Текст книги "Легенды Ых-мифа"
Автор книги: Владимир Санги
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
«Мудрая» нерпа
Жила в заливе нерпа. Жила и горя не знала. Днем она выходила на песчаный берег и сладко дремала под теплыми лучами летнего солнца. Выспавшись, она влезала в воду, долго резвилась в свое удовольствие. Потом ловила самых вкусных рыб – благо в заливе много всякой рыбы. Раздобрела нерпа от сытой жизни и стала поучать других зверей уму-разуму. Говорила вороне:
– Эх, ворона-ворона, голодные глаза. Живешь ты много лет, а ни разу не вкусила живой трепещущей рыбы. Все пользуешься падалью, несчастная. Мне жаль тебя. Надо было тебе родиться нерпой. Говорила зайцу:
– Эх, заяц-заяц, неспокойные ноги. Так много бегаешь по тайге за корьем. И все равно ты тощий, как сук ольхи. Мне жаль тебя. Надо было тебе родиться нерпой. Так и жила нерпа и поучала зверей и птиц.
Как-то поселилась в прибрежных кустах лиса.
Нерпа несколько раз видела лису, пыталась заговорить с ней, но та все уходила от разговора. И нерпа невзлюбила за это лису.
Все лето лиса кормилась мышами, ягодой, разоряла птичьи гнезда. Осенью она ловила мышей, подстерегала молодых, еще глупых птиц, грызла орехи. Зиму она пережила трудно. Кое-как дотянула до весны.
И вот голодной весной лиса вспомнила о нерпе. Вышла на берег залива и увидела: нерпа плавает в разводье. Облизнулась лиса. Но разве справиться ей с нерпой: та большая и сильная! И плавает нерпа в ледяной воде, где лиса не может продержаться и один миг. Но тут увидела лиса нерпенка. Жирного, беленького, еще совсем беспомощного. Нерпенок лежал на льдине невдалеке от берега.
Лиса выскочила на припай, заплясала, будто обрадовалась встрече с нерпой.
– Ты чего это пляшешь? – спросила нерпа.
– Как же мне не радоваться! Ведь я давно ищу встречи с тобой, мудрая нерпа! – А сама так и приплясывает, так и приплясывает. От голодного нетерпения конечно.
– Зачем я тебе? – спрашивает нерпа.
– Я очень прошу тебя, мудрая нерпа, научи меня счет вести.
– А зачем тебе еще счет вести? – удивляется нерпа. И, польщенная вниманием лисы, подумала: «Вот какая я мудрая – сама лиса пришла ко мне учиться».
– А затем, чтобы знать, сколько у меня друзей. Ты мой друг. И других нерп я хочу взять в свои друзья.
– Ну ладно, научу, – сказала нерпа. – Давай повторяй за мной.
Лиса пригнулась над кромкой припая, приготовилась.
– Раз, – сказала нерпа.
– Раз, – повторила лиса и коснулась лапой головы нерпы.
– Два, – сказала нерпа.
– Два, – повторила лиса, пронесла лапу от головы нерпы и коснулась воды. – Ой-ой-ой! – закричала лиса, затрясла лапой.
– Ты чего кричишь? – спросила нерпа.
– Лапу обмочила, – жалуется лиса.
– Встряхни ее, подержи на ветру, – посоветовала нерпа. – Тоже мне, воды боится. Надо было тебе родиться нерпой.
Долго ждала нерпа, когда просохнет шерсть на лапе лисицы. Дождалась и говорит:
– Давай по новой. Значит, раз… Лиса повторяет:
– Раз…
– Два…
Лиса повторяет:
– Два… – коснулась опять воды.
– Ой-ой-ой! – закричала она, затрясла лапой.
– Экая ты неловкая. Зачем же мочить лапу? – недовольно ворчит нерпа.
– Как же я могу не коснуться воды, когда никого там нет. Ведь ты – «раз», а на «два» никого нет. Получается не «два», а пустое место.
– Вот оно что! – усмехнулась нерпа и поплыла за подружками. Привела, выстроила их одну за другой и говорит:– Давай, лиса, продолжим. Значит, раз…
– Раз, – сказала лиса и вскочила на голову нерпы.
– Два, – сказала нерпа.
