Текст книги "Вспоминая Владимира Высоцкого"

Автор книги: Владимир Высоцкий

Соавторы: Анатолий Сафонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

Издали теплоход казался красивее. Толя берет нас за руки и с горечью говорит:

– Поглядите на него внимательно. Я не хотел ничего говорить вам вчера, но мой прекрасный корабль, моя прелестная «Грузия» совершает свое последнее плавание. Для нас большая честь, что в этом плавании с нами вы. После возвращения в Одессу теплоход пойдет на слом.

Мы рассматриваем все возможные варианты, даже возможность моего устройства в Москве. Но очень скоро мы наталкиваемся на непреодолимые трудности: нехватка денег у тебя и у меня, моя работа, которую я хочу и должна продолжать, мои сестры и мои знакомые обескуражены такой перспективой, ну и, конечно, мои дети, которые с огромной радостью готовы провести там каникулы, но не желают постоянно жить вдали от Франции… Отправив детей в пансион, закончив фильм, съемки которого продолжались многие недели, я сажусь в самолет и лечу в Москву. Смерть моей матери круто изменила течение моей жизни…

Долгими ночами, в темноте, мы перебирали все, что можешь сделать ты. Никогда ты не думал остаться во Франции. Для тебя жизненно необходимо сохранить твои корни, твой язык, твою принадлежность к стране, которую любишь безмерно, но все же строишь безумные проекты, говоришь о концертах, которые будешь давать в разных странах, о пластинках, которые сможешь свободно выпускать, о поездках на край света. Все это будет, только позже.

Дмитрий Якушкин
В ГОСТЯХ У МАРИНЫ ВЛАДИ

Городок Мэзон-Лафитт, где жила тогда Марина Влади, – в 40 минутах езды от Парижа.

У белого каменного дома, окруженного большим садом, несколько отшельнический, романтический вид. Во всяком случае, он не похож ни на аккуратный европейский коттедж, ни на особняк престижного парижского пригорода. В гостях у Марины Влади побывал корреспондент «Московских новостей» Дмитрий Якушкин, репортаж которого был опубликован 25 января 1987 года:

Внутри все просторно и все на виду; к столику с телефонным аппаратом придвинуты две обыкновенные лавки, на них масса записочек, какие-то брошюры, потертая записная книжка. Три собаки с русскими кличками, нехоленые и незаносчивые.

– У вас нефранцузская обстановка…

– Здесь моя обстановка, – с ударением на слове «моя» отвечает актриса.

Марина Влади только что вернулась из Москвы, где записывалась на телевидении в двух передачах о Владимире Высоцком.

Она говорит:

– Меня радует, что готовятся эти передачи, хотя можно было и не ждать шесть лет. Я знаю, что о Володе сейчас много пишут, работает комиссия по его творческому наследию, которая, надеюсь, издаст то, что я оставила в Москве после его смерти. Это более 700 стихотворений плюс проза, сценарии. Я решила, что эти материалы должны находиться в СССР.

У меня такое впечатление, что публика в основном знает его песни, записанные часто ужасно. Читая его стихи, совершенно иначе воспринимаешь его творчество. Тем более выросли поколения, которые и не слушали его, и не видели в театре, и они уже пусть воспитываются на текстах Владимира Высоцкого, а не на пленках…

Конечно же, Марина Влади красива. Многие запомнили ее по фильму «Колдунья» (по Куприну) или по картине де Сантиса «Дни любви». Но в представлении многих Марина Влади – образ загадочной «заграничной» женщины, овеянной легендами и слухами. Знает ли она об этом?

– Когда я приехала в первый раз в СССР на Неделю французских фильмов, это был 1958 год, то увидела, что у меня сотни молодых поклонниц. Они переняли у меня даже прическу. Я и не подозревала, что на родине родителей найду такое горячее признание. Ну а потом я вышла замуж за Володю, и события приняли фантастический оборот. Из «анекдотов» на эту тему: однажды мы поехали кататься на речном трамвайчике. Какая-то женщина, увидев нас вместе, презрительно бросила: «Ишь ты, под Марину Влади работает…»

– Марина, а как получилось, что, живя всю жизнь во Франции, вы тем не менее сохранили и русский облик, и русский язык?

