Текст книги "Книга о бамбуке"

Автор книги: Владислав Баяц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Владислав Баяц
«Книга о бамбуке»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

Обуто Нисан оделся и двинулся в утренний обход господских рощ. После многолетнего одиночества у него выработалась привычка разговаривать с самим собой на ходу. Решение не общаться без особой необходимости с другими людьми он принял через несколько месяцев после обручения, в день смерти своей избранницы. Целый год тогда чума гуляла по краю, и единственное, что Нисан мог понять, – это то, что человеческие страдания безграничны. Когда же он увидел, что судьба щадит его жизнь, то нанялся к даймё Бондзону хранителем самых дальних рощ бамбука на горе Сито. С тех пор, целых тридцать лет, Нисан не спускался с холма. Он жил одиноко. Лишь раз в несколько месяцев монахи дзен из храма Дабу-дзи во время своего паломничества сворачивали по пути в его хижину, чтобы отдохнуть.

Ежегодную плату вместе с новостями из империи привозил ему один из господских смотрителей, самурай Иси. С ним во время сбора бамбука появлялись и работники, но, закончив работы, они возвращались в свои далекие дома, не перекинувшись с Нисаном ни единым словом. Время свое Нисан проводил в обществе высокой травы, душу которой, как ему казалось, он знал.

В это утро у него было особое поручение – он нес с собой инструмент, чтобы срубить самый высокий ствол на плантации по приказу смотрителя Иси. Высокий бамбук словно сопротивлялся, и пришлось приложить все силы, чтобы одолеть его. Через несколько часов бамбук лежал у его ног. Усталый, Нисан сел на ствол, глядя на бесконечные ряды армии, полководцем которой он был. Он часто разговаривал со своими воинами. На этот раз на один из вопросов ему ответил неясный звук, донесшийся из ствола, на котором Нисан сидел. Уверенный, что ему показалось (ответы на свои вопросы он знал), Нисан медленно встал, нагнул голову в сторону звука и повторил вопрос. Когда он отчетливо услышал стук изнутри ствола, то от страха отпрыгнул в сторону.

– Должно быть, внутри ствола какой-нибудь зверь. Но как он туда попал? – воскликнул Нисан.

– Этого я тебе не скажу, но помоги мне выйти наружу, – донесся отчетливый тонкий голос.

Нисан отскочил и спрятался за ближайший высокий бамбук.

Из ствола выползла девочка, встала и призывно помахала рукой. Нисан выпучил глаза, не в силах поверить тому, что видит. Он стоял на месте как вкопанный. Ребенок сказал ему:

– Я тебя не боюсь. Почему ты не подойдешь ко мне?

Нисан взял себя в руки:

– Кто ты?

– Мое имя Кагуяхимэ. У меня никого нет, и я пришла, чтобы жить с тобой, если ты меня возьмешь.

– А откуда ты пришла?

– Ну ты же видел. Из бамбука. Так Нисан нашел себе дочь.

* * *

Кагуяхимэ было всего десять лет, но она умела быстро и ловко управляться по дому. Ее руки превратили хижину Нисана в уютное жилище. Каждая вещь обрела свое место, а каждый угол – покой. Нисан был счастлив, но переживал, что не может выразить свою благодарность. Между тем, девочка замечала малейшие знаки внимания с его стороны.

Когда монахи дзен навещали их хижину, она, подав все необходимое, скромно уходила в угол и откликалась только на зов Нисана. Мало-помалу, заинтересованные ее застенчивостью, монахи начали вовлекать ее в разговор. Она показала себя очень сообразительной и образованной.

На следующий год произошла первая значительная перемена в отношениях Нисана с людьми, или лучше сказать – людей с ним. Самурай Иси не был единственным, кого занимала маленькая Кагуяхимэ. Работники, трудившиеся на плантации, начали искать разные предлоги, чтобы подойти к хижине или даже войти в нее, лишь бы увидеть девочку. Нисан спрашивал себя, что их так в ней привлекало. Он видел в Кагуяхимэ обычного ребенка, такого же, как все другие.

Однако случайно услышав разговор двоих поденщиков, он понял, что они рассуждают о ее чудесной красоте.