– Два, – повторила лиса и прыгнула на следующую голову.
– Три, – сказала нерпа.
– Три, – повторила лиса и прыгнула на третью голову.
– Четыре…
– Пять… – Скачет лиса по нерпичьим головам, только правит хвостом, чтобы не соскользнуть в воду.
При счете «девять» лиса доскакала до льдины, вспрыгнула на нее, обернулась и прокричала:
– А теперь не мешайте мне, я сама буду тренироваться в счете.
Отплыли нерпы подальше, чтобы не мешать лисе заучить счет. А лиса тем временем съела вкусного жирного нерпенка. И, когда наелась, вышла к кромке льда:
– Эй, нерпы! Я уже выучила счет! Приплыли нерпы к льдине, выстроились одна за другой. И лиса поскакала по их головам:
– Раз, два, три, четыре, пять, шесть… Доскакала до берега, выскочила на припай, полуобернулась, помахала пушистым хвостом:
– Спасибо! До свидания!..
А нерпа подумала: «Какая я мудрая – так быстро научила лису».
Тюлень и камбала
На севере Ых-мифа есть залив, отделенный от Пила-керкка – Охотского моря – песчаной косой. Это лагуна. Лагуна как лагуна: в ее чаше есть глубокое русло, в которое во время прилива вливается морская вода, а в отлив она бурно выливается обратно в море через узкий пролив; в лагуне есть и обширная отмель, она простирается к западу от голубого русла, постепенно переходя в пологий берег. Отмель вся заросла морской травой.
Когда ты поедешь ставить сети, не ставь их на мелководье. Здесь не поймаешь ни кеты, ни тайменя. Сети забьет морская трава, а нижние ячеи – камбала. И не простая гладкая, а звездчатка. Она вся покрыта колючими наростами, похожими на бородавки. Эта камбала обычно ложится на дно лагуны, плавниками накидает на себя ил, и ее не видно. А глянешь туда, где глубоко, увидишь на поверхности воды черную круглую голову тюленя. Она поворачивается влево, вправо, большие блестящие глаза словно ищут кого-то. Тюлень долго ищет, не находит, ныряет в глубь залива, но вскоре опять появляется на его поверхности, поворачивает голову влево, вправо.
* * *
Некогда звездчатка была похожа на других камбал. И ей это не нравилось. И поплыла она искать, с кем бы посоветоваться, как быть не похожей на остальных камбал.
Встретилась с навагой:
– Навага, навага, ты пришла в наш залив из дальних вод. Тебе не страшен даже седьмой вал. И ты видела много. Скажи мне, как сделать, чтобы не походить на остальных камбал?
Видавшая виды навага удивилась вопросу камбалы, покачала тупой головой, вильнула тонким хвостом и ушла в глубину.
А камбала обращалась и к корюшке и к тайменю. Но никто не мог помочь ей.
– Я помогу твоему горю! – сказал тюлень. – Только, чур, и ты поможешь мне.
– Конечно же! Конечно же! – обрадовалась камбала, подплыла к тюленю, погладила плавниками его усы.
В то давнее время тюлень был весь черный, и его можно было заметить далеко во льдах. А у тюленя, известно, много врагов: медведь, орел, лиса…
Тюлень принялся мазать камбалу потайной глиной. Долго и старательно делал он свое дело. Только и было слышно, как он сопит от усердия. На хвост камбале тюлень перенес веер северного сияния, плавники окрасил в цвет тихого заката над августовским заливом.
Камбала любуется собой – не налюбуется. Повернется то одним бочком, то другим, проплывет то над волной, то у самого дна.
Тюлень ждал, ждал, кое-как дождался, когда угомонится камбала.
– Теперь ты принимайся за меня, – говорит тюлень. – Я черный, и меня далеко видно во льдах. Сделай меня серым, чтобы я был незаметен и во льдах и на берегу.
– Мигом я это сделаю, – сказала камбала и стала мазать тюленя белой глиной.
Но у камбалы не было столько усердия, сколько у тюленя. Да и спешила она к своим сородичам, чтобы показать себя. Она нанесла несколько пятен и отстала.
– Фу-у-у, устала, – сказала она.
– Отдохни немного, – посочувствовал тюлень. А камбала повернулась и поплыла от него.