– А я и есть русская, только с французским паспортом. Отец мой окончил Московскую консерваторию. Когда началась первая мировая война, он уехал во Францию, чтобы уйти в армию добровольцем. Он был единственным сыном овдовевшей матери, и в русскую армию его не брали. Стал летчиком, был ранен, награжден воинским крестом. После войны остался во Франции, работал в парижской опере. Семья моей матери выехала из России в 1919 году. Мама оказалась в Белграде, работала там в театре и там же познакомилась с моим отцом – Владимиром Поляковым, приехавшим на гастроли.

Меня воспитывала бабушка. Она не говорила по-французски, учила меня русским песням, сказкам, стихам, водила в православную церковь. Верующей я не стала, но русское начало во мне углубилось. Русские песни люблю петь и сегодня. Вместе с сестрами мы выпустили даже три пластинки с русскими песнями. Есть у меня и пластинка «Песни мира», где я исполняю русские колыбельные, одной из них меня выучила бабушка.

Наконец, сказались и 12 лет жизни с Володей.

В фирме «Мелодия», между прочим, много лет лежит без движения записанная нами вдвоем пластинка. Надеюсь, она когда-нибудь будет выпущена.

В своей книге «Бабушка», которую она мне подарила, Марина Влади вспоминает:

– В 1968 году я поехала в Россию сниматься в фильме Юткевича «Сюжет для небольшого рассказа». Девять месяцев съемок, холодная зима. Мы работали страшно медленно. Вначале это меня раздражало. В субботу – выходной, много времени, на мой взгляд, уходило даром… И только когда я поняла, что такое время «по-русски», мне стала ясна такая манера работать. Время – не деньги: человек видит перед собой бесконечность. Поначалу меня удивляло какое-то полное отсутствие у русских представления о времени: разбудить приятеля в три часа утра, прийти к нему только потому, что на тебя «нашла тоска», – они не считают ни невежливым, ни чем-то исключительным. Найдут время тебя выслушать – столько, сколько нужно. Где еще можно встретить такую душевную открытость, такое внимание к друзьям?

Французы меня часто спрашивают: как вы можете жить в России? И так долго? Я отвечаю, что, конечно, я знаю не всю Россию. Есть вещи, которые мне трудно понять и принять, но главное – другое. Если бы я не была там счастлива, я бы не жила в Москве по полгода. И дело не только в том, что там – человек, которого я люблю и с которым я счастлива. В Москве особые отношения между людьми, каких я никогда или почти никогда и нигде не встречала, особенно в Париже. В Москве я живу среди людей искусства: художников, актеров, режиссеров, писателей… Все друг друга знают, все ходят друг к другу в гости. Жизнь кипит: постоянный обмен идеями, обсуждения, встречи. И нет барьера между людьми разных профессий. «Общественная жизнь» в Москве протекает большей частью дома, а не, например, в ресторанах или кафе.

И разговаривают. Могут спорить восемь часов подряд: люди полностью открыты друг другу, им все интересно, и это придает человеческим отношениям совершенно особую теплоту и жизненную силу. Когда люди собираются у себя дома – это праздник: один поет, другой читает стихи, третий – отрывки из романа.

Все это очень далеко от того пресыщенного равнодушия, замкнутости, которые я привыкла встречать в Париже.

Мне кажется, что Москва – это в чем-то Монпарнас 20-х годов. Наверное, в начале века он жил такой же жизнью.

– Владимир Высоцкий выступал с концертами за рубежом. Как воспринимали его зрители?

– Те, кто слушал его на концертах, конечно, бывали ошеломлены. Публика воспринимала его зрительно, потому что не понимала смысла песен. На всех действовало его колоссальное обаяние, которое на пленке исчезает. На концерты приходило и много советских людей, работающих за рубежом. Даже они не всегда воспринимали то, о чем пел Володя; для этого надо было так чувствовать жизнь страны, как чувствовал ее он.

– Приходилось слышать невероятные истории о том, как вы познакомились. А как это произошло на самом деле?

– Очень просто. Я приехала в 1967 году в Москву на кинофестиваль, и вместе с Максом Леоном, тогдашним корреспондентом «Юманите» в Москве, мы пошли в Театр на Таганке. Макс знал Володю, после спектакля он нас познакомил, потом мы поехали в ресторан ВТО, а затем сидели у Макса на квартире, слушали, как Володя пел. Мы подружились. На следующий год я приехала в Москву на съемки фильма Юткевича, мы стали чаще видеться… Потом поженились. Свидетелями были Макс Леон и Всеволод Абдулов из МХАТа.

– Вы жили «на две страны»…

– Это было сложно, особенно для меня. У меня было трое сыновей, они должны были учиться. Я не могла перевезти их в Москву, хоть они и обожали Володю. И потом, есть ли у тебя право навязывать любимому человеку свою, уже сформировавшуюся семью?

