Текст книги "Клыки Судьбы"

Автор книги: Владимир Михальчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

– Какой типаж, – вздыхает Харишша. Она восхищенно таращится на замершего в атакующем броске Эквитея. – Настоящий герой!

Кровь ударяет мне в голову. Это уже входит в привычку… Жил себе, не тужил, с женщинами почти не общался. Даже от Клинны всего лишь раз в неделю отчеты получал. А тут, после "разборки" с вампиршей Дашаушелией, у меня такое бабье царство началось! Подумать только, ревную какую-то соплячку к не менее какому-то монарху доисторической страны…

– Герой, как же! Захудалый королишко мелкой державки в маленьком мирке, – бормочу про себя. – Скала-под-Небом за героями плачет. Вот сейчас ка-ак дам ему по затылку. И поволоку…

Договорить я не успеваю.

Король сметает с плота двоих мертвецов. Третий отскакивает в сторону и врезается в меня. Едва удерживаюсь на ногах и, чтобы в буквальном смысле не ударить перед Харишшей лицом в грязь, бью его "Карателем" в живот.

Клинок превращается в мой любимый полуторный меч. Больше меча я люблю только шпагу или рапиру. Но думаю, тут уколом узкого клинка не обойтись. Мертвец попался мне здоровый. Такого не колоть необходимо, а взять, и порубить на мелкие куски.

Рыцарь наклоняет голову и несколько мгновений смотрит на торчащий у себя из пуза меч. Поскольку он выглядит не слишком удивленным, я тут же превращаю "Каратель" в покрытую длинными шипами дубинку.

Рывок, и вот уже мертвец пялится на здоровенную дырищу на месте живота. Кожа и высохшие внутренности вместе с обрывками кольчуги уносятся на острие моего клинка. Еще одно превращение – на этот раз в шпагу. И все непотребности бултыхаются в воде.

Пинок ему по ногам, и можно умывать руки. Подняв немалую тучу брызг, рыцарь скрылся в трясине.

Мертвецы продолжают активно нападать. Некоторые обогнали нас и замедлили движение плота. Слимаус разбил кому-то голову, но на его месте тотчас появилась парочка других. Ржавые кольчуги и дырявые шлемы обступили плот со всех сторон. Высохшие лица, выеденные рыбами и змеями глаза, клочки кожи и глухое лязганье металла. Длинные клинки, обнаженные коленные чашечки, костлявые пальцы. Все это кружится в безумном хороводе.

Сожалею, что нет сейчас в наличии нескольких магранат. Швырнуть бы их в самую гущу этой нежити и отойти в сторонку. Вот бы грохнуло, вот бы бардак из летящих рук-ног и голов получился бы. Но, к сожалению, весь боекомплект серьезного вооружения пропал без вести не то в преогарских лесах, не то еще в Коридоре Зеркальных Отражений.

Ах, если бы у меня был хоть один небольшой фитильгрузовик с кузовом, набитым цементом. Высыпал бы содержимое в трясину и спокойно наблюдал бы как мертвецы окаменевают в готовом растворе… Но и такого не найдется.

Я сражаюсь как левоборотень, мой далекий родственник. "Каратель" без усталости рубит головы и раскраивает грудные клетки, превращаясь то в топор, то в меч, то моргенштерн. Клинок давно не ел, со вчерашнего дня ему попались только несколько капель крови погибших стражников из столицы Преогара. А мертвой плотью сыт не будешь. Магический потенциал почти иссяк.

Мне удается только дважды воспользоваться "огненным хлыстом". Магическое пламя, бурлящее на рукояти, изогнутой параболой вьется в воздухе. Огонь буквально разрубает передний ряд нападавших. Но из болота тут же поднимаются их собратья.

Еще удар, и еще. Руки сводит судорогой, глаза щиплет от пота. Тело дрожит, за комбинезон хватаются высохшие руки. "Каратель" отдает последние крохи магического запаса. Защитные экран, способный принимать внушительные удары двуручников едва мерцает. Некоторые клинки уже проникают сквозь него. Хорошо, экран слегка замедляет прикоснувшиеся к нему предметы. Это позволяет мне парировать еще несколько ударов.

Краем глаза вижу, что Эквитея оттеснили от края плота. Он все ближе отступает ко мне, почти впритык спина к спине. Слимаус вяло отмахивается от мертвых рыцарей веслом. Но он физически довольно слаб. Тяжелое древко почти выскальзывает из его рук. Удары практически не наносят мертвецам ущерба.

