Текст книги "Чекисты рассказывают... Книга 2-я"
Автор книги: Владимир Востоков
Соавторы: Александр Лукин,Теодор Гладков,Федор Шахмагонов,Леонид Леров,Алексей Зубов,Виктор Егоров,Евгений Зотов,Андрей Сергеев,Владимир Листов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)
2
...Между тем штабной вездеход, медленно переваливаясь с боку на бок, осторожно полз по раскисшему проселку. Выбравшись на большак, гауптман, сидевший за рулем, прибавил газу, и через час вездеход подкатил к тщательно замаскированному полевому аэродрому. Двухместный «мессершмитт» уже гудел на летном поле.
– Счастливого полета, – сказал гауптман. – В Кракове вас встретят.
Веро кивнул головой и направился к самолету. Высокий худой летчик с удивлением посмотрел на необычного пассажира в изорванной форме русского офицера, но ничего не сказал: задавать лишние вопросы ему не полагалось. Помог подняться в кабину, сам аккуратно застегнул привязные ремни. Самолет взмыл в небо, описал круг над аэродромом и взял курс на юго-запад.
На краковском аэродроме Веро уже поджидала длинная черная машина с плотными шторками на окнах. Лимузин рванул с места, за десять минут проглотил пятнадцать километров и растворился в лабиринте, узких краковских улиц. Водитель долго петлял по старой части города, пока не въехал, наконец, в предупредительно раскрывшиеся ворота.
Веро вышел из машины и огляделся. Он стоял перед красивым одноэтажным особняком, окруженным старым парком. Со всех сторон здание надежно ограждала глухая кирпичная стена. Наметанный глаз Веро сразу определил, что с внутренней стороны стена обтянута тонкой, почти невидимой проволочной сеткой, должно быть, под током.
Из подъезда особняка навстречу ему уже спешил молодой человек в штатском, но с явной военной выправкой.
– Поздравляю с приездом, господин Веро. Меня зовут Курт.
– Благодарю вас, Курт. Господин полковник меня ждет?
– Он просил передать, что прибудет через час. Позвольте проводить вас в вашу комнату.
Комната понравилась Веро – большая, светлая, обставленная старинной мебелью красного дерева с затейливыми бронзовыми украшениями.
На стуле возле кровати висел отлично сшитый серый костюм, возле двери комнатные туфли и отлично начищенные ботинки. На покрывале кровати чья-то заботливая рука разложила белоснежную, тонкого голландского полотна рубашку, галстук, нижнее белье.
Даже не примеряя, Веро отметил, что вся одежда подобрана точно по его размерам.
В шкафу еще один костюм – темно-коричневый, плащ-дождевик, комплект незнакомой военной формы – черной, только с одним серебряным погоном.
Он прошел в блестевшую никелем и кафелем ванную – сейчас это было, пожалуй, самое главное. Отличная золлингеновская бритва, лежавшая на стеклянной полочке перед зеркалом, привела его в превосходное настроение.
Гладко выбритый, освеженный, словно вновь родившийся, Веро повязывал галстук, когда дверь распахнулась и в комнату вкатился, стремительно перебирая коротенькими ножками, уже далеко не молодой, но необычно подвижный, толстый человечек с большой лысиной. Одет он был в кремовый костюм из тонкой фланели.
– Здравствуйте, дорогой Георг! Наконец-то!
– Господин полковник!
Они поздоровались. Толстяк вытащил из бокового кармашка пиджака клетчатый носовой платок и долго утирал им прослезившиеся глаза. Потом он снова забегал вокруг стола, упругий, как мячик, восторженно восклицая:
– Это великолепно! Это великолепно! Какой сюрприз! Какой сюрприз! Когда мы виделись в последний раз?
Веро добродушно улыбнулся:
– В сороковом, мой полковник. Я уже был в училище. После того, как вы помешали мне кончить университет.
