Текст книги "Легенды Ых-мифа"

Автор книги: Владимир Санги

– Давайте выберем из дымокура оленей, – говорит Буктакан. – Надо отблагодарить старика. Он был так добр к нам.

Поймали белого, пёстрого и чёрного оленей и подвели к лодкам.

Буктакан положил белого оленя вверх ногами на место, где сам лежал, и оттолкнул лодку. Девять раз лодка возвращалась, затем понеслась прямо в море с быстротой птицы. Пёстрого оленя положили ничком в пёструю лодку и оттолкнули. Эта лодка шесть раз возвращалась, затем как птица понеслась в море. Чёрного оленя положили на нос вверх ногами и оттолкнули лодку. Лодка три раза возвращалась, затем пошла вдогонку другим лодкам.

После этого пришли домой и стали жить. Живут-поживают. Ездят на охоту, много зверей убивают. Но никто больше не бросает в море полуживых рыб, никто больше не калечит зверей.

ЧЕЛОВЕК ЫХ-МИФА

Посвящается сказителю Ршыэнгауну Вагзибину, память которого достойна долгого почитания

Я расскажу давний нгастур. Об Ых-нивнге, человеке необыкновенном, праотце людей Ых-мифа.

Говорят, что он и по сей день покровительствует живущим.

А сам он жил много-много лет назад, когда на нашей земле и на других мифах-землях было много всяких милков и кинров – злых духов.

Где-то на берегу большого и сердитого моря в окружении густой тайги вдали от человеческих поселений стоял полузасыпанный землёй старый то-раф – деревянный зимник. Зимник был маленький, тёмный, весь в щелях, через которые с гудением проходил Умла-ла – Злой ветер.

Умла-ла натужно гудел, истошно взвывал, но его перекрывал крик младенца, раздававшийся из тякка – берестяной люльки, подвешенной лахтачьим ремнем за навесную жердину. Кто его родители и почему они оставили своё дитя подвешенным за жердину, не мог знать младенец.

Туча пронесётся над побережьем – дождь прольётся через томс-куты – дымовое отверстие на потолке – поймает младенец ртом струи, утолит жажду.

Муха ли, жучок ли какой сядет на его лицо – съест младенец. И растёт.

Быстро растёт. И тякк уже стал тесным, и младенец начал раскачиваться в висячем тякке, вот-вот вывалится. Не выдержал, лопнул лахтачий ремень, упал тякк на нары, опрокинулся. Вылез малыш из тякка, пополз по шкурам, щупает их руками: мех мягкий, тёплый. Удивляется мальчик, радуется своему открытию, всё ползает по шкурам, приникает щекой к длинной пушистой шерсти, дышит запахом неизвестного большого зверя. И ещё заметил мальчик: на нарах спать удобно!

Растёт мальчик. Быстро растёт. Как-то свесил он ноги с нар, достал носками земляной пол, спустился. Удивился тому, что он стоит. И ещё больше удивился, когда сделал несколько первых шагов. Засмеялся мальчик, запрыгал от радости. И теперь только и занимался, что поднимался на нары, спускался с них и бегал по земляному полу то-рафа.

А жилище большое: в длину девять махов взрослого человека, в ширину – восемь махов. Видно, жили в нём могущественные люди. Но куда они исчезли?

И вот слышит: «ж-ж-ж-ж-у-у-у». Поднял голову мальчик, видит: в дымовое отверстие влетела большая муха. Муха летала, летала, будто выбирала место, куда бы сесть. И вот она села в тёмный угол, совсем рядом с серебряной сетью, растянутой золотым пауком. У мухи глаза большие, зелёные. Крылья широкие.

– Ж-ж-жу-уу, – тоненько сказала она. – У тебя есть и отец и мать.

Когда ты родился, мать дала тебе из левой груди один глоток, из правой – два глотка. Отец поцеловал в правую щёку раз, в левую щёку – два. Положили тебя в тякк, подвесили к поперечной жердине. Отец ушёл в самый дальний, Девятый земной мир богом, а мать – в самый дальний, Восьмой морской мир богиней. А тебя оставили в Первом земном мире. Живи как можешь, – сказала муха и взлетела. Но задела крыльями паутину, прилепилась к сети. Набросился на муху паук.

Бьётся муха с пауком, из сил выбивается. Почуял мальчик беду, но не знает, как помочь мухе.

– Выйди из то-рафа, отломи ветку дерева, сделай из неё лук, убей паука, – просит муха.

