355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Высоцкий » Вспоминая Владимира Высоцкого » Текст книги (страница 21)
Вспоминая Владимира Высоцкого
  • Текст добавлен: 16 марта 2017, 04:30

Текст книги "Вспоминая Владимира Высоцкого"


Автор книги: Владимир Высоцкий


Соавторы: Анатолий Сафонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

Высоцкий очень хотел увидеть напечатанными свои стихи. Как ни странно, его песенное творчество полностью мало кто знал. Пел он в основном всегда одно и то же. А его стихи мы узнали только после его смерти.

Он не был членом Союза писателей. К концу жизни он уже и не стремился печататься.

Высоцкий: «Чем становиться просителем и обивать пороги редакций… выслушивать пожелания, как переделать строчки и т. д., лучше сидеть и писать, понимаете?»

Его спрашивали:

– Человеческие недостатки, к которым вы относитесь снисходительно?

– Физическая слабость.

– А недостаток, который вы не прощаете?

– Таких много… Жадность. Отсутствие позиции, которое за собой ведет очень много других пороков. Когда человек повторяет то, чему его научили, и не способен к самостоятельному мышлению.

– Какой вопрос вы бы хотели задать самому себе^

– Сколько мне еще осталось лет, месяцев, недель, дней и часов творчества? Вот какой я хотел бы задать себе вопрос, вернее, знать на него ответ.

– Если бы вы не были Высоцким, кем бы вы хотели быть?

– Высоцким…

Георгий Гречко
КАК «ЛОКОТЬ ДРУГА»

Это была часовая кассета. На обложке – его портрет. Перед полетом космонавтов, как правило, спрашивают, какие магнитофонные записи хотели бы взять с собой на орбиту. Мы с Юрой Романенко, не задумываясь, ответили – песни Владимира Высоцкого. Нам достали кассету. Не думал, что у нее будет не совсем обычная судьба.

Тогда это был самый длительный полет. Психологическая усталость как бы накапливается. И в этих условиях «живая речь» песен Высоцкого, их юмор приобретают для тебя особое значение. Ты включаешь магнитофон. Звучит его голос, слова… И они снимают с тебя какой-то груз, ты начинаешь улыбаться. В эти минуты ты чувствуешь радость жизни, что ты не оторван от Земли… Но у Высоцкого есть и другие песни. Они зовут взять ответственность на себя, стоять до конца. Первый раз перед выходом в открытый космос ты испытываешь то же, что солдат перед боем, – ты представитель своей страны, она тебе поручила, и ты должен выдержать, несмотря ни на что. Песни Высоцкого в такие часы как «локоть друга», придающий уверенность. Поэтому естественно, что перед возвращением на Землю у нас с Юрием Романенко появилась мысль вернуть из космоса кассету и подарить Высоцкому в знак благодарности за поддержку.

Я взял кассету, вынул из нее суперобложку, поставил штамп станции (я тогда был внештатным начальником космического почтового узла). Вместе с Юрой мы написали ему слова благодарности, расписались и уже хотели положить кассету в мешочек для спуска на Землю, но одна мысль нас остановила. Песни Высоцкого поддерживали нас, а вскоре на станцию прилетят наши товарищи. Они будут в космосе дольше, и у них будет более трудная задача. Почему мы лишаем их поддержки? И тогда мы кассету вынули, а на Землю спустили коробочку с суперобложкой.

Я подарил eе Высоцкому после спектакля в Театре на Таганке. Он был растроган, сказал, что хочет понять нашу профессию, что пока он знает о ней немного. Я помню, заверил его, что встретимся еще много раз и наговоримся вдоволь. Много не удалось. Ему оставалось всего два года…

Он говорил, что мало знает нашу профессию. Но у него уже была «Поэма о космонавте»! Ее удалось обнародовать лишь летом 1987 года. Конечно, важно, что она увидела свет. Но ведь мощный гуманистический заряд, который несет поэма, был нужен значительно раньше^ В те самые 70-е годы. Но тогда, с одной стороны, всенародное признание, с другой – ни тиражей пластинок, ни тиражей книг. Кому-то казалось, что многие его песни чересчур критичны, даже злорадны. Его критика не была злорадной, даже если он что-то высмеивал, она всегда была через боль его собственного сердца. Он не стоял в стороне и не зубоскалил. Он был в гуще людей, страдал сам и понимал страдания других. И героем его песен был не «блатняга», не отрицательный тип, как иногда пытались представить, а человек, остававшийся человеком в самых критических обстоятельствах. Всегда честным, мужественным, настоящим гражданином. В 70-е годы престижными стали совсем иные профессии. Когда я поступал в технический институт, предложи мне (или любому другому моему сверстнику) попасть без экзаменов в торговый вуз, мы бы просто рассмеялись. Мужчине необходима трудная профессия. Но через двадцать лет произошла переоценка ценностей. У многих они сменились. В творчестве Высоцкого ценности не упали в цене. Его положительные герои, которых он любит и которых он хорошо чувствует, – летчики, подводники, солдаты Родины.

