Текст книги "Дедская площадка (СИ)"

Автор книги: Владимир Перемолотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

– Это меня так током? – спросил я.

Отраженные в зеркале головы товарищей подтверждающе качнулись.

– Сперва током, потом софитом.

– А потом и той железякой, на которой тот софит крепился. Тебе побольше других досталось.

Смотреть на себя больше не хотелось. Я обернулся.

– И чем все кончилось? Кто видел?

– Я. – Никита отошёл к своей кровати. – Все завопили. Свет погас. Паника, давка...

Он замолчал, задумался.

– И? –поторопил его я. –Дальше.

– Никакого «И»... Потом и меня достало. Очнулся в машине скорой помощи.

– Так мы в обычной больнице? – удивился я.

– Нет. Это госпиталь. Военный. Наверняка связанный с «Дальрыбой». Ты двигаться можешь?

Я покрутил головой, наклонился туда-сюда. Голова вроде бы не кружилась. Я оглядел палату. Комната была небольшой и уютной. Сразу было видно, что простому человеку тут лежать не светит. Наверное, и обслуживание больных тут соответственное...

Коснувшись пальцем уха я вопросительно поднял брови. Друзья поняли, ухмыльнулись и развели руки. Нас тут наверняка слушали. Конечно у нас особенных секретов не имелось, но хотелось бы поговорить в нормальной обстановке, не ощущая за своей спиной доброжелательного внимания товарищей из Конторы.

–Тогда давай пройдемся...

Мы вышли в коридор и побрели куда-то. Это, конечно не гарантия приватности, но на душе стало чуть спокойнее. Народу тут нашлось не много и мне почему-то пришла в голову сцена из фильма «Воздушный извозчик». Ту, в самом начале фильма, где раненые пилоты пели песню, ходили по госпиталю и в итоге вышли к пруду, где их ждала в пруду бутылка горячительного. В конце коридора нашелся застекленный эркер. Окна выходили в парк и за редкими деревьями просматривался большой пруд.

– Ходим тут как в кино, – сказал я. И напел: «Потому, потому что мы пилоты...»

Сергей понял, кивнул.

– Только до пруда сейчас не дойти.

За окном мела метель. Зима разошлась не на шутку.

– А если и дойдём, то без лома там делать нечего.

– А лом-то тут при чем? – удивился Сергей.

– Лунку долбить, чтоб бутылку достать, – напомнил я. – Помните они там выпивали? Так вот как в кино не получится.

– Страшная аналогия, – сказал вдруг Никита, нервно передернув плечами.

– Это чем?

– А помните потом разговор случился с той пожилой докторшей?

Я покачал головой.

– С той, которая ему границы скорости обозначила. Помнишь? Разрешила только на ПО-2?

– И что? К нам-то это каким боком?

– А представляете такой же разговор сейчас с поправкой на ситуацию: «Мы музыку играть сможем? Сможете! Рок-музыку? Ну нет! Это слишком громко и быстро! Может быть поп или кантри? Нет! Ни в коем случае! Тогда джаз? А нет ли у вас что-то поспокойнее? Есть. Народная и симфоническая музыка... Ну хорошо. Вот это можно...»

Мы представили все это и одновременно плюнули через левое плечо. Не дай Бог!

– Давай, не каркай... Лучше о другом поговорим. Вы как думаете, что это все значит?

– Ты про все это? В смысле случайность или вредительство?

Он кивнул. Отвечать прямо я не решился. Это, конечно, не в палате, но ведь и не чистое поле. Сказал намеком.

– Ты думаешь, что ответ на твои кровожадные мысли о кремлевской стене?

– Не знаю. Может быть… Хотя вряд ли, – поправил он сам себя. – Мы же их никому не доверили?

– Тогда может быть превентивная мера? Реакционеры узнали, что мы перемены требуем и устроили...

Никита сделал несколько движений рукой, словно что-то тайком подпиливал.

– Посчитали, что будет лучше, если мы пропадем из этого мира.

Я представил, как пожилой член Политбюро кряхтя, в темноте, лезет на стремянке под потолок и строит там каверзу, подпиливая арматуру. Стало смешно.

– Зря смеетесь, – обиделся Никита. – Вон с Машеровым..

– Так он вроде как жив?

