Текст книги "Гражданская игра (СИ)"

Автор книги: Владимир Яценко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

4. Метка «девять-шесть-два»

К пыльной действительности книгохранилища меня вернула тишина. А через секунду погас свет. Выждав для верности несколько минут, я включил фонарь и начал пробираться к столу. Выбравшись из завалов, на всякий случай поискал курицу – человек, проживший хотя бы месяц в условиях мегаразвитого социализма, меня поймёт. Но курицы не было. Мои клиенты не хуже моего знакомы с реалиями жизни.

Зато на столе лежал билет. На предъявителя. С фотографией белоснежного красавца, рассекающего волны, – пароход «Аркадия». Наверное, чтобы пассажир, подходя к причалу, не перепутал, и сел на своё судно.

Я положил билет к документам в гимнастёрке и для надёжности проверил пуговицу: пришита крепко, клапан держала. Подошёл к шкафу. Уроки мнемоники мне давались с трудом, зато прилежания было с избытком. Да, я запомнил последовательность нажатия кнопок и переключений тумблеров. Я знал, как включить адскую машину.

На конце щупа, который покоился в специальном зажиме, загорелся светодиод, и я задумался: а вдруг прибор отпустит мне сутки жизни? Или час?

Поёжился. Дело, которое минуту назад казалось простым и ясным, превращалось в нечто мистическое и ужасное.

Как жить, если знаешь точное число секунд до своей смерти? Но выбор был небольшой: делать или уходить. Я выбрал первое, и через секунду выругался от боли. Что удивило: страдал один глаз, а слёзы текли из обоих. Закрыв поражённый глаз ладонью, присмотрелся к индикаторам. Циферок было много. Вот чёрт! Надо было приготовить ручку и бумагу. Придётся запомнить. Так, слева-направо: «девять-шесть-два…»

– Руки за голову!

«Враждебная команда тихим голосом, реагировать молча и с максимальной жестокостью!»

Я потянулся руками кверху, но на середине движения выключил фонарь и глубоко присел, перекатился, развернулся. Через мгновение слева, где я только что стоял, что-то упало. Не раздумывая, бросаюсь на противника. Теперь нужно быстро оценить оппонента и ещё быстрей принять решение: бежать или принять бой. И только потом, если нет сомнений в превосходстве, искать уязвимые места: голова, шея, грудь…

Грудь у противника была: высокая и крепкая. И запах ландышей. Ниже на голову и в два раза легче меня. Я уже был в маунте, но от ужасной догадки вместо того, чтобы приналечь локтем на горло, остановился. Противник воспользовался моим замешательством и вывернулся. А потом треснул меня по лбу… до искр и фиолетовых пятен.

– Мария?!

Она рассерженно зашипела:

– Включи свой дурацкий фонарь. Я об него руку зашибла!

Вспомнил о фонаре, который по-прежнему держал в руке и включил его. Сразу стало понятно: она пыталась достать меня кулаком, но зацепила фонарь, который ударил меня по лбу.

– Что ты тут делаешь? – громко спросила Мария.

– Осматриваю подпольную лабораторию, – я немного подумал и уточнил: – хотел помочь…

– «Помочь», – с непонятной интонацией повторила Мария. – Ты слышал, о чём они говорили?

– Александр Никаноров придумал способ…

Но она перебила:

– Я не спрашивала, о чём они говорили!

– Да, слышал.

– Ты понимаешь, что теперь возглавляешь список проблемных секретоносителей?

Не потратив на размышления ни секунды, я кивнул:

– Конечно. Где подписать о неразглашении?

– Молодец, – похвалила Мария. – Рада, что не спросил об уровне гостайны. Мне бы пришлось ответить, а потом беспокоиться о твоём душевном здоровье.

Я не знал, что сказать, и промолчал.

– Ты понял, как эту штуку включить?

– Она включена, – я направил фонарь на шкаф. – Щуп в глаз, и прибор покажет, сколько тебе осталось…

– Только не вслух! – снова перебила меня Мария.

Она взяла щуп, осмотрела его и приблизила к левому глазу. Застонала. Я поставил фонарь на стол.

– Кажется, я себя ослепила, – пожаловалась Мария.

Я забрал у неё сканер и с опаской глянул на счётчик. Но там ничего не было.

– И что дальше? – спросила Мария.

