Текст книги "Крик в ночи (СИ)"

Автор книги: Владимир Ридигер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

На огромной лоджии появилась Полина. В цвете неподвижного солнечного марева она показалась ему поникшей и беззащитной. Улыбнувшись Виктору уголками рта, она хотела, было пройти к себе в комнату, но…

– Подожди, Поля, – притянул он жену к себе, – посиди со мной.

– Душно…

– Прибавь кондиционер. Хочешь, я сделаю фруктовый коктейль? Последнее время мы так редко бываем вместе.

– Ты постоянно занят, – словно оправдываясь, сказала она.

– Сейчас я не занят…

Она молча посмотрела куда-то мимо, часто заморгала – совсем как ее мать, – большие карие глаза наполнились влагой:

– Мне тяжело, Дима…

– Почему?

– Не знаю. Я не вижу просвета в нашей жизни.

– Тебе чего-то недостает? Скажи, я сделаю так, что все будет, как ты желаешь.

– Вряд ли ты сможешь…

– Объясни, дорогая, что я должен предпринять?

– Ничего.

– Почему ты плачешь?

– Я не плачу.

– Ты чем-то расстроена?

– Не знаю…

– Я же чувствую. Воробышек, ну, что с тобой?

Он нежно, словно малого ребенка, погладил ее по волосам:

– Неужто наша жизнь настолько беспросветна?

И здесь случилось неожиданное – Полина вскочила и заметалась по комнате.

– А сам ты?! – вскричала она. – Неужели ты, умный, образованный человек, так оторвался от окружающего мира, что ничего вокруг себя не видишь, ничего не замечаешь?!

– Я действительно последнее время увлекся творчеством, книгой…

– В те редкие часы, когда ты бываешь дома, твоя жена видит только спину мужа, сидящего за компьютером.

– Но ведь ты сама мне его подарила…

Она нервно захохотала:

– Когда ты последний раз со мной спал?! Не помнишь? Я тоже!

– Если ты имеешь в виду…

– Да, именно это! Я женщина, в конце концов, или манекен без пола и плоти?! Трахни меня хоть за ноутбуком!

– Поля…

– Я ведь тебя, дурака, по-прежнему люблю! Ты – единственный, кто мне по-настоящему дорог. Почему ты не любишь меня?!

– Полина! Тогда ответь, – зачем ты сделала аборт?

– А ты до сих пор не догадался? Да уж куда нам, возвышенному писателю и банкиру, снизойти до понимания столь простой причины.

Виктор, кажется, не на шутку разозлился:

– Вот и объясни, черт возьми, почему! Говори!..

И тут он осекся – простая мысль поразила его:

– Значит, ребенок… не мой?

Она молчала, повернув голову в сторону.

– Я спрашиваю, – холодно повторил он, – от кого ребенок?

– Какая тебе разница, от кого…

– Понятно… Действительно, какая мне разница…

Неожиданно размахнувшись, он ударил Полину рукой по щеке:

– Шлюха…

Не отводя от него глаз, женщина произнесла:

– Если тебе небезразлична участь убиенного ребенка, то почему безразлична судьба живого?

– Что ты такое мелешь?! Какого живого? Ты что-то скрываешь от меня?

Полина помнила, как строго-настрого запретил ей Сомов говорить мужу о Кирилле. Но, уже не владея собой, ее понесло:

– Швайковский, по крайней мере, оказался честнее тебя: он открыто признал свою дочь. Мать его и раньше не любила, она пошла на скандал из-за меня. А мне было настолько противно, что долго не могла найти себе места. Но ничего, смирилась. Только того, кого мать любила по-настоящему, она… пощадила. Чтобы не доставлять ему, этому человеку, беспокойства…

– Чего ты мелешь? О ком речь?!

– Чтобы ему, этому человеку, – продолжала Полина, – беззаботно жилось с ее дочерью.

– Все это мне известно. Мери имеет неплохой доход и от Шванди, и от тебя. Наш с тобой брак для нее – осознанная необходимость. Она вполне смирилась с участью безропотной тещи. Какой же смысл ворошить прошлое именно сейчас?

Зная о существовании Кирилла, Виктор добавил:

– Наверное, ей с сыном живется не бедно?

Полина произнесла:

– Кирилл очень болен. Он не в состоянии справиться с болезнью самостоятельно.