– Пока да. А потом навстречу лоб в лоб грузовик с картошкой. На правительственной трассе... Темная история.

Я вспомнил, про эту действительно темную историю. Машеров, первый секретарь ЦК КП Белоруссии, погиб в 1980 году, не дожив до Пленума ЦК КПСС, где он вроде бы как должен был сменить Косыгина, всего несколько дней. Что там было на самом деле никто не знает– ходило в народе несколько конспирологических версий. Разумеется, виноватого нашли и осудили, но вот насколько виноват был водитель врезавшегося в правительственную «Чайку» грузовика и не стоял ли кто-то за его спиной точно не смогли выяснить даже во времена Перестройки, когда срывали все завесы и отвечали на все вопросы. Особенно подозрительным было то, что именно на этом Пленуме взошла звезда Горбачёва. Именно тогда он стал членом Политбюро. Может быть все-таки есть связь? А может быть и нет...

Мы помолчали. Может быть те же силы, что остановили движение Машерова к власти, пробуют остановить и нас? Может быть... А может быть это просто случайность. Фактов у нас не имелось. Объяснить все, что произошло с нами можно было по-разному. Сейчас мы могли только гадать. Я глядя в метель думал, что же для нас будет лучше – так или эдак– мне в голову пришел еще более чудовищный вариант... Пока я думал пугать друзей или нет, Сергей предложил:

– Давайте гадать не станем. Будем пока считать, что просто случайность.

Никита пожал плечами, не соглашаясь и не возражая.

– А ведь возможен вариант еще более страшный, – сказал я. – Охренительно страшный... Страшнее, чем все Политбюро.

– Ну?

Друзья уставились на меня, пытаясь угадать, что пришло мне в голову.

– ЦРУ?

– Мироздание.

– Что Мироздание?

– Вы, ребята, Стругацких читали?

– Что именно?

– «За миллиард лет до конца света».

– Ну, я читал, – ответил Никита. – И что?

– Там основную посылку помнишь?

Сергей дернул меня за рукав.

– Ты не умничай, не тяни.

– Там описано, что Мироздание может защищаться от того, что посчитает опасным для себя. Может быть и мы тоже…

Я застеснялся сказать «опасны». Глупость конечно, сравнивать нас и Вселенную, но вдруг?

–… доставляем ей некое неудобство…

Подумав, продолжил.

– Между прочим, я вспомнил, что «Ариэль» наш несостоявшийся хит спел только в 1976 году. А тут – получается, на два года раньше. С чего-же это? Получается, гнется История. Приспосабливается к изменениям, меняется с треском, но приспосабливается, и нас вот задевает отлетевшими осколками.

Никита подумал, посмотрел на меня и выдал диагноз.

– Мания величия.

– …осложнённая манией преследования, – добавил Сергей. Почему-то он показал за окно, на метель. – Ты подумай, где мы, а где Мироздание! Тем более они это еще и не написали. Им это еще только предстоит.

– Ну и что, что не написали? Не аргумент. Америка, до того момента когда её не открыл Колумб, все-таки существовала. Только называлась по-другому... Так и тут.

– Причем тут это?

– Тут как у юристов, – объяснил я. – Незнание закона не освобождает от ответственности. То, что мы не знаем какого-то закона Природы вовсе не означает, что он не действует.

Друзья переглянулись.

– Надеюсь, что ты ошибаешься, – сказал Никита.

– Да уж, – сказал Сергей. – Путь лучше консерваторы из-за кремлёвской стены, а не Мироздание. В том-то случае у нас шансы еще есть а тут...

Он покачал головой. Я не стал спорить, тем более очень мне не хотелось в этом споре оказаться победителем.

Мы молчали, глядя в коридор. Там люди явно были полны оптимизма. Среди больничных халатов мелькали белых халаты врачей. Один их таких целенаправленно направился к ним. Я без очков разглядеть лица не мог, но почувствовал это.

– Кажется по нашу душу, – сказал я.

– По нашу душу пришел бы кто-то в черном. В смысле священник, – прищурился Никита. – Могу поспорить, что это наш майор.

Так оно и вышло.

– Ну, что? Посекретничали? – вроде как с усмешкой спросил майор подойдя.

