Текст книги "Княжич"

Автор книги: Владимир Трошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

Сенька, брезгливо отводя взгляд в сторону от лиц покойников, начал ворошить их карманы. Карманы были пусты, но у того, что нашел смерть от Васькиной сабли, Сенька снял с пояса туго набитый кошель.

– Дай-ка мне его! – потребовал воевода. Он сел на ствол упавшего дерева и тщательно пересчитал деньги в кошеле.

– Богатенькие покойнички! – закончив счет, сказал он. – Семь рублей, десять алтын!

Затем они, оседлав коней, переехали к месту, где лежал третий труп. От пальцев его руки, погруженной в воду, взбурлив ее, бросилась в глубину мелкая рыба. Произведенный Сенькой обыск трупа, также не дал результатов.

– Все понятно! – сказал воевода, несмотря на то, что осмотр приставов, ничего не дал. – Едем обратно!

Надежды воеводы, найти у покойников грамоту на сыск, не оправдались. “Впрочем, Скурыдин с этим парнем, выдающим себя за княжича, могли раньше меня найти этот документ в одежде убитых и уничтожить, чтобы я поверил их описанию событий. Для пущей достоверности вырыли яму-могилу. А приставов Васька порешил, спасая друга от разоблачения в Москве. Ой, чувствует мое сердце, что за этим, так называемым княжичем, не простые разбойничьи дела, раз за ним, сюда в Донков, государь приставов прислал! Хоть и молодой, а высокого полета птица, если успел Ваське так задурить голову, что тот за него в огонь и воду! Но ему меня не провести!” – скача в город, думал воевода Вельяминов.

В остроге, Вельяминов, приказав Скурыдину остаться на улице, завел внутрь хоромов Лыкова.

– Вызови-ка стрелец ко мне, начальника караула вместе со свободной сменой!– приказал он Тимофею. – Ваське ни слова! Головой отвечаешь!

– Я все понял! – на бегу к двери, отрапортовал старый вояка.

Начальник караула, пятидесятник Василий Иванов сын Басурманов, привыкший не спрашивая, исполнять приказания, растолкал, разлегшихся по лавкам караульной избы, стрельцов:

– Тревога! Всем, к хоромам воеводы!

Васька, стоящий у крыльца хоромов Вельяминова, удивился появлению Лыкова с начальником караула и шестью, вооруженными бердышами, стрельцами.

– Что случилось? – удивленно спросил он Лыкова.

Не отвечая ему, тот проскочил в открытую дверь к воеводе.

– Прикрой дверь! – приказал воевода Сеньке, увидев перед собой Лыкова и начальника караула. Подойдя к слюдяному оконцу выходящему во двор, из которого ничего не было видно, он приоткрыл его. Убедившись в наличии стоящих перед крыльцом стрельцов, воевода облегченно вздохнул.

– Скурыдина, арестовать и в тюрьму! – приказал он, Василию Иванову. – Окажет сопротивление, рубить без пощады! “Дело государево”!

– А тебе Лыков, подчиняю трех стрельцов, чтобы мнимого княжича под арест взять! – дал задание воевода Тимофею. – И туда же, к Ваське Скурыдину!

Лыков и начальник караула выскочили наружу. Воевода, склонив голову к окошку, застыл, наблюдая за происходящим во дворе. Вышедший на крыльцо Иванов отдал распоряжение стрельцам. Трое из них поспешили за оседлавшим коня Лыковым.

Арест Скурыдина прошел спокойно. Васька с невозмутимым видом снял с себя пояс с саблей и, отдав его начальнику караула, пошел за ним в окружении стрельцов по направлению к осадной тюрьме. У выхода со двора он обернулся. Привязанный к коновязи Орлик рванулся к нему, туго натянув поводья. Словно что-то, сказав на прощание, юноша взглядом успокоил коня и продолжил свой скорбный путь.

“Надо сказать Васькиному опекуну, чтобы забрал коня! – подумал воевода, глядя на стоящего у коновязи Васькиного аргамака. – Ему он больше не понадобится!”

