Текст книги "Русская военно-промышленная политика 1914—1917"

Автор книги: Владимир Поликарпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

В то же время Фарфоровый завод отклонил предложение поставлять стекло для аппаратов оптического телеграфирования. По разъяснению Кабинета от 14 января 1916 г., такое стекло «по исследовании оказалось обыкновенным зеркальным, которое императорским стеклянным заводом не изготовляется. Вследствие этого заказ… дан быть не может». Учитывалось, очевидно, что оборудование завода специальными бельгийскими печами-машинами потребовало бы больших средств, как и приобретение патента{488}.^[117]

16 января Поливанов сообщил Волкову, что «определить точно потребность… на 10 лет не представляется возможным. В настоящее время для состоящих в ведении ГАУ оптических заводов требуется ежемесячно 35 пудов… то есть 420 пудов в год» – 4200 пудов на 10 лет. «Следует полагать, что эта потребность не уменьшится в течение предстоящих 10 лет, а увеличится, но в какой мере – это зависит от причин, которые нельзя теперь предусмотреть». Морское ведомство тратило 250 пудов в год. Таким образом, совокупно армия и флот могли взять до 670 пудов в год{489}.

5 февраля 1916 г. Совет министров постановил дать Фарфоровому заводу «гарантии в обеспечении казенными заказами»{490}. На этом заседании Совета министров Поливанов указал ежегодную гарантированную для Фарфорового завода потребность военного ведомства в оптическом стекле 420 пудов.

Тем временем артиллеристы взвешивали сравнительные преимущества создания еще одного, частного либо казенного, завода оптического стекла. Выяснилась возможность быстро построить свое предприятие, воспользовавшись пустующим винным складом с прилегающей городской территорией в г. Изюме Харьковской губернии. В таком случае ГАУ «явится полным хозяином предприятия, чего не будет при выдаче субсидии частному заводу, и будет иметь возможность устанавливать производство любого сорта нужного стекла и нормировать цену продукта» при закупках у частных поставщиков. «Опыт войны ясно показал, – утверждал Маниковский, – что только казенные заводы могли быстро смобилизоваться и своевременно начать поставки». Близость к Харькову позволяла пользоваться научным содействием местной профессуры и технических специалистов, лабораториями высших учебных заведений, не ожидая пуска собственной лаборатории, а если бы потребовалось, то ГАУ с таким же успехом, как и Кабинет, могло получить содействие фирмы «Чане». Принималось во внимание также наличие местных материалов: угля, глины и песка.

19 февраля 1916 г. Маниковский доложил Поливанову, что нужно строить собственный завод ведомства, так как мощности Фарфорового завода, «даже при полной успешности работы», не хватит. «При существующем оборудовании Фарфоровый завод, по имеющимся сведениям, мог бы выплавить около 38 пудов годного стекла в месяц», но «потребность только одних секвестрованных заводов Герца и Цейса составляет 35 пудов», всего же артиллерийскому ведомству требуется ПО пудов; на исполнение морских заказов – еще 21 пуд; всего в месяц, таким образом, – 131 пуд; если Фарфоровый завод и даст 38, то «93 пуда оптического стекла в месяц все-таки нужно получать из-за границы». К этому добавлялось изготовление зеркального стекла, от чего отказался Кабинет. В настоящее время, докладывал Маниковский, «по почину артиллерийского ведомства производятся уже попытки к установлению шлифовки прожекторных зеркал у нас»; в случае успеха «явится новая потребность в зеркальном стекле… около 100 пудов в месяц».

«Постройка казенного завода… является желательной», – поддержал ГАУ Лукомский. Иначе отозвался министр, предчувствовавший скорую опалу и встревоженный угрозой столкновения с Кабинетом. «Мы только что заявили, что потребность в количестве стекла вполне определить нельзя, – гласила резолюция Поливанова от 20 февраля, – и потому показали таковую для Фарфорового завода в очень скромной цифре, а теперь становимся на путь постройки своего завода. Я не сторонник казенного хозяйства в тех его отраслях, которые могут изготовляться частной промышленностью, а потому предпочитаю обосноваться на Фарфоровом заводе и на предложении Мальцовских заводов»{491}.

