Текст книги "Крик в ночи (СИ)"

Автор книги: Владимир Ридигер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Все вопросительно уставились на Филдса.

– Да, да, я не оговорился. Заместо него мы вживим вот эту резиновую трубочку, даже можно ту, что поменьше. Без экономии средств наша работа превратится в халтуру.

– Но эта трубочка, простите, катетер! – не выдержал ассистент.

– Вы, молодой человек, еще ходили в штаны, когда я вынашивал идею замены катетером блуждающей брыжейки, тонкого отдела и еще кое-чего. Но это – для диссертации.

Операционную наполнил неодобрительный ропот ассистента, наркотизатора и медсестры.

– Через такой заменитель не пролезет даже сметана! – в сердцах воскликнул ассистент.

– А мы посадим его на строгую диету. Станет возражать – дадим успокоительные капли. Станет кашлять – предложим микстуру от кашля для пожилых женщин. И вообще, какого рожна мы пререкаемся?! У нас впереди еще желудок с камнями и грыжей! Работайте!

Ошарашенный ассистент принялся рывками оперировать ни в чем не повинного коллегу. Филдсу настолько понравилась сноровка и умение ассистента, что, оттолкнув медика, он сам взял какой-то замысловатый инструмент и с его помощью попытался разобраться в строении брюшной полости ничего не подозревающего Максима Борисыча. Шпион воскрес от счастья! Теперь Филдс, как малый ребенок, получивший в подарок новую игрушку, хватал различные штуковины и шуровал ими во чреве «коверного эксцентрика». Когда агент 6407 немного притомился, он выдернул иголку с ниткой из халата рядом стоявшей медсестры и кое-как заштопал отверстие, отделяющее тонкий кишечник Максима Борисыча от внешнего мира.

– Уф, кажется, с одним покончено! – радостно отдуваясь, сказал он. – Следущий!

Следующим в коллапсе оказался ассистент. Недалеко от обморочного состояния находилась и медсестра, которая, тихо раскачиваясь, тараторила: «Господи, Господи, как я буду отчитываться? Весь инструментарий зашит в животе, зашит в животе…» Наркотизатор с отрешенным взглядом жевал катетер… Оценив ситуацию, Филдс быстро скинул халат Максима Борисыча, которому он искренне сочувствовал в эту минуту, и… был таков.

А на следующий день по городу М поползли слухи о бесовщине, вселившейся в опытного хирурга, выпотрошившего у тяжелого больного все внутренности и заместо них вживившего операционный стол. И все во имя никому не нужной диссертации.

Джон Филдс сделал удивительный вывод: если поэтами рождаются, то шпионами и хирургами – становятся.

НЕГР С ПОЛУОСТРОВА КАКТУСЯЧИЙ

 
…Зырит урка: ширма на майданщике,
Там шныряет фраер в тишине ночной…
 

Коля Курчавый жадно затянулся бычком папиросы и, ударив по струнам гитары, с хрипотцой продолжил:

 
Вынул бумбер, оглянул бананчики,
Зыкнул по-блатному: цыц, ни с места, стой!
 

Воровская «малина» гудела с беспробудного похмелья.

– Слышь, Филя, – отложив гитару, сказал Коля Филдсу, – если Савка Новиков скажет хоть одно лишнее слово – я этого штымпа по стенке размажу.

– Кореши! – подсел к ним один из завсегдатаев «малины» по кличке Кузя Чих. – Есть верное дело. Сберкасса в проезде Бакшишева. Выручка поровну.

– Сколько? – спросил Коля.

– Полмиллиона.

– На рыло?

– На всех. Инкассатора беру на себя.

Коля Курчавый сплюнул:

– Шел бы ты лесом, сосал бы ты веник!

– Коля, я ж не давлю на психику… – отвалил Кузя Чих.

– Кстати, Филя, – плеснув себе в стакан водки, хмыкнул рецидивист, – за тобой остался должок.

– Какой еще должок?

– Ты, помнится, просил меня навести шмон в кинотеатре «Передовик» и почистить клиентуру. Тогда мне помешали… Да заткнешь ты свой матюгальник?! – крикнул он Кузе Чиху, уговаривающему теперь уже другую компанию. – Тогда мне помешали легавые, но шухер был первосортный.

