Текст книги "На «Орле» в Цусиме: Воспоминания участника русско-японской войны на море в 1904–1905 гг."

Автор книги: Владимир Костенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 46 страниц)

Глава XXXIV. Выход объединенной эскадры для прорыва во Владивосток

1 мая. Наша объединенная эскадра в составе пятидесяти вымпелов сегодня на рассвете начала сниматься с якоря и выстраиваться в походный порядок для последнего перехода – до Владивостока. Больше остановок в пути не предвидится. Корабли приняли все предписанные адмиралом грузы, и в пути возможны только догрузки запаса угля с транспортов.

Накануне ухода от берегов Аннама Рожественский, вследствие неспокойной погоды и волнения в открытом море, вышел ночью с 1-м и 2-м броненосными отрядами в бухту Ван Фонг, где и догрузил с транспортов запас угля до назначенной нормы в 2 тысячи тонн, а утром снова вышел в море.

В 5 часов утра начали последовательно выходить в море из бухты Куа-Бе сначала миноносцы, затем транспорты, крейсера и, наконец, третий отряд Небогатова. Рожественский с броненосцами и сторожевыми крейсерами ожидал в море выходившие отряды. К 9 часам построение было закончено, и эскадра двинулась курсом по направлению к Тайваню. Ход – около 9 узлов. Миноносцы идут на буксире у транспортов. Семь транспортов отделились и ушли в Сайгон.

Первый и второй отряды идут двумя параллельными колоннами. За ними следуют во главе с «Алмазом» две колонны оставшихся при эскадре транспортов. Крейсера идут с флангов, охраняя транспорты. Впереди эскадры выстроился разведочный отряд из четырех крейсеров. Госпитальные суда «Орел» и «Кострома» идут вне строя эскадры по сторонам от крейсеров. Тыл эскадры охраняется 3-м броненосным отрядом под флагом Небогатова в строе фронта. Вся эскадра растянулась на пять миль с лишком. Французский крейсер «Гишен» крейсировал у берега, наблюдая выход эскадры из французской бухты.

Весь переход до Владивостока кратчайшим путем займет до 15 дней, а при выборе пути вокруг Японии Тихим океаном – до 20 дней. Погода тихая. В море чувствуется лишь легкая зыбь.

Начались эскадренные недоразумения из-за повреждений отдельных судов. Уже утром, вскоре после выхода из бухты, были остановки из-за выхода из строя броненосцев: сначала скандалил «Сисой», затем «Орел», а в 3 часа – «Изумруд», у которого, видимо, заклинился руль. Пока шло исправление руля, пришлось ожидать более получаса.

За все время похода наша эскадра не была столь многочисленной. В ее состав входят 37 боевых кораблей и 13 вспомогательных и транспортных. Дым от огромного скопления судов стелется над океаном в виде темного облака, тянущегося непрерывной лентой за эскадрой по всему горизонту. К вечеру эскадра перестроилась, сократив промежутки между судами. Все корабли идут с отличительными огнями, а госпитали «Орел» и «Кострома» несут по три тесно расположенных топовых огня на грот-мачте, которые в ночной темноте видны за много миль.

Я первоначально надеялся, что на последний переход мне удастся вернуться обратно на свой броненосец, и подал рапорт командиру «Орла» вернуть меня на корабль. Однако старший врач госпиталя говорит, что надо дожидаться снятия швов. А я уже тоскую о своем «Орле», и не хочется отделять свою участь от тех товарищей, с которыми восемь месяцев делил все тяготы походной жизни.

4 мая. Поход эскадры идет своим заведенным порядком. Обстановка напоминает переход через Индийский океан.

Но на этот раз я уже не принимаю участия в судовых работах, в вечерних кают-компанейских спорах и всех волнениях похода, не вижу и своих друзей из числа команды, с которыми привык коротать тропические ночи, а превратился в госпитального пациента и стал своего рода пассажиром на корабле. Благодаря хорошей погоде мне удается по целым часам после обеда до спуска флага просиживать на палубе под тентом с книгой на коленях, устроившись в плетеном кресле. Я могу видеть всю многочисленную эскадру, которая развертывается передо мной, так как наш госпитальный «Орел» идет с фланга.

Временами происходят остановки из-за поломок рулевых приводов и временных аварий механизмов, но в общем перебои в движении эскадры стали случаться значительно реже. Мы отделались от неисправных транспортов вроде «Малайи», «Горчакова» и «Китая», а кроме того, сказалась длительная ходовая практика и привычка быстро выходить из затруднений при всех авариях.

