Текст книги "Рассказы о пластунах"

Автор книги: Владимир Монастырев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

– А что, он дело говорит, – согласился Панков.

– Правильно, – присоединилась Феня, – очень дельное предложение: свиноматку и ее поросят одной краской пометить, чтобы сразу видно было, свою они сосут или нет.

Вопрос обсудили во всех деталях и решили, что на следующей неделе Аня попробует свести в один станок маток с десятидневными поросятами.

Из конторы вышли все вместе. Вечер был тихий и теплый. Где-то далеко в степи работал трактор, в красном уголке играла гармонь, и широкая полоса света из открытой двери ложилась на траву, на низкий штакетник.

– Такая хорошая погода, а танцуют в комнате, – потягиваясь, сказал Игнат. – Там же тесно, пыльно.

– У нас всегда в красном уголке танцуют, – заметила Феня.

– Можно бы шнур к футбольным воротам провести, лампочку ввернуть и – танцуй себе на воле. Можно же? – обернулся Игнат к Панкову.

– Это уж ты у специалистов спроси, у девчат, можно около футбольных ворот танцевать или нет, – ответил Панков.

– Можно и на земле, – серьезно пояснила Феня, – только лучше, когда на полу танцуешь.

– Вот видишь, – усмехнулся заведующий. – Беспокойный ты человек, Игнат, все бы тебе переделывать.

– Конечно, – в тон ему сказал Игнат, – я бы тут кое-что переделал. Этот сарай, – он кивнул в сторону конторы, – снес бы, на его месте поставил бы три… нет, четыре финских домика.

В это время подошли и остановились за спиной Панкова Семка и Варвара.

– Вот, например, Варвара замуж выйдет, – продолжал Игнат, – ей с мужем – комнату. И от колхоза приданое: кровать двухспальную, белье постельное, стол, стулья, шифоньер.

– Еще и занавесочки на окна, – вставил Семка.

– Занавесочки сами заведете, – ответил Игнат.

– Ты что-то такое выдумываешь, чего и не видано нигде и не слыхано, – усмехнулась Феня.

– Почему не видано? Я недавно письмо от товарища получил, он после демобилизации уехал в Сибирь, на строительство металлургического комбината. Пишет, молодые рабочие живут по три человека в комнате, с ванной, кухней. Не общежитие, а настоящая квартира.

– Так то для рабочих, – протянула Варвара.

– А мы кто? – спросил Игнат.

– А мы колхозники, – ответил за нее Семка.

– Потому и бежит в город молодежь, – сказала Феня.

– Видишь, какое дело, – мягко начал Алексей Васильевич, – после войны колхоз, считай, на голом месте начинал: немцы все хозяйство под откос пустили. Я сюда в пятьдесят третьем пришел. Два корпуса было и вот этот саманный сарай, – Панков показал большим пальцем через плечо. – А сейчас корпусов сколько? Шесть лет назад я четыреста голов свиней принял, а сейчас на девятую тысячу пошло. Вот оно какое дело! Не все сразу, Игнат, не все сразу. Ты, комсорг, с ним поговори, – обернулся Пашков к Ане, – а то у него заскоки. Финские домики – это в будущем, а мы живем сегодня…

– А вот и не так. Я читала: будущее начинается сегодня, – сказала Аня.

– Похоже, и ты его думки думаешь. – Панков оглядел молодых людей. – Вам, наверное, доведется жить при коммунизме…

– А вам? – спросила Варвара. – В старики-то рано записываться.

– В старики, может, и рано, а все ж я постарше вас. В коммунизм саманные хибары не потащим, будете в хороших домах жить. А пока что финских домиков у нас нет. Вот оно какое дело… Ну, вы еще потанцевать, видно, собираетесь, а мне пора до дому до хаты. Спокойной ночи.

Панков махнул рукой и пошел по тропке, что смутно белела за домом, – он жил на хуторе, в километре от фермы.

6

Зою Вакурову неудержимо тянуло к чистому листу бумаги. Она хотела писать, но не знала о чем. Как-то ей попалась брошюрка, доказывавшая, что бога не существует, а человек произошел от обезьяны. Зоя прочла, потом, не отрываясь, переписала в тетрадь главу, которая больше всего ей понравилась.

И отнесла в редакцию районной газеты «Знамя социализма».