Осадная тюрьма представляла собой деревянную избу, внутри которой, в вырытую под ней яму, глубиной в три человеческих роста, был помещен деревянный сруб. В этот сруб, можно было спуститься через проруб в полу, по приставной лестнице, которую для этого случая опускали вниз. Проруб в полу избы, закрывал решетчатый настил на петлях, в скобы которого были вставлены два увесистых металлических замка. Дневной свет, проникающий в сруб через настил, никогда не достигал его дна. Там царил вечный мрак. Наверху, в комнате, с расположенными вдоль стен лавками, стоял грубо сколоченный стол. В этой комнате проводились допросы узников, и освещалась она через узенькое окошко, с вставленными в нее металлическими прутьями. Ключи от двери в избу и от входа в подземную тюрьму находились у начальника караула.

Иванов, найдя на связке ключ, открыл дверь в избу. Вырвавшийся из нее поток воздуха дохнул на Ваську сыростью и гнилым деревом. Найдя второй ключ, начальник караула открыл замок решетчатого настила. Услужливый стрелец принес с улицы лестницу и спустил ее вниз.

– Вот и все! – взглянув на помрачневшего Скурыдина, усмехнулся Иванов. – Топай по лесенке ножками, “боярин”!

Васька осторожно начал спускаться вниз. Не успел он ногами почувствовать лежащую на дне деревянной ямы, солому, как лестницу потащили вверх. Деревянная решетка, перекрыла выход на волю. Закрыв на замки решетку и дверь в избу, караульные ушли. Васька остался один на один с темнотой и неизвестностью. Нащупав стену, по ней, юноша медленно опустился на солому. Только сейчас он почувствовал навалившиеся на него усталость и чувство безнадежности своего положения.

– Здравствуй, мил человек! – неожиданно раздавшийся из темноты голос заставил его вздрогнуть.

Напрягая зрение, Васька окинул взглядом темницу. У противоположной стены темнели очертания чьей-то фигуры.

– Будь здрав! – ответил Васька.

– Кто ты? – спросил неизвестный.

– А ты кто? – задиристо переспросил юноша.

– Чувствуется, что ты не любитель разговаривать! Будь, по-твоему.

В темнице наступила тишина. Но не надолго. Вскоре к ним добавили еще одного узника. Им оказался Андрей. Васька увидел, что спускается он не пустой. В свободной руке княжич что-то держал.

– Васька! – обрадовался юноша, нащупав рукой друга. – Вот мы и вместе!

Друзья обнялись.

– Присаживайся! Что там наверху? – спросил Васька друга.

– Ничего хорошего. Женщины плачут! Арина Евдокимовна, чуть всю бороду Лыкову не выдергала, узнав, зачем он пришел с караулом!

– Да понятно! Я тоже с ним сцепился! А что у тебя в котомке?

– Чистая рубаха да твой зипун. Ксюшка передала! Еще еда. Хлеб, яйца, вареная курица, баклажка с квасом! Это от Арины Евдокимовны! Переодевайся, да пообедаем! Я ведь с утра не ел!

– Я тоже! – согласился Васька.

Пока Василий переодевался, Андрей, расстелил на участке пола, освещаемом проникающим через лаз дневным светом, скатерку, предусмотрительно положенную в котомку Ариной Евдокимовной и разложил на ней не хитрые домашние яства.

– Эй, ты! Как тебя зовут? Присаживайся к нам! – предложил незнакомцу Скурыдин.

– Зовуткой меня зовут! – обиженно отозвался узник, но все же подполз на коленях к скатерке. Глазами, привыкшими к темноте, друзья разглядели заросшего, худого, но жилистого и прямо держащегося человека.

– Угощайся, Зовутка! – еще раз предложил Васька.

Прошептав молитву, неизвестный с голодной яростью набросился на свой кусок курицы. Друзья не успели съесть и половины своей доли курицы, а незнакомец, обсосав косточки, уже проглотил два яйца, запив их квасом!

– Давно не ел? – спросил его Скурыдин.

– Ну почему же? Правда, хлеб с квасом и то не досыта, едой не назовешь!

– Значит ты не нашенский? Раз некому о тебе позаботиться?

– А ты догадливый! Не вашенский!

– Ну, так расскажи, кто ты? Откуда родом? За что сюда попал?

– Ладно! Быть, по-твоему, парень! За угощение все расскажу! – пошутил незнакомец.