– Да какие тут секреты, – ответил Сергей с нарочитым кряхтением поднявшись ему навстречу. – Мы все про музыку думаем... Нужно новые песни сочинять, а в таком состоянии.

Он вздохнул.

– Да. Это у вас получается, – подтвердил чекист. – Вы, кстати, знаете, что стали лауреатами конкурса?

Это было хотя бы приятной и ожидаемой, но все-таки неожиданностью.

– Спасибо за хорошие новости.

Мы неспешно двинулись обратно в палату.

– Ничего... Полечите, подлечитесь, все и наладится... – добавил он нотку оптимизма в наше настроение. – Ничего нового Юрию Владимировичу передать не хотите?

Никита посмотрел на нас.

– Про картошку напишем?

Я кивнул.

– Всенепременно!

Если у вас возникнет желание поощрить автора, сделайте перевод на карту Сбербанка.

Перевод 89031010626 СУММА

Или на карту 2202 2005 0456 6199

Глава 8

8.

Мы лежали и лежали.

Процедуры, градусники по утрам, больничная манная каша и сваренные вкрутую яйца. Я в свое время полежал в больницах и представлял, что это такое. Никакого особенного отношения к нам не было – лечили, как и всех больных, хорошо, и уже через неделю все последствия несчастного случая исчезли – сошли синяки, исчезли царапины, с прежним проворством работали ноги и руки. Жизнь налаживалась. Все бы ничего, но нас отсюда не отпускали. Наш майор частенько заглядывал к нам, интересовался здоровьем, но отпускать из госпиталя не торопился, а на вопрос что же произошло там, на передаче, отвечал просто – мы разбираемся...

Подискутировав, мы решили, что Андропов просто решил нас поберечь. Закрытая организация, пропуская система. Просто так, с улицы сюда не попасть. Наверное, ему виднее. Приходилось подчиняться.

Так что пока не станет ясным, что стоит за всем этим– Мироздание, консерваторы или кто-то еще нам тут и сидеть.

Мы, конечно, не скучали – родители принесли мне гитару и под её перезвоны мы вспоминали новые мелодии, читали газеты, слушали радио и обсуждали жизнь вокруг. Мы ждали перемен, но время шло, здоровья поправлялось, а вокруг ничего не менялось. Ни в газетах, ни в мире вокруг нас.

В один из февральских дней приехал Тяжельников. Повод был приятный – нас поздравили и вручили красивые дипломы лауреатов Конкурса. Это был, скажем так, формальный повод, ну а реальный открылся после окончания торжественной части, когда он остался с нами один на один. Вручив нам по хорошему спелому яблоку, он задал вопрос:

– А что это вы там в самом конце сделали? И, главное, для чего?

– Вы имеете ввиду последнюю песню? – уточнил Никита.

– Ну да. Вне регламента, без литования... Что это за самодеятельность?

Ответ у нас уже был заготовлен.

– Это мы вам так помочь хотели. Укрепить, так сказать, ваши позиции на будущее.

Тяжельников продолжал вопросительно переводить взгляд с одного на другого, требуя вразумительного ответа.

– То, что мы сыграли в записи осталось? – спросил я.

– Да. В записи осталось.

– Вот и хорошо. Храните её. Мы вот как посчитали...

Я подержал яблоко и отложил его в сторону. Сейчас мог состоятся серьезный разговор.

– Когда мы открывались вам, то рассчитывали, что вы задумайтесь над тем, чтоб поменять тот курс, которыми сейчас идет страна. Нам то понятно, что будет если этого не сделать.

– Также понято, что если вы захотите что-то меня в стране, то двоих вам с Юрием Владимирович не справиться, – продолжил Сергей. -Вам потребуются соратники. Серьезные соратники... И этих людей вам нужно будет убедить в том, в чем мы в свое время старались убедить вас.

– Да, – подключился Никита. – И вот эта песня может вам в этом помочь.

– Каким образом?

– Вы ведь думаете о том, как..

Я запнулся. Хотелось сказать «вербовать», но я сдержался. Это было не то слово, какое нужно в этой ситуации.

