Текст книги "Книга о бамбуке"

Автор книги: Владислав Баяц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

XLIII

Дни я проводил в пути, насколько мне позволяла выносливость. Иногда я встречал людей и пил с ними чай, возле огня или в их жилищах. Я все выше поднимался в горы. Леса становились все гуще, а людей попадалось все меньше. За последние несколько дней я не встретил ни одного человеческого существа. Поначалу шум ручьев, колыхание ветвей, крики неизвестных мне животных и запахи пробуждающихся растений волновали меня. Однако вскоре я ко всему привык – не вздрагивал больше от новых звуков и не напрягал глаза, чтобы разглядеть что-то мерещащееся. Мою душу заполнил новый покой. Он сильно отличался от того, который я познал с помощью созерцания в залах Дабу-дзи. Этот покой стал частью меня, моих шагов. Случалось, что, видя перед собой ствол, я испытывал удивительные ощущения. Будто не я видел дерево, а оно меня. Сначала это происходило раз в несколько дней, а потом стало правилом, совершенно перевернувшим мое сознание. Причина и следствие поменялись местами.

Я засыпал там, где меня охватывал сон, но утром просыпался здоровым. Я больше не чувствовал голод как телесную тягость. Организм соглашался принимать пищу один раз в день.

Об окончательном наступлении весны объявили певчие кавадзу. Однажды вечером, когда я собирался расположиться на отдых вблизи небольшого, уже растаявшего озера, послышалось лягушачье кваканье. До того вечера ни одна из лягушек голоса еще не подавала. В какой-то миг раздался очень сильный шум, а потом словно хлынул дождь. Я терпеливо стоял на месте, раздумывая, куда бы спрятаться, но вдруг заметил, что я совершенно сухой. На мне не было ни единой капли! Я прислушался к «ливню» – это был хор тысяч певчих лягушек. Песня слышалась не только с ближайшего озера; она доносилась из глоток всех кавадзу, живших в окрестности. Когда мои уши привыкли к шуму, я улегся и заснул, убаюкиваемый самой прекрасной колыбельной, какую только мог себе представить. Это было одно из редких мгновений, когда я вспомнил о своей матери.

Через несколько дней я добрался до вершины горы. Выше идти было некуда.

Вершина была очень острой, а склон – крутым. Далеко внизу, у подножья гор, поля, через которые я прошел, уже зеленели. В некоторых местах долину пересекали ручьи. Была видна извилистая дорога, приведшая меня в Дабу-дзи. Но монастырь был уже очень далеко!

Не успел я перевести дух, как неожиданно все подо мной затряслось! Где-то глубоко в недрах горы загудело и забулькало, как в кипящем котле. Какой-то огромный кулак внутри ворочался и искал выход, перемалывая камни и землю. Скалы вокруг меня трещали, а деревья скрипели, словно жаловались, что их отрывают от корней.

Гора стонала и корчилась, словно в родовых муках. В любую минуту она могла треснуть. Животных охватила паника. Мне показалось, что земля лопалась, как перезрелый плод! Гора словно распалась на две части.

Я услышал приближающийся грохот, а потом был сбит с ног чем-то тяжелым. Никакой боли не было. Только тьма.

XLIV

Сунг продолжал работать. Мастер хотел увидеть, удастся ли ему по своей воле воздействовать на рост ствола. Для опыта он выбрал ту рощу, где рос мосо, самый большой бамбук в Японии. В Китае мосо был гораздо больших размеров, чем здесь. Сунг уже начал на нем свои опыты в Храме бамбука, и было самым естественным продолжить их. Различия в размерах не имели существенного значения.

Он и представить себе не мог, что при его опытах будет присутствовать свидетель. Это был Мено, которого сопровождало только два самурая, что показалось Сунгу странным. Он знал правила, строго соблюдавшиеся при дворе: советник сёгуна не мог появляться вне стен дворца с такой малочисленной охраной.

Мено, конечно, не открыл ему причины нарушения церемониала. Однако Сунг не смог удержаться, чтобы не спросить советника о цели путешествия. Мено ответил:

– Я еду из монастыря Дабу-дзи. Отвозил личное послание сёгуна к старейшине. Однако признаюсь, больше я радуюсь встрече с Тобой! Вижу, Ты готовишься к большой работе, и прошу разрешения недолго поприсутствовать при этом. Конечно, если это Тебе не помешает.