– Тем более. Полагаю, мать и обязана ему помочь. А, кстати, что с его здоровьем?

– Он… наркоман.

Несчастная очаровашка Мери, подумал Виктор. Ее судьбе не позавидуешь! Сколько родителей тянут этот нелегкий воз, сколько детей страдают и гибнут от наркотиков. Хорошо еще, что Поля не пристрастилась. Швандя хоть и легкомысленный мужик, но за дочь переживал бы сильно.

– Кстати, о каком ты человеке упомянула, которого пожалела твоя мать?

Полина молчала. Не ответила и на повторный вопрос. Замкнутость жены становилась невыносимой.

– Поля… – начал Виктор. – Прости меня. Я не сдержался, не знаю, что на меня накатило…

– Я тебя простила, – ответила она. – Простила давно. Так же, как мать.

– Подожди… При чем здесь твоя мать? И за что она меня простила? Ты же знаешь, что такое молодость, что такое необузданная страсть и неуемный пыл? Хорошо… ты простила меня, а я простил тебя. За ребенка. Но все-таки, расскажи про мать. Чем я ей мог так досадить?

– Будет лучше, – ответила Полина, – если она тебе сама все расскажет. Адрес известен – поезжай, поговори с ней. Может быть, тебе как писателю это покажется интересным.

Больше от Полины он не добился ни слова. Жена вышла из комнаты, Виктор услышал тихий шелест кондиционера в спальне и звон пузырьков – Полина принимала перед сном какие-то сложные успокоительные капли. Он подсел к компьютеру, но из головы никак не шел их странный разговор. Конечно, надо встретиться с очаровашкой Мери, что-нибудь ей подарить, вообще, проявить внимание к теще. И бывшей любовнице. Жизнь такова – не знаешь, какой сюрприз тебя ждет завтра.

Зазвонил мобильный.

– Румберг слушает.

– Привет, Румберг! Ты еще Румберг?

Голос принадлежал известному депутату Госдумы.

– Что тебе, Савелий, от меня понадобилось? Учти – мой отдых длится две недели в году.

– Знаю, отдыхай на полную катушку. Я вот по какому поводу: наш последний перевод из Чечни исчислялся в полтора миллиона наличными.

– Помню. Будем оформлять для перекачки, бумаги должны быть безупречными. Ждем наличные. Надежней через Лондонский филиал.

– Пусть оформляют, и чем скорее, тем лучше, – деньги поступят. Я о другом. Кто-то сильно под меня копает, еще не знаю, кто. Здесь в печати пошли мудовые рыданья о моих связях с наркомафией. Докатились до того, что уважаемые коллеги – эти Госдумовские болваны из коммунистов – затеяли что-то вроде разбирательства. Секешь?

– Да, не слишком приятно. Я чем-то могу помочь?

– Пока не нужно. Но если вдруг возникнет ситуация, когда они под благовидным предлогом заявятся к тебе, смотри в оба.

– Их не пустят на порог.

– Слабо. Они и через унитазный бачок пролезут. В общем, я тебя предупредил. Оторвись, корешок! Пригласи девочек, расслабься. Ну, до скорого!

Просто так Савелий никогда ему не звонил. Значит, положение сложилось действительно серьезное. А ведь гигантские капиталы Новикова растут, словно на дрожжах за счет миллионов мальчиков и девочек, посаженных на иглу. Впрочем, его, Виктора, сей вопрос почему-то мало волнует. Ведь на то человеку даны разум и воля, чтобы уже никогда не возвратиться к амебе, к рыбе, к примитивному скоту, удовлетворяющему себя расхожим способом. Но, видать, на то она и Россия с бесконечно грязными дорогами и беспросветно добрыми дураками, что все мерзкое, занесенное со стороны, цветет в ней пышным цветом.

Что ж, пусть это останется проблемой Новикова – кого и как отмазывать в данном случае. Любой чиновник закроет глаза на деньги, которые не пахнут. Да еще будет рад собственной изворотливости!