Лукомский должен был признать, что Поливанов правильно указывает на «непонятную разницу в расчетах ГАУ»: оно «на протяжении незначительного времени» заявило сначала 35 пудов (в декабре), а затем 110 пудов (в феврале). Неудивительно, что военному министру было «более чем неудобно» выставлять подобное обоснование постройки нового завода, да еще оспариваемое Кабинетом. Фарфоровый завод, если б ГАУ сразу назвало большую цифру, в большем размере устраивал бы свое производство. Маниковскому 23 февраля было предписано «срочно выяснить точную потребность» и объяснить расхождение цифр, узнать, может ли Фарфоровый завод развиться насколько требуется, и, получше разобравшись с условиями завода Игнатьева в Гусе-Хрустальном, сделать доклад заново{492}.^{[118] ГАУ, оправдываясь, представило справку: в делах имеется «бумага из Кабинета Е.И.В., что завод может варить в месяц до 400 пудов стеклянной массы, из которой может получиться годного стекла, по примеру заграничных заводов, около 10%, то есть 40 пудов». Переделанный доклад Маниковского Поливанов снабдил резолюцией «Согласен»{493}.[119]}

С конца марта 1916 г. на Фарфоровом заводе действовали нефтяные «печи проф. Грума»; в конечном счете именно в этих печах, а не в английских газовых, главным образом производились плавки, даже по технологии фирмы «Чане»{494}. (Тем временем в Артиллерийском комитете заканчивалось составление проекта собственного завода ГАУ.){495}^{,[120]Кабинет рассчитывал, что в апреле – июне выплавка годного стекла постепенно дойдет до 50–60 пудов в месяц, а «с пуском мастерских, сооружаемых по плану фирмы «Чане», достигнет, начиная с октября с. г., 130–160 пудов» (около 1800 пудов в год) – если «в течение постройки печей не будет задержек в материалах и в железных частях конструкции в смысле их приобретения и доставки»{496}.}

4 апреля Волков, раздосадованный скептическими оценками перспектив Фарфорового завода, встретился с Маниковским и выразил недовольство, а на следующий день прислал и письмо с указанием на то, что сообщенные Маниковским в докладе Военному совету сведения о неспособности завода выплавлять более 38 пудов годного стекла в месяц, а также о недостатке свободного места для дальнейшего развития производства «противоречат действительному положению дела». «Выплавка годного оптического стекла в апреле, мае и июне с. г. будет постепенно возрастать, – писал Волков. – …В июле, августе и сентябре будет получаться около 50–60 пудов в месяц, а начиная с октября и далее – около 130–160 пудов в месяц». Ничто не помешает и дополнительному расширению, тем более что прилегающие земли также принадлежат Кабинету{497}.^[121]

Маниковский ответил Волкову 14 апреля примирительным письмом, призывая к сотрудничеству ведомств. Работы по артиллерийским заказам много, заверял он, ее «как для Фарфорового, так и для Изюмских заводов будет более чем достаточно, не говоря уже о применении оптического стекла в частной промышленности, а также и о необходимости изготовления зеркал для прожекторов». Но возможность расширения Фарфорового завода Маниковский вновь оспорил, имея в виду «необеспеченность Петрограда в стратегическом отношении» и сославшись на общий запрет на учреждение новых производств в столице, объявленный 26 февраля 1916 г.{498} (постановления в этом смысле Николай II утвердил еще 8 декабря 1915 г.).