Заведующий отделом писем, пожилой, с серым ноздреватым лицом человек, жуя тонкие бескровные губы, долго листал тетрадку. Зоя сидела на стуле и не сводила глаз с бурого клочка волос, который медленно сползал заведующему на лоб. Когда волосы закрыли глаз, заведующий откинул их рукой и спросил:

– Вы это сами написали?

– Сама, – ответила Зоя.

– Может быть, вы переписали откуда-нибудь?

– Да, – подтвердила Зоя. И назвала брошюру.

Заведующий строго посмотрел на посетительницу и сказал:

– Так делать нельзя. Это плагиат – литературное воровство. И, как всякое воровство, преследуется по закону.

– За что же? – удивилась Зоя. – Я переписала все точно. И потом – это ж правда, что тут написано.

Заведующий долго посвящал Зою в таинства авторского права. Наконец она со вздохом сказала:

– Понимаю, чужое переписывать нельзя, надо от себя писать. Я очень хочу писать, только не знаю о чем.

– Попробуйте на ту же тему, – посоветовал заведующий, – только из жизни. Может быть, знаете кого-нибудь, кто выдает себя за верующего, а творит нечестные дела.

– Знаю, – решительно сказала Зоя. – Наша соседка Грачиха – на словах все «господи сусе, господи сусе», а сама водкой торгует. Нет, она самогон не варит. Она заранее водку покупает, а потом, когда магазины закрыты, продает ее мужикам дороже.

– Вот вы об этом и напишите, – легкомысленно посоветовал заведующий.

Зоя написала про Грачиху и принесла в редакцию. Она уже знала, что заведующего зовут Михаилом Михайловичем, и пришла к нему как старая знакомая.

Михаил Михайлович прочел Зоину заметку, откинул со лба волосы и сказал:

– Вот вы называете ее все время Грачиха. Это фамилия ее или прозвище?

– Фамилия у нее Грачикова, – ответила Зоя, – но ее же никто по фамилии не называет.

– Так то в жизни, в быту, так сказать, а в газете нужно настоящие фамилии называть. Вот и вы подписались «Всевидящее жало». Во-первых, всевидящим бывает око, а не жало, а во-вторых, заметку надо подписывать своей фамилией.

– Вы же Грачихи не знаете, – в глазах у Зои мелькнул испуг. – Она, как узнает, что я про нее написала, крик поднимет на всю станицу.

– Если вы боитесь, тогда не надо браться за перо, – внушительно произнес Михаил Михайлович. – Корреспондента у нас охраняет закон. Кроме того, мы умеем хранить редакционную тайну.

– Какая же тайна, если в газете будет моя фамилия?

– Можно поставить псевдоним, – сказал Михаил Михайлович. И, перехватив недоуменный взгляд девушки, объяснил ей, что такое псевдоним. Объяснил обстоятельно, с примерами.

Зоя с удивлением узнала, что даже у Александра Сергеевича Пушкина был псевдоним. Потом они долго ломали голову над тем, какое литературное имя выбрать Зое. Оказалось, что это совсем не просто – одно не звучное, другое длинное, третье просто не нравится. Наконец Михаил Михайлович спросил:

– А вы где родились, если не секрет?

– Почему же секрет? В Армавире я родилась, отец работал там.

– В Армавире… А если подписать – З. Армавирская. Как, неплохо?

Зое понравилось, и Михаил Михайлович размашисто написал под заметкой новое, литературное, имя Зои. А ниже, для редакции, ее настоящую фамилию, имя, отчество и адрес.

– Значит, поместите мою заметку в газету? – еще не веря в свою удачу, спросила Зоя.

Михаил Михайлович помедлил.

– Видите ли, девушка, Алексей Максимович Горький учил нас: «Факт – это еще не вся правда». А у вас – голый факт, обобщений вы сделать не сумели.

– Значит, не поместите?

– Почему же, попробуем вашу заметку приподнять и, может быть, напечатаем.

Заметка вскоре появилась в газете. Зоя была так рада, что не сумела сохранить редакционную тайну. Дома не поверили, что З. Армавирская и Зоя – одно и то же лицо, а Грачиха почему-то сразу поверила и подняла крик на всю улицу. И сама Зоя и вся ее родня до седьмого колена были прокляты и преданы анафеме с такой страстью, в таких энергичных выражениях, что слушатели только головами покачивали – откуда что берется.