Адмирал, очевидно, неотступно следит с командного мостика за всей эскадрой, и то и дело на фок-мачте «Суворова» взвивается очередной сигнал, который затем репетуется всеми кораблями.

Завтра предполагается погрузка угля, будут догружаться миноносцы, которые пойдут под своими машинами. Сегодня старший врач госпиталя предупредил меня, что завтра во время погрузки угля и остановки эскадры я буду возвращен на свой корабль, о чем был сигнал из штаба.

Хотя на госпитальном корабле я пользовался всеобщим вниманием, а доктора и сестры подолгу развлекали меня беседами в свободное время, я тем не менее горю желанием вернуться на «Орел». Мне хочется до боя закончить некоторые начатые мной в плавании работы и, если представится возможность, отправить их с последней почтой в Россию.

7 мая. 5 мая я вернулся на броненосец, с которым судьба связала меня неразрывными узами. Моя переправа с госпиталя катером на «Орел» под наблюдением докторов прошла вполне благополучно. Нога еще не зажила, и хотя большая часть швов снята, но рана в месте сращения сухожилия пока не закрылась. Поэтому я могу передвигаться на двух костылях, опираясь на здоровую ногу. Так как кают-компанией теперь нам служит адмиральская столовая, которая помещается на верхней палубе в корме впереди 12-дюймовой башни, а моя каюта расположена палубой ниже, то мне надо подниматься на одну палубу по трапу. Это путешествие я делаю пока на спине моего вестового Емельянова. Он легко переносит меня по трапу вверх. Из адмиральской столовой – прямой выход на открытый ют позади кормовой башни – излюбленное место прогулок всех офицеров после обеда.

С небогатовской эскадрой я получил обильную почту: две большие пачки газет за январь и февраль и восемь писем, последнее  – от 18 марта. Письма мне вручили уже на броненосце, так как не было случая передать их на госпитальный корабль.

Из писем отца я увидел, что никаких изменений во внутренней политике не произошло. Верх взяли реакционные силы. После петербургского расстрела рабочих 9 января выдвинулся бывший московский полицеймейстер Трепов, который прославился как вдохновитель «зубатовской» провокационной политики и черносотенных погромов. После 9 января он был назначен петербургским генерал-губернатором с диктаторскими полномочиями. Трепов стал опорой престола. Известен его приказ: при усмирении «холостых залпов не давать, патронов не жалеть».

Сегодня мы уже проходим широту Тайваня. Ночью ждали атаки. Сейчас идем между цепью островов, принадлежащих японцам. 5 мая разгрузили еще один транспорт – «Тамбов», который был отпущен в Сайгон. Скоро мы отпустим в Шанхай большую часть идущих с нами транспортов. При эскадре остаются вооруженные транспорты «Анадырь», «Иртыш», «Корея» и «Камчатка», которые будут сопровождать нас до Владивостока.

Что же касается транспортов-»добровольцев», то они должны вскоре отделиться в Шанхай. В зависимости от хода дальнейших событий, они могут еще пригодиться.

5 мая ночью «Олег» задержал английский пароход «Ольдгамия», который, по корабельному журналу, имел только тысячу пудов керосина, а в действительности был загружен до полной вместимости. Пароход не заметил ночью эскадру и приблизился к ней, не имея даже всех навигационных огней. Транспорт «Курония» ошвартовался с пароходом борт о борт. На «англичанина» послана наша команда, и на ходу в три узла пошла его разгрузка. Команду и офицеров с английского купца после допроса перевели на «Олег». Один матрос указал, что. в трюме под углем скрыты пушки. Механик показал, что пароход шел из Нью-Йорка в Гонконг, а командир заявил совсем иное. Англичане очень растеряны. Эскадра шла трехузловым ходом из-за поломки в машине на «Апраксине», а сегодня уже идем девять узлов. Англичанин идет с нами.

Был сигнал адмирала: «Олег», сдайте ваших англичан не на «Аврору», а на «Днепр», так как они должны быть доставлены во Владивосток в целости. «Днепр» – сдадите англичан на первое судно, не подлежащее захвату».

Через четыре дня мы подойдем к Корейскому проливу. По сведениям из штаба, к этому моменту уже от нас отделятся транспорты, а вспомогательные крейсера «Рион», «Днепр», «Терек» и «Кубань» пойдут в отдельное плавание с заданием ловить контрабанду на сообщениях Японии с Америкой и Европой.