В мае 1916 г. на Фарфоровом заводе состоялся «первый выпуск русского оптического стекла»{499}. «Чуда» не произошло. Вопреки ожиданиям, вместо ежемесячных 50 пудов завод дал 25 фунтов, стекла («то есть почти в 100 раз меньше предположенной выше подачи до 2400 фунтов в 1 месяц»), и ГАУ жаловалось, что «из-за недостатка оптического стекла начинает уже задерживаться выход биноклей и стереотруб с нашего завода» (бывш. Цейса и Герца){500}. В июне выпуск достиг 14,4 пуда (в начале 1917 г. 30 пудов), но Рождественский называл и другой показатель – 8,8 пуда за восемь плавок в июне 1916 г. Он и такой результат расценивал как «фантастический» и пояснял, что еще «вопрос в том, какое стекло считать годным». Отмечались «большие колебания оптических данных каждого сорта стекла»^[122].

В этом вопросе отчетные сведения Фарфорового завода основывались на «принципиальной неправильности в постановке отбора годного стекла». При строгой оценке «вряд ли из 8,8 пуда “годного” стекла оказался бы 1 фунт действительно годного». Но по сравнению с тем, что поступало в Россию из США (в биноклях), оно все же было «несравненно лучше» (заказываемое в США стекло поступало «неудовлетворительного качества и по тройной цене»{501}). Оптико-механические мастерские Обуховского завода и завода ГАУ (бывш. Цейса – Герца) не браковали лишь четверть «годного» стекла, но, по мнению Рождественского, мера их придирчивости зависела от того, сколько они сами успевали приготовить металлических частей для сборки инструмента{502}. Обращает на себя внимание и тот факт, что, как выяснилось в мае 1917 г., Фарфоровый завод не только делал попытки изготовлять собственное оптическое стекло, но и давал «прямые заказы» фирме «Чане» – негласно, минуя Русский правительственный комитет в Лондоне, централизовавший заказы за границей, оплачиваемые на английские кредиты{503}. Одновременно правительственная печать распространяла сообщения о том, что «оптические стекла, впервые приготовленные в России» по своему совершенству «почти вне всякой конкуренции со стороны соответственных отраслей иностранного производства». Упоминание о помощи английских специалистов сопровождалось оценкой «затрат по организации всего данного дела» в 2,5 млн. руб.{504}

В ГАУ о действительном положении дел в кабинетском заводе хорошо знали благодаря тому, что там сотрудничал проф. Жуковский. Как свидетельствовал А.Г. Гагарин, он «держит артиллерийское ведомство в курсе хода работ на Императорском фарфоровом заводе». Но эта его роль не могла оставаться тайной, и еще 3 декабря 1915 г. Волков сообщил Маниковскому, что полагает возможным обойтись без дальнейшего участия Жуковского в изготовлении оптического стекла. А когда Гагарин, чтобы спасти положение, предложил Маниковскому «ходатайствовать о назначении теперь же проф. Жуковского на должность приемщика на этом заводе», то Волков поспешил до решения этого вопроса в ГАУ передать через Гагарина, что «не соглашается на назначение приемщика». Запрошенный по этому делу Лойко посоветовал не настаивать, потому что «в случае назначения приемщика от артиллерийского ведомства опасаюсь, чтобы секвестрованные оптические заводы (Цейса – Герца, управляемые Лойко. – В. П.) не были бы поставлены в худшие условия по снабжению стеклом, чем оптический завод морского ведомства», который своего приемщика не назначает. «Ввиду недостатка в стекле придется часто довольствоваться» стеклом Фарфорового завода, «хотя бы и не вполне удовлетворительного качества», и, введя приемку, не будет возможности выдерживать определенные, бесспорные требования к качеству{505}.