Мальчик бегает по то-рафу, ищет выход. Долго искал. Нашёл. Толкнул дверь рукой – не открывается, налёг плечом – не открывается. Тогда разбежался мальчик, грудью ударил в дверь. Поддалась дверь, открылась. Выбежал мальчик из то-рафа и закрыл глаза – так много света. Услышал он шелест трав, шум листвы, пенье птиц – закружился, завертелся. Но не было времени радоваться – надо спасать муху. Отломил длинный сук, свил из крапивы тетиву, приладил её к суку – получился лук.

Когда мальчик вбежал в то-раф, муха совсем обессилела, а паук уже подбирался к ней. Нацелился мальчик, пустил стрелу. Стрела пронзила сердце пауку, и он свалился на пол. Наступил на него мальчик пяткой, раздавил.

А муха еле жива, стонет чуть слышно.

Вышел мальчик из то-рафа, отломил длинную ветку, сбил ею сеть паука.

Лежит муха на наре, набирается сил. И вдруг зажужжала муха, завертелась и обернулась молодой красивой женщиной: волосы в две толстые косы до бёдер, одета в яркий х'ухт с богатым орнаментом по краям полы. Белолицая, черноглазая, она улыбнулась, а мальчик удивляется, не верит своим глазам.

Женщина подошла к мальчику, расчесала ему волосы, заплела в одну косу, одела в одежду из кожи невиданной рыбы.

– Это тебе в благодарность, человек, ты спас мне жизнь, – сказала она. – Ты Ых-миф-нивнг, житель земли Ых-миф. Когда ты вырастешь, я жду от тебя подвигов, – сказала женщина, и мальчик вновь услышал жужжанье. Женщина снова превратилась в муху и вылетела в дымовое отверстие. Мальчик крикнул ей вдогонку:

– Мне надо благодарить тебя, муха. Ты назвала меня человеком, и теперь я знаю, что мне делать.

Только сказал, как почувствовал, что он растёт, раздаётся в плечах. Вот уже нары опустились по пояс, потом ниже пояса, до бедер. И вскоре оказались на высоте колен. Человек услышал своё сердце, оглянулся вокруг, легко открыл дверь, шагнул в мир. И пошёл человек, слыша в себе неведомый доселе зов – зов дали.

Шёл-шёл человек, видит: на большой поляне трое, похожих на него, бегают, прыгают, чем-то длинным колют какое-то большое существо. А большое существо ревёт так, что деревья дрожат. А шкура на нём такая же, что лежит на нарах в то-рафе.

«Ой, какая шкура хорошая!» – подумал Ых-нивнг. А на поляне происходит не то игра, не то борьба. Когда увидел, как один из трёх ударил зверя длинной палкой с блестящим острым наконечником, понял – идёт борьба. Из раны зверя пошла кровь. Зверь ещё громче заревел, лапой ударил по копью.

Копьё сломалось. Вышел вперёд второй охотник, но и у того копьё сломалось.

Выступил третий охотник – и у того копьё сломалось. Выхватили охотники ножи. А зверь всё кидается, те едва успевают уклониться от него.

Тогда Ых-нивнг заревел по-звериному. Зверь оставил охотников, повернулся к Ых-нивнгу.

– Эй, человек! – крикнули охотники. – Ты безоружный, убегай, а то разорвёт тебя медведь!

А Ых-нивнг и не подумал отступать. Только зверь стал подыматься на дыбы, ударил его кулаком, и отлетела голова медведя.

Удивились охотники такой силе.

– Это не человек, – сказал один.

– Он, наверно, милк, – сказал другой.

– Милк не убил бы медведя, – сказал третий.

– Но человек не может рукой убить медведя, – сказал второй.

– Надо узнать, понимает ли он язык Ых-миф-нивнгов – жителей Ых-мифа, – сказал третий.

Услышал Ых-нивнг родную речь, обрадовался. «Значит, на Ых-мифе не я один живу».

– Я человек, житель Ых-мифа, – сказал Ых-нивнг.

– Хы! – удивились охотники и тоже обрадовались.

– Мы трое – братья, – сказал тот, кто постарше. – Мы не знаем, как тебя звать, какого ты рода.

– Я сам не знаю, как меня зовут. И не знаю, какого рода.

– Тогда будем звать тебя просто Ых-нивнг – житель земли Ых-миф, – сказал старший брат. – На Ых-мифе рода разделяются на ымхи – род зятей, ахмалки – род тестей. Мы не знаем, какого ты рода. Тогда будем звать друг друга нгафкк. Так обращаются между собой все добрые люди.

