молча, – подтвердил я. – И без попыток выкопать священный след.

Он склонился в низком поклоне и быстро исчез, оставив после себя запах сушёной лаванды, укропа и чего-то беспокойного.

Проблема с магами в том, что они часто откровенно безумны. Похоже, так алхимия и чародейство дается откровенно легче. Впрочем, до меня удавалось прорываться и просто чудакам, без особых магических талантов. Таковы последствия известности. В обоих известных мне мирах.

Я нашёл свою жену в фехтовальном зале.

Не очень большое помещение – потолки перекрыты дорогущим деревом, потому что своды, такие как в Большой Гостиной и на террасах здесь трудно строить, и каждый дополнительный пролёт стоит как недорогая башня. Поэтому, такое только напоказ. А Фехтовальный Зал был отдельно стоящим зданием. Довольно простым. Зато изящным. Стены – тонкие, легкие, как у летней беседки, но упроченные магией. Внутри – ни одной лишней детали, кроме арсенала. Перекрытия потолка из деревянных бревен. Тоже не дешево, но только так можно добиться относительно широкого пространства.

Адель с грохотом валяла по полу троих наших стражников. Закованные в кирасы и кольчуги, они катались, стонали и хватались за шлемы. К счастью, вместо любимого боевого молота у неё был тренировочный лом с гуманизатором на конце – огромным, как футбольный мяч, кожаным набалдашником. Тем не менее, сила у Адель оставалась прежней.

В углу фехтовального зала сидела стайка её фрейлин, они сюсюкали с Ивейном. Мой сын капризничал, вырывался и хотел к матери. Он был одет в бело-золотое платье с оборочками – в духе моды Караэна, где детей до шести лет одевают одинаково, без разделения по полу. На ручках и ножках – массивные золотые браслеты. С виду – украшения, но внутри они были зачарованы: от сглаза, для магической подпитки, да и просто служили для утяжеления, чтобы малыш рос с силой.

– Мама! Мааа-ма! – тонко тянул он, брыкаясь на руках у служанки.

Через пару лет он получит своего первого учителя, личный железный затупленный тренировочный меч и деревянную коняшку на колёсах. И будет носиться на ней по этому залу, стараясь попасть мечом в лицо манекену или насадить на игрушечное копьё брюкву. А мы с Адель будем смотреть, хлопать в ладоши и делать вид, будто это великая битва. Потому что для него это и будет великой битвой. Для Магна это было одно из лучших воспоминаний о детстве.

И это будет хорошее воспоминание. Я запомню, как мы сидим рядом, она касается моего плеча, мы оба смеёмся.

Увидев меня, Адель устало опёрлась на оружие. Пот со лба стекал в глаза, прядь волос выбилась из причёски и она сдула её с лица. На ней был надет стёганый тренировочный доспех прямо поверх платья, из-за чего она выглядела одновременно по-королевски и опасно.

Я подошёл ближе.

– Они вам поддаются, моя сеньора, – сказал я с самым невинным видом.

– Я знаю, – она снова сдула прядь в сторону. – Но мне нужно разогнать кровь. А потом – ни слова, – она ткнула в меня пальцем. – Я беременна. Мне нельзя волноваться. А значит, я должна быть в форме, чтобы не волноваться. Понял?