Кто-то считал, что Высоцкий чернит многое зря, а ведь он чернил лишь то, что было не только черное – грязное. А вот то, что многие уже перестали рассматривать как передовое, зовущее, героическое, он, наоборот, чувствовал и воспевал.

И когда появились разговоры о том, что те полеты в космос «легкий хлеб», быстрая дорога к наградам, к славе, Высоцкий написал поэму о космонавте. Она антипод не только бравурным газетным статьям, но и всей космической поэзии.

Вот первые строчки поэмы: «Я первый смерил жизнь обратным счетом…»

В самом деле, когда мы куда-то идем, мы начинаем считать километры – первый, сотый, тысячный… Когда мы что-то делаем, смотрим на часы – один час прошел, два… И только у космонавтов идет обратный счет. Садимся в корабль, осталось два с половиной часа. Проверяем герметичность скафандра – два. Закрываем остекление скафандра – остается пять минут. Вот он, обратный счет. И я даже не сумел бы так емко сказать о своей профессии. А у него первая строчка – «Я первый смерил жизнь обратным счетом». И надо сказать, «обратным» мерить тяжелее, чем «прямым». Потому что, когда осталось два часа, остался час, осталось пять минут, – ты даже не знаешь, до чего. И когда за две минуты до старта взорвалась ракета, это и говорит, что такое обратный счет, к чему он может идти…

 
Я буду беспристрастен и правдив:
Сначала кожа выстрелила потом
И задымилась, поры разрядив.
Я затаился и затих, и замер.
Мне показалось, я вернулся вдруг
В бездушье безвоздушных барокамер
И в замкнутые петли центрифуг…
 

Помню одно из своих обследований в барокамере. В экипаже двое. Откачивается воздух, падает давление, становится меньше кислорода. Неожиданно мне по радио кричит врач, наблюдающий за экипажем с помощью телевидения: «Держи». Я смотрю на себя и не понимаю, что держать. «Товарища держи». Смотрю, а товарищ падает. Тут же аварийный «спуск» барокамеры, от быстрого изменения давления как удар по ушам… Врываются врачи… Мне врач говорит: «Сегодня барокамеру можно больше не проходить, а перенести ее на следующий день. Все-таки была нештатная ситуация». Я настаиваю: «Буду проходить сейчас». И вновь откачивают воздух. Я смотрю, а у меня в глазах туман. Думаю, дурак, зачем рискнул. Нужно было пойти отдохнуть. Может быть, на меня повлиял этот «спуск» и меня сейчас «забракуют» за мою же лихость? А врач, наблюдавший за мной, понял, что происходит, и спрашивает: «Ты чего? Туман?» Я говорю: «Туман». А он: я, мол, видел, что ты хорошо перенес быстрый «спуск», и дал просто быстрый «подъем», и поэтому туман в барокамере, а не у тебя в глазах… В общем, пережил я много. А товарища увели, и дорога в космос для него оказалась закрытой…

 
Хлестнула память мне кнутом по нервам,
В ней каждый образ был неповторим:
Вот мой дублер, который мог быть первым,
Который смог впервые стать вторым.
Пока что на него не тратят шрифта —
Запас заглавных букв на одного,
Мы с ним вдвоем прошли весь путь до лифта,
Но дальше я поднялся без него…
 

Долгое время о дублерах писать как-то стеснялись. Если не брать наши международные экипажи, о которых сообщала вся мировая пресса, то только в 1987 году впервые объявили фамилии дублеров…

Я много раз был дублером. Не раз проходил полный курс подготовки к полету. Высоцкий очень точно почувствовал: «Мы с ним вдвоем прошли весь путь до лифта». А ведь путь до лифта-то не та дорожка по красному ковру после возвращения. Путь до лифта – это те же барокамеры, те же самые центрифуги. «Но дальше я поднялся без него» – все, дублер исчезал. Надо сказать, что это было тяжело. До лифта были еще равные люди, а еще один шаг – в лифт, и уже один известен на весь мир, а другой, равный, а может быть, лучше (как Гагарин говорил о Титове – он был лучше, и поэтому его сохранили для более трудного полета), а потом он превращался в невидимку, в никого. Помните, даже когда мы видим снимки Гагарина в автобусе, то Титова как будто случайно кто-то закрывает своим корпусом, чтобы его не было видно. И вот это самочувствие человека, который был равным, а через шаг он не только не равный, не только не второй, а вообще никто – на время, а бывало, и навсегда. Это нелегко. И то, что даже это почувствовал Высоцкий, – это поразительно.