В последующие годы любопытство людей только нарастало. Все больше путников, опять же под различными предлогами, заходило в их дом – несмотря на то, что хижина стояла в стороне от дорог. Наконец Нисан услышал, что о Кагуяхимэ знает весь край и народ называет ее принцессой. Это известие расстроило Нисана – оно хоть и не предсказывало ее будущего, но могло нарушить их счастье. Кагуяхимэ почувствовала состояние отца и дала понять, что будет повиноваться любому его решению. Нисан все обдумал и объявил: отныне он никого, кроме монахов дзен и смотрителя Бондзона, не будет принимать в своем доме, пока девушке не исполнится двадцать лет. Законом это даже поощрялось; так что все ненужные посещения закончились.

Жизнь потекла в прежнем спокойствии. Нисан посвятил себя дочери и работе. А время втайне шло своим чередом.

* * *

Прошло почти десять лет. Кагуяхимэ ничем не выказывала желания изменить их спокойную жизнь вдвоем. Нисан не знал, понимала ли она свою исключительную красоту, которую теперь видел и он.

Пришло время истечения срока запрета Нисана на посещение дома. Он стал бояться, что скоро потеряет дочь. Нисан приписывал этот страх уже недалекой старости. Даже когда ему удавалось развеять сомнения, он не мог отогнать предчувствие бурных событий, уже стоящих на пороге.

Все началось с появления посланца принца Годо, который объявил о скором прибытии своего господина в дом Нисана. Беспокойство Нисана смягчало ничуть не изменившееся поведение дочери. И все же он с волнением ожидал посещения принца. А тот, очарованный красотой Кагуяхимэ, назвал ее принцессой. Кагуяхимэ не дала себя провести. На предложение принца стать его женой она согласилась, но с одним условием – если тот в следующее полнолуние скажет ей, сколько на небе звезд.

Через несколько недель явился посланец и сообщил, что принцу не удалось выполнить задачу, ибо ночи были слишком короткими, чтобы сосчитать все звезды. Хотя принц заставил помогать себе стражу, он не сумел поделить небо на правильные части, чтобы считающие знали откуда и докуда считать.

Кагуяхимэ лишь загадочно улыбнулась и передала принцу привет. Нисан задрожал от волнения, когда понял, что можно больше не беспокоиться о будущих женихах. Так и было. В течение следующих лет множество обожателей Кагуяхимэ выстраивалось в очередь перед домом Нисана, но ни одному из них не удалось решить разнообразные задачи, придуманные принцессой. Кагуяхимэ заставляла лучших воинов империи упорно демонстрировать ей свои достоинства, но оставалась неприступной крепостью и никому не отдала своей руки.

А затем визит нанес и сам сёгун Осон Младший. К тому времени Нисан от старости и болезни слег в постель. Он очень переживал за дочь, но не хотел показать Кагуяхимэ, что ее возможный уход является причиной его страданий.

Сёгун прибыл с большой свитой. Расположившись лагерем недалеко от хижины Нисана, он дал понять, что явился с твердыми намерениями. Однако Кагуяхимэ повела себя с ним точно так же, как и с остальными просителями. Сёгун мучительно переживал унижение, но смирился. Он согласился на задание – перечислить все тысячу двести видов бамбука Японии, Китая и Индии. Половина из них росла в его стране, но не было человека, кроме самого Обуто Нисана, который бы все их знал. От него же помощи ждать не приходилось. Сёгун отправил людей, разослал письма с приказами и просьбами по своей и чужим странам и ждал ответа целый год, не возвращаясь в столицу. Хотя он пытался управлять страной отсюда, все же многие государственные дела были заброшены, и постепенно, как считали многие, страна пришла в опасное состояние неустойчивости. От несчастной любви сёгун лечился, принимая в своем временном доме многочисленных куртизанок.

Окончательный список, представленный сёгуном, не удовлетворил Кагуяхимэ. Потерпев поражение, он попросил свидания с девушкой наедине. Перед ней Осон отбросил гордость и признался в любви, а также в своем решении до конца жизни не жениться ни на какой другой женщине. Кагуяхимэ была глубоко тронута такой преданностью. Она решилась сказать Осону правду, которую скрывала ото всех:

– В следующее полнолуние мои хранители сойдут с Луны и заберут меня обратно к себе – ибо там мой истинный дом.