– И что из того?

Коля разом опорожнил стакан:

– А то, что я не вижу моих комиссионных.

– В своем ли ты уме, Коленька? Нет, материнство явно пошло тебе во вред.

Коля Курчавый резко встал. «Малина» замерла в ожидании.

– Филя… – выхватив нож, медленно произнес бандит, – я ведь могу и перышком пощекотать.

– Сядь на место! – приказал Филдс. – И убери финку, крутой.

Коля мутным взглядом обвел своих товарищей и злорадно усмехнулся:

– Слыхали? Хотел бы я знать, кто здесь хозяин?

– Я тоже хотел бы это узнать…

На Колю Курчавого смотрело холодное дуло револьвера.

– Ну, падла… – прошипел Коля.

Филдс молниеносно пригнулся – финка просвистела над его ухом, со стоном вонзившись в спинку стула.

– А теперь, Коля, – распрямившись, сказал он, – получай свои комиссионные!

И Филдс разрядил в бандита полную обойму. Выпучив глаза, Коля Курчавый стал медленно оседать. Воровская кодла охнула и разом отпрянула назад.

– Он легавый! Мент! – крикнул Кузя Чих.

Два гигантских прыжка – и Филдс у окна. Сходу высадив раму, он, прогнувшись, саданул вниз. Лицо обдало ночной прохладой. Перемахнув через ограду палисадника, прислушался – погони не слышно. Быстро зашагал по ночным закоулкам, затем, миновав опасную зону, шмыгнул в темную подворотню и перевел дыхание… Над городом светлело небо. Где-то простучал колесами первый трамвай. Шурша водой по асфальту, проползла поливальная машина. Стряхнув ночную дрему, огромный город постепенно оживал.

Внезапно Джона Филдса словно обожгдо: его щемило доселе незнакомое чувство вины перед Колей Курчавым, гражданином Боцмановым, хирургом Максимом Борисычем, а также сентиментальная жалость к самому себе, одинокому, затерянному, подобно песчинке, в море человеческих противоречий и страстей…

Операция «МЫ», как понял догадливый читатель, с позором… не состоялась. Филдс, он же Хихиклз, отсиживался в американском посольстве в ранге Чрезвычайного и Полномочного Посла третьего секретаря военно-воздушного атташе. Отсиживался, ожидая новых указаний сверху. Однако сверху почему-то не спешили с новыми указаниями, и это давало повод думать, что далеко не в полном объеме причитающиеся доллары лягут в швейцарский банк на текущий счет Джона Филдса. Да пропади все пропадом! Видит Бог, он старался! А вообще-то, надо признаться, вышло нескладно. Гм! Сейчас Шельмягин с Воробьевым только и ждут, как бы прижать его к ногтю. Погодите, ребята, не торопитесь – он больше не будет таким простачком… Подумать только! И угораздило ж связаться с моральными разложенцами и деклассированной прослойкой! Даже вспомнить противно!

Стоп! Из-за океана прибыла видеозапись встречи президента с русским писателем по фамилии… уж не мерещится ли? – Швайковский!!! Нет, все очень реально: президент, взяв под локоток Швайковского, по-домашнему усаживает его за стол и предлагает кофе.

ПРЕЗИДЕНТ. Мы рады принимать вас, господин Швайковский, в Белом доме. Согласитесь, наша встреча знаменует собой важный вклад в укрепление доверия между русской классикой (в вашем лице) и американским образом жизни (в нашем лице), открывает новые перспективы в борьбе за права человека.

ШВАЙКОВСКИЙ. У меня не хватает слов, господин президент, выразить свою глубокую признательность за ваше любезное приглашение мне, простому русскому классику, встретиться с вами, неутомимым поборником прав человека, за чашкой кофе.

ПРЕЗИДЕНТ. Как вам нравится в Штатах?

ШВАЙКОВСКИЙ. Это прекрасная страна! Я совершенно адаптировался, ношу джинсы от Леви Страуса и чувствую себя стопроцентным янки с неограниченными правами.

ПРЕЗИДЕНТ. Что думают ваши друзья о западной демократии?

