Текст книги "Книга о бамбуке"

Автор книги: Владислав Баяц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

XV

В первый раз дайси Тэцудзиро позвал меня на занятия к роси. Кроме книги сутр, со мной был теперь сборник описаний случаев из жизни учителей дзен. Мы сидели в несколько рядов, каждый с частью списка сутры, заданной на сегодня. После чтения учитель объяснял значение сутры с его точки зрения, не настаивая явно на том, чтобы его мнение не посчитали единственно верным. Более того, от нас он требовал еще более глубокого проникновения в смысл сутры. Мне понравилось такое отношение к древним текстам.

В конце занятия роси сделал объявление:

– Через несколько дней, как нам сообщили, в монастырь прибудет посланец сёгуна. О причине его посещения мы не оповещены. Вероятно, он явится познакомить нас с новыми указами и переменами в государстве. Я решил принять его. Правда, за такое короткое время сменилось столько властителей и законов, что я сомневаюсь, сможет ли посланец нового сёгуна сказать нам что-то новое.

Известия, касавшиеся мира вне стен монастыря, приходили к нам двумя способами: через монахов, ходивших на сбор подаяния, или вот так, когда роси сообщал нам то, что считал нужным. Это не означает, что руководители монастыря были не в курсе всего происходящего в стране. Напротив. Дело было в том, что многие события не считались важными для жизни Дабу-дзи. Этот монастырь, как и другие, существовал давно, имел большое влияние на народ, и не было необходимости при государственных переменах слишком беспокоиться о его судьбе. Некоторые владетели имели к дзен большую склонность, некоторые – меньшую, но все это не могло заметно повлиять на положение такого монастыря. Это знал и я.

Рёкаи немного удивленно сказал мне:

– Учитель велит тебе прийти к нему.

– Но ведь не моя очередь для коана!

– Он хочет видеть тебя не по делу.

Скинув сандалии, я ударил палкой в металлический гонг, чтобы оповестить о своем присутствии. Говорят, что умпан открывает роси степень просветления ученика, который в него ударяет. Хотя мы все об этом знали, мы не были в состоянии повлиять на «особый» звук, поскольку нам было неизвестно, какие из звуков «хорошие», а какие «плохие». На сей раз это не имело для меня значения. Учитель сообщил мне:

– Цао, когда гость, о котором я говорил, прибудет, мы устроим тя-но-ю. Я выбрал тебя, чтобы ты приготовил чай и был с нами. Я желаю, чтобы чай, как и ты, был таким, каким ему следует быть.

Поклон роси означал конец разговора. Повеление не требовало послесловия. Впрочем, это следовало расценивать как честь.

Когда я уступил настойчивости Рёкаи и рассказал о поручении учителя, он засиял от радости.

– Знаешь, Цао, за все время, что я здесь, я ни разу еще не был удостоен такого приглашения. Теперь ты получишь подтверждение того, что находишься здесь не напрасно.

– Ты спешишь, Рёкаи. Подождем, пока все не закончится, а там будет видно, прав ли ты.

* * *

Назначенного посещения не пришлось долго ждать. Уже через несколько дней посланец, оставивший свиту за монастырскими стенами, был введен в комнату для приемов. Перед ней он сложил принесенные с собой дары: несколько мотков шелка, неразрезанные листы бумаги, тушь, дюжину пар деревянных сандалий и большую доску с подставкой для писания.

Гость, по обычаю, был оставлен в одиночестве ожидать прихода роси.

Я поставил в соседней комнате воду на горящие угли, повторяя про себя краткое наставление основателя чайной церемонии Сэн но Рикю. В нем не давалось неясных указаний, не говорилось о неизвестных свойствах и возвышенных силах. Воду надо было как следует вскипятить, а затем залить ею измельченные чайные листья и постараться с помощью вкуса создать зимой ощущение тепла, а летом – прохлады. Приготовив миски и чайник, я ударил деревянным молотком, чтобы оповестить о начале церемонии и своем входе.

Лицом ко мне на татами сидел учитель, величественно спокойный, даже не моргнувший при моем появлении. Напротив него я увидел толстую спину в роскошном пестром кимоно. Вдоль позвоночника спускалась длинная косичка, перевитая светлой лентой. Я встал на колени между ними и поклоном призвал их к тишине и благодарности чаю. Они ответили таким же поклоном, и я приблизился к своему роси, чтобы налить ему чая. Наши глаза встретились. Наливая чай гостю, я посмотрел на его лицо. Он не глядел на меня, и я мог не скрывать изумления при виде толстых щек, явно выраженного двойного подбородка и круглых глаз. Моя рука не задрожала. Я вернулся на свое место и в молчании выпил чай. На учителя я посмотрел вновь лишь тогда, когда с поклоном покидал комнату. Лицо его по-прежнему ничего не выражало.