Мать устроила Зое скандал, муж дулся два дня, его больше всего разозлило, что жена с ним не посоветовалась. В эти трудные дни заваленная газетными подшивками, заставленная шкафами комнатка заведующего отделом писем казалась Зое самой надежной и тихой пристанью, а Михаил Михайлович – самым умным, сильным и благородным человеком на земле. Зоя пришла к нему за советом и сочувствием.

– И муж, говорите, рассердился, – Михаил Михайлович пожевал тонкие губы. – Вот никогда бы не подумал, что вы замужем.

– Почему же?

– Очень молодо выглядите.

– Мне уже двадцать лет скоро будет, я год как замужем.

И рассказала всю свою небольшую жизнь.

Отец Зои был человек беспокойный, с фантазией. Родословная его одним стволом уходила в Адыгею, другим – на Полтавщину. От него Зоя унаследовала гладкие и черные, как вороново крыло, волосы, крутые соболиные брови и смуглую кожу. И характер – открытый, прямой и твердый.

От матери Зоя получила синие, глубокие глаза. Ни хозяйственности ее, ни расчетливой скупости, ни сварливости девушка не унаследовала.

Отец Зои был маляр. На второй день войны его взяли в армию. Мать тотчас вернулась в родную станицу, где у Зоиной бабки была саманная хатенка.

Отец погиб под Сталинградом. Бабка умерла в первый послевоенный год. Зоя с матерью остались одни. Мать устроилась на работу – уборщицей в раймаг, Зоя училась в школе, но много болела, в третьем и пятом классах оставалась по два года. Сверстницы ее уже заканчивали школу, а она была еще в восьмом. Занималась без интереса, нехотя.

Из армии вернулся Виктор Вакуров, видный парень с красивой прической – темные волосы его лежали волнами и блестели. Лицо у Виктора продолговатое, кожа на щеках натянута туго, как на барабане. В армии Виктор служил музыкантом, и в колхозе ему нашлось такое же занятие. Фрол Кондратыч Гуменюк держал при клубе духовой оркестр. Руководитель официально получал заработную плату, ведущие музыканты числились на разных должностях в бригадах и на фермах, но только и делали, что ходили на сыгровки да играли танцы по воскресеньям и туш на торжественных собраниях.

Виктора взяли в оркестр, зачислив где-то, он толком и не знал где, ездовым. Сам товарищ Гуменюк, послушав его игру, сказал:

– Ничего, прилично играет хлопец.

И спросил:

– Ты где же служил?

– В Новосибирске, – ответил Виктор.

Председатель довольно покивал головой и потом при случае говаривал:

– Первая труба новосибирского духового оркестра у меня играет.

Виктор познакомился с Зоей на танцах в клубе и стал настойчиво за ней ухаживать. Побывал у нее дома и очаровал мать – образованием, прической, здравыми рассуждениями и острым хозяйским глазом. Виктор сразу увидел прорехи в хозяйстве, которое вели две женщины, и предложил свои услуги. Он не только на трубе умел играть: поправил заборчик, сменил половицу в горнице, перекрыл на одном скате крышу.

Зое он тоже нравился, хотя и не так сильно, как матери. Когда Виктор предложил пожениться, Зоя призадумалась, но не надолго – очень настаивала и убеждала мать, слишком уж отстала она от сверстниц в школе. Зоя дала согласие, и Виктор перебрался под крышу, которую недавно так старательно чинил. Жили молодые супруги мирно, без скандалов. Мать всем говорила, что дочка довольна, живет с музыкантом в ладу и согласии. Дочь ее не опровергала.

Михаил Михайлович выслушал Зою.

– Что ж, – сказал он, – с матерью вы помиритесь, а муж человек культурный, вас должен понять. Такая наша работа, – со вздохом добавил он. – Робкому в журналистике делать нечего. Я вас предупреждал, Зоя.

Страсти, как и предсказал заведующий отделом писем, скоро улеглись: Грачиха притихла, мать с Зоей помирилась, муж перестал дуться. В газете появились новые заметки за подписью З. Армавирской. Псевдоним был раскрыт, но расстаться с ним Зоя не захотела. Михаил Михайлович стал давать новому корреспонденту небольшие задания, и Зоя старательно их выполняла. Она писала о выставке цветов, об асфальтировании площадки на железнодорожной станции, а один раз даже ездила в полеводческую бригаду и привезла материал о плохом уходе за кукурузой.