ШВАЙКОВСКИЙ. Они все, за редким исключением, восторгаются западной демократией, борются и страдают. Один мой большой друг, певец горных ущелий Николадзе-Нидворадзе, прямо призывает обливать гря… то есть вскрывать пласты, крушить напра… то есть анализировать ситуацию, иными словами – в безвылазном восторге от западной демократии пребывает масса певцов, танцоров и чтецов.

ПРЕЗИДЕНТ. Вы совсем не пьете кофе…

ШВАЙКОВСКИЙ. Благодарю. (Пьет кофе). Какая сладость!

ПРЕЗИДЕНТ. Я, к сожалению, не имел возможности прочитать вашу книгу «В борьбе за дело и права» из-за карибского кризиса…

ШВАЙКОВСКИЙ. С удовольствием прочту отрывок, господин президент: «…Приостановившись, Марфа взглянула на Ефима и поняла, что их оболванили. Скорее уехать! Уехать в такую страну, где они найдут свое лицо, автомойку и виллу. Такой страной, по ее твердому убеждению, были Соединенные Штаты. С ее уст слетело непроизвольное: «Хочу к небоскребам!» И она зашлась звонким смешком, как курский соловушка»…

ПРЕЗИДЕНТ. Великолепно! Очень жизненно и правдиво! А как художественно, достоверно! И этот «курский соловушка»… Каков русский колорит! Каков патриотизм! Нет, господин Швайковский, вы, видно, еще не знаете, сколько сокрыто в вас силы и величия!

ШВАЙКОВСКИЙ. О! (Смущенно пьет кофе). Какой аромат!

ПРЕЗИДЕНТ. Если Норвегия станет канителиться с Нобелевской премией для вас, мы прекратим им поставки патентованного шампуня от перхоти.

ШВАЙКОВСКИЙ. Огромное писательское спасибо, господин президент, за вашу заботу и поддержку! Я безмерно счастлив!

ПРЕЗИДЕНТ. (вставая) Как говорят у нас в Америке, гора с горою не сходятся, а диссидент о президентом сойдутся. Желаю вам обрести свое лицо, а вашим оболваненным певцам – поскорее вылезти из ущелий! (Горячее рукопожатие).

Видеоматериал заканчивался рекламой нового противозачаточного средства.

– Тебе понравилось это шоу? – спросила Филдса Линда Грейвс – представитель госдепартамента по вопросам коммуникаций и средств массовой информации. – Все вышло непосредственно и мило, не правда ли?

– У меня такое ощущение, – ответил он, – что нечто подобное я уже где-то когда-то слышал и что сценарий написан моею собственной рукой.

– Ах, Джон! Актерское искусство не ограничивается лишь театральными подмостками…

Будни американского посольства текли деловито и размеренно. Утром – легкий завтрак на английский манер, днем – хитроумные комбинации и лихо закрученные дипломатические интриги на американский манер, вечером – отдых и неторопливые беседы на турецкий манер. После таких вечерних разглагольствований с близкими сердцу соотечественниками, столь невозмутимо приютившими блудного сына ЦРУ, Филдс узнавал самые последние новости, сплетни и анекдоты с далекого Потомака. Так, например, голливудская кинозвезда Керолайн Хенд, порвав контракты с продюсерами, в двадцать седьмой раз вышла замуж (за герцога Орлеанского) и улетела на континент в Италию глотать пискливых устриц и запивать их сицилийским шоколадом, – такова женская прихоть, с которой должны считаться все: от герцога до устриц. А председатель совета директоров компании «Дженерал фальсификейшн» Дж. Джорж Мак-Кенти-младший спихнул одного из своих ближайших конкурентов Дж. Джоржа Мак-Кенти-старшего, на чем получил немалую прибыль. И наконец, неподражаемый японский хоккеист австралийского происхождения с американским видом на жительство Билл Хоцу Кака за солидную сумму перешел из японской команды «Ледовые харакири» в детройтский клуб «Кровь, пот и лед».

