Текст книги "По остывшим следам [Записки следователя Плетнева]"

Автор книги: Владимир Плотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

– Садитесь, – обратился к нему я, – и успокойтесь. Здесь никто не сомневается в вашей честности и порядочности. Вас допрашивали в декабре прошлого года?

– Да.

– Мне бы хотелось, чтобы вы вспомнили свои показания.

– Зачем? Они же были записаны.

– Я хочу сам послушать вас, постарайтесь не упустить ни одной детали.

Серебров, узнав о причине его внезапного вызова, несколько расслабился.

– Я работал тогда в ночную смену и возвращался по Московскому проспекту из Купчина, – начал он свой рассказ. – Около Дома пушнины увидел двух мужчин. Один из них поднял руку. Останавливаться мне не хотелось, но в ту ночь пришлось много поездить порожняком, план горел, и я притормозил. Они сели сзади. Тот, что поднимал руку, высокий и. худой, сказал: «На кладбище». Я подумал, что он шутит, засмеялся, а он придвинулся ко мне и говорит: «Что ржешь? Двигай. Там посмеешься, если охота не пропадет». От этих слов мне стало не по себе. Я тянул, хотел сообразить, что же мне делать. Тогда приятель этого мужика, толстый, как поросенок, ткнул меня кулаком в плечо: «Говорят тебе: трогай. Московский, дом сто». Я только что проехал этот дом и знал его как Новодевичий монастырь*. Пришлось развернуться. У монастыря длинный сказал: «Объезжай справа и во двор». Двор оказался пустым. Там горела только одна лампочка – на маленьком желтом домике. Она освещала прибитую к стене вывеску: «Кладбище» и низкую железную ограду с воротами, за которыми чернели голые деревья, засыпанные снегом кресты, надгробные памятники, склепы – жуть! «Глуши мотор, гаси свет», – сказал длинный и открыл дверцу. Он посмотрел по сторонам, вошел в ворота и скрылся в темноте. А маленький, толстый, остался в машине. Я почувствовал себя как в западне. Решил не рыпаться, ждать, что будет дальше. Когда привык к темноте, то недалеко, за оградой, увидел бронзовый бюст и прочитал выбитые на высоком постаменте стихи. Я их со школьной скамьи помню:

 
Сейте разумное, доброе, вечное,
Сейте! Спасибо вам скажет сердечное
Русский народ.
 

Это был бюст Некрасова. Хотите – верьте, хотите – нет, но теперь мне было уже не страшно, а стыдно… ужасно стыдно за то, что влип в грязную историю и ничего не могу поделать.

– Действительно, ситуация была не из приятных, – заметил я, взглянув на Каракозова. Лейтенант сидел неподвижно и, казалось, впитывал в себя каждое слово.

– Вскоре я снова увидел длинного, – продолжал Серебров. – От склепа, который стоял за могилой Некрасова, он катил что-то круглое, черное. Когда он дошел до ворот, я понял, что это грузовая покрышка. Длинный бросил ее около нас и снова отправился к склепу. Он прикатил оттуда еще одну покрышку. Тогда из машины вылез толстый, и они вдвоем заложили обе покрышки в багажник. Толстый спросил: «Куда поедем?» Длинный ответил: «На Десятую линию, сорок один». Я стал разворачиваться. Длинный повеселел, показал пальцем на стену собора и прочитал стихи:

 
Вот они, жирные ляжки
Этой похабной стены.
Здесь по ночам монашки
Снимают с Христа штаны.
 

Он спросил у толстого: «Кто сочинил?» Тот ответил: «Не знаю». – «Дурак ты, Боб, – засмеялся длинный. – Это Есенин».

Я выехал на Московский и стал думать о том, как бы сдать этих подонков. Но кругом было пусто. Мы приехали на Васильевский. Из машины вылез длинный, сходил во двор дома сорок один, вернулся и сказал: «Его нет, он уехал. Что будем делать?»– «Махнем на Басков», – ответил маленький. «Там, наверное, тоже никого нет, поехали на Октябрьский рынок», – предложил длинный. Толстяк согласился…

Мы к Каракозовым переглянулись.

– Я не так рассказываю? – спросил, заметив это, Серебров.

– Все правильно, – ответил я. – Мы вас внимательно слушаем.