–... подбирать себе сторонников? Вдвоем отворот страны с опасного курса просто не сделать. А мы– это аргумент для неверующих. Так что если вы захотите подтвердить нашу способность предвидеть будущее, то сможете своими потенциальным союзниками показать эту запись. Разумеется, до «Евровидения». Это будет подтверждением того, что мы можем предугадывать то, что еще не произошло, что то, что мы говорим – правда.

Он промолчал и я вспомнил, как недавно Никита говорил о том, что они не смотря ни на что нам все-таки не верят до конца. Ну что ж... Значит надо сказать иначе.

– Да и вам тоже её время от времени прослушивать не помешает, – сказал я, глядя ему в глаза – Я ведь вовсе не удивлюсь, если узнаю, что вы, уже достаточно хорошо знающие нас и то нам до конца не верите, а уж совершенно посторонние люди...

Я вздохнул.

– Вы ведь еще думаете, что все возможно и так обойдется? Что не может быть такого, что вторая супердержава на планете разлетится через двадцать лет как карточный домик? Не верите ведь? С такой армией, передовой наукой, такой мощной партией!

Он не стал кривить душой. Кивнул.

– Ну вот... Другие тоже могут не поверить. Мы говорим, а вы не верите своим ушам.

– А вот нам пришлось поверить своим глазам...– подключился Никита. – Рухнет. И именно как карточный домик. Порыв ветра, одна бумажка, пяток подписей на ней и– все... Нет страны.

Наш гость помрачнел. Он никак не мог совмещать в голове ту мощь, что олицетворял СССР сейчас с тем СССР, о которой ему рассказывали мы. Я чувствовал, что это знание будущего с наших слов было у него как заноза. Оно бередило душу и я попробовал нащупать её и аккуратно вытащить. Нам ведь с ним еще работать. Вдруг да получится? Но я не успел, он первый задал вопрос. Спросил о том, что его больше всего мучало.

– Получается Маркс и Ленин ошибались? Социализм построить не получилось?

– Ну почему не получилось? Это-то получилось. Но не совсем так, как хотелось... И ненадолго. Не всякая теория может быть применена на практике.

Он снова замолк, замолчал и я. Я понял, что мне так и не удалось достучаться до него.

– Ну как вам еще объяснить... – продолжил я. – Ну давайте на примере медицины, раз уж мы в госпитале. Человечество во всей его истории не только пыталось построить справедливое общество, но и жить долго и счастливо и для того, чтоб быть здоровым искало способы своего лечения. Универсальные, простые способы. Только на моей памяти осталось с полдесятка лекарств, которые мы считали чудодейственными...

Я начал загибать пальцы.

– Мумиё, уринотерапия, «кремлёвские таблетки», магнитные браслеты... Много чего было.

– Чумак с Кашпировским! – вспомнил Сергей.

– Точно!

– Это еще что такие?

– А это отдельная песня, – хмыкнул Никита. – Вся страна перед телевизорами банки с водой заряжала...

Я жестом остановил Никиту – не ко времени тут эта веселая история – и продолжил.

– Так вот. Оказалось, что такого вот универсального лекарства нет! Каждый раз люди отказывались от одного и искали что-то другое. А у нас слепо поверили словам Ленина «Учение Маркса всесильно потому что оно верно». А оказалось...

– Вы имеете ввиду, что Маркс оказался не прав?

Я почувствовал, что ступил на тонкий лед. Споры с главным комсомольцем страны на такие темы грозили потерей любого доверия и я не стал настаивать.

– История медицины уже доказала, что Человечество уже многократно ошибалось. Пытались лечиться жабами и жучками... Когда-то курение табака считалось полезной привычкой. Великий Фрейд прописывал своим пациентам кокаин...

– С чего вы взяли? Откуда вам это известно? – он не скрывал раздражения.

– Я когда-то написал книгу о людях, изображенных на купюрах разных стран, – кротко ответил я. – Так вот на австрийских, кажется, шиллингах и изображен Зигмунд Фрейд. Когда собирал материалы про него, узнал и об этом... Так вряд ли это приносило пользу пациентам.

Он все-таки не выдержал.

– Вы равняете марксизм с кокаином? С жабами и жучками?

