Текст книги "Дедская площадка (СИ)"

Автор книги: Владимир Перемолотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

– Да.

– Конкретнее можешь?

У меня было, что предложить, но я предпочел побыть демократом.

– Вот давайте вместе и подумаем. У меня есть идея, но её проверить нужно…. Пошли, кстати, поглядим, что в музыкальном мире творится.

Сойдя с райкомовского крыльца, мы отправились в стоящий недалеко магазин культтоваров. Там, стоя перед прилавком с грампластинками и рассматривая разноцветные конверты мы, как археологи, отыскивали артефакты, чтоб быть в курсе музыкальной жизни страны. Нужна было вспомнить песню с одной стороны созвучная этому времени, а с другой стороны немного его опережающая.

– Ну что… Давайте прикинем, чем в этот раз мир удивим. Есть чего-нибудь на примете?

У каждого, разумеется, что-то да было. Мы обсудили несколько отложенных нами «на потом» зарубежных хитов, но решили, что чтоб не дразнить гусей, не выпендриваться, а выдать «на-гора» что-то отечественное. Что-то еще не спетое Антоновым или кем-то еще. Я предложил.

– Помниться, была у «Ариэля» интересная песенка. Почти народная.

Я напел.

– «За горами за долами встало солнце,

Ярким лучиком сверкнуло по оконцу….»

– «Любашка»?– вспомнил Сергей. Он не так хорошо помнил шлягеры отечественной поп-музыки, но её не вспомнить было невозможно. Все её пели и играли.

– Нет. Да. Она про Любашку, только называлась она иначе – «Маленькая история»…– поправил его Никита.

– Самое, мне кажется, время для такой песенки, – сказал я.

– Кажется «Ариэль» пели?

– Да. Именно они.

– А точно её еще нет?

Я протянул руку к прилавку с разноцветными конвертами.

– Была бы, то она наверняка тут была, да и по радио её крутили.

Сергей пожал плечами и подошел к продавщице.

– Девушка! А у вас пластинки ансамбля «Ариэль» есть?

Девушка покачала головой.

– Нет. Я и название такого не слышала…

Я посмотрел на друзей.

– По-моему подходит. Распевная, мотивы народные явно слышаться.

– Ага. Можно будет в лаптях выйти,– хохотнул Сергей.

– Зря смеёшься, – серьезно сказал я. – Смех-смехом, а на телевидении на такие вещи внимание обращают. Тем более давайте не станем забывать, что работаем мы для внутреннего слушателя.

– Для внутреннего критика…

– Именно.

– Ну, тогда в косоворотках…

Я обернулся к Никите.

– Вот, кстати, дизайнерское решение.

Я замолчал, ожидая выражений. Их не последовало.

– Ну так что, решили?

– Решили…

– А назовём как? Мне старое название не нравится. Ну что такое – «Маленькая история»? Никакого драйва…

– Предложи лучше.

– Легко. Простенько и со вкусом. «Любашка».

– Как-то по-дворовому звучит, не кажется? – поморщился Сергей. – Не комильфо.

– Ничего. Нормально,– успокоил его Никита. – Будем считать, что это и есть продукт дворовой культуры. Во всех подъездах от Калининграда до Владивостока её играть будут.

– А Андрей Васильевич…

– А ему скажем, что песня называется «Летний вечер или Любашка». Думаешь, не прокатит?

Репетировать конкурсную песню мы начали в стенах ВКШ. Учеба шла своей чередой, а репетиции – своей. Традиционно проблемой стали слова. Музыку мы помнили хорошо, а вот слова пришлось одновременно и вспоминать и придумывать заново. Но эту традиционную для нас проблему мы и решали традиционно – через Никиту. Набросав «скелет» из всплывших в памяти строчек и рифм, мы дали ему лист и тот уселся в уголочке пошептаться с музами. Ему хватило получаса.

– Не думаю, что я угадал с рифмами один в один, но другого вам не предложу. Будем петь то, чтополучилось.

Мы Сергеем посмотрели слова.

– Вроде бы ничего, – сказал я. – Действительно, дворовая песня получилась. Надеюсь, что текст пропустят.

До конкурса оставалось всего ничего и мы рьяно взялись за дело.