Толстяк схватил со стола тяжелый бронзовый колокольчик и отчаянно зазвонил. В дверях комнаты бесшумно вырос Курт.
– Обед!
– Слушаюсь!
За едой полковник по-прежнему болтал без умолку. Потом стал задавать вопросы.
– Как вам удалось перебраться в Ташкент?
– Это было полтора года тому назад. Собственно говоря, даже не знаю, кому обязан. Но это оказалось весьма кстати. Моя фиктивная невеста – вы ее знаете как «Риту» – стала работать в квартирном бюро, это было очень удобно. За день ей удавалось собрать прорву информации, там можно было спокойно встречаться со своими людьми, не вызывая подозрений.
– Да, мы вами довольны. Вы хорошо поработали в Средней Азии. Адмирал был удовлетворен.
Георг улыбнулся.
– Ладно уж, выдам секрет, вы награждены Железным крестом. Получите в Берлине. Поздравляю, поздравляю.
Полковник распахнул объятья и крепко облобызал Георга, толкнув его при этом тугим, круглым животиком.
– Но, Георг, – тут же вскричал он. – Я, конечно, очень рад, что вы, наконец, среди своих. Но скажите, ради бога, почему вы так неожиданно покинули Ташкент?
– По чистому недоразумению, – пожал плечами Георг. – Вы, полковник, должны себе представить обстановку советской военной школы. Все рвутся на фронт, даже те, кого прислали в школу после ранений. Каждый из моих коллег за год подавал по нескольку рапортов с просьбой откомандировать в действующую армию.
– Странно, – хмыкнул полковник.
– Если бы вы родились в России и прожили столько, сколько я, вы бы нашли это совершенно обычным. Чтобы не выделяться среди сослуживцев, я тоже регулярно подавал рапорты в полной уверенности, что начальник школы полковник Галактионов меня никогда не отпустит. А тут, как нарочно, школу приехал инспектировать какой-то генерал из Ставки. Ему попался на глаза мой последний рапорт, и он... удовлетворил его. Через три недели я уже был на фронте. Хорошо, что хоть успел дать знать о себе.
– Как удалось перейти?
– Довольно легко. На этом участке фронта затишье. Пошел ночью осматривать передний край, переполз на ничью землю, вернее ничье болото, и попал прямо в руки наших разведчиков. Вот память от первого знакомства... – И Георг тронул уже успевший стать лиловым кровоподтек под глазом.
Он помялся в нерешительности несколько секунд, потом все же спросил:
– Вы случайно не знаете, что с моими берлинскими родственниками?
Полковник встрепенулся.
– Извини, Георг, надо было раньше тебе о них рассказать. Конечно, все знаю, специально наводил справки. Старый Альберт умер еще в сороковом, я тебе писал (Георг утвердительно кивнул). Твой братец Курт на фронте, командует под Ленинградом танковой ротой, был ранен и награжден. Клара во Франции, служит переводчицей в оккупационных войсках. Так что в Берлине сейчас только тетка Катарина, она, конечно, постарела, но держится молодцом... Правда, у нее теперь другой адрес, старый дом в прошлом году разбомбили англичане.
– Я смогу с ней увидеться?
Полковник фон Заурих отрицательно покачал головой.
– К сожалению, пока это невозможно. Моя старая приятельница Катарина милейшая женщина, но болтлива... А твой приезд пока – государственная тайна...
– Понимаю вас, господин полковник.
Они помолчали. Потом фон Заурих спросил:
– Ты не забыл Берлин?
Георг оживился:
– Что вы! Как можно! Более красочного зрелища я не видел в жизни! Ведь это было в тридцать шестом!