И еще об одном. Иногда приходится слышать, что, собственно, Высоцкий сделал? Ну утверждал гласность тогда, когда гласность не приветствовалась, когда был период застоя. А сейчас все говорят об острых проблемах, промахах, вскрывают недостатки, и Высоцкий бы сегодня просто потерялся. Он был хорош для своего времени. Не согласен с этим. Я думаю, что нам сейчас не хватает Высоцкого точно так же, как его не хватало нам тогда. Перестройка – это революция, а революция – это дело, не терпящее приставки «полу», здесь не может быть полугласности, полудемократии, полухозрасчета и т. д. Здесь все должно быть честно и на особом накале. И вот, мне кажется, никто бы, как Высоцкий, сейчас не смог бы вскрыть то, что называется механизмом торможения. Мы открываем газету – на заводе идет брак, хотя и перестройка, на витринах магазинов по-прежнему нет изобилия, хотя и перестройка. В чем дело? В силах торможения. Говорят: а покажите нам эти силы торможения, кто против перестройки? Никого. Тут нужен был бы опять Высоцкий, чтобы он на ладони показал того, кто невидим. Его поэзия повела бы в бой…

Когда встал вопрос о памятнике Владимиру Высоцкому и оказалось, что и тут возникли какие-то бюрократические препоны – вроде он выше, чем «положено по инструкции», – космонавты присоединили свой голос к тем, кому была дорога память о народном поэте.

Записал А. Немов

Вениамин Смехов
ФРАГМЕНТЫ ПАМЯТИ

…Возвращаясь из порта Находка во Владивосток, уже по-другому понимаю позавчерашнюю встречу со зрителями. Благодаря Высоцкому зал стал как один человек, произошел эффект «одноличия» в той среде, где подозревалось равнодушное «разнолюдие». И не в чем винить зрителей. Виноватые – по другим адресам. Это те, кто может оказать важную помощь в духовном развитии сограждан. Изыскать способ создания театра. Пусть любительского. Заинтересовать горожан искусством, книгой, дискуссией, встречами с просветителями. Заразить хотя бы так, как сумели здесь, в Находке, зажечься 30 молодых людей песнями авторов-бардов. Клуб самодеятельной песни – это звонкая армия молодежи страны, в чьих руках не только гитара, но и собственное духообразование. Ведь дальше реальное продление этой цепочки: сперва песенное звено (где авторы – серьезные люди: от Булата Окуджавы до Юрия Визбора и Вадима Егорова), затем – познание мира своим опытом книголюба, путешественника, строителя личной судьбы…

…Я очень люблю ездить по городам. И признаюсь, многому учит меня Владимир Высоцкий: и сам своими работами, и через своих почитателей… Как далеки от саморекламы и от скабрезного любопытства «запретным плодом» те собиратели песен, которых во множестве я узнал… Вот какие чудесные собрания украшают стеллажи инженеров, врачей, журналистов, химиков, строителей: песни в хронологическом порядке; переписка с коллегами по «высоцковедению»; оттиски недоставаемых книг и другие реликвии; тома стихов, лично сброшюрованных; тетради расшифрованных речей – текстов на концертах, которыми Владимир насыщал паузы между песнями… И так далее. Я пишу, а в памяти – машины, люди, дороги, этажи, ступеньки и сами квартиры… Совершенно различные и совершенно похожие. Хотя бы тем похожие, что всякий раз надо держать себя за горло, чтобы не заплакать от такого собрания… Новосибирск, Омск, Кишинев, Олайне под Ригой, Иркутск, Ташкент, Киев, Орджоникидзе… Взять карту и колесить по всей стране…

В конце июля 1980 года, повинуясь навязчивой идее, я записал ориентиры памятных встреч и впечатлений. Конспект для будущих воспоминаний за все 16 лет Володиной жизни на Таганке. То, что написалось с той поры – порывами, фрагментами – пошло не по конспекту. Сегодня, держа перед глазами безвестных или названных собирателей-«высоцколюбов», я хочу поделиться своими обрывочными заметками. Обрывочными – ибо возникли они в конспекте вне хронологии и вне логики, просто возникли, так, как жили и живут в душе.