Харишша испуганно прижимается к лежащему без сознания Прассу. Сбоку ее прикрывает туша оглушенного ослика. Но ходячие трупы почти приблизились к ней. Девушка шепчет какие-то заклинания и периодически указывает на рыцарей пальцем. Словно бы прогоняет их вон. Впрочем, мертвецы не желают подчиняться приказам некромантки. Они упрямо лезут на плот, переступая через разрубленные тела своих товарищей.

Я делаю сумасшедшую попытку. Использую последний магзапас, отстреливаю защитный экран. Рукоять от перенапряжения едва не взрывается в ладони, но послушно исторгает из себя остатки колдовства. Колеблющийся полупрозрачный купол врезается в нападавших. Он почти не осязаем, но движения воздуха достаточно, чтобы покачнуть мертвецов. Рыцари взмахивают руками и, роняя двуручники, дружно валятся за борт. Это позволяет мне проделать спасательный маневр.

Мертвец заносит искривленный временем клинок над головой Харишши. Я прыгаю, целясь ему в спину, но понимаю, что уже поздно. Ужас в моих глазах такой же, какой бурлит в серых очах некромантки.

– Не-е-ет! – кричит девушка и в страхе прячет лицо между коленей.

Я даже не успеваю подумать, что многое отдал бы, чтобы побывать среди ее замечательных коленок. Я даже не в силах понять за такое короткое время, что происходит.

Из маленького колечка телесного цвета, украшающего тонкий пальчик Харишши, срывается крохотная молния. Золотистая стрелка накаляется в воздухе и со странным звоном вонзается в надбровную дугу мертвеца. Тот резко опускает меч и делает шаг назад. На грубом, почти окаменелом лице все же можно различить недоумение. Рыцарь удивленно смотрит сначала на свои руки, потом на некромантку. Затем опять на руки и опять на девушку. Затем еще раз, и еще…

Харишша поднимает лицо и с не меньшим удивлением смотрит на рыцаря. Некоторое время они играют в безмолвные гляделки.

Мертвецы продолжают прибывать. Плот раскачивается словно резиновая уточка на поверхности работающего джакузи. Мне едва удается сдерживать врагов на подступах к центру плавсредства.

Эквитей совсем выдохся. Он стоит на одном колене и через силу отбивает выпад очередного рыцаря. Слимаус возвышается над королем и коротко тычет веслом в шею другому нападавшему.

Кто-то бьет меня локтем под ребра и я падаю к ногам некромантки. Девушка не реагирует – продолжат таращиться на заколдованного молнией мертвеца.

– Чего пялишься?!! – не сдерживаюсь я. – Хватай какой-нибудь кинжал и помогай.

Отбиваю удар и с глухой радостью перерубаю какому-то мертвяку бедро.

– Помогай! Иначе долго не продержимся!

– Помоги, – шепчет Харишша. Я удивляюсь, поскольку слова предназначены не мне, а тому высохшему трупу, который смотрит на свои руки и на некромантку так, словно бы впервые их увидел в своей загробной жизни.

Глаза едва не вылезают у меня из орбит.

Мертвец манерно, будто на приеме у городского Мэра, досточтимого смертоборотня Дамнтудеса, кланяется до земли. Вернее, предназначенный Харишше поклон завершается почти у самого бревна, из которых состоит наш плот. Проделав этот жест, рыцарь хватает двуручник и бросается в атаку.

Самое интересное, что нападает он не на нас, а на своих же посмертно боевых товарищей! Не ожидав такого поворота событий, другие мертвецы ошарашено раскрывают гнилые рты. Они даже не сопротивляются, когда двуручник побратима сносит им головы. Один за другим враги валятся в трясину. Брызги тухлой воды, кажется, навсегда повисли в воздухе – столько плесков и падений свершается в этот момент.

Приободренный таким поворотом событий, я призываю все свои возможности. И, конечно же, бросаюсь на подмогу неожиданному союзнику.

Рядом стонет Эквитей. Старику немало приходится страдать, чтобы держаться на уровне со мной. Но король еще тот крепкий орех. Упрямо встает и, опершись на мое плечо, орудует клинком. Подозреваю, если бы не я, – валяться монарху на плоту с рассеченной физиономией. Но вслух догадку не высказываю. Надо иметь совесть и уважать старость. Несмотря на то, что я буду старше Эквитея раз эдак в пять-шесть.