Георг действительно до мельчайших подробностей помнил то жаркое берлинское лето – олимпийское лето. Непрерывные фейерверки, факельные шествия, гремящая с утра до вечера бравурная музыка. По личному приказу Гитлера специально для олимпиады был построен громадный стадион. Весь город разукрасили тогда словно рождественскую елку. По вылизанным – без единой пылинки – берлинским улицам под звон фанфар и барабанный грохот маршировали штурмовики в новеньких коричневых рубашках и скрипящих ремнях, исступленная толпа восторженно приветствовала каждый успех немецких спортсменов, для них был даже придуман специальный орден. Витрины магазинов ломились от давно не виданных берлинцами товаров и продуктов. Населению рекомендовалось выходить на улицу только в праздничной одежде. Такой запомнилась Георгу столица третьего рейха в его первый и пока единственный приезд.
– Теперь город, конечно, не тот, – со вздохом сказал фон Заурих. – Светомаскировка, карточки, есть разрушения. Но дух берлинцев неколебим, как воля нашего фюрера.
За окном сгустились сумерки. Георг было потянулся включить торшер, но полковник остановил его:
– Не нужно.
Он налил себе еще рюмку коньяку. И странное дело: Георг вдруг почувствовал, что перед ним сидит вовсе не добродушный, жизнерадостный толстяк, а совсем другой человек. Этот другой спокойно, неторопливо допил свой коньяк, аккуратно вытер губы салфеткой и неожиданно сдержанным голосом сказал:
– Ну, а теперь, мой дорогой Георг, поговорим о делах.
– Я весь внимание.
И полковник Франц фон Заурих, заместитель начальника одного из трех главных отделов абвера, обрисовал своему протеже обер-лейтенанту Георгу фон Дихгоффу всю сложность и двусмысленность его положения.
3
...Отец Георга, или, если угодно, Юрия, – Иван Иванович Диков – происходил из давным-давно обрусевших немцев, еще его дед носил фамилию Дихгофф. Но хотя его предки уже несколько поколений жили в России, Иван Иванович считал себя все-таки немцем и русское свое имя-отчество рассматривал лишь как уступку окружающим. Россию, однако, он все же по-своему любил и жизни своей вне ее не мыслил, хотя сам этой истины до конца не осознавал.
В 1910 году он уехал в фатерланд – российское высшее образование, по его убеждению, ровно ничего не стоило по сравнению с дипломом самого захудалого из германских университетов. Так полагать у него были некоторые основания, поскольку три последних поколения Диковых принадлежали к чиновному люду (правда, никто из них выше надворного советника так и не поднялся), а в этой своеобразной среде немецкий диплом почитался много выше российского, хотя, говоря откровенно, для того, чтобы занимать пост столоначальника в каком-либо департаменте или ведомстве, никакого высшего образования вовсе не требовалось.
В Иене Иван Иванович, как человек от природы необщительный и застенчивый, близко сошелся только с двумя студентами, ибо буйные манеры многих буршей, для которых лекции были лишь перерывами между попойками и дуэлями, его всерьез отпугивали. Один из двух его университетских товарищей был Альберт Дихгофф, не то двоюродный, не то троюродный брат Ивана Ивановича, второй – изящный и симпатичный молодой человек Франц фон Заурих, однокашник Альберта еще по гимназии.
Все трое очень дружили, казались неразлучными и в университете, и в свободное время. Но это только казалось, потому что у Франца фон Зауриха в отличие от братьев были и некоторые собственные интересы, а именно: он имел определенное отношение к ведомству знаменитого полковника Николаи – руководителя кайзеровской военной разведки.
Первая мировая война застала Ивана Ивановича уже в России. В армию его не призвали по врожденной болезни сердца, чем он остался очень доволен, поскольку смысла никакого в этой войне не видел и целей ее не понимал. Вплоть до ноября 1917 года он служил в одном из частных петроградских банков на довольно незначительной должности, поскольку из-за войны с Германией его немецкий диплом потерял всякую ценность. Никаких связей ни с Альбертом, ни тем более с Францем фон Заурихом он в те годы, естественно, не поддерживал.