– Зря вы обижаетесь. Вы никак не можете принять, что мы– как доктора, чей пациент благополучно скончался. И мы знаем историю его болезни, историю болезни нашего общества. И мы знаем, что если этот пациент будет жить также, как и в прошлом случае, то он также скончается, как и тот, которого мы наблюдали ранее. Этот образ жизни ведет к разрушению! Наш больной уже умер, а ваш той же дорогой идет к тому же концу, но только находится он на более ранней стадии болезни и для него возможно что-то можно сделать. Например, изменить курс лечения, дать другие лекарства.

Я ждал вопроса, но не такого.

– Так вы считаете марксизм ошибкой?

– Не знаю. Не готов спорить на этот предмет. Скорее всего он не неправ, а всего лишь несвоевременен. Но нам, стране, и этого хватило. Я хочу только сказать, что в нашем случае теория не сработала. А если теория не работает...

Сергей тронул меня за плечо, останавливая. Он тоже почувствовал возникшее напряжение.

– Если машина, собранная по инструкции, не работает так, как это задумал её создатель, то это означает, что или инструкция оказалась неверной, либо у сборщиков кривые руки...

– Точнее из жопы растут...

Он не стал ни возражать, ни соглашаться. Поднялся, молча пожал нам руки и вышел.

– Не убедили? – спросил глядя в захлопнувшуюся дверь Сергей.

– Нет.

Я повернулся к Никите.

– Ты был прав. Они сами нам еще не до конца поверили в нас...

Кузнецов кивнул.

– Ничего. Время есть... Тем более, понятно, что сам он такие вопросы не решает, но наверняка доведет нашу мысль до Андропова, а уж на пару... Будет им о чем подумать.

Сергей откусил яблоко.

– А мы хоть не переборщили?

Я пожал плечами.

– Ну, может быть самую малость... Нужно же им как-то в голову правду вколачивать. Сторонники-то им и правда нужны. А что?

Он дожевал и ответил:

– Вот запрут нас после таких речей в дурку, как диссидентов, будете знать. Тут все-таки госпиталь, кормят нормально.

Мы невесело рассмеялись.

Но обошлось. Более таких знакомых визитов и разговоров не состоялось.

Февраль катился к концу, близилось 23 февраля, «День Советской армии». Как напоминание о красной дате календаря в больничном коридоре, на доске объявлений появился плакат.

– Концерт? – удивился Сергей. – Это что это они придумали?

– Это же госпиталь. Наверняка какая-то фронтовая бригада подъедет и песен нам попоют.

– А неплохо бы, – согласился с моей гипотезой Никита. – Я тут уже заскучал...

А 23 февраля в госпитале состоялся концерт.

С развлечениями тут и впрямь было не густо, так что желающих посмотреть и приобщиться нашлось достаточно.

Вместе с больными и ранеными мы пошли по коридору, когда я услышав знакомый голос. Оглянулся. Нас бодрым шагом нагонял Кобзон. Я поклонился.

–Здравствуйте, Иосиф Давидович. С праздником вас!

Он хотел, было, дежурно ответить и пролететь мимо, но тут узнал нас. Узнал и удивился.

– О! – воскликнул он, останавливаясь. – А вы тут какими судьбами?

Не желая посвящать его в тонкости наших отношений с Конторой, Никита с чистой душой признался.

– Да по блату...

Он рассмеялся.

– Хорошо, что я вас встретил. Вы в какой палате тут? Хотелось бы поговорить...

–Товарищ Кобзон, – тронул его за плечо провожатый. – Нас ждут...

Иосиф Давидович кивнул.

– Сейчас... Так где вас найти?

– А давайте мы вас подождем после концерта, а потом к себе проводим, – сказал Сергей, что не задерживать артиста. – Вы ведь сегодня петь приехали? Ну мы послушаем, а потом и поговорим.

Он кивнул.

– Хорошо. Обязательно надо встретиться....

Глядя ему в спину, Сергей сказал:

– Песню, наверное, попросит новую...

– Наверняка. Надо что-то вспомнить... А ты чего улыбаешься?

Я и действительно стоял растянув губы до ушей.

– Рад встречи что ли?

– И это, конечно.

– А что еще?

Я хмыкнул.

– Да как его увидел – вспомнил как он пел «Куба– любовь моя». Помните такую песню?

– Помним. И что там смешного?