– Должны появиться циферки… ага! Есть!

Она подняла лицо. Было видно, как она пытается разглядеть число.

– Смотри только здоровым глазом, – посоветовал я.

Прибор показывал огромное число, которое начиналось так же, как и моё: «девять-шесть-два», и мне почему-то стало радостно.

– И что это значит?

– Число секунд… – я замешкался, ожидая очередного окрика, но она молчала. – До финиша.

– Понятно. Ты уже пробовал?

Мне стало холодно, но ответил честно:

– Да. Но повторять что-то не хочется.

– А придётся, – сухо сказала Мария и сделала недвусмысленный жест рукой: – Поднеси к глазу.

Мне показалось, что с ней лучше не спорить.

Голубоватое свечение светодиода, зыбкое, едва заметное в луче фонаря, полыхнуло тысячью солнц.

Я снова выругался.

– Ну и что? – требовательно спросила Мария. – Мои цифры погасли, но ничего нового не появилось.

– Нужно подождать, – вытирая слёзы, пробормотал я. – Дешифратор закончит работу и высветит ответ…

– Ни фига! Нету ничего…

Через минуту я понял, что прибор дважды не радует. Сделалось тревожно.

– Но в первый раз тебе много дали?

– Как и тебе: «девять-шесть-два». Умрём через тридцать лет в один день.

– Ого! Это нужно отметить.

Она деловито вынула из кармана плаща небольшую плоскую флягу, наполнила колпачок и тут же опрокинула содержимое себе в глотку. Крякнула, вытерла рукавом губы и вновь наполнила.

– Теперь ты, – сипло приказала она.

Я попытался заглянуть ей в глаза, но она отвернулась. Мне это показалось добрым знаком: я взял колпачок и решительно выплеснул жидкость мимо левого плеча, а чтобы не было слышно падения капель, шаркнул по полу ногой. Вроде бы получилось: я и сам ничего не услышал. Теперь бы угадать, чего именно она ждала, какого эффекта? Ответом была её полная неподвижность: в пол-оборота ко мне, отвернувшись…

«Быстродействующий», – сообразил я. Застонал и рухнул на колени. Собравшись силами, одним мощным порывом опорожнил желудок на пол. «Вот дурак, – сказал Демон, – если бы пообедал, выглядело бы натурально».

Смотреть и вправду было не на что: жалкие остатки утренних сырников в лужице бледно-серой желчи. Это выглядело настолько отвратительно, что меня вырвало ещё раз – вполне натурально и достаточно обильно.

Мария по-прежнему стояла безучастно, не шевелясь. Тогда я тщательно прицелился и упал лицом в блевотину, дёрнулся и затих, имитируя потерю сознания.

На самом деле, для убедительности я и вправду мог себя вырубить, но важно было узнать, что Мария будет делать дальше. Поэтому я только замедлил биение сердца и почти перестал дышать: нитевидный пульс, поверхностное дыхание…

Она присела и приложила пальцы к моей шее. Приятное ощущение! Потом обыскала карманы плаща, вытащила из бокового корешок квитанции заказа книг. Несколько секунд его разглядывала. Вернула квитанцию мне в карман, вздохнула и кому-то позвонила. В тишине были слышны гудки вызова в наушнике её телефона.

– Мара. Я на месте, с нагрузкой.

Далёкий голос что-то неразборчиво пробурчал.

– Знакомый перс, Максим Бобров. Я докладывала… Да, исключила, но его вырвало… Под мою ответственность, Пал Палыч… как прикрытие…

Голос в трубке разродился неспешной, проникновенной речью, из которой я расслышал только: «Аркадия», «Запад» и «машина». О Крецановском и Никанорове голос тоже что-то говорил. Но вскользь, как о чём-то далёком и незначащем.

Наверное, я немного перестарался, входя в роль покойника. Потому что очнулся не по своей воле, а от жгучего вдоха едкого нашатыря. Я чихнул, закашлялся, и очень правдоподобно, размазывая сопли по щекам, «пришёл в чувство».

В комнате горел свет, и отсюда, с моего ракурса, на фоне чёрного потолка сталагмиты книг казались неприступными Гималаями.

– Как ты? – проявила участие Мария, вытирая влажным платком мне лицо.

– Бывало и лучше, – признался я. И не удержался от упрёка: – Это было обязательно?

