Текст книги "Крик в ночи (СИ)"

Автор книги: Владимир Ридигер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Закончил кандидат пресс-конференцию на оптимистичной ноте – все будет о, КЕЙ! При условии, конечно, что попадет в Госдуму. А ежели не попадет, то с социальными напастями справляться станет ох, как сложно, практически невозможно. Тут надо гражданам хорошенько подумать: с кем они предпочитают строить новую жизнь – с прохвостами бывшей партноменклатуры или с людьми, жизненный опыт которых поможет вывести народ из нищеты и унижения?

– Не надо себя обманывать, – заметил Новиков, – с нынешним руководством далеко не уедешь. Оно прогнило с головы до хвоста, запятнав себя ложью, кровавыми конфликтами и коррупцией. Возьмемся за руки, друзья, и пойдем тропой любителей кваса – тропа эта выведет всех нас именно туда, куда необходимо!

…По окончании заседания предвыборного штаба возобновилась пьянка, продолжавшаяся уже вторую неделю с небольшими перерывами на митинговые мероприятия.

– Ну, ты неотразимый был, бля буду, неотразимый! – кричал обезумевший от возлияний Вовчик. – Дай поцелую! Савка, облобызаю тебя, что ли?!

Приехали девочки – радостные, говорливые, ароматные. Наперебой стали рассказывать, как «тащились» от выступления Савика по «ящику». Восторг! Сенсация!

– Какая на хрен сенсация, – разомлел польщенный Новиков. – Для вас же и стараюсь, курочки мои нетоптаные… Кстати, а где Сомов? Он ведь, падла, не сумел бабку нейтрализовать.

– Какую?

– Из коммунистов. Ту, что помидором в меня запустила.

– А мы и не видели… – соврали девочки.

– Вообще, ты этого мента избаловал, – вставил Вовчик (синяки после Сомовского карате ныли до сиз пор). – Сколько баксов на него потратил, а от помидора не уберегся.

– Я с него вычту, – успокоил Савелий и обратился к девочкам: – Трахаться здесь будем или скатаем в Журавлиху? Пару комнат уже отделали.

– В Журавлиху! В Журавлиху! – завизжали те.

– Где Катька? – спросил Савелий. – Почему не пришла?.. Молчите… Из под земли достану сучку драную! Наливай, кореш, и вперед!

Жизненный парадокс зачастую состоит в том, что людские судьбы и намерения входят в странное, иной раз просто необъяснимое противоречие. Но еще более удивительное находится там, где подобные противоречия в силу разных обстоятельств спокойно уживаются и с окружающей действительностью, и с общепринятыми понятиями, и с моралью, и даже с совестью.

Когда черный джип Савелия Новикова мчался мимо тихого вечернего леса деревни Журавлиха, там, в самом лесу, группа полковника Сомова завершала последний (контрольный) осмотр места убийства отца Алексея. Человек, задержанный по подозрению в убийстве, охотно давал показания на самого себя – одержимого православного, готового даже с топором в руке защищать российское христианство от т. н. «новых веяний» в церкви, проводником которых и являлся отец Алексей. Конечно, этот тип перегибал палку, его фанатичный экстремизм в столь тонком вопросе, как вера, явился результатом психотропной терапии, проведенной специалистами Воробьевской группы. Для прессы эдакое совсем ни к чему, им нужно подкинуть какой-нибудь съедабельный материальчик, очень похожий на правду. Однако образ убийцы-шизофреника, маньяка-одиночки был наиболее приемлемым со всех точек зрения, а позиция православной церкви и властей оставалась при этом неуязвимой.

Связавшись по телефону с Новиковым, Сомов получил приказ как можно скорее подъехать в Журавлиху – нехватка мужиков после предвыборного митинга должна компенсироваться его, Сомова, приездом (Новиков отлично знал, кто работает над раскрытием преступления в лесу).