– Ты куда? – спохватился тюлень.
Камбала сильно ударила плавниками, только и видел тюлень ее плоскую спину. Тюленю стало страшно: он ведь теперь пестрый. Ему не укрыться ни во льдах, ни на берегу: во льдах его выдадут черные пятна, а на берегу – белые.
– Ах, так! – возмутился тюлень и погнался за камбалой. Долго длилась погоня. Но куда там: только тюлень раскроет пасть, чтобы поймать обманщицу, та ловко увильнет в сторону. Тогда разозленный тюлень схватил горсть крупного морского песка и бросил в камбалу. Так и покрылась камбала колючими наростами, похожими на бородавки.
С тех пор прошло много времени. Но и по сей день тюлень враждует с камбалой. Камбала прячется от грозного тюленя в траву на мелководье. Она ложится на дно лагуны, накидывает на себя ил, и ее не видно.
А пятнистый тюлень плавает на глубине, все ищет камбалу, не находит, ныряет до самого дна, всплывает на поверхность залива, поворачивает голову влево, вправо…
На болоте
Неподалеку от нашего селения есть болото с островками посередине. Берега его заросли густой травой. Большая красивая птица цапля давно поселилась на болоте и свила себе гнездо на сухом островке под тенистыми кустами. Она каждый год, как только сойдет с болота лед, прилетала на тот островок.
В солнечный день цапля любила тихо стоять на одной ножке, подтянув другую. Она закрывала глаза, думала свои думы. А думала она о прожитых днях, о хорошем летнем солнце, о сухом островке с уютным кедровым кустарником. Еще вспоминала она, как ей трудно преодолевать большие расстояния через леса и горы, реки и моря, чтобы уйти от зимы в лето и возвращаться назад, когда наступит в ее суровом краю тепло. Трудно совершать дальние перелеты, но птица знала, что в мире ничего нельзя изменить, что в ее краю всегда будет полгода зимы и надо на это время улетать. И радовалась, что природа наделила ее сильными крыльями. В летние тихие дни цапля взлетала над болотом и, раскинув широкие крылья, подолгу парила в восходящих струях нагретого воздуха. Она поднималась до самых облаков, кружила вместе с ними. И на нее с земли восхищенно смотрели другие жители болота: тонкоклювый кулик, который тоже умеет летать, но невысоко, и терпеливая, ленивая выпь, которая предпочитает длинные, быстрые ноги своим слабым крыльям. Они задирали кверху головы и от изумления цокали языками.
Покружив, цапля плавно опускалась на свой островок и снова грелась на солнце, стоя на одной ноге, и думала свои думы. Теперь она думала о том, что скоро прилетит цапля-отец и они вместе будут ладить остывшее гнездо. А впереди целое лето забот: ведь нужно выкормить и поднять на крыло всех детей!
Рядом с островком в болотной жиже жила жирная лягушка. Она тоже любила понежиться на солнце. Лягушка выползала на кочку, подставляла под теплые лучи свой холодный бок и лениво лопотала языком.
Говорила она обо всем, что видела или слышала. А когда не знала, что говорить, лягушка не находила себе места и прыгала по всему болоту, поднимая шум. И тогда из прибрежной травы высовывались другие жители болота: жуки, черви, мухи. И лягушка останавливала каждого, кого встречала, и заговаривала с ним.
Но жизнь болота тихая, в ней происходит мало событий. И лягушке стало невмоготу от скуки. Известно – у нее нет особых забот. Лягушке не надо вить гнездо, не надо вскармливать детей – выбросит икру в болотную воду и тут же забудет о ней. А когда нет забот, время тянется томительно.
Много раз видела лягушка, как цапля легко взмывает в небо. И лягушке захотелось туда же. Как-то вскарабкалась на кочку, собралась всеми силами и оттолкнулась. Взлетела лягушка над кочкой, раскинула лапки и уже думала, что парит, и от радости хотела крикнуть победное «Ква!», как почувствовала резкий удар в брюхо и всю глотку забило илом – лягушка шмякнулась в грязь.
Лягушка обалдела от боли. Потом, когда в глазах прошло помутнение, заметила в небе цаплю. И оттого что ей больно, и оттого что она не взлетела в небо, и оттого что в это время под облаками парила цапля, лягушку обуяла неукротимая злость и сердце защемила зависть.