Репетировать решили не в «Дальрыбе», а в ВКШ в режиме «открытых дверей».

Время от времени мы устраивали такие вот открытые репетиции, на которые послушать нас мог прийти любой желающей. Да и репетициями это можно было бы назвать только условно. Мы просто играли для себя не особенно себя ограничивая, а студенты кто-то слушал, а кто-то – танцевал.

Условие тут было одно: пришел – не мешай. Можно было спокойно слушать, можно было даже танцевать, но сбивать нас, отвлекать от процесса нельзя! Нарушителей безжалостно выгоняли в коридор учить наизусть труды Ленина.

И вот в какой-то из дней, когда мы несколько раз подряд исполнили «Любашку» к сцене пододвинулся один из наших соучеников.

– Здорово! – сказал он. Никита только-только собрался указать тому за дверь, чтоб не мешал работать, как тот сказал:

– У вас так даже лучше чем в оригинале звучит.

– Не понял…

Насторожившись, Кузнецов наклонился поближе.

– В каком таком оригинале?

– У «Ариэля»! Появился такой вот новый ансамбль «Ариэль»! Вы слышали? Это же их песня? Вы же их песню играете? Только почему слова другие?

Слова сыпались из его как горох их дырявого мешка. Задав вопрос, он не ждал ответа. Ему и так все было ясно. Мне, впрочем, тоже.

– Я три дня назад пластинку купил! Правда, классная песня? Только у вас слованемножко другие.

– А что за пластинка?

Тот убежал, но через несколько минут вернулся с маленьким бело-синим конвертиком с гибкой синенькой пластинкой. ВИА «Ариэль».

– Правда, хорошая песня?

– Правда, – честно ответил за всех я. – Мы ведь плохих песен не играем.

Когда восторженный фанат «Ариэля» исчез, мы сели в кружок обсудить произошедшее. Мысль была одна на всех. Её сформулировал Сергей.

– Вот бы влипли… Её наверное уже в каждом подъезде поют.

Да. Точно. Хороши бы мы были, если б вышли на конкурс с песней, которая только-только вышла на пластинке и которую вскоре станет распевать вся страна. До обвинения в плагиате, возможно, и не дойдет, но вопросы кое у кого могут появиться.

– Да. Рано или поздно это должно было случится… Будем считать, что нам еще повезло.

– Давайте радость по этому поводу отложим в сторону. Радоваться будем попозже, а сейчас подумаем, что делать станем? С конкурса нам соскакивать нельзя. Все-таки это телевидение…

– Само собой.

– Значит, нужна замена. Давайте думать. Нам придется Тяжельникову звонить, подключать его, чтоб заявку переписывать.

– Это что и стихи литовать?

Никита пожал плечами, типа сами все понимаете, не маленькие… На Центральном Телевидении по-другому и быть не может. Мы молчали, отыскивая выход из ситуации в которую сами себе создали.

– А если так…

Сергей прищурился, словно его идея оказалась верткой дичью, ускользающей из перекрестья прицела.

– Мы Пугачевой помогли? Она в гору пошла?

Он задавал риторические вопросы, я мы с Никитой в ответ только кивали.

– Может быть, и она нам поможет?

– А вот это вопрос нериторический, – заметил я. – Это уж как у Аллы Борисовны настроение будет и возможности. А что ты реально продолжаешь?

Он посмотрел так, словно хотел сделать нам подарок.

– Помните песню «Две звезды»?

– Кузмин и Пугачева?

– Точно!

– Вот и мы к ней присоседимся…

– Только будет, разумеется, не Пугачева и Кузьмин, а Пугачёва и Кузнецов…– сказал я.

– А почему не Пугачева и Перемолотов? – с подозрением спросил Никита.

– Потому что я очкарик,– признался я честно. – А какой может быть рядом с Пугачевой очкарик? Она вся такая…

Руками я постарался показать воздушность Аллы Борисовны.

– А я – в очках. Тем более, что очки отечественные, а не французские или итальянские. Нет. Не монтируемся мы вместе.

– А если с комсомольским значком?

– Нет, – я с сожалением покачал головой. – Не получатся. Значок маленький, а очки – большие.

Я развел руками, считая дальнейшее объяснение излишним.