Подходя к Корейскому проливу, мы сожжем весь лишний уголь и сохраним запас всего в 1200 тонн, так что влияние перегрузки уже не будет оказываться столь вредно.

9 мая. Мы обходим Тайвань с севера и идем между Ликейскими островами, собираясь вступить в Желтое море. Сегодня предполагалось устроить погрузку угля, так как от нас отделяются транспорты, направляющиеся в Шанхай. Они имеют приказание оставаться там до того времени, пока эскадра прорвется во Владивосток. Со вчерашнего вечера погода сильно изменилась, пошел дождь, наступило похолодание, и ветер развел значительную волну. Пришлось погрузку прервать.

Вчера в 10 часов вечера мы пересекли тропик Рака и вышли из экваториального пояса после пятимесячного пребывания в нем. Пароход «Ольдгамия» направлен вокруг Японии во Владивосток. На него пришлось перегрузить 300 тонн нашего угля, так как в его ямах оказался запас всего в 100 тонн. Пароход делает только 7 узлов и не может идти с эскадрой. С ним вчера ушла по особому назначению «Кубань», которая будет его конвоировать 100 миль, а затем пойдет в Тихий океан перехватывать суда с контрабандой, идущие из Америки.

До сих пор мы не видели ни одного японского разведчика. Вчера с «Суворова» был сигнал: «Жемчуг», идите на NO 48°, виден воздушный шар. «Олег», идите поддержать «Жемчуга».

Крейсера ушли за горизонт, но скоро вернулись, ничего не обнаружив.

10 мая. Сегодня с утра эскадра грузит уголь со своих транспортов, которые отделяются от нее и уходят в Шанхай.

Один из полученных приказов адмирала начинается так: «Быть ежечасно готовыми к бою...» Далее даются инструкции всем кораблям на случай повреждений в бою. Поврежденные корабли выходят из колонн, чтобы не мешать их боевому маневрированию. К ним подходят легкие крейсера, миноносцы и буксирные пароходы для оказания помощи.

Первый отряд миноносцев в бою внимательно следит за состоянием флагманских броненосцев, и в случае крена кого-либо из них два миноносца немедленно подходят принять штаб и адмирала. Флаг адмирала переносится на миноносец, откуда он командует своим отрядом до того момента, когда представится возможность перенести флаг на один из кораблей колонны.

Все девять миноносцев выходят на 15 кабельтовых впереди эскадры и следят за коммерческими судами, встречными и пересекающими курс. Если они заметят на пути эскадры пловучие мины, то расстреливают их, давая знать об этом эскадре, которая обходит опасное место. Миноносцы догоняют ее и выстраиваются снова впереди фронтом, имея «Блестящего» в середине. «Жемчуг» и «Изумруд» отгоняют с пути эскадры все встречные коммерческие пароходы, не дожидаясь приказа.

Выработана система опознавательных сигналов для миноносцев, чтобы не путать их с неприятельскими, особенно ночью. Наши миноносцы имеют условную окраску труб на каждую ночь, и если миноносец сближается с эскадрой, то направляет луч своего прожектора на собственные трубы, а также делает условные опознавательные сигналы.

Интересно знать, каково действительное состояние кораблей японского флота. Наш адмирал считает, что «Миказа» после боя 28 июля пришел в негодность. Недавно на эскадре были получены таблицы с высотами рангоута всех японских кораблей. Это очень важно знать при определении расстояний, но «Миказа» в таблицу не вошел, как и потопленные корабли «Хатсузе» и «Яшима». С другой стороны, на основании английских корреспонденции некоторые русские газеты уже считают законченными два новых броненосных крейсера водоизмещением от 7 до 11 тысяч тонн.

11 мая. Прошел спокойно еще один день. Сегодня с 2 часов дня идем трехузловым ходом, подвигаясь по курсу на Шанхай. Мы конвоируем транспорты и отпустим их на рассвете. «Рион» и «Днепр» доведут транспортную флотилию до входа в порт, а затем направятся по назначению. Им поручено перехватывать суда с контрабандой, идущие из Европы в Японию.