А полковник, как и было ему приказано, потихоньку собирал всевозможный компромат на кандидата от партии любителей кваса, но компромат, который никак не относился к предвыборной деятельности Новикова – здесь отслеживались все мыслимые и немыслимые связи по линии наркобизнеса. Шельмягин периодически осторожно интересовался: как продвигаются дела с компроматом? И удовлетворенно хмыкал, выслушивая очередной доклад Сомова. Однако полковнику был хорошо известен старый принцип контрразведки: будешь много знать – не дотянешь до пенсии…

– Где ты, кореш, пропадаешь? – хлопнул по плечу Сомова Новиков. – Я уже собирался твоему Шельмягину звонить.

– А ты будто не знаешь, – ответил полковник. – Из-за батюшки голова кругом идет.

– Нашли заказчика?

– В том-то и дело, что не нашли. Этот сумасшедший придурок клянется, что никаких заказчиков не было, дескать, сам пришил священника, по зову внутреннего голоса.

– Вот и лады. Вам больше и не нужно, так ведь?

– Нам-то не нужно, а пресса словно с цепи сорвалась – правду им подавай! Там уже два или три самостоятельных расследования, писаки почуяли запах сенсации.

Новиков задумался:

– И погасить нельзя?

– Можно. Сейчас можно все.

– Сколько нужно?

– Сколько нужно… – помедлил полковник. – Пару «лимонов», может быть, хватит.

– Пару «лимонов»?! – подскочил Савелий. – На эту жидовскую свору?! А живот у них не облупится?

– Сумма приблизительная.

Савелий втянул «косячка» и вдогонку задымил сигаретой. Отупевший Вовчик зачарованно уставился на друга:

– Сигарета после плана догоняет наркомана!

– Пошел ты…

– Вот – вот! Пойду, Савик! За тобой – и в огонь, и в воду!

Настроение у Савелия упало. Прогнав девушек, кандидат в депутаты еще раз приложился к «косячку», опрокинул стакан водки и отупевшим взглядом уперся в одну точку…

– Сомов, – испуганно произнес Вовчик, увидав. как отвисает челюсть его друга, – он того… дуба не даст?

– Все мы рано или поздно дадим дуба.

– Да, в натуре, погляди на него! – вскричал бандит, тормоша Новикова. – Савка, ты живой?!

Савелий то ли захрапел, то ли захрипел…

– Он кинул копыта!! – заорал Вовчик.

На крик сбежались девушки и, увидав такое, принялись наперебой вызывать по мобильному «скорую», матерясь и скандаля.

– Сколько тебе надо денег, п. да рваная?! – кричала одна из них в трубку диспетчеру. – Любые деньги, только скорее!! Не раньше, чем через час? Да ты оху. ла, что ли?! Ведь он умрет!!.. Он депутат, понимаешь?! Главного врача давай!!!

Началась паника.

– В порошок сотру клистиров! – кричал Вовчик. – Инвалидами сделаю!!

Девки визжали, одна из них бросилась Сомову на шею, истерично рыдая: «…Савик умрет, умрет…».

Вдруг все разом замолчали и замерли – дыхание у Новикова остановилось. Его скинули на пол, расстегнули ворот рубашки и принялись бестолково откачивать. Что тут началось! Не передать словами! Суматоха, крики, беготня, охи-вздохи, отборная матерщина…

«Может, через своих вызвать реанимацию? – прикинул в уме Сомов. – Новиков, похоже, мертв. Если только так, ради внешнего эффекта?»

Приехала «Скорая» в лице одного молодого доктора:

– Кому плохо?

– Если его не оживишь, – заорал Вовчик, – я из тебя все кишки повыдергаю, понял?!

– Понял, – не смутился тот и принялся колотить лежащего Новикова по щекам. Затем достал небольшой шприц, набрал в него раствор аммиака и, сняв иглу с головки, приложил поочередно к ноздрям кандидата в депутаты, сильно надавив на поршень. Новиков внезапно побледнел и сделался похожим на страшного покойника, такого, которых все привыкли видеть в западных третьесортных боевиках, – лицо отрешенное, с некоторым зловещим оттенком, которое часто снится по ночам детям и неуравновешенным людям с психическими отклонениями.

– Это конец… – прошептал кто-то.

«Наверно, так оно и есть, – решил Сомов, обратив внимание на беспорядочные подергивания мышц лица и шеи нового русского. – Чему бывать, того не миновать…» И еле слышно произнес:

– Финал…

* * *

Около двенадцати часов дня, когда кремлевские коридоры будто вымирали, когда угодливая тишина вкрадчиво растекалась по всем уголкам необъятных лабиринтов власти, старый больной Президент тяжело поднимался из-за огромного красного дерева стола и в задумчивости останавливался у заветного секретера. Там, за дверцей секретера, размещались два сейфа: один – с «ядерным» чемоданчиком, а другой – с высшего сорта горячительными напитками (водкой, коньяком и крепким отборным самогоном, подаренным ему одним из личных охранников). После тромбоза легочной артерии, когда он находился на волосок от смерти, врачи строго-настрого запретили ему даже близко подходить к спиртному. Но… что врачи! Разве не понятно, – нормальный русский мужик, будь он даже Президентом, да хоть и после тромбоза артерии, должен, если не обязан, держать себя в надлежащей форме. Каким образом? В том числе и таким! И к чертям этих умных докторов!

Отпив пару глотков чистого как слеза самогона, он даже не поморщился, ощутив приятное тепло в желудке. Ну? Что теперь? Утренние дела закончены, доклады премьер-министра и министров-силовиков выслушаны, – в России пусть и не все хорошо, однако демократические реформы идут, борьба с преступностью продолжается, а после кризиса наметился даже некоторый подъем в экономике. Вот только эти скандалы насчет коррупции в президентских коридорах… Насколько они обоснованы? И откуда берутся подобные сведения? Вообще, кто-нибудь способен дать вразумительный ответ? Все отнекиваются, изворачиваются… Нескончаемая кремлевская карусель, кажется, так бесперебойно и вертится, сменяются премьеры, а фамилии министров просто не запомнить – мелькают, словно пролески за окном поезда. Газеты пишут, что народ разочарован, голодают пенсионеры, то тут, то там вспыхивают забастовки учителей и шахтеров. Он обещал всеобщее процветание и демократию, а кроме несметной тучи сановников всех мастей да полууголовных умников не обогатил никого. Конечно, лично он достиг всего, о чем мечтал: низверг культовый образ Ленина, поставил на колени коммунистов (правда, для тех из них, кто очутился в выборных структурах, не пожалел валюты – у этих и виллы, и «мерседесы», и все капиталистические блага). Но ведь известно, что русский народ терпелив! Сжав зубы и утерев слезу, он, то есть народ, молча «проглотил» кавказскую войну или, что еще больнее, полный обвал рубля… Но ведь народ, именно народ с таким воодушевлением избрал его президентом. Значит, даже если он и ошибался, то… во благо народа, во благо могучей и самой огромной страны – России!

Те проблемы нищеты, решение которых он поначалу взвалил было на себя, оказались неподъемным грузом – все трещало по швам, не сводились концы с концами, а безнадега и алкоголь косили ослабленных людей, не потерявших веру разве что в Господа Бога. Царь в России остается царем – один за другим сыпались указы, словно волны разбивавшиеся о бюрократизм местных чиновников. Кому на Руси жить хорошо? Причем, во все времена, при любом строе? ЧИНОВНИКУ! И только ему одному. Разве это не понятно? Чиновник правит Россией тихо, умело, спокойно и всегда именно так, как выгодно ему. Для него царский, то бишь президентский указ – не более, чем клочок бумаги, который, в зависимости от обстоятельств, можно трактовать то так, то эдак. А силу маленького человечка под названием «русский чинуша» – НИКОМУ и НИКОГДА не одолеть! Ужели это правда?..

Может, позвать своего первого помощника Бубликова да махнуть в баньку? Понежиться на пару, послушать анекдоты, вздремнуть… Потом, приятно очнувшись, опустить ноги в пушистые заячьи тапочки, выпить холодного тверского пива и подписать указ, который… давно хочется подписать. Но поймут ли? Когда Президент назначает своим первым советником по имиджу собственного сына, могут возникнуть всякого рода кривотолки. Да и шут с ними! Пускай судачат…

Он даже не сразу ощутил присутствие в огромном зале человека, которого все президентское окружение откровенно презирало и побаивалось – руководителя администрации Президента г-на Калашина. Этот субъект, в прошлом скромный инженер, теперь, благодаря протекции видных людей, вхожих в Кремль, достиг вершин власти. Обладатель мягкой застенчивой улыбки, Калашин имел огромное, если не сказать магическое влияние, как на самого Президента, так и на его приближенных. Ни один указ хозяина Кремля не проходил мимо рук этого тихого учтивого редактора и корректора, мягкого контролера президентских действий.

– Что у тебя? – спросил Президент.

Калашин извинительно улыбнулся:

– Нам нужен надежный человек, господин Президент.

– Для чего?

– Видите ли…

Здесь Калашин протянул Президенту ворох бумаг и, наблюдая, как глава государства, сморщив лоб, пробегает глазами листки, пояснил:

– Именно для того, чтобы финансовые дела и отчеты администрации стали общедоступны.

– Зачем?

– Ну, с целью придания нашей деятельности большего демократического вида и содержания.

– Ты можешь выражаться нормально?! – вспылил Президент.

Руководитель администрации осторожно взял бумаги из рук хозяина:

– Пришло время упорядочить кремлевские финансы. Генпрокуратура откопала кое-какие материалы по фирме «Оксимен», которая ремонтировала Кремль.

– Я хорошо помню директора, – заметил Президент. – Мы даже сфотографировались на память. Значит… генпорокурора надо менять!

– Вот-вот. Сейчас в Штатах развернулась беспрецедентная свистопляска насчет коррупции в Кремле. Упоминается и ваше имя.

– Ну, это, понимаешь, вранье.

– Конечно, вранье.

– Россияне… им не поверят.

– Да, но эту чушь подхватили все средства массовой информации. Надо принимать контрмеры.

– И принимай! Ты же знаешь, что нужно делать.

Калашин утвердительно кивнул:

– Мы с Шельмягиным подготовили распоряжение. Нужна ваша подпись. Вот оно…

Президент скользнул взглядом по листу бумаги, почувствовал что-то вроде одышки и подумал про себя: «Как некстати Калашин пришел. Сейчас бы еще сто граммов самогона». Вчитываясь в текст, вернее, пытаясь понять суть, он, по существу так и не разобравшись, промямлил:

– Зачем все это?

– Обстоятельства вынуждают.

– А… кто такой Филдин? Из МИДа или МВД?

– В том-то и дело, что ниоткуда.

– Как это?

– Долгий рассказ. Однако именно такой человек, как вы правильно заметили, из «ниоткуда», сейчас и нужен. Пожалуйста, подпишите, и я пойду.

– Нет, ты мне сперва объясни… – начал было Президент, но, вдруг махнув рукой, словно вспомнив о чем-то более важном, поставил размашистую подпись на документе:

– Держи меня в курсе, Калашин. Я, понимаешь, должен сам во все вникать.

– Разумеется, г-н Президент…

Оставшись один, глава государства открыл заветную дверцу и, пригубив самогон, удовлетворенно выдохнул. Крепкий, но пьется легко! Калашин и его люди знают, что делать. Они погасят эту шумиху насчет коррупции, должны погасить. Все так неустойчиво и зыбко. Вспомнят ли о нем потомки? А если вспомнят, то, каким словом? Одни – матерным, другие – ругательным, третьи… вообще не вспомнят. У народа длинная память на диктаторов и тиранов, но короткая на таких, как он – безвредных и добрых. Никого не сажал, никого не гнал, все позволял, все разрешал. А в результате? Опять-таки, понимаешь, недовольство. И низкий рейтинг. Вот и старайся для них, хлопочи о кредитах международных валютных фондов! И кроме сына, жены да льстивых царедворцев – никого. Пожалуй, еще один друг, который всегда поддерживает – немецкий канцлер. Но и он слабеет, сдает позиции напористым конкурентам.

– Нет, пора в баню! – воскликнул Президент и вызвал по внутренней связи первого помощника Бубликова: – Иван, поехали…

«Машина готова, ждем!» – услышал он теплый, убаюкивающий голос помощника.

«Все-таки мои ребята молодцы, – подумал Президент. – Всегда подставят плечо в трудную для страны минуту».

* * *

Обширные связи Питера в шоу-бизнесе позволили ему войти в круг людей, всемирная известность которых являлась общепризнанным фактом. И, следует отметить, бывший дворовый хулиган умело этим пользовался. Выдающийся иллюзионист одесского происхождения Джо Вандефул входил в число самых близких его друзей – оба они были во многом схожи, оба красивы, молоды и авантюрны. И, что характерно, малоразборчивы по части прекрасного пола. Если, к примеру, Джо – эдакий целлулоидный мальчик с рекламного проспекта – был без ума от кареглазых блондинок, то Питер – сама предупредительность и галантность – предпочитал зрелых и умных красавиц. Однако разница во вкусах молодых людей с лихвой компенсировалась их, если можно сказать, духовным родством.

– Женщины… – частенько рассуждал Питер, – делятся на проституток и всех остальных. Причем, они довольно легко переходят эту условную грань в обе стороны.

– Слишком расплывчатое понятие «всех остальных», – отвечал Джо. – Говоря откровенно, любая женщина состоит из двух противоречий: борьбы с основным инстинктом и бесконечными капитуляциями. Но есть и такие, для которых эти два фактора служат отличным подспорьем в достижении собственных далеко идущих целей.

– Ты подразумеваешь свою подружку топ-модель?

– Возможно. Не будем переходить на конкретные имена. Вообще, в любом деле, если ты действительно стремишься к вершине, нет понятия «собственные принципы». Но… достигнув ее, т. е. вершины, можно ими обзавестись.

– Ими?

– Да. Собственными принципами. Причем, так, чтобы все телеграфные агентства подавали их в качестве главной сенсации!

– Спасибо за совет, Джо.

– Это мой тебе очередной подарок.

– Как ты великодушен…

Друзья зачастую подтрунивали друг над другом, не переставая восхищаться внезапными находками по части юмора.

– Если желаешь знать, – заметил Джо, – свою карьеру я сделал очень даже запросто.

– Не поступившись ни одним принципом?

– Представь, именно так.

– Конечно, тебе бы очень хотелось, чтобы я в это поверил.

– Мне наплевать, как ты считаешь. Существуют две вещи, в которые любой человек поверит, будь он хоть семи пядей во лбу.

– Любопытно, что же это такое?

Джо Вандефул неторопливо размял тонкую сигару, затем поднес к ней зажигалку и, выпустив сизое облако дыма… загадочно улыбнулся:

– Ответ прост, как все гениальное. Это – его величество Обман и ее высочество Иллюзия.

Питер заулыбался:

– Ваши профессиональные инструменты, сэр, понятны каждому.

– Не «понятны», а известны, – поправил Джо и продолжал: – Именно непонятность поначалу рождает замешательство, неуверенность в собственном разуме. И лишь затем человек, зная, что чудес не бывает, сам того не замечая, смирившись, подсознательно начинает верить в Чудо. Почему? Да потому, что он не в силах дать объяснение увиденному, не в силах раскрыть фокус.

– Но причем здесь твои нетронутые принципы?

– Очень даже просто! Мой «обман» не основан на лжи. Он лежит в чисто научной категории, опираясь лишь на законы оптики, химии, механики и так далее. Но суть человеческая такова, что мы, не желая признавать того, сами стремимся быть обманутыми, – будь то в жизни, искусстве или политике. Мы даже готовы платить большие деньги не только за иллюзию обмана, но и за самую откровенную неприкрытую ложь!

– Глупости говоришь…

– А разве ты не веришь в лучшую жизнь, которую тебе обещает политик с телеэкрана или святоша на паперти? Разве ты не веришь всей той чепухе, которой тебя ежечасно пичкают средства массовой информации? Помнишь, как ответил Бернард Шоу на вопрос, в чем состоит правда жизни? В том, что мы вынуждены постоянно лгать, был его ответ. Здесь вовсе не сатира, здесь – истина.

– К чему ты ведешь?

– Или ты ни разу никем не был обманут? – пропустил его вопрос друг. – А сколько раз обманывал сам, полагая, что поступаешь исключительно во благо обманутого? И зачастую… любимого человека?

– Проповедь какая-то…

– Но самый грандиозный и жалкий обман – это когда человек, наделенный достаточным разумом, обманывает самого себя. Здесь и лежит край той невидимой пропасти, сорвавшись в которую ты летишь до самой смерти, сознавая лишь одно – назад дороги нет.

Питер подумал, как мало, в сущности, он знает Джо, полагая, что знает достаточно хорошо. Ведь его друг – кумир сотен миллионов людей – величайший иллюзионист двадцатого столетия, которому безропотно поклоняется всякий, кто хоть раз видел его удивительные чудеса. Им, этим чудесам, даже самый пытливый ум не в силах дать вразумительного объяснения. Здесь железная логика теряет смысл, а всякий смысл превращается в бессмыслицу. Хотя сознание и говорит: всему тому, что ты видишь, есть, должно быть, ясное и определенное толкование…

Работа в спецслужбе многому научила Питера, однако, и он, более чем искушенный по части конспирации, восхищался теми мощнейшими заслонами секретности, которые возведены вокруг творчества Джо Вандефула, – здесь работали группы опытных специалистов таких промышленных монстров, как «Дженерал моторс», «Форд компани», «Дженерал электрик» и многих более мелких фирм. Воздвигнутая ими стена секретности была практически непробиваема, а истинная цена коммерческой тайны трюков иллюзиониста составляла не одну сотню миллионов долларов.

Джо небрежным движением пальцев левой руки перемешал колоду карт и огромным веером бросил ее на журнальный стол…. Когда-то в Одессе, в юные годы, он слыл величайшим шулером и пройдохой: к примеру, останавливая на улице прохожего, он под видом щедрого филантропа предлагал ему двадцать рублей за червонец, а тот, предвидя обман, все равно брал деньги и, пересчитав, видел перед собой только клочки туалетной бумаги, – а филантропа и след простыл! Он обладал гипнотическим влиянием на окружающих, водил дружбу с самым, что ни на есть, отребьем, однако (как ни парадоксально!) оставался на хорошем счету у КГБ и милиции.

Все-таки насчет собственных нетронутых принципов Джо явно лукавит, подумал Питер. Бесспорно, он великий маг и чародей, но и женщины сыграли в его головокружительной карьере далеко не последнюю роль, – ФБР это было доподлинно известно. Собственно, здесь и находилась та самая тайна, та хрупкая зацепочка, которую держит про запас любая солидная спецслужба в отношении интересующего ее субъекта. Ведь как знать – в хозяйстве все может пригодиться.

…Питер вздрогнул: вместо одного карточного веера он видел уже три! Уж ни мерещится ли?

– Этому фокусу всего за пять баксов меня научил пьяный гонконгский моряк, – улыбнулся Джо. – Тогда мне позарез нужны были деньги и, кажется, не было в Одессе ни одного кабака, где б я не демонстрировал карточный трюк. Смотри, я покажу тебе, как просто все получается…

«Какого черта я подвизался в этой муторной дурацкой разведке? – размышлял Питер, бессмысленно наблюдая, сколь ловко Джо Вандефул манипулирует картами. – У него все так легко выходит, без напрягов и раздвоения личности, – одни завидки берут».

– Возьми меня к себе! – предложил Питер.

– У тебя мозги работают только в одном направлении, не подойдешь.

– Что ты имеешь в виду?

– Деньги-продюсеры-бабы. Или бабы-продюсеры-деньги, – пояснил Джо.

– Разве это настолько несовместимо с твоим ремеслом?

– Совместимо самую малость. Главное – полнейшее отрешение от всего личного, полная отдача моему искусству и работе. Но основное – честность. И не продажность. За самые баснословные деньги!

Питер засмеялся:

– Все гарантирую за исключением последнего.

Вопрос, с которым Питер задумал «подкатить» к фокуснику, не стоил для Джо, как полагал он, больших усилий. Вообще-то, подобными трюками занимались и в ФБР, как впрочем, и в других спецслужбах. Однако дело было щепетильным, деликатным и стоило престижа огромного государства как в денежном, так и в политическом аспекте, здесь даже чуть-чуть «засветиться» – было для ФБР настоящим крахом..

– Скажи-ка, Джо, – осторожно начал Питер, – много ли в твоей иллюзорной империи… двойников?

– А ты как полагаешь?

– Думаю, немало.

– Вот как? Почему же?

– Сам посуди: ты прячешь человека в ящик, а через доли секунды этот человек обнаруживается где-то в противоположном конце зала…

Джо Вандефул внимательно посмотрел на друга:

– Пожалуй, я поспешил отказать тебе в работе.

– Принимаю это как комплимент выдающегося чародея.

– Зачем вам нужен двойник?

В этом вопросе «вам» прозвучало пониманием того, с кем Джо в лице Питера имеет дело, что в свою очередь ошарашило последнего. Значит, служба охраны Вандефула успешно просвечивает всех вокруг него. Нет, в самом деле – они достойны друг друга!

– Как ты относишься к России? – спросил напрямую Питер.

– Никак, – ответил Джо. – Я люблю Одессу, люблю издалека, будто вспоминаю поблекший фотоснимок далекого детства… А в той огромной семье народов, которой является Россия, мне уже никогда не будет места.

– В семье не без еврея, – пошутил Питер.

– Даже не в этом дело. Там не умеют и не любят по-настоящему работать, а значит, не могут дать истинную оценку труду. Какому угодно, не обязательно моему. Здесь наши мысли созвучны, не так ли?

– Вполне.

– В Россию лучше всего въезжать на белогривом коне эдаким победителем, снизошедшим до своего бывшего, вечно раздрызганного государства и столь же безнадежно униженного народа.

– В тебе говорит жалость или ностальгия?

– И то, и другое. Жалость унизительна, но таков уж народ: какой путь ни выберет – все не туда!

Кажется, Питер услышал главное. И в этом главном, при всей симпатии к России, у Джо сквозил негативизм.

– Что скажешь, если мы поставим дураков на колени? – спросил Питер.

– По-моему, они уже давно на коленях, куда больше…

– Это по-твоему. И ты имеешь в виду прежде всего народ.

– А кого еще я должен иметь в виду?

Питер помедлил:

– Правящую верхушку, к примеру.

– Ого! – воскликнул Джо. – Здесь отдает марксистко-ленинской терминологией из совкового учебника истории. Угнетатели и угнетенные – нам это вдалбливали с малых лет.

– Видишь ли… Мне плевать, что там кому вдалбливали, но, согласись, жадность и алчность президентского окружения в России уже перешла все мыслимые границы.

– Который час? – вдруг спросил Джо.

Питер взглянул на левое запястье:

– Что за чертовщина!? Я потерял свои часы!

– Отрадно еще, что не голову, – заметил Джо, протягивая другу его часы.

Питер надулся.

– Хорошо, хорошо… – примирительно сказал приятель. – Извини, конечно, но я слишком далек от высокой политики. Понятно, в президентском окружении жадность и коррупция идут рука об руку. Да, вседозволенность не знает удержу. Но что волен сдвинуть я, простой артист, в этой, старой как мир, ситуации? Я в состоянии сделать так, чтобы на глазах изумленной публики исчез вагонный состав, могу, закованный в цепи, выбраться невредимым из Ниагарского водопада, или плавно, воспарить в огромном зале над головами зрителей, но, увы! – я не наделен магической силой, способной одолеть стяжательство и коррупцию.

«Все они такие, люди шоу-бизнеса, – решил Питер, – словоохотливые, высокопарные и самовлюбленные». Он извлек из кармана пиджака снимок и протянул его приятелю.

– Занятная физиономия, – заметил Джо. – Кто это? Актер?

– Ты его не знаешь.

– Политик?

– Нет.

– Угадаю с третьего раза… Банкир?

– Точно! В самое яблочко!

– Вот видишь… – самодовольно ухмыльнулся Вандефул. – Кстати, весьма своеобразное лицо: неуловимая смесь трагизма, лирики, юмора и эгоцентризма. Не думаю, что его дела идут успешно.

– Его дела просто-напросто стоят.

– Видимо, ему не хватает везения или удачи. Однако заметно, что человек незаурядный, талантливый.

– Более чем. И невостребованный.

Во взгляде Джо читался вопрос – что дальше?

– Ты бы сумел… – Питер немного замялся, – оказать мне маленькую услугу?

– Смотря какую?

– Подобрать двойника этому типу.

Джо медленно произнес:

– Если считать это маленькой услугой…

Питер сразу подхватил:

– Твоя цена?

– Дело не в цене, хотя в любом случае она вполне конкретна. Зачем вам двойник?

– Если, проснувшись завтра, ты узнаешь, что вся твоя Империя иллюзий куплена с потрохами русскими братками – как ты к этому отнесешься?

– Не пори чепухи…

Питер сделал небольшую паузу:

– Все слишком серьезно, Джо, чтобы называться чепухой. Русские мафиози берут под финансовый контроль почти все наши экономические институты и уже обходят по многим позициям. Если эту тенденцию не пресечь, доллар задушит сам себя! Тогда придет конец намного более крепким империям, чем, к примеру, твоя. Потому и затевается крупная, очень крупная игра, Джо. Не могу тебе объяснить все наши действия по понятным причинам. Знай только, что твоя помощь и явится неоценимым вкладом против русской экспансии. Хоть мы оба и выходцы из России, но выбор свой уже давно сделали, и в чью пользу, думаю, нет смысла уточнять…

Джо махнул рукой:

– Понял, коллега. Говори, что и как нужно…

* * *

Так все и стояли, замерев, кто с ужасом, а кто и с неприкрытым отчаянием глядя на Савелия Новикова. Столь бездарно умереть, а попросту говоря, сдохнуть… Лишь молодой доктор оставался невозмутимым и, странно ухмыльнувшись, заявил:

– Все в порядке.

Вовчик исподлобья пронзил его тяжелым взглядом:

– Как ты сказал? Повтори-ка…

И здесь произошло нечто невероятное, нечто совершенно необъяснимое – труп, распластанный на полу, неожиданно громко… чихнул! Затем чихнул еще раз, и еще, и, в общем, принялся громко противно чихать, брызгая слюной.

– Он… что? – выдавил Вовчик.

– Что с ним, доктор?! – радостно завизжали девочки.

Врач пожал плечами:

– Чихает…

Дальше все завертелось, закрутилось, словно в дикой карусели: шум, визги, топот каблуков, мелькание счастливых пьяных лиц да… непрерывное настойчивое, перекрывающее общий гомон, чихание кандидата в депутаты.

Неожиданно Савелий присел, к его лицу прилила пунцовая краска. Похоже, он догадался, что с ним произошло что-то неладное.

– К чему шухер? – промямлил он и снова чихнул. – Дайте сопли вытереть…Тьфу! В носу какая-то гадость, нашатырь что ли…

Тут все наперебой принялись рассказывать ему, как он чуть было не откинул копыта в самый разгар веселья, как все до смерти перепугались, а одна девица с гордостью призналась, что со страха наделала в штаны.

– Ласточка моя! – растрогался воскресший. – И я маленько напрудил…

Вновь завертелось, закружилось хмельное веселье, бесшабашное и бестолковое. «Пьяницам и дуракам везет, – подумал Сомов, – хоть Новиков далеко не дурак».

– Всего хорошего, – стал прощаться доктор. – С наркотой поаккуратнее будьте.

– Он… кто? – спросил Савелий, только сейчас заметивший молодого врача.

– Спаситель твой, спаситель! – заверещали девушки. – Жизнь тебе спас!

– Да-а? – удивился Новиков. – За это ему от меня… огромное спасибо. Надо же… от смерти уберег. Как тебя звать?

– Олег.

Савелий вытащил свой огромный «лопатник» и принялся шелестеть зеленоватыми купюрами разного достоинства. Затем протянул врачу две бумажки:

– Для меня труд медика – священен. Вот, возьми, Олег, двадцатку, выпей за мое здоровье.

– Спасибо, – ответил врач, направляясь к двери, – как-нибудь в другой раз…

– Странный какой-то, – удивился Новиков, когда врач ушел. – От денег отказался…

– Да все они такие, доктора эти, – поддакнул Вовчик, – стебанутые немного.

Сухо простившись, Сомов покинул компанию кандидата в депутаты под вялые уговоры девушек остаться до утра. Им было не до него, им было вообще не до кого, кроме самих себя, живущих, словно мотыльки, одним единственным днем, вечером или ночью…