Пока говорили между собой старший из охотников и Ых-нивнг, младшие братья срубили стройные ели, отесали их, оставили только верхушки крон и два сучка – «руки».

Выстругали языкастые стружки – нау, привязали их к сучкам.

– Теперь нау будут говорить с душой медведя, – сказал старший брат, – и Пал-ызнгом – богом гор и тайги, будут просить бога, чтобы удача никогда не покидала жителей Ых-мифа, чтобы кинры – злые духи не убили никого из Ых-нивнгов.

Зашелестели языки – нау, повели разговор с Пал-ызнгом.

А братья-охотники взялись за передние лапы медведя, чтобы совершить с медведем ритуальный танец – протащить его вокруг главного пурунга (Пурунг – ель, используемая в ритуальных целях.) три раза против хода солнца. Но как ни силились братья, сдвинуть с места не смогли.

– Нгафкка, нам одним не одолеть. Помоги, – попросил старший брат.

Ых-нивнг схватил медведя за правую лапу, трое братьев-охотников за левую и с криком «хук „три раза протащили медведя вокруг пурунга. Сели братья свежевать медведя.

Нагрузили братья друг на друга медвежьего мяса. Ых-нивнг последним взвалил на себя полтуши и пошёл следом за охотниками.

Жители стойбища встретили удачливых охотников песнями, а собаки – дружным радостным лаем.

– Кто этот человек? Из какого он рода? – спрашивают старики у братьев.

– Он не помнит своего отца, но называет себя Ых-нивнгом, как и все мы, – отвечают три брата.

И вот на праздник медведя собралось всё стойбище: пришёл и стар и млад, юноши и мужья.

Женщины расселись в круг, и начались танцы. В круг выходит одна стройней другой, одна красивей другой. Но вот и в круг вошла луноликая девушка с толстыми косами ниже пояса, с чёрными раскосыми, как крылья ястреба, глазами. Танцовщица извивалась рыбой, молодой нерпой плыла по морю, плавно взлетала лебедем. А женщины, ударяя по бревну короткими палками, запели:

 
Под бе-рё-зой,
Под бе-рё-зой
Ряб-чик мо-ло-дой
То уйдёт в траву,
То сно-ва
Ви-ден над тра-вой.
 

Юноши же стали соревноваться в беге на берегу залива у самой воды.

И Ых-нивнг участвовал в состязаниях. Он бежал так, что только босые ступни сверкали на солнце. И о нём запела луноликая девушка:

Так бежит наш гость далёкий,

 
Быстро так бежит —
Пяткой шлепнёт по затылку,
В лоб носком вонзит.
Так бежит наш гость далёкий,
Быстро так бежит.
Что коса, как ястреб-птица,
Над волной летит.
 

Старцы, куря трубки, цокали языками: такого бега они никогда не видели.

Начались соревнования в толкании тяжести. Кто дальше всех толкнёт валун, тот победит. В спор вступили и юноши, и мужи.

Тяжёл валун, не каждый муж поднимет его на плечо, чтобы толкнуть его.

Дальше всех, на семь шагов, толкнул Средний брат. Ых-нивнг подошёл к валуну, обхватил его двумя руками, поднял до пояса, перенёс на плечо, чуть присел, отведя плечо назад, выпрямился и толкнул. Валун пролетел над головами стариков, ударился в лиственницу. Дерево будто срубили.

– Ый! Ый! – удивились старики.

Но вот мужчин позвали на пир. У главного костра расселись нархи – почётные гости из рода зятей. Ых-нивнга посадили среди нархов.

Женщины уселись чуть поодаль, у кустов кедрового стланика.

Нархов хозяева угощали самыми вкусными кусками. Подносили им пищу богов – мос. Нархи, как подобает уважающим себя мужчинам, только прикоснулись к мосу.

Поели почётные гости, запили наваристым бульоном. Закурили.

Отдохнули гости после сытой еды, и хозяева – люди из рода Трёх братьев стали вызывать гостей в круг состязания в борьбе. Вышли борцы на середину круга, крепко обхватив друг друга руками, и началась борьба. Кто уложит противника на лопатки – побеждает. А против победителя выходит новый борец.

Никто не смог осилить Среднего брата.

– Он и нынче самый сильный, – сказали старики о Среднем брате.

А луноликая девушка лукаво запела, и её поддержали женщины:

 
Гость наш робок, как олень,
Он не выйдет в круг,
Не покажет ловкость ног,
Силу своих рук.
 

Кто-то в толпе хихикнул, а старики усмехнулись.