Мертвецы тем временем отходят от внезапного потрясения. Они уже вписали нашего мертвого помощника в ряды мерзких предателей и теперь активно теснят его поближе к болоту. Ни я, ни король, ни измученный звездочет не желаем придти ему на выручку. Потому бедный рыцарь гибнет. Его разрывают на мелкие кусочки. Воздух наполнен смрадом поднявшихся со дна ила и тины, вонью разложения и шелухой разодранной кожи.

– Еще кого-нибудь заколдуй! – кричу Харишше.

Она непонимающе смотрит на меня.

– Еще одного мертвеца! – объясняю, но все же не наблюдаю и гранка понимания в ее изящных раскосых глазах. – Сделай также, как и с этим.

Указываю подбородком на то место, где несколько мгновений назад еще сражался рыцарь. Теперь оно забито наступающими мертвяками и несколькими скользкими кусками истлевшего мяса.

– Это не я сделала, – едва не плача отвечает некромантка. – Это подсознательно… Какая-то магия от кольца. Кольцо мне мама подарила. Сказала, что оно будет хранить меня в безопасности от любого чудовища или человека… Сказала, чтобы я девственность хранила, и это кольцо берегла…

Всю эту тираду девушка рассказывает мне в спину. У меня нет времени выслушивать девичьи басни на тему заговоров и маминых заветов. Отмахиваюсь "Карателем" от полчища мертвецов и размышляю. Вот интересно, а как поведет себя это харишшино колечко, если к ней кто-нибудь за любовью полезет? Неужто подобным же образом молнией в глаз засветит? Не знаю. Желание попробовать огромное, но инстинкт самосохранения подсказывает другое. Впрочем, насколько помню, проблему девственности разрешил какой-то пришелец из Валибура. Тот, который девушке диплом подарил. Хотя… О! А ведь нет данных, что этот валибурец попал обратно домой. Вдруг его молнией – хвыц, и нету?… Спрошу на досуге.

Страшные удары отбрасывают нас с Эквитеем к плачущей Харишше. Она не старается приглушить рыдание. Ей можно – она не оперативница и не мужчина. Я бы и сам с удовольствием затянул бы "жалобную да слезливую песнь", как говорится в некоторых балладах про истерику. Но мне, хват-майору, руководителю серьезного боевого подразделения, это не к лицу.

– Мамочка, спаси… – сквозь слезы шепчет некромантка.

Отличное пожелание. Из разряда тех, если бы я сейчас бросился перед этими мертвецами на колени и спел бы хвалебную оду какому-нибудь богу из древнего пантеона. Мол, приди, боженька, грохни по мертвым рыцарям огненным молотом. А я тебе потом свечку на алтаре поставлю. Или даже две свечи, если всех мертвецов убьешь.

Тяжелый клинок ударяет Эквитея в плечо. Слышится хруст, но судя по звуку, ломается не кость, а трескает наплечник. Король воет от боли и отбрасывает нападающего ударом кулака в переносицу. Повторный хруст. Вот тут уж точно сломалось кое-что существенное.

– Сколько мы убили? – слабо спрашивает монарх. Он едва ворочает мечом и все больше наваливается на меня. Теперь мне приходится не только отбиваться самому, но и придерживать короля на ногах.

– Всего экземпляров сорок… – воздух горит в груди. Тяжело дышать, до боли. Сердце стучит как перегретый мотор. В животе бурлит горячая смесь из бойцовского рвения, ужаса перед смертью и сожаления. Подумать только, моя потенциально блестящая карьера закончится на каком-то гнилом болоте посреди малоизвестного варварского мира.

– Мало, – угрюмо суммирует Эквитей. – Неужели вот так и помрем?

Я не отвечаю. Пригибаюсь, пропускаю над головой чужую сталь и бью в ответ. Еще один полуживой труп валится под ноги с изрядной дыркой в груди.

У Слимауса отобрали весло и порубили инструмент в мелкую щепу. Парень стоит на коленях и трясет головой. Нет, молодец парень. Он не просит у врагов пощады – просто получил куском полена по голове. Над его шеей поднимается широкий клинок, зеленоватый от тины. Я с ужасом понимаю, что сейчас наш "звездный компас" умрет. А следом за ним и все мы.

Внезапно мертвецы расступаются. Двуручные мечи останавливаются, словно принадлежат нерушимым статуям. Мы устало переводим дух и готовимся к очередным сюрпризам.