– В песне – ничего. А вот во внешнем виде... Приклеенная борода, как у Фиделя... То есть у Фиделя-то она настоящая была, а у Кобзона с подтанцовкой – образ. Бородача. Там же слова в песне «...Слышишь чеканный шаг? Это идут барбудос...» То есть бородачи, ну вот и он с бородой и с игрушечным автоматом... Смешно.

– А Фидель-то жив...– невпопад вспомнил Сергей. – Когда его на него американцы покушения готовили, кто помнит?

– Подумаем. Может быть и всплывет что-нибудь...

– Надо не о Кубе думать, а о песне. Тем более, что все покушения провалятся. Что есть у кого на уме?

– Ну, пообещать мы ему пообещаем, но придется мозги посушить.

Коридор наполнялся людьми. Больные выходили из палат и шли к залу, где и планировать проводить концерт. За моей спиной послышались шаги, мы посторонились, пропуская группу военных. Ветеран и трое летчиков. Эти были при форме и наградах. Да. Там было чем гордиться. Услышав позвякивание наград, я вспомнил...

Ветеран позванивая медалями прошел дальше, а я, провожая его взглядом, задумчиво спросил:

– Слушайте, а ведь «День Победы» еще не написан... Или я ошибаюсь?

Мы посмотрели друг на друга. «День победы» это не такая песня, которую будут крутить только на 9-е мая. Слишком она хороша для этого... Ребята поняли недосказанное мной. Вот она песня для Иосифа Давидовича! Самое то!

– Нет. Рука не поднимется...– сказал я.

– Это с чего это, – ехидно спросил Никита. – На все поднималось, а тут вот – не поднимается?

– Вы представляете, сколько раз нам придется слышать эту песню?

Друзья кивнули.

– И каждый раз нам будет стыдно...

Я замолчал.

– Может быть не сразу, но со временем– обязательно. И каждый раз, нам будет стыдно. Это ведь не просто песня. Это– символ. Это..

Я замешался подбирая слова.

– Это почти гимн!

– Да, – наконец сказал Сергей. – Согласен. «Happy New Year» у «АББА» я еще готов украсть, а вот “День победы» -нет. Пусть Тухманов её сам сочинит.

Если у вас возникнет желание поощрить автора, сделайте перевод на карту Сбербанка.

Перевод 89031010626 СУММА

Или на карту 2202 2005 0456 6199

Глава 9

9.

Дождавшись окончания концерта, мы подхватили Иосифа Давидовича и привели в палату. Почитатели его таланта попробовали сунуться следом за ним, но Кобзон вежливо, но твердо всех остановил.

– Извините, товарищи. У нас тут сейчас будет небольшое творческое совещание.

Не знаю каков был наш рейтинг в госпитале до этих слов, но после них он наверняка взлетел к небесам. Оглядев наше обиталище певец сказал:

– Да. Не богато... Знал бы, что встречу – я бы фруктов вам захватил...

– Да уж не отель «Хилтон»,– согласился Сергей.

– Бывали? – прищурился наш гость. Сергей на провокацию не поддался.

– Где нам! Только теоретически. В кино видел. А с фруктами тут, кстати, хорошо... Не хуже, чем в «Хилтоне». Хватает. Так что у вас за дело к нам?

Как мы и угадали речь пошла о новых песнях.

Начал он вежливо, издалека. Рассказал о своих творческих планах, о запланированных концертах, потом поинтересовался нашими планами. Нам отвечать было нечего, но мы похвастались нашими дипломами. Иосиф Давидович порадовался за нас и только потом поинтересовался, нет ли у вас что-нибудь нового для него.

– Понимаю, что тут вам не до этого. Вам тут выздоравливать надо и отдыхать, но может быть у вас уже что-то есть? Что-то вроде вашего «Школьного вальса»? Лирическое, мелодичное...

– Прямо сейчас?

Он почувствовал наше удивления и машинально оглянулся. Лицо его несколько помрачнело. Наверное, он считал, что без рояля песню сочинить невозможно, а вот рояля тут явно не было, а моя гитара лежала в шкафу. Потому он, похоже, почувствовал свой вопрос преждевременным и пошел на попятную.

– Хотя, конечно, понятно... – со вздохом сказал он. – Ну что ж, значит, я буду ждать, когда вы отсюда выпишитесь.

– Ну почему же ждать… – остановил его Никита.