Мы уже в 150 милях от входа в Цусимский пролив, но до сих пор не видели ни одного японского корабля. Сейчас темная ночь. Идем с отличительными огнями, которые, несмотря на плохую видимость, можно различить на расстоянии до шести миль. Сзади эскадры следуют госпитали с их яркими огнями. Атака на нас вполне возможна, но, видимо, японское командование приурочило все активные действия к моменту нашего вступления в Корейский пролив, считая этот район наиболее выгодным для себя. Оно знает, что нам нельзя миновать их позиции в проливах.

12 мая. Сегодня в 7 часов утра отделились наши транспорты, отпущенные в Шанхай под конвоем вспомогательных крейсеров. Мы имели возможность сдать со всех кораблей последнюю «прощальную» почту в Россию. Я отправил в письме свои заметки о событиях на эскадре со времени прихода ее в Индо-Китай. Теперь, по мере возможности, буду делать фактические отметки в записную книжку о всем существенном, что случится на эскадре.

В эскадре остались 38 кораблей: 12 кораблей в боевой колонне, 8 броненосных, бронепалубных и легких крейсеров, 9 миноносцев, 8 транспортов, госпиталей и буксиров, вспомогательный крейсер «Урал». В этих водах еще не было такой многочисленной русской эскадры.

Сейчас ход около 10 узлов. К ночи войдем в Корейский пролив. После выхода из области тропиков погода резко изменилась. Температура сразу снизилась настолько, что пришлось надеть теплое платье, а офицеры стоят ночные вахты в пальто. Небо все время затянуто серыми облаками. Море сделалось стального оттенка, как в родной Балтике. Моросит мелкий дождь. Мы вошли в довольно густой туман, так что даже не видно хвоста нашей кильватерной колонны. Был сигнал адмирала – приготовить туманные буи. Значит, будем идти без огней. А ведь завтра и, может быть, даже сегодня ночью возможна встреча с противником.

13 мая. Ночь перед боем. С утра горизонт несколько расчистился. Сквозь туманную мглу даже проглянуло солнце, но видимость, вследствие сгустившегося тумана, не более 30 кабельтовых. Хвост эскадры теряется сзади во мгле.

Ход эскадры – 11 узлов. Четыре транспорта и два буксира идут с фланга отдельным отрядом под охраной крейсеров «Олег», «Аврора», «Донской» и «Мономах». С полудня и до захода солнца, когда рассеялся утренний туман, эскадра в первый раз занималась в полном составе боевым маневрированием с участием броненосцев 3-го отряда. Вследствие разнотипности кораблей повороты «все вдруг» плохо удаются, и после перехода из кильватерной колонны в строй фронта эскадра теряет всякое равнение. Строй пеленга выдерживают только броненосцы 1-го отряда.

Намеренное замедление движения эскадры вчера и сегодня заставило потерять лишние сутки. Иначе, идя нормальным ходом, мы должны были бы уже сегодня вступить в Корейский пролив. Очевидно, у адмирала есть свои расчеты, не известные эскадре. Впрочем, наши опытные моряки склонны объяснять задержку более простыми соображениями. Ведь сегодня роковое тринадцатое число, а старый морской предрассудок предостерегает в этот день начинать какое-либо серьезное дело. Завтра же, 14-го мая, – день коронации Николая II, и гром боевых залпов в бою будет в его честь. Это, по мнению командующего, должно поднять дух эскадры.

Днем по окончании эволюционных учений адмирал в первый раз решил произвести эскадренную проверку дальномерных установок на всех боевых кораблях колонны броненосцев. На горизонт с фланга был послан крейсер «Светлана», а по сигналу «Суворова» все корабли одновременно должны были показать замеренное до крейсера расстояние, определенное дальномерами Барра и Струда. В то время как «Суворов» определил дистанцию в 100 кабельтовых, многие корабли показали 60–70. Эти результаты удручающе подействовали на настроение офицерского состава в канун боя, ибо воочию продемонстрировали неподготовленность эскадры к решительному бою, от которого зависел исход войны. Но сейчас уже не восполнить того, что не было своевременно осуществлено за время похода... В 8 часов вечера эскадра миновала остров Квельпарт.

Аппарат беспроволочного телеграфирования все время принимает непонятные знаки. «Урал», обладающий самой мощной радиоустановкой на эскадре, запросил сигналом «Суворов»: «Прошу позволения помешать искрой телеграфировать японским судам». На это последовал ответ адмирала: «Не мешать неприятельским разведчикам переговариваться».

По знакам на телеграфном аппарате можно заключить, что в расстоянии 100–150 миль флагман запрашивает, а семь судов репетуют его сигналы. Но, видимо, адмирал не считает еще себя открытым и не хочет выдавать свое присутствие противнику.