– Так вот. У ворот мы остановились. Длинный сказал мне: «Посигналь, только не очень». Я посигналил. За воротами забегали два мужика – один какой-то раскосый, видно, не русский, второй – однорукий. Длинный высунулся из машины, крикнул однорукому, как старому знакомому: «Открывай, Тимоша!» Ворота развели оба. «Давай на задний двор», – сказал длинный. Я обрадовался. Думаю: «Там есть пикет милиции, там я их и сдам». Но когда подъехал к нему, он оказался закрытым на замок. Длинный пошел к колхозной машине, разбудил шофера, привел с собой. Они стали выгружать покрышки. Я тоже вышел и закурил. Вот тут-то я рассмотрел их поподробней. У длинного лицо было худое, брови светлые, передние зубы вставные, из белого металла, шея тонкая, жилистая, с кадыком, а на кистях рук татуировки. На левой – «Нет в жизни счастья», на правой – «Люблю с первого взгляда» и «Костя». Толстяк был чернявый, круглолицый, с двойным подбородком, маленькими глазками и поднятым кверху кончиком носа. От этого он и напоминал поросенка. Во рту у него было полно золотых зубов. Татуировок я не заметил.

Колхозный шофер рассчитался с толстым. Тот посмотрел на мой счетчик, а длинный сказал ему: «Добавь на полбанки», и они пошли к сторожам. Те поклонились им, а я доехал до ближайшей телефонной будки, набрал 02 и рассказал все, как было. Приехал милиционер, забрал у колхозника шины, а задерживать было уже некого. Потом я возил сотрудника на кладбище. Он, вроде, нашел поблизости какой-то гараж, откуда в ту ночь была совершена кража. Только там ему сказали, что у них украли колеса в сборе, то есть покрышки с дисками. С мужиками, которые ворота открывали, мне делали ставки. Они, оказывается, работали сторожами. Ушлый народ. Со мной не спорили, говорили, что, возможно, так и было, но не помнят, а вот получение денег отрицали начисто. С тех пор меня не вызывали. Может, я что упустил? Если так, спрашивайте.

– Сергей Николаевич, у вас есть вопросы? – обратился я к Каракозову.

– Хочу уточнить, – сказал оперуполномоченный, – хорошо ли помнит свидетель, что у длинного была наколка «Костя» и не видел ли он на его лице родинок?

– Татуировка «Костя» была. Это точно, а родинок не было.

– А во что они были одеты?

– Толстый – в черную флотскую шинель и черную меховую шапку с кожаным верхом, потрепанную. Длинный был в черном демисезонном пальто и старой шляпе, кажется коричневой.

– Спасибо, – поблагодарил я шофера и, отпустив свидетеля, повернулся к Каракозову. Оперуполномоченный как будто ждал этого момента:

– Надо срочно брать в работу сторожей, – сказал он.

– Согласен с тобой, Сережа, – ответил я. – Но сейчас – по домам.

Мы вышли на улицу вместе. Было тепло и тихо, как бывает в Ленинграде в последние дни лета. И пустынно. Трудовой день давно кончился, город засыпал…

К утру мои планы изменились. Я по-прежнему считал допрос сторожей ключевым следственным действием, но именно поэтому решил подготовиться к нему получше, покапитальнее.

Сторожам уже дважды удалось выкарабкаться. Но они не знали, что теперь сразу оба факта стали достоянием следствия, что отныне представить их, как случаи, им будет значительно труднее. Так почему же не подкрепить полученные результаты какими-то дополнительными аргументами? Пусть даже для этого потребуются два, три дня или, наконец, неделя!

Нельзя было затягивать и направление на экспертизу дел, в которых имелись отпечатки пальцев. Кому принадлежат они – одним и тем же или разным лицам? Этот вопрос тоже волновал меня, хотя я понимал, что оставить их могли не только воры, но и невиновные люди.

Вот почему, как только Каракозов вошел в кабинет, я сказал ему:

– Получай задания на сегодня. Первое – проверить, были ли судимы сторожа в прошлом. Второе – выяснить, какой репутацией пользуются они по месту жительства, каков круг их знакомств. Третье – отвезти на экспертизу дела с отпечатками пальцев и попросить сделать ее побыстрее. Этого, пожалуй, хватит. Во второй половине дня позвони мне на работу.