Сунгу была противна подобная сладкоречивость. К тому же ему было известно – все, что Мено ни делает, имеет заранее определенную цель. Значит, от посланника Бондзона можно ожидать только плохого. Тем не менее, Сунг согласился кое-что объяснить Мено:

– Хорошо. Пойдем со мной в рощу, где растет бамбук мосо. Там я расскажу тебе, что я делаю.

Мастер увидел сверкнувшую в глазах Мено радость.

Итак, советник желал установить с Сунгом отношения более близкие, чем это диктовалось обязанностями. Что же, он, Сунг, нанесет удар первым! Нужно обезоружить врага, прежде чем Мено начнет раскидывать свои сети.

– Ты своим присутствием напомнил мне об одном твоем отсутствии, – дерзко сказал мастер. – Помнишь ли вечер, когда во дворце Сёгун в мою честь организовал прекрасное и интересное представление? Я заметил, ты, весьма встревоженный, неожиданно покинул зал. Что тебя так обеспокоило? Может быть, гонец принес какие-нибудь плохие или спешные известия?

Сунг попал в точку. Мено побледнел и задохнулся.

– Извини. Этот подъем очень крутой. Я уже не тот, что в молодости.

Мено пытался выиграть время. Однако Сунг решил добить его:

– Я помню тебя по рассказам моих родителей, Мено. Не только они, но и все вокруг говорили о твоей силе и твердости, когда ты служил клану Осонов. А больше всего подчеркивали твою преданность этой семье. Но что поделаешь? Время берет свое.

Мено был обезоружен. Что значит «время берет свое»?

Откуда известны обстоятельства его жизни почти незнакомому человеку из другой страны? Нужно что-то ответить! Но ведь Сунг ни в чем открыто не обвинил его. Быть может, это вновь лишь его, Мено, фантазии? Лучше всего вообще не реагировать.

Тем временем мастер воскликнул:

– Вот мы и пришли в рощу, где находится моя маленькая тайна. Я объясню тебе, что хочу сделать.

Мено молчал. У него не было сил бороться с этим человеком. А Сунг продолжал:

– Видишь ли, Мено, я считаю высокую траву живым существом. Впрочем, так оно и есть! На сей раз я сделаю то, что на первый взгляд противоречит моим принципам; как человека можно заставить совершить поступок против его воли, так можно поступить и с бамбуком. Я заставлю ствол бамбука мосо, который имеет округлую форму, стать квадратным, то есть с ровными и прямыми краями. Что скажешь?

– Зачем добиваться этого? – с искренним недоумением спросил Мено.

– Прежде всего я хочу доказать, что это возможно. Нужно лишь желание. А потом найдем доводы. Разве не именно так рассуждают многие люди? Сначала они что-то делают, пусть даже злое, а потом придумывают причины и оправдания. Если хочешь, то вот тебе причина, мосо используют для токономы, которая в каждом доме занимает важнейшее место. Значит, нужно пофантазировать и дать людям возможность иметь самые разнообразные токономы. Разве плохо, если они смогут выбирать, какую именно держать на алтаре? Я предложу им квадратную.

– Ты не сказал, почему выбрал именно мосо?

– Потому что у него исключительно тонкий стебель. А главная часть работы заключается в том, что вокруг молодого побега устанавливается квадратная деревянная рамка. Ствол вынужден расти в этом заточении. Эту рамку изготавливают из кедрового дерева, она около полутора сантиметров в толщину и два-три метра в высоту. Доски делают различной ширины, один край у них немного уже другого, чтобы следовать за природной формой бамбука. Две доски, как видишь, скрепляются под прямым углом, и так получается половина рамки. Затем две половины связываются соломенной веревкой. Рамка первоначально располагается так, чтобы ее низ находился в пяти сантиметрах от земли. Когда бамбуковый стебель покажется над верхом рамки, ее осторожно поднимают, чтобы получить как можно большую длину квадратного ствола. Рамку убирают, когда бамбук вновь появится над ее верхом и со стебля начнет отпадать кора. Это является знаком, что рост прекратился и новообретенный облик уже не изменится.