Долго думала лягушка, как бы досадить цапле. Как только прошла боль в брюхе, нырнула в воду, всплыла у островка, спряталась в траве. И стала следить за цаплей. Цапля была не одна – к гнезду прилетела цапля-отец. Цапли занимались своими обычными делами: выправляли помятые перья, чистили их и грелись, медленно поворачивались грудью вслед за солнцем. До самого вечера прождала лягушка, но так и не нашла, к чему бы прицепиться. В ту ночь лягушка совсем не спала. Все от злости.
На другой день чуть свет лягушка вновь оказалась у островка. Было холодное туманное утро, и цапля-отец и цапля-мать спали в своем гнезде, уютно спрятав головы в перья на плече.
Лягушка осторожно без плеска нырнула в воду, поплыла в высокую траву и стала шептать на ухо жуку, червяку, мухе, своим сородичам – лягушкам, что вот, мол, цапли спят в одном гнезде. И хотя все болотные твари видели такое и раньше и не обращали на это никакого внимания, но в сей миг, когда услышали слова лягушки, удивленно переглянулись между собой, каждая из них приняла позу и с гневным возмущением высказалась в адрес цапель. Потом лягушка, дав тварям повозмущаться, многозначительно сказала:
– Видали, какие нахалы: они такое позволяют на глазах у всего болота! Вы только представьте, что они делают зимой, когда мы все спим!
Лягушка замолчала, наслаждаясь произведенным впечатлением. А вокруг поднялся невероятный галдеж. Молва о цаплях с быстротой молнии обошла все болото, и его жители, каждый добавляя невероятные подробности, судачили об услышанном. И все они были едины в своем осуждении. Только кулик и выпь недоуменно вертели головами на длинных шеях, но так и не смогли понять, из-за чего весь этот шум.
Шум на болоте не утихал, наоборот, с каждым днем он усиливался. И дело дошло до того, что цапля застонала, взмахнула крыльями и улетела. Вслед за нею поднялась цапля-самец. На островке осталось их гнездо. Оно остыло, его били и дождь, и град.
А лягушка и по сей день, где бы она ни находилась, без устали лопочет, все рассказывает о цаплях. И косит одним глазом на кулика и на выпь: летайте, летайте, скоро долетаетесь. Я и до вас доберусь…
ПОЧЕМУ НА ЗЕМЛЕ ЛЮДЕЙ МАЛО
В древности, когда родилась наша земля – Ых-миф, ее положение было другим: западный берег был восточным, а восточный западным. Ее спина стала животом и теперь омывается Пила-керкком – Охотским морем, живот стал спиной и омывается Матькы-керкком – Татарским проливом. Когда земля перевернулась, все живое на побережье Пила-керкка погибло. Жизнь сохранилась только на горах Аркки-во-вал – на Западном хребте – ив некоторых других высоких местах. Из селений сохранились только два стойбища, отдаленные друг от друга. В одном селении – три человека, два брата и сестра, в другом – муж с женой и младшая сестра мужа. И жили люди двух стойбищ, не имея ни огня, ни топора. Дохлую рыбу выбросит на берег волна – подберут и съедят сырой и усердно благодарят Тол-ызнга – хозяина моря. Так они жили. Однажды утром старший брат из первого стойбища вышел из дома и слышит, как со стороны захода солнца раздается то ли пение, то ли крик: «Кор-р-р» и «Торо-ро-ро-ро». По голосу узнал, что это кричат заяц и белка.
Сел и слушает. А те то ли поют, то ли лают. Молча ждал, ждал, когда они умолкнут, но не дождался. Вошел в дом. Его брат и сестра еще спали, одетые в одежду из коры, в шапках из бересты. Он тоже надел берестяную шапку, вышел и направился на звуки. Долго шел и вот видит…
У трех ям куги-рулкус – остатков от жилищ древних поселенцев Ых-мифа – стоят два дерева. Под одним из них сидит заяц, сидит со стороны живота земли, под другим – белка, сидит со стороны спины земли. Сидят друг против друга, и каждый кричит по-своему. Человек стал осторожно подкрадываться к ним. Когда он подошел к ним совсем близко, его заметила белка. Человек сел на землю и стал смотреть на зверей. Те замолкли. Затем белка говорит:
– Хала! (X а л а – возглас, требующий внимания.) Мы живем на одной земле. Живых существ сейчас мало. Давайте все соберемся и будем держать совет, как дальше жить. Нам надо спешить размножаться, пока не состарились и не умерли от старости. Пусть растут и насекомые, и животные, и люди, и растения, пусть все растет и хорошо живет.