– Родом я из Мурома. Родился в семье боярского сына. Был я у своих родителей один, приступил к рассказу незнакомец.

– Так Бог решил! – сделав паузу, продолжил он. – Жили не богато, не бедно. Пока черт нашего государя на опричнину не надоумил. Батюшка мой естественно в опричную тысячу не попал. Да и сам бы не пошел! Выселили нас в Пермскую волость, на земли худые. А тут еще мор за грехи наши по Русской земле пошел. Матушка и батюшка мои, один за другим Богу душу отдали. Может это даже к лучшему! Не видели, что потом за этим наступило! Голод начался. Люди не то, что собак, кошек, крыс и мышей ели, человечиной питались! В те годы, в Астрахани, на Волге, говорят получше было. Река рыбой кормила. Вот и подался я туда. Пристал к хорошим людям, с Дона. Жили они рыбной ловлей, торговлей и разбоем не гнушались. Обычно нападали на суда персидских купцов. И наших не пропускали. Не станет ждать какой-нибудь купчишка, когда суда караваном, под охраной стрельцов пойдут, отправится в самостоятельное плавание, а мы тут как тут. На челнах наперерез. Приставай дядя к берегу! Продуваним добычу за несколько дней и опять, в пещерах Жигулевских гор караулим одинокое суденышко.

Ходили мы и на турецкие, персидские, крымские земли. Город Азов брали! Сколько раз султан турецкий, шах персидский, хан крымский требовали от нашего государя наказать казаков за походы в их земли и с Дона изгнать. Иоанн Васильевич, конечно, нахмурится, отпишет им, что, мол, не мои эти люди, и мне не подчиняются. А сам прикажет своим боярам, чтобы припасами да зельем нам помогали. Как ни как, казаки подмога христианам от басурман.

А за караваны приходилось головой отвечать. Присылал царь своих воевод с войском на Волгу и Дон. Тех казаков, что не успевали убежать или укрыться ловили и тут же вешали. Но всех не переловишь! На Руси не все караси, есть и ерши! Меня, и друга моего, Ивана Кольцо(42), несколько раз, не поймав, к лютой смерти приговаривали. Его, и тех, кто с атаманом Ермаком Тимофеевичем в Сибирь пошел, государь за приобретение Царства Сибирского прошлым летом помиловал и подарками отблагодарил. Как я сейчас жалею, что четыре года назад, отказался на службу к купцам Строгановым пойти. Ведь упрашивал меня Иван. Теперь вот вместо чести и подарков, отвезут меня в Москву, выведут на “пожар”(43), и покатится моя бедная головушка при всем честном народе с плахи на помост!

Казак замолчал. Наступила тишина.

– А как же ты у нас оказался казак? – поинтересовался Скурыдин.

– Дела сердечные! – тяжело вздохнув, ответил незнакомец. – Зазноба у меня здесь, дочь местного мельника. Что я ей не дарил: сережки и перстни золотые с бирюзой, лаликами(44) и яхонтами(45), жемчуга бурмышские(46), ткани персидские, камки(47) китайские, ширинки тафтяные, все напрасно. Одно говорит, пойду за тебя замуж, только если бросишь свое разбойное “ремесло”! Подглядел кто-то, что я у мельника заночевал и сдал меня губному старосте! Я все рассказал. Думаю теперь твоя очередь!

Скурыдин решив, что казаку можно довериться, рассказал об их с Андреем злоключениях.

– Ну и дела! – присвистнул казак, выслушав Скурыдина. – Сплошная загадка! Может, твой друг что-то не договаривает?

– Я ничего не скрываю! О том, что помню, все рассказал! – обиженно отозвался Андрей.

Незнакомец задумался.

– Да! – покряхтев, произнес он, наконец. – Не завидное у вас ребята положение! В любом случае повезут в Москву. Если приставы настоящие, один из вас, – он рукой показал на Ваську, – вместе со мной взойдет на лобное место, а второму за первую татьбу без душегубства, отрежут левое ухо, закуют в кандалы и на три года в тюрьму заточат.

– Если это мнимые приставы, ты, – он показал на княжича, – не доедешь до Москвы. За одно могут убрать и твоего друга. Кто-то могущественный, пока безуспешно, пытается убить тебя.