Я подозреваю что сейчас будет. И оказываюсь прав.

На плот, верхом на пожелтевшем от времени скелете лошади, въезжает предок Эквитея. Вблизи он выглядит еще более мерзко чем издалека. Оскаленная застывшей злобой физиономия яростно смотрит на меня единственным глазом. Остатки шлема с тонкой драгоценной короной насмешливо блестят. Словно бы говорят: пришел твой последний час. Молись, оборотень-оперативник, не справится тебе с мертвыми рыцарями этих земель.

Конь подъезжает поближе, расталкивая мертвецов. Гуга Одноглазый наклоняется к нам. Из соединений его доспеха льется тухлая вода, вываливаются комки вековой грязи. Некоторое время умерший король смотрит на меня, затем на Эквитея. Взгляд мельком скользит по съежившейся Харишше и обессилено развалившемуся на бревнах Слимаусу. Затем голова Одноглазого опять поворачивается к нам.

Рот древнего завоевателя раскрывается, оттуда вылетает комар. Известно, что комары создают себе гнезда в болотистой местности, но живут где посуше. Оскаленный рот, полный кривых трухлявых зубов, разверзается словно портал в Подземное Царство.

– Что ж ты наделал, сопляк?! – вдруг заявляет Гуга. Он смотрит прямиком на меня.

– Я?… – спрашиваю изумленно. – А что я сделал, извольте? Мы только вчера прибыли.

Конь фыркает и наклоняет голову. При этом широкая лобовая кость коня прижимается к моему лбу. Пустые конские глазницы угрожающе пялятся прямо мне в душу.

– Не могли бы вы… э-э-э… объясниться? – задаю еще один вопрос.

– Слишком широкие плечи как на моего наследника-то, – трескучим голосом отвечает Гуга. Он разговаривает глухо, словно бы большую металлическую бочку до отказа набили булыжниками, а затем потрясли. – Или мамка сгрешила?

Я развожу руками. Мол, не знаю ничего ни о мамкиных грехах, ни о ширине плеч возможного наследника. Поскольку этим самым наследником не являюсь.

– Не ты ли будешь Стусей Первый-то? – трещит глухой бас.

– Не буду, прошу меня покорно извинить. Перед вами другой потомок – Эквитей Второй. Тот, который в походной короне…

С этими словами бесцеремонно выпихаю вперед монарха.

– Второй Эквитей? – озадаченно интересуется Гуга. Говорит покойник старым сельским говором. В своей истории Эквитей не рассказывал о предке таких занятных нюансов. – Это ж когда успели наплодиться-то?

Законный король благоразумно молчит в ответ. Понимает, что лучше дать выговориться покойному предку.

– Вернусь в замок и мамку на кол посажу! – решает Одноглазый.

– Не надо на кол! – решается Эквитей. – Стусей Первый – мой дед. Потом королевством правил отец – Бандрес Пятый, а за ним уже и я…

– Вот как, – размышляет вслух покойник. – Это же сколько годков прошло-то?

– Древние премудрые легенды говорят, что целых долгих сто лет, – отзывается вдруг Слимаус. – Но верить им безоговорочно нельзя. Если быть точным, досточтимый Гуга, то прошло не меньше полторы сотни лет.

– Помпезность его когда-нибудь погубит, – притворно стонет Эквитей.

– Тебя никто не спрашивал-то, чернь! – рявкает Одноглазый на Слимауса. – Если захочу, скажу: пляши, шут гороховый. И будешь плясать, трясти своим колпаком-то.

– Это не колпак шута, – пытается возразить звездочет. – Это официальный головной убор придворного астролога.

Гуга игнорирует Слимауса, будто перед ним не парень, а кусок компоста.

– Потомок… – в голосе мертвеца отчетливо проступают нотки грусти. – Совсем не экономишь-то… Держишь при дворе всяких шарлатанов…

– Э… – Эквитей краснеет и прячет глаза. – Предсказания очень помогают в боевых действиях.

– Угу, – заключает Гуга, в лексиконе которого напрочь отсутствует слово культура. – Этот сопляк-то тебе предсказывает кому сегодня яйца отрежут, а кому завтра?

– Ну, – теряется король. – Не все так просто.