Видя затруднения кабинетского завода, ГАУ 15 апреля 1916 г. внесло в Военный совет доклад об устройстве собственного завода производительностью до 1000 пудов стекла в год. При годовой потребности военного ведомства в 1300 пудов предполагалось, что 420 пудов даст Фарфоровый завод. Военный совет 21 апреля дал согласие и обязал ГАУ немедленно по образовании строительной комиссии приступить к сооружению; постановление получило санкцию царя 8 мая 1916 г.{506}

24 мая дело о соответствующем ассигновании рассматривалось в Совете министров, где Волков добивался преимущественных заказов Фарфоровому заводу, указывая на то, что его «производительность… не ограничивается теми 420 пудами, которыми бывший военный министр [Поливанов] определил в заседании Совета министров 5 февраля 1916 г. ежегодную потребность». Когда понадобится больше, то мощность Фарфорового завода можно «легко», «с самым ограниченным добавочным оборудованием» развить до 1200 пудов ежегодно, «причем не исключена, конечно, возможность дальнейшего усиления производства – во всем объеме заявленной военным ведомством потребности», пусть только укажут, какова же она. Настойчивость Кабинета повлияла на принятое Советом министров решение: считать преждевременной дальнейшую разработку «вопроса о постройке нового казенного стеклянного завода»; Военное министерство должно «предварительно войти в ближайшее с Министерством Императорского двора сношение на предмет выяснения возможности удовлетворения последним всей испытываемой военным ведомством в оптических стеклах потребности»{507}.

Новый военный министр Шуваев на заседании не возражал против такой ликвидации дела, внесенного опальным предшественником, и решение Совета министров оставалось только оформить по всем правилам в виде журнала.

11 июня Канцелярия Военного министерства указала ГАУ, что «впредь до особого со стороны Канцелярии уведомления надлежит воздержаться от какого-либо расходования отпущенной на эту надобность из военного фонда суммы в 100 тысяч рублей»{508}.^{[123] Но в процесс подготовки официального текста журнала Совета министров энергично вмешался Маниковский. Он подал такие «замечания» на проект журнала, что в действительности они сводились к отмене принятого постановления, – как выразился управляющий делами Совета министров И.Н. Лодыженский, «возражения, затрагивающие самое существо состоявшегося в заседании 24 мая решения». В представленной Маниковским в июне записке{509} ГАУ настаивало на создании собственного завода наряду с существующим кабинетским Фарфоровым.}

Помимо того что недопустимо в производстве боевых материалов «базироваться на одном лишь этом [кабинетском] заводе» – он может пострадать от диверсии, пожара, воздушной бомбардировки, перерыва подвоза, забастовок, ГАУ ссылалось еще и на его окраинное местоположение, неудобное в смысле «снабжения его всем необходимым»: завод работает на всем привозном (песок, глина, топливо). Перемещение же такого завода на новое место равносильно постройке его заново. Расширять его нельзя из-за запрета на «дальнейшее во время войны развитие фабрично-заводской промышленности» в Петрограде. «Необходимо, – писал Маниковский, – чтобы заводов было не менее двух и в значительно удаленных районах».

ГАУ стремилось иметь «в одних руках» производство стекла и оптических приборов, то есть, по сути, два завода, поскольку беспрепятственное усовершенствование оптических приборов связано с «непроизводительными расходами и постоянной огромной лабораторной работой», явно невыгодной постороннему производителю. «Такая именно связь стекловаренного и оптического заводов намечена артиллерийским ведомством в г: Изюме, где оба завода предположено расположить на одной территории. У Фарфорового завода подобной связи с нашим оптическим заводом не имеется, и едва ли можно рассчитывать на столь необходимую, но безусловно очень недешево стоящую отзывчивость Фарфорового завода к новым потребностям артиллерии»^[124].

Как заявлял начальник ГАУ, ссылаясь и на свою переписку с Волковым в апреле 1916 г., «оптическое стекло должны изготовлять и Фарфоровый и Изюмский заводы»; «совместная работа этих заводов на почве благородной конкуренции была бы очень полезна для государства. Монополии тут быть не должно»{510}.