Засучил рукава Ых-нивнг, вышел навстречу Среднему брату.

Обхватили борцы друг друга. Ых-нивнг спрашивает у Среднего брата:

– Ты приготовился?

– Приготовился. А ты?

– И я готов. Начнём?

– Начнём.

И увидели старцы такое, что никогда не видели. Борцы поднимали друг друга выше головы, кружились, как вихри, со всего маху бросали друг друга на землю. Но каждый раз и тот и другой касались земли обеими ногами. Вокруг всё гудело и дрожало. Ох и ловок Средний брат! Он успевал вывернуться у самой земли и тут же переходил в нападение.

Зрители шумели, кричали, толкали друг друга, подпрыгивали, будто сами боролись. Даже старцы забыли о степенности и кричали, совсем как несмышлёные дети.

Долго боролись соперники. Зрители уже давно охрипли и, не замечая этого, беззвучно раскрывали рты, как вытащенная из воды рыба.

Средний брат брал ловкостью, а Ых-нивнг никогда в своей жизни не боролся – брал силой. И пока боролся, научился борьбе. Зрители уже хотели прекратить соревнования борцов, когда Ых-нивнг удачно схватил соперника, оторвал от земли, обеими руками так сильно прижал его к груди, что тот едва не испустил дух. Затем Ых-нивнг, не отпуская соперника, всей тяжестью своего большого тела обрушился на него. Тот упал на спину и больше не сопротивлялся.

– Ух-хуху-у-у, – устало перевели дыхание старцы, будто это они боролись.

А женщины запели:

 
О, Человек неизвестного рода,
Гость почётный рода Трёх братьев,
Силу твою не знаем, с чем сравнивать,
Разве с силой обвала в горах.
 

Жители стойбища сами утомились и дали гостям передохнуть. Люди лежали на мягких разлапистых ветвях кедрового стланика, курили трубки и говорили о человеке неслыханной силы.

Но вот стало темно. Ых-нивнга позвали в большой ке-раф – летнее жилище.

Дали место для почётных гостей – постелили на понахнг.

По старинному обычаю, когда гость в доме, не придёт дух ночного покоя, пока кто-нибудь не начнет тылгур.

И в темноте раздался голос Младшего брата. Он не будет рассказывать, он только откроет «дорогу» тылгуру.

– Э-э-э-э, – нараспев затянул молодой голос. – Мы люди Ых-мифа. Куда бы ни смотрели наши глаза, куда бы ни принесли нас наши ноги, мы везде уважали обычаи людей, принявших нас. Мы, как своё, принимаем их радость и горе. Да будь этот день и эта ночь благословенны! Да будь этот день и эта ночь началом дороги добра. Э-э-э-э-э!

– Хонь! (Хонь – восклицание, означающее просьбу слушателей начать, а после начала продолжать тылгур.) – закричали справа.

– Хонь! – закричали слева.

– Хонь! Хонь! – раздалось со всех сторон.

Потом стало тихо-тихо. Люди ждали. Но Ых-нивнг не знал, что от него требуют. Никогда он не слыхал, что такое тылгур.

– Хонь! – потребовали люди.

И Ых-миф-нивнг сказал:

– Я не знаю, что вам говорить, я не знаю, о чём бы вы хотели услышать.

Я человек Ых-мифа. Когда я родился, мать дала мне из левой груди один глоток, из правой – два; отец поцеловал в правую щёку раз, в левую щёку – два раза. Положили меня в тякк, подвесили к потолку. Отец ушёл в Девятый земной мир богом, мать ушла в Восьмой морской мир богиней.

– Хы! Хы! – удивились люди рода Трёх братьев.

– Хонь! Хонь! – требовали они продолжения.

– Мне нечего вам рассказать. Я только вышел в мир и попал к вам, люди рода Трёх братьев.

В темноте раздался голос Среднего брата:

– Послушайте, что скажет Старший брат.

– Хонь! – попросили люди.

– Э-э-э-э-э! – затянул густой голос.

Вокруг притихли.

– Э-э-э-э-э! – запел Старший брат. -

 
Мы люди Ых-мифа.
Мы люди добра.
И, в путь отправляясь,
Несём мы добро.
Гостей принимаем,
Как братьев родных.
Врагов мы совсем
Не желаем иметь.
Совсем не желаем,
Совсем не желаем,
Совсем не желаем,
Чтоб были враги.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Мы люди Ых-мифа.
Мы люди добра.
Но в мире не всё
Из добра состоит,
И духами злыми
Наполнен наш мир.
Преследуют милки
Нас всюду в лесу.
От кинров и дома
Спасения нет.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Издавна славен род Трёх братьев,
Славен мужьями, мужьями храбрыми.
Род наш издавна бьётся с милками.
Битву ведём мы издавна с кинрами.
 