Каракозов ушел, а я поехал на Новодевичье кладбище. Мне не терпелось побывать там, где, судя по карте, находился центр воровской деятельности, и поискать следы, которые могли оставить преступники. Рассказ Сереброва навел меня на мысль, что они могли использовать кладбище и как перевалочную базу, и как место демонтажа колес.

Автобусом я добрался до трамвайного парка имени Коняшина и с остановки посмотрел на противоположную сторону Московского проспекта. Там, за сквером, простиралось громадное обшарпанное здание монастыря с узкими стрельчатыми окнами. В некоторых окнах виднелись занавески, горел свет. Люди сновали по дороге, огибавшей монастырь справа. Я тоже пошел по ней и оказался во дворе, значительную часть которого занимали полуразрушенный собор и жилой флигель. А вот и кладбищенская контора, ограда, памятник Некрасову, так потрясший Сереброва! Между надгробиями статских и тайных советников, генералов и адмиралов, купцов и купчих я пробрался к первому из семейных склепов, высившихся за могилой Некрасова. Дверь в нем отсутствовала, пол был устлан сеном, в правом углу валялись две скобы непонятного назначения, несколько металлических колпачков от водочных бутылок, высохшие корки черного хлеба. Другие склепы оказались менее захламленными. Осматривая их, я забрел далеко от входных ворот. Было тихо. Только необыкновенно большие и жирные вороны зловеще каркали над головой, перелетая с дерева на дерево и нагоняя страх. Вдруг совсем рядом я почувствовал какое-то движение и увидел старушку, которая, озираясь, шептала молитвы перед медной статуей Христа. Я подивился ее смелости и подумал, что вот сейчас она здесь одна, но это все-таки день, а кто же придет сюда ночью, да еще зимой, кроме тех, кому нужно как раз то, что пугает других, – безлюдье и темнота?

Я вернулся к монастырю, однако с жильцами беседовать не стал – мало ли на кого тут можно было наткнуться! – а для себя пометил, что работу эту, наряду с выявлением завсегдатаев Октябрьского рынка и проверкой жильцов дома № 41 по 10-й линии Васильевского острова, при первой возможности поручу Каракозову.

Вспомнив о Каракозове, я взглянул на часы. Времени оставалось только на то, чтобы доехать до прокуратуры. Я поспешил на Московский проспект и сел в автобус.

Уполномоченный не подавал никаких признаков жизни до самого вечера. Когда он наконец позвонил, мое терпение подходило к концу, и я начал было ругать его. Но Каракозов как-то спокойно и убедительно сказал:

– Не надо, Дмитрий Михайлович. Все утро я проработал по месту жительства Тимофеева и Диньмухамедова. Ничего утешительного. Тимофеев одинок, занимает в коммунальной квартире одну комнату, обстановка в ней скромная. Иногда выпивает, посторонных домой не водит. Диньмухамедов женат, имеет замужнюю дочь. Живут в отдельной, прилично обставленной квартире, с соседями не общаются. Вот такие дела. Радовать вас было нечем. Более интересные новости я получил только что: Диньмухамедов судим за спекуляцию. Ну а экспертизу обещали сделать через неделю.

– Вот что, Сережа, – ответил я. – Надо бы на рынок проехать. Не верится мне, что по ночам туда заезжает много машин. Овощи, фрукты привозят на них в основном колхозники Ленинградской, Новгородской, Псковской областей, ну еще Прибалтики. Привозят днем. Зачем им на ночь оставлять машины? Они в колхозе нужны. Поэтому сбросили груз и айда назад. Что касается отдаленных областей, то оттуда везут поездами, самолетами. А здесь взяли грузотакси или легковуху, доехали до рынка и отпустили.

– Дмитрий Михайлович, я наведу эти справки и через часок буду у вас, – пообещал Каракозов.

Приехав в прокуратуру, он доложил, что в рабочие дни рынки закрываются в 19, в выходные – в 16 часов. К этому времени торговля заканчивается, остатки товаров сдаются в кладовые, допуск на территорию рынков прекращается. Если на территории на ночь остаются машины, то их охрану принимают на себя сторожа. Об этом выписывается квитанция. Они же ведут наблюдение за охраняемыми объектами.