* * *

Сёгун отбыл, но спешно послал две тысячи воинов под предводительством самых преданных самураев, чтобы те воспрепятствовали уходу Кагуяхимэ. Напрасно. В ночь полнолуния Кагуяхимэ исчезла. Нисан Обуто более не поднялся с постели, а гонец сёгуна возвратился в столицу с письмом, оставленным Кагуяхимэ.

Никто из очевидцев не узнал содержания этого письма. Впоследствии Сёгун Осон Младший накануне своего поражения от войск взбунтовавшихся вельмож приказал с почестями сжечь его на вершине самой высокой горы в стране. Так и было исполнено. И после безуспешной обороны столицы дым от письма продолжал подниматься из жерла горы, известной под названием Фудзи и прозванной также Бессмертной горой.

II

Над провинцией Кагосима нависла беспокойная ночь. Она лежала слоями, словно праздничный пирог – слой тишины, слой жарких ветров с моря. Когда начинало дуть, казалось, что тело человека разделено на две половины – до бедер ему было холодно, а выше он купался в поту, который ветер цедил из него и тут же высушивал.

Старый Осон чувствовал себя, как сушеный фрукт, – весь высох от ожидания. Напрасно вельможа думал, что, постояв на галерее, он умерит свое волнение.

Было от чего тревожиться! Жена – принцесса Коносакья – производила на свет его четвертого ребенка. Он ждал наследника. Осон был на закате своих мужских сил. Он должен получить сына. Для дочерей давно определены мужья, которые уже теперь своим твердым положением в государстве обязаны обеспечить ему еще большее влияние на сёгуна. И сам сёгун знал, какой страх внушает Осон этим и всем другим вельможам. Зло было правдой Осона.

Личный слуга Мено, олицетворение верности господину, подкрался к нему сзади и с гримасой заговорщика сказал:

– Господин, лекарь взял женский бамбук.

Затем он исчез так же неслышно, как и появился.

Осон подскочил от радости – нож из женского бамбука использовался для перерезания пуповины мальчика! Наконец его громадные планы начнут осуществляться. Он оставил мечты о будущем на потом и быстро вернулся в свою комнату. Никто не должен был знать, что Осон уже оповещен о поле бамбука.

Вскоре прислуга принцессы принесла ему младенца. Осону не нужно было притворяться счастливым. Лекарь сказал, что ребенок совершенно здоров, госпожа – тоже. Когда все ушли, Осон и лекарь пошли в сад, чтобы по обычаю посадить бамбуковый нож. Лекарь выпустил нож из ладони, чтобы тот воткнулся острием в землю. Однако нож в падении перевернулся и вошел в почву рукояткой. Лекарь побледнел, а Осон побагровел от ярости. Для новорожденного и всей семьи это было дурным знаком. Осон отреагировал мгновенно – отвел лекаря в соседний двор, позвал стражу и велел его немедленно зарубить. Сверкнули мечи. Жизнь лекаря исчезла во тьме.

Мено по приказу Осона огородил посаженный бамбук, чтобы ничьи глаза его больше не видели. Даже случайно Мено не смел показать, что знает в чем дело, тем более что он остался единственным свидетелем роковой ошибки лекаря. Это было достаточной причиной, чтобы расстаться с жизнью. Мено слишком хорошо знал своего господина.

Хотя дурное предзнаменование было скрыто, покоя Осону это не принесло. Он слишком долго ждал мальчика, чтобы теперь хладнокровно принять знамение, которое противоречило его планам. Он хотел продолжить родовую славу сильных вельмож и втайне мечтал о верховной власти для кого-нибудь из своей семьи. Хотел через сына использовать расположение сёгуна. Тот достаточно крепко сидел на троне именно благодаря клану Осона. Народ провинции Кагосима годами жаловался на жестокое правление Осона и его наместников – на огромные налоги, пытки, казни за преступления. Короче говоря, на необузданное самовластие. Но сёгун не мог, да и не хотел ничего предпринимать против него. В постоянном ожидании того, что другие даймё свергнут его с трона, сёгун расценивал Осона как надежную опору, на которую он в любой момент мог рассчитывать. Это знали и остальные. Осон же был верен сёгуну не из каких-то романтических побуждений, а благодаря строгому воинскому воспитанию, которое предполагало, что всю свою жизнь он будет служить господину без всяких оговорок. Он подчинялся старинному правилу кодекса хагакуре, которое – как бы ни казалось оно устаревшим – на самом деле создавало для него многочисленные уступки и льготы. Осон был единственным даймё, который до сих пор строго придерживался некоторых древних самурайских правил. А это означало, что в определенных ситуациях он единственный имел привилегии. Правление Осона проходило под молчаливым благословением сёгуна. До тех пор, пока Осон пользовался его благосклонностью, он властвовал как хотел и удерживал других даймё от покушений на трон. Железной дисциплиной он создал сильнейшую армию в государстве и держал ею в покорности всех остальных. Все зависели друг от друга. Этим замыкался круг неизменного порядка.