Каждый мастер хочет иметь учеников и продолжателей. Михаил Михайлович работал в газетах еще с довоенного времени и считал себя матерым журналистом. Но учеников у него никогда не было. Судьба послала ему Зою, и он горячо взялся за ее воспитание: подробно инструктировал, давал задания, тщательно правил написанное. Заметки за подписью З. Армавирской он сам носил редактору и вроде бы небрежно, между прочим, но с затаенной гордостью говорил:

– Эта девчушка делает успехи. Глядишь, еще и выйдет на орбиту – журналистом станет.

Однажды Михаил Михайлович спросил Зою: нет ли у нее знакомых на второй ферме?

Подумав, Зоя ответила:

– Есть. Варя Ковалева. Мы с ней вместе в седьмом классе учились, она ушла из школы на год раньше меня.

– Надо побывать на этой ферме, – Михаил Михайлович убрал со лба волосы, – там интересное начинание: вольное содержание свиней. Перспективнейшее дело. Тут не просто информацию, а зарисовочку хорошо бы.

У Зои загорелись глаза. Михаил Михайлович пригнулся к столу и заговорщически понизил голос:

– Как, попробуем?

– Попробуем, – Зоя кивнула головой, яркие губы ее раскрылись в улыбке. – Я постараюсь. Очень постараюсь.

7

В конторе за столом сидела Зоя Вакурова. Перед ней раскрытый блокнот и автоматическая ручка, на которую был израсходован гонорар за две информации. Против Зои на лавке – Игнат и Аня.

– Расскажите все с самого-самого начала, – попросила Зоя.

– Расскажи ей, – повернулся Игнат к Ане.

– Нет уж, ты сам рассказывай.

– Алексей Васильевич расскажет вам в лучшем виде, – попытался переадресовать корреспондента Игнат.

– Нет, – решительно возразила Зоя, – он сказал, чтобы я поговорила с вами.

– Рассказывай, рассказывай, – поторопила Аня. – Чего забудешься напомню.

– Ну, с чего началось… Аня, вот она, – кивнул в ее сторону Игнат, – свела в один станок четыре свиноматки с поросятами. Перед этим у одной свинарки не получилось, и мы, конечно, все собрались в корпусе – посмотреть, как у Ани выйдет… Вы бы вот об этом написали.

– Ты не съезжай в сторону, – перебила Аня.

– Я и не съезжаю. Так вот, собрались мы, смотрим – порядок, никакой драки в станке нет, поросята своих маток сосут, не путают. А мы их перед этим покрасили.

– Как это покрасили? – спросила Зоя. – Зачем?

– А чтобы видно было, от какой матки поросенок. Например, у свиньи на спине черная полоса и у всех ее поросят – черная. Если какой отбился, свинарка сразу видит и на место его.

– Ой, как интересно! – загорелась Зоя. – Я запишу.

– Запишите, – разрешил Игнат.

– Это к откормочной группе отношения не имеет, – сказала Аня.

– Нет, я все-таки запишу, а вы мне потом покажете крашеных поросят.

Несколько минут, склонив голову набок, Зоя старательно писала в блокноте. Потом подняла голову и уставила на Игната свои большущие голубые глаза.

– Дальше рассказывайте.

– Значит, дальше. Подходит ко мне Алексей Васильевич, заведующий фермой, и говорит: «Прочитал я вчера в газете, что в одном совхозе свиней откармливают на поле. Не в станках, не в корпусах, а под открытым небом, в специальном загоне. Нам не попробовать ли?» Дело интересное, почему не попробовать. Вы же знаете, что помещений у нас маловато, со строительными материалами всегда туго, а тут ничего, кроме забора, строить не надо.