Так и жили: Володя – в Москве, я – в Париже, мы выучили чуть ли не наизусть расписания самолетов. Но, может быть, в этом была и положительная сторона. На грани расставания или встречи не обращаешь внимания на какие-то мелочи, на все поверхностное…

Володя ездил по свету: мы побывали и в Мексике, и на Таити, и в Голливуде, но после 2–3 недель его тянуло домой. Ему хотелось слышать родной язык – ему он нужен был как воздух. Он не мог здесь жить, не хотел и никогда о переезде не говорил.

Вообще кто-то полагает, что иммигранту здесь просто, 3—1310 а это не так. Русскому человеку особенно не хватает возможности посидеть, поплакаться, если нужно.

– Марина, что вы думаете о памятнике на его могиле?

– У меня был другой проект.

– У нас сейчас много пишут о Высоцком. Вы читаете эти публикации?

– Да, я знаю о них. Я замечаю, что есть тяга идеали-З'ировать Володю, сделать из него такого пай-мальчика, сладенького человека. Он был добрым, щедрым, но у него были и недостатки, как у всех. Я и согласилась приехать в Москву, чтобы немного восстановить правильный его образ.

Все его хотят сейчас присвоить себе, вероятно, и я тоже так поступаю, ибо он был моим мужем. Да, я знаю его хорошо, но есть черты его характера, которые и мне незнакомы. Он человек необыкновенный, но никогда не был святым. Сейчас многие говорят, что были дружны с ним, а ведь при жизни они ему могли помочь больше: люди, которые в подметки ему не годились, считали, что народ не должен его знать, решали за других… Но это все пройдет, а главное останется.

Меня как-то попросили написать несколько строк для сборника воспоминаний. Но о Володе нельзя написать несколько строк. И нужно побольше его издавать, тогда все станет на свое место – он сам сказал о себе лучше всех.

– Что у вас от Франции? – спрашиваю Марину Влади.

– Дисциплина в работе.

В Париже недавно вышел фильм с ее участием «Твист снова в Москве» (гротескная комедия, мы о ней спорим и не соглашаемся друг с другом). Актриса снялась и в картине «Приключения юного Дон-Жуана», где играет обворожительную крестьянку, преподающую уроки любви молодому юноше. Надеется сыграть в театре, есть пьеса знакомой писательницы о жизни бродячих артистов в Германии во время войны. Но еще надо найти театр, режиссера, который возьмется ее ставить.

…Из-за яркого солнца, лучи которого пробиваются в кухню, забываешь, что на улице уже зима. Когда-то в этом доме было очень людно: здесь жили три сестры Марины с детьми, ее мать.

После смерти матери дом кажется слишком большим и пустым.

Марина Влади вспоминает, как они втроем – она, ее сестры Одиль и Елена – играли в чеховских «Трех сестрах». Спектакль имел колоссальный успех.

Моя собеседница сетует, что в разговоре иногда не находит точные русские слова. «Словно краски тускнеют», – говорит она. Перечитывает Чехова, чтобы слова не уходили…

Владимир Высоцкий

* * *

Люблю тебя сейчас

не тайно – напоказ.

Не «после» и не «до» в лучах твоих сгораю.

Навзрыд или смеясь,

но я люблю сейчас,

а в прошлом – не хочу, а в будущем – не знаю.

В прошедшем «Я любил» —

печальнее могил,

все нежное во мне бескрылит и стреножит.

Хотя поэт поэтов говорил:

«Я вас любил: любовь еще, быть может…»

Так говорят о брошенном, отцветшем —

и в этом жалость есть и снисходительность,

как к свергнутому с трона королю.

Есть в этом сожаленье об ушедшем,

стремленье, где утеряна стремительность,

и как бы недоверье к «Я люблю».

Люблю тебя теперь —

без пятен, без потерь.

Мой век стоит сейчас – я вен не перережу!

Во время, в продолжение теперь —

я прошлым не дышу и будущим не брежу.

Приду и вброд и вплавь

к тебе – хоть обезглавь! —

с цепями на ногах и с гирями по пуду.

Ты только по ошибке не заставь,

чтоб после «Я люблю» добавил я «и буду».

Есть горечь в этом «буду», как ни странно,

подделанная подпись, червоточина

и лаз для отступленья про запас,

бесцветный яд на самом дне стакана

и, словно настоящему пощечина, —

сомненье в том, что «Я люблю» – сейчас.