Среди всевозможных анекдотов встречались и такие, которые раскрывали моральное кредо людей, стоящих у штурвала политики США. Вот, к примеру, анекдот, весьма смахивающий на правду:

После принятия конгрессом поправки к биллю «О пресечении поощрения проституции со стороны законодательной власти» два престарелых конгрессмена прогуливались перед Капитолием. Внезапно подул ветерок и свалил с ног достопочтенного конгрессмена мистера Кларка. Его приятель сенатор Блек, с трудом подняв беднягу, усадил того в «кадиллак» и, привезя домой, уложил в постель. «Ты не слишком ушибся, старина?» – спросил он Кларка. Старая развалина Кларк с благодарностью посмотрел на коллегу: «Спасибо, Блек! Если завтра не будет сильного ветра, пойдем опять к девочкам?»

Летели дни. А в то же самое время совсем в другой части света – в Африке – готовился к долгожданной поездке в Советы негритянский юноша из племени Гдмбото по имени Онанга Мананга. Юноша жаждал знаний, поэтому ему так не терпелось ступить на лестницу одного из храмов науки далекой страны. Да, прошло то время, когда Онанга в символической набедренной повязке отплясывал ритмичные, полные стука и грома танцы своего родного дикого племени. Промчались те веселые денечки, когда он, согласно древнему обряду посвящения в мужчины, кидался с высоченной пальмы на брачное ложе из малого таза жирафы. Унеслись те годы, когда паренек в одиночку (порвав со стадным рефлексом) ходил на львов, гепардов, а также светских львиц соседнего племени. Канули… впрочем, кто старое помянет – тому клык вон! (Любимая поговорка детворы племени Гдмбото.)

Окрыленный предстоящей поездкой, Онанга инструктировался у миссионера из Штатов католика Робертса. Бесконечно преданный идеям католического просвещения, брат Робертс снабдил в дорогу бедного и честного юношу сверхчувствительным прибором фирмы «Эсквайр, Гопкинс и Ko», отравленными и съедабельными конфетками «Золотой ключик», часами-пистолетом, шприцем с мутной жидкостью и еще многим-многим другим, без чего просто нельзя плодотворно учиться в Стране Советов.

Не станем докучать читателю личными переживаниями Онанги Мананги и его характеристикой. Белоснежный теплоход с плодами манго в трюмах и Онангой на борту отчалил от палимых зноем африканских берегов. В каютах первого класса жевали рябчиков, в каютах третьего класса подъедали то, что от них осталось. Почему никому не придет в голову сделать бесклассовый пароход, размышлял голодный Мананга, швартуясь у европейского пирса.

Миновав несколько стран Атлантического содружества и несколько стран – участниц Варшавского договора, бедный негритянский юноша очутился на гостеприимной советской земле. Его встретили веселые, бескорыстные люди, готовые оказать Онанге любую поддержку. Поселившись в общежитии Института почвоведения, Онанга, прощупывая почву, отрекомендовался преподавателям и студентам как жаждущий изучать верхний слой земли негр из Африки. Когда его попросили назвать страну, где он родился и вырос, Онанга ответил, что появился на свет в самом центре Африки, в непроходимой сельве на полуострове Кактусячем. (Знать почву – значит быть в ладах с географией, как заметил один мелиоратор, переезжая из Голодной степи на Кубань для поднятия там урожая.)

Онанге был задан еще ряд вопросов, отражавших стремление советских людей знать правду о далеком полуострове. Негр с честью вынес и это нелегкое испытание. На вопрос, каковы основные политические течения на Кактусячем, Онанга ответил, что их три: консервативное, умеренное и радикальное; хижины консерваторов обклеены «Нью-Йорк таймс», радикалов – «Женьминь жибао», а умеренных – «Курьером ЮНЕСКО». Не так давно состоялась «ректификация» Договора о взаимных поставках между полуостровом Кактусячим и республикой Южный Вьетпунг, которая вроде бы невзначай придвинула к границам полуострова войска и военную технику. Однако, как оказалось, лишь в качестве дара. Дара за договор о взаимном уважении. Теперь этот исторический день отмечается на Кактусячем праздником Великой Всенародной Раздачи Какао-Бобов.