Когда на следующий день по приглашению роси я вновь сел напротив него, он сказал:

– Посланца сёгуна зовут Мено. Теперь мы будем поддерживать с ним связь. Он назначен посредником между монастырем и властителем. Мне кажется, что новый сёгун будет властвовать несколько дольше своего предшественника, поскольку, как я понял со слов Мено, у него весьма посредственные способности, а это значит, что он осторожен. Он не решится осуществлять какие-нибудь значительные и быстрые перемены, что, вероятно, удержит его на вершине. Выдающиеся люди никогда не бывают настоящими правителями. Для сёгуна нужны другие свойства. Что касается тебя, Цао, то в один момент ты держался хорошо. Для тебя этот миг был неожиданностью, для меня – нет. Однако не беспокойся.

Я все же угодил ему. Теперь я мог законно принять уважение и приветствие Рёкаи.

XVI

Чиё прошмыгнула в комнату Сунга и на подставку для чтения положила свернутую рукопись. И ждала.

Пройдя в свою комнату, Сунг не вышел к ужину. Когда он появился, весь озаренный, еще с легкими следами изумления на лице, Чиё уже знала, что он спросит:

– Кто принес рукопись?

– Но откуда она у тебя? Ты знаешь, что это?

– Думаю, да. Это мой подарок. А откуда? Это неважно. Я ее купила.

Сунг глядел на нее с подозрением. «Купила?»

Она не хотела говорить, откуда рукопись. Сунг решил не настаивать. Он уже достаточно хорошо узнал Чиё, чтобы понять – она не скажет ничего, если сама того не захочет.

Он тоже удивил ее. Подошел к ней и надолго прижался губами к ее лбу. Чиё покраснела. Потом Сунг вернулся в свою комнату и принялся перечитывать рукопись.

Меня зовут Обуто Нисан, я хранитель бамбуковых рощ. Я попытаюсь научить вас кое-чему, что знаю об этой высокой траве. В этой части я расскажу о японских видах бамбука. Они, как и люди, отличаются от тех, что растут в Китайской империи или в Индии.

К концу своей долгой жизни, когда я и пишу все это, я узнал шесть сотен и шестьдесят видов бамбука, которые распределил в тринадцать основных родов. Наибольшее их число мне удалось вырастить в роще на острове Кюсю, мягкий климат которого благоприятен для бамбука. Столица бамбука, как и людей – Киото. Наш человек живет возле бамбука с рождения до смерти, но не замечает, насколько от него зависит. Думаю, что у нас бамбук больше используется в повседневной жизни, чем в Китае. Даже в деревянных домах имеются потолки, украшения, желоба, водостоки и токонома из бамбука. Мы плетем из него короба, делаем свирели, луки, стрелы, скамьи, сидения, лежаки, куклы для радости и пугала для устрашения, приборы для чайной церемонии и еще много всего.

У меня даже была жена из бамбука. В одиночестве, к которому я был склонен многие годы, я noслушался одного посетителя из Китая и, следуя его наставлениям, сплел округлую корзину длиной около полутора метров; жаркими ночами я обнимал ее и забрасывал на нее одну ногу. Ветерок, гулявший внутри нее, охлаждал меня и давал мне возможность спокойно спать.

Если б я вам сказал, что у меня была и дочь из бамбука, вы бы мне не поверили. Однако она действительно пришла из бамбука и в него ушла. Но это другая история.

Сейчас, когда я это пишу, на дворе вечер, а мою хижину освещают бамбуковые свечи. Я делаю их из воска, который добываю между колен годовалых побегов. Этим мое жилище похоже на дома могущественных вельмож.

Я нашел самый обычный и распространенный бамбук ма-даке в окрестностях синтоистского храма Ивасимицу Хатиман, на холме, недалеко от Киото. Когда я понял, сколько вещей можно из него сделать, то начал серьезно заниматься этим растением. Тогда я и нанялся хранителем рощ, потому что в таком месте мог полностью посвятить себя бамбуку, да еще и получать за это деньги.