– Убить эту собаку звездную? – размышляет Одноглазый. – Дело-то нехитрое. Заодно и казну-то слегка облегчим. Не будешь поди нести эти… как их… затраты на выплату… этого-то… роялти… сему смердящему…

– Не надо меня убивать, – молит Слимаус. – Без меня они дорогу не найдут.

– Почему не найдут-то? – удивляется Гуга. – Из болота я их выведу. Но…

Он умолкает, в черном провале единственного глаза угадываются нотки тяжелого размышления. Взгляд покойника направлен на остолбеневшего от изумления Эквитея.

Одноглазый рывком соскакивает с коня и резво подпрыгивает к владыке Преогара. Секунду он смотрит Эквитею прямо в глаза.

– Знаешь, – говорит о грустно. – А ведь ты нас разбудил-то…

– Я тут не при чем, – лепечет король. – Меня жена обманула!

– Баба-то?! – грозно хмурится глаз мертвеца. – Ты позволил какой-то там бабе себя обмануть?!

– Ну…

– Вот это я понимаю! – вдруг хохочет Гуга и по-дружески хлопает Эквитея по плечу. – Это у нас семейное-то!

Я припоминаю, что король мимоходом рассказывал, будто жена Одноглазого была та еще особа. У деда Эквитея, Стусея Пятого, насчитывалось около двух десятков незаконнорожденных братьев и сестер. Причем только Стусей мог похвастаться общей кровью с Гугой. Остальных воспитывали конюхи, пажи и обычные крестьяне. Да уж, невольно возникают параллели с любвеобильной Хатланиэллой.

– Разбудил ты меня, наследничек, – печально сообщает мертвец. – Из-за тебя начался конец света-то. Наша с тобой кровь всколыхнула древние чары. И мне теперь тебя убить надлежит…

Гуга тянется к рукояти меча. Еще парочка секунд и голова Эквитея отправится в трясину. Это надо как-нибудь решить. Я делаю шаг вперед, но король Преогара меня опережает.

– Может договоримся? – дрожащим голосом интересуется действующий монарх.

– Это как? – в голосе Одноглазого бурлит нескрываемая заинтересованность.

– Я слышал, у тебя некоторые затруднения с финансами…

– И шо?

– Денег дам…

– Деньги за собственную душу-то?

– Много денег.

– Сколько много-то?

Эквитей негнущимися пальцами шуршит в поясном кошеле. Его лицо стремительно бледнеет и я даже беспокоюсь, чтобы монарха не хватил сердечный приступ. Опускаю глаза и вижу, как из громадной дырки в кошеле показывается грязный ноготь короля.

– В драке порвали… – шепчет монарх. Он лихорадочно шарит взглядом по бревнам. Но там не лежит и малейшей монетки.

– Нет денег, стало быть? – будничным тоном справляется мертвец.

Эквитей сглатывает и отрицательно мотает подбородком.

– Ну, нет денег – нет договоренности, – вздыхает Гуга.

Он уже наполовину извлекает меч, когда король пугает окрестности счастливым выкриком.

– Нашел! – орет Эквитей. – Проводнику готовил и засунул за отворот перчатки… Не пригодилась тогда – пригодится сейчас…

В его руке поблескивает полновесная золотая монета.

Алчность так и прет изо всех прогнивших дыр мертвеца. Он протягивает скрюченные пальцы и хватает золотой. Вертит его, пробудет прикусить гнилыми пнями зубов. Лижет металл набухшим черным языком.

– Договорились! – заключает Гуга. На этот раз в его рокочущем голосе искрится настоящая радость. – Где ж ты был, внучок, когда мы этой канавой болотистой перебирались-то? Если бы нам денег хватило, мы бы дракона поимели-то… Как догадался-то, что на болото надо с деньгами идти?

Эквитей пожимает плечами:

– На твоем примере обучен. Наслышан и о твоих подвигах, и о Проводнике.

– Ох, попался бы этот покруч мне в руки-то! – мечтательно говорит Одноглазый. – Уж я бы его…

– Вот он, – толчком ноги выкатываю тело Проводника.

Гуга некоторое время смотрит на погибшего духа болот. Он просто сияет от счастья. Наклоняется над трупом и от всей души пинает его под ребра.

– Надеюсь, вы его долго мучили? Этого ублюдка трясины? Скажите, что долго. Ну скажите-то!

– Не очень, – говорю честно. – Умер от удара веслом по голове.

– Башку, сталбыть, раскроили… – как сытый кот мурлычет Одноглазый. – А мне он говорил, что погибнуть не может-то…

– Мы тоже так думали, пока Слимаус не угостил его по черепку.