Друзья молча переглянулись. Они поняли ход мыслей казака. Мрачные перспективы так заставили их уйти в себя, что они почти перестали разговаривать между собой. Молчал и казак.

Васькину сестру и Арину Евдокимовну, которые через караульных передавали еду друзьям, к ним не пропускали. Два раза в день, караульные выводили их по одному из ямы для справления нужды, но с узниками не разговаривали. Лишь однажды, оказавшийся рядом начальник караула Василий Иванов, с сожалением сказал Ваське:

– Видел я на морозильнике приставов, которых ты отделал. Мастерски! Жаль, что защитником земли Русской тебе уже не быть!

Поэтому о том, что делалось в городе, они не знали. Прошли три долгих дня и ночи. Узники почти не разговаривали между собой. Иногда, казак заводил в полголоса одну и ту же песню степной вольницы:

Ой, ты, степь широкая,

Степь раздольная,

Широко ты, матушка,

Протянулася.

Ой, да не степной орел

Подымается,

Ой, да то донской казак

Разгуляется.

Ой, да не летай, орел,

Низко по земле,

Ой, да не гуляй, казак,

Близко к берегу!

Спев “Ой”, казак горестно вздыхал, делая паузу перед продолжением. Андрей с Васькой подпевали ему.

На четвертую ночь, Скурыдин проснулся от толчков в грудь и назойливого шепота:

– Проснись парень!

Узнав голос казака, Василий, зевая, спросил его:

– Что тебе надо?

– Разговор есть! – ответил казак.

– Дня что ли не хватает? – зло огрызнулся Скурыдин, недовольный тем, что его оторвали от сна.

– Хватает! – согласился казак. – Только днем и у стен есть уши! Послушай меня!

Скурыдин поднялся с соломы и сел, прислонившись к стене.

– Я тут немножко к тебе и твоему другу присмотрелся! – начал издалека казак. – Ребята, судя по тому, что вы натворили, неплохие. Особенно мне понравилось, что не жадные. Со мной посылками с воли делились! Жаль мне вас, молодцов, на погибель бросать! Решил я вам помочь!

И казак рассказал Ваське, что его друзья на завтра планируют побег из тюрьмы. Днем, когда ворота в башнях будут открыты для прохода, они под видом жителей городка проникнут на территорию острога, где, укроются до наступления темноты в одном из помещений казенной житницы. Ночью, открыв замки на двери тюрьмы и решетчатом настиле, они освободят узников.

– А если на них наткнется караульный стрелец? – засомневался Васька.

– Его заранее обезоружат, свяжут и заткнут рот кляпом, чтобы не кричал!

– Тогда где они возьмут ключи от тюрьмы?

– Все продумано! Стрелец, которого свяжут для вида, наш человек. Он уже передал моим товарищам слепки ключей!

– Пусть будет так! – соглашался Васька. – Только как мы из острога выберемся? Ворота закрыты. На стенах караульные стоят! Всех не купите, и не свяжите!

– Это и не нужно! Стена, которая выходит к Дону, не охраняется!

– Ну и что толку? Там же отвесный берег высотой три сажени и две сажени стена острога. Если прыгать, ноги переломаешь! На веревке спускаться, караульные увидят!

– И это учтено! Завтра вечером, в том месте под берегом, крестьяне опрокинут две копны сена. Жить захочешь, прыгнешь!

– А куда потом!

– Можете со мной, сначала в Пермскую землю, на реку Чусовую. Там Кольцо по государевой грамоте охотников набирает, а потом в Сибирь, на помощь Ермаку Тимофеевичу. Государь за это, вам вашу вину простит!

– Мы ни в чем не виноваты! – вспылил Скурыдин. – Не настоящие это приставы!

– Верю! Но другого пути у тебя и твоего друга нет!

– Согласен! – решился Скурыдин. – Сейчас спрошу у Андрея.

Васька протянул руку, чтобы разбудить друга, но тот отвел ее в сторону:

– Я не сплю! Возьмите меня с собой!

– Берем и тебя! Поклянитесь мне оба, что будете молчать, если побег не удастся, и вас схватят! – потребовал казак.

– Клянемся! – почти в один голос, ответили друзья.