С тех пор как я здесь, только один бамбук не открыл мне все свои тайны – кико-чико, черепаховый бамбук. Название я дал ему за сочленения неправильной формы, которые переплетаются поперек ствола, образуя выпуклости наподобие куполов, похожие на черепаший панцирь. Удивительно то, что в один прекрасный момент эта неправильность исчезает и ствол приобретает нормальную форму. Причину такого превращения я так и не сумел открыть. Когда об особенности этого бамбука стало известно, жадные люди, разумеется, стали уделять ему внимание. Всюду начали выращивать целые плантации, но их ждало разочарование: все, кто сажал его, чтобы извлечь из этого выгоду, не смогли получить «черепаху» – он рос, как обычный бамбук, и не показывал своей красоты. Я не торговал подобными вещами в господском саду. Любопытным я позволял смотреть. Для них он, однако, был сам по себе драгоценностью.

После многолетних опытов с двумя видами бамбука я достиг больших успехов. Я вывел из ма-даке подвид, который назвал быстрорастущим бамбуком. Самые лучшие экземпляры могли за двадцать четыре часа вырасти на целых сто двадцать сантиметров. Но и с этим видом, как и со всеми, о которых я что-то узнавал, творились странные вещи. Некоторые побеги исчезали, будто их и не было.

В этом месте Сунг остановился. Итак, отсюда даймё взяли орудие для мучения сёгуна. Ему было очень неприятно это открытие. Обуто Нисан словно вел с ним безмолвный разговор.

Исчезло у меня и несколько экземпляров гигантского бамбука, который я получил, скрещивая зеленый с бирманским бамбуком. Это были побеги того вида, который достигает тридцати шести метров в высоту, а в толщину – тридцати сантиметров и более. Пока я изучал бамбук, мне и в голову не приходила мысль о человеческом зле, том семени, что растет быстрее даже этого растения. Когда я понял, что некоторые виды, имеющие на поверхности ствола мелкие волоски, могут быть смертельно опасны для того, кто вотрет их в кожу, – они приведут к мучительной смерти, – то записи об этом закопал глубоко в землю, так, чтобы и самому о них забыть. Однако наблюдая за всевозможными свойствами различных родов, я не мог избавиться от ошеломляющего осознания того, что мне открывалось. Я мог только представить, что должен чувствовать человек, которому красивые волоски, служащие растению для обороны, попадут под кожу и начнут вести там свою битву, вызывая зуд, сначала легкий, а потом все более сильный! А ведь эти волоски можно смешать с едой. Причину смерти невозможно раскрыть, если только убийца сам не признается.

Счастье, что моих открытий такого рода гораздо меньше, чем других, идущих на пользу людям. Итак, продолжим о…

Здесь рукопись обрывалась.

XVII

После чайной церемонии мне не нужно было спрашивать себя, догадывается ли роси о чем-то. Он все знал! Он знал, кто я! Давно ли? Да это и неважно. Роси был бы доволен более всего, если б я остался беспристрастен. Почти так и произошло. Я ничего не сказал, даже когда он меня похвалил. Но я понял – он видит меня насквозь. Я думал, что храню самую большую тайну в истории монастыря, а попался, как ребенок на мелкой краже.

Хорошо было то, что я уже не чувствовал себя беспомощным. Я ощущал под собой твердую почву, которая называлась уверенностью, или убеждением, или галькой на дне реки.

Что изменилось во мне, раз бедный Мено меня не узнал? Может быть, он сумел бы это сделать, если б заглянул в меня поглубже. Но зачем? В мертвого человека не смотрят. Или точнее – мертвый человек не нужен. Тем лучше.

Гуляя по саду, я помнил одно – размышление мешает достичь просветления. Передо мной еще лежал длинный путь освобождения из трясины прошлого. Я думаю, что роси извинял мою медлительность. Он знал, что бремя заблуждений, которое нес я, было во много раз тяжелее бремени других учеников. Поначалу я очень хотел переговорить с учителем, но потом передумал. Спрашивать роси, что такое просветление, было последней вещью, которую ученик смел себе позволить. Он мог получить в ответ слово «Му!», или удар по голове, или какое-нибудь невразумительное объяснение, которое его еще больше бы смутило и запутало. Такие ответы давались с целью напомнить излишне любопытным, что просветления не достигают, задавая вопросы. Самое главное – учитель знал кто я. Но по-прежнему относился ко мне так же, как и к любому другому ученику. Это меня устраивало, ибо прошлого больше не существовало.