Гуга резко поворачивается к звездочету и, недоверчиво склонив голову, смотрит на парня.

– Беру свои глаголы обратно, – говорит он Эквитею. – Удвой этому портку заработную плату-то. Хорошее дело парень сделал.

– Спасибо, – несмело улыбается астролог.

– Не убью вас теперь-то, – заявляет Одноглазый. – Но при условии.

– Готовы слушать.

– Ты, внучок, знаешь наверное, что через неделю солнце рухнет? – морщится покойник. – Если убить всех причастных, то чаша сия нас минует.

– Знаю.

– Сможешь с этой бедою разобраться-то? – серьезно вопрошает Гуга. – За неделю-то сможешь?

Эквитей почесывает подбородок и смотрит прямо в единственный глаз предка.

– Больше некуда деваться. Придется либо предотвратить конец света, либо самим умереть.

– Похвально сие, – кивает Одноглазый. – Договор таков. Если сумеешь остановить напасть, то не приду за тобой. Но ежели неделя пройдет, в тот же миг предстанет пред тобой моя рать. И порубим тебя, ясен пень, на куски…

– Понятно, – Эквитей хмурится и сплевывает. – Раньше хоть две недели оставалось для маневра. А теперь неделя…

– Именно неделя, – подтверждает мои опасения Гуга. – Какое-то чародейство ускорило этот… как его… пр оцесс.

Пораженные этой новостью, мы готовимся к отплытию. Мертвые рыцари медленно уходят под воду. Покойный монарх остается с нами – хочет немного поговорить с Эквитеем, разузнать о судьбе государства и заодно помочь отыскать отсюда выход.

– Долго мы тут петляли, – говорит он. – Но добирались до Пустой горы с большим трудом. Но не будем о старом-то, внучок. Поведай-ка лучше о делах государственных.

Мне удалось выломать два длинных березовых ствола и мы со Слимаусом, словно баграми отталкиваемся от болотного дна. Плот медленно плывет, рассекая грязные волны, поднятые погружающимися рыцарями. Утомленная последними происшествиями Харишша уснула. Она свернулась калачиком возле Прасса и укрылась полой его грязного плаща. Осел приходит в себя и перепугано всхрапывает. Приходится повторно стукнуть его между глаз. Я орудую шестом и с интересом прислушиваюсь к негромкому диалогу двух монархов.

Одноглазый спешился и уселся рядом с Эквитеем, прислонившись спиной к ноге конского скелета. Он расспрашивает потомка обо всем, что произошло за последние столетия.

Но ведь каков Гуга! А думал, что он станет задавать вопросы о жизни своих детей и внуков. Но его интересуют лишь политика и деньги.

– Что с моими землями-то? – вопрошает покойник.

– За это время границы не слишком расширились. На севере часть державы отвоевали варвары…

– Проклятье! – ревет Одноглазый. – Какой подлец разрешил им это сделать?

– Кхм, – пытается успокоить его Эквитей. – У прадеда не было другого выхода. Ты пропал и оставил пыльную казну совершенно пустой. Пришлось продать большинство нарядов прабабушки…

– Печально, – вздыхает Гуга. – Кто ж знал-то, что мы от дракона не вернемся. Так что там с границами?

– Север, конечно, неприятно. Но кроме двух торговых трактов там нет ни полей, ни хороших охотничьих угодий, – продолжает король. – Потому я не посчитал умным идти на их завоевание. Тридцать лет назад я пошел с войсками сначала на запад, а потом на юг. Захватил Триниллин, а потом отхватил изрядный кусок Каплаута и Темного края. Теперь восточный кордон проходит по Быстрому ручью, а запад заканчивается Морской рекой и Твердым озером.

– Вот это по мне! – хвалит потомка Одноглазый. – Поди неплохо погулял с дружиной-то? Не могу поверить, что тебе Триниллин поддался. Тамошняя графиня-управительница изрядно попила мне кровушки из казны, когда я договаривался с ней о будущем браке своего сына. Проклятая стервица! Ей целых десять золотых за рядовую принцессу предлагали, а она ни в какую. Моя рать целых два месяца держала тупых принцессок в осаде. Но не поддались подлые. Только издевались со стен и кукиши показывали…

– Мне они тоже изрядно надоели, – признается Эквитей. – За "пристройку" Мэлами хотели целых десять возов серебра.