А разве господин Румберг не причастен к Российской вакханалии? Он ведь тоже, отведя глазки в сторону, набивает свои карманы наркодолларами. Или настал момент истины, когда пора раскаяться, повиниться? Перед кем? Перед Господом Богом? Твой Бог – твоя совесть, говорил отец Алексей. С совестью пока можно подождать, пускай подремлет, отдохнет. Живем один единственный раз – с этим нельзя не считаться. Анализ – удел философов. Тут в собственной семье твориться непонятно что. Двусмысленные намеки Полины только уводят в сторону, мешают нормально отдыхать. Конечно, с ним она несчастна. Но ведь она получила такое, о чем ее бывшие подружки могли только грезить. Еще успокоится, угомонится. Ее следует как-то встряхнуть, развеселить. Сейчас он жаждет близости с ней.

– Эй, Поленька! – позвал он. – Пойдем отметим наш первый день отдыха в ресторане! Или… поваляемся в кроватке? Сделаешь по старой памяти массаж?

Ответа не последовало. Он крикнул громче. Тишина. Пройдя в спальню, Виктор обнаружил Полину сидящей в кресле с безучастно смотрящими в одну точку глазами.

– Воробышек, – сказал он, присев перед ней на корточки, – давай, встряхнемся?

Она помотала головой:

– Я устала. Извини. Сходи лучше один.

– Ты отпускаешь? – наигранно изумился он.

– Отпускаю. Иди. Веселой ночи, дорогой!

В ресторане сидели две-три пары посетителей, а в баре Румберг заметил лишь одну проститутку, которая, смерив его оценивающим взглядом, стала медленно «подплывать» к новичку.

– Похоже, вы в наших краях впервые? – бесцеремонно спросила она. – Если предпочитаете крепкие коктейли – закажите «Джекпот». И я не откажусь с вами выпить.

Выпили. Коктейль чем-то напоминал русский «Северное сияние» – смесь водки с шампанским.

– А вы не очень разговорчивый, – заметила девушка.

– Как тебя зовут?

– Обычно я откликаюсь на «Софи».

– Я имею в виду имя, которое тебе дали родители.

Она пожала плечами:

– Мои старики? Что ж… «драная сучка», «ночная блядушка»… Продолжать?

На левой кисти девушки он различил тщательно затертые косметикой следы уколов. Странно, что в таком дорогом ресторане не нашлось место более респектабельной даме. Или это свежий стиль специально для новых русских, которым подавай что-нибудь попроще?

– Хотите посмотреть вечерний город? – предложила девушка. – Можем заехать ко мне на квартиру. Теперь моя очередь угощать.

– Спасибо…

Он вспомнил Катю. Почему она не с ним? И, вообще, с кем она сейчас проводит ночь? Хотя в России светлый день.

– Спасибо «да» или спасибо «нет»?

– Давай еще немного посидим.

Наверное, если он и сделал величайшую глупость в своей жизни, – то это была размолвка с Катей. Но Катю, в отличие от Полины, даже близко не прельщало его богатство. Любовь можно купить только… в баре.

– Софи, почему твои родители относились к тебе плохо?

Ее не очень-то радовал такой поворот, но что поделаешь, – других клиентов здесь не было.

– Они прочили мне коммерческое образование, а получилось, что я влюбилась в парня, оказавшегося сутенером. Дальше можно не рассказывать?

– Зачем ты села на иглу?

Девушка рефлекторно одернула левую руку:

– Тебе это интересно? Так вышло. При моей работе трудно устоять от соблазна унестись в заоблачную высь… Так мы поедем ко мне?

Отсчитав ей денег, Румберг поднялся в номер. Полины не было ни в спальне, ни в ванной, ни где-либо еще. Позвонив дежурному отеля, он узнал, что госпожа Румберг просила супруга не волноваться, так как срочные дела в России вынуждают прервать отдых. А еще передала, что утром свяжется с ним сама. Все. Больше никаких деталей.

Мобильный телефон жены не отвечал. Откупорив бутылку коньяка, Румберг сел на огромную кровать и сделал несколько глотков.

* * *

Эдвард Коллинз оказался на редкость скучным любовником: разговоры в постели начинались и заканчивались единственной темой – раскладкой сил на мировой арене. В этом он отчасти напоминал Уикли с той лишь разницей, что тот никогда так не ревновал Линду. Ревность Коллинза порою становилась просто невыносимой. Причем, носила какой-то болезненный характер с оттенком садомазохизма. Увы! Пожилой джентльмен был далеко не самой лучшей находкой красавицы Линды. Формально она продолжала числиться в ФБР, а фактически ни в какой работе не принимала участие. Это устраивало Коллинза: он сохранял контроль над Линдой, как с позиции постели, так и с профессиональной стороны.