Наш маршрут определился. Мы идем кратчайшим путем к Владивостоку через пролив между островом Цусима и побережьем Японии. Ширина пролива в самом узком месте достигает 46,3 км.

Рожественский не созвал совещания с флагманами и командирами перед боем, к чему была сегодня определенная возможность. Он единолично выбрал маршрут и момент боя, отказавшись выслушать мнение командующих отрядами и кораблями. Это тем более странно, что с Небогатовым он не обсуждал плана боя и тактики наших отрядов, а между тем Небогатов не участвовал в походе эскадры Рожественского и, кроме того, в связи с болезнью адмирала Фелькерзама на «Ослябя» он фактически является заместителем командующего в бою.

Сегодняшняя остановка на широте острова Киу-Сиу породила на минуту предположение, что адмирал намерен перед боем устроить расширенный военный совет и решить вопрос о выборе направления на Владивосток, а также преподаст свои последние инструкции и посвятит в план боевых операций. К сожалению, эти ожидания не оправдались.

В последнюю ночь перед вступлением в Цусимский пролив на «Орле» никто не ложился спать. В кают-компании при затемненных огнях собрались свободные от вахты офицеры. В последний раз поверяли друг другу свои самые сокровенные переживания, обмениваясь письмами для передачи тем, кого, быть может, не суждено более увидеть. Идя на боевой пост, каждый брал с собой, как драгоценный залог прошлого, карточку той, кому было отдано его сердце.

Бегут часы, и уже недалек утренний рассвет. Безветренно, лишь издалека идет небольшая зыбь, покачивая наши корабли. Тьма ночи еще усиливается облачностью неба и мглой на горизонте. Ночь проходит без событий. На рассвете справа из утреннего тумана вынырнул белый пароход, сблизившийся с нашими хвостовыми судами, но, обнаружив эскадру, шарахнулся от нее и скоро потонул в тумане. Наши крейсера не преследовали его. Мы настолько близко к входу в пролив, что теперь уже поздно скрываться[19]19
  Встреченный пароход – японский вспомогательный крейсер первой линии разведчиков «Синано мару», привлеченный огнями госпитальных судов. Он первый известил адмирала Того о появлении русской эскадры.


[Закрыть].

Под утро я спустился в каюту привести в порядок свои последние записи. Ко мне тихо постучали в дверь. Вошел мой друг баталер Новиков. Ему хочется спросить, что предстоит нам, какова будет наша участь и для чего нужна наша жертва, что принесет она России. Эти роковые вопросы застыли в его правдивых глазах. Они гнетут его и требуют ответа.

Да, эта жертва нужна и неизбежна, но это будет последняя тяжкая гекатомба на алтарь войны, уплата за вековое рабство нашей страны. И гром сотен орудий за десятки тысяч верст гулко прокатится по всей России, разбудит сердца спящих и заставит прозреть слепых. Жертва тогда не останется бесплодной!

Крепко пожав друг другу руки и братски поцеловавшись перед расставанием, мы простились, чтобы встретиться уже по боевой тревоге на нижней палубе у операционного пункта, где по расписанию нам обоим было назначено пребывание в бою.

Часть четвертая. Цусима

Бой и плен

Глава XXXV. Гибель четырех новых броненосцев в артиллерийском бою 14 мая. Окружение и сдача Небогатова утром 15 мая

19 мая. Порт Майдзуру, японский госпиталь. Вторая Тихоокеанская эскадра под командованием адмирала Рожественского перестала существовать. Как боевая сила она понесла поражение в артиллерийском бою 14 мая, потеряла свои лучшие корабли, была рассеяна и добита ночными минными атаками. К утру 15 мая только отряд из пяти кораблей – четырех броненосцев и одного легкого крейсера – под флагом адмирала Небогатова еще продолжал сохранять преемственность командования эскадрой.

Сдача этого последнего отряда, окруженного японским флотом, явилась завершением разгрома российского императорского флота, который, исчерпав свои боеспособные силы, уступил противнику весь морской театр войны. Уничтожение 2-й Тихоокеанской эскадры в бою при острове Цусима сделало бесцельным продолжение русским правительством восточной кампании как на море, так и на суше. Царское правительство поставило последнюю карту, и она была бита!