Она усмехнулась:

– Тебе электро-оракул посулил долгую жизнь. Отчего не проверить? Кроме того, боялась, что начальство захочет с тобой пообщаться, а мы ни о чём не договорились. Брякнул бы что-то поперёк моей наспех сколоченной легенды, и возлегли бы в братской могиле.

– «Возлегли»? – заинтересовался я. Но понял, что ей не до шуток: – И как? Получилось?

Она кивнула и осмотрелась.

– Ты уже понял, как шкаф отсюда вытащить? У нас мало времени.

– Конечно, – сказал я, поднимаясь на ноги. – Агрегат стоит на плите лифта. Здесь когда-то был угольный амбар. Внизу – шахта в котельную, сверху – штольня, в которую сыпали уголь с хоздвора… а почему мало времени? Мы торопимся?

– Не вижу люка, – она задрала голову.

– Потолок вместе с люком в саже. Нужно найти кнопку пуска подъёмника, и эта штука поедет наверх.

Мария сделала приглашающий жест ладонью:

– И чего ты ждёшь?

– Вводных. Куда мы спешим, и что мне за это будет?

– Спешим мы на Васильевский, – сказала Мария, сосредоточенно поправляя мне воротник. – «Аркадия» отходит через час. А буду тебе я.

– Мы вдвоём, каюта парохода и этот агрегат? – уточнил я, зачем-то пнув ногой машину, которая умеет считать секунды до смерти.

Она замерла:

– Тебе мало?

Я покачал головой. Сравнивать Марию в каюте океанского лайнера с одиночеством казармы казалось столь же бестолковым, как сравнивать разницу между жизнью и смертью…

Повезло, что я действительно неплохо потрудился, изучая сети и коммуникации подвалов библиотеки. Зная, где проходит жгут сигнальных проводов освещения и вентиляции, без труда отыскал потайную кнопку и без колебаний её нажал.

Мария вздрогнула, а я только ухмыльнулся, когда шкаф поехал вверх, а потолок раздвинулся, открывая унылое серое небо. Капли дождя будто караулили нас – влетели в подвал трассирующими очередями. Сильный сквозняк качнул книжные сталагмиты, один из них рухнул. Хлопья сажи, простреленные дождём, чёрным облаком унеслись ветром.

– Нужно бежать наверх, чтоб не украли, – порывисто повернулась ко мне Мария.

– Что ж, побежали, – согласился я, не сводя взгляда с колонны, выползающей из-под пола.

Я был уверен, что группа Марии уже наверху, и что никто не посмеет подойти к бленкеру. Но если ей хочется делать вид, что всё происходящее – несанкционированная руководством импровизация, то и пусть. Она мне обещала, и я в потрясающем деле. Это не корпеть над конспектами и страшиться сессии. Тут всё по-настоящему! А при удачном раскладе могут и в звании повысить, и диплом перед строем вручить. Ну, и Мария, конечно. Кто бы мог подумать, что феерическую карьеру могут делать не только брошенные котята: с помойки на подушку хозяина, но и контуженые красноармейцы с голосами в голове?

5. Приказано не возвращаться

Мы поднялись на борт по её билетам. Билет Крецика всё ещё лежал в гимнастёрке. Я не забыл о нём.

В том, что операция согласована со всеми инстанциями, не было сомнений. В порту никто не поинтересовался содержимым ящика, не прозвучало ни одного вопроса. Пограничники на документы даже не глянули. Так бывает только в одном случае, когда таможня, политотдел и погранцы получают приказ: к этим персам не подходить.

Лица грузчиков показались смутно знакомыми, – кажется, это они были с Марией утром, – но я не присматривался. Они только занесли ящик в каюту, пробурчали «счастливого плавания» и ушли.

Попытка обнять Мару оказалась безуспешной, она решительно отстранилась и недовольно сказала:

– Держи себя в руках, милый. Всему своё время. И тебе придётся, как следует вымыться, прежде чем я позволю к себе прикоснуться.

Я попросил огласить список предстоящих мероприятий.

– Сейчас поднимемся на палубу, и как все нормальные люди понаблюдаем за движением «Аркадии» по каналу. Потом у нас ужин, потом посидим в баре, надеюсь, потанцуем. Ну, а после вернёмся в каюту и сравним мои желания с твоими возможностями.