Вышли мы с Алексеем Васильевичем из корпуса, и повел он меня к ставку. Вы видели, за этим домом, внизу, прудок есть. Подошли к нему, огляделись – отличное место: обнести ставок изгородью, навесить на нее кормушки, и будет полный порядок. Главное, воды качать не надо – ставок же рядом, пей, сколько влезет. Сначала не все поверили в это дело, говорили – не пойдет свинья к тем кормушкам. А она пошла. Алексей Васильевич говорит, что потом совсем без кормушек обойдемся. Мы с ним читали, как в Америке фермеры скот содержат. Свиней, например. Просто завозят им в загон кукурузу, и все, порядок. Там рассуждают так: у животных есть ноги, пусть они до корма сами ходят. А мы прямо к свиному пятачку разные разности подносили. Да еще и уговаривали: кушайте, пожалуйста. А у наших свиней тоже ноги есть и аппетит не хуже, чем у американских… Так вот, загнали мы за изгородку восемьсот голов свиней. Алексей Васильевич сказал мне: «Бригаду сам себе подбирай». Я предложил Семке-шоферу, Кудашкин его фамилия. Семка согласился. И Федьку Сапруна взял. Пастушком у нас тут паренек работал. Втроем управляемся. Вот и все.

Помня инструктаж Михаила Михайловича, Зоя спросила:

– Как прибавляют свиньи в весе? Какая выгода будет колхозу, вы не подсчитывали?

– Свиней еще не взвешивали – рано, мы же недавно их за забор пустили. А выгода, конечно, большая: себестоимость килограмма свинины снижается почти вдвое. Вы у заведующего спросите, он точно подсчитывал.

В контору вошли Семка-шофер и Варвара.

– Чего тут у вас? – спросил Семка, снимая кепочку. – Меня заведующий послал, говорит: «Иди помоги Игнату».

Варвара, присмотревшись к Зое, воскликнула:

– Ой, Зойка, ты как сюда попала?

– От газеты «Знамя социализма», – с достоинством ответила Зоя, – буду писать про ваши достижения.

Семка надел кепочку и уселся рядом с Игнатом.

– Значит, ты в газету пишешь? – спросила Варвара, продолжая стоять посреди комнаты.

– Да, – ответила Зоя. – У меня даже псевдоним есть. Это литературное имя, – пояснила она. – Я подписываю свои материалы «З. Армавирская».

Варвара все стояла, не сводя глаз с бывшей подружки.

– Садись, – сказала ей Зоя, и Варвара послушно села на краешек лавки.

– Это вот Кудашкин Семен, – сказал Игнат, показывая на Семку. – Я вам о нем говорил.

– Товарищ Кудашкин, расскажите, как вы работаете? – задала вопрос Зоя.

– Как? Обыкновенно работаю.

Зоя собрала на лбу мелкие складочки: ответ ее не удовлетворил, а что еще спрашивать, она не знала.

– Ты расскажи, насколько проще свинарям работать, когда свиньи содержатся вольно, – вмешалась Аня.

Зоя благодарно взглянула на нее.

– Да, да, я про это и спрашивала.

– Конечно, проще и легче, – сказал Семен. – Вот раньше свинарям доставалось. Алексей Васильевич рассказывал, один раз приехала к нему комиссия, осмотрела свинарники, вроде все в порядке. Вдруг обнаружилось, что у одного хряка грязные… – Семка запнулся, смеющимися глазами оглядел девушек. – В общем, у одного хряка не все блестит. Тогда как полагалось? Чтобы свинья, как барышня, ландышем пахла. А тут у хряка, извините, грязь обнаружили. Заведующему выговор, шум, гром…

Семке показалось, что Зоя смотрит недоверчиво.

– Провалиться мне на этом месте, не вру. Вот у Варвары спросите, она здесь не первый год.

– Правда, – кивнула Варвара. – Раньше за животными разве такой уход был?!

– Ты вроде бы сожалеешь о том, что было раньше? – спросила Аня.

– А что? – с вызовом ответила Варвара. – На свиней приятно поглядеть было. Не то что сейчас – загнали к ставку, забором огородили – живите как знаете. Ты видала тех свиней? – Варвара в упор глянула на Зою. – Грязные как черти, одичалые. Не свиньи – дикие кабаны. Вот они дадут вам привесы!

– И дадут! – Игнат стукнул кулаком по столу. – Мы для чего свиней растим: чтобы любоваться на них или чтоб сдать на мясо?

– Возни же с ними меньше, – Семка обращался к Варваре, и она ему ответила:

– А ты примолкни, свинарь без году неделя. Куда Игнат, туда и ты. Водитель! – и отвернула от Семки пылающее лицо.

Зоя немного растерялась, не зная, кого слушать. Разрешая ее сомнения, Игнат властно повернул разговор.