Поведение личного состава всех кораблей в бою 14 мая доказало, что если эскадра и не была на высоте своих задач в отношении боевой подготовки, то личное мужество, хладнокровие и настойчивость в борьбе были проявлены исключительные. И, тем не менее, результат этого беззаветного геройства, этой готовности на любые жертвы оказался равным нулю.

В то время как наши лучшие корабли один за другим гибли, истерзанные снарядами врага и уничтоженные пламенем пожаров, опрокидывались, но не покидали боевого строя, – противник оставался мало уязвимым.

Мы все ждали поражения и тяжелых потерь, но никто не мог допустить такого контраста в судьбе двух сражавшихся в смертельной схватке флотов. И только теперь разбитая эскадра внезапно постигла, какое беспримерное преступление было совершено над ней теми, кто столь безрассудно бросил ее в пропасть несмотря на все предостережения.

Да, старая, дряхлая и выродившаяся царская монархия, верившая в покровительство божественного провидения, в своей слепоте ждала чуда и получила Цусиму. Это именно ей нанес удар адмирал Того! Это на нее падает весь позор беспримерного поражения!

Цусимская катастрофа явилась своего рода гранью между двумя периодами русской истории. Это был последний и наиболее убедительный урок, доказывавший полную несостоятельность правительственной системы крепостнического и бюрократического абсолютизма.

Все эти мысли вихрем проносились в моем сознании, когда я с помощью Новикова выбрался на ют «Орла», чтобы своими глазами видеть происходящее. Да, я теперь видел воочию эти серые корабли под флагом «восходящего солнца»! Просматривая их силуэты, я узнал все броненосцы и броненосные крейсера. «Миказа» приблизился к группе наших кораблей и проходил в трех кабельтовых от «Орла». Был виден его правый борт. На нем я заметил только сбитую фор-стеньгу и две круглые пробоины в носу, уже закрытые небольшими деревянными щитками, подкрашенными под цвет борта. Орудия были в чехлах, все сигнальные фалы на командном мостике в исправности. А этот корабль был главной мишенью нашего огня в течение всего предшествующего дня.

Недалеко от меня на юте «Орла» собралась группа матросов с младшим боцманом Воеводиным. С выражением крайнего удивления они рассматривали проходивший перед нами «Миказа».

Воеводин подошел ко мне: «Это не та эскадра, с которой мы сражались вчера. Мы же видели, как попадали наши снаряды, а эти невредимы. Мы отбились от одной эскадры, а сегодня нас окружила другая. Вчера у них были четырехтрубные корабли. Где же они?»

Ко мне подошел мичман Карпов, геройски руководивший пожарным дивизионом в бою и тушивший все пожары. Он был подавлен происшедшей сдачей. В глазах у него стояли слезы. Сознание позора поражения убивало его, и он говорил, что пережить это невозможно: «Почему мы не затопили свои корабли? Мы сдались, как испанцы. Дальше жить не к чему!»

Я, зная его прямолинейную натуру, опасался, что он приведет в исполнение свои намерения, и сделал попытку направить его мысль в другую сторону.

Старший артиллерист Шамшев смотрел на корабли, в которые он направлял свои пушки, и был совершенно поражен видимой безрезультатностью нашего огня: «У них должны быть специальные дальномеры и усовершенствованные прицелы. Точность их огня на громадных дистанциях превосходит все мыслимые возможности. Одной практикой такой меткости достигнуть нельзя».

А в это время японский миноносец уже высаживал десант на «Орел».

Старший врач со своими санитарами, в число которых вошел и Новиков, успел привести в относительный порядок носовой лазарет с аптекой и организовал переноску туда раненых офицеров. Раненого командира поместили в отдельную каюту. Он пришел в себя и спросил: «Почему броненосец стоит?» Ему сказали, что эскадра прорвалась и поджидает отставшие суда. По словам доктора, часы командира были уже сочтены. Скоро он впал в бессознательное состояние. Доктор объяснил японцам состояние командира и просил его не тревожить.

Перед высадкой японцев на корабль были уничтожены шифры, сигнальные книги, судовые документы и выброшено содержимое денежного сундука, в котором находилось до 100 тысяч рублей золотом.

С разрешения старшего офицера ревизор выдал всем офицерам в счет жалованья по 40 английских фунтов, имея в виду, что все лишились платья, белья и вещей. Оставшиеся на корабле офицеры собрались в лазарете, где находились и раненые. Достали консервов и сухарей. Немного утолили голод. После сверхчеловеческого напряжения в бою у всех наступил упадок сил.