– А…

– А Серегу из барабанов не вытащить…

Серега кивнул. Песню мы помнили все и все понимали, что петь её нужно стоя рядом с певицей, а куда ему из-за барабанов?

Только Никита не успел почувствовать себя восходящей звездой, как я с ловкостью жулика-карманника все отыграл назад.

– Нет. Не получится, – разочаровал я всех, включая и самого себя. – Не получится… Давайте дальше предлагайте.

– Почему? Думаешь, она не согласится?

– Это, конечно, тоже вопрос. Знаешь принцип– «если в вашем плане случается два «если», то шансы на его реализацию минимальны».. У нас их минимум два– если она захочет, если при этом сможет и – литование. Пропустят цензоры? Не пропустят?. Текст-то будет наш, «самодельный».

Мы снова задумались.

– Хорошо бы Михалкова в соавторы… – припомнил нашу старинную задумку Никита. – Все-таки автор государственного гимна. Там бы вообще вопроса с литованием не возникло.

Сергей вздохнул:

– Молчит талантище.

– Молчит.

– Так может быть и без разрешения?

– Можно, конечно и без разрешения… -остановил я разбег авантюризма. -Но песня не совсем та, что нужно.

– Это как?

– Слишком она по времени далекая… Не оценят.

– «Дикари-с»…, – поддержал меня Сергей, но Никита не сдался.

– И что теперь? В любом случае нужна песня на стихи официального автора.

– У Вознесенского снова что-то присмотреть? – предложил Сергей.

– Ты представляешь, что в этом случае сделать нужно будет?

Наш барабанщик пожал плечами, мол, нам ли бояться трудностей? А Никита объяснил:

– Это ведь придется массу всего стихов перебрать, чтоб подходящий текст найти на ту музыку, которую мы еще и сами не выбрали.

Действительно. Задача стояла если и не непосильная, то по крайней мере трудновыполнимая. Нет, разумеется, все вопросы можно было бы решить, если б мы располагали временем, но вот его-то у нас и не было. Нужно было искать другой путь.

– А давайте-ка мы на другой талант обопремся! Подопрем себя не Михалковым и не Вознесенским, а Рождественным!

– Что-то вспомнил? – оживились товарищи.

– Да. Помните, мы еще об этом говорили. Готовая песня. Еще никем не спетая. «Не надо печалиться, вся жизнь впереди…»

– «Самоцветов»?

– Да.

– А ситуация не может повториться? В смысле как с «Ариэлем»? Как выпрыгнут в последний момент, как полетят клочки по закоулочкам…

– «Обжегшейся на воде дует на молоко…»?

– Теперь приходится.

– Тогда спроси что полегче. Никто на этот вопрос не ответит. Другие предложения есть?

Секунд десять мы смотрели друг на друга.

– Ладно.

Никита ударил ладонями по коленкам.

– Лучшее – враг хорошего. Встали и пошли! Если по дороге в библиотеку ничего другого не придумаем, то работаем под «Самоцветов».

В этот раз с текстом все было проще. В библиотеке мы нашли сборник стихов Рождественского, а в нем – нужное стихотворение. Переписывая на листочек текст, Никита с удовольствием заметил:

– И что мы раньше про неё не вспомнили? Ну вот точно наша песня! Вы только посмотрите, как стихи-то называются!

Он ногтем отчеркнул название.

– «Вся жизнь впереди»! Как про нас сочинил!

– А название? Неужели и тут «Летний вечер»?

– Да и ладно… Перепишут, если захотят…

Если у вас возникнет желание поощрить автора, сделайте перевод на карту Сбербанка.

Перевод 89031010626 СУММА

Или на карту 2202 2005 0456 6199

Глава 6

6.

Мы успели. В самый последний момент успели. Не пришлось даже подключать тяжелую артиллерию в виде Тяжельникова. Сдав все положенные бумаги, мы получили благословение и официальное приглашение на съемки. Передача, разумеется, должна пойти по телевидению в записи – это ведь не футбол, а вот сама запись будет происходить в «Доме культуры железнодорожников». Место было знаковым – там проводили КВНы. Мы прибыли туда за два часа до начала, отметились, выяснили где станем дожидаться своей очереди выйти на сцену и принялись бродить поДК.