Мено слушал наставления с открытым ртом. Он погружался в незнакомый мир, о котором лишь догадывался, занимаясь своими делами с ассамским бамбуком. Сейчас же впервые ему по-настоящему открывали душу бамбука. Увлеченный рассказом, Мено продолжил свои вопросы:

– Зачем размеры рамки должны соответствовать ширине стебля?

– Ну, если б толщина бамбука была меньше, чем ширина рамки, он бы не принял квадратную форму. С другой стороны, если б стебель был намного больше рамки, он бы испытывал слишком сильное давление и рос, образуя вертикальные складки, и поэтому тоже не стал бы квадратным. Поэтому, когда стебель вырастет примерно до тридцати сантиметров в высоту, необходимо оценить, какой толщины он достигнет, и подобрать рамку соответствующих размеров. Нижний край рамки должен быть несколько шире верхнего, чтобы хотя бы отчасти не мешать естественному росту побега перед будущей ограниченной свободой.

Любопытство Мено еще не было удовлетворено.

– Значит ли это, что облик травы зависит от фантазии ее творца или, как Ты, быть может, скажешь, ее господина?

– Разумеется! Вот почему, Мено, я считаю растение живым существом. Ты произнес фразу, которую можешь без всяких оговорок употребить и про отношения между людьми. Твой личный опыт, без сомнения, подтверждает мои слова!

Посланник сёгуна вновь насторожился. Однако, несмотря ни на что, старый предатель даже почувствовал какую-то симпатию к этому мудрому пришельцу.

XLV

Меня привело в чувство эхо человеческих голосов. Я не понимал фразы, но каждое слово слышал повторенным по несколько раз. Журчание ручья смешивалось с голосами.

Открыв глаза, я увидел над собой каменный потолок. Повсюду вокруг – скалы и полутьма. Откуда-то проникал узкий луч яркого света, но его источник был мне не виден. Когда я попытался поднять голову, все мое тело пронзила острая боль.

Первой мыслью было: знают ли эти люди, что я недалеко от них? Я испугался своей беспомощности. Они могли пройти рядом со мной и не заметить! Я успокоился, когда нащупал какую-то ткань, которой был накрыт, и почувствовал, что под моей головой что-то лежит. Мне уже помогли! Я умиротворенно закрыл глаза.

Вновь открыть их мне удалось с меньшим усилием. Картина вокруг понемногу приобретала четкие очертания. Невдалеке горел огонь, чуть дальше тек ручей, а двое людей, чьи силуэты я смутно различал, разговаривали друг с другом. Я лежал в большой пещере.

Люди заметили мое шевеление. Склонившееся надо мной лицо принадлежало старому человеку. Седые, белые, как прибрежный камень, волосы были собраны в косичку. Я попытался что-то произнести, но не смог. Старик прижал палец к губам, успокаивая меня.

– Ты послушник, дитя мое. Это значит, что ты должен уметь владеть собой. Тебя поранила безумная гора, и теперь тебе нужно отдыхать. Мы приготовили лекарства, которые исцеляют ушибы, но если ты не будешь вести себя спокойно, они не помогут. Вот, выпей немного отвара из кореньев, тебе станет лучше!

Я выпил отвар – приятную на вкус жидкость – и погрузился в сон.

Следующее пробуждение было менее тяжелым. Прохладная ладонь, лежала на моем лбу. Лицо, склонившееся надо мной, было знакомым.

Старик сказал:

– Я уверен, что ты чувствуешь себя намного лучше. Теперь я могу представиться. Меня зовут Хамбэи Хадзу, а это мой верный товарищ Норито. Волей обстоятельств ты гость в моем доме, в пещере на горе, по которой ты шел. Знаешь, что с тобой произошло?

Я кивнул, еще не уверенный в своем голосе. Потом произнес:

– Да.

Затем я отважился тоже представиться:

– Я – Ос…

Я быстро замолчал. Что я говорю?

Старик пришел мне на помощь:

– Тсс! Ты еще слаб. У нас будет время поговорить о Тебе. Если Ты хочешь пить или есть, кивни. Сейчас это самое главное.

Только чтобы скрыть смятение, я ответил утвердительно. Я поел какой-то каши, а потом закрыл глаза, не желая думать о своей глупости. Мне не спалось, но мои доброжелатели оставили меня одного. Одиночество вызвало в памяти те страшные мгновения, что предшествовали тьме, в которую я погрузился, сбитый с ног.