– Тут надвое гадать не приходится, – сказал он. – Варвара у нас по старинке мыслит. Это у нее пройдет, на фактах убедится. Я о другом хочу сказать. Со свиньями все идет правильно. А со свинарями еще не очень. Живем мы тут, считай, на казарменном положении – раз в неделю в станицу если выберемся, так хорошо. А общежитие у нас очень неважное, на койках по очереди спим. Это раз. Горячую пищу каждый сам себе варит. Когда сварит, а когда и так – всухомятку, особенно ребята, они к этому делу неприспособленные. Надо бы нам сюда кухарку, чтобы готовила горячую пищу.

– Не надо нам кухарки, – повернулась к Игнату Варвара. – Никто не будет у нее обедать.

– Почему? – удивилась Зоя.

– Объясню, – сказал Игнат. – Дорого выходит. Продукты колхоз отпускает по базарной цене, понимаете. А мог бы колхоз давать на фермы для общего котла продукты по себестоимости. Тогда все, даже Варвара…

– Далась тебе Варвара, – не выдержала та. – Хуже всех, что ли?

– Зачем хуже всех, – улыбнулся Игнат, – просто к слову пришлось. Так вот все бы с дорогой душой согласились на такой общий котел.

Зоя слушала Игната и морщила лобик. То, что он сейчас рассказал, в задание никак не укладывалось.

– Вы запишите, запишите, – Игнат постукал пальцем по блокноту. – Мы вам все подробно расскажем, а вы нам помогите – дайте заметку в газету.

– Правильно, – поддержал Семка, – пусть товарищ Гуменюк почешется, а то он два месяца назад на ферме был – в корпуса зашел, а на общежитие и глазом не повел. Это я говорю как факт, совершенно точно.

Последние слова Семки дали в руки Зое оружие, и она пустила его в ход.

– Алексей Максимович Горький учил нас: «Факт – это еще не вся правда», – произнесла Зоя строго.

– А что же тогда правда? – опешил Семка. – Я же сам видел: приехал он на «Победе», походил по свинарникам и уехал. Дальше четвертого корпуса и не заходил.

– Вы не сомневайтесь, – вмешалась Аня, – мы вам правду говорим. А заметка нам бы помогла. Напишите, пожалуйста.

Тут уже Зоя не могла отказать – она с первого взгляда прониклась симпатией к этой спокойной девушке с ясными, умными глазами.

– Хорошо, – согласилась она, – я напишу.

– И еще заметь себе: кино у нас за пять месяцев четыре раза было, – это сказала Варвара.

– Правильно, – подтвердила Аня. – И журналов нам сюда не выписывают.

– В «Заветах Ильича» билеты в театр коллективно покупают и в город ездят, – вставил Семка. – С представления прямо на ферму доставляют. А у нас и в заводе такого нет.

Зоя старательно записывала. Конечно, обо всем этом надо писать в газету. О, это будет такой материал, что его прочтут все. И будут говорить: «А кто такая эта З. Армавирская? Замечательно написала!»

Прощаясь, Зоя обещала со всей твердостью, на какую была способна:

– Я обо всем напишу – и о ваших достижениях и о нуждах.

– Будем ждать, – сказала Аня. Она проводила Зою до шлагбаума и, тряхнув ей руку, пригласила: – А вы заходите к нам еще, просто так.

Зоя ей понравилась, и приглашение прозвучало как предложение дружбы.

8

Игнат и Семка, облокотись о забор, смотрели на своих подопечных. Несколько свиней лениво рыли пятачками под шелковицей, вокруг ставка в черной жиже было главное лежбище. Свиные туши поблескивали на солнце. Берега ставка походили на болото с дышащими кочками.

Подошла Варвара, навалилась пышной грудью на забор рядом с Игнатом, сказала:

– До чего ж свиней довели, поглядеть на них страшно.

– А ты не гляди, если страшно, – откликнулся Игнат, – прижмурься.

– Худущие, – продолжала Варвара. Заглянула в кормушку и усмехнулась: – Не едят?

– Жарко же, – проговорил Семка. – Видишь, какое пекло, тридцать три в тени. Хоть бы дождичек откуда нанесло.

– Нынче жирная свинья не в цене, – Игнат критически оглядел Варвару. – Бекон требуется – побольше мяса, поменьше сала. Поняла? – И повернулся к Семке. – А дождичка б не мешало – ставок мелеет, как бы вовсе не пересох.