– А что у вас что-то уже есть для меня? – с надеждой спросил наш гость.

– Нет. Пока нет. Но мы можем подумать и, пока тут лежим, что-нибудь сочинить.

–Тут? – Он не стал скрывать удивления. – Так у вас тут инструментов нет.

Он вроде бы смирился с неудачей.

– В любом случае просто имейте ввиду, что есть такой певец, который с удовольствием исполнит что-то ваше.

– Хорошо, – кивнул Никита. –Мы пока тут лежим тоже может быть об этом подумать что-нибудь гениальное...

Кобзон с явным сомнением огляделся. Роялей в комнате после этих слов не прибавилось.

– В уме сочините? Хорошая музыка– это результат труда и работа с инструментом! – убежденно сказал он. –Труда композитора и не меньшего труда аранжировщика, и музыкантов.

С очевидностью трудно споить, да и нет в этом никакой необходимости, поэтому я согласился.

– Да, Иосиф Давидович. Обычно так и бывает.

– Однако случается и совершенно иначе! – возразил Никита. – Гениальность – это ведь не всегда сложность и трудоемкость. Иногда это и простота и быстрота.

– Простота – это чаще всего примитивность! –пренебрежительно откликнулся Кобзон. Он сказал это так, что стало понятно, что «плохую» песню ему предлагать не стоит. -Это признак не специалиста, а любителя. Тяп-ляп и готово. Видели, как дети рисуют человечков? «Палка, палка, огуречек, вот и вышел человечек». А у настоящего художника все получается хоть несколько дольше, но явно красивее.

Я возразил. В головах наших лежало столько музыки, что возражать было легко.

– Но при этом трудолюбие не может заменить талант. Можно год трудиться и в итоге написать очень серенькую симфонию для симфонического оркестра, а можно сочинить отличную песню за несколько минут и для минимума инструментов.

– Или вообще без них, – вдруг сказал Никита. Мы посмотрели на него с удивлением. На мой взгляд это было слишком и я, пожалуй, удивился даже посильнее Кобзона.

– Ну, ты загнул… – сказал Сергей. – Вообще ничего?

– Точно, – сказал Никита. – Можно... Кто-то из умных людей сказал, что артистизм венчает оба конца шкалы – и сложность и примитивизм. Вот это как раз тот самый случай.

Он подмигнул нам. Я понял, что аргумент в этом споре у него уже приготовлен. Гадать какой именно бессмысленно, наверняка прямо сейчас мы все его и услышим.

– О! Музыка– это удивительно! Шедевр можно создать как говориться «на коленке», – вдохновенно сказал он.

– Ну что ж, – сказал Кобзон иронично усмехнувшись. – Коленка у вас есть. Даже две. Что-то еще нужно?

Никита задумался, посмотрел в потолок.

– Да нет, пожалуй. Разве что...

Он оглянулся.

– Разве что палочку какую-нибудь да пустой кокосовый орех...

Иосиф Давидович рассмеялся.

– А без ореха не получится?

Он, кажется, подумал, что это попытка перенести спор в шутку и дал хороший повод Никите выйти сухим из воды, не проиграв его, но наш поэт возразил.

– Можно, конечно...

Поглядев по сторонам, он взял шариковую ручку, миску и начал выстукивать и насвистывать насквозь знакомую и мне и Сергею мелодию. Знакомую нам, но никому другому из этого мира. По первым тактам стало ясно, что он вспомнил именно то, что было необходимо. Появившаяся в конце 80-х годов песня «Don’t Worry Be Happy» пользовалась тогда бешенной популярностью. Наверняка и тут будет так же.

Он насвистел пару куплетов, заменяя текст куплета простым русским «тра-ля-ля». А вот припев оставался английским.

– А почему на английском? – поинтересовался Иосиф Давидович. – Русских слов нет?

Он явно что-то прикидывал в уме. Слов не было, но ведь мелодия была хороша.

– О! Это странная история. Песня пришла во сне, когда я еще учился в школе... – сказал Никита. – Готовился к уроку английского языка и тут в голове...

Он постучал по макушке.

– Тут вот как-то родилась мелодия. Я даже не знаю, я ли её сочинил или это придумал какой-нибудь дикарь, у которого всего имущества только тот самый орех и набедренная повязка. Слова написать пока руки не дошли. Хотя теперь...