Хамбэи Хадзу? Это имя мне было знакомо. Ну да, это был представитель рода, на протяжении сотен лет славившегося своим мастерством в изготовлении луков и стрел. Именно это имя стояло на луке, который я получил от отца, когда мне исполнилось десять лет! Это был самый лучший подарок; я хранил его как зеницу ока, но не уберег в пламени той страшной ночи. Помню, как я уговаривал отца отвести меня к этому мастеру, чтобы тот и меня научил тайне изготовления луков. Отец говорил, что это удовольствие недоступно даже сыну императора: мастера жили далеко от населенных мест и никому не разрешали появляться в своем жилище. Мастерство должно было оставаться семейной тайной, и никто, кроме одного ученика, не мог стать наследником знаний.

Как непредсказуема судьба! Сейчас я нахожусь именно в том месте, куда меня так неудержимо влекло детское сердце. Я помню даже, когда родилось мое восхищение этим мастерством! Самураи, окружавшие меня с детства, были столь искусны во владении грозным оружием, что это вызывало во мне страстное желание стать великим стрелком из лука, но я был уверен тогда, что суть находится в тайных знаниях, которые существуют завсеми объяснениями, что мне терпеливо давали. Фехтование на мечах было тоже непростым делом. Однако когда после многих лет упорных занятий я овладел этим искусством, мне стало понятно, что его сущность заключается в коллективном духе моего народа, подразумевавшем безоговорочное служение. Это относилось прежде всего к оружию, временами становившемуся господином над самим воином.

Обучаясь владению мечом, я одновременно в какой-то степени мог выносить суждения и о совершенствовании в стрельбе из лука. Прежде всего, я узнал, почему так мало хороших лучников – обучение подразумевало годы упорного труда. Поэтому многие ученики через некоторое время теряли терпение. Кроме того, за стрельбой из лука было не так интересно наблюдать. Она не требовала даже противника в качестве единственного зрителя. Стрелять – значило быть одному. Конечно, если стрелок хотел этого.

Когда я познавал это, рядом со мной не было ни одного учителя. Причина была простой и удивляющей моего отца – больше не существовало стрелков, которые могли бы меня чему-то научить. За несколько лет я стал знать и уметь больше, чем все мои учителя. Ни одному из них незачем было за мной наблюдать. Хотя на самом деле они и не знали, чего я достиг в стрельбе. С тех пор как меня покинул последний Мастер, я отправлялся на занятия исключительно в одиночестве, без всякого сопровождения. Отныне не было ни одного свидетеля моего совершенствования, что мне очень нравилось.

На предложения показать свое искусство я никогда не соглашался. Последнее, что я воспринял как совет, были слова моего последнего учителя, которого я очень ценил по необычной причине – за все время моего обучения он единственный из Мастеров ни разу не взял лук в руки. Вот что он сказал: «Если хочешь узнать о луке и стрелах нечто скрывающееся за искусством, думаю, ты сможешь сделать это только у учителя дзен. Правда, сам я не встречал дзен-буддиста, который когда-либо брал лук в руки, но именно поэтому думаю, что среди монахов есть знающие об этом больше всех».

Я не понял тогда, о чем он говорил.

XLVI

Послание сёгуна, которое Мено передал старейшине Дабу-дзи, касалось Сунг Шана. Бондзон с теплотой рекомендовал его роси как очень интересного собеседника, хорошего ученого и единомышленника.

Роси понравилась манера, в которой властитель описывал их нового соседа. По письму можно было судить, что Сунг с сёгуном стали друзьями. Утонченная мудрость учителя все же заставила его проявить определенную осторожность к подобной откровенности. Даже если б эта осторожность была излишней, роси проявил бы ее.

Однако он должен был признать, что рекомендация сёгуна заставила его заинтересоваться преемником Нисана. Когда Мено уехал, роси позвал Рёкаи. Учитель решил пригласить Сунг Шана в монастырь. Рёкаи он сказал:

– Когда передашь приглашение, если это будет возможно, не возвращайся сразу. Задержись ненадолго.

Ученик приготовил немного еды, бумагу, тушь и кисточки, повесил торбу на шею, надел шляпу и отправился в путь.