– Теперь говорить со сторожами будет полегче, – заметил я. – Не сделать ли нам у них одновременные обыски утром, пока они со снами на расстались? Потом, ничего не говоря, взять на допросы. Нас они раньше не видели. Пусть поломают головы. Допрашивать в разных кабинетах и чтобы один не знал, где второй. Только по одному на обыски идти нельзя. Я позвоню в райотдел, попрошу двух сотрудников и машину.

– Что будем искать? – спросил Каракозов.

– Записи с адресами, наличные деньги, сберкнижки.

– Во сколько мне приезжать?

– В шесть тридцать. Ты ведь недалеко от райотдела живешь? На машине и приедешь. Я буду ждать на улице Дзержинского, у Фонтанки. А сейчас мне нужно успеть получить санкцию.

Ровно в 6 часов 30 минут, подходя к условленному месту встречи, я увидел прижавшийся к тротуару милицейский «газик». Сел в его кабину, отдал Каракозову постановление на обыск Диньмухамедова и повторил инструктаж. Вместе с одним из сотрудников Каракозов отправился в сторону Фонтанки. Там, во дворе ближайшего дома, жил тот, кого предстояло обыскать. Я со вторым сотрудником проехал немного вперед, за Фонтанку, взял с собой двух дворников, подметавших тротуар, и вошел в парадную другого дома. В ней пахло кошками и пылью. Две двери, расположенные по обеим сторонам лестничной площадки, были увешаны табличками с указанием фамилий жильцов. «Тимофеев – 3 зв.», – прочитал я и, трижды нажав на кнопку, прислушался. В квартире царила тишина. Тогда, в предчувствии чего-то непредвиденного, я дал целую очередь звонков. Через некоторое время за дверью что-то бухнуло, послышалось шарканье, и заспанный женский голос спросил:

– Вам кого?

– Тимофеева, – ответил я.

– Он работал в ночь, пока не вернулся.

– Во сколько он приходит?

– Когда как, – зевнула женщина. – Обычно часикам к восьми.

– Откройте, мы подождем.

– А кто вы такие?

Пришлось представиться.

Лязгнули запоры. Пожилая женщина, поправляя одной рукой растрепавшиеся волосы, а другой придерживая полы халата, впустила нас в прихожую. Здесь на стене тускло, горела электрическая лампочка. Она выхватывала из полумрака штабеля уложенных чуть ли не до потолка старых чемоданов, ящиков и коробок.

– Какая комната принадлежит Тимофееву? – спросил я.

Женщина указала на дверь слева от входа. Я тронул ее ручку – она не открывалась. «Неужели промахнулся?.. – подумал я. – Все вроде предусмотрел, а вот с графиком работы сторожей. – прохлопал. Что же делать?

Вдруг он после работы не придет? Уйти не дождавшись – испортить всё».

– Будем ждать, – объявил я своему помощнику. – Из квартиры никого не выпускать. Входящих оставлять здесь.

И опять подумал: «Промахнулся! Сергей тоже, наверное, влип. Надо бы проведать его».

– Выскочу на десяток минут, – сказал я сотруднику и побежал к Каракозову. Действительно, Диньмухамедова дома не было. Члены его семьи завтракали, с удовольствием уминая вываленные на стол куски вареного мяса. За ними бдительно наблюдали понятые, сам Каракозов и его коллега. Снова мелькнуло в голове: «Вдруг Диньмухамедов тоже не придет? Сработал, называется! Как приготовишка…»

Я поспешил в квартиру Тимофеева и, как только вошел в прихожую, наткнулся на сухощавого мужчину лет пятидесяти, одетого в поношенную гимнастерку защитного цвета, черные брюки и сапоги. Правый, пустой, рукав гимнастерки был заткнут за поясной ремень.

Мужчина уже знал о цели нашего визита. Он открыл дверь своей комнаты и предложил зайти. В его поведении я не заметил никаких признаков волнения. Более того, мне даже показалось, что Тимофеев ведет себя подчеркнуто спокойно, как бы давая понять: все это ни к чему, я человек честный и не сомневаюсь, что к такому же выводу придете вы, незваные гости, только пыли наглотаетесь.

– Ознакомьтесь с постановлением о производстве обыска, выложите все из ваших карманов на стол и выверните их, – потребовал я.