 
Слушай о подвиге сына Трёх братьев,
Младшего сына, Пулкином что звали.
Был босоног и ходил он в лохмотьях,
Был неумыт, непричёсан, голодный,
И на охоте добычей не радовал,
И на рыбалке он не был удачлив.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Ночью осенней, тёмною ночью
Взлаяли робко собаки на привязи.
То ли продрогли от ветра промозглого,
То ли хозяин забыл покормить их.
Только услышали старые люди:
Взлаяли робко собаки на привязи.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Может быть, путник с далёкого стойбища
С доброю вестью иль с вестью-бедою
В трудной дороге своей припозднился,
С добрым намереньем к людям явился.
Вышел на лай самый древний охотник,
Вышел без шапки, согбенный и тихий.
Взлаяли громче собаки на привязи.
Взвизгнула сука, как будто ударили
Палкой увесистой по голове её.
Взвизгнула сука. И лай прекратился,
Будто собак в конуру отпустили,
Где им тепло и сухая подстилка,
Или как будто хозяин явился,
Дал им похлёбку из жирной нерпятины.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Вышел на лай самый древний охотник,
Вышел без шапки, согбенный и тихий.
Взвизгнула сука. И лай прекратился.
Стало вокруг настороженно тихо.
Вышел под небо рыбак седовласый,
Вышел узнать, что случилось с охотником.
Вышел. Но он тишины не нарушил,
Не разрешил он сомнений опасливых.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Вышли под небо и не вернулись
Оба согбенные и седовласые.
Вот уж заря свои крылья раскинула —
Но стариков не дождалися люди.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Вместе с рассветом увидели люди:
Кто-то изрыл своим следом когтистым
Землю вокруг, и собак словно не было —
Треплет обрывки от привязи ветром.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Старый шаман, родовой всемогущий,
Тут же скликал он мужей с сильным сердцем,
Юношей он пригласил крепконогих.
Старцев почтенных созвал до единого.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Жертвенный жаркий огонь трёхъязыкий
Вспыхнул мгновенно, треща, разгораясь.
Лучшего в стойбище пса желтомастого
Духу могучему в жертву отдали.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Люди притихли, томясь в ожиданье:
Что же им скажет шаман их великий?
Долго просил наш шаман добрых духов,
Долго плясал наш шаман всемогущий,
Птицей ночною пугал тишину он,
Зверем неслыханным в темень бросался.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Жертвенный гаснет костёр, иссякая.
В людях надежда, как жар, иссякает.
Вздохи отчаянья раздаются:
Где твоя добрая воля, Всесильный?
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Вихрем неудержным и непокорным
Вышел туда, где огонь иссякает,
К людям, в чьих душах надежда погасла,
Парень невидный, Пулкином что звали.
Был босоног и ходил он в лохмотьях,
Был неумыт, непричёсан, голодный
И на охоте добычей не радовал,
И на рыбалке он не был удачлив.
Парень как парень, ничем не приметный.
Только глаза, словно угли, горели.
В гневе великом был неузнаваем,
Был он в бесстрашии чёрным, как туча.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Стрелами люди его снарядили,
Лук ему дали из уса китового,
Дали копьё с костяным наконечником,
Молча в дорогу его проводили.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
В два перевала дорога лежала.
Только на третьем догнал злого духа —
Шёл не спеша он в обличье медведя,
Шёл он ленивою, сытой походкой.
Наш человек заорал что есть силы,
Крикнул угрозу, копьем потрясая.
Только на это злой дух не ответил:
Не побежал, не замедлил он ходу.
Крикнул Пулкин, заорал что есть силы.
Выругал духа словами последними.
Дух заревел, оскорбленный смертельно,
В гневе великом пошёл в нападенье.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Выпустил парень стрелу оперённую —
Лапой, как муху, медведь отмахнул её.
Прыгнул медведь и присел, устрашая.
В грудь ему парень копьё направляет.
Глухо взревел тут медведь разъярённый,
В сильном прыжке он вознёс своё тело.
Парень не дрогнул: движением точным
Брюхо вспорол костяным наконечником.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Парень копьём уж нащупывал сердце,
Думал уже о своём возвращенье.
К стойбищу мыслями лишь прикоснулся,
Хрустнуло древко в зубах у медведя.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Хрустнуло древко в зубах у медведя,
Хрустнуло, словно солома сухая.
Сердце Пулкина застыло мгновенно,
Руки отнялись и ноги отнялись.
Лапой могучей предсмертным ударом
Бросил медведь человека на камни,
Сам растянулся в агонии длинной
И бездыханно застыл на каменьях.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Ветер по сопке к Пулкину спустился,
Лба его влажной ладонью коснулся.
Небо увядев и солнце увидев,
Силы собрал, закричал человек наш.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
Клич через два перевала пронёсся,
Людям сказал о победе великой.
Вышли в дорогу мужчины и юноши,
С песнями, плясками вышли в дорогу.
 