* * *

Не найдя никого в хижине Нисана, Рёкаи двинулся к рощам. На верху поросшего бамбуком склона он услышал голоса. Разглядев в высокой траве Мено и его самураев, Рёкаи решил не торопиться с представлением. Таким образом он позволил себе тайно присутствовать при весьма любопытном разговоре. Он внимательно разглядел китайского посланника. Лицо Сунг Шана сияло удовольствием. Это был человек, который излучал радость. И любовь! Да, из него струилась любовь. Каждое его слово, каждый жест были полны сокровенного смысла. Какой это был чистый душой человек! Рёкаи инстинктивно вытащил принадлежности для рисования и попытался движениями кисти проникнуть в эту душу.

Когда рассказ Сунга о квадратном бамбуке был закончен, Ученик собрал свои вещи и спустился к хижине. Там он и дождался мастера и его спутников.

Мено посмотрел на монаха с подозрением, а Сунг радостно поздоровался. Вид Рёкаи сразу же сказал Сунгу о цели визита. Мено почувствовал себя лишним. Он поблагодарил хозяина за подаренные знания и уехал к своему господину.

Мастер с Рёкаи выпили чая, а потом вышли из хижины, чтобы полюбоваться на новые переливы цветов, окрасивших бамбук на закате дня.

Сунг Шан первым нарушил молчание:

– Я был далеко отсюда, когда эта хижина скрыла правду о предыдущем государе Осоне Младшем. С тех пор много легенд создано о нем, особенно о его любви. Какую из них ты знаешь?

– Я знаю немного. Настоящая история известна, конечно, только тем, кто унес ее с собой, – вежливо ответил Рёкаи. – Обуто Нисан даже, возможно, записал ее, но записи этой никто пока не обнаружил.

– А что ты знаешь о любви государя к принцессе Кагуяхимэ?

– В общем, ничего. Как необычно она появилась в жизни Обуто, у которого не было родных, так необычно и исчезла. Разрушила целое царство. Мне кажется, молодой государь из-за нее добровольно ушел из жизни. Но мне также кажется, что многое словно осталось незаконченным.

– По легенде, Кагуяхимэ вышла из бамбукового ствола, а исчезла на Луне, – задумчиво сказал Сунг. – Для существ вроде нее не существует смерти. Не могло ли произойти так, что она появилась еще не раз где-нибудь в другом облике?

Мастер посмотрел на Рёкаи. Тот, казалось, не был удивлен вопросом:

– Я уверен, что это именно так, – ответил он.

* * *

Сунг задержал Рёкаи в своей хижине и на ночь. Начатый разговор о государевой принцессе они прекратили по молчаливому согласию. Время пролетело очень быстро; оба легли спать, когда занялась заря. Когда Сунг проснулся, Рёкаи уже не было. Он оставил официальное приглашение Сунг Шану от старейшины монастыря.

Сунг радовался встрече с этим молодым послушником. Если Рёкаи был вестником того, что могло ожидать Сунга в Дабу-дзи, тогда он действительно мог надеяться на настоящее возвращение в страну, которую так любил.

XLVII

Вновь проснувшись, я не услышал вблизи себя никаких голосов… С большим трудом я встал. Меня сильно ушибло и оглушило, но серьезных повреждений я избежал. Я пошел по золотому лучу, который нес в пещеру свет. Картина, открывшаяся мне, была страшной и величественной одновременно. Вход в пещеру располагался на самой вершине горы, и я увидел то, что пережил сам: далеко внизу лежали стволы, камни, тела животных, ручей вышел из берегов, все было разбросано и перемешано.

Я вернулся внутрь. Из пещеры, где я находился, несколько проходов вели в разные стороны. Каждый выводил в новое помещение. Это была та самая тайная мастерская семьи Хамбэи! Все комнаты имели отверстия, проделанные в потолке, закрытые каким-то прозрачным материалом, который позволял проникать свету, но защищал от дождя, снега и холода. Самое большое помещение было заполнено в разной степени обработанными стеблями бамбука. В следующем находились приспособления и инструменты, от самых маленьких и тонких до больших. В третьем помещении, распределенные по группам, висели готовые луки разнообразных размеров, форм и цветов. То же самое было со стрелами. Они различались длиной, толщиной, наконечниками, количеством и видом перьев.

Я стоял перед этим великолепием как заколдованный. Я почувствовал головокружение. Моя слабость еще не позволяла выдержать такого волнения. Я чуть было не взял один из луков и не вышел с ним наружу. Однако мне удалось совладать с нетерпением. Нужно помнить о хозяине! Это было бы страшной дерзостью – без его ведома и разрешения взять хоть что-то и таким образом злоупотребить гостеприимством.