Варвара фыркнула, с силой оттолкнулась от забора и пошла, охлестывая юбкой тугие икры. Семка рванулся было за Варварой, но Игнат остановил его:

– Погоди, давай помозгуем, что делать: едят-то они, проклятущие, и в самом деле плохо. – Игнат постучал костяшками пальцев по кормушке. – Слышишь, половины не съели.

Эта ехидная Варвара ударила по больному месту. Игнат и без нее видел, что в жару свиньи едят плохо. Вчера делали контрольное взвешивание, привесы были не ахти какие. Конечно, можно бы довольствоваться и тем, что есть, но Игнат малым довольствоваться не хотел.

– Пойдем к Алексею Васильевичу, – предложил он Семке, когда тот на предложение «помозговать» ответил, что мозговать – это не по его части. – Ум хорошо, а два с половиной лучше.

– Это какие ж два с половиной? – спросил Семка.

– Ну, он, я и твоя половина.

Семка усмехнулся:

– Высоко ты себя носишь. Но я не обижаюсь. С дураков меньше спрашивают, так что мне половинки вполне хватит.

Алексей Васильевич выслушал Игната и пригласил парней идти за ним. Привел их к одному из кирпичных корпусов и по лестнице, приткнутой к карнизу, поднялся, на чердак. Игнат и Семка поднялись за ним следом.

На чердаке скопился тяжелый зной, густо и вкусно пахло сеном.

– Люцерна, – сказал Панков. – «НЗ». Берите понемногу, мельчите на соломорезке и давайте свиньям. Не только жара их придавила, белков мало в рационе. Вот оно какое дело.

Выбрались на воздух; Игнат отер пот со лба, с шеи.

– Ну, духотища на этом чердаке… А что, если свиней ночью кормить? – спросил он у Панкова. – Я еще зимой в кино журнал видел, как на одной ферме, в Ростовской области кажется, по ночам свиней кормили, не так жарко…

– Можно попробовать и ночное кормление, – подумав, ответил Панков, – беды от этого не будет. Только справитесь ли?

Игнат посмотрел на Семку.

– Как, справимся?

Семка пожал плечами.

– Справимся, – решил Игнат. – У нас резервы мощные – Федька Сапрун, этот гору свернет.

– Если сумеешь разбудить его ночью, – улыбнулся Семка.

…В этот вечер Игнат рано уложил спать своих помощников. Семка ворчал и высказывался в том смысле, что всех этих фокусников, какие ни себе, ни людям покоя не дают, надо убивать еще в детстве, пока они безвредны. А уснул он сразу, как только опустил свою вихрастую голову на подушку.

Федька не ворчал, но заснул не скоро: долго таращил глаза в потолок и задавал Игнату неожиданные вопросы.

– А ты настоящий телескоп видел? – спросил он и приподнялся на локте.

– Телескоп? – удивился Игнат. – Видел, в Москве, в планетарии.

– И смотрел в него?

– Нет, не смотрел.

Федька вздохнул и лег.

– Вот бы в такой телескоп посмотреть, чтобы Луну близко-близко увидеть… А на Марсе каналы есть?

– Не знаю, – ответил Игнат, – одни говорят – есть, другие – нет.

– А ты как думаешь?

– Я думаю, спать надо.

Федька умолк. Игнат решил, что он уже спит, когда Федька вдруг спросил:

– А ты в армии на губе сидел?

Вопрос застиг Игната врасплох.

– Нет, не сидел, – ответил он. – Спи, балаболка.

– А я сплю, – смиренно ответил Федька и шумно засопел, показывая, как крепко он спит.

Игнат заказал себе проснуться в час ночи. Без пяти минут час он открыл глаза. Семка спал, уткнув нос в подушку. Федька разбросался на своем тюфяке, словно куда-то бежал во сне.

– Подъем! – сказал Игнат, трогая Семку за плечо.

– Иду, иду, – отозвался Семка, не открывая глаз.

Федька свернулся калачиком и почмокал губами. Игнат посадил его, но пастушонок повалился на бок. Тогда Игнат зачерпнул кружкой воды из ведра и плеснул на своих помощников. Это подействовало.

Когда они понесли в загон первые ведра с кормом, к ним присоединились Аня и Варвара.

– Вы чего не спите? – удивился Игнат.

– Поможем, – берясь за дужку ведра, сказала Аня.

– Мало у нас своих дел, – зевая, проговорила Варвара, – еще этим буйволам помогать приходится.