 
Но ликование длилось недолго —
В два перевала оно продолжалось.
И на подъёме, скалистом и диком,
Долго и скорбно мужчины молчали.
Тело медведя – нечистого духа —
В гневе великом они изрубили,
Мясо собакам бродячим отдали,
Сердце отдали мышам на съеденье.
Почести люди Пулкину воздали.
Сердце его в небеса улетело,
Дух его ястребом стал всемогущим,
Стал он хранителем рода Трёх братьев.
Э-э-э-э!
Э-э-э-э!
 
 
Э!
 

Всё время, пока рассказывал Старший брат своё древнее предание, никто даже не пошевельнулся.

Подвиг босоногого юноши поразил людей. Ещё больше поразил их сам рассказ. Поразил красотой своей.

– Хы! Хы! – выразили люди своё восхищение.

Старшему брату подали воды в тыке – берестяной посуде. Сделал Старший брат шесть больших глотков, трижды глубоко вздохнул и сказал:

– Люди Ых-мифа! Ваш сын ступил на длинную тропу больших и опасных битв.

Путь его лежит через восемь небес на Девятое небо. Путь его лежит через семь морей на Восьмое море. Сколько опасных приключений ждёт его! Если кыс – счастье не отвернётся от него, совершит Ых-нивнг свои великие дела. Пусть гость наш силу набирает. Пусть дух Ночного покоя лаской своей не обойдёт его.

Вокруг стало тихо. Только слышен сап и храп, Дух Ночного покоя опустился и на Ых-нивнга.

Но недолго был отдых Ых-нивнга. Ещё утренняя заря не успела заалеть, как снаружи раздалось: курл-гурл! Проснулись люди, затаили дыхание. А в томс-куты – в дымоход спускается серебряный крюк. Крюк шевелится, живой. Зацепил Младшего брата и потянул кверху. Как ни бился Младший брат, вытащил его крюк в дымоход и утащил в небо.

Опять спускается крюк в дымоход.

Зацепил Среднего брата и утащил в небо.

В третий раз спускается крюк. Зацепил Старшего брата и утащил в небо.

Заплакали женщины и дети, деды склонили головы в тяжкой печали. Юноши схватили копья и луки, но им даже на Второе небо не взобраться.

Один из них стал под дымоход с копьём в руках, крикнул:

– Эй, небо! Опусти ещё раз свой крюк! Возьми и меня!

Но крюк не опускался.

Стали под дымоходом все юноши с копьями, с луками, с саблями в руках, крикнули:

– Эх, небо! Опусти ещё раз свой крюк! Возьми нас всех!

Но крюк так и не опустился.

Тогда вышел в круг Ых-нивнг.

– Я пойду искать ход в небеса.

– Где ты его найдёшь? – спросили люди.

– Не знаю сам. Но пойду искать, – твёрдо сказал Ых-нивнг.

Снарядили его люди, дали копьё и лук тугой. Только сказали:

– На нашей земле много милков всяких. Увидишь двуногих, похожих на нас.

Будь осторожен в дороге. Береги себя.

Привязали люди рода Трёх братьев к спине Ых-нивнга нау – священные стружки, чтобы добрые духи сопровождали Ых-нивнга в опасной дороге.

Вышел Ых-нивнг на морской берег, пошёл куда глаза глядят.

Долго шёл он. А на песке ни одного следа. Только лайки пролетали над ним, и ещё дельфины выпрыгивали из моря, чтобы посмотреть на путника.

И ещё много дней шел он, много месяцев. В траве ли прибрежной жёсткой, в кустах ли колючих кедрового стланика спать ложился на ночь, но только вскинется рассвет многопёрой зарёй, путник вновь продолжал свою дорогу.