Подобная постановка вопроса вредила коммерческим интересам Кабинета; на их защиту встал уже и сам министр двора. Фредерикс запросил Шуваева, будет ли Фарфоровому заводу дана десятилетняя гарантия прибыльных заказов на оптическое стекло; в противном случае «встречается сомнение в целесообразности затрат еще до 1 млн. руб. на установку валового производства стекла на Императорских заводах»{511}.

Для сомнений имелись и другие основания. Стеклозаводчикам было известно, что низший заводской персонал – стекловары, гончары, каменщики – состоит из «людей, имеющих самые фантастические представления о предметах, явлениях и процессах, над которыми… они работают. При всем желании они не могут вполне добросовестно исполнять требования, им совершенно непонятные, кажущиеся им… капризами, “мудрствованием”; от них нельзя добиться точных показаний, сведений… Приложение к практике теоретических знаний почти невозможно при таких условиях, но еще труднее вести систематические наблюдения, производить опыты»{512}. В 1916 г. при содействии министра народного просвещения Игнатьева было учреждено Техническое училище по керамико-стекольному делу, но организационный период училища затянулся по меньшей мере до осени 1917 г. В данном случае подтверждается общее заключение историографии о том, что слабость профессионально-технического образования в империи не позволяла «в полной мере обеспечить возрастающие запросы промышленности» на специалистов, обладающих высоким уровнем технической и практической подготовки, а также о «катастрофическом дефиците специалистов… практически во всех отраслях народного хозяйства»{513}.

На Фарфоровом заводе постройка нового цеха закончилась к осени 1916 г., и к зиме удалось поставить «выпуск этого продукта в небольших количествах», – вспоминал Качалов. Качество стекла, «несмотря на малый выход, было низкое»{514}.^{[125] Морское ведомство в июне запросило завод, сможет ли он дать в два года три тонны стекла для перископов (то есть по 31 пуду в месяц), ГАУ в сентябре 1916 г. интересовалось, удастся ли получить по 50 пудов, хотя бы и не идеального качества. Завод отвечал, что даст доброкачественного стекла не свыше 15–18 пудов в месяц{515}. Но кое-каких результатов завод все же достиг{516}.}

На июнь 1916 г. общая потребность в оптическом стекле составляла около 35 пудов в месяц для казенного оптического завода (бывш. Герц – Цейс) и еще около 75 пудов для частных – «исполняющих или могущих исполнять заказы» ГАУ{517} (в разряд частных предприятий чиновники ГАУ иногда зачисляли и «чужой» – морской – Обуховский завод). Ввоз оптического стекла за 1914 г. достиг 1000 пудов, в 1915 г. – 1560 пудов{518}. Летом 1916 г. продолжались сделки с поставщиками стекла во Франции. Петровский (ГАУ) просил военного агента в Париже «дать дополнительный заказ» заводу «Хенне» (или «Генне», Неппё), несмотря на то что «данными уже заказами на стекло заводам Парра-Мантуа [и] «Чане» наш казенный завод обеспечен вполне». Завод Парра-Мантуа отличался «крайне медленной сдачей стекла», между тем Хенне, получивший весной 1915 г. пробный заказ на 1368 кг стекла (по 228 кг в месяц), как выяснилось, дал стекло «удовлетворительных качеств» и брался изготовить вдвое большее количество{519}.^[126]

8 июля 1916 г., вновь рассмотрев доклад Военного министерства о казенном заводе оптического стекла, Совет министров разрешил строить завод «в полной исчисленной по представлению сумме» (1,2 млн. руб.), 26 октября отпустил еще 4,8 млн. руб. на сооружение оптико-механического завода{520}.