Однажды Эдвард, находясь в прекрасном расположении духа (такое с ним случалось крайне редко), признался возлюбленной, что операция по раскрытию отмывки денег России близится к завершению. Сколько можно ненасытным русским обогащаться за счет Штатов? Всему должен быть предел, и вот этот предел, похоже, наступил.

– Будет крупный международный скандал, – удовлетворенно потер руки Коллинз. – Сейчас необходимо осторожно направить твое ЦРУ по нужному следу.

– Почему «мое»? – удивилась Линда. – Кажется, с некоторых пор я выключена из списков их сотрудников?

– Все верно. Но ведь сохранились старые связи?

– Зачем они мне? Хотя… кое-какие телефоны еще остались.

– Вот и отлично! Информация должна идти откуда угодно, только не из ФБР. Кажется, миссис Грейвс, и для вас нашлась работенка?

– Я не особенно ее искала. Хватает дел на собственной фирме.

– Одно другому не помеха. Надо будет умело натравить газетчиков, этим займется Питер. А вы, мадам, где-то в разговоре со своими друзьями из ЦРУ на вечеринке…

– Отпускаешь меня одну? – съязвила Линда.

– В работе мы не должны находиться в зависимости от личных пристрастий.

Уж не собирается ли Коллинз ее оставить? Как было бы отрадно!

– Слишком сильны моя привязанность к тебе и доверие, – заметил Коллинз, – чтобы ставить под сомнение твою чистоплотность.

Боже, сколько патетики! И откровенных признаний! Расплакаться можно.

Как бы между прочим она спросила:

– Что будет с Филдсом?

И здесь Коллинз допустил ошибку любовника, слишком уверенного в собственном статусе:

– Его или отодвинут, или уберут.

– Уберут? Каким образом?

– Тебе хочется знать, каким образом убирают отработанный материал?

– Вообще, любопытно…

Словно что-то внезапно проснулось в Линде, чувство опасности стало почти реальным. Странно, ведь Филдс ее никогда по-настоящему не любил. Теперь он слишком далеко и, скорее всего, стал ей абсолютно чужим. Его судьба принадлежит только ему одному. Сейчас, правда, она принадлежит еще и Шельмягину.

– Что может быть любопытного в банальном убийстве? – риторически изрек Коллинз. – Конечно, мне по человечески жаль этого парня. Однако у него нет никого, кто воспринял бы его смерть как личную трагедию.

– У него есть сын.

– Которого папаша в глаза не видел. Если говорить откровенно, у меня от первого брака имеется двадцатилетний отпрыск, он живет с матерью в Канаде. Ни он, ни я не имеем друг о друге никакого представления лично, хотя знаем о существовании друг друга. Естественно, я оплачиваю его учебу, но, пожалуй, это единственное, чем ограничивается мое участие в судьбе ребенка.

Он помолчал, затем, словно что-то вспомнив, продолжил:

– Закончив столь громкую операцию, мы покажем всему миру никчемность русской демократии.

– Ответь мне, Эдвард, почему же тогда лавры низвергателя российской коррупции ты запросто отдаешь другим? Где же здоровая амбициозность одного из высших чиновников страны, где, наконец, твое мужское самолюбие?

И Коллинз допустил еще одну ошибку, доверив любовнице то, что не должен был доверять никому:

– Боюсь, ты можешь понять меня превратно, но свои интересы в игре я должен учитывать.

– Денежные интересы?

– Положим, что так.

– И каковы же они?

Он загадочно улыбнулся:

– Тебе понравилось то бриллиантовое кольцо – мой подарок к годовщине нашей нежной дружбы?

– Понравилось. Я полагала, что даже шефу ФБР такой презент не по карману.

– Вот и зря, – засмеялся он. – оказывается, по карману! Что может быть лучше дорогого подарка любимой женщине?