Следующий день прошел в томительном ожидании. Долго не наступала ночь. Наконец стемнело. Наверху разбушевалась непогода. Трещали под напором ветра балки на крыше, стучали по тесу крупные капли дождя, гремел гром. Погода, в которую “хороший хозяин собаки на двор не выпустит”! А трое в яме, радовались ей. Где-то около полуночи, когда еще не кричали первые петухи, узники услышали звук открываемого замка. Еще через какое-то время заскрипели петли двери тюрьмы, а затем и решетчатого настила. Опускаемая вниз лестница, чуть было не приземлилась на голову княжича.

– Степан! – послышался сверху незнакомый голос. – Поднимайся!

Казак, которого, оказывается, звали Степаном, полез вверх. Друзья стояли внизу, переживая за то, что их могут не взять с собой и оставить навсегда здесь в этой затхлой, сырой темнице.

– Следующий! – опять услышали они приглушенный незнакомый голос. Василий с Андреем один за другим поднялись наверх.

Разглядеть двоих спасителей им не удалось. Они были заняты связыванием караульного. Аккуратно уложив стрельца на пол и поинтересовавшись, не мешает ли ему кляп, участники побега покинули тюрьму.

Укрываясь за стенами находящихся на территории острога построек, в свете вспышек молний, беглецы незамеченные добежали до восточной стены острога. По шаткой лестнице поднялись на крепостную стену. Заглянув за стену, один из спасителей, очевидно старший, определил место для прыжков вниз.

– Наверное, первый я! – решил Степан. Перекрестившись, он дождался, когда погаснет вспышка очередной молнии, и шагнул за частокол зубцов бревен. Тот, который указал место для прыжков, посмотрел вниз. Довольный результатом, он подал команду:

– Следующий!

– Может мы вдвоем? – спросил Василий, желая поддержать Андрея.

– Нет! – воспротивился казак. – Покалечите друг друга.

– Да не переживай ты за меня! – успокоил княжич друга и решительно шагнул в темную пропасть.

Васька не успел опомниться, как последовала и его очередь. Приземление было настолько мягким, что Скурыдин даже не почувствовал удара о землю. Дождавшись последнего, беглецы, по мосту перешли Дон. Здесь их ожидал всадник с тройкой лошадей.

– На вас не рассчитывали, – пояснил старший друзьям. – Подсядете к кому-нибудь из нас!

Проехав где-то около двух верст, конники свернули с дороги в лес. Еще через версту, плутая за старшим, по одному ему ведомым тропинкам, выехали на поляну, на которой стояла скособоченная, покрытая мхом изба. На вид необитаемая изба была жилой, потому, что над ее полуразрушенной трубой, курился дымок.

– Здесь отогреемся и переждем погоню! – пояснил, изрядно промокшим и замерзшим спутникам, старший.

В крепости пропажу обнаружили с третьими петухами. Стрельца развязали, долго допрашивали, сначала начальник караула, а потом, разбуженный воевода. Стрелец ничего не видел. С его слов, разбойники ударили его по голове чем-то тяжелым, и он потерял сознание. Это подтверждал стрелецкий колпак, насквозь пропитанный кровью (откуда всем знать, что кровь-то петушиная!).

– Чувствовал я, что этот княжич, стреляный воробей! Степка Жадов месяц сидел и никуда не убегал, а этот за пять дней побег организовал! – поверив караульному, сообщил стрельцам, Вельяминов.

Ради святого дела он не пожалел пустить по следу беглецов своих собственных собак-ищеек, говорят выведенных фрягами. Вооруженные конные разъезды местных помещиков были направлены для поимки сбежавших узников. Но дождь смыл все следы, и собаки не смогли взять след. Беглецов все равно бы поймали. Но помешал татарский чамбул, пограбивший Ряжские земли. Помещиков, собранных для поиска беглецов, пришлось послать вдогон ему, чтобы отбить полон и награбленное. Отдышавшемуся после этих бурных событий воеводе Якову Вельяминову, успевшему отписать о событиях в Донкове в Разбойный приказ, оставалось ждать только одного, царской опалы.