Звучало высокомерно и с толстым слоем снобизма, но мне было наплевать. Тем более что каждый пункт её плана был недосягаем с койки моего убежища. Я уже направился к двери, но заметил монитор на столе, задвинутом в угол каюты.

– Компьютер?

– Наверное, – равнодушно сказала Мария. – А может кабельное телевидение. Транслируют из общего центра, а ты можешь только листать программы…

* * *

На палубе царила предстартовая суета. Толпа народа сгрудилась у правого борта. Кто-то кричал тем, кто стоял на причале. Кто-то пытался расслышать, что кричали с причала. При этом все были необыкновенно бодры и веселы. Накрапывающий дождик нисколько не мешал общему ликованию. Я ничего не понимал. Мы оставляли простой и понятный мир. Отправлялись во враждебное окружение. Чему радуются эти люди?!

Мария решительно вломилась в самую гущу праздника, а поскольку держаться за руки мы ещё не привыкли, то почти сразу затерялась в толпе.

Только я не настаивал. Спокойно перешёл к левому борту. Здесь никого не было. Зато был хороший обзор берегов Невы, теснину которых с минуты на минуту оставит наше судно. Была волна, и ленивый полёт чаек… пахло влагой и гниющей травой. Снизу коротко взревел буксир, двое матросиков, перегнувшись через борт, наблюдали, как натягивается над рябыми от дождя волнами толстый корабельный канат.

Не успел я порадоваться своему нечаянному одиночеству, как увидел девушку с копной соломенных волос. Она сидела под спасательной шлюпкой в шезлонге и с ожесточением грызла яблоко. Под шезлонгом лежал рюкзак и стоял термос. Заметив мой взгляд, девушка отвернулась. Но яблоко грызть не перестала.

– Приятного аппетита, – насмешливо сказал я. – Не сыровато для пикника?

Блондинка резко обернулась, смерила меня с головы до ног и враждебно сказала:

– Погоду, как и Родину, не выбирают.

Мне показалось, что она крепко обеспокоена, почти в панике, но тон её ответа не располагал к продолжению беседы. Я подумал: «не стреляет и ладно», и поймал за пояс проходящего мимо полового:

– Не в курсе, как скоро выйдем в море?

Человек освободился, с достоинством поправил одежду и ответил:

– Десять узлов, считайте сами. Через три часа будем в заливе. Потом объявят о праздничном ужине. Номер столика совпадает с номером каюты. И ради Бога! Никого не трогайте руками.

«Какие мы нежные!» – посмеялся Демон над негодованием штатского. Половой ушёл по своим делам, а я решил заняться своими.

Убедившись, что Марии в обозримом пространстве не наблюдается, а блондинка с яблоком не обращает на меня внимания, открыл дверь в пассажирскую надстройку и окунулся в атмосферу пластика, табака и лака. Здесь было сухо и тепло. За столиком с надписью «Администратор» сидела ещё одна блондинка. Только эта, в отличие от побирушки под шлюпкой, была приветливой до тошноты:

– Чем могу помочь? – улыбнулась девушка.

Я обратил внимание на её белоснежные ровные зубы и протянул анонимный билет Крецика:

– Не могу найти каюту. И где мне взять ключ? Билет подарили, а вводных не дали.

Она сверила номер билета со своей амбарной книгой, ляпнула на билет печать и вернула с двумя ключами:

– Каюта триста семь. Прямо по коридору, по лестнице на один этаж наверх и налево.

Я поблагодарил и двинулся в указанном направлении. Через минуту стоял перед дверью с нужным номером.

«Поразительная чёткость инструкций, – признал я. – Чувствуется, что объясняет дорогу не первый год».

Зашёл в каюту и остолбенел. Между койками стоял ещё один бленкер смерти. Сразу стало душно. Почему-то захотелось в убежище, в казарму. Я снял шляпу, стряхнул капли дождя в сторону двери и присел на краешек кровати.

Потом вспомнил о деньгах и заглянул под койку. Здесь лежал чемодан средних размеров. Потрёпанный кожаный чемодан чёрного цвета. Очень прочный, с двумя крепкими ремнями поперёк корпуса и тремя замками.