Думается, не стоит строить догадок относительно негра с полуострова Кактусячий. Проницательному читателю и так ясно, что сей темнокожий бедолага есть не кто иной, как заштатный агент ЦРУ. Отлично устроившись в общежитии Института почвоведения, Онанга Мананга, он же агент 6408, он же певица либеральных взглядов Драндула Брамбамба, он же лидер движения умиротворения Южного Вьетпунга товарищ Ха Тху, он же… но хватит с нас и этого, начал развивать деятельность, «несовместимую с правами студента», как обычно кричат в газетах. Но газеты еще долго не кричали о неблаговидной деятельности негра с полуострова Кактусячий. Он, как и многие его «соотечественники», на первых порах овладевал знаниями и, что-то лопоча на непонятном ему диалекте племени Гдмбото, выражал восторг по поводу почвы, взрастившей его учебное заведение…

Первое указание, данное Онанге, было во что бы то ни стало выйти на связь с агентом 6407 и всячески помогать тому в его ответственной работе. А Филдса проинформировали, что в помощь присылается большой друг американской нации – негр.

Это известие не на шутку взбесило отважного агента. Тысяча отравленных конфеток и один шприц! Он, рядовой куклуксклановец, участник весенних походов на Вашингтон «За торжество белой расы!», член общества «Черномазые, убирайтесь в Африку!», станет работать вместе с каким-то нигером?! Нет, это просто смешно! Да попадись он где-нибудь в прериях алабамского ранчо самого президента, Филдс не раздумывая пустил бы ему пулю в лоб и ни на полцента не раскаялся, поскольку знал, что исполнил свой священный национальный долг.

Отсиживаясь в посольстве, Филдс разрабатывал генеральный план взрыва трикотажной фабрики. Босс подстегивал и обязательно требовал включить в операцию негра (якобы для проверки). Филдс долго ломал голову над тем, в каком качестве включить в столь ответственное дело большого друга американской нации, и наконец нашел подходящий вариант. «Босс будет удовлетворен, – размышлял он, – а я даже не засвечусь. Вся ответственность ляжет на товарища Ха Тху – лидера движения умиротворения. Пускай теперь он отбрехивается в случае провала!» Ничего не поделаешь, приходится сносить наличие черного оттенка в его чисто белой работе.

Итак, встреча Джона Филдса с Онангой Манангой состоялась. Нельзя сказать, чтобы это было рандеву давних друзей или заклятых врагов. Нет, это скорее походило на ветреное знакомство французской куртизанки с турецким пашой, причем роль куртизанки исполнял Филдс. Они сидели в гуще старушек на скамейке одного из тенистых скверов города и вполголоса переговаривались. Филдс буквально весь извертелся, стараясь казаться более непринужденным; Онанга, словно проглотив кол, напряженно внимал вертлявому собеседнику.

– Ну вот, надеюсь, ты запомнил план, одобренный боссом, – говорил Филдс Онанге, – А засим ты должен как можно быстрее приступить к необходимым приготовлениям и… ах, какая чудесная погода! – восклицал он, когда кто-нибудь из старушек навострял ухо в их сторону – …и через семь дней начать точно в условленный час. Ты все понял?

– Да, экселенс.

– Будь проще, оставь свое дурацкое «экселенс», называй меня запанибратски.

– Да, господин Запанибрацки.

– Идиот!

Однако визит на трикотажную фабрику пришлось отложить: срочные дела ЦРУ в Саудовской Аравии требовали энергичного вмешательства во внутренние дела американского сателлита, но вмешательства такого, чтобы ни одна душа не смогла догадаться о причастности заокеанских спецслужб, – сердечная, искренняя дружба, связывающая Вашингтон с Эр-Риядом, никоим образом не должна быть подвергнута сомнению!

Онанга взял академический отпуск по причине болезни вождя племени Гдмбото («Это человек с большой душевной буквой, но Папе Всех Детей не дает покоя предстартовая железа») и вслед за Филдсом улетел на Ближний Восток.

– Я помню одного мальчишку, еще по университету, – сказал Филдс Онанге, – который за двадцать лет честной, бескорыстной работы так и не поднялся вверх по служебной лестнице – как был премьер-министром, так им и остался. Звать этого неудачника принц Аль-Абд Гамаси.