Учитель! Отец!

XVIII

Сунг не мог избавиться от беспокойства, которое вызвала в нем рукопись Обуто Нисана. Его впечатление от прочитанного было неоднозначно. С одной стороны, Сунг был счастлив, обнаружив сведения о любимом растении, причем написанные рукой человека, который знал об этом больше всех, а с другой – бывший самурай испытывал стыд. Ведь Сунг был свидетелем зла, которое желал забыть.

Желание найти недостающие страницы текста Нисана и исследовать бамбук в Японии стало ясным и сильным искушением. Но мысль о возвращении в страну, из которой он был вынужден бежать, отвращала от этого желания.

Сунг забыл о своем «дежурном враче» Кики. Тот некоторое время наблюдал за Сунгом из угла комнаты, а когда терпению пришел конец, подобрался к нему сзади и без всякого предупреждения вскочил на спину. Каким образом Кики узнавал о плохом настроении господина, Сунгу было непонятно. Однако обезьянка постоянно требовала внимания к себе, когда господин погружался в невеселые мысли.

Сунг вернулся к повседневным делам.

Целый год прошел в тщательном наблюдении за жизнью сада. Ни одно изменение не оставалось незамеченным. Чиё постоянно заставала Сунга сидящим на корточках возле растений и с бескрайним терпением исследующим каждый новый стебель. Он сообщал ей только основные открытия, а о подробностях обещал рассказать позже. Чиё понимала его. Ее не беспокоило то, что она находится в неведении. Она продолжала вести хозяйство в доме и руководить мастерской переписчиков. Сунг присутствовал только при приеме заказа и завершении труда, проверяя чистоту работы и сноровку работников. Все остальное время он проводил в крохотной хижине, которая раньше служила чуланом для инструментов и из которой Сунг сделал свою маленькую мастерскую. В ней он лечил заболевшие растения, скрещивая их, изучал свойства различных видов бамбука, придумывал новые способы его употребления. В эту комнатку он не пускал никого.

Чиё стало очень любопытно, когда в дом Сунга начали заходить простые люди из села. Сунг также стал часто ходить в дома односельчан. Когда она спросила о причинах этих посещений, он лишь ответил:

– Отвечу, когда буду уверен в результате!

Через несколько месяцев он позвал Чиё в свою садовую хижину, усадил на скамью и торжественно начал, словно бы выступая перед толпой:

– Почтенная публика, сейчас я открою вам тайны растения, рядом с которым вы проводите всю свою тяжелую жизнь. Тайны, после которых вы забудете о своих несчастьях, уменьшите свои заботы и сможете веселиться, если захотите!

Чиё смотрела не него, не веря своим ушам. Сунг выглядел полностью изменившимся. Он сиял. Она засмеялась и захлопала в ладоши.

– Мне удалось открыть лечебные свойства нескольких видов бамбука! Я проверил их на наших селянах. Я доказал все благодаря их доверию ко мне. Когда они узнали от первого добровольца, чем я занимаюсь, то сами стали приходить, чтобы предложить свою помощь. Так вот, изучение лечебных свойств я начал с черного бамбука – куротику. Когда я был уже на полпути в своих изысканиях, ко мне пришел один старик и попросил, чтобы я попробовал ему помочь. Он мучился страшными болями в почках и после безуспешного лечения всем, чем можно, был готов, чтобы я испытал на нем свой бамбук. Он слышал, что я только пробую что-то сделать, но просил не бояться неудачи. Он знал, если я и не помогу ему, то хуже не сделаю.

Я нагрел свежесрезанный куротику и собрал жидкость, вытекшую из него. Старик пил ее под моим наблюдением и через несколько дней боли полностью прекратились. Можешь представить себе нашу радость! А затем праздник продолжился. А именно – своей внучке, у которой была лихорадка, старик также дал эту жидкость, без моего ведома, и ему удалось всего за день сбросить у нее жар! Когда от усталости и переохлаждения и я почувствовал признаки лихорадки, то попробовал лекарство на себе. В тот же день я вылечился, и даже ты не заметила, что у меня начиналась болезнь. После этого я просто боюсь предсказать, что на самом деле может значить бамбук для больных людей!

Я начал смешивать соки разных видов бамбука и после многих попыток научился лечить людей от простуды и астмы. Некоторые из этих жидкостей я пил, будучи абсолютно здоровым, и наслаждался ими как прекраснейшими прохладительными напитками.