Я попробовал вытащить баул одной рукой, но понял, что мне это не под силу. Тогда я встал на колени перед кроватью, и вытащил его двумя руками. Расстегнул ремни и присмотрелся к замкам. К моему удивлению, это оказались крепкие, стальные запоры, которые отняли у меня по пять минут каждый. «Интересно, под кожей металлический корпус»?

Откинул крышку.

В кино в этой сцене главный герой задумчиво свистит и чешет затылок. Но я не в кино. И мне не хочется быть главным героем. Их часто убивают. Поэтому я тихо закрыл чемодан и затолкал его обратно под кровать.

«С деньгами Крецик не обманывал. А вот изобретатель, судя по всему, готовился обмануть Крецика».

Я подошёл к шкафу и легонько толкнул его плечом. Аппарат не шелохнулся. «Тяжёлый!»

Открыв створки, увидел иконостас тумблеров, кнопок и циферблатов, очень похожий на тот, что стоит двумя этажами ниже в нашей с Марией каюте. На мгновение закралась мысль: может, Студент сделал два бленкера? Один сразу отправил на «Аркадию». А второй оставил для демонстрации в лаборатории.

Это казалось глупым, но, судя по весу чемодана с деньгами, возможным.

Извлёк кабель со сканером и попытался включить бленкер. Но он был тих, как покойник. Поискал глазами шнур с вилкой. Да, вот он. Воткнул вилку в розетку, и снова включил. Прибор загудел, лампочки радостно расцвели предновогодним настроением. Только звук трансформатора был другим. Бленкер Никанорова шумел, как неисправный холодильник. А этот мурчал, как котёнок, которому перепал кусочек сала.

Я осторожно поднёс щуп к глазу. Нет, на этот раз меня не ослепило. Напротив, голубоватое свечение показалось тёплым, даже ласковым. В голове потеплело. Именно «в голове». Странное ощущение. Прибор будто подогревал мне мозг.

Опустил щуп и глянул на индикаторы. Вместо циферок светился бред. Глаза ничуть не слезились, я всё отчётливо видел: плюсы, минусы, звёздочки, запятые и точки. И сразу стало понятно, что это «кукла». Единственное назначение этого рукоделия: как можно дольше морочить покупателю голову.

Я всё-таки почесал в затылке и присвистнул. У меня теперь два бленкера и две каюты. В одной – чемодан с деньгами, в другой – дрессированная пантера, замаскированная под женщину. Это что же, на два фронта, получается? Или рассказать о втором бленкере Марии? Но тогда придётся признать, что я утаил билет. И про деньги рассказать. Нет, о деньгах я ей точно не скажу.

Выдернул вилку из розетки и вынул из кармана корешок библиотечной квитанции, разорвал его и одну половинку скатал в шарик. Закрыл шкаф и засунул бумажку в нижнюю щель между дверцей и корпусом шкафа. Теперь, если кто-то в моё отсутствие откроет шкаф, я буду знать об этом: потому что шарик выкатится из щели и затеряется в ковре каюты.

Я спрятал под подушку билет с одним из ключей и уже пошёл к дверям, когда вспомнил о чемодане. Пришлось снова становиться на колени. Остаток библиотечной квитанции засунул под дальний левый угол баула. Если кто-то будет интересоваться деньгами и даже заметит этот клочок бумаги, он ни за что не угадает, в каком месте под чемоданом лежал огрызок квитанции.

С чувством исполненного долга я вышел из каюты, запер дверь и повесил табличку: «не беспокоить».

С ключом тоже нужно было что-то делать. Оставлять его в кармане не хотелось. Но и этот вопрос решился просто. В конце коридора заметил столик с вахтёром. Женщина отвлеклась от газеты и строго на меня посмотрела. Я сразу почувствовал себя дома.

– Предполагается бурная ночь, – я звонко щёлкнул пальцами по шее, всем видом показывая, что уже начал к ней подготовку. – Боюсь потерять ключ, мамаша. Ужин, танцы-шманцы… Можно, оставлю у тебя? Передашь сменщице или коменданту, если загуляю.

Женщина посмотрела мне в глаза, и её лицо неожиданно смягчилось:

– У нас нет коменданта, молодой человек. Но если идёте на ужин и собираетесь танцевать, я бы вам посоветовала избавиться от этого ужасного плаща и сменить рубашку. Умыться бы вам тоже не помешало, грязь под ногтями… а ещё у вас ссадина на лбу.