Линда пожала плечами:

– Видимо, честность, Эдвард…

…После информации Коллинза Линда уже не колебалась относительно собственного участия в судьбе Филдса. Она срочно позвонила Питеру в Канны, где тот присутствовал в числе гостей кинофестиваля, и договорилась о встрече. Действовать нужно грамотно, тихо и безошибочно. Сколько времени ей отпущено на спасение старого друга? Одному Богу известно. Значит, необходимо очень поторопиться. А промедление – подобно смерти.

* * *

Этот разговор Сомов ждал давно. Компромат на Новикова был собран огромный, денежные дела между депутатом и начальником контрразведки для полковника перестали являться тайной за семью печатями, – в сверхсекретных документах Савелия проходили банковские счета и накладные более чем конкретного характера. Получалось, что Сомов слишком много знает, следовательно, становится неприемлемым ни для того, ни для другого.(Мнение полковника о Дмитрии Филдине претерпело существенную корректировку: если раньше он судил о летчике скептически, то со временем понял, что ошибся. Причем, ошибся в главном, – в умении американца определять единственно правильный вектор собственных действий. Успехи «банкира» Румберга не оставляли в этом сомнения.) Что же будет дальше, размышлял полковник. Какой поворот примут дела, связывающие его шефа с депутатом Годумы? Вездесущинского убрали быстро. Кто следующий? Ответ напрашивался один – Сомов. Здесь контрразведчик себя не обманывал. Слишком далеко все зашло, слишком крепко завязан гордиев узел, разрубить который жаждут многие. Разрубить, чтобы продолжать жить спокойно и размеренно…

У Шельмягина, когда Сомов вошел в его кабинет, находился Воробьев.

– Теперь все в сборе, – сказал шеф, указав Сомову на стул. – Значит, так, товарищи…

Если Шельмягин употреблял «товарищи» – старое обращение коммунистической эпохи, – это означало, что вопрос серьезный и безотлагательный.

– Приступим к делу! Докладывайте, товарищ Воробьев.

– Положение таково: есть сведения, что наши партнеры хотят придать мировой огласке истинную деятельность «Бизнес-трейда». Это до предела осложняет ситуацию.

– Что предлагаете?

Воробьев положил на стол перед Шельмягиным тонкую папку:

– Здесь я изложил план действий. Жду корректив, товарищ генерал-лейтенант.

Шельмягин полистал бумаги:

– Мне ясно одно: ФСК скандал упредить не сможет. Я правильно понял?

– Так точно, товарищ гене…

– Ладно, хватит чинов! Говори по существу.

Для Сомова такое обращение шефа к подчиненному в присутствии младшего по чину явилось полной неожиданностью.

– Понятно, Василий Васильевич, – ответил Воробьев. – Замять скандал не сможет ни администрация президента, ни правительство. Это и не в нашей компетенции. Мы только обязаны подчистить некоторые шероховатости и подготовить для прессы контрматериал разоблачительного свойства в отношении Штатов. Можно, к примеру, раскрыть одного-двух агентов ЦРУ.

– Какие шероховатости собираешься подчистить?

– Всех прямых и косвенных свидетелей надо убирать. В том, что касается «Бизнес-трейда» – проблем не будет. А в отношении известного депутата – следует крепко подумать.

Начальники, наконец, повернулись к полковнику.

– Что скажешь, Сомов? – спросил Шельмягин. – Есть соображения?

– Убрать Новикова нелегко.

– Понятно, что трудно, – вставил Воробьев. – А Филдина с женой, по-твоему, убрать легко?

Шельмягин сказал:

– Новикова сподручнее устранить за границей. Значит, его необходимо вытянуть куда-нибудь из России. Это сделают другие, а тебе, Сомов, следует завершить карьеру Савелия.

– Последнее время, – заметил полковник, – Новиков перестал мне доверять.

– Это твое предположение?

– Это факт, товарищ генерал-лейтенант.

Шельмягин протянул:

– Вот какие у нас трудности. Не пойму: или ты отказываешься, или…

– Он может не взять меня за границу.

– Не волнуйся, Сомов, – сказал Воробьев. – Возьмет как миленький. Это не твоя забота.

– Есть еще вопросы? – спросил Шельмягин. – Если нет, можете идти… Воробьев, задержись!

Оставшись вдвоем, Шельмягин произнес:

– Как только Сомов уберет Новикова… Впрочем, может получиться и наоборот. Что думаешь по этому поводу?