Тимофеев послушно вынул из карманов паспорт, блокнот, связку ключей, носовой платок и… сберегательную книжку. Он достал эту книжку без тени смущения: почему честный труженик не может иметь сбережений?

Я открыл ее. Книжка была исписана приходными операциями. Вносились небольшие суммы, но иногда вклады возрастали.

– Живу на получку, а пенсию кладу в сберкассу, – объявил Тимофеев. – На черный день…

– Где ваше пенсионное удостоверение? – спросил я.

– В собесе. Забрали для каких-то уточнений.

Я просмотрел заполненный разными адресами блокнот и спросил:

– Так много знакомых?

– Что за знакомые! – усмехнулся Тимофеев. – Адреса для колхозников. Приедут в чужой город, а остановиться негде. Просят помочь. Вот и ищешь, к кому бы пристроить…

– Ладно. Теперь посмотрим комнату, – сказал я. – Понятых прошу внимательно наблюдать за нашими действиями. – И вместе с сотрудником милиции стал внимательно перебирать неказистое имущество Тимофеева.

Обыск занял час, никаких результатов не дал. В протоколе пришлось записать, что изъяты только сберкнижка да блокнот.

– Что ж, Тимофеев, собирайтесь, поедем в прокуратуру» предложил я.

– Воля ваша, но учтите: год назад я перенес инфаркт, – заволновался сторож. – Если у вас есть основания брать меня – это одно дело, а если их нет и мне станет плохо? Кто будет отвечать?

– Не беспокойтесь, основания есть, – ответил я.

В прокуратуре Тимофеев преимущественно молчал. Он не понимал, зачем его привезли сюда, о чем будут спрашивать, и ждал, пока неловко оброненная следователем фраза поможет ему сориентироваться. Я не торопился переходить к существу дела, интересовался условиями труда на рынке, обязанностями сторожей, режимом их работы, спрашивал, чем они занимаются в ночное время, много ли машин им приходится впускать на территорию, часто ли приезжают такси. И Тимофеев, никогда прежде не видевший меня, не догадываясь о сведениях, которыми я располагал, рассказывал, что ворота они закрывают в семь часов вечера, что по ночам впуск машин на территорию рынка практически исключен, а если такие случаи и бывают, то при этом всегда производится проверка грузов.

Фиксируя показания Тимофеева, я давал ему подписывать каждую страницу, но как только беседа подошла к концу, сказал:

– Мне известны факты, когда вы и Диньмухамедов в ночное время впускали на рынок такси с покрышками.

Тимофеев судорожно проглотил слюну.

– Такой случай был, например, в конце июля. Тогда вы за одну ночь дважды открывали ворота, – продолжал я.

– Но мы не видели в такси покрышек и не знали людей, которые приезжали, – пытался возразить Тимофеев.

– Простите, эти люди называли вас по имени. В одном случае покрышки, а в другом колеса лежали на заднем сиденье, и, пропуская машину, вы не могли не видеть их. Кроме того, проехав на рынок, эти люди говорили, что теперь они в полной безопасности. Они были уверены в вас.

Тимофеев замолчал.

– В декабре прошлого года ночью вы тоже впускали на рынок такси с покрышками. А это уже похоже на систему. Получается, что вы – сообщники воров. Хотите, я обрисую вам их внешность, назову имена, напомню, о чем они говорили с вами? Помните, как в декабре вы впустили Костю и Боба, в июле – Боба и Сашу? Не они ли своими подачками помогли вам открыть счет в сберкассе?

– Нет, сберкнижка тут ни при чем, – промямлил Тимофеев.

– Откуда же у вас деньги?

– Чаевые это. Подрабатываю. Кому ящик, кому мешок поднесу…

– Кто подтвердит?

– Не знаю. Где их теперь найти?

– То-то и оно, но я могу поверить вам в этом. А как быть с очевидными, доказанными фактами? Что вам, очные ставки с шоферами устраивать? Или будете ждать, пока вас потянут за собой эти Бобы, Саши и Кости? Тогда поздно будет…

Тимофеев задумался. Видно было, что ему нелегко. Он не предполагал, что речь пойдет о делах, давно уже сошедших с рук, забытых.

– Перед вами два пути, – не упуская из рук инициативы, продолжал я. – Один – помочь следствию и тем в какой-то степени искупить вину, второй – оставаться сообщником преступников. Какой вы выберете?