Прошло две недели. Вельяминов уже свыкся с мыслью о наказании, как в октябрьскую распутицу, гонец из Москвы, привез ответ, из Разбойного приказа, подлинную грамоту государя, с приписью дьяка Андрея Щелкалова. В грамотке было отписано, воеводе Вельяминову, дурьей башке, что он не тем, чем надо занимается. Приставов в Донков никто не посылал и он, Вельяминов, принял разбойников, за государевых людей. Государь требовал, беглецам сыск устроить и людишек, что им помогали выявить, чтобы каждого по закону наказать. Боярского сына Скурыдина Ваську, за то, что самоуправно разбойников жизни лишил, простить, а за побег из тюрьмы наказать, бить кнутом и отпустить на поруки. Самозванца, выдающего себя за покойного княжича Андрея Бежецкого, если за ним других татинных дел нет, бить кнутом и в холопство на казенные соляные варницы сослать. Степку Жадова, виновного в душегубстве, в Москву, под усиленной охраной отослать.

В тот же день приказал воевода схватить стрельца, которого будто бы злодеи связали. Чтобы он под пыткой всю правду рассказал. Только не нашли стрельца. Сказывают, уехал к дядьке в гости в город Тулу, да так и не вернулся.

Все донковские хозяйки, вздохнули с облегчением, когда по приказанию воеводы, лжеприставов, пролежавших для опознания на леднике, почти месяц, похоронили по православному обряду. Какой нормальный человек, будет хранить припасы, на леднике, рядом с мертвяками?

А Василий с Андреем, как сквозь землю провалились. Да мало ли что, ушли в степь, да сгинули! Наверное, весь Донков считал, что их уже на этом свете нет. Кроме двух человек, Ксюшки и Арины Евдокимовны. Они верили, что несмотря ни на что, друзья живы и молились за них!

Глава VII. В Крыму.

По пыльной дороге, пробитой конскими копытами в высохшей колючей траве покрывающей бескрайнюю степь, огромной змеей, растянувшейся на версту, медленно перемещалась живая масса, состоящая из людей и животных. Впереди ее, на дорогих скакунах арабской и турецкой пород, блистая сталью черненой брони, ехала знать. Их сопровождали, покачиваясь в седлах невысоких татарских лошадок, соблюдая неровный строй колонны по четыре, сотни две, черных от солнца и грязи, вооруженных всадников. За ними скрипел не смазанными колесами обоз, состоящий из доверху набитых награбленным добром арб, запряженных волами и верблюдами. За обозом погонщики гнали табун запасных лошадей, скот и гурты овец. Еще дальше, свирепые конники, подбадривая отстающих ударами нагаек, объезжали разделенную надвое, толпу еле бредущих по дороге, оборванных, изнуренных голодом и жаждой, со следами побоев, пленников. В первой из них, охраняемой большим числом всадников, шли полураздетые взрослые мужчины. За ними женщины, многие также в исподнем. Некоторые с грудными детьми. В отличие от кажущихся безучастными к окружающему взглядам мужчин, их лица выражали горе и страдание. За женщинами ехало несколько верховых с поклажей, притороченными к седлам большими плетеными корзинами с крышками, из которых можно было услышать детский плач или увидеть через прутья кудрявую белокурую головку ребенка лет 5-6. Шум от топота сотен ног, мычания скота, рева верблюдов, ржания лошадей и свиста нагаек иногда прорывал плач какой-нибудь отчаявшейся полонянки, поддержанный остальными женщинами и переходящий, в жуткий звериный вой. Для конвоиров, которые, смеясь, продолжали переговариваться на своем языке, женский плач служил своеобразным сигналом для усмирения предполагаемой активности мужской половины несчастных. Плети нагаек в это время, почти не прекращая, гуляли по их спинам.

Всадник из головы колонны, что-то сказав едущим за ним воинам, выехал из строя на обочину, в покрытый пылью ковыль. Здесь он остановился, пропуская живой поток мимо себя.

“Немногие возвращаются домой! – думал Асан – мурза, окидывая взглядом поредевшие ряды своих воинов. – Да и ясырь не так велик. Человек шестьсот. Не так вынослив этот двуногий говорящий скот. Треть из них полегла на обочинах дороги в страну истинной веры!”.