…Федору Абрамову, большому писателю, другу Театра на Таганке, которого, к сожалению, уже нет с нами, низкий поклон. Если б не его вмешательство, не вышла бы моя первая публикация о Высоцком – 1980 год, май месяц, журнал «Аврора». Только авторитет Абрамова заставил снять традиционный тормоз по кличке «как бы чего не вышло».

Сведения о том, что Владимир был доволен статьей в «Авроре» – от его близких и от Валерия Плотникова, которому за несколько дней до 25 июля поэт бодро ответил (на вопрос, как понравилось): «Приятно о себе читать не на латинском шрифте»…

Это горький юмор, это следствие непростительной небрежности, долголетнего вакуума вокруг имени Владимира Высоцкого. Однако тем большее спасибо энергичному, горячему вмешательству Федора Абрамова.

… В Доме офицеров во Владивостоке читаю записку, пришедшую из зала: «Когда будут названы все недруги Высоцкого?» Отвечаю, как умею: «Голос и стихи Володи призывают не мстить недругам, не держать зло за зло, а жить, дышать и успеть в отпущенный срок исполнить человеческое назначение, расплатиться по счету добра и любви – к друзьям, к труду, к языку, к родной земле».

…В Доме моряка выступавший там артист обратился весело к залу: дескать, я на «бис», если попросите, могу исполнить пародию на Владимира Высоцкого… В ответ – единодушное молчание огромного собрания людей. Не пожелали слушать таких пародий.

…В 1973 году я должен был в сжатые сроки поставить на телевидении двухсерийный спектакль по Г. Флоберу. Руководство охотно шло на все мои предложения – по сценарию, по характеру съемок, по актерским кандидатурам. В том числе – и по поводу Высоцкого в главной роли. Однако артист был «на особом счету», и список исполнителей пошел «наверх» – за одобрением. Владимир с женой улетели в Пицунду, настало время отпусков. Через неделю мне ответили изумительно странно: участие Высоцкого разрешаем, но только в том случае, если в роли героини выступит Марина Влади…

…Хотел бы я сегодня перечесть мою телеграмму в Пицунду. Как это мне удалось смягчить обиду от столь витиеватого оскорбления «сверху»! Помню лишь многословие своего объяснения и дальнейшее спокойствие Володи по поводу репетиций пьесы без него. В главной роли снялся Леонид Филатов.

…В 1969 году приказом по Таганке начата работа над «Часом пик» по повести Ежи Ставинского. Высоцкий был назначен на одну из главных ролей – узколобого завистника, чиновника Обуховского. Одновременно, вместе с А. Буровым, он становился ассистентом постановщика. Первая репетиция – в малом зале. Высоцкий показывает, рассказывает, анализирует тему зависти и комплекса неполноценности. Очень горяч и подвижен, для первой встречи даже чересчур. Мы следим с интересом, но без восторга: такой напор требует адекватной затраты в ответ. А Володя, кажется, более нас готов и к разговору, и к разбору текста, и – что совершенно очевидно – даже к премьере спектакля. Репетиция закончилась. Назавтра Володя улетел на съемки и в следующий раз появился на «Часе пик» в день премьеры…

…Грешно обвинять, осуждать актеров за традиционность бытовых придирок к «знаменитому» коллеге… Но вместе с тем недостойно человека забывать подлинное положение дел и выдумывать то, чего не было. Крепко держится в памяти: сбор труппы, Володя сидит особняком. Актриса публично обвиняет его в том, что он не здоровается с ней. Актрисе многие кивают, но при этом не выглядят обиженными, они – сила. Они обличают зарвавшегося кумира. Когда в глазах нескрываемая злость – попробуй поздоровайся… А у кумира в те же дни – походы к начальству, обивание порогов, и прошения, и залпы отрицательных эмоций: запрет сниматься на «Мосфильме», запрет пластинки, обман в журнале, и окончательно снята уже напечатанная афиша его вечера по линии филармонии. Даже не сольного, а совместно с… Инной Кашежевой.