Я вздрогнул, и она это заметила:

– Это просто совет. Только представьте: девушка стирала платье, гладила, а может вообще в первый раз надела. А вы такими руками…

Она неодобрительно покачала головой, небрежно бросила ключ в ящик стола и снова уткнулась в газету. А я перевёл дух и пошёл к лестнице. Посмотрел на руки: ну, да, помыть перед ужином. Но при чём тут плащ? И вообще, какого чёрта они все смотрят на мои руки?!

* * *

Столовая пугала. Никогда в жизни не видел столько накрахмаленных скатертей, света и улыбок. Но настоящим потрясением было количество ножей и вилок.

– Ложкой – только первое блюдо, – наклонив голову, прошептала Мария. – Второе – вилкой.

Я кивнул и попробовал разрезать кусок мяса боковой стороной ложки. Она оказалась тупой. Дикари! Даже ложку наточить не могут.

– Ножом, Макс, – терпеливо пояснила Мария. – Режут ножом. Придерживают вилкой. Ложкой у них только хлебают. Делай, как я. Не ошибёшься.

Я неуверенно взял нож и покрутил его между пальцев от мизинца к указательному и обратно.

– Прекрати! – с досадой сказала Мария. – На нас смотрят…

Отложил нож и затравленно оглянулся. В столовке было сотни две народу. Все с ножами и вилками. Если эта банда на нас бросится, нам с Марией не отбиться.

– Перестань вертеться!

Кушать не хотелось. Меня злила эта роскошь и благолепие. Еда пахла вкусно. Так, наверное, пахнет сыр в мышеловке.

– У меня нет денег, чтобы за это заплатить.

– Стоимость еды входит в цену билета. Куда ты ушёл с палубы? Не могла тебя найти.

Я не опустил глаз под её пристальным взглядом и твёрдо сказал правду:

– Знакомился с девушками.

– С девушками?

– Ну, вторая немного старовата, и всё время ворчит, всем недовольна. Но первая – Афродита! Очень красивая. Только у неё что-то с зубами. Чересчур ровные. Протезы, наверное. Бедная девочка…

Не знаю, что её развеселило. Но смеялась до слёз.

– Ну, ты остряк. У меня тушь потекла…

Я пожал плечами. Не так-то просто понять: тушь потекла – это хорошо или плохо?

– Партия выделила деньги для доставки аппарата врагу. Так что всё оплачено. Я уже купила тебе нормальную одежду. Как вернёмся в номер, сразу примешь ванну. Потом заглянем к парикмахеру.

Я подождал, пока она закончит с мясом, и признался:

– Ничего не понимаю. Зачем мы везём аппарат врагу? Мне казалось, всё должно быть наоборот: враги изобретают, а мы у них воруем, и везём себе.

– А ты представляешь, во что превратится мир, если каждому будет известно, сколько ему осталось до смерти?

Нет. Этого я не представлял. Но пока раздумывал, как это сказать, она понеслась дальше:

– Это будет конец, Макс. Полная остановка социального механизма. Мир построен на двух принципах. Во-первых, каждый знает, что однажды умрёт. Во-вторых, никто не знает, когда умрёт. Второе помогает человеку отвлечься от первого. Убери второе, и первое парализует волю, надежду и мечты. Человек не сможет ни думать, ни работать. Зная время своей кончины, он будет тупо смотреть на секундную стрелку и ждать.

Её слова заставили меня призадуматься: когда это у меня была воля? На что я надеялся? И о чём таком, чёрт возьми, я в последнее время мечтал?

– …бленкер Никанорова – это идеальное оружие, которое гарантированно уничтожит врага в его логове, – с блеском в глазах продолжала Мария. – Только представь, не прикладывая никаких усилий, превращаем Запад в пустыню, сохранив народный арсенал: атомные бомбы, химию, коллекцию бактерий и средства доставки. А после капитуляции – никаких очистных мероприятий. Приходим на всё готовое!

Я смотрел, с каким аппетитом она поглощает блюда вероятного противника, и прислушивался к своим ощущениям. Тошнота и отвращение. Неужели это и есть морская болезнь? Читал в книжках, но ни разу не «болел».