Да, дело касалось наследного принца Аль-Абд Гамаси, занимавшего в Саудовской Аравии пост премьер-министра, министров иностранных дел, обороны, культуры, а также министра по делам нефтеносных скважин. В одном из своих последних выступлений принц плюнул в душу Соединенным Штатам, назвав вашингтонскую администрацию скопищем беспринципных профурсеток. Госдепартамент охватила настоящая паника. Обуздать принца можно было тремя способами: 1. Умаслить. (Но этот способ сразу же отпадал, поскольку принц был в состоянии сам умаслить такие страны, как США, Англия, Франция, Бельгия, не считая Тихоокеанского побережья Южной Америки с островами Святого Лаврентия в придачу.) 2. Высадить в Саудовской Аравии морских пехотинцев. (Но этот способ мог привести к обратному эффекту: принц, являясь министром обороны, ощетинился бы новейшим американским оружием, которым страна начинена, словно пороховая бочка. Конфликт получится захватывающим, но как потом прикажете смотреть в глаза другим верным друзьям?) 3. Скомпрометировать принца как мусульманина, а еще лучше – как государственного деятеля и, не в последнюю очередь, как министра культуры. Этот вариант казался наиболее перспективным и после официального утверждения доктором Уикли был принят к исполнению.

…Божественна и таинственна восточная ночь. Спят молчаливые минареты древнего Эр-Рияда. Загадочные звезды, словно изумруды, усыпали черный бархат небосвода…

Филдс, в чалме и шелковом кафтане, вышел из номера «люкс» отеля «Бедуин» и остановился у рекламного щита с броскими буквами:

СЕГОДНЯ

И все последующие вечера

В ресторане отеля «Бедуин»

Для вас поет и танцует

ДРУНДУЛА БРАНБАМБА (полуостров Кактусячий)

В программе: лирико-экзотические стриптоматические миниатюры племени Гдмбото.

Художественный руководитель Джозеф Хихиклз

До начала ночного представления остается каких-то полтора часа, а Джон Филдс не имеет ни малейшего понятия о том, каким оно вообще должно быть. Сукин сын Онанга спит в отеле как пожарная лошадь, а он здесь ломает голову и ничего не может придумать…

ЦРУ ставило перед Филдсом, как он считал, наисложнейшую, архитруднейшую задачу: разжечь интерес к Драндуле Брамбамбе у видавшей виды саудовской элиты. Иными словами, подобрать такой репертуар, найти такие хиты в ритме диско, которые способны расшевелитъ зажравшихся эмиров и шейхов. Но это еще полдела. Главное состояло в том, чтобы заинтересовавшиеся миниатюрами благочестивые мусульмане, открыв их антисаудовскую направленность, обратили негодующие взоры на принца Аль-Абд Гамаси, который, будучи министром культуры, позволил привнести в культурную жизнь королевства элемент… красной пропаганды. Эта задача казалась Филдсу просто невыполнимой. Шутка ли, подбить такой репертуар, чтобы поначалу никто не понял, в чем суть, а потом вдруг всех осенило, что принц – агент Советов! За эту операцию ЦРУ отваливало Филдсу (как бывшему соученику Аль-Абд Гамаси) астрономическую сумму. Ну, а в случае неудачи… Об этом он боялся даже подумать.

– О, всемогущий Аллах! – упав на колени, стуча лбом о пластик пола номера «люкс» отеля «Бедуин», взывал к Всевышнему Филдс, он же Хихиклз. – Надоумь своего нерадивого отрока, как подбить репертуар для остолопа Онанги Мананги! Сверши же, черт тебя подери, чудо!

И вот, когда до начала представления оставалось семнадцать минут, Аллах внял мольбам нерадивого отрока.

– Эй, Драндула, вставай! – теребил Филдс храпящего Онангу. – Теперь я знаю, что нам делать!

– Слушаю, экселенс…

– Что такое песни племени Гдмбото? Ну, проще говоря, откуда они взялись и кто их здесь может знать?

– Понятия не имею, экселенс.

– Вот именно! Здесь их никто и не знает, потому как принадлежат они малоизвестному в Саудовской Аравии Коле Курчавому, почившему в бозе.

– Почившему в бозе? Я ничего не понимаю, экселенс!

– «Мне бы супчик с курочкой да на печку с дурочкой!» Понимать будут другие. Ты будешь исполнять. Как говорится, возьми гитару, гитара скажет… Или я ничего не смыслю в напевах племени Гдмбото, или Драндула Брамбамба станет суперзвездой Эр-Рияда!