– А вас никто и не просил, – обиделся Федька. – Ишь какие добрые!

– Ладно, ладно, – Варвара отобрала у Федьки ведро, – ты смотри, как бы тебя свиньи не затоптали: на ходу спишь.

Федька попытался отнять у Варвары ведро, но она, широко шагая, ушла вперед.

Вечером в загоне поставили несколько корыт, и сейчас в них стали засыпать корм. Свиньи, сбившись плотно, спали.

– Буди! – скомандовал Игнат.

Некоторые свиньи поднялись и сами двинулись к корытам, остальных подгоняли Семка и Аня. Федька мотался по загону, появляясь то в одном конце, то в другом. Иногда казалось, что он находится сразу в нескольких местах.

– Смотри, едят, честное слово, едят, – тормошил он Игната. – Вот, а ты говорила, ты говорила! – это уже относилось к Варваре.

Пришел Панков.

– Я вижу, вас тут много, – усмехнулся он, увидев Аню и Варвару.

Федька и тут не смолчал:

– А мы и без них справились бы.

Варвара ловко дала ему подзатыльник. Федька кинулся на нее, суча кулаками.

– Знаешь, что такое крюк правой, знаешь? – выкрикивал он, приплясывая вокруг девушки.

А она ловила его за руки и гнула к земле.

– Прекратите, – цыкнул на них Игнат. – Федька, отстань!

– Твоя выучка, – сказал Панков.

Прошли к корытам.

– Вроде неплохо едят.

– Привыкнут, еще лучше будут есть, – сказал Панков.

Небо на востоке начало сереть, потом наливаться чистым светом, и в этом свете без остатка растворялись прозрачные утренние звезды.

Ушли досыпать Федька и Семка. Ушел Панков. Ушла Варвара. Игнат и Аня постояли у забора, посмотрели, как набирает зеркальный блеск вода в ставке, и, не сговариваясь, пошли в степь не дорогой, а по еле заметной тропке. Небо над ними светлело и уже обрело краски, а они все шли, взявшись за руки, тесно прижав плечо к плечу. Молчали, слушали чистую утреннюю тишину.

Игнат посмотрел на свои сапоги. Они были мокры от росы.

– У тебя ж ноги промокли! – воскликнул он покаянно.

– Ничего, мне не холодно.

Игнат подхватил Аню на руки.

– Не надо, Игнат, тебе тяжело, – смутилась девушка.

– И совсем не тяжело, – Игнат нес ее легко и бережно. – Я тебя могу так нести сколько хочешь, хоть десять километров!

Аня тихо засмеялась.

– Десять не пронесешь, – она обняла его за шею.

– Пронесу.

Ладонями, напряженными бицепсами, грудью Игнат осязал горячее тело девушки, совсем не чувствуя ее веса. Волосы Ани щекотали ему щеку, дыхание касалось его губ. Что там десять километров! Он готов был нести ее так вот за тридевять земель!

Игнат ступил на дорогу, и Аня, легко оттолкнувшись, спрыгнула.

– Тут я сама.

Игнат вздохнул с сожалением. Аня усмехнулась и и поцеловала его. И тотчас, схватив за руку, громко сказала:

– Смотри, солнце!

Из-за низкой стенки лесной полосы поднимался теплый, добрый солнечный лик. Лучи его мягко легли на травы, на крыши ферм, на молодых людей, встречавших утро в степи.

– Как это хорошо – встречать солнце! – сказала Аня.

Игнат не сумел бы объяснить, чем хорошо, но чувствовал, что это именно так, и согласно кивнул:

– Здорово!

9

Зоя исписала тетрадь в косую линейку всю, до последней странички. Крупные прямые буквы находились в постоянном борении с косой линейкой, пошатывались, то раздвигались широко, то теснили друг друга.

– Вы без линеек пишите, на чистой бумаге, – сказал Михаил Михайлович, полистав Зоину рукопись.

– У нас дома все тетради в линейку, – вздохнула Зоя.

– Я дам бумаги, – пообещал заведующий и углубился в чтение.

Зоя перебирала газеты на столе, послюнив палец, листала «Огонек» – делала вид, что заинтересована журналом. А на самом деле все время следила за Михаилом Михайловичем, по выражению лица его стараясь угадать, нравится или нет. А он все читал и читал, и казалось, никогда не дочитает до конца.