– Они убьют меня, если узнают, что я дал показания…

– Когда вы видели их последний раз?

– В июле, утром, после того как они приезжали ночью. Приходил Сашка. Я сказал ему, что милиция забрала покрышки.

– А Боба видели?

– Нет.

– А Костю?

– Костю не видел с зимы. Он вроде залетел с какой-то кражей и теперь отбывает наказание.

– Вам известно, где они живут, где работают?

– Нет.

– Скажите, вы заранее знали о привозе ими покрышек?

– Откуда я мог знать? Не знал, конечно.

– Сколько они вам платили?

– Оба раза дали на полбанки…

– А Диньмухамедову?

– То же, что и мне…

– Были ли еще случаи доставки ими покрышек?

– Не было.

– Это честно? Вас не придется потом изобличать во лжи?

– Клянусь. Я им еще в декабре сказал, чтоб больше не смели привозить, так нет, летом опять привезли. Видно, сбыть было некому.

– У них были другие скупщики?

– Точно не знаю. По разговорам могу судить, что были. На квартирах жили. С Украины, Молдавии, Белоруссии…

– Как же эти скупщики вывозили покрышки?

– По железной дороге. Машины в такую даль гонять нет смысла, а железная дорога грузобагажом доставит хоть куда…

В кабинет заглянул Каракозов.

– Как у вас дела? – спросил он.

– Вроде бы мы достигли взаимопонимания, – ответил я. – А у тебя?

Каракозов отрицательно покачал головой.

– Тимофеев, – обратился я к сторожу, – Диньмухамедов подтвердит ваши показания?

– Он что, не признается? – встрепенулся тот.

– Нет…

– Я могу сказать ему, что надо говорить правду, – выдавил из себя Тимофеев. – За остальное не ручаюсь.

Каракозов ввел Диньмухамедова в мой кабинет, и Тимофеев сказал ему, что признался. Диньмухамедов некоторое время удивленно смотрел на него, потом махнул рукой и вышел вместе с Каракозовым.

В конце рабочего дня оба сторожа мирно решили со мной последний волновавший их вопрос: как поступить, если воры попадутся им на глаза? Договорились, что об этом они сразу позвонят по телефону.

Но был еще один путь, который мог вывести на преступников независимо от сторожей, шоферов такси или колхозников, скупавших покрышки, и потому казался заманчивым. Он лежал через дом № 41 по 10-й линии Васильевского острова… Мы с Каракозовым решили выехать туда завтра.

Поездка эта, однако, больше расстроила нас, чем обрадовала. Выяснилось, что квартиру, где постоянно останавливались приезжие колхозники, хорошо знали в доме. Когда-то ее занимала семья из трех человек – тетя Таня с мужем и их сын. Потом муж умер. Сын, чуть ли не ежемесячно приводивший новых жен, остановил наконец свой выбор на поварихе с собственной машиной и кооперативной квартирой и перебрался к ней.

Две смежные комнаты, которые он занимал, были отданы молодой семье: шоферу-милиционеру и его супруге – продавщице гастронома. Тетя Таня осталась единственной владелицей двух других сугубо смежных комнат. Жилища этих хозяев резко контрастировали друг с другом: полированная мебель, хрусталь, ковры, люстры, двуспальная тахта, цветной телевизор, холодильник «ЗИЛ», набитый всякой всячиной, яркие рекламы с изображением обнаженных женщин – это у молодых; обставленная допотопной рухлядью дальняя комната и совершенно нелепая ближняя – у тети Тани. Нелепый вид ближней комнате придавала плита, которую в частном порядке сложил хозяйке печник вместо обычной, обтянутой железным каркасом печки. Тетя Таня, старея, мерзла все больше, из валенок почти не вылезала, и любила посидеть на истопленной плите. Посидеть, вспомнить старину, побеседовать с людьми, которые приезжали к ней из далеких мест… Гости эти были всегда хорошие, жили подолгу, платили щедро, с такими гостями можно было и выпить по рюмочке, даже по две, больше здоровье не позволяло.