– Что тут думать… Картина Репина «Приплыли». Главное – себя не раскрыть. Пускай наверху сами пекутся о собственных головах. Мы свое дело сделаем, а дальше – их черед. Сомова подстрахуем. Если удастся.

Шельмягин прошелся по кабинету и сказал в пустоту:

– Чувствую, грядет новая перетасовка президентской колоды. Куды крестьянину податься?

– Уж тебе-то, Вася, чего бояться? Калашин друзей не оставит.

– Кто его знает. Сегодня друзья, а завтра… Ты давай закругляй с Филдиным, чтобы чисто было. А Сомов, считай, уже подбросил монетку: что упадет, орел или решка – один боженька видит. Знаю только, что чекист он хитрый, в обиду себя не даст.

В который раз Воробьев невольно подметил удивительное внешнее сходство Шельмягина с римским патрицием, вершителем судеб. Бывает же такое – простой русский мужик похож на античного героя. Какая-то насмешка фортуны, гримаса хромосомной наследственности!

– Держи меня постоянно в курсе, – продолжал Шельмягин. – Похоже, Коллинз всех нас подставил. Прав был Калашин… Если его люди начнут путаться под ногами, старайся их не касаться, быстро уходи. В случае крайней необходимости – убирай. И по возможности анализируй информацию. Кто впереди на ход – побеждает. Как в шахматах, помнишь?

* * *

Его разбудила трель мобильного телефона. Привкус неаполитанского коньяка еще оставался на губах.

– Румберг слушает.

– Здравствуй, дорогой! – голос Полины прерывался какими-то тихими щелчками.

– Куда ты пропала, Поля?! Что за выходки?!

– Как только ты ушел, позвонила мама и попросила срочно помочь.

– Что-нибудь случилось?

– Да. Это не для телефона. Мне пришлось сильно потратиться на частный рейс.

– Где ты сейчас?

– Над Карибским морем. Миша, наш охранник, зафрахтовал по моей просьбе небольшую яхту. Примерно через два часа жди нас на пирсе у отеля. Кстати, я послала тебе телеграмму, ты получишь ее немного раньше нашего прибытия. Обязательно прочти. До встречи!

Вот вам и отдых, господин финансист. Сплошная нервотрепка. Какие-то телеграммы… Зачем? И что там выкинула очаровашка Мери, чтобы Полина так внезапно сорвалась с места? Да и по времени ничего не сходится – даже если этот частный рейс движется со скоростью звука, она не могла за ночь слетать в Россию и к утру возвратиться обратно. Глупость… Возможно, его кто-то хочет разыграть? А звонила вовсе не Полина? Он попробовал вызвать жену по ее мобильному, но тщетно – не было даже ответного сигнала. Охранник Миша… Серенький накаченный крепыш. Может, у Полины с ним интрижка? Только сейчас он понимает, насколько оторван от личной жизни собственной жены…

– Господин Румберг, – возвестил коридорный менеджер, – вам срочная телеграмма.

– Благодарю.

Раскрыв сложенный вчетверо лист бумаги размером с письмо, он обратил внимание, что парень переминается с ноги на ногу.

– Вот, возьмите, – протянул он ему десять долларов. – Можете идти.

– Простите, сэр, – спросил служитель, – вы новый русский?

– Кажется, да. А что?

– Тогда вы очень остроумно шутите, – парень повертел в руках десятку, явно намекая на скудность чаевых.

– Хочешь, я пошучу еще остроумнее?

– Конечно, – обрадовался парень.

– Дай деньги назад, – Румберг положил купюру в карман. – А теперь ступай и запомни: жадность приводит к бедности.

Оступившись у порога, коридорный вышел.

«Если человек становится алчным с молодых лет, – подумал Румберг, – это ли не признак его деградации в будущем?»

Ему захотелось водки. Коньяк, затем водка – не много ли? Нет, нормально. Сейчас ведь отдых, а не собрание обманутых вкладчиков. Кстати, число этих бедняг в России множится с каждым годом. А почему? Опять-таки алчность, – то на чем беспринципные русские банкиры играют умело и быстро. И беспредельная народная доверчивость, доведенная государством до абсурда. Можно родиться совершенно ни к чему не пригодным и сделать огромное состояние на легальном воровстве и обмане. Дебильные иностранные инвесторы ждут каких-то законов, в то время как их российские коллеги из года в год набивают карманы долларами сограждан…

«Дорогой! – прочитал Румберг. – Ты, конечно, разгадал мой примитивный обман: к маме я не летала. Но еще раз хочу попросить навестить ее как можно быстрее. С Кириллом совсем плохо, наркотики его погубят. Прошу тебя, повидай своих родных»…

– Родных? – произнес он. – Что происходит с Полиной?