Войну провёл в окопах Северного Приморского фронта. Жрали всё, кроме камней и друг друга. Счастье, что в роте нашёлся умелец, который молол сушёную рыбу, смешивал её с ржаной мукой и выпекал «рыбный» хлеб. Липкая тёмно-серая масса ненадолго спасала от голода. А когда становилось совсем невмоготу, играли в карты на поход в тыл к чухне за едой. Бывало, что оттуда кто-то возвращался. Бывало, что и с едой…

– А зачем нам оружие после тотальной победы над врагом? – спросил я. – Против кого его применять?

Она не ответила. Была слишком увлечена уничтожением продовольственных запасов Запада.

– Пойду, – сказал я, вставая из-за стола. – Дай ключ, подожду тебя в комнате.

– Я соберу еду, – пообещала она. – В каюте поешь.

– Не нужно. Тошнит. Наверное, укачало…

В каюте разделся и полез в душ. И снова горькое разочарование: горячая вода. Не в оцинкованном ведре на плите коммунальной кухни, нет, – из крана! Захотелось побежать к Марии и сказать об этом. Чтобы шла скорее мыться, – ну, как отключат?

Но потом решил, что здесь, наверное, всегда так: вместе с белоснежными скатертями, ножами с вилками, и ослепительными люстрами, под светом которых родимые пятна капитализма выглядят особенно заманчиво.

На специальной стеклянной полочке лежало мыло. Белое. Пахло земляникой и яблоком. Еле сдержался, чтоб не укусить. Намылился и вообще очумел: пена была белой! И не щипала кожу табуном голодных вшей…

Постояв минуту в огромной белой лохани, мне пришло в голову, что можно закрыть нижнее сливное отверстие и набрать тёплую воду, в которую получится окунуться целиком. Но я не стал этого делать. Не по товарищески. А вдруг, всё-таки, воды не хватит?

Выключил душ и, шлёпая босыми ногами, вернулся в комнату. Чистые полотенца лежали на полке в шкафчике аккуратной стопкой. Принюхался. Пахло тем же мылом, которым только что пользовался. Покачал головой: я же могу организовать стирку! Прямо сейчас!

В горячей воде!

Тут же побросал вещи под душ и залил горячей водой. Потом долго их намыливал. Мыло уменьшилось в размерах, но пахнуть не перестало. И не разваливалось осклизлыми кусочками, – оставалось твёрдым и скользким.

Чудеса!

Пришла Мария. Заглянула ко мне в душевую. Я не растерялся: намотал на бёдра полотенце. Ничего не сказала. Прикрыла дверь.

Закончив стирку, я только раз сполоснул вещи, – хотелось подольше удержать приятный запах, – выкрутил, и, напевая марш: «Мы рождены, чтоб сказку сделать пылью», вышел из душевой.

– И где ты собираешься развешивать свои тряпки? – с заметным сомнением спросила Мария.

– Попрошу у вахтёрши верёвку и натяну где-нибудь на палубе, – беспечно отмахнулся я. – У них тут много места. Надеюсь, бомжи не своруют.

– Бомжи? – удивилась Мария. – А! Третий класс. Оставь вещи в ванной, Макс. Смотри, капает. Пол залил…

Она была права. Некрасиво получилось.

– Сейчас вытру, – смущённо пообещал я. – Вот только тряпку найду.

– Присядь, – она указала взглядом на одно из кресел у круглой форточки. – Вот так, в своём полотенце и садись. Пожалуйста.

Я сел в кресло, немного смущаясь. Всё-таки полотенце было недостаточно длинным и широким, чтобы сидеть в нём без исподнего.

– Молодец, – улыбнулась Мария. – А теперь внимательно слушай. На пароходе есть прачечная. Кладёшь вещи в корзинку, – она вынула из стенного гардероба корзинку, – и просто выставляешь за дверь. Горничная заберёт, а после стирки принесёт сухое и выглаженное. Эта часть понятна?

– Так точно, – я снова почувствовал приступ морской болезни. – Это всё бесплатно?

– Бесплатно. И это не всё.

Она распахнула другую дверцу шкафа и показала пальцем на пиджак, из-под которого выглядывали штаны. Рядом висели рубашки.

– А здесь твоё бельё и туфли, – она выдвинула нижний ящик. – В этой одежде ты будешь лучше соответствовать легенде.

– Про легенду ты ничего не говорила.

Вместо ответа она подошла так близко, что у меня перехватило дыхание.