Всё вокруг было как-то остро, нервно... Что мы, что люди вокруг, все явственно ощущали значимость и напряжение момента. Тут можно было или подняться или … Но о второмварианте тут никто не думал. Все мы надеялись на лучшее.

Участники программы бродили по коридорам, водоворотами закручиваясь вокруг членов жюри, в числе которых мы увидели и Секретаря ЦК Комсомола. Человеческий поток вскипал интересом, но через несколько минут водовороты теряли силу, рассасывались и исчезали в сторону буфета, из которого пахло хорошей выпечкой. Людей тут собралось множество и людей самых разных и у всех в глазах . В передаче участвовали самодеятельные артисты, и для всех участников это выступление было самым реальным шансом круто изменить свою жизнь и стать профессионалами. Призеры передачи такую возможность точно получали. Может быть, не все из них ею в итоге пользовались, но большая часть участников шла сюда, на сцену ДК, именно с этим желанием.

Когда концерт начался, мы вернулись в выделенную нам гримерку.

Несколько стульев, рояль, радиоточка, слушая которую, мы представляли, что в этот момент происходит на сцене. Голос Александра Маслякова рассказывал об артистах, об их производственных успехов и стремлениях. Еще до начала программы мы поинтересовались, кто тут можно будет увидеть. Оказалось, что тут кого только нет. В списках присутствовали и акробаты, были фокусники, декламаторы, но больше всего – певцов. К нашему удивлению ВИА было немного – всего три, вместе с нами. Обсудив это, мы решили, что это даже к лучшему – мы со своей музыкой будем на их фоне более заметны. Тем более нам представало заключать концерт.

Мы сидели, слушали, нервничали и недоуменно переглядывались.

Большую часть репертуара представляли клубы самодеятельной политической песни. Слова у песен были правильные, но… Какие-то не молодежные, что ли… Тексты однозначно предполагали наличие рядом с исполнителями или елки, палатки и строительной площадки, либо девушки в красной косынке или седоусого героя Гражданской войны. Как-то не верилось, что это все от души.

Музыка тоже изысканностью не отличалась. Хотя чему удивляться? Она изначально задумывалось такой, чтоб песню можно было бы под одну гитару и не мастером-виртуозом, а студентом, освоившим пяток аккордов и простой бой.

– Халтура, – сказал Сергей.

– Конъюнктурщики, – поправил его Никита.

– А мы что, лучше что ли? – опустил я их с небес на землю.– Сами-то что тут петь будем?

Спорить не приходилось. Нас ведь и пригласили, что мы спели про Ленина. Нам был нужен политический капитал. Правда, у нас имелся камень за пазухой. Изрядная такая каменюка. Мы одновременно подумали о припасенном нами булыжнике и одновременно хмыкнули.

– Ничего. Мы реабилитируемся. Сегодня же…

Имелась у нас одна задумка… Но сейчас… Сейчас в ожидании своей очереди нам приходилось сидеть и слушать что давали.

Из радиоточкито звучал голос Маслякова, то маршевые мотивы политических песен.

Серега неожиданно озадачил нас вопросом.

– Почему о Революции все время сочиняют какие-то марши? Почему нет революционной лирики?

Вопрос был настолько «не в кассу», что сразу стало интересно. А действительно почему?

– Ну это ведь революция, а не...

Никита запнулся, затрудняясь, с чем можно сравнить такую кровопролитную штуку как революция, чтоб было не обидно и понятно.

– Не танцульки в сельском клубе.

– Тем более есть, по крайней мере, одна...– вставил я.

– Ну и какая?

– «Дан приказ ему на запад

Ей – в другую сторону

Уходили комсомольцы

На гражданскую войну…»

Сергей прищурился, припоминая мелодию, сперва кивнул, а потом все-таки отрицательно помотал головой.

– Нет. Не считается. Слова тут, соглашусь, более-менее, но вот музыка…

– Хорошая музыка.

– Не возражаю. Вопрос не в качестве. Это ведь марш! Прикиньте…

Он начал «бочкой» задавать ритм марша и спел куплет.

– Под такую музыку только строем ходить…

– Ну и верно. У Революции есть и должны быть марши, а не вальсы, – поддержал друга я.

– Ну нет! Умеючи можно и революционный вальс написать!

– А что это тебя на лирику потянуло? – подозрительно спросил Никита. – Мало у нас лирики в репертуаре?