Вышел путник к широкому устью реки, увидел людей, похожих на него. У тех волосы в одну косу, халаты из рыбьей кожи с орнаментом на полах. Обрадовался Ых-нивнг встрече, ускорил шаг. А те побросали сети, сели в лодку и переехали реку.

– Милк, наверное, пришёл, – сказал один.

– Уж очень похож он на человека, – сказал второй.

Ых-нивнг крикнул:

– Эй, если вы люди, чего меня испугались, я сам человек!

– Если ты человек, из какого ты рода? – спросил старший.

– Я, как и вы, Ых-миф-нивнг – человек земли! – крикнул Ых-нивнг.

– Вправду, он не милк, – сказал первый.

– У него на спине нау – священные стружки, – сказал второй.

Убедившись, что Ых-нивнг не милк, неизвестные люди пригласили его в стойбище.

– По обычаю нашему, если путник обошёл стойбище, не зашёл в него, обиду великую нанесёт он жителям стойбища.

Погостил Ых-нивнг день, два. На третий отправился в путь. Провожая его, жители стойбища сказали:

– Дальше нет человеческих селений. Только милки, похожие на людей, встретят тебя. Мы с ними издавна бьёмся. Мы потеряли много детей и мужчин-кормильцев.

Долго шёл Ых-нивнг. И вот видит: бегут навстречу трое, похожие на людей.

И одежда людская. Только глаза волчьи – жадные, горящие.

– Это тот самый человек, – сказал один.

– О-о-о, много в нём мяса, – сказал другой.

– Если мы его одолеем, никто на этой земле не будет нам мешать людей забирать, – сказал третий.

Окружили милки Ых-нивнга. И не успел Ых-нивнг натянуть лук, набросили на него толстую цепь, опутали ноги и руки.

– Будем есть его сейчас или поведем в своё селение? – спросил первый милк.

– Надо повести его в наше селение, пусть увидят его другие милки, – сказал второй.

– Покажем его Главному милку, – сказал третий.

Повели Ых-нивнга в густую тайгу. Долго вели. Привели на поляну. Там жилища, похожие на ке-рафы. Вошли в большое жилище. И увидел Ых-нивнг: сидит на нарах старый милк, одноглазый, с большими редкими зубами.

– Хе! Какую добычу добыли! – говорит Главный милк и, довольный, почёсывает круглый живот.

Сбежались милки, разглядывают Ых-нивнга так, как люди разглядывают добытого жирного оленя.

Подходит один милк, хватает Ых-мифа за волосы на темени. Как ни тужился милк, оторвать его от пола не смог.

Подходит второй милк, третий. Все милки пытались поднять Ых-нивнга, но не смогли.

– Х-хе-хе! – доволен Главный милк. – Вот это добыча!

А человек думает: «Неужто я умру, ничего не успев сделать?» – И говорит милкам:

– Как бы вы ни были сильны, нельзя меня поднять: на мне тяжёлые цепи.

Сняли милки с Ых-нивнга цепи. Хотел один милк вновь испытать свою силу, но его опередил человек:

– Съесть меня вы успеете. Но хочу перед смертью раскрыть вам одну тайну.

Милки сдвинулись плотнее, притихли.

– Недалеко от вашего селения есть небольшое, но глубокое пуню – озеро.

Оно пахнет, и от него всегда идёт пар. Вы думаете, отчего это?

Милки переглядываются, молчат.

– Это оттого, что на дне его милки из другого рода жарят на огне мясо неслыханного зверя, вкусного, жирного.

– Хы! Хы! – удивились милки.

– Проведи нас к тому пуню! – сказал Главный милк.

Привёл Ых-нивнг милков к пуню – горячему озеру. Пузырится вода в озере, клубится паром. Повели милки носом – пахнет чем-то.

– Ныряй! Посмотри, что там, – приказал Главный милк одному милку.

Милк нырнул с берега. Ждали, ждали его другие, а он не показывается.

– Он, наверное, не выйдет, пока не сожрёт мясо, – сказал один милк.

– Он всегда был жадный, – сказал второй милк.

И все милки наперегонки бросились в пуню и сварились в нём.

Вышел Ых-нивнг из лесу, снова пошел по берегу моря. Шёл-шёл и остановился: земля кончилась. А вдали в небе – большое отверстие. Видит: в него вереницей влетают лебеди. Пролетают над морем и исчезают в отверстии.

«Наверно, они там зимуют, – подумал человек. – Но как пробраться в небо?»

Думал-думал человек, устал. Лёг прямо на траву, уснул. И во сне явилась к нему муха, та муха, которая прилетала к нему, когда он был младенцем.