И Филдс заговорщицки подмигнул Онанге.

…К фешенебельному отелю «Бедуин» один за другим подкатывали роскошные лимузины, принадлежащие людям, о сказочных богатствах которых на Ближнем Востоке слагались легенды. На крышу отеля опустился вертолет с личным сералем Аль-Абд Гамаси – девяносто шесть невольниц гарема министра культуры желали слушать и лицезреть лирико-экзотические миниатюры племени Гдмбото. Шикарный зал ресторана, декорированный в стиле «неосекс-аул», заполнила саудовская знать. Королевское семейство, скрытое от любопытных взоров персидским балдахинами, в предвкушении зрелища предавалось чревоугодию. Мощные «эйр-кондишн» нагнетали прохладу альпийских лугов. Волоокие восточные гарсоны сновали между столами, разнося шампанское и фрукты.

Но вот зал постепенно погрузился во мрак, грянула невидимая стереоаппаратура и, сверкая неотразимыми улыбками, на сцену выпорхнули грациозные герлс, обнажив в разноцветии огней рампы свои откровенно неприкрытые прелести. Грандиозное шоу, состряпанное большим знатоком культурно-массовых зрелищ Джозефом Хихиклзом всего за какие-нибудь семнадцать минут, стремительно раскручивалось во всем своем блеске и великолепии. Однако саудовская публика, как и ожидалось, не очень-то спешила выказывать восхищение, – пусть все это и было зажигательно, тем не менее не являлось для нее чем-то новым. Варьете есть варьете. Филдс стал замечать зевки на лицах достопочтенных мусульман.

Ну, Драндула, не подкачай – теперь твой выход!

– Уважаемые гости! – гаркнул Филдс в микрофон. – Дамы и господа! Вас приветствует мисс Драндула Брамбамба – самая лиричная, поэтичная, экзотичная и мелодичная вокалистка племени Гдмбото!!

На сцену, спотыкаясь, выкатилось нечто, представляющее немыслимую смесь тряпья, перьев, кухонной утвари, хвостов диких животных, бутылок, листьев кокоса с вкраплениями (чтоб все видели!) фотографий жен министра культуры Саудовской Аравии. Лицо скрывала маска, имитирующая звериный оскал противников справедливого урегулирования ближневосточной проблемы. Единственное, что в этом хвостатом существе напоминало о его профессиональной принадлежности, – семиструнная гитара, болтавшаяся чуть пониже поясочка миниатюрно-амбалистской вокалистки.

Филдс объявил:

– Одна из наиболее популярных песен племени Гдмбото «В тебе что-то есть, милашка Драндула!»

Онанга Мананга, изгаляясь, силясь взять мало-мальски пристойный аккорд, безжалостно коверкая воровской сленг почившего в бозе Коли Курчавого, заблеял в микрофон:

 
Ночь пикантна, луна романтна,
Лопухи цветут, петухи поют,
Фонтан шпринцает,
Луна лунает,
Собака лает…
Милочка, я вас люблю!
Любите меня обратно!..
 

В зале стояла гробовая тишина. Эмиры и шейхи, которых, казалось, уже невозможно ничем удивить, как загипнотизированные, внимали Драндуле Брамбамбе. Когда вокалистка стала отбивать ногой такт, зал последовал ее примеру. Кружась в диком вихре, раскидывая по сторонам кухонную утварь, Онанга Мананга входил в раж:

 
…вам это, хлюпики, не Тула, не Саратов!
А если вам в Одессе выбьют глаз,
То этот глаз уставит вам Филатов!
 

В зале творилось нечто невообразимое! Куда девалась мусульманская добропорядочность?! Даже королевское семейство, напрочь забыв о врожденном этикете, высунулось из-под персидских балдахинов, не в силах оторваться от захватывающего стриптоматического зрелища.

 
Мой совет всем уркам и майданщикам,
Всем фартовым парням, сильным и блатным:
Брось урканить, довольно быть карманщиком,
А не то ведь амба – придется нюхать дым!
 