В 1918 году судьба занесла его в Баку, где он женился. Через год у Диковых родился мальчик, которого для всех Иван Иванович назвал Юрием, но для себя Георгом. Юрий оказался очень способным к языкам, чему, впрочем, немало способствовала и сама жизнь в многоязычном городе. В результате к десяти годам он даже не знал толком, какой из языков его родной: русский, немецкий, азербайджанский, турецкий или персидский.
В 1930 году неожиданно умерла жена Ивана Ивановича, он затосковал и решил сменить место жительства, для чего и переехал в Москву, где довольно легко нашел себе должность заведующего сберкассой.
Трудно сказать, как сложилась бы жизнь Георга дальше, если бы отец его в один прекрасный день на Большой Дмитровке не столкнулся бы нос к носу с... Францем фон Заурихом, потерявшим, правда, свою юношескую стройность и изящество, но все таким же веселым и жизнерадостным. Фон Заурих, как оказалось, находился в Москве в командировке в качестве представителя крупной немецкой электротехнической фирмы.
Франц фон Заурих побывал в гостях у Диковых, где и рассказал, что он по-прежнему дружит с Альбертом Дихгоффом, который живет нынче в Берлине с детьми Куртом и Кларой, почти того же возраста, что и Юрий. Переписка между Иваном Ивановичем и его немецкими родственниками таким образом возобновилась.
Фон Заурих приезжал в Москву еще раза три-четыре и жил в ней подолгу. И непременно привозил Диковым посылки от родственников, подарки и, конечно, всякие теплые слова. Заурих очень привязался к Юрию, часто беседовал с ним на разные темы во время долгих прогулок по городу, рассказывал о Германии, всячески подчеркивал, что хотя Юрий и русский, но немецкого происхождения и должен знать историю своей прародины и понимать ее историческую миссию.
А потом случилось так, что в очередном письме Дихгоффы пригласили Ивана Ивановича и Юрия навестить их, то есть приехать в Берлин на несколько недель. Сам Иван Иванович принять приглашение постеснялся, но против поездки в Германию Юрия, как раз окончившего среднюю школу, возражать не стал.
Так Юрий Диков оказался в Берлине в том самом году, когда столица третьего рейха была хозяйкой очередных Олимпийских игр.
И сами игры, и празднично украшенный город произвели на юношу огромное впечатление, остался он доволен и теплым приемом со стороны родственников, особенно брата Курта, красивого, спортивного вида юноши, не снимавшего коричневой формы штурмовика. Франц фон Заурих тоже не оставлял Юрия без внимания, они виделись почти каждый день.
А дальше... Дальше произошло то, что и должно было произойти. Старый, опытный разведчик майор абвера Франц фон Заурих целиком овладел душой неопытного молодого человека. Поездка в Берлин была последним звеном в той долгой подготовительной работе, которую он провел еще в Москве.
Заурих не зря день за днем внушал Георгу, что он настоящий немец и его долг перед подлинным его отечеством – в служении высоким идеалам национал-социализма.
Так Юрий Иванович Диков, или иначе Георг Дихгофф, оказался в списках фашистской разведки. Вскоре у него появилось и другое имя, секретное, – даже не имя, а кличка – «Веро», которая означала по месту согласных в латинском алфавите порядковый номер нового агента в картотеке Франца фон Зауриха.
Через несколько месяцев после возвращения в Москву, когда Юрий уже был студентом филологического факультета, к нему в университетском скверике подошел незнакомый человек и передал привет от шефа... Последующие несколько недель этот человек (они встречались по вечерам в маленьком деревянном домике за Преображенской заставой) обучал Юрия работе на передатчике, шифровальному делу и прочим шпионским наукам. А потом дал первое задание...
В 1939 году опять же по распоряжению Зауриха Юрий бросил университет и поступил в военное училище, где его и застала война.