Теперь же довольство Осона жизнью было нарушено зловещим предзнаменованием «неправильного» бамбука. Он боялся, что не сумеет осуществить свою мечту: сделать сына еще более сильным властителем, чем он, а тем самым – еще более опасным для других и близким сёгуну.

* * *

Тревога изводила Осона днем и ночью. Когда все спокойно отдавались сну, он ходил вокруг своего мальчика, разглядывая младенца со всех сторон. За неполный месяц он сменил нескольких лекарей. Каждый из них уверял, что ребенок совершенно здоров, в чем он мог убедиться и сам. Однако этого было ему недостаточно. Осон решил вступить в сговор с судьбой. Он знал, что тем самым рискует подвергнуться наказанию за тайное знание, то, которое испытывает силу человека и нарушает будущее. Неизвестность была сильнее страха. Когда она окончательно подавила Осона, он отправился на холмы Канака, переодевшись слугой и взяв с собой лишь Мено.

После трехдневного блуждания в густейшем тумане по едва проходимым лесам Канака они нашли пророчицу. Она сидела в углублении толстого ствола, закутанная в вязаное покрывало, и смеялась. Осон впервые почувствовал себя брошенным и абсолютно нагим – без своей всегдашней самоуверенности.

Когда старуха говорила, казалось, что сквозь скважину беззубого рта проходит лишь половина сказанных слов. Речь ее была похожа на шипение.

– Ты, конечно, спрашиваешь себя, почему я смеюсь? Ты бы делал то же самое, если б видел себя так, как я тебя вижу. Почему не пришел этот знаменитый Осон, властитель, а послал тебя?

Осон уловил упрек, но сколько ни старался вернуть потерянную надменность, это не удавалось.

– Его нет, старуха. Его мучит плохое знамение.

– Ты смешон, господин. Но я привыкла к этому. Других я здесь и не видывала! Ко мне еще никто не приходил счастливым. Никто не хочет услышать дурную весть! Все приходят обеспокоенными и все хотят услышать подтверждение, что их страхи напрасны. А так не бывает!

– Неужели нет исключений?

– Нет. Может, ты будешь первым!

Хотела ли она ему помочь или только играла? Или наслаждалась его слабостью?

– Осон, ты сильный властитель, но злой человек. Вот что скажу: чего ты больше боишься, на то и обопрись. Твой сын будет близок к сёгуну. Даже станет причиной его падения. А теперь иди!

Мено, трясущийся от страха в кустах, при этих словах поспешил к своему господину и торопил его побыстрее покинуть это место. Осон влез на коня, размышляя о словах старухи. Слуга украдкой посматривал на господина, пытаясь уловить перемены в его лице, которые прояснили бы для него смысл того, что и он слышал. Когда Осон вдруг властно прикрикнул на коня, пуская его вскачь, Мено издал радостный возглас и поспешил за ним. К господину вернулась уверенность!

* * *

По мере того как маленький наследник подрастал, Осон проводил с ним все больше времени. Повторяя про себя уже в который раз слова пророчицы, давно решив, чего следует бояться больше всего, он использовал каждый случай, чтобы посеять в душе своего сына семена неистребимого зла. Количество и изощренность совершённого зла были для него мерилом ценности любого поступка. Он хотел, чтобы сын не имел выбора при определении способа решения задачи. Сила, считал Осон, – принадлежность исключительно темной стороны личности. Он не признавал возможности господства над людьми и обстоятельствами при помощи доброты. Она была человеческой слабостью, а не чертой характера, и не могла вызвать уважения.