Он оглядел палату.

– Теперь время много, может быть и дойдут.

– А что откладывать? – предложил я. – Давай прямо сейчас...А Иосиф Давидович его исполнит, ну, если захочет.

Я прищурился и предложил вариант:

– «Ходит по свету человек-чудак.

Он свистит в пустой кулак,

Радость на лице...»

Никита меня поддержал, но не совсем так, как я рассчитывал. Не схватился за ручку с блокнотом, только добавил:

– Да. Напевая такую песню надо ходить босиком по берегу Океана, жуя банан.

– И чтоб попугай на плече.

– Нет. Это уже будет пират.

– Ну тогда мартышка.

– И шарманка....

Мы засмеялись.

– Ладно. Останемся при своих мнениях... Ну вот на пирата я никак не похожу. А что-нибудь иное у вас есть?

– А эта не подходит?

Кобзон пожал плечами.

– Пока нет слов – это не песня. Подумайте над словами.

Вместе с несколькими почитателями мы проводили его до выхода. Глядя как певец усаживается в автомобиль Никита сказал:

– Жаль, что «Семнадцать мгновений весны» уже сняли и песни он уже спел... Такие песни!

– Договорились же, что на святое не замахиваемся, – сказал я.

– Это не замах, – вздохнул Никита, – а сожаление... Потому и говорю, что уже все прошло. Осталось только облизываться.

Никто не возразил. В головах, автоматом, включилась песня из фильма. Мы стояли молча, как Штирлиц смотрели в темное небо, а в головах звучала прекрасная музыка. Таривердиев– это голова! Пока мы стояли народ, провожавший Кобзона рассосался. Вокруг не осталось ни белых халатов врачей, ни больничной униформы.

– А вам мелодия ничего не напоминает? – спросил вдруг Сергей. Я задумался, а потом со смехом ответил.

– Нет. Только анекдот про Штирлица. А у тебя другие ассоциации?

– У меня деловые ассоциации. «Englishman in New York» помните?

– Еще бы!

Я «запустил» в голове песню Стинга. А ведь действительно. Какие-то интонации, нюансы, полутона...

Сообразив, что пришло Сергею в голову, спросил.

– Это же конец 80-х? Ты хочешь её предложить?

– А почему нет?

– Несвоевременно.

– И что с того? Пусть эта песня ознаменует какой-то новый этап в жизни певца.

Мы с Никитой с сомнением переглянулись.

– А Мироздание не треснет? Точнее по нам. Все-таки почти десять лет разницы!

– А вот и посмотрим у кого чего треснет. Можно предложить, а если Иосифу Давидовичу понравится...

Никита закряхтел.

– А слова? Слова снова мне писать?

Сергей кивнул.

– Можно и так. Напиши что-то вроде «Москвич в Мариуполе». Что-нибудь о тоске по дому.

– Тогда уж лучше по тоске по Парижу... Напишу я «Москвич в Париже»...

Он запнулся и с воодушевлением продолжил.

– Это ведь отличная песня может быть о русской эмиграции. О тоске какого-нибудь белого офицера, работящего в Париже таксистом, о Москве!

– Ага! И в фильм какой-нибудь... Жаль, что «Новые приключения неуловимых» уже сняли. Там бы ей самое место.

– Нет уж, – возразил я. – Давайте серьезно. Если это новый этап, то давайте и мы поступать по-новому. Можно написать музыку, а вот слова пусть кто-то из профессионалов напишет. При всем моем уважении к тебе...

Я посмотрел на Никиту.

– Я думаю, что Рождественный не хуже тебя слова придумает. Да и нам в плюс пойдет. Одно дело мы с готовыми стихами известного автора работали, а другое когда известный автор напишет слова на нашу мелодию.

– И что, так вот просто придем к Рождественому и скажем: «А не написать бы вам песню на эту музыку»?

–Так, конечно тоже можно, – согласился я. – Но лучше будет, если все это скажет Рождественному сам Кобзон. Там творческая дружба крепче, да и взаимное уважение есть. Чего мы теряем?

– А действительно, – согласился Никита. – А если не получится– тогда уж я про Мариуполь или про Париж напишу... Мелодия-то останется.