– Хватает, – Серега кивнул. – Но, во-первых вот эти…

Он ткнул пальцем в радиоточку, из которой неслось очередное политическое стихотворное воззвание.

– А во-вторых ведь вспомнилась мне хорошая песня Паши Кашина. «Life is beautiful». Помните?

Память у нас работала исправно, словно хорошо смазанный механизм. Я напомнил:

– Там слова в русском варианте «17-й год, шестое апреля...». Действительно, почти про революцию.

– Ну так там про 21-й век!

– Ну и что? – Сергей повернулся к Никите. – Кто знает, о каком веке тогда пел певец?

– Вот-вот. А почему не сделать как-то иначе. Век поменять и, заодно, месяц. Не про апрель спеть, а про октябрь? Ну, например...

Он задумался, явно пытаясь совместить музыку с каким-то рождающимся в голове текстом.

– «17-год, октябрь в разгаре

Лужи и снег на любом тротуаре.

Море народа хлестнуло на улицы

Сталин и Ленин немного волнуются...»

– «Beautiful! Life is beautiful...»– подхватил Никита.

– Не слишком нахально? – засомневался я. – Так вот запросто... Про вождей-то?

– Ничего. Нормально, – заверил меня Кузнецов, воодушевившись. – Идеологические шероховатости мы потом при необходимости подчистим. Или ты думаешь, они не волновались? Наверняка нервничали! Я бы на их месте тоже волновался.

– Тогда не «Beautiful», а «К Смольному! Смело к Смольному!...»

Теперь, проникнувшись замыслом, возразил уже я.

– Почему это «к Смольному»? Это ведь не вальс юнкеров! Нет! К Зимнему дворцу надо идти! «К Зимнему! Смело к Зимнему!». Керенский же там сидел.

– А можно и иначе!

«17-й год. Ноябрь на пороге

Терпенье народа уже на исходе

Гнев пролетарский плещет по улицам

Керенский в Смольном серьезно волнуется.

– А забавно было бы выйти и спеть такое…

Мы посмеялись, давая выход нервному напряжению. Понятно, что всерьез о таком и задумываться не стоило. Это все нервы. Все-таки запись на телевидении вещь ответственная.

Радиоточка замолчала. Послышался негромкий шум зала и снова голос Александра Маслякова, объявившего очередного выступающего.

– Ангелина Василькова. Колыбельная из кинофильма «Цирк»!

Секунда – и в комнате зазвучал женский голос. Для нас он стал сигналом. По утвержденному списку следующие должен выступать какое-то вокальное трио, а за ними – мы.

– Ну, что, – Никита посмотрел на нас. – Не облажаемся? Не передумаем?

Мы отрицательно качнули головами.

– А слова все помнят?

– Помним,– за всех сразу ответил я. – Склероз остался в прошлом.

Уже в коридоре мы услышали шум аплодисментов и скороговорку ведущего, а следом – песня.

Александр Масляков позвал нас на сцену и, пока мы разбирали инструменты и устраивались перед микрофонами, рассказал о нас. Сказал хорошо. О нашей молодости, таланте и плодовитости. Напомнил названия нескольких наших песен, что исполнялись разными певцами и, оглянувшись, одобрительно улыбнулся.

– Вокально-инструментальный ансамбль «КПВТ»…

Первым номером мы исполнили «Вся жизнь впереди».Мы, когда репетировали, не старались сделать её более «роковой» и исполнили её поближе к «Самоцветовскому» варианту. Желания покуражиться и улучшить песню были, но мы благополучно избегли этого соблазна. У нас уже имелась в запасе хулиганская выходка и вторая такая могла бы выйти нам боком. Спокойно, распевно, вкладывая в песню душу, мы допели её до конца и дождались аплодисментов. Ряды софитов над головами заливали нас светом. Часть камер направлено на нас, часть в зал. Там молодежь от души приветствовала новую песню. Не триумф, конечно, но очень достойно.

Масляков, переждав аплодисменты, сказал:

– А вот у следующей песни очень интересная история… Она появилась на свет не только по вдохновению авторов, но и по поручению ЦК Комсомола. Как это ни странно слышать, но получилось это именно так.

Он обернулся к нам, и мы закивали.

– Так оно и было.

– Расскажите об этом…

Я шагнул вперед, к микрофону.

– Да и говорить особенно не о чем. Вы уже сказали, что нам посчастливилось побывать на Берлинском фестивале в составе нашей делигации… И в поезде мы встретились с товарищем Тяжельниковым. Он и поручил нам написать песню, которую мы хотим сейчас, исполнить.

Масляков снова повернулся к камерам.

– Кто-то из вас, возможно и слышал её, но вот так как она звучит в авторском исполнении…

Он сделал приглашающий жест, и мы начали петь…

Что говорить – песня получилась и впрямь заводной. Конечно, никакой роковости тут не было, но вот душевный подъем она обеспечивала, тем более мы не жалели комсомольского задора.

Мы допели её до самого конца под слаженные аплодисменты зрителей. Они почувствовали и слова и музыку. Неожиданно для меня и Никиты. Сергей озорно подмигнул нам и прокричал:

– Ленин! Партия! Комсомол!

Я чувствовал иронию у его словах, но, не задумываясь, присоединился к нему, и теперь дра наших голоса полетели по залу.

– Ленин! Партия! Комсомол!

Через секундувключился и Никита и поддержал нас… Вдруг, неожиданно для нас, зрители в зале начали подниматься с мест ивключаться в скандирование.

– Ленин! Партия! Комсомол! Ленин! Партия! Комсомол! Ленин! Партия! Комсомол!

Теперь тут не было и тени иронии. Это был единый душевный порыв, сплотивших людей. Все подумали, что это не наша самодеятельность, а запланированная концовка номера. Тяжельников, сидевший в жюри, улыбался. Перехватив мой взгляд, он поднял большой палец. Оценил.

«Нормально» -подумал я. – «Надеюсь, что и все остальное он тоже сможет оценить…»

Ведь это было еще не все, что мы приготовили для этого вечера. То, что прозвучало, предназначалось для простых людей, слушателей, а вот сейчас мы вытащили из-за пазухи камень, предназначенный для Политбюро. Соблюдая внешнюю вежливость, я сказал:

– Минуту, товарищи! Позвольте показать вам еще одну песню.

И не дожидаясь никакой реакции устроителей, мы слаженно заиграли… «Ватерлоо». На русском, разумеется, языке. Оригинальных слов песни никто толком не помнил. Главное было то, что там должно было быть слово «Ватерлоо», а все остальное… Мы то понимали, что петь её не будем никогда и поэтому Никита накропал несколько куплетов со смыслым – «Ты победил, я тебя влюбилась, ты мой «Ватерлоо» и тому подобное…. Для нас главным было в том, что после этого выступления останется вещественное доказательства того, что мы сыгралипесню, которую будет после 6 апреля этого года всемирно известным почти на два месяца раньше, чем её услышали во всем остальном мире. Вон сколько свидетелей наших провидчесных способностей! Я оглядел зал. Человек четыреста, не меньше. Четыре сотни свидетелей! Надеюсь, это не спишут на массовую галлюцинацию или коллективное помешательство. Дав и гипнозом это о тоже не назовешь – на магнитной пленке гипноз не пишется, а это останется.

Песню, разумеется, в эфир никто не выпустит, а вот запись – она останется и, возможно, сможетстать для кого-то аргументом…

Никто ничего не понял. Время для этого еще не пришло. Я смотрел в зал, испытывая облегчение от того, все задуманное нам удалось выполнить. Взглядом я отыскал Тяжельникова и подмигнул. Он улыбался и как все тут ничего не понимал в происходящем. Ничего… Чуть позже мы объясним что и для чего мы это сделали… Мы закончили, дождавшись аплодисментов. Разумеется народу понравилось, в этом сомнений не было. Но через десяток секунд аплодисменты перешли в тревожные возгласы.

– Вон! Вон! Смотрите!

– Там!

Кто-то из зрителей вскочил и руками показывал нам за спину. Я обернулся.

Над нашими головами тянулась от одной стены к другой стальная ферма, на которой закреплена была осветительная аппаратура. На мгновение мне показалось, что над головой открывшийся гороховый стручок, где софиты – горошины. Ей полагалось бы спокойно висеть, но она словно бы взбесилась – раскачивалась, выгибалась дугой. С потолка посыпались искры и вдруг звон, словно начали лопаться струны на гитаре. Дзинь, дзинь, дзинь… Я машинально посмотрел на гриф, но тут же сообразил, что звук идет сверху.

Когда я поднял голову, то увидел, как один из концов стальной фермы, на которой крепились светильники оторвался от потолка и рывками, раскачиваясь, летит вниз.

– Берегись!

Совет был хороший, но несвоевременный. Я опоздал. Заскрежетали какие-то скрепы и стальная ферма, с прикрепленными к ней фонарями, рухнула прямо на нас. Кто-то потащил меня в сторону, но я зацепился за что-то и рухнул, запутавшись в проводах.

Грохот, еще один удар и отчего-то ощущение подвешенной в совершенно ненужном месте люстры.

Люстра вспыхнула, подарив странное ощущение от попавшей в меня молнии… Попавшей, но не убившей, а, напротив, наполненный меня чем-то таким, чего ты не можешь пока определить. Мозги силились понять, обрисовать, сравнить испытанное ощущение с чем-то понятном и тут пришла аналогия. Я представил, как внутри головы тасуется колода карт. В ловких невидимых руках, половинки колоды приникали друг-другу, карта к карте, лист между листом и сдвигались, создавая что-то новое. Единое целое…

Я обхватил голову руками…

У меня есть руки и голова!

За костями черепа две Вселенных, две памяти, сливались с одну.

Глаза мои открылись, и я осознал, что стою в какой-то комнате. Стены, мебель, фотографии…

Сдерживая стон, упал в кресло. Я чувствовал, что это не было опасно, но это было все-таки невыносимо.

Когда в глазах закончилась рябь, я попробовал встать, но не смог – ноги не держали.

– Что я? – медленно спросил я.– Где я? Когда я?

Вопросов имелась тьма, а ведь где-то имелись и ответы.

Так и не поднявшись, я стал оглядываться. Память– теперь уже не знаю старая или новая– подсказывала, что это моя квартира. Вот фотографии… Мы и Тяжельниковым. А вот и Пугачева… Мы и Горбачев… Этот-то тут при чем? Несколько статуэток в виде скрипичных ключей… И главное– Лена, дети…Сперва маленькие. А потом– взрослые. Я немного успокоился. В какой– бы из Вселенных я не находился, слава Богу, главное оставалось по-прежнему.

«Это будущее?»– подумал я.– «Какое?»

И тут как прорвало…

В моей голове потоком рванули картинки еще раз прожитого прошлого – диски, концерты, новые песни и стадионы, заполненные людьми, встречи с незнакомыми людьми… Я не волновался. Я был уверен, что весь этот поток воспоминаний войдет в свое русло и словно карточки в картотеке разложится по своим местам. Машинально расстегнул рубаху… Шрам нашелся на старом месте. Это была не новая жизнь, а старая жизнь, прожитая по-новому. Значит и впрямь другая жизнь. Фотографии. Жена, дети…

Пазлы складывались один к одному, составляя крепкий фундамент своих отношений с новой реальностью.

Из ревизии воспоминаний меня выхватил телефонный звонок.

– Алло…

Мембрана отозвалась знакомым голосом.

– Ты живой? – спросил Никита.

– Живой, – медленно ответил я. – Но вот я это или нет, я сказать не берусь.

Он хмыкнул.

– Погоди немного. Мы сейчас с Серегой приедем и разберемся...

«Неужели все кончилось?», – подумал я. От этой мысли стало на душе так горько, что я заплакал... Я трогал глаза руками, но ладони оставались сухими.

– Все кончилось... Все кончилось... – повторял я. Все было на своих местах. Пылесос, кот Филимон... Неужели и правда – все.... Черным валом накатилось отчаяние.

Если у вас возникнет желание поощрить автора, сделайте перевод на карту Сбербанка.

Перевод 89031010626 СУММА

Или на карту 2202 2005 0456 6199

Глава 7

7.

Сколько длилось моя меланхолия, я не знал. В том месте, где я сейчас пребывал, не было времени, а вот ощущения были. В какой-то момент в голове, словно сквозняк пролетел и ветер принес резкий, словно удар плетки, запах нашатыря...

Я открыл глаза. По-настоящему открыл. Мир вокруг оказался белым. Белый потолок, белая спинка кровати… Попробовал повернуть голову, но не получилось. Тогда я просто скосил глаза. Справа тоже все было белым. Белое одеяло и белая стена. С другой стороны нашлась такая же белая тумбочка.

«Больница?» – подумал я. – «Или дворец Снежной королевы? Или что-то еще?»

Вопрос был, а вот ответа на него – не было.

«Хорошо. Другой вопрос. А где? Точнее когда?»

Вот на этот вопрос, как и на все остальные ответ нашелся очень быстро. Только вот подумал – и на тебе.

– Больной очнулся, – сказал кто-то за моей спиной. Надомной появилась голова, и в глаза ударил свет.

– Зрачки на свет реагируют.

Я попробовал что-то сказать, но только захрипел и в губы мне ткнулся тонкий носик поилки.

«Госпиталь! -сообразил я. – Точно госпиталь…» и снова исчез из реальности.

Придя в сознание во второй раз, почти сразу понял, когда я. Рядом со мной сидел на стуле знакомый майор КГБ. На душе сразу стало полегче. Мы остались тут, на «этом» свете.

– Живой? – поинтересовался тот. Я ответил не сразу. Мысленно прикинул, как себя чувствую, потом посмотрел все ли конечности на мести (теперь получилось!) и негромко ответил.

– Чего и вам желаю... Как ребята?

– Все живы, – успокоил он меня. – Но досталось каждому…

– Чему досталось?

Язык во рту ворочался все лучше и лучше. Я покосился на тумбочку. Там стоял стакан с чем-то похожим на компот. Майор понял без слов и помог мне сделать глоток. Я откинулся на подушки.

– Вот теперь совсем хорошо… Так чем нам досталось?

– Сперва осветительной аппаратурой, потом – током…

– А почему так…

– Разбираемся, – серьезно, со значением, ответил он. – Разберемся… Хорошо, что вы живы и руки-ноги целы.

– И головы, – послышался голос Никиты от входа. Я повернул голову. Кузнецов стоял в дверях в каком-то больничном халате. Халат был красив, но велик размером и с перевязанной головой и полотенцем на руке наш поэт походил на какого-то восточного владыку.

– Эмир Бухарский... – сказал я. – Ты-то как?

Прихрамывая, он подошел поближе и сел на кровать.

– Примерно также как и мы все. Разница с тобой только в том, что тебе софитом досталось по спине. А мне – по голове. Ну и разряд, конечно…

– Да притворяется он, – подал голос Сергей. Наш майор завертел головой, сообразил, что я из-за него ничего не вижу и передвинул стул, так что я смог увидеть товарища. Володин сидел на своей кровати в таком же больничном халате. А ничего. Вид, вроде, здоровый. Несколько синяков на лице, царапина и рука на перевязи.

– Что с рукой? Перелом?

Он покривился лицом.

– К счастью, только ушиб.

Это действительно было хорошо, но я все-таки проворчал:

– Ничего себе – «к счастью» … От такого счастья лекарств не напасёшься…

Спорить никто не стал.

– А что там случилось? – спросил я.– Я что-то наверняка пропустил...

Майор понизил голос.

– Крепления софитов не выдержали нагрузки и...

Он развел руками, словно извинялся за не выдержавший металл. Это требовало реакции.

– Там этажом выше свадьбу, случаем, не играли?

– Какую свадьбу? – не понял майор.

Я улыбнулся.

– Да слышал я такую байку. На одной свадьбе два баяна порвали и так два дня плясали, что на нижний этаж провалились и еще день там догуливали...

– Там чердак, – серьезно ответил Иванов. – Так что будем разбираться.

Сказав это он быстро засобирался, похоже, вспомнив о своих обязанностях, и ушел, пообещав, как Карлсон, вернуться. Глядя на него и я поднялся. Пол под ногами качнулся. Непорядок. Осторожно передвигая ноги, подошел к зеркалу перед раковиной, посмотрел на себя. Ндаааа... Видок мог бы быть и получше. То, что не брит это не страшно... Такое и брить опасно. Рожа в синяках, в царапинах... Сквозь пятна зеленки проступали на щеке какие-то подпалины. Я потрогал их пальцем.