Японцы расставили часовых у всех сходов в погреба и машины, а в остальных верхних помещениях предоставили ютиться нашей команде. Японские механики и машинисты спустились в машину и пытались освоиться с механизмами, забрали из каюты старшего механика чертежи, но, видимо, не могли разобраться с системой трубопроводов и с клапанами. Прежде всего они наладили работу динамо-машин и восстановили судовое освещение.

С помощью своего вестового и одного санитара я обошел все палубы и записал полученные кораблем повреждения. Это мне удалось выполнить без противодействия японцев. Я обошел батарейную, верхнюю палубу и спардек. Встречавшиеся матросы обращали мое внимание на все наиболее существенные повреждения и передавали подробности боя.

Под вечер я перебрался в адмиральскую столовую, откуда был выход на ют, и устроился там на уцелевшем диване. Новиков принес мне из шхиперской мой чемодан, а из разбитой каюты – уцелевшее пальто, и мы устроились вместе с ним.

Выйдя на ют, я уже не нашел никаких признаков японской эскадры. Их корабли разошлись искать наши рассеянные суда. Вдали за горизонтом слышались глухие раскаты выстрелов из тяжелых орудий. Сердце сжималось от боли при мысли, что где-то японцы добивают остатки нашей эскадры.

Проснувшись на рассвете, я ощутил, что корабль получил значительный крен на правый борт. Японцы, видимо, волновались. Ими был подан сигнал тревоги, вся команда выбежала на ют и стала под ружье. Приблизился миноносец, готовый снять своих людей. Крен дошел градусов до восьми, но на этом остановился. Когда японцы увидели, что корабль далее не валится, они снова вернулись на свои посты и в машину. Через несколько времени им удалось выпрямить корабль.

Оказалось, что японцы долго не могли найти клапан от одного из машинных кингстонов и обратились к нашим трюмным. Те показали нужный кингстон, но попутно открыли клапан на трубе затопления, связанной с тем же кингстоном. Когда японцы открыли кингстон, то вода пошла не только к вспомогательному холодильнику, но по трубе затопления начала распространяться под настилами машинного отделения и вскоре показалась выше настила. Японцы, не понимая, что происходит, выбежали из машины, но при этом закрыли кингстон и затопление само собой прекратилось. Успокоившись, они пустили трюмную помпу и вскоре осушили машинное отделение.

Утром 16 мая им уже удалось наладить работу машин и котлов, поднять пары в нескольких котлах, и корабль двинулся малым ходом по назначению под конвоем миноносца. Так как повреждения корабля по корпусу были весьма велики, то японцы опасались вести его далеко к своим главным базам на юге – в Сасебо или Нагасаки, а направились к ближайшему порту на побережье Японского моря – Майдзуру, чтобы там произвести предварительные исправления и заделку пробоин, близких к ватерлинии.

Наш командир Юнг доживал последние минуты. Он оставался в неведении, куда идет корабль. При нем неотлучно находился вестовой Назаров и часто заходил доктор Макаров. Под конец сознание на момент вернулось к нему, и он узнал служившего ему нянькой вестового. Теперь, когда догорали его последние силы и он сознавал, что прощается с жизнью, он более уже не говорил о бое, не вспоминал эскадру, не расспрашивал о судьбе кораблей. Все его помыслы перенеслись за 10 тысяч верст к далекой России. Подозвав к себе вестового, он говорил ему, что Россия скоро возродится, что ее озарит солнце свободы. И с просветленным взором, который созерцал что-то доступное и понятное ему одному, покончил расчеты с жизнью. Его похоронили, с разрешения японцев, в море, по морскому обряду. Погребение сопровождалось ружейным салютом японцев, а младшему штурману Ларионову японский штурман «Орла» дал точную выписку координат, где был погребен в море командир нашего броненосца.

17 мая в 12 часов дня броненосец «Орел» под японским флагом был введен в защищенную со всех сторон горами бухту военного порта Майдзуру. Всех раненых японцы немедленно сняли с корабля и направили в военный госпиталь. Вместе с ранеными офицерами «Орла» попал в госпиталь и я. Здоровых офицеров и матросов отправили в карантинный изолятор, а затем далее на юг Японии, в лагерь военнопленных.

После годового пребывания и работы на «Орле» еще с Кронштадта, я простился с палубой этого корабля, чтобы уже никогда не вступать на нее.

Начиналась новая глава жизни.