– Что это? – спросила Мария, поглаживая указательным пальцем шрам на предплечье.

– Ранение, – я был разочарован резкой сменой темы. – Финский снайпер отметил. Промахнулся.

– Промахнулся?

– Ну, если бы попал, мы бы не разговаривали…

Она похлопала меня по руке и сказала:

– Одевайся. А я вынесу твои обноски.

Я постарался одеться быстро, и был вознаграждён:

– Прекрасно! – у Марии сияли глаза.

Мне была приятна её оценка. Я неловко пригладил волосы, пошевелил плечами и пожаловался:

– Трусы жмут. И штаны тесные: давят в паху и в коленях. Ни сесть, ни лечь. Рубашка тоже мала…

– Не трусы, а плавки, – строго поправила Мария. – И не штаны, а брюки. И одежда не жмёт, а подчёркивает фигуру. Кресло хорошо вытер?

Я кивнул и показал влажное полотенце.

– Садись и слушай, – она отобрала мокрое полотенце и выбросила его за дверь к остальным моим вещам: – Пришло время применить на практике всё, чему тебя учили, боец. Ты во враждебном окружении. Каждое слово, жест, взгляд – всё! – враг попытается обратить против тебя и Мегасоца. У тебя только один способ защитить Родину. Угадаешь?

– Мимикрия?

– Соображаешь! – Мария щёлкнула пальцами правой руки и села в кресло напротив: – Мехмат рулит?

Я удивился: о довоенном студенчестве не во всякой анкете указываю. Ибо с «чистого листа». Поразительная информированность…

– Кстати, хотела спросить. Почему в универе не восстановился? Профессура от тебя без ума: второй Чебышёв! Если гений, почему в ЧК?

Хотел брякнуть: «оттого и в ЧК, патамушта гений», но сдержался, передумал. Сказал другое:

– Лагранжианы нынче не актуальны. Я в основном по небесной механике… а небо на хлеб не намажешь.

Она одобрительно качнула головой, и сказала:

– Работа под прикрытием. У нас всего восемь суток перехода. За восемь дней ты должен стать одним из них.

Я изобразил сомнение, но Мария пресекла мою нерешительность на корню:

– Не прибедняйся, Макс. В универе до сих пор помнят, как ты за ночь готовился к сессии.

– Это было давно, – промямлил я, – ещё до первой контузии. А сейчас чердак не под той крышей. Теперь я слышу голоса…

– Значит, матчасть будете учить всей компанией. Я подберу необходимые материалы. Каждый вечер обсуждаем пройденные темы. За неделю ты должен стать цивилизованным человеком.

– Разве я дикарь?

– В их понимании, да, – кажется, она смутилась. – Но я уверена, что ты справишься.

– А когда мы вернёмся домой, я смогу получить обратно свою одежду? В этой пижонской амуниции у нас можно дойти только до первого милиционера, – я провёл руками сверху вниз, показывая всеми пальцами на костюм.

Она смутилась ещё больше. Отвернулась в сторону, покусывая губы. Совсем как тогда, в подвале, когда пыталась меня отравить.

– Меня беспокоит состояние прибора, – сказала Мария. – Почему он отказался высвечивать твоё время жизни? Давай-ка включим. Хочу проверить его работоспособность после транспортировки.

Она снова грубо ушла от ответа. Но указывать, что делать старшему по званию, меня отучили ещё в учебке.

Я молча запустил бленкер и протянул ей щуп. Мария безропотно поднесла к глазу, охнула, и мы привычно уставились на окошки индикаторов. На них ничего не отобразилось. Никаких цифр.

– Неужели сломался? – расстроено сказала она.

Тогда я поднёс щуп к своему глазу. «Эффект» оказался оглушительным: у меня в голове будто взорвалась бомба.

…Очнулся на полу. Мария пыталась вытащить меня из щели между бленкером и кроватью.

Она всхлипывала и причитала, бестолково дёргая меня за костюм. Я поднял руку и промычал что-то вроде: «всё в порядке, успокойся». Она отпустила меня, и я выполз на свободное пространство перед дверью в уборную. Помотал головой. Несколько раз с силой растёр уши. Ощущения лучше всего описывались словами «не в своей тарелке»: как если бы я потерял сознание, а нашёл его у кого-то другого…