«…Теперь о собственных делах. Ты не можешь не видеть, насколько мы отдалились друг от друга, сделались почти чужими. Бог разберет, чья здесь вина. Детей у нас нет, так что, полагаю, ты легко дашь мне развод, хотя, в сущности, мы женаты как-то не по-русски. Я действительно к тебе привязана, но поняла, что люблю другого человека. Если ты мне настоящий друг, в чем я не сомневаюсь, ты воспримешь меня и Мишу с пониманием. Наш с Мишей союз сейчас во многом зависим от тебя и твоей доброй воли. Конечно, ты крупный бизнесмен, а возможно, и великий писатель. Но я никогда не ощущала себя твоей второй половиной, хотя всегда желала этого. Значит, не судьба. Думаю, как только прибуду, мы уладим все вопросы полюбовно.

P.S. Будь добрее с Мишей, очень тебя прошу. Полина».

Вот, собственно, достойное завершение отдыха, решил Румберг. От водки лучше не стало – лишь накатила горечь и обида. Наверно, Поля первая из них двоих, кто честно признал никчемность этого супружества. Конечно, не в деньгах счастье, но и свобода не обретается лишь с помощью денег. Та свобода, которую получила Полина, была свободой соловья в золотой клетке.

Но обида не отпускала – то ли водка, то ли натура дурацкая. Как ни говори, уходит часть тебя, уходит, чтобы уже никогда не вернуться…

Он взглянул на часы – как алкоголь убыстряет время! Наверное, яхта уже входит в маленькую бухту перед отелем.

Надев легкие шорты и футболку, Румберг сбежал из номера по ступенькам к морю. Дул сильный теплый ветер, волны громко пенились большими гребешками, бесконечной чередой накатывая на песок. Небо было до боли в глазах голубым и ярким. Берег отеля пустовал, и только на небольшом причале маячила женская фигурка. Румберг не сразу узнал в ней свою вчерашнюю знакомую Софи. Что ж, будет с кем скоротать остаток уик-энда на Флориде. Софи, услышав приближающиеся шаги, обернулась и помахала ему рукой.

– Как провели ночь, мистер? – улыбнулась девушка.

– Никак. Очень жалел, что тебя не было рядом.

– Вот оно что? А я решила, что вы жадный. Как и все новые русские, пока трезвые.

– Какие же они, когда пьяные?

– Разговорчивые. Любят рассуждать о жизни, о своих скучных женах и новых иномарках. Совсем забывают, кто лежит рядом. Мне то что, пускай себе болтают… Ой, смотрите, какая красивая яхта! Вон там, у горизонта, видите?

– Да, вижу.

– Она плывет сюда.

Белая юркая яхта, словно чайка, скользила по волнам. На фоне разбушевавшейся стихии она казалась непотопляемым корабликом, наперекор всем ветрам, стремящимся к цели.

– Кто бы это мог быть? – произнесла девушка. – Сюда редко заходят яхты.

Румберг уже различал на корме Полину и Мишу, стоящими в обнимку.

– Я знаю, кто это, – ответил он.

Постепенно ветер начал стихать, волны лениво пенились, играя солнечными бликами.

– Как я завидую влюбленным, – сказала Софи, показав на яхту.

– Почему ты решила, что они – влюбленные?

– И очень счастливые. Это сразу видно, сэр.