…В Театре на Таганке – открытие сезона: все в зале, веселые и дружные, на сцене – экран, труппа смотрит любительский фильм о прошедших гастролях… Каждого, кто появляется на экране, сопровождает смех, реплики, актерские приветствия… Когда среди таганцев в фильме появился Володя, наступило молчание… Об этом он и говорил в тот же день: «За что же они меня так?» А мы и не думали, что это его так больно задевает… А ему, оказывается, было очень плохо. И он, оказывается, не был защищен перед лицом актерского недружелюбия. И ему, как выясняется, совсем не только «Гамлетом» был нужен театр в последние годы: забежал и улетел. Чувствительность по адресу актеров – увы, наши поздние прозрения…

…Крепко держится в памяти, каким закулисным юмором сопровождались поездки Высоцкого за рубеж… Сколько желчи и угрюмой неприязни было разлито в воздухе родного театра. Правда же, что актеры как дети. Когда случилось горе, слезной волной смыло все, что питало неприязнь. Все, как у людей…

…Первый Володин приезд из Парижа: ну, город! Сплошной праздник. Карнавал лиц, веселья, искусства, любви, истории… От радости обрушил на товарищей град подарков. Мне достался гигантский черно-серый шарф, как плед. До сих пор в нем греется зимой моя дочь. Второй приезд – и все наоборот. В обыденности растаяло очарование. Город серых клерков, скупердяй на скупердяе, жизнь посвящена добыче франка. Куда девались щедрость, доброта, безалаберность, где эта нежная влюбленность в свою историю… Будни быта, пробки на улицах, и пробкой делячества заткнуты души… Конечно, их вскроют на рождество, и они опять вспыхнут, запенятся и снова обманут новичков расчетливым, кратким простодушием карнавала…

Расстроенный, язвительный, обманутый – таким мне помнится Владимир после вторичного посещения «вечного города».

…Конечно, никогда не дастся Высоцкий нарисовать себя гладким, сусальным, румяным, не позволят его стихи казаться патетическими, бездумно-послушными. Не солгавший «ни единой буквой» бывал и резок с перебором, и подозрителен с излишком. Осчастливил жезлом дружбы сотни людей, но и лишал прав с той же поспешной щедростью. В первой статье я упрекнул его: «меняет друзей на фаворитов», и был уверен в его гневной реакции. Но он был уже в другом настроении, до смерти оставалось меньше месяца. Я не угадал, и он не разгневался, а согласился – видимо, правильно меня поняв.

…А я опечален был не по своему, конечно, поводу. Мое личное уже давно откипело. Я был расстроен его, как мне казалось, несправедливой переменой к близкому человеку… Но хоть все так и хоть, в самом деле, под горячую руку Володя мог послать подальше самых близких и бывал суровее наждачного материала… Отыскать в памяти примеры грубости все-таки изрядный труд. А что возникает в голове, когда глядишь на его фото или слушаешь песни?.. Артистичный дружок Ваня Дыховичный учит Володю, как владеть рулем и как надо уважать в шоферстве профессию… Очень расстроен Ваня: ученик попался чересчур порывистый, кивает, да не вникает… Потом Володя уговаривает Ивана выступать с ним в концертах, и девически краснеющие Ванины щеки выдают мучения; но учительство Высоцкого успешнее, чем автошкола Дыховичного: песням Ивана – бурные овации, несмотря на такую мощную конкуренцию. А старший по цеху «конкурент» стоит за кулисами и сияет: вот, мол, какой успех, а ты боялся…

Посмотрю на портрет Владимира и вижу: на Таганке вот-вот зажжется световой занавес, зазвучит музыка к спектаклю «Антимиры». Молодой Вознесенский, молодой театр, молодые мы. И на все будущие 14 лет своей жизни наш поэтический первенец так и не увидит нас сутулыми, маститыми, разодетыми. Сверкают белизной рубашки, на них черные джемперы, брюки тоже черные, а помост, что нас соединил, – ярко-белый. Помреж дает первый звонок. У зеркала, у стола, перед самым выходом на сцену собрались актеры с гитарами. Один с аккордеоном – Боря Хмельницкий. Высоцкий в центре, и Толя Васильев в центре. Собрались проверить и настроить гитары, а ушли ой как далеко: целый концерт для струнных и клавишного! Вариации на русские народные, пародии на американские темы, тут и Утесов, и Армстронг, тут и лирика, и хохот, а особое счастье – когда все дружно и в лад и ни один не сфальшивит. Здесь, конечно, и песни Высоцкого на ходу, и, разумеется, гениально аранжированные – сколько ни силюсь отыскать пятна на солнце, а непогрешима молодость наша, уж извините.