Первым шагом было отделить ребенка от остальных детей. Требовалось убедить сына, что он – другой. Осон должен был научить его многому. Восприимчивый мальчик учился легко. Полностью доверившись отцу, он принимал его решения, еще не имея возможности выбирать самому.

Изо дня в день он превращался в красивого и крепкого юношу. Отец был доволен результатами физического и умственного развития сына. Он понемногу стал испытывать его в принятии самостоятельных решений. Юноша вел себя, к нескрываемой гордости отца, согласно полученному воспитанию.

Соотношение сил вельмож в стране осталось неизменным. Разве что Осон и сёгун стали уже глубокими стариками. С тех пор, как сёгун выказал расположение к наследнику Осона, их встречи стали постоянными. Юноша стал посещать своего государя и без приглашения и вскоре получил неограниченный доступ в любое место дворца. Поскольку Осон Младший везде показывал себя скромным и тихим человеком, его отец был восхищен отличной игрой, а еще более – своим вкладом в развитие способностей сына. Цель была почти достигнута. Осон объявил о своем уходе и провозгласил сына главой провинции Кагосима. Сёгун одобрил это, и вскоре молодой владетель из семьи Осон был объявлен как новой надеждой раздираемой противоречиями, лишь внешне спокойной державы. Но его провозглашение главой провинции было использовано как повод для мятежа всех даймё, не против Осона, но против сёгуна. Главы провинций, которым уход Осона Старшего от власти придал храбрости, окружили столицу своими отрядами.

Узнав о бунте, юноша быстро собрал оставшиеся верными войска и с благословения отца бросился на запоздалую защиту сёгуна. Он сознавал насколько мятежные армии превосходят его по силе, но ярость, обуявшая его, ничего хорошего бунтовщикам не сулила. Те предвидели такое развитие событий, и у ворот столицы Осона Младшего ожидал сюрприз. Все даймё встретили его под знаменами переговоров. Затем последовала новая неожиданность – ему предложили место сёгуна! Его уверяли, что лишь он один во всей стране способен взвалить на себя такую ответственность. Юноша попросил день на размышление и отвел свою армию подальше от стен города.

Он чувствовал подвох, но не мог его разгадать. Однако отвергать предложение без явных причин не имело смысла. Исход борьбы против всех, к которой привел бы отказ, был совершенно непредсказуем. Что посоветовал бы ему в этой ситуации отец? Конечно, быть хитрее всех. А если тебе слишком многое не ясно, то возьми себе в союзники хотя бы время, и оно принесет тебе решение. В данном случае время означало согласие на предложение.

Даймё, мучимые определенным страхом неизвестности, это согласие встретили с облегчением. Впрочем, для них это означало достижение цели – навязать молодому и неопытному государю как можно больше обязанностей (тем самым себя от них избавив), а его занятость и недостаточное понимание обстановки использовать для самовластного господства над своими провинциями, да и над самим сёгуном. Когда тот поймет их намерения и узнает об уже совершенных делах, будет поздно.

Но никто из отступников не мог предвидеть всего. В молодом Осоне, который более всего хотел мира в стране, росло желание наказать убийц господина. Поскольку, вступив в должность, он узнал, что старого сёгуна не только не пощадили, но и не дали ему возможности совершить сэппуку. Властителя убили способом, недостойным его высокого положения. Поэтому Осон Младший действовал быстро. Он созвал владетелей на важные переговоры и приказал своим самураям всех до единого зарубить. Своих военачальников молодой сёгун объявил новыми даймё и разослал их по провинциям, чтобы те с подчиненными им войсками завершили начатое.

Старый Осон, счастливый сверх всякой меры, прибыл ко двору сына, дабы похвалить его за мудрые решения и жесткие действия. Слова пророчицы сбылись! Даже более того – сын стал сильным властителем!

И отец, и все приближенные стали внушать молодому сёгуну, что пришло время подумать о потомстве. Вскоре сёгун объявил, что возьмет в жены знаменитую принцессу (которая на самом деле таковой не является) по имени Кагуяхимэ, дочь хранителя рощ, одного из его подданных. Ее отец, которого зовут Обуто Нисан, в действительности ей не родной. Говорят, что она появилась из бамбука. Сёгун быстро собрал свиту и направился к хижине хранителя.