В дальнейшем стоимость обоих оптических заводов в Изюме возросла вдвое. Первоначально предполагалось, что сооружение и оборудование завода оптического стекла (на 1000 пудов в год) займет строительный сезон 1917 г.{521}^,[127]

В итоге установить свое производство оптического стекла в промышленном масштабе в то время не удалось. По заключению ГАУ, в 1917 г. Фарфоровый завод давал стекло «таких сортов и качества и в таком количестве, что увеличить более или менее ощутительно производство биноклей за счет этого стекла… не представляется возможным»{522}. В конце 1917 г. постройка в Изюме остановилась, но в 1923 г. была возобновлена{523}. В Петрограде оптический отдел Фарфорового завода был остановлен на консервацию в 1920 г. К тому времени английский метод «был более или менее освоен», но выпускалось лишь небольшое количество стекла, да и «качество продукции было невысокое». До февраля 1918 г. было проведено 585 плавок; хотя трудоемкие подготовительные операции выполнялись вручную или с помощью примитивных устройств, удалось получить три тонны годного стекла, то есть около половины обещанного годового производства в 420 пудов (6,7 тонны)^{[128]. С 1926 г. Рождественский изменил метод перемешивания расплавленной массы, отказавшись от английской технологии, и разработал «совершенно новый процесс ускоренных варок», основанный на идее физика Дж. Морея, после чего и производительность и качество продукции ЛенЗОС и ИЗОС существенно повысились{524}.}

Примечательно, что в своих воспоминаниях исследователи-энтузиасты, приложившие огромные усилия для насаждения сложнейшего и ответственного производства, с сознанием исполненного долга описывая реальные обстоятельства, не считали для себя достойным скрывать трудности, встретившиеся на этом пути.

За годы войны к выпуску оптического стекла были привлечены 7 заводов в США, по 4 завода в Англии и Франции, 3 – в Германии, 1 в Японии{525}. В Англии и США утверждение производства оптического стекла в годы войны происходило при государственной поддержке. С фирмой «Чане» английское правительство заключило выгодный для нее в финансовом отношении контракт, и фактически предприятие стало наполовину государственным, получая от правительства также и научно-техническое содействие. К 1918 г. Великобритания располагала собственным производством оптического стекла, зависимость от Франции была преодолена{526}. В США перед войной основной производитель оптического стекла представлял собой, по сути, филиал «Шотта – Цейса». Участие в создании новой отрасли приняло правительство, поставив ее под строгий контроль; рациональное государственное административное и научно-техническое руководство создаваемыми новыми предприятиями позволило с успехом решить проблему{527}.

Русская частная промышленность в этой области не сказала своего слова – если не считать обращения к власти, как обычно, с ходатайством о защите «от иностранной конкуренции», чтобы избавить русские заводы от «ненормальных условий деятельности» вследствие недостаточно высокого таможенного барьера{528}. Полугодовое же состязание между артиллерийским ведомством и принадлежавшим царю привилегированным псевдокоммерческим предприятием, претендовавшим на монопольное положение, замедлило принятие решений, и без того запоздавших еще в 1909 г. В итоге ни Кабинету, ни собственно казенной промышленности, этим двум разнородным по своему внутреннему строю, но одинаково архаическим структурам, не по силам оказалась сложная научная и техническая задача. Были выпущены «первые небольшие партии оптического стекла, далеко не совершенного по качеству», но новое производство «не могло считаться установившимся», что особенно проявилось в 1925–1926 гг. По словам Рождественского, Фарфоровый завод в 1917 г. «еще находился в героическом периоде своей деятельности», до 1920 г. шло строительство больших печей, а «настоящая плавка еще не начиналась»{529}. Отдаленная возможность овладеть монопольной технологией, принадлежавшей зарубежной фирме, открылась лишь благодаря условиям мировой войны, диктовавшим Великобритании заинтересованность в поддержании боеспособности царской армии.

Связанный азот из воздуха

Способность промышленности снабжать фронт артиллерийскими снарядами, сама по себе недостаточная, была в начале войны подорвана прекращением ввоза из Германии основного сырья для изготовления взрывчатых веществ – бензола и толуола{530}. Правительство, готовясь к войне, недооценило серьезность этой давно выявленной угрозы, как и затруднений с получением селитры из Чили – основного поставщика другого главного сырья. Германия, также использовавшая до войны чилийскую селитру и теперь ее лишившаяся, преодолела последствия этого урона благодаря тому, что немецкие химики сумели поставить в промышленном масштабе собственное производство, основанное на новой технологии получения связанного азота. В России разработки в этой области не дали ощутимого результата.