Проводив взглядом женскую часть ясыря, мурза смягчился: “Осталась неделя пути! Пора подкармливать ясырь, а то некого будет на продажу выставлять!”

При мысли о женщинах, приятная судорога прошла по телу старого развратника. Двоих из них, молодых, белокурых и ангелоподобных, он уже распорядился везти в крытой кибитке. Мурза приказал своим нукерам утаить девочек от ханского евнуха, который встретит их на Перекопе, чтобы из всей добычи отобрать десятую часть самых красивых пленниц для гарема хана. “Счастлив тот, кто в неге ласк наложниц забудется от груза воспоминаний страшных конных атак и рукопашных схваток! – продолжал философствовать мурза. – Жаль, что земные наслаждения недоступны тем, кто пал в битве с неверными! Но в раю, они, наверное, уже сейчас блаженствуют в объятьях луноподобных гурий!”.

Мурза как всегда даже в мыслях лукавил. Он прекрасно знал, что не на райские кущи глядят сейчас за рекой Быстрой Сосной пустые глазницы их черных, еще не выбеленных солнцем черепов, а на колючий сухой чертополох. Не девы прекрасные ласкают их плоть, а ненасытные птицы-вороны острыми клювами отдирают ее от костей.

Ровно месяц назад они, тогда еще живые, по подъемному мосту перекопской крепости выехали в бескрайнюю Дешт-и-Кипчак(48). Это был беш-баш, грабительский набег на украину Руси, затеянный им, Асан-мурзой. В этом году, хан, умиротворенный богатыми дарами литовского государя и поминками московского, наслаждался негой среди жен и наложниц своего гарема. Распущенное войско было сыто. Оно пожинало плоды прошлогоднего набега на Литву. Поэтому мурзе, удалось собрать немногих, двести воинов своего юрта и четыреста ногаев. Таких же, как он, хищных и ненасытных. Незаметно для русских сторожей и станиц, передвигаясь по ночам, днем скрываясь в логах и балках, глухих лесах, они проникли на территорию российского пограничья, в ряжские земли, где занялись грабежом и охотой на людей. Разделившись на небольшие отряды, ночью, они окружали отдаленные селения и поджигали их. Спасаясь от огня, полуголые, охваченные паникой селяне выбегали из своих жилищ. Визжа и улюкая, похожие на чертей в своей одежде, вывернутых наружу медвежьих или овечьих шкурах, нападающие с арканами и чембурами, набрасывались на них. Пощады не было ни кому. Сопротивляющихся и неспособных идти пленников тут же убивали, предварительно мучая жертву. Беременным, они по-старинному своему обычаю, вспарывали животы и живьем вытаскивали находящийся внутри плод.

Всего неделю удалось им пограбить русские земли. А потом пришлось уносить ноги от преследующих их регулярных войск. К месту сбора, прибыла только треть участвовавших в набеге воинов. Остальных, в основном ногаев, погубила жадность. Увлекшиеся грабежом татары не заметили, как были окружены дворянской конницей. В жестоком бою они все до единого полегли. Но задержали русских, дав возможность хитрому и опытному Асан-мурзе, с полоном и своими воинами уйти в степь.

Думы мурзы прервали крики людей. Что-то происходило возле мужской группы полона. Мурза, стегнув коня плеткой, направился к ней. Колонна стояла. Всадник – конвоир, крутясь на коне вокруг стоящего на обочине дороги высокого, светловолосого, крепко

сложенного пленного, осыпал его градом ударов нагайки, пытаясь заставить вернуться в колонну. После каждого удара на рубахе пленного проступал кровавый след плети, но он продолжал стоять на месте. Будь ясырь, велик, конвоир, не раздумывая, зарубил бы непокорного русского, но Асан-мурза, думая об убытках, заранее предупредил своих людей о том, что только он вправе распоряжаться жизнью пленных.

Подъехав ближе, мурза увидел, что пленник совсем еще молод. Мужество, с которым переносил удары юноша, поразило жестокое и черствое сердце старого татарина. Жестом он остановил очередной замах руки конвоира.

– Что ты хочешь, пленник? Живота или смерти? – спросил он у него по-русски.

– Смерти! – презрительно посмотрев на мурзу, еле слышно произнес юноша, распухшими от жажды губами.