Прихожая у хозяев была общая, вход со двора. Иногда ночью, а то и днем квартиранты закатывали в нее автомобильные покрышки и говорили, что стараются для колхозов. Когда покрышки начинали загромождать проход, их увозили на вокзал, чаще на Витебский, потому что жили у тети Тани в основном посланцы украинских колхозов. Тетя Таня была довольна, сыта, ее соседям тоже перепадали то горилочка со стручком красного перчика, то само-гоночка-первачок, то сальце… Те жильцы дома, что поначалу возмущались, со временем поутихли: если блюститель порядка ничего плохого за тетей Таней и ее квартирантами не замечал, то им и подавно все это было ни к чему.

В общем, информацию об этой квартире мы получили довольно обширную еще до того, как попали в нее.

Дверь нам открыла молодая кареглазая блондинка в синей блузке с короткими рукавами, в спортивных брюках и шитых золотом домашних тапочках.

– Вы к кому? – спросила она.

– К тете Тане, – ответил я.

Женщина постучала в дверь и крикнула:

– Тетя Таня! К вам!

– Кто там? Пусть войдут, – послышался хриплый голос.

Я вошел. Справа, на плите, сидела морщинистая старуха лет под семьдесят, в зеленой кофте, надетой поверх невесть когда сшитого платья, и в валенках. При виде гостя старуха подняла к голове руки и стала собирать спутавшиеся волосы, чтобы скрепить их заколкой.

– Тетя Таня, – обратился я к ней. – Давно ли вы пускаете к себе квартирантов?

– А ты кто такой?

– Лицо официальное, следователь.

– Принесла нелегкая… – прошептала тетя Таня. – Давно ли пускаю? Как муж помер…

– Когда это было?

– Дай бог память…

– Кто у вас жил последним?

– Последним? Матюшенко.

– А до него?

– Пилипчук… Нет, не он, Вакулинчук.

– А до Вакулинчука?

– Далеко берешь. Вчерашний-то день не помню. Врать не хочу, а правды не знаю.

– Зачем они приезжали?

– Для колхозов своих эти – как их? – колеса покупать.

– У кого?

– Чего не знаю, того не знаю. Они как уходили утром, так иной раз к следующему утру только и появлялись.

– Из каких мест они были, не помните?

– Ни к чему мне это. Может, соседка Алла что помнит, ее поспрашивайте.

Алла как будто слышала, как тетя Таня произнесла ее имя. Она тут же открыла дверь:

– Ну что, тетушка, замучили тебя эти ребятки?

– Замучили… Кабы помнила что, а то ведь в голове-то один туман…

– Не прерваться ли вам, товарищи? – обратилась Алла к нам. – Отдохнуть немного, перекусить?

– Прошу вас выйти, – попытался я угомонить ее. – Не имею права допрашивать свидетеля в присутствии посторонних.

– Какая же я посторонняя? Соседка. Может, помогу чем…

– Выйдите. Прошу вас.

– Ну зачем же так строго?

– Сергей, выведи ее и побеседуй, – попросил я Каракозова.

– Не ожидала, что вы так грубы с женщинами, – обиделась Алла и, слегка покачивая бедрами, пошла в сопровождении Каракозова к двери. Тетя Таня улыбнулась ей вслед беззубым ртом:

– Эх, молодость!

Аллы не было несколько минут. Потом она опять появилась в комнате, на этот раз с подносом, на котором стояли две рюмки, наполненные коричневой жидкостью, и розетка с ломтиками лимона. Алла наклонилась ко мне и, обдав коньячным перегаром, прошептала:

– Муж спит… пусть спит… хочу с вами… на брудершафт…

Я снова выставил ее за дверь.

– Бедовая… – сказала тетя Таня, провожая тоскливым взглядом поднос с рюмками.

Вошел Каракозов – в грязи и волокнах пакли.

– Куда ты провалился?! – вспылил я. – Алла опять лезла…

– Ведь обещала сидеть возле мужа. Он с ночи, спит. Я по подвалам пошуровал.

– И что?

– Пусто, хлам всякий…

Мы вышли во двор.

– Чем пополнился наш актив? – спросил оперуполномоченный.

– Ничем, если не считать нескольких фамилий скупщиков. – ответил я. – Но кто знает, сколько таких квартир в городе? И сколько в них побывало заготовителей?

На улице мы остановились.