Человек догадался, что в образе зайца и белки выступают посланцы Тайхнгада – сотворителя живых существ. Вернулся в свое селение и рассказал об этом брату и сестре.
Втроем собрались и пошли на совет. Пришли на место и видят: вокруг ям сидят медведи, собаки, насекомые, олени. А заяц и белка все кричат. Три дня они кричали, три дня никто не уходил, все сидели у ям. На четвертый день заяц и белка наконец умолкли. Белка осталась у дерева, а заяц обошел всех присутствующих, осмотрел их. Потом стал говорить. Первых спрашивает самцов зверей и птиц. Подошел к лисовину:
– Как ты зимой будешь жить? Лисовин отвечает:
– Ай, зимой, как и летом, меня будут кормить мои ноги.
– Что ты будешь есть?
– Мышей, рыбу и все живое, что одолеют мои зубы, – все буду есть.
Подошел к собаке и спрашивает. Собака отвечает так же, как и лисовин.
Опросил заяц и волка, и пташек, и больших птиц, и насекомых. Черед оленя настал.
Олень отвечает:
– Летом буду питаться тем, что растет на земле, зимой буду есть то же, что и летом. У меня ноги длинные, я достану пищу из-под снега. Так я и буду жить.
Медведя черед подошел. Он отвечает:
– Летом буду питаться всем живым, что только встретится мне на пути. Зимой тоже буду есть живое. Тогда заяц говорит:
– Если ты и зимой будешь есть, то уничтожишь все живое, уничтожишь жизнь на земле. Ты большой, тебе много пищи надо, поэтому я не позволю тебе зимой есть. Ты зимой не будешь есть, ты зимой будешь спать.
Когда. заяц опросил всех самцов, снова заговорила белка:
– Заяц опросил вас всех. Каждый из вас ответил, чем будет питаться, чтобы жить. Так и живите. Теперь я опрошу самок. Чтобы жизнь на земле продолжалась, нужно заботиться о потомстве.
Подошла белка к лисице и спрашивает:
– Сколько тебе нужно иметь детенышей? Лисица отвечает:
– Я хочу иметь пять или шесть детей каждый год.
– Пусть будет по-твоему, – говорит белка.
Спросила у собаки. Собака-самка ответила так же, как и лисица. Белка опросила многих. Подошел черед самки оленя.
– Я тоже хочу иметь много детей, – говорит она. Белка отвечает:
– Тебе нельзя иметь много детей. Тебя будут преследовать хищные звери, и ты не сумеешь уберечь всех своих детенышей. Когда детей меньше, их легче защитить. С тебя довольно и одного-двух.
Черед медведицы подошел.
– Сколько детей ты хочешь иметь? – спрашивает белка.
– Когда много – семь, когда мало – пять, и я буду довольна, – говорит медведица. Белка отвечает:
– Тебе нельзя иметь столько детей. Медведей слишком много разведется, и вы пожрете всю жизнь. Одного или двух, и с тебя довольно.
Белка опросила всех зверей-самок.
И вот белка подошла к сестренке двух братьев и спрашивает:
– Ну а ты, самка-человек, сколько детей будешь иметь?
Молодая женщина стесняется, молчит. Заяц спрашивает:
– Говори, сколько детей хочешь иметь!
Та все молчит.
Белка повторяет вопрос. Женщина от стеснения покраснела, потупилась. Ни жива ни мертва. Белка не выдержала и говорит:
– Если ты не хочешь разговаривать, то в наказание будешь иметь только одного ребенка.
После этого совета все живое ушло по своим местам, чтобы продолжать жизнь. Зверей и всякой твари развелось множество.
Вскоре младший брат женился на молодой женщине из другого стойбища.
Люди живут, продолжают свой род. Но людей потому сейчас мало, что их предки оказались очень стеснительными, когда решался вопрос об их племени.