Волею судьбы и воинского начальства лейтенант Юрий Диков получил, как один из лучших в выпуске, назначение не в часть, а на преподавательскую работу в школу младших лейтенантов, переведенную в 1942 году в Ташкент. Ну, а дальше его судьба развивалась именно так, как он рассказал. И вот теперь Георг Дихгофф ожидал от полковника нового назначения.
Георг не знал, что его неожиданное прибытие задало Францу фон Зауриху нелегкую задачу. С одной стороны, Георг был одним из лучших германских агентов в СССР и, во всяком случае, лучшим специалистом по той стране, в которой родился, вырос и получил военное образование. С другой стороны, он не был заброшенным агентом, более того – всего лишь один-единственный раз был в Германии! Поэтому, хотя ему и присваивали аккуратно очередное звание, точно соответствующее званию, которое он носил в Красной Армии, а затем наградили и Железным крестом, но все же и в СД и в абвере к нему относились с некоторой подозрительностью. Но тут в дело вмешались высшие силы в лице начальника VI отдела Главного управления имперской безопасности бригаденфюрера Вальтера Шелленберга.
Дело в том, что Франц фон Заурих был не только полковником абвера, но и занимал крупный пост в СД – службе безопасности, подчиненной непосредственно рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру. О деятельности оберфюрера СС фон Зауриха в этом учреждении не знал даже его официальный начальник глава абвера адмирал Вильгельм Канарис. В системе СД толстяк был птицей высокого полета, одним из личных консультантов по русским делам начальника иностранного отдела Вальтера Шелленберга.
Узнав о прибытии Веро, Шелленберг вызвал к себе фон Зауриха и объявил ему, что не считает возможным отказаться от такого ценного и перспективного специалиста, каким является его протеже. О достоинствах Георга он знал не понаслышке: все донесения Дихгоффа и его фиктивной невесты фон Заурих вручал не только Канарису, но и Шелленбергу, о чем адмирал, конечно, не знал.
– Учитывая все соображения, – сказал Шелленберг, – Георг должен перейти из абвера в СД, где будет работать под неусыпным контролем.
Шелленберг говорил с Францем фон Заурихом по своему обыкновению мягко и приветливо, но полковник прекрасно понял, что от поведения Дихгоффа зависит и его собственная карьера.
Вот почему остаток этого первого вечера и последующие два дня полковник абвера Франц фон Заурих, не упуская ни одной детали, посвящал Георга во все тонкости жизни и быта третьего рейха, описывал нравы и обычаи эсэсовской среды, рассказывал, как следует себя вести с будущими сослуживцами. И только когда счел, что тот все хорошо усвоил, торжественно объявил:
– Приказом рейхсфюрера СС Гиммлера вам присвоено звание оберштурмфюрера СС. Приказом бригаденфюрера СС Шелленберга вы откомандированы в распоряжение начальника школы разведчиков оберштурмбаннфюрера СС Дитла в Копенгаген.
Так объяснилось наличие в платяном шкафу черной формы с погоном на одном плече вместо армейского мундира, который, как полагал Георг, ему придется носить на службе в абвере.
...Фон Заурих не объяснил Дихгоффу все тайные пружины этого назначения, а Георг его ни о чем больше не спрашивал. Он только поинтересовался, чем будет заниматься в Копенгагене.
– Во-первых, пополните ваши чисто профессиональные знания, узнаете вещи, которым в стрелковом училище не учат. А потом сами будете готовить людей для засылки в Россию и граничащие с ней страны.
– Когда являться?
– Через две недели. Уладьте сначала в Берлине свои дела. Там же получите жалованье за три года. Это кругленькая сумма, нужно подумать, куда ее лучше пристроить. Если не возражаете, мы проведем эти две недели в Берлине вместе.
Георг не возражал.