Судно было совсем близко, Румберг мог определить лица пассажиров. Ему показалось, что Полина, взмахнув платком, приветствует его…

И тут огромный огненный шар поглотил яхту, необычайной мощности взрыв отбросил назад Румберга и Софи. Он слышал, как кипит и пузырится вода, видел, как деревянные обломки с шипением падают в волны. Сильный жар прошелся по морю, окатив берег…

Когда эхо взрыва затихло, когда над водой развеялась черная гарь, Румберг увидел жалкие остатки от того, что полминуты назад мчалось по волнам. Раскиданные взрывом чьи-то мечты о счастье, радости и любви…

* * *

– Ты, Маруся, давай, выпей еще стопочку, – сказал сосед по дому дядя Федор, незаменимый дежурный всех местных свадеб и поминок. – Пусть пухом будет Кирюхе земля, и пусть душа его там, на небесах, угомонится. Слава ему небесная и покой…

Поминки по Кириллу (девять дней назад он умер от передозировки наркотика) проходили в обшарпанной квартире, заставленной дорогими импортными вещами. За столом двое – очаровашка Мери и дядя Федор. Ни бывшие приятели Кирилла, ни другие гости сегодня не пришли. На посланную Полине срочную телеграмму ответа не последовало. Странно… Все как будто замерло, затихло и померкло. Даже настенные часы перестали показывать время.

Мать Кирилла пребывала в каком-то отрешенном состоянии: не плакала, не причитала, просто зачастую бездумно ходила из угла в угол, внезапно останавливаясь, будто пытаясь вспомнить нечто очень важное, что постоянно ускользало из памяти.

– Выпей, выпей, – повторил дядя Федор. – Ну, что ты все, думаешь да молчишь? Правда, она вот где (Он указал на стопку). Все остальное – ложь.

Быстро выпил и, придав себе выражение человека, глубоко понимающего предмет разговора, продолжил:

– Нынче судьба наших деток странная. Вон в соседнем доме от наркоты двое ребят скончались. А Надькина девочка, помнишь, та, что с Кирюхой вместе училась, – сиганула с балкона вниз, прямо с шестого этажа. И… насмерть. Что же такое у нас творится? За что гибнут невинные детки? Одни здесь – от зелья, другие в Чечне – от пули. Как дальше жить?..

– Как дальше жить… – безучастно повторила Мария.

– Хорошо еще, у тебя Полинка осталась. Девочка умница, в обиду мать не даст. Благо, за видным человеком замужем. Вот ведь дела какие…

Дядя Федор разохотился, налил себе еще.

– Тебя, Маруся, помню совсем крошечной. Потом ты подросла, мальчики пошли, всякие там хахели. Можно сказать, проследил твою жизнь через призму бутылки. А что поделаешь? Натура моя неустойчивая.

– Налей-ка мне, Федя, немного…

– Конечно, пропустим по маленькой. Тебе сейчас, Маруся, надо о себе подумать. Баба ты хоть куда. Небедная… Только достойного женишка подышшем, – свадебку сыгранем. А то, как же? Кстати, вот, к примеру, я. Жизнь бобыля, следует заметить, не отличается событиями. Утром – с товарищами у магазина. Днем – с товарищами у сдачи посуды. Вечером – опять-таки у магазина. Время летит незаметно, в хлопотах.

Мария вынула носовой платок, высморкалась и спросила:

– Никак сватаешься ко мне?

– Никак… сватаюсь.

– Понятно… – произнесла она. – И время выбрал подходящее.

В голосе Марии сосед уловил что-то недоброе.

– Извини, Маруся, извини. Я же не хотел. Правильно, неподходящее. Извини. Дурак я старый. От водки этой все беды…

– Уж лучше б он был алкоголиком, – сказала Мария в пустоту.

– Верно. Лучше. И я так считаю. Давай помянем…

– Уходи.

Федор осекся, замолчал, удивленно моргая глазами:

– Ухожу. Правильно… Извините… Спасибо…

Неуверенно попятившись к выходу, он, униженно улыбаясь, очутился в коридоре, когда раздался звонок в дверь.

– Заодно открой дверь, – попросила Мария.

– Кто там? – по хозяйски крикнул дядя Федор. – Заходите…

Перед ним стоял средних лет господин в дорогом, безупречно сидящем черном костюме.

– Добрый вечер, – произнес господин. – Можно видеть Марию Ивановну?

Очаровашка Мери не верила своим глазам, – бывший любовник, теперь муж Полины, явился на поминки собственной персоной. Как он узнал?

Остановив взгляд сначала на столе, затем на портрете юноши в траурной рамке, гость, похоже, был озадачен и взволнован.

– Мария… – с трудом вымолвил он. – Полина… Такое горе… Прими мои соболезнования. Тебе известно, что произошло?