– Ты заслужил ее! – великодушно разрешил Асан-мурза, дав конвоиру команду, – Едигей! Отправь неверного к его Богу!

Сильные духом и крепкие телом непокорные мужчины всегда были проблемой для владельцев полона. Поэтому не многие из них доходили до места назначения, рынка рабов в Крыму. Как правило, их вырезали еще в начале пути.

Едигей, тщедушный, скуластый татарин, в полысевшей лисьей шапке и одетом на голое тело, мехом наружу овчинном тулупе, не торопясь, вытащил из ножен кривую и длинную татарскую саблю. Толпа пленных замерла в смертельном ужасе. Внезапно, расталкивая, пытавшихся удержать его, из толпы, под ноги коня мурзы, выкатился человек и, встав на колени, поклонился мурзе. Им оказался юноша, тонкий и хрупкий.

– Господин! Он не ведает, что творит! Дозволь, я поговорю с ним, и он станет тихим и покорным. Он не простого рода! За него тебе заплатят большой выкуп! Пощади его! – произнес юноша. Несмотря на унизительную позу, черты лица юноши были исполнены изящества и благородства, вызывая уважение и доверие к нему.

– Назови свое имя! – не поверил мурза.

– Князь Андрей Бежецкий! – став в полный рост, с гордостью назвал себя юноша.

Мурза молчал, раздумывая над предложением пленника. Он не привык отменять свои решения. Но чувство выгоды перебороло его. Глупо превращать в прах большие деньги!

– Слышал о таком князе! – наконец решился Асан-мурза. – Забирай своего друга. Но учти, если ты лжешь, тебе не сносить головы!

Скурыдин безучастно стоял в стороне. Он был не в себе. Андрею стоило больших трудов, заставить Ваську вернуться в колонну.

– Васька! Пойдем! Нельзя тебе умирать! – уговаривал он, пытаясь стащить с места стоящего, неподвижно, как вкопанный в землю столб, друга. Мурза, наблюдая, за безуспешными попытками Андрея, уже подумывал над тем, чтобы изменить свое решение, как что-то перевернулось в душе Васьки. Самоотверженная ложь друга заставила его изменить свое решение. Скупая слеза скользнула по его щеке:

– Прости Андрей! Конечно, нельзя! – наконец произнес он. Поддерживая друг друга, они вернулись в колонну пленных.

– Зачем ты солгал? – спросил Васька, как только колонна двинулась. – Я рядовой воин! Рано или поздно татары узнают об обмане. Мурза не простит тебе этого!

– Зато ты жив! Что-нибудь придумаем! – улыбаясь, отвечал ему княжич. – У нас еще будет время!

Бредя в толпе, Скурыдин с уважением смотрел на идущего рядом друга. Ему было стыдно за себя. Хрупкий Андрей не сломался и выстоял. А он, крепкий и сильный, опустил руки и раскис! С самого того дня, когда они оказались в лапах этих хищников. Кто из них, мог знать, что избушка, в которой они нашли приют, давно находится под наблюдением татарских разведчиков. Наверное, все бы обошлось, и татары не решились напасть на вооруженных казаков. Но те, перед уходом в войско Ермака, решили на несколько дней отлучиться. Одни, проститься с друзьями и погулять напоследок, другие перепрятать свои сокровища. Друзьям путь в Донков был заказан. Их там искали. Поэтому они остались в избушке одни. Этим и воспользовались татары. Ночью они подожгли избушку, и схватили одурманенных дымом друзей. Скурыдин был вне себя от ярости, но инстинкт самосохранения обостренный страхом смерти, принуждал его брести в этой толпе, направляемой ударами нагаек, все больше удаляя от родных мест. Постепенно, безысходность положения, притупила чувства и он, устав от скотского существования, решил умереть. Юноша был не первым, кто принял такое решение. Неделю назад, один из них бросился с голыми руками на конвоира, но обессиленный от полуголодного существования, был легко отброшен им в сторону и хладнокровно зарублен саблей на глазах у всех. Теперь же, вспоминая, как бесстрашно вел себя княжич, спасая его, Скурыдин пришел к выводу, что как человек, несмотря на весь ужас положения, он должен надеяться на лучшее и бороться за это до последнего вздоха.