ЛЕГЕНДА О ТЫНГРАЕ
Впервые о легенде я услышал уже не помню от кого. Услышал во время одной из многочисленных ночевок на охоте и рыбной ловле. Тогда попался ничем не примечательный рассказчик. Он отделался лишь тем, что сказал: вот-де раньше были собаки! Куда сегодняшним собакам до них. И только назвал имя легендарной собаки, добавив, что упряжки во главе с Тынграем не знали поражений. Второй раз услышал через несколько лет зимой и вот при каких обстоятельствах.
Я приехал в свой родной поселок Ноглики на Праздник народов Севера. В районном центре собрались рыбаки, оленеводы и охотники за десятки и сотни километров, чтобы посостязаться в стрельбе из лука, гонках на собаках и оленях, нивхской борьбе и других видах спорта. Гонки на собаках выиграл каюр из Пильтуна, самого северного селения на восточном побережье. Упряжка у него выделялась среди других: собаки высоконогие, поджарые, с развитой мускулатурой, красивой аккуратной головой. В беге они нестомчивы и резвы.
После гонок я встретился с каюром. Мы знали друг друга: были школьными приятелями. Разговорились. Он много расспрашивал о жизни в городах на материке. Мой приятель ни разу не бывал дальше районного центра. Но это не мешало ему быть хорошим рыбаком и отличным каюром. Когда зашла речь о соревнованиях, мы тут же заговорили об упряжках. Говорили с интересом. Мой приятель большой знаток ездовых собак. Он отметил, что собаки из разных селений отличаются друг от друга: то ли мастью, то ли размерами, то ли экстерьером в целом. И даже характером.
О своей упряжке только сказал, что выводил ее долго, строго отбирая производителей. Мой друг признался, что не любит угрюмых собак: угрюмые и в работе не резвые. Особенно трудно давалось ему изменить характер своры. И тут он сказал, что его любимцы – далекие потомки того легендарного Тынграя, о ком и по сей день рассказывают легенды. А Тынграй был угрюмым псом…
Второй раз услышав это имя, я уже не мог позволить себе не записать легенду о Тынграе. Но мой приятель не унаследовал от своих предков дар рассказывать, да и относился к легендам и преданиям как к не стоящим внимания пустякам.
И все-таки помог мне мой приятель. Сказал, что, если верить преданиям, Тынграй был родом с побережья Лунского залива. Эту версию подтвердили и другие каюры. А тут мне еще сообщили, что с недели на неделю в стойбище на берегу Лунского залива состоится медвежий праздник. Весть привез охотник-соболятник. Он приезжал в райцентр сдавать пушнину.
Через день меня уже мчали быстроногие собаки. Предстоял путь более чем за сотню километров через залив, соболиную тайгу и перевал.
Через три дня мы приехали в стойбище Миях-во. Стойбище – в нескольких километрах от оголенного берега. Оно защищено от ветров низкорослыми рощами корявой лиственницы. В двух-трех километрах в глубь острова – отроги хребта, изрезанные распадками и покрытые хвойным густолесьем – излюбленные места соболя.
В стойбище (в нем четыре дома) жил род Сакквон-гун – таежные охотники. Мы приехали за несколько дней до праздника.
Наши хозяева – люди Сакквонгун – оказались по-нивхски гостеприимными. Днем они занимались охотой я другими делами. А вечера отдавались тылгурам (преданиям, легендам, сказкам). Иногда мы слушали нгастуры – эпические сказания о необыкновенных путешествиях какого-либо безымянного героя (мен-нгафкк – «наш человек», так именуется герой в эпосе). В один из вечеров я сказал, что видел на Празднике народов Севера упряжку, которая состоит из потомков легендарного Тынграя. Искра попала в цель. В эту ночь я услышал тылгур о Тынграе от человека из рода Сакквонгун. Именно люди Сакквонгун воспитали Тынграя и были его первыми хозяевами.
И в то время род Сакквонгун не был многочисленным. В стойбище Миях-во стояло несколько то-рафов – зимних жилищ, покрытых корьем и землей.
В одном из то-рафов жила семья: хромоногий мужчина, который мог кормить только одну жену, его жена, красивая женщина, и их десятилетний сын. Несколько родов предлагали красивой женщине, когда она была незамужем, перейти к ним, но ее родители свято хранили обычаи – отдали свою дочь в род ымхи – зятей.