Меня позвали в одну семью помочь маленькому ребенку: тот обгорел на солнце, и у него была сыпь по всему телу. Что я только не делал! Но мне никак не удавалось залечить эти язвочки. Пока я не понял, что это наружная болезнь и лечить ее надо тоже снаружи. После безуспешного прикладывания к коже коры разных видов бамбука я уже хотел отступиться, но случайно намазал ему часть кисти пеплом от бамбука, родственного черному. Через несколько часов сыпь исчезла с руки. На следующий день с ребенком все было в порядке.

Помимо невероятной эффективности лекарств, меня изумляло их почти мгновенное действие. Однако были случаи, когда лечение затягивалось. Несколько месяцев назад я начал лечить одного молодого человека, который признался мне, что любит свою жену, но ей никак не удается разбудить в нем мужскую силу. Я смешал жидкость, о которой я говорил и которую назвал «Табашир», с соком еще некоторых растений и давал ему эту смесь раз в два дня. Через два месяца он прибежал ко мне совершенно счастливый с благодарностью от своей стыдливой жены. Но это лекарство оказалось бесполезным в тех случаях, когда у людей в отношениях с женами все в порядке, но детей нет. Боюсь, с этим справиться будет труднее. Здесь силы этого чудесного растения недостаточно!

Закончив, Сунг опустился на скамью рядом с Чиё. Разволновавшись, он не заметил ее загадочного взгляда. Взяв Сунга за руку, девушка нежно поцеловала его в щеку, и Сунг, захваченный врасплох, покраснел.

XIX

Мы просидели несколько часов на берегу ручья, спускавшегося в монастырский двор. Рёкаи долго боролся с искушением прервать молчание. Наконец он задал вопрос:

– Случалось ли тебе когда-нибудь чувствовать в себе поступки кого-то, кто не является тобой?

И, не дожидаясь ответа, добавил:

– Я имею в виду поступки, которые ощущаешь своими, о которых уверен, что именно ты, и никто другой их совершил. А потом однажды Он от тебя слегка отделяется (или ты от Него), и тогда ты видишь, что на самом деле это не ты. Словно кто-то в тебя прокрался, притаился там, признав тебя собой. И порой, не удержавшись, он делает что-нибудь по-своему. А ты его, потерявшего осторожность, захватываешь с поличным. Понимаешь?

Понимаю ли я? Рёкаи попал в точку. С тех пор как я пришел в Дабу-дзи, каждые несколько дней со мной происходило именно то, что мой новый собеседник только что описал. Это никак не было связано с моей новой жизнью, а лишь с прошлым. Совпадение с кем-то внутри меня самого было единственным соединением с этим прошлым. Мне казалось даже, что Он принадлежал к числу моих врагов. Но Он мне нравился. Он знал мои самые тайные мысли.

Я смотрел на долину под нами. Это меня успокаивало. Владения монастыря раскинулись по всему плоскогорью на горе Сито, которое круто обрывалось вдали около границы села. Дома из-за расстояния выглядели словно нарисованными цветной тушью. Ручеек, в котором я держал ноги, там, внизу, становился рекой, но выглядел отсюда меньше, чем у своего истока вверху над нами.

По тропинке к нам подошел Тэцудзиро. Чтобы не отвечать Рёкаи, я спросил у дайси:

– Возможно ли не думать вообще?

Мастер всегда был готов к ответу:

– Когда ты занимаешься дзадзеном, то твое состояние ближе всего к не-думанию. Но, как известно, ты не проводишь в дзадзене целые дни. Прежде всего нужно научиться правильно использовать размышление, а не отвергать его. Человек должен освоить новый, иной способ мышления, а не его предмет. Если ты обретешь в монастыре такой опыт, ты не перестанешь думать о вещах, которые тебя некогда занимали, да и сейчас занимают. Но ты будешь размышлять о них таким способом, который позволит тебе об этих же самых вещах делать выводы, ранее невозможные. Я знаю, что многословен, но представим себе, что мы сейчас не в Дабу-дзи, поэтому я могу себе это позволить. Есть ли у тебя еще вопросы?

Я посмотрел на Рёкаи. Он не желал вмешиваться.

Но пока дайси удалялся, Рёкаи внимательно смотрел на меня, словно говоря: «Ты знаешь больше, чем спрашиваешь. А теперь ты ответил и на мой вопрос».

Может быть.