Внимание к ней было привлечено еще во время войны с Японией. Начальник химической лаборатории Николаевской инженерной академии А.И. Горбов{531} уже тогда с тревогой указывал на то «интересное обстоятельство, что Германия является главной поставщицей даже и таких продуктов, которые не добываются в ней; так, например, из почти 800 тысяч пудов чилийской селитры, которые были ввезены к нам в 1903 г., около 700 тысяч пудов (точно 86,87%) поступили из… Гамбурга». Также «из Германии преимущественно были ввезены “концы”, идущие на приготовление бездымного пороха»{532}. Горбов считал нужным, чтобы специалисты «ознакомились с искусственными способами добывания азотной кислоты (из аммиака – способ Оствальда и из азота и кислорода воздуха – американский способ) и чтобы наиболее экономически выгодный из них был прочно поставлен у нас». В конце 1905 г. глава военно-инженерного ведомства великий князь Петр Николаевич учредил Комиссию по добыванию азотной кислоты из воздуха под председательством Г.А. Забудского^{[129]. Попытки собрать исходные данные из литературы и «путем частной переписки с различными представителями науки и техники в Норвегии» ни к чему не привели, и «комиссии не оставалось ничего другого, как приступить к самостоятельным опытным исследованиям»{533}. Поставленные в физической лаборатории Горного института первоначальные опыты вселяли надежду на успех, и Горбов сконструировал собственный тип электрической печи для сжигания воздуха. 18 мая 1906 г. Военный совет предоставил 10 тысяч руб. на дальнейшие опыты «в больших размерах, более близких к заводским»; они проводились в Петербургском Политехническом институте «в особом помещении, которое и было приспособлено для этого на средства Института». Работы исследователей затянулись, сожалел Горбов, так как «можно было вести опыты только в свободное от обязательных занятий время, то есть главным образом по воскресеньям и праздникам»{534}. Год спустя комиссия Забудского вновь, казалось, получила благоприятные результаты и запросила ГАУ, какое количество азотной кислоты ему нужно «как в мирное, так и в военное время», намереваясь подготовить расчеты для создания специального завода. Выяснилось, что, исходя из максимального выпуска пороха в условиях войны Охтенским, Шостенеким и Казанским заводами, им потребуется кислоты, соответственно, 140 000 пудов, 108 000 и 119 000 (в мирное время – 50–60% этого количества){535}.[130]}

Ввиду достигнутых химиками успехов (тем не менее в 1907 г. закупка чилийской селитры была продолжена{536}) ГАУ отвергало услуги частных фирм, предлагавших установить электрохимическое производство азота при условии гарантированных на длительное время казенных заказов.

Одной из первых со своим проектом выступила фирма «Сломницкий Крейцбергер» (так в документах. – В. П.) от имени «группы финансистов, предполагающих в самом скором времени основать в пределах Российской империи крупный электрохимический завод». Сломницкий Крейцбергер ссылался на опыт норвежских предприятий и исчисленную возможность использовать энергию «водяной силы» в России. В заявлении от 20 февраля 1908 г. фирма предложила ГАУ поставлять азотнокислую известь (а не азотную кислоту – для удобства и безопасности перевозки), полученную из азота с помощью вольтовой дуги, по цене не дороже чилийской селитры. Как говорилось в заявлении, со временем азотнокислая известь могла найти широкий сбыт в качестве сельскохозяйственного удобрения. Но экстенсивность земледелия еще не позволяла полагаться на быстрое образование такого рынка сбыта, поэтому предприниматели не могли вложить средства в создание нового завода без договора с ГАУ и запрашивали ведомство, на какое количество азотнокислой извести и на сколько лет возможен заказ от артиллерии. На этот запрос ГАУ ответило через три месяца формальной отпиской: азотнокислую известь в ГАУ не используют; но если б она и потребовалась, то ни на какие гарантированные заказы нечего надеяться (да и не ГАУ, вообще, утверждает заготовительные сделки){537}.