Мой хозяин и его слуга искренне радовались моему выздоровлению. Хамбэи был исключительно любезным человеком. Он не навязывал свое общество. Подхватывал начатый мною разговор, но сам никогда его не затевал. Когда я сказал, что уже достаточно выздоровел и могу продолжать свой путь, Хамбэи в первый раз очень поспешно, даже резко высказал пожелание, чтобы я остался у него еще некоторое время, поскольку слишком слаб для трудностей паломничества. Хотя отчасти это и было верно, я не мог избавиться от впечатления, что он просто не хотел, чтобы я уходил. На самом деле и мне хотелось остаться.

Думая, что я все еще сопротивляюсь его совету, он сказал:

– Прости, что я беру на себя смелость толковать кодекс Твоей школы, но паломничество означает переживание всего, что встречается Тебе на пути. Ты пережил большое несчастье, и вот Ты здесь. Разве это не часть Твоего испытания?

На это мне нечем было возразить. Хамбэи продолжал:

– Ты, разумеется, хочешь участвовать в повседневной жизни тех, среди кого оказался. Если это так, выбери для себя то, что Тебе нравится. Посмотри, как мы с Норито проводим время, и присоединяйся, когда захочешь. Даже если Ты ничего не станешь делать, Ты не будешь нам мешать.

Они продолжили свои дела, а я остался. Хамбэи, уговорив меня не уходить, наверняка знал, зачем это делает, хотя мое присутствие нарушало покой, длившийся несколько столетий. В причины такого решения Мастера я не хотел вникать; так или иначе, мне предстояло о них узнать.

В следующие два-три дня я иногда входил в помещения, где трудился Хамбэи, и наблюдал за его работой. Мое присутствие ему не мешало; он молча выказывал мне неограниченное доверие. Я же ни о чем его не спрашивал. Некоторое время проводил с ним, потом шел прогуляться недалеко от пещеры, возвращался и опять шел к нему.

Однажды он позвал меня с собой. Норито что-то нес под мышкой в большом тряпичном свертке. Мы прошли сквозь густые кусты по утоптанной, но малозаметной тропинке (я не видел ее во время своих прогулок) и оказались перед довольно большой поляной, окруженной со всех сторон камнями и непроходимым кустарником. Норито оставил часть своего груза возле наших ног и прошел вперед по поляне сотню шагов. Там он развернул сверток и через считанные мгновения перед нами возникла деревянная мишень с обозначенными на ней кругами различной величины. Итак, это было место для испытания мастерства Хамбэи!

Доставая из свертка один из луков, Мастер ушел в свой мир. Взгляд, которым Хамбэи скользнул по мне, говорил о его одиночестве и погруженности в то, что он делал. Меня словно и не было рядом. Однако я ошибался. Ощупав лук, он прислонил его к моему бедру. Вручил мне колчан с десятком стрел, делая вид, что не замечает моего удивления. Хамбэи ничего не говорил, молчание являлось приказом. Противиться я даже и не думал. Я привычно поднял лук, положил стрелу на тетиву, натянул ее и отпустил. Свист был коротким и резким. В конце – тупой удар, означавший, что наконечник стрелы встретил препятствие.

Норито подбежал к мишени и крикнул:

– В середину!

Только тогда Хамбэи посмотрел мне в глаза. Его улыбка говорила: «Я знал». Он словно проник во внутрь моей души. Когда он успел сделать это? Тогда ли, когда я лежал под обрушившимся деревом? Я все еще не мог понять: разоблачен ли я только как хороший стрелок или мастеру известно и мое прошлое? А разве уже это было важно?

Я отбросил все мысли и сомнения. Взял вторую стрелу, выстрелил и опять услышал Норито: «В середину!» Третья стрела немного ушла влево. Второй лук был еще лучше первого. Попадания в мишень, удаленную на двойное расстояние, были не столь точные, но всегда верные. Лишь третий лук оказал сопротивление. Он был для конника, со смещенным центром тяжести. Лук был точен, сильнее предыдущих, стрела из него летела намного быстрее.

Затем Хамбэи собрал луки, Норито все упаковал, и мы молча направились к пещере.