Хромоногий был старательный кормилец. Но не всегда удачей заканчивались его старания. А долго преследовать добычу он не мог.
Зимой хромоногий ловил пушного зверя. Он не мог ходить далеко и ставил ловушки сразу за стойбищем. Потому не часто приносил добычу домой.
Весной он ездил вместе с сородичами в море, во льды бить нерпу. Охота на нерпу требует сноровки. Но откуда быть сноровке, если охотник хромоногий? И сородичи брали его гребцом. При дележе добычи хромоногого не баловали вниманием.
Только летом хромоногий мог один промышлять. Он вместе с женой сплетал из тонких ветвей тальника тёкко – ловушки на рыбу – и ставил их в горных речках. Много ли, мало ли добывали они рыбы, но делали кой-какой запас юколы и как-то тянули до весны.
А если весна затягивалась – первой начинала голодать семья хромоногого.
У хромоногого было всего три кобеля и одна сука. Он не мог держать целую упряжку – собаки требуют много корма. И, когда нужно было заготовить дрова, хромоногий запрягал в легкую нарту трех своих тощих кобелей и медленно исчезал в ближайшей роще. А потом люди видели: из рощи выходила странная упряжка – те же три тощих кобеля и вместе с ними тянул нарту хромоногий. У хромоногого была одна радость – сын. Мальчик рос смышленый. И отец делал все, чтобы передать сыну свои нехитрые секреты рыболовства и охоты.
В свои десять лет мальчик уже умел точить наконечники гарпуна, умел различать следы лесных зверей и узнавать птиц по их голосам.
Мальчик любил собак, и те отвечали ему взаимностью. В сытые вечера в начале осени мальчик помогал матери варить на костре похлебку для собак. Когда выпадал первый снег, он запрягал всех трех кобелей в упряжку и с веселым криком носился вверх и вниз по-над берегом реки. Об одном мечтал мальчик: когда станет юношей, заимеет свою упряжку. И не какую-нибудь, а самую отборную. Чтобы она возила с весенней охоты тяжелую нарту, груженную жирными нерпами и лахтаками, которых добудет удачливый юноша; чтобы она возила хозяина по весеннему насту в отдаленные стойбища в гости; чтобы она не знала поражений в гонках.
Однажды весной кто-то заметил: один из нё (Нё – амбар, хранилище.) ограблен. По следам определили: не ограбила собака. Следы собаки были крупные, но аккуратные. Они вели в лес.
И с тех пор неизвестная собака стала каждую ночь проникать в закрытые не и пожирать юколу и скудные запасы нерпичьего жира.
Люди, чтобы поймать пса-грабителя, выставили ловушки с приманками. Но собака будто обладала человеческим умом: она ловко обходила настороженные ловушки и безнаказанно брала приманку.
Тогда жители стойбища решили травить дикого пса домашней сворой. Отобрали несколько крупных и злобных кобелей и стали караулить дикаря.
Но он не появился в ту ночь. Караулили и в следущую ночь. Но пес будто знал, что его ждет, и опять не появился. А люди сменяли друг друга, но продолжали караулить каждую ночь. И вот на шестую ночь появился дикий пес. По-видимому, голод выгнал из леса. Нет, люди не видели его. Но откормленные кобели вдруг яростно взлаяли и один за другим помчались к крайнему не. При сильной луне было видно: от не к лесу стрелой метнулась длинная тень. Кто-то утверждал, что заметил, как луна высеребрила его рыжеватый загривок и сделала пса каким-то неземным.
Долго доносился лай, отдаляясь. Потом лай перешел в рык и рев. Было ясно: свора нагнала дикаря. И люди облегченно подумали: теперь стойбище избавится от грабителя. Рык и рев перешли в визг, который вскоре оборвался. «Конец», – подумали люди. Но тут же недоуменно переглянулись: лай донесся с новой силой.
Когда рассвело, хозяева увидели: у одного кобеля до основания разорвано ухо, у другого прокушена лапа, у третьего на загривке зияет рваная рана, а четвертого, самого могучего, не узнать: морда разбита, будто колотили по ней обухом топора. И подивились люди, какой же силой и ловкостью надо обладать собаке, чтобы отбиться от целой своры ездовых кобелей!