– Если в ближайшие дни сторожа ничего не дадут, придется идти на вокзалы и рыться в документах на отправку покрышек, – сказал я. – Будем искать скупщиков, а через них – воров. Заодно узнаем, какие документы требуются от отправителей, да и в количестве покрышек сориентируемся.

– Дмитрий Михайлович, это ведь адская работа! – вздохнул Каракозов. – Там берут к отправке все, абсолютно все, и в этом море пыльных бумаг мы будем искать документы на покрышки? Верное средство заработать чахотку…

– Завтра разведаю обстановку, и будем думать, как организовать эту работу, – успокоил я уполномоченного. – А ты свяжись со сторожами. К вечеру сойдемся в прокуратуре.

Утром я приехал на Витебский вокзал, нырнул под прибитую к стене ржавую вывеску «Прием багажа» и, найдя нужную кладовую, спросил у сидевшей там немолодой женщины в берете и черном халате:

– Можно получить у вас несколько справок?

– Что вас интересует? – подняла она голову.

– Принимаете ли вы к перевозке грузовые покрышки?

– Принимаем.

– Что для этого нужно?

– Написать заявление, указать отправителя, станцию назначения и фамилию получателя, прикрепить бирку, заплатить в кассу деньги. Остальное – дело наше.

– А документы на приобретение покрышек вы требуете?

– Зачем? Никто нам таких указаний не давал…

– И так на всех вокзалах?

– Конечно.

– А если покрышки ворованные?

– Гражданин, я вам уже сказала: нет у нас указаний проверять документы на приобретение грузов. Не мешайте работать. И вообще кто вы такой?

– Вот мое удостоверение. Я хочу разобраться. Грузовых машин в личном пользовании нет. Если покрышки к ним сдает частное лицо, то ведь это дело явно нечистое!

– Я согласна с вами, но самодеятельностью мы заниматься не можем.

– Получается, что государственная организация помогает в транспортировке похищенного у государства имущества? Дикость! – не выдержал я.

– Молодой человек, мне это тоже казалось дикостью. Могу посоветовать вам только одно: почитайте правила перевозок грузов по железной дороге, – ответила кладовщица. – Их вам дадут в нашей конторе. Она находится при выходе, справа.

Я получил и внимательно проштудировал эти правила. В них на шестистах страницах рассказывалось о порядке транспортировки угля, леса, зерна, молока, газов, ядов, взрывчатых и радиоактивных веществ, кинопленок, бензина, кислот, животных, птиц, посадочных, посевных и прочих материалов, только не автопокрышек. Запрет на прием к перевозке заведомо похищенных изделий правила не накладывали.

– Отдельных директив не поступало по этому поводу? – спросил я у начальника конторы.

– Нет, не было.

– Тогда покажите мне документы на отправку грузобагажа.

– Какой месяц вас интересует?

– Этот год и вторая половина прошлого.

– Вы не шутите? Тогда смотрите в этих трех шкафах.

Канцелярские шкафы были туго набиты пачками желтых бумажек. «Вот и объем, – подумал я. – Это здесь. А на других вокзалах? За несколько лет не перелопатишь». Вспомнил, как легко отнесся к словам Каракозова о чахотке, ожидающей нас, и ощутил их суровую правду.

Вечером оперуполномоченный позвонил и расстроил меня еще больше: Тимофеева и Диньмухамедова он нашел на рынке подвыпившими.

– Не слишком ли мы доверились им? – спросил я у Сергея. – Мне кажется, оставлять их без контроля нельзя. Подбери надежных общественников. Пусть понаблюдают.

– Понял, – ответил Каракозов.

– Займись этим завтра, а я подумаю над другими вопросами. Чахотка нам ни к чему…

Поводов для размышлений у меня было более чем достаточно. Близился к завершению второй месяц работы над делом, вернее, теперь уже над группой дел. Время это не прошло даром, но главная проблема – обнаружение и изоляция воровской шайки – оставалась нерешенной, и на пути к ее решению возникали все новые и новые трудности. Теперь надо было найти силы для того, чтобы одолеть горы скопившихся в багажных кладовых документов. Огромная работа, а даст ли она результат? И все-таки надо пробовать. Надо идти на поклон к начальнику следственного отдела Чижову, просить у него следователей, хотя известно заранее, что он скажет: «Дел – по уши, работать некому, а ты свой департамент заводить хочешь».