Вальтер Шелленберг был, наверное, единственным значительным лицом в Главном управлении имперской безопасности, который предпочитал штатский костюм черной эсэсовской форме. В этом отношении он был похож на адмирала Вильгельма Канариса, начальника абвера. Но дальше пристрастия к элегантным пиджакам их сходство, казалось, не шло. Канарис был низкоросл и и щупл. Шелленберг достигал почти двух метров. Длинноносый, лысоватый Канарис мог сойти за учителя провинциальной гимназии. Круглолицый, с пробором по ниточке в сверкающих темных волосах, с белозубой ослепительной улыбкой, Шелленберг скорее походил на преуспевающего коммивояжера или популярного киноактера. Наконец, Канарис уже приближался к шестидесяти, тогда как Шелленбергу только перевалило за тридцать.
И тем не менее у этих столь разных внешне людей было много общего. Оба были много умнее и хитрее тех, кому подчинялись по службе. Оба старались держаться в тени, хотя и обладали гипертрофированным честолюбием.
Не было, пожалуй, человека в Германии, у которого бы не холодело сердце при одном упоминании рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, начальника службы безопасности Рейнгарда Гейдриха, его преемника Эрнста Кальтенбруннера или начальника гестапо группенфюрера СС Генриха Мюллера. Имени Шелленберга за пределами службы безопасности не знал почти никто. Но, однако, многоопытнейший лис Вильгельм Канарис считал своего молодого коллегу самым опасным человеком в эсэсовской верхушке. Это и в самом деле было гак, хотя бы потому, что имя Шелленберга никто не связывал со страшной репутацией службы безопасности. Аресты врагов империи, пытки, казни – все это формально входило в сферу деятельности IV отдела, иначе именуемого государственной тайной полицией, или, короче, гестапо. Начальник же VI отдела занимался всего лишь иностранной разведкой и контрразведкой. Но сведущие люди понимали, что к чему...
Канарис, как непосредственный конкурент и соперник Шелленберга, не случайно опасался его больше, чем, скажем, Гейдриха, в свое время достигшего почти такого же могущества, как сам Гиммлер. Как раз нескрываемое честолюбие и погубило Гейдриха. Он мечтал сам о мундире рейхсфюрера СС и стремился стать единоличным главой всей тайной службы страны, для чего ему нужно было подчинить себе абвер.
Чего же достиг Гейдрих? Почетных национальных похорон. Гиммлер, конечно, жестоко покарал чехов за убийство своего ближайшего помощника, но ведь он мог... перехватить отважных парашютистов еще до того, как они вышли на улицы Праги, чтобы совершить свой отчаянный подвиг. И Вильгельм Канарис, осведомленный о предстоящем покушении, старший сослуживец Гейдриха по флоту и его сосед по виллам в Плахтензее, не посоветовал своему постоянному партнеру по теннису сменить в тот роковой день обычный маршрут...
Шелленберг не рвался к посту рейхсфюрера СС. Юрист по образованию и достаточно прозорливый человек, он вовсе не собирался брать на себя всю ответственность за ту мрачную славу, которой пользовалась во всем мире служба безопасности гитлеровской Германии. Его честолюбие и интересы вполне удовлетворяло то обстоятельство, что именно он, а не, скажем, группенфюрер Мюллер, обладал реальным и, в сущности, неограниченным влиянием на Гиммлера, который называл его даже своим младшим братом. Это влияние означало настоящую власть, но невидимую для окружения.
По целому ряду соображений Шелленберг не собирался до поры подчинять себе абвер. Канарис отвечал за всю военную разведку и контрразведку в армии – брать такую обузу в пору неудач на всех фронтах Шелленбергу было просто нецелесообразно, хотя именно этого страстно хотели и его непосредственный начальник Кальтенбруннер и Гиммлер. Совсем другое дело – прибрать Канариса к рукам. Для этого был только один путь – осуществить силами своего управления операцию, способную оказать решающее влияние на ход военных действий, и уже потом, при более благоприятной обстановке включить абвер в свою систему.