Такого ажиотажа, граничащего с безумием, великосветский Эр-Рияд не помнил со времен нашествия римских легионеров. На сцену летели реалы, доллары, пиастры, золотые кулоны и бриллиантовые колье. Путаясь в хвостах диких животных, Онанга, потеряв стыд и совесть, неуклюже метался по сцене, лихорадочно подбирая восточные дары. «Воздастся всем сразу и каждому в отдельности!» – кричал он, вызывая взрывы громоподобного хохота. В запасе у Онанги имелось два хита: «Сорри, ай эм леди» (дословно «Извините, я леди», что в переводе Филдса звучало как «Я не такая, я жду трамвая»), и «Папа воз э роллинг стоун» («Мой папа был перекати-поле»), призванные потрафить вкусам распущенной золотой саудовской молодежи. Однако необходимость исполнять хиты отпала сама по себе – золотая молодежь и без того прониклась высоким искусством племени Гдмбото. В общем, успех был полным!

…На следующее утро все столичные газеты пестрели замысловатой вязью арабского шрифта, возвестив о восхождении доселе невиданного светила на эстрадном небосклоне Эр-Рияда. Критики, захлебываясь от восторженных чувств, на все лады превозносили виртуозное владение инструментом, отточенное мастерство и очаровательную непринужденность исполнения, ну и, естественно, свое, самобытное прочтение певицей темы луны, фонтана и обездоленного карманщика. Чертовски трогательно!

Второе представление с не менее грандиозным успехом на едином дыхании прошло под сводами ресторана отеля «Бедуин». За ним последовало третье, четвертое, седьмое, двенадцатое… В гримуборной Онанги уже не хватало места для сундуков, куда тот складывал валютные и ювелирные поступления в фонд развития песенного жанра полуострова Кактусячий. Филдс недоумевал: почему никто не бьет тревогу по поводу красной опасности? Ведь одно только упоминание Тулы, Саратова и Филатова, не говоря уж об Одессе, последнего дурака наведет на мысль, что дело здесь нечисто, что длинная рука Москвы крепко вцепилась в культурную жизнь Саудовской Аравии, вцепилась и не думает отпускать.

Конечно, куда приятней купаться в лучах славы, нежели барахтаться в сомнительных авантюрах! Онанга, кстати говоря, в обход Филдса телеграфировал в лондонский музей восковых фигур мадам Тюссо с просьбой увековечить в воске свой образ; в ответной телеграмме мадам Тюссо в самых лестных выражениях расписывалась в своем восхищении непревзойденным нахальством Онанги.

Тем не менее расчет Джона Филдса оказался верным. После одного из представлений к ним в гримуборную нагрянула жандармерия.

– Я уполномочен произвести тщательный обыск на предмет кое-чего, что может вызвать, как вы уже догадались, подозрение.

– Вы не имеете права врываться в закулисную жизнь творческого индивида! – взбеленился Онанга. – Вон из гримуборной честной туземки!

– Что там долдонит эта папуаска насчет честности? – спросил жандарм подопечного. – Начхать я хотел на ее глупые доводы. Обыскать!

В жизни Онанги Мананги это были самые мучительные, унизительные минуты. Мучительные потому, что невозможно было смотреть, как саудовские держиморды рассовывали по своим карманам деньги и драгоценности, заработанные исправным трудом голосовых связок. Унизительные оттого, что он впервые, причем на собственной шкуре, ощутил явную взаимосвязь искусства и политики.

– Верни сокровища, мародер! – завопил Онанга.

– Твое сокровище – твой голос, – ответил жандарм, – Но если ты и дальше не перестанешь орать, я лишу тебя козлетонистого сокровища.

Их бросили в полицейский фургон и повезли.

– Что-то теперь с нами будет, экселенс?

Филдс ответил не сразу:

– Что бы с нами ни случилось, гастроли прошли на высшем уровне, и теперь, по закону этой страны, мы заслужили достойный отдых на том свете.

– Что вы под этим подразумеваете?

– Смерть через потерю способности мыслить большими категориями.

– Это… как?

– Когда человеку снимают голову, он уже не способен мыслить большими категориями, мой друг.

– А я и с головой не способен! – вскричал Онанга Мананга. – Выходит, есть возможность остаться невредимым?!

Им завязали глаза и куда-то затолкали. По запаху плесени Филдс догадался, что они в подземелье. Откуда-то доносились звуки концертного рояля.