Прошло несколько спокойных ночей. И так уж случилось, что мальчик, сын хромоногого, выйдя поздно вечером за дровами, увидел: огромный пес желтой масти воинственно прохаживался среди привязанных к кольям трех тощих кобелей, а те покорно прижимали уши и водили куцыми отрубленными хвостами.
Когда вышли взрослые, пса уже не было. Только три тощих кобеля пристально глядели куда-то в ночь.
Наутро жена хромоногого вынесла объедки от скудного завтрака, чтобы дать непривязанной суке. Обычно сука поджидала у порога, когда ей вынесут объедки. Но на этот раз ее не было.
Женщина громко звала суку, но та не появлялась.
Женщина так и не дозвалась, пришлось отдать объедки кобелям-бездельникам, от которых летом нет никакого проку.
Сука объявилась через четыре дня. Стелющимся шагом подошла она к хозяйке, лизнула ей ногу. Она была какая-то другая: шерсть на ней лоснилась, будто ее долго откармливали. Она теперь подолгу лежала на солнцепеке и старательно вылизывала себя и не отвечала на ласковый зов мальчика.
Прошло два месяца, и однажды утром хромоногий воскликнул:
– Хы! Да наша сука отяжелела!
Как-то в середине лета, когда мальчик с отцом вернулись с рыбалки и привезли матери жирных красноперок, мать загадочно улыбнулась и сказала сыну:
– Сходи-ка к конуре, посмотри.
Мальчик вышел посмотреть. И что увидел: из-под лежащей суки выглядывали маленькие игрушечные лапки с белыми коготками и тонкие хвостики с белесой редкой шерстью. Лапки и хвостики беспокойно шевелились, доносились недовольные попискивания щенков, ищущих соски, и сочное торопливое причмокивание других, кто счастливо обладал молоком матери.
Вслед за сыном подошел отец. Он криво уставился на суку и усмехнулся почему-то горько. Потом резко наклонился, сдвинул суку ногой, схватил одного щенка за задние лапки и перевернул. Сказал: «Щенок-кобелек». Схватил второго, потянул кверху. Но щенок намертво всосался в розовый пухлый сосок, обхватив его такими же розовыми лапками. «Ох и жадный ты!» – сказал хромоногий, не то сердясь, не то поощряя. Взглянув между задних лапок щенка, отец опять сказал: «Щенок-кобелек». В выводке всего одна сука и восемь кобелей как на подбор!
Отец опять усмехнулся и печально сказал:
– Сын мой, ты мечтал об упряжке – вот тебе целая упряжка. И смотри, какая будет отборная красивая упряжка: все кобели одной масти!
Мальчик счастливо запрыгал, прибежал к матери:
– Мама! У меня будет самая лучшая упряжка!
– Когда станешь большой, тогда у тебя будет самая лучшая упряжка, – ответила мать.
– Нет! Сейчас у меня будет самая лучшая упряжка! – возразил десятилетний мальчик.
– Но ведь сейчас лето… И щенки еще не подросли… – сказала мать.
Наступила осень, дождливая, ветреная. Хромоногий каждое утро выходил из то-рафа, всматривался вдаль, туда, где лесистый хребет зазубренными вершинами вгрызался в низкое тяжелое небо. Иногда шквалом разрывало тучи и между ними голубыми прогалинами пробивалось небо. И тогда хромоногий облегченно вздыхал и шел готовить рыболовные снасти. Но зря он это делал: следующий шквал приносил новые тучи. И землю заливал дождь, крупный, холодный.
Хромоногий не успел за лето заготовить столько юколы, чтобы быть уверенным, что весна не принесет беды. Он еще надеялся на осенний ход кеты. Но этот ход или задержала непогодь, или кета прошла незамеченной в бурных потоках разлившейся реки.
Всему бывает конец. Конец наступил и шторму.
Вышел хромоногий на реку, хотя знал: рисковано ставить сети, когда река озверело вырывается из русла.
Вышел хромоногий на реку, поставил сети. И тут же был наказан: бурное течение бросило на его сети огромное суковатое дерево. И от сетей остались одни обрывки. А у хромоногого сети были одни-единственные.