При этой мысли бригаденфюрер СС Вальтер Шелленберг любовно погладил ладонью только что извлеченную из сейфа коричневую кожаную папку с хитроумным замочком.
В папке лежало всего несколько бумаг – донесений от агентов из разных уголков земного шара. Кроме того, там находился еще один документ, составленный уже самим Шелленбергом: докладная записка, отпечатанная им собственноручно всего в двух экземплярах. Докладная была составлена так обтекаемо, без обращения, что ее можно было вручить и Гиммлеру, и Гитлеру. Она не содержала каких-либо определенных предложений, но неизбежно приводила к принятию вполне определенного решения.
Шелленберг убивал сразу двух зайцев: предоставлял тщеславному фюреру возможность проявить лишний раз свою «гениальность» и снимал с себя на всякий случай ответственность за тот приказ, который, он не сомневался, отдаст Гитлер.
Вчера эта докладная стоила ему немало нервов. «Черный Генрих» был известен во всем мире своей жестокостью и властолюбием. Но только он, Шелленберг, знал, каким безвольным, слабохарактерным трусом был Гиммлер на самом деле. В присутствии Гитлера рейхсфюрер СС, наводивший трепет на пол-Европы, буквально цепенел от страха. Он был не способен сделать даже мало-мальски продолжительный доклад фюреру – у него, сводило рот.
Гиммлер мгновенно понял, что может означать докладная записка Шелленберга, но он был патологически не способен вот так, сразу, идти с ней к фюреру. Ему нужно было хотя бы несколько дней, чтобы привыкнуть к мысли о предстоящем разговоре с Гитлером. Он хитрил, петлял, изворачивался, ссылался на плохое здоровье фюрера. Шелленбергу потребовались весь его ум и настойчивость, чтобы убедить рейхсфюрера не откладывать дела в долгий ящик. Начальник VI отдела прекрасно знал, что вялым и нерешительным Гиммлер будет только до тех пор, пока Гитлер не отдаст приказ, а тогда уже рейхсфюрер не простит ему, Шелленбергу, и дня задержки, хотя она и произошла по его собственной вине.
А между тем в распоряжении Шелленберга и так уже оставалось не слишком много времени для проведения операции. Правда, он позаботился кое о чем заранее, и уже с неделю назад приказал своему адъютанту оберштурмфюреру СС барону Фелькерзаму подготовить проекты приказов, которые он подпишет сразу после возвращения от Гитлера, к себе на Беркаерштрассе.
Наконец, спешить следовало уже и потому, что Канарис мог его опередить. Положение адмирала в последние недели было незавидным. Попросту говоря, он висел на волоске, и Шелленберг понимал, что старый интриган для восстановления своего пошатнувшегося авторитета не преминет выложить на стол козырного туза, как только вытянет его из колоды...
Размышления Шелленберга прервало кваканье «лягушки» – специального зеленого телефона, установленного только у высших должностных лиц Третьей империи.
В трубке послышался глуховатый голос Гиммлера:
– Фюрер примет нас в одиннадцать часов. Будьте в приемной рейхсканцелярии без пяти минут с документами.
– Слушаюсь, господин рейхсфюрер.
Шелленберг взглянул на часы: еще только десять. Времени вполне достаточно, чтобы заехать домой переодеться, к Гитлеру нужно являться в форме.
...Тяжелый черный «хорх» бригаденфюрера остановился за несколько метров до ворот рейхсканцелярии на Вильгельмштрассе – дальше следовало идти пешком. Проходя сквозь величественную ограду, Шелленберг саркастически усмехнулся. Когда было завершено строительство нового здания имперской канцелярии, перед ним установили великолепную решетку и тяжелые ворота из кованой меди. В первый же день войны с Россией власти призвали население сдать для нужд военной промышленности все имеющиеся изделия из цветных металлов. Гитлер, чтобы подать пример, сделал широкий жест: пожертвовал новую медную решетку, о чем, разумеется, с восторгом раструбили газеты. Вместо медной была установлена точно такая же решетка из дерева. «Жертва» фюрера была чисто символической: предполагалось, что Россия через шесть недель рухнет, после чего «случайно» не переплавленные ворота будут торжественно водворены на место. Вместо шести недель прошло уже два года, и никто не знает, сколько еще времени злополучное пожертвование будет пылиться на складе.