Говорит муха: «Позови Ват-нгайхылка – Железного ястреба, покровителя рода Трёх братьев. Скажи ему, что ты идёшь биться с милками, которые утащили братьев на небо».

Проснулся Ых-нивнг, позвал Железного ястреба. Только сомкнулись губы Ых-нивнга, просвистело в воздухе что-то. Глянул Ых-нивнг в небо, видит: гонит Ват-нгайхылк большого лебедя. Пригнал лебедя к Ых-нивнгу. Сел Ых-нивнг на лебедя, полетел в отверстие. А ястреб за ними. Пролетели одно небо, потом второе. Летят дальше. На Четвёртом небе их остановил большой железный волк на девяти железных цепях. Привязан к девяти железным столбам. Кидается волк, цепи звенят, столбы гнутся, вот-вот сломаются. Кидается волк, не пускает Ых-нивнга дальше.

Ударил Ых-нивнг волка саблей – полетели искры, откололось лезвие сабли.

Ударил копьём – копьё притупилось. Не знает Ых-нивнг, как убить железного волка. И слышит голос женщины-мухи:

– Это не просто волк. Это живоё жильё милков. Сами милки в брюхе волка прячутся.

Раскрыл волк пасть. Впрыгнул Ых-нивнг в пасть и очутился в большом жилище. Сидят там старые худые милки: старик и старуха, родители всех милков, гложут гости. Увидели старики милки Ых-нивнга.

– Хы! Мясо свежее пришло! – обрадовался старик.

– Вы меня успеете съесть, – сказал Ых-нивнг. – Сперва я дам вам гостинец.

– Где гостинец? – спросили милки.

– Идите за мной, – сказал Ых-нивнг и вышел из пасти волка.

Только вышли старые милки, налетел на них Ват-нгайхылк, Железный ястреб, выклевал им глаза.

Милки тут же издохли. Издох и железный волк – он не живёт без хозяев.

Сел на лебедя Ых-нивнг, полетел дальше. Долго летел он. Прилетел на Седьмое небо. И там в селении милков увидел: сидят люди, привязанные цепями.

Среди них – три брата. С трудом узнал их Ых-нивнг: милки откармливают людей, как люди откармливают животных, чтобы потом убить и съесть их.

Увидели три брата Ых-нивнга, обрадовались. Но тут же омрачились:

Ых-нивнг не сможет освободить их. А один из стариков сказал:

– На Ых-мифе нам трудно добывать пищу, а тут нас откармливают. Пусть немного нам жить, но зато мы сегодня сыты.

Возгневались три брата, глазами, как стрелами, пронзили старика. И Ых-нивнг впервые в жизни познал гнев.

И вот явились милки. Ходят среди людей, выбирают их на ужин.

Остановились перед тремя братьями, рассматривают их, цокают языками от радости.

– Подождите! – крикнул Ых-нивнг.

Только теперь увидели милки Ых-нивнга. Подивились: как этот человек сам попал на Седьмое небо? «Наверно, бог», – подумали они.

– Надо принести сперва смолы. Много смолы!

– Это зачем? – спросили милки.

– Я научу вас делать вкусную приправу. С приправой мясо вкуснее!

Принесли кинры смолы, сложили в одну кучу. Ых-нивнг развёл большой огонь, растопил смолу. Каждому кинру дал по щепе и сказал:

– Отведайте приправу.

Жадные милки, оттесняя друг друга, набежали к горящей смоле, зачерпнули и проглотили. И заживо сгорели.

Ударил Ых-нивнг саблей по цепям, перерубил их, освободил людей.

Велел Ых-нивнг ястребу, чтобы тот доставил людей на Ых-миф. А сам сел на лебедя, полетел дальше.

Долго летел лебедь, устал. Уже из сил выбивается. Видит Ых-нивнг: висит серебряный амбар на золотой нитке. Кое-как долетел до него лебедь. Серебряный амбар, раскачиваясь на золотой нитке, полетел вверх.

Летел-летел амбар, остановился. Выглянул Ых-нивнг из амбара, видит: такая же земля, как и Ых-миф. Только травы и деревья ровные, будто постриженные.

Тепло – солнце такое же, как и на Ых-мифе летом. Ещё увидел большое серебряное жилище. Из него вышел крепкий мужчина в золотой одежде. «Кто это?» – подумал Ых-нивнг.

– Долго же ты шёл ко мне, мой сын, – сказал мужчина.

– Отец мой! – только и воскликнул Ых-нивнг.