Смотрю французский сон

с обилием времен,

где в будущем – не так, и в прошлом – по-другому.

К позорному столбу я пригвожден,

к барьеру вызван я – языковому.

Ах – разность в языках!

Не положенье – крах!

Но выход мы вдвоем поищем – и обрящем!

Люблю тебя и в прошлых временах,

и в будущем, и в прошлом настоящем!

ЭПИЗОДЫ ТВОРЧЕСКОЙ СУДЬБЫ

Всеволод Абдулов
О ПОЭТЕ

Как же они памятны – эти 60-е, самое начало! Как мы были молоды! Каким ежедневным праздником казалась жизнь!

Теперь те годы называют временем безгласности, застоя, пришедшего на смену оттепели. Смешно и грустно, но часто слышишь такой приговор от людей, много сил положивших на воспевание тогдашних устоев и свершений.

Поэзия, за редким исключением, исполняла свое назначение говорить правду чисто номинально. И вдруг – нечто непохожее, неприглаженное, словно случайно затесавшееся в чинный, добропорядочный дом: хриплый голос, заставлявший нас вслушиваться в смысл слов, звучавших из динамиков плохоньких магнитофонов.

Помню поездку в Сибирь. К нам, москвичам, приходили спросить: чей это голос? Кто это? Поразительно, Володя только начинал писать, а здесь, «на краю края земли», уже слышали, знают, не зная – «кто».

Это был тот случай, когда захотелось вдруг снова спросить себя: что же такое поэт? И ответить: «Поэт – этот тот, чья душа начисто лишена привычных нам защитных оболочек».

При жизни Высоцкий увидел напечатанным только одно свое стихотворение, и то не полностью, в искаженном виде.

Литературный архив Владимира Семеновича явился подлинным открытием даже для тех, кто хорошо был знаком с его творчеством. Это серьезные опыты в прозе, поэма для детей, киносценарии. Но настоящей сенсацией стали около двухсот пятидесяти ранее никому не известных поэтических произведений. И знакомство с творчеством этого художника в полном объеме только предстоит.

Сейчас уже ни один поэт, какое бы дьявольское самомнение его ни одолевало, не посмеет публично назвать Высоцкого «меньшим братом». Наступает время серьезного изучения «феномена Высоцкого».

Появляются первые профессиональные работы крупных филологов, текстологов. Они показывают, сколь непроста природа поэзии Высоцкого, в какую новаторскую форму была оправлена суть этого явления – открытие новых законов стихосложения, сложнейшие рифмы, строфика, не встречавшаяся до этого в русской словесности. Кажущаяся простота и как бы импровизационность не позволяли нам, слушателям, потрясенным изначально лишь оголенной правдой, обрушивающейся на нас вместе с «отчаяньем сорванным голосом», заметить всю виртуозность стихотворной техники.

Впрочем, пусть об этом пишут специалисты. С Володей меня связывала многолетняя дружба, я мог бы много говорить о том, каким нежным, добрым, отзывчивым человеком он был. Но уверен: всем, кто любит его песни, стихи, это и так ясно. Высоцкий никогда ни в чем не кривил душой – ни в жизни, ни в творчестве.

Владимир Филиппов
«ВЫ ЕЗЖАЙТЕ СВОЕЙ КОЛЕЕЙ…»

С трафаретного, размером 3X4, фото смотрит юноша в модном три десятка лет назад пиджаке из светлого букле и рубахе с расстегнутым воротом. Худощавое лицо. Модный зачес волос, тогда он назывался «кок», невольно открывает высокий лоб. Снимок сделан после школьных выпускных, а профбилет выдан после вступительных экзаменов в институт. Основанием послужил приказ директора Московского инженерно-строительного института им. В. В. Куйбышева за № 403 от 23 августа 1955 года: «Зачислить в число студентов 1-го курса механического факультета т. Высоцкого В. С. без предоставления общежития».

В то время вопрос, кто главнее и нужнее – физики или лирики, решался однозначно: в пользу первых. Безоговорочным доказательством являются данные конкурсного отбора. В 1955 году на одно место мехфака МИСИ претендовали 17 человек. Сами понимаете, поступившие были от счастья на седьмом небе. А уж родители и подавно.

Не стоит, однако, кривить душой. Выбор вуза для семнадцатилетнего Володи Высоцкого, как и для многих его тогдашних и нынешних сверстников, дело случая. Впрочем, предоставим слово тем, кто хорошо помнит, как это было. Прежде всего, конечно, маме.