Гиммлер был уже в приемной. Тщедушный, удивительно похожий на крысу, он мелкими шажками ходил от кресла к креслу, нервно потирая всегда потные руки. Невнятно, словно в горле у него застрял непрожеванный кусок, поздоровался с Шелленбергом и протянул руку за документами.
Откуда-то сбоку неслышно появился личный адъютант Гитлера:
– Фюрер ждет вас, господа.
Гиммлер поправил на носу узкие стекла пенсне и первым шагнул в распахнувшуюся дверь.
Фюрер, нахохлившись, стоял над развернутой крупномасштабной картой, упершись руками в края огромного полированного стола. Неопрятная серая прядь волос спадала на узкий пергаментный лоб. Углы судорожно сжатого рта мелко подрагивали. Над его головой надменно взирал в пространство Фридрих II...
Гитлер не обратил на вошедших никакого внимания. Гиммлер и Шелленберг почтительно замерли в двух шагах от стола, не решаясь первыми нарушить молчание.
Фюрер медленно выпрямился. Тусклые глаза его с расширенными зрачками были обращены вверх. Потом в них словно включилось что-то, и он вышел из оцепенения. Подобие улыбки пробежало по его землистому лицу.
– Мой фюрер, – утробным голосом начал Гиммлер, – сегодня я пришел к вам с известием чрезвычайной важности.
– Иных у вас никогда не бывает, Генрих, – с плохо скрытой иронией отметил Гитлер, – как, впрочем, и у вашего друга Канариса.
На лбу Гиммлера выступили капли пота, он не любил, когда Гитлер так с ним разговаривал. Сделав вид, что не заметил насмешки, он повторил торжественно:
– Чрезвычайной важности! Последствия могут быть исключительными.
Гиммлер был лаконичен... Он раскрыл папку и положил перед Гитлером несколько листов с текстом, отпечатанным необычайно крупным шрифтом. Гитлер был близорук, но из соображений престижа не желал пользоваться очками. Поэтому все документы, предназначенные для него, печатали на особых машинках.
Гитлер схватил первый лист, мгновенно пробежал его глазами... Потом второй, третий, четвертый. Снова первый.
Наконец, он оторвался от бумаг и поднял голову, Шелленберг невольно содрогнулся – так страшен был фюрер в этот миг. Жестокая судорога исказила его желтое лицо, превратив его в маску, только блестели остекленевшие глаза.
– Когда? – хрипло выдавил он единственное слово.
– Точно еще неизвестно, мой фюрер, – поспешно ответил Шелленберг, – но скорее всего в ноябре.
– Известно ли об этом Канарису?
– Я был бы крайне удивлен, если бы адмирал, располагая подобной информацией, не доложил бы о ней немедленно своему фюреру, – двусмысленно сказал Гиммлер. Это был удар, точно направленный в спину начальника абвера.
Гитлер выпрямился. Теперь его лицо раздирал нервный тик. Он заложил правую руку за борт френча и каким-то свистящим шепотом произнес:
– Да, вы правы, Генрих. Высшим силам угодно покарать врагов Германии, и они вложили мне в руки меч. И я не дрогну. Это будет великий день в истории. День, когда одним ударом я решу судьбу войны.
Гитлер вышел из-за стола, встал перед замершим Гиммлером и положил ему руку на плечо:
– Я беру на себя миссию выполнить волю высших сил! Идите, Генрих, и да свершится то, что предначертано!
– Хайль!
Гиммлеру Шелленберг одновременно выбросили руки в партийном приветствии. Аудиенция была закончена.