В то время вопрос «об утилизации атмосферного азота» с целью получения азотной кислоты и ее солей уже служил предметом обсуждения на 7-м международном конгрессе чистой и прикладной химии в Лондоне в мае 1909 г. Этот вопрос, по оценке В.Н. Ипатьева, «новый для многих стран и очень важный», привлек внимание участников конгресса, где «в особенности много было химиков немецких». Один из докладов сделал норвежец Кристиан Биркеланд, уже построивший в 1905 г. вместе с Сэмюэлем Эйде на норвежских водопадах первые заводы для сжигания азота кислородом воздуха в окись азота. По словам Ипатьева, «у многих явилось убеждение, что смелые попытки норвежских ученых в скором времени создадут новую эру в химической промышленности». Другой способ разработали в Германии Ф. Габер (за это открытие, синтез аммиака, он в 1918 г. получил Нобелевскую премию) и К. Бош; их технология применялась на заводах Баденской фирмы (именно этот способ и «спас Германию от азотного голода во время мировой войны»){538}.

В сентябре 1909 г. Горбов подал по инженерному ведомству новую записку{539}. В ней, напомнив по пунктам, какие именно пробелы в снабжении вооруженных сил заполняются импортом, он обращал внимание на то, что итог исследований, проведенных комиссией в 1905 г., не только не опроверг его тревожных наблюдений, но и «еще более подчеркнул нашу подчиненность соседям». Основное содержание своей записки Горбов посвятил проблеме замены селитры, ввозимой из Чили, и указывал, что создать двухгодовые запасы чилийской селитры^{[131] в принципе невозможно, так как «по своей гигроскопичности она не выдерживает долговременного хранения (выветривается) и действует разрушительно на помещения, в которых хранится». Опять обратившись к вопросу о замене селитры, ввозимой из Чили, он изложил результаты лабораторных исследований о способах добывания азотной кислоты из атмосферного азота с помощью электрической энергии.}

Проводимые опыты, казалось, позволили выработать приемлемую технологию. Печь, сконструированная Горбовым и Миткевичем, уже в 1908 г. дала «богатый опытный материал»; в представлении членов комиссии, «несмотря на свою простоту устройства», она сулила результаты, «нисколько не уступающие» действию печи Биркеланда и Эйде (в 1909 г. Миткевич побывал в Норвегии и осматривал их оборудование, посетив Нотодденский завод), даже «превосходящие ее»; да и в отношении устройств фирмы BASF «пока еще трудно судить, имеются ли какие-нибудь серьезные преимущества» у немцев{540}. Постановке этого производства в промышленном масштабе должно было предшествовать ассигнование небольших средств на окончание опытов, с одновременным обследованием гидроэнергетических ресурсов в бассейне Суны (река вблизи Кондопоги, севернее Петрозаводска). Постройка завода, по расчетам Горбова, обошлась бы в 4–5 млн. руб. и заняла «не менее четырех лет». Допуская вероятность того, что к сооружению завода проявит интерес частный капитал, Горбов, однако, считал этот путь нежелательным: «Если предположить, что будет признано возможным временно отдать производство азотной кислоты для военного ведомства в частные руки, что равносильно, по-моему, передаче в руки частных лиц государственной обороны, то и тут было бы желательно принять во внимание необходимость долговременных предварительных изысканий и обширность гидротехнических работ, так как иначе может оказаться, что в конце концов завод запоздает и что в течение ближайшей войны мы принуждены будем… экономить ружейный и артиллерийский огонь».