– После окончания десятилетки Володя собирался идти в театральный, – вспоминает Нина Максимовна. – С детства он хорошо читал стихи, став постарше, занимался в самодеятельности, живо разыгрывал маленькие сценки. Но мне, его отцу, его дедушке – Владимиру Семеновичу все это казалось баловством. Заканчивалось восстановление разрушенного войной хозяйства, открывались новые стройки, и мы, пережившие фронт, голод и разруху, небезосновательно считали: чтобы иметь всегда кусок хлеба, надо быть технарем, инженером.

Мы беседовали с Володей вместе и порознь и, кажется, убедили его в своей правоте. Вместе со школьным другом, Игорем Кохановским, он решил поступить в МИСИ. Правда, у меня кошки на сердце скребли – видела, не лежит у него душа к намеченному.

– Начиная с ранней весны в нашу школу стали приходить пригласительные открытки из разных вузов на день открытых дверей, – рассказывает выпускник МИСИ поэт И. Кохановский. – Мы с Володей решили: откуда придет самая красивая, туда и направим свои стопы. Победил строительный.

Первая проверка знаний – сочинение. Высоцкий выбрал тему «Обломов и обломовщина». Признаюсь, я читал письменную работу с пристрастием, старался обнаружить задатки будущего поэта. Но «изюминки» не нашел. Напротив, сочинение явно грешит стереотипными фразами и выводами. Некоторое время спустя узнал – удивляться тут нечему. Абитуриенты Высоцкий и Коха-новский знали экзаменационные темы заранее и благополучно списали «свои» сочинения со шпаргалок, известных любому школьнику. При этом они не забыли сделать для достоверности по ошибке. В результате – 4 балла.

За давностью лет простим мальчишкам и двум студентам, нарушившим служебную тайну, неблаговидный поступок. Сделаем скидку на возраст. Да к тому же, и слова из песни не выкинешь.

На математике вчерашним школьникам пришлось туго. Правда, те же болевшие за них девчонки подсказали доброго преподавателя. Но то ли они ошиблись в выборе, то ли экзаменатор был не в настроении – гонял он в тот день нещадно. Помогло то, что классный математик, Николай Тимофеевич Крюков (тогда в школе работало еще много учителей-мужчин), сумел привить мальчишкам любовь к своему предмету. Заслуженно получив четверку по математике, а затем «5» по физике и «5» по французскому, Володя стал студентом.

Чуть пообвыкнув в институте, первокурсники отправились «на картошку». Третья группа механиков собирала урожай на колхозных полях Волоколамского района. Работали много, кормили – не шибко. Было бы, по словам бывших однокурсников Высоцкого, совсем невмоготу, если бы не Володька. Он не сидел на месте сам и не давал засиживаться другим. Сочинял смешные, безобидные эпиграммы и распевал их друзьям. Вообще он не стеснялся показать свое неумение. И всегда щедро делился тем, что знал, умел и имел сам.

Где-то в московских дворах Высоцкий и Кохановский подхватили реплику: «Зовите меня просто – Вася». С тех пор иначе, как Вася, Васек, Васечек, они друг к другу не обращались. Даже спустя десятилетия. Ребята от диалога двух «Вась» за животы держались.

Однажды Высоцкий заприметил гуляющих без упряжки лошадей и тут же решил научиться ездить без седла. Под смех честной компании пару раз свалился с норовистого коня, но через несколько часов, к удивлению той же компании, довольно уверенно разъезжал на «гнедке», а затем обучал приятелей.

Незаметно подошла первая сессия. Высоцкий скинул почти все зачеты. Остался один – черчение. К сдаче готовились вдвоем с Игорем Кохановским. В один из предновогодних вечеров сидели дома на Первой Мещанской за круглым столом друг против друга. У каждого по чертежной доске, рядом чашка с кофе. Чем занимается визави, ни тому, ни другому не видать.

Игорь первым закончил задание, взглянув на доску друга, расхохотался. На месте четкого алфавитного шрифта была клякса. Развеселился и Володя. Да так, что размазал по чертежу еще и кофейную гущу.

– Все, Васечек, – воскликнул он, – больше я в институт не ходок.

То же самое сын повторил вбежавшей в комнату маме. Тогда его слова не приняли всерьез, но он настоял на своем. Незаконченный чертеж Нина Максимовна хранит до сих пор…

Стоит ли говорить, как были удивлены сотрудники деканата и студенты, узнав, что Высоцкий самолично подал заявление с просьбой отчислить. В присутствии матери с ним серьезно говорили декан, члены комсомольского бюро. Володя был вежлив, но отвечал твердо:

– Инженером я быть не хочу. Зачем же чужое место занимать?