Никто никуда не торопился, только бедная Зоя – помреж – кричит-надрывается: «Даю три звонка! Володя, прошу тебя, побереги талант для сцены, ты так громко поешь – зритель все слышит!» Но концерт продолжается, и счастье – тоже. Красавец с бородой, наш любезный композитор (вместе с Васильевым, а в «Антимирах» – и с Высоцким) и один из первых актеров театра, Борис Хмельницкий – любимец муз, дам и друзей. На его дни рождения слетались большие компании, звучали салюты хохота: там царили лучшие рассказчики-импровизаторы Визбор, Дыховичный и, конечно, Высоцкий. Там делились новостями о делах на небесах только что свежеприземленные космонавты. И без конца звенела гитара, один сменял другого, а виновник по любовной кличке «Бемби» горячился на рояле… Помню из общих песен – и к «Бу-ратино»: «…ключом золотым открывают заветную дверцу в стене. Но где отыскать этот ключик – никто не рассказывал мне…»

…Застряло в памяти: Володя с гордостью сообщил, что в студенчестве выиграл конкурс знатоков песен… спел в грузовике однокурсникам… пятьсот песен! Откуда они только выкапывались… Две из них он внедрил в наши спектакли. Одна (по его словам, найдена им и его сомхатовцем, Геной Яловичем) – «На перовском на базаре шум и тарарам» – пелась им в разудалой команде «анархистов» в первом акте «10 дней, которые потрясли мир». Впоследствии авторство ее ошибочно присваивалось Высоцкому, как и ряда других «неродных», но лихо и смачно исполненных. Например, «Бабье лето», сочиненное его товарищем Игорем Кохановским.

Второе внедрение – в спектакль «Послушайте!». Володя вдохновенно сагитировал за дурацкую песню «ляля-ля-ля…» с еще более дурацким финалом – «кафе». И все 18 лет, пока был жив спектакль, в сцене полета поэта на небеса, в гости к «ангелам», мы дружно «лялякали» потешное Володино «кафе», чудесно оформленное композитором Денисовым.

…Власть обаяния Высоцкого – совершенно особая статья. Что творило его обаяние с простыми смертными – это объяснимая вещь. Но он способен был загипнотизировать видавших виды руководителей – когда речь шла, разумеется, не о его персоне. И назначались на роли, и снимались в фильмах, и улетали, вносились в штатное расписание его друзья, его подшефные и предметы временной страсти… К. нам в театр вошли двое его близких однокашников – Сева Абдулов и Жора Епифанцев. По-моему, это был период взаимного тумана в мозгах как мхатовцев, так и таганцев. Переход был столь же нелеп, как и уход обоих из МХАТа. Володя держал туман, пока хотел, а затем обратной силой той же магии вернул взятое на место: Сева и Жора по сей день в МХАТе. Пропаганда талантов его окружения – дай ему в руки бразды правления творческими союзами – могла бы оказать космическую услугу многим карьерам Володиных приятелей.

Рассказы, новеллы, анекдоты, каламбуры Золотухина, Епифанцева, Говорухина, мои тоже… Песни, мастерство, музыкальное и авторское, Хмельницкого, Васильева, Дыховичного, Шаповалова, Щербакова, Межевича, Бортника, Подболотова… стынет кровь, если представишь, кем бы он всех назначил по воле дружбы, по игре влюбленности.

Знаки его пристрастий – серебристые вспышки, россыпи упоминаний в песнях..

Песни, посвященные Абдулову. Признания в стихах, через юмор или праздничный пафос: Демидовой, Ронинсону, дочери Хмельницкого, Зинаиде Славиной, авторам, друзьям и спектаклям Таганки…

В пародии на детектив – герой по имени Епифан (в результате – «майор разведки и прекрасный семьянин»), Боря Буткеев, наш актер, предстал боксером из Краснодара…

…Когда-нибудь проверят и тщательно изучат все стиховое государство поэта Высоцкого. С нашего близкого расстояния мы вспоминаем пристрастно, влюбленно и совершенно некритично. Я знаю, что за любовь многое прощают. Особенно те, которые через много лет будут бережно и мудро анализировать все возникшее вокруг Высоцкого, напишут важные книги, подытожат все, что вокруг… Главное все-таки незыблемо – и тогда, и сегодня, и навсегда: само государство стихов, песен, дара Владимира Высоцкого.

И продолжая вспоминать, дискутировать, даже попрекать друг друга в субъективизме и прочих грехах, современники не забывают: он все, что хотел, совершил, он «сам рассказал о времени и о себе».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю