Текст книги "Крик в ночи (СИ)"

Автор книги: Владимир Ридигер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Сомов посмотрел на часы:

– Четыре утра! Ну, мне пора…

– Подожди, кореш, – вдруг очнулся Савелий. – Дело у меня к тебе…

Он встал и, бесцеремонно спровадив девушек из комнаты, жестом пригласил Сомова присесть:

– Короче, в двух словах… Ты должен обеспечить безопасность на время выборов в Государственную Думу.

– Чью… безопасность?

Новиков в недоумении уставился на Сомова:

– У тебя с головой как?

– Нормально.

– Оно и видно. Мою безопасность! Теперь понял?

«В четыре утра я, кажется, окончательно теряю рассудок», – решил Сомов и спросил:

– Причем здесь выборы в Госдуму?

Новиков зевнул и отрешенно произнес:

– Баллотируюсь я туда… По Новофиглевскому округу. Удивлен? От партии любителей кваса. Как только стану депутатом, наведу в этой конюшне полнейший марафет, в общем, заставлю бывших коммуняк работать. А то, вишь ли, в райкомах наотдыхались, теперь – в Госдуму.

– Но ведь в Госдуме не только они, – слабо возразил Сомов.

– Какая разница, кем они нынче себя называют! – воскликнул Новиков. – Раньше все, как один, из одной кормушки жрали…

Сомов, кажется, уже не в состоянии был чему-либо удивляться. Он спросил:

– Зачем тебе безопасность на время выборов?

– Клянусь мамой! – возмутился Новиков. – Дурак ты что ли или родом такой?! Зря я за тебя Василию поручился – с кадрами у него видно не все в порядке.

– Ладно тебе, Савка, – уступил Сомов. – Сколько платить будешь?

Савелий погрозил ему пальцем:

– Глупым прикидывается, но свой интерес блюдет… Для начала положу тебе, скажем, три куска «зеленых», а дальше видно будет. Согласен?

– Согласен, Савелий, согласен…

– Ты мне, кореш, одолжение делаешь? За дешевку держишь?

– Ну, что ты, Савка, о чем ты?

– Так-то оно и лучше… Давай сюда твой сложный шифр, помозгую, как с ним быть.

Сомов машинально протянул Савелию тетрадку.

– Откуда такой? – спросил Новиков.

И вот здесь Сомов призадумался: сказать или не стоит? Одно дело «компостировать мозги», другое – вести серьезную игру.

– Да… ниоткуда, – ответил он. – У подозрительного мужика нашли.

Савелий бросил тетрадку на пол:

– Вот и раскручивайте вашего мужика вместе с его шифром.

– Обидеться просто, а вот помочь…

– Кто сказал, что я обиделся? Ты свою кухню в мой дом не тащи. Вижу только – шифр знакомый. У корешей с зоны спрошу.

– Савушка… – голос у Сомова подсел, – ты в этом уверен?

Новиков поднял тетрадку:

– Сочетание таких цифр, – подняв тетрадь, указал он на вереницу шестерок и двоек, – знаешь, какое?

– Нет.

– Дьявольское, вот какое.

– Ну и что?

– Э-э, брат, очень даже многое. Только чем будешь рассчитываться?

– Сначала расшифруй…

Новиков подвел черту:

– В общем, я остался доволен нашим с тобой контактом. Шельмягина не опасайся, худого он тебе не сделает. Работать будешь на меня, но запомни: если дернешься в сторону – крепко пожалеешь. А теперь ступай…

Даже не протянув руки на прощанье, Савелий высыпал на ладонь белый порошок и, приложив его к носу, громко вдохнул, совершенно забыв о Сомове…

* * *

Полина, пребывая в более чем приподнятом состоянии духа (окрутить бравого американца, пусть и немного хворого – вещь нешуточная!), тем не менее, осторожно искала ответ на самый важный для себя вопрос: каково финансовое положение ее возлюбленного? Выйти на прямой разговор с Дмитрием она не спешила – то ли сомневалась в его реакции, то ли не рассчитывала на исчерпывающий ответ, – однако, решив добиться своего, Полина обратилась за советом к человеку, который один, полагала она, именно в этой щекотливой ситуации способен ее понять и бескорыстно помочь. Она обратилась к матери.

– С мужиками в подобных случаях надо действовать или щепетильно, или сразу атаковать! – нравоучительно заметила мать, выслушав сбивчивый рассказ дочери. – Возьми, к примеру, меня (ты уже взрослая, глаза не опускай, лучше запомни, что скажет твоя мама)… В молодости я была удивительно бойкой и, чего греха таить, очень любвеобильной. Даже слишком. Но всегда помнила о главном: что бы тебе ни плел мужчина – все это ложь от начала до конца. Ведь мужики, молодые или старые, умные или глупые, очень влюбчивые или не очень, постоянно стремятся уйти…

– От чего?

– От ответственности, моя дорогая. Кстати, твой знаменитый папаша – яркий тому пример! Он ведь ловко улизнул от меня в Штаты, как только увидел, что я на сносях.

– Правда?.. А ты говорила, будто он служит в сверхсекретной организации…

– Название которой – пожизненный бордель. Я бы его давно простила, если б он хоть чем-то мне помог. Где уж там! Только и умел, что присылать из Америки радостные письма: «Люблю, целую, обнимаю дочку, скоро вернусь..»– и прочая дребедень. Затем переехал в Париж, сошелся там с какой-то старухой, написал скандальную пьесу «Кум Симон», вконец разорился и… напрочь исчез. Ох, доченька, и натерпелась же я за всю свою жизнь!

Глаза матери стали влажными, и Полина подумала, как много родители вынуждены скрывать от своих детей, изворачиваться, создавая видимость семейного благополучия.

– Ты его любила? – спросила Полина.

– Да как тебе сказать… Любила я другого, а жила с твоим отцом. Гражданским, так сказать, браком.

– А тот, другой?

– Другой… – мать как-то виновато взглянула на Полину и отвела глаза. – Другой – отец твоего старшего брата. Вы у меня погодки…

Полина удивилась сама себе – насколько спокойно она все это воспринимает. И, немного помолчав, произнесла:

– Где сейчас… другой?

Мать беспомощно развела руками:

– Бог его ведает…

Разговор, похоже, зашел в тупик. Полине стало жалко мать и обидно за себя: какого совета можно ждать от женщины, бездушно униженной и раздавленной жизнью – безрадостной и жестокой? Но мать, как ни в чем не бывало, вернулась к изначальной теме разговора:

– Как он к тебе относится?

– Летчик?

– Ну, да.

– Относится нормально.

– Любит?

– Откуда мне знать…

– Подарки делает?

– Он же больной.

– Значит, – заключила мать, – считает лучшим подарком себя.

Полина улыбнулась:

– И я так считаю.

Внимательно посмотрев на дочь, мать произнесла:

– Смотри, девочка, не обожгись. Останешься с другим «подарком», а того – и след простыл!

– Не убежит, мама, не волнуйся. Он ведь у меня, можно сказать, не ходячий.

– Паралитик?! Еще не доставало! А, впрочем… – призадумалась мать, – это даже не плохо.

Она закурила и, что совершенно не было на нее похоже, предложила сигарету Полине:

– Давай покурим и хорошенько рассудим вместе, что здесь можно предпринять…

Женщины настолько увлеклись разговором, что не заметили, как пришел Кирилл – старший брат Полины. С кухни послышался звон разбитой тарелки, – Кирилл готовил себе ужин.

– К счастью! – воскликнула Полина.

– Опять напился… – вздохнула мать. – Весь в отца.

Сестра была привязана к брату, их отношения, не смотря на всю бесшабашность и лень Кирилла, всегда оставались ровными – дружескими и сердечными. Повздорив, они быстро мирились, в момент забывая причину ссоры и, как ни в чем не бывало, продолжали смеяться и шутить, оставаясь единственной отрадой для матери. Любовные дела Кирилла являлись чуть ли не единственной постоянной темой для пересудов, как только он появлялся дома, однако теперь к ним прибавилась и алкогольная проблема.

– Привет, ма! Привет, кис! – воскликнул Кирилл, появившись из кухни и неуклюже обняв обеих. – Шушукаетесь обо мне?

– Кирюша… – спросила мать, – зачем ты сегодня выпил?

– Ма, это же пиво.

– Какая разница?

– Ну, как какая? Туда входит солод, витамины, другие полезные для молодого организма продукты. А если организм просит – я обязан его просьбу удовлетворить.

– Кирюша, мне не до шуток.

– Ма, я ведь вас с кисой так люблю, так люблю! Ты же знаешь.

Полина обратила внимание на какой-то неестественный блеск его глаз. Этот блеск и сопутствующее ему бесшабашное, чересчур приподнятое настроение брата она стала замечать не так давно. Однако то, что мать принимала за алкогольное опьянение, было, по убеждению Полины, совсем иного свойства. Как медик сестра почти не сомневалась – здесь наркотики. Эйфория у Кирилла быстро сменялась дурным расположением духа. Несметное количество девушек, бесконечно одолевавших красавца Кирилла по телефону, явно уменьшилось, звонки пошли на убыль. Да и внешне брат изменился, в его облике появились штрихи неряшливости и даже некоторой запущенности, что присуще человеку, отгородившемуся от внешнего мира своей, невидимой для других стеной.

Как бы невзначай в сестринском порыве прильнув к брату, Полина лишний раз утвердилась в своем предположении – перегаром от Кирилла совсем не пахло.

– Ма, как наша баба Лиза? – вдруг спросил он.

– Давно у нее не были, надо бы навестить… – сказала мать. – Лучше подумал бы о том, как помочь домочадцам, мне, наконец… Что ты вдруг о Лизе вспомнил? Я днями и ночами бегаю с одной работы на другую, стараюсь принести в дом лишнюю копейку, чтобы ты был одет, обут и накормлен. Поля из своего госпиталя не вылезает, пашет на две ставки. Как скоро ты, в конце концов, образумишься, станешь человеком, прекратишь якшаться с кем попало? Где твои школьные товарищи? Работают и помогают родителям. А ты? Весь всклокоченный, в грязных джинсах, целыми днями пропадаешь… Сейчас же переоденься, я простирну твои замызганные портки.

– Ну, мам, успокойся, ладно тебе, – ответил он. – Дай сначала отвертеться от армии.

– Да лучше б ты пошел служить, – неуверенно произнесла мать и, испугавшись собственных слов, притянула Кирилла к себе. – Нет! Никуда я тебя не отдам! Ты мой родной… и Поленька тоже. Как я без вас?

– Вот посмотришь, ма, – торжественно заявил Киилл, – пройдет немного времени, и в один прекрасный день я подкачу к нашему грязному подъезду на белом «Мерседесе»! Пусть все увидят, кем стал ваш слабовольный и бесхарактерный Кирюха, пускай Серега с шестого этажа – сынок нового русского – кусает себе локти, а его папаша лопнет от зависти! Честное слово, я заберу вас из этой вонючей дыры куда-нибудь в Америку или Европу.

Полина при этих словах звонко захохотала.

– Зря смеешься, кис! Как говорится, от тюрьмы и от сумы не зарекайся. Многие надеются на случай, но я-то теперь знаю, как заработать деньги, причем, хорошие деньги. Процент с оборота, понятно? И товар подходящий, дорогостоящий. Лишь бы от ментов подальше.

– Пожалуйста, поделись опытом, – наигранно взмолилась сестра.

Мать неожиданно воскликнула:

– А я верю в Кирилла! Верю! Только… ты бросишь пить?

Глаза сына, до этого светившиеся восторженным светом, враз потускнели, потухли, видно было, что он с трудом сдерживает внезапный прилив злобы и раздражения.

– Брошу, – выпалил он, выбегая из комнаты.

Проводив сына усталым взглядом, мать вздохнула:

– Вылитый отец…

За окном сгустились сумерки. В комнате стало пусто и неуютно.

– Очень уж не терпится мне взглянуть на твоего американца.

– С какой стати? – удивилась Полина.

– Видишь ли, как мать, я могу, даже имею моральное право принимать самое непосредственное участие в судьбе своей дочери. Это одно. Ну, а что касается его намерений по отношению к тебе и, так сказать, твоего материального благополучия с парализованным больным…

– Мама!

– Ничего, ничего. Учись жить, доченька…Вот я и думаю: а не познакомиться ли мне лично с Дмитрием?

Полина молчала, не зная, что ответить.

– Просто необходимо это сделать, – заключила мать. – Ручаюсь, все вопросы отпадут, сама увидишь.

– Так можно все испортить… – усомнилась дочь.

– Наоборот! Уж в подобных щепетильных делах можешь на меня положиться. Мы с ним обязательно подружимся. Разве ты этого не хочешь? Ну, что ты молчишь?

– Хочу… – промямлила Полина, и в который раз пожалела, что поделилась с матерью.

– Вот и отлично. Завтра же навещу тебя в госпитале под каким-нибудь благовидным предлогом…

В комнату вернулся Кирилл и, покосившись на женщин, виновато улыбнулся:

– Вы на меня не сердитесь?

В тот же миг Полину словно озарило: поразительное сходство ее брата с Дмитрием Филдиным было более чем очевидно! Как же она раньше этого не замечала?! Она удивленно улыбалась, от чего Кирилл еще больше смутился:

– Правда, не сердитесь? Кис, чего ты на меня уставилась?

– Не сердимся, – успокоила мать. – Пошел бы побрился – щетина, как у партизана…

Если и возможно было охарактеризовать чувства, охватившие в тот миг Полину, то были они схожи разве что с неуемной радостью и непонятным ощущением беспокойства, возникшего без видимых причин, внезапно, на фоне долгожданного семейного согласия…

* * *

Линде Грейвс были знакомы (хотя бы уже в силу ее профессии) многие чувства и ощущения, кроме одного – чувства страха. Именно это обстоятельство и предопределило ее судьбу. Приближение опасности Линда всегда воспринимала с какой-то необъяснимой сладострастной дрожью, с выраженной решимостью идти на риск, чего бы это ни стоило и, будучи всесторонне подготовленной, с честью выходила из, прямо сказать, безвыходных ситуаций. Конечно, в Лэнгли она научилась многому, однако жизнь постигается с опытом, все предусмотреть просто невозможно, и в силу этой аксиомы ей приходилось самостоятельно разгадывать многие головоломки. Но главное, самое главное для разумного человека – ощущение опасности – было у Линды на первом месте. Ее «железной» логикой восхищались такие монстры, как Аллен Даллес, Сэм Уикли и даже грозный шеф ФБР Эдгар Гувер. А интуиция Линды Грейвс служила предметом скрытой зависти даже не столько женской части сотрудников, сколько мужской…

Поднимаясь в лифте, она просчитывала возможные варианты встречи с незваными гостями, если таковые сейчас находятся в ее квартире, а в том, что гости именно там – Линда почти не сомневалась. Видимо кому-то не терпится ее пошантажировать в связи со смертью бедняги Сэма. Посмотрим, как это им удастся. Из личной охраны Уикли в тот день ей запомнился лишь один Джеймс, но даже если он всевидящий и знает подноготную с пистолетом, – он и в этом случае бессилен что-либо доказать. Отсутствует конкретная мотивация. Все остальное – из области догадок. Значит, остается шантаж. В одиночку или с напарником. Телефонный голос? Возможно его, а возможно…

Здесь лифт мягко встал, раздвинулись двери, она шагнула в полнейшей темноте по направлению к своей квартире, но… терпкие капли аэрозоля с тихим шипением неожиданно брызнули ей в лицо, у Линды перехватило дыхание, помутился разум, она пыталась чему-то сопротивляться, проваливаясь в черную бесконечную бездну…

…Сильно гудела голова, пульсировало в висках, накатывали приступы тошноты. Нестерпимая поначалу резь в глазах понемногу отпускала, заволакивая взор мутной слезой. Линда почти слышала, как колотится ее сердце. Страха не было, подтачивало ощущение провала, как тогда, в Советском Союзе. Значит, интуиция подвела и на этот раз, теперь уже дважды. Но ничего… Она жива, а это – совсем не мало. Взгляд скользнул по потолку. Лежа на полу, Линда чувствовала, как ноют руки и ноги, накрепко перетянутые скотчем. Незнакомое полутемное помещение освещалось разноцветными сполохами уличной рекламы. В блеклом квадрате окна Линда разглядела темный силуэт человека, неестественно сидящего на стуле.

– Эй… – позвала она.

Человек молчал.

– Вы слышите меня?..

«Странно, – подумала Линда. – Видимо, или уснул, или в стельку пьян. Охранять связанную можно и не напрягаясь». Она попыталась подползти к окну, превозмогая боль в затекшем теле, однако усилия оказались бесплодными: приблизиться удалось ненамного. Тогда она решила попробовать перекатиться, затем распрямилась и, переворачиваясь, стала двигаться к цели. Очутившись рядом со стулом, она снизу видела спину сидящего человека, низко опустившего голову. В его безмолвии было что-то жуткое. Инстинктивно отпрянув, Линда задела ногами за ножку стула. Человек покачнулся и, сначала медленно, а затем, словно в настойчивом ускорении, стал падать прямо на нее. Она неестественно громко закричала, ощутив с внезапным ударом всю тяжесть холодного безжизненного тела, его рука придавила ей шею, и отчаянный крик несчастной женщины перешел в приглушенный хрип. Пытаясь высвободиться, Линда, собрав все силы, превозмогая отчаяние, смогла упереться руками о пол. Труп перевалился к ее ногам, будто нехотя повернулся на спину. В свете уличных бликов она разглядела мраморное лицо мужчины средних лет с потухшими полуоткрытыми глазами, из угла рта медленно сочилась темная струйка крови. Она, безусловно, его знала! Это… это… Это – Джеймс! Телохранитель Сэма!!

Праведный Боже! Почему именно он?! Значит, ее размышления в лифте близки к истине, – здесь не могло обойтись без Джеймса. Но странно, будучи пусть косвенным, но явным свидетелем тех событий, он теперь почему-то… мертв.

Линда, похоже, понемногу приходила в себя, только внутренняя дрожь никак не утихала, а свое прерывистое дыхание, как ей казалось, она улавливаетт со всех сторон…

– Здравствуйте, миссис Грейвс!

Слова раздались ниоткуда. И вот теперь Линда поняла, кому принадлежит телефонный голос!

– Похоже, призраки возвращаются, – медленно произнесла она. – Как поживаете, коллега?

Ответа не последовало.

– Это по вашей милости я нахожусь здесь? Что же вы молчите?

Он включил свет и почти естественно ужаснулся от увиденного:

– Какой кошмар! Позвольте мне вам помочь!

– Сделайте одолжение…

Неуклюже приподняв Линду, он оттащил ее подальше от трупа и не без труда усадил в кресло.

– Старость, одышка… – словно извиняясь, прокряхтел он. – Следующим в списке после Уикли стою я.

– Правда? Очень вам сочувствую.

– Напрасно смеетесь, Линда. Сочувствовать сейчас надо не мне, а вам.

– Я было подумала, как хорошо, если б тот список, о котором вы упомянули, заканчивался вами. Покойник Джеймс, будь он сейчас жив, наверняка бы со мной согласился.

Он принялся раскуривать трубку, исподволь наблюдая за Линдой:

– Много воды утекло с момента нашего, так сказать, последнего общения в офисе Сэма… Хорошо вы меня тогда нагрели. Я и впрямь решил, что Уикли беседует по телефону с президентом, но оказалось – с вами. Со своей штатной шлюхой.

– Вы мне льстите.

– Отнюдь! Так оно и было. И вам это отлично известно, мэм.

– Возможно… Значит, запоздалая праведная месть?

Он помолчал, окутавшись клубами сизого дыма:

– Не в моих правилах сводить счеты с потаскухами… Дергаться не советую, пока сидите связанной.

Подойдя к трупу Джеймса, он брезгливо пнул его ботинком и тихо произнес:

– Подонок не совсем понимал, с кем имеет дело… – и, отвернувшись к окну, продолжал: – Когда по милости нашего шефа я вынужден был подыскивать себе новую работу, знакомые ребята из ФБР тут же предложили место в своей конторе. Сэма Уикли они знали слишком хорошо, – он давно был у них на крючке в связи с одним скандальным дельцем, раскручивая которое они, к своему великому изумлению, вышли на… кого бы вы думали? На КГБ! Это как-то не укладывается в голове, правда? Они «разрабатывали» Сэма буквально до самой его смерти и много чего узнали такого, что… впрочем, сейчас не время и не место об этом болтать. Кстати, Джеймс, согласившись работать на ФБР, поначалу даже не подозревал, что дело касается его хозяина. Однако, узнав о наших истинных намерениях, или испугался, или в чем-то усомнился, или просто открылся Сэму, – иными словами, начал водить нас за нос. А это, как вы понимаете, долго продолжаться не могло…

– Какова моя роль в вашем кровавом спектакле?

– В кровавом спектакле? – он, похоже, не ждал такого вопроса. – Ну, зачем столь резко… Вообще-то ваша роль и сводится к тому, чтобы не допустить дальнейшей, как бы это сказать, эскалации процесса, чтобы свести к минимуму все возможные негативные последствия.

Линда восприняла его слова как предложение к совместной работе.

– И чем же я стану заниматься, Робертс?

– Весьма похвально, весьма похвально… – ответил он. – Только сначала мы должны наши отношения соответствующим образом оформить, не так ли?

– А в случае отказа?

Он почесал затылок:

– Результат вашего отказа просто не предсказуем. Я говорю истинную правду. Поймите, нежелание с нами сотрудничать, во-первых, намного усложнит оперативную деятельность ФБР. Во-вторых, кто теперь сможет поручиться, что вам не придет в голову какая-нибудь яркая взбалмошная идея, реализовать которую вы вознамеритесь самостоятельно, вразрез или вопреки нашим интересам? Итак, миссис Грейвс, выбор невелик. Думать вам отпущено (он взглянул на часы) еще целых шесть минут…

Линда старалась отыскать в предложении Робертса хоть какую-то мало-мальски приемлемую выгоду. Материально она обеспечена и независима – здесь «выгода» отпадает. Опять эти нескончаемые межведомственные интриги под лозунгом «Русские идут!»? Она настолько от них устала за всю свою работу в Лэнгли, что лишь одна мысль об этом ей претит. Значит, ухватиться не за что. Похоже, надо бить козырями, хотя с Робертсом это и небезопасно…

– По-моему, вы уже к чему-то пришли, – сказал Робертс. – Работа мысли не пропала даром? Кстати, что-то вы помалкиваете про своего старого приятеля?

– О ком вы?

– Ну, как же… Еще не догадались?

– Представьте, нет.

– Не без ностальгии вспоминаю образ нашего общего друга…

– Да развяжите меня, наконец! – воскликнула Линда, но что-то внезапно ее насторожило. – Не ходите вокруг да около, Робертс.

Еще раз пнув ботинком тело Джеймса, он вплотную приблизился к ней и заглянул прямо в глаза:

– Хотел бы я знать, чем сейчас занимается Джон Стюарт Филдс? Что он теперь поделывает?

Ожидая этот вопрос, Линда спокойно произнесла:

– Странно, что ФБР столь некомпетентно в подобных делах.

Робертс промолчал, и это навело ее на мысль, что Филдс (в каком вот только аспекте?) интересует ФБР.

– Насколько мне известно, его уже давно нет в живых, – как бы, между прочим, заметила Линда.

– Могу вас обрадовать – он жив.

– Вот как? – безразлично произнесла она. – В таком случае, почему вопрос о Филдсе вы адресуете мне?

Робертс сделал попытку улыбнуться:

– Меня всегда восхищала ваша находчивость, Линда. Если вы будете держать меня за болвана и дальше, боюсь, совместная работа у нас не получится.

– Причем здесь Филдс?

– Мне нравится ваш вопрос…

Он еще раз посмотрел на часы:

– Ого! Шесть минут истекли!

В комнате появились двое в серых костюмах. Один снял скотч с ее запястий, другой – положил ей на колени черную папку и ручку.

– Здесь, в папке, – пояснил Робертс, – документ, который вам необходимо подписать. (Он дал знак открыть папку, чтобы Линда смогла прочесть – ее руки затекли, Робертс это видел.)

На какой-то миг Линде показалось, что, подписав бумагу, она сможет отыскать Джона, если только… Робертс не блефует. Она тянула время:

– Покажите ваши документы, господа.

Все трое разом вытащили фебеэровские жетоны. Поднеся ближе к глазам лист, Линда пробегала текст, знакомый по форме и столь же понятный для нее, бывшего агента ЦРУ, по смыслу: там, в России, после провала, ей дали подписать почти такую же бумагу. Она вежливо отказалась, и ей предложили убраться. Сейчас ситуация схожая, с той лишь разницей, что в случае отказа убраться будет очень сложно, практически невозможно – наверняка убийство Джеймса «повесят» на нее. Методы работы спецслужб всего мира не отличаются разнообразием. Тогда, в России ее спас ранг дипломата, – сейчас уже ничто не спасет.

– Сумма устраивает? – спросил Робертс.

Ничего не ответив, она молча поставила подпись…

* * *

Психотерапевт Вездесущинский, кажется, самостоятельно, без участия Сомова, решил подыскать Дмитрию Филдину настоящего профессионального литератора, способного, прежде всего, грамотно редактировать. Желательно, конечно, размышлял он, чтобы таким человеком был более или менее известный писатель, из каких-нибудь, скажем, видных диссидентов. Доцент сам когда-то по молодости баловался стишками, которые, как он полагал, можно смело отнести к высокой поэзии (пока что не востребованной). Однако, кто знает? Глядишь, со временем и он расправит свои Пегасовы крылья, чтобы, как следует ими взмахнув, взлететь и умчаться куда подальше от нескончаемой суеты сует к открытому, правдивому творчеству, плодами которого нынешняя Россия по-настоящему обделена. Переворошив несметное количество современной русской и зарубежной литературы (если можно назвать литературой разноцветные, дешевые, тисненые золотишком издания о мафии, вампирах, суперменах и находчивых проститутках), Вездесущинский совсем было приуныл. Конечно, следует пойти в любое издательство, вежливо попросить помочь – и небескорыстно – начинающему литератору. Но есть ли в том прок? Всякий российский издатель, будь он хоть семи пядей во лбу, знает лишь одно: сорвать деньги на издании тиража, а после выхода книги из печати – хоть трава не расти! Раскручивайся, мол, друг-писатель самостоятельно, я свое дело сделал. А для раскрутки позарез нужен или добрый дядюшка спонсор, или, на худой конец, эдакий модный любимец литературной (и не только) публики, какой-нибудь крикливый экстравагантный субъект, готовый прилюдно обнажать свою задницу, лишь бы за ним гонялась свора репортеров скандальной хроники бульварных газетенок.

…Вот, пребывая в невеселых раздумьях, Вездесущинский невзначай наткнулся на любопытную книгу под названием «Дочь альбиноса», изданную аж в стародавние совковые времена. Псевдоним писателя – Швандя – казалось, уже где-то встречался. В книге очень нудно и скрупулезно вырисовывался образ дочери председателя колхоза, некого товарища Загребаева, альбиноса от рождения, который, выбиваясь из сил, старался поднять уровень жизни родных односельчан, не забывая при этом о своевременной уборке урожая. А дочь его Клава, страдавшая мелкобуржуазными замашками (откуда бы им взяться в колхозе?), по уши втюрилась в заезжего героя-любовника умеренных лет товарища Пальцева. Такая, значит, вышла история… Доцент навел справки об авторе и на удивление быстро его отыскал: Генрих Иванович Швайковский вовсю печатался как в России так и за границей под новым псевдонимом Пеленгас. Как же он был плодовит! Одних только детективных романов психотерапевт насчитал более двадцати, не говоря о всяких там опусах и статейках на политические, экономические, культурные, общественные и сексуальные темы. Диссидентские мытарства Пеленгаса составляли внушительный многотомник. «Он-то нам и нужен!» – решил Вездесущинский.

Сказано – сделано. Писателю было послано пространное приглашение посетить Госпиталь ветеранов невидимого фронта с целью придания «нового импульса» лечебному процессу. Швайковский, не смотря на исключительную занятость, приглашение принял…

Дмитрий Филдин пребывал не в самом лучшем расположении духа: заведующий отделением дал понять, что в недалеком времени пациент будет выписан – общее состояние вполне удовлетворительное, лечебный и физиотерапевтический курс успешно завершаются, сны стали глубже и содержательней. В общем, нынешнее положение таково, что при положительной динамике заболевания можно прогнозировать полное выздоровление с восстановлением функций нижних конечностей. Это Дмитрию Филдину было приятно и понятно. Неясно было другое, – куда деваться дальше? Что делать с романом? И, наконец, как станут развиваться их отношения с Полиной? Конечно, в те времена, когда он сам распоряжался своей судьбой, все решалось намного проще. Эх, будь он сейчас при деньгах и на двадцать лет моложе!.. Чем заниматься?! Куда податься?! Или же опять уйти от реальности в собственные остросюжетные сновидения?

…Пришла Полина и, еле улыбнувшись, стала делать массаж. Она знала о предстоящей выписке, знала и о том, что очередной больничный флирт рано или поздно кончается, а за ним – снова пустота. И снова поиск чего-то несбыточного, чего-то недосягаемого, словно линия горизонта, которая всегда отдаляется, сколько к ней ни беги. И снова работа на две ставки, постоянная нехватка денег. Разве бывает счастье без денег?..

Их мысли, возможно, пересекались. Дмитрий понимал – разрыв неминуем. Что может дать он этой славной девчушке кроме любви? Ничего! А только постель – это слишком мало для полноценных отношений между молодой девушкой и мужчиной, годящимся ей в отцы.

Бросив массаж, она нежно к нему прижалась в ожидании ласки. Он быстро поцеловал ее в лоб, будто куда-то спешил. В ее глазах стоял немой вопрос: почему? Он покачал головой: так получается. Но почему, почему?! – вопрошали глаза. Разве мы уже чужие? Почему всему хорошему так быстро приходит конец? Она скинула халат и стала быстро расстегивать лифчик…

В дверь постучали:

– Поля!.. Можно войти?

Женский голос показался Филдсу знакомым. Полина пришла в замешательство:

– Это… моя мама.

– Так пойди отвори.

– Я не могу… то есть… как не вовремя! Забыла дверь запереть…

Мать уже входила в палату, извиняясь за столь внезапное вторжение и, увидав дочь полураздетой, изумленно остановилась:

– Простите… Полина! Извините… Вот, я принесла тебе… и вам тоже… немного фруктов.

– Мы проводили массаж… – неуверенно пояснил Филдс.

– Мама! Ну, зачем эти фрукты?!

Полина чуть не ревела – лифчик никак не хотел застегиваться.

– Дай помогу, неумеха, – сказала мать, – опять не в ту петлю крючок суешь… – И, обращаясь к Филдсу, заметила: – Какой вы, однако, немолодой.

Он быстро отвернулся, до конца не веря своим глазам: эта мать Полины ни кто иная, как… его, Филдса, бывшая стародавняя подружка – Мери!! Хоть бы она его не узнала! Ведь прошло столько лет! Но… если Полина ее дочь… она и ему приходится… Боже, неужто это все наяву?! Такого не может быть!!!

Он схватился за голову и громко застонал.

– Да успокойся ты, Дима! – воскликнула Полина. – Ну, подумаешь, мама невзначай зашла. Ну, застукала меня, можно сказать, с тобой. Вот невидаль! Она что – маленькая? Не знает, как это между различными полами происходит? Скажи, мам…

– Знаю, знаю, – подтвердила мать, – в книжках начиталась.

– Вот видишь! И незачем смущаться. Повернулся бы к маме, познакомился…

– Мария Ивановна, – представилась та. – Мать вашей массажистки и одновременно пассии. Как вас по отчеству?

– Дмитрий Семенович… – отозвался Филдс.

Мать подмигнула Полине:

– Ну, вот и хорошо, Дмитрий Семенович. Значит, будем знакомы… Вы, собственно говоря, откуда родом?

Дмитрий Семенович был начисто подавлен, уничтожен. Он попытался ущипнуть себя за руку и понял, что это – не сон. Это – обыкновенный кошмар, которого он удостоился за все свои грехи. Но почему именно он?! Ведь Мери пропустила через свою постель несчетное множество мужиков и… Отчего вдруг Полина должна обязательно являться… его дочерью? Швандя, помнится, был тоже парень не промах, да и Фрэнк, и Жека резвились с очаровашкой Мери напропалую…

– Родом-то вы откуда? – переспросила мать.

– Давай поможем Диме? – предложила дочь. – Ему из-за ног трудно.

Женщины ловко обхватили больного и дружно повернули к себе лицом.