И, обращаясь к декану, добавил:

– Вот увидите, осенью приду и покажу ва>м другой студенческий билет – театрального института.

После беседы в деканате вконец расстроенная мама поехала на метро не в ту сторону…

Так Высоцкий ушел из МИСИ. Однако с друзьями по институтской скамье связей не порывал. Учась в школе-студии МХАТа, с удовольствием принимал участие в мисийских капустниках. Бывал он на свадьбах и днях рождения, вместе с будущими строителями хаживал в любимые им Сандуны, приглашал их к себе домой, устраивал билеты в театр. Короче, старался, чтобы «людям было хорошо». Ударение на последнем слоге – «людям» – он делал, видимо, специально – не терпел красивых, напыщенных фраз.

Он умел дружить и верил в настоящую мужскую дружбу, в правила честной игры. С удивительной щедростью раздавал друзьям и случайным знакомым вещи, деньги… Но в жизни и творчестве шел своей дорогой, далеко не гладкой.

 
Эй вы, задние, делай,
как я.
Это значит —
не следуй за мной.
Колея эта только моя.
Вы езжайте своей
колеей!
 

Вновь предоставим слово матери.

– Летом я отдыхала в Прибалтике. Как-то вижу афишу: «Лекция о жизни и творчестве Владимира Высоцкого». Ну как не пойти!

Народу в зале собралось предостаточно. Кстати, Володя на авторских концертах всегда просил открыть двери пошире, впускать всех желающих. Я, правда, всего один раз была на его выступлении. Но помню, как его неистово принимали. И еще раз, словно сердце подсказывало, попросилась на концерт, который оказался последним… Но он отговорил: «Далеко ехать, устанешь, мамочка».

Тут все шло чин чинарем. На сцену вышел человек, вынес магнитофон, представился и начал рассказывать, читать стихи, проигрывать песни. Потом отвечал на вопросы. Сколько обидных неточностей – не счесть. Но дотерпела. Лишь после занавеса пошла за кулисы, спрашиваю: «Если вы берете на себя смелость читать лекции, разве не должны быть точным?» Лектор в ответ этак свысока: «А вам, собственно говоря, что за дело?» – «Я – Володина мама». У него аж кровь от лица отхлынула.

Мы проговорили три вечера. Я старалась помочь, вспоминала подробности. Ведь рассказывать о моем сыне для него – хлеб насущный, коли другого занятия не имеет. А недавно получила письмо с таким вопросом, что не сдержалась. Ответила резко: «Почему вы копаетесь в сугубо личном, неужели все остальное – неинтересно?»

Еще о том, что волнует. Трое молодых актеров показали мне композицию, в основе которой факты Володиной биографии, его стихи и песни. Очень понравилось. Но, оказывается, выступать им не разрешают. А другого «лектора», который сам мне признался, что чтец из него никудышный, везде принимают. Хотя по профессии он пожарный. Все это было бы смешно…

Не обижайтесь, но больше иных побаиваюсь журналистов. Не так давно солидная московская газета опубликовала статью о детстве и отрочестве моего сына. Автор побывал у меня, все расспросил, аккуратно занес в блокнот. Потом читаю, будто трехлетний мальчонка бегал по крышам, «зажигалки» гасил, когда падал – не плакал. Но авторский домысел – еще полбеды. На Первой Мещанской мы жили в квартире 62, в статье почему-то 68. Ладно, описка. Но количество моих братьев и сестер можно указать точно? У мамы нас было пятеро, как я говорила, а не двенадцать, как написано. Другой, иностранный корреспондент, кстати, отлично пишущий и говорящий по-русски, внес еще больше путаницы. И в довершение скульптуру «Владимир Высоцкий» назвал «Часовой с гитарой»…

О Владимире Высоцком, как ни о ком другом, много говорят и спорят. Естественно, разные люди относятся к его творчеству по-своему. Но все, кто был с ним лично знаком, видел на сцене, экране, эстраде или хоть единожды слышал его песни, сходятся, пожалуй, в одном – этот человек не склонен к компромиссам. Даже если они сулят жизнь без проблем. Краткая история обучения в МИСИ – всего лишь виток в биографии. Но виток законченный, ставший одним из первых проявлений личности. Тем он и дорог.