Гуга присвистывает, понимающе покачивая подбородком.

– И где я эти десять возов возьму, если два рудника ушли кукушке в гнездо только на вооружение придворной охраны.

– А какого ослиного органа ты серебро в оружие совал-то? – журит Одноглазый. Внезапно его око сверкает. – Впрочем, довольно мудрый выбор, учитывая…

– Что?

– Не хочу говорить об этом… Срамота…

– Ваше высокое величество, – обращаюсь к покойнику. – Нам необходимы любые, даже самые срамные факты из истории Преогара. Любая информация способна помочь нам в деле с падающим светилом.

Пустая прорва глаза смотрит на меня. На грубом лице, пятнистом от трупного яда и мула, читается раздумье. Гуга поднимает руку и скрюченными пальцами почесывает подбородок. Грязные ногти глубоко вонзаются в сухую кожу, она шелушится и падает на плот невесомыми перышками.

– Была у меня одна ведьма. Говорила, что из другого мира. Прилетела ко мне в какой-то розовой ступе. С цветочками… И глаголет мол, у нее в нашем государстве какая-то работорная работа…

– Лабораторная-то? – копирую манеру речи Одноглазого.

– Точна! Бораторная. – радуется он. – Говорит сия ведьма, же хочет взять у меня немного королевской крови. Ну а я ей, знамо, отвечаю, чтобы катила свою задницу откуда пришла. В подтверждение слов своих луплю бабку по темени мечом. Ненавижу ведьминское отродье. Слегка прорубил, думаю, все – окочурилась. А стервица старая встает как ни в чем не бывало. И лыбится, дурная. Глаголет, же ее только серебром убить можно…

– Занятно, – я раздумываю над тем, что надо бы найти неизвестную ведьму. Речь, несомненно, про уроженку Валибура. Значит союзница в виде землячки мне не помешает. Вот только почему она, глупая, про серебро распространялась? Небось, не оперативный сотрудник, а кто-то из НЭАДеКВАТА, Ново-Экономической Академии Державной Культуры Валибурской Ассамблеи Технологических Академий. Кто еще в здравом уме будет рассказывать о таких опасных вещах?…

– Слышу-то про серебро, – продолжает Гуга, – и тянусь к подсвечнику. Думаю, гэпну ее по тыкве, и все пройдет. А она мне говорит, же денег даст за баночку крови. Предлагает целый мешок золота! Я едва не роняю слезу-то. Известно, какие неприятности с казной… А тут это старье в цветастом платьице и со ступой. Ну, и даю-то этой бабке пинту-другую своей кровушки. Она собирает все в большую банку, рассчитывается со мной по долгам и улетает. Больше я ее не видал, бабушку эту.

Значит ведьма кровью интересовалась. Не иначе, проводила исследования на тему королевского иммунитета к колдовству.

– Вы эта… – говорит Одноглазый. – Если бабку ту увидите – спросите, не нужна ли ей кровь покойного владыки.

– Обязательно, – соглашается Эквитей.

– А теперь поведай, внучок, – вопрошает Гуга, – как у тебя дела с налогами-то?

– Все нормально, – оптимистично отвечает король. – На эту тему могу говорить бесконечно.

Я вспоминаю, что он является реформатором и главным идеологом какой-то новой системы налогообложения.

– Итак, – начинает монарх. – Каждый житель Преогара облагается двойным налогом.

– Две мзды-то? – ахает Одноглазый. – Молодец, внучок. Ну-ка, ну-ка, поведай, поведай…

– У нас есть три вида налогов: пеший, конный и торговый. Каждый год казна пополняется следующим образом. Десять мелкушек взимается с пешего гражданина, сребринка с одного коня, полторы сребринки с двух лошадей, то бишь с воза – это я такую скидку придумал.

– Хорошо, – довольно суммирует Гуга. – Скидку делаешь со дворцовой стены, или просто в ров бросаешь-то?

– Нет, делаю скидку в виде меньшего налога, если человек обладает парой коров или другого скота. Это делается, чтобы селяне не взбунтовались. Еще начнут кричать о разорении… Или, еще хуже, станут требовать домкратии и затеют революцию…

– Да ты что? – волнуется Одноглазый. – Неужели и при тебе домкратия щупальцы свои грязные показывает? А я, старый дурак, думал-то, что уничтожил вольнодумство на корне еще при жизни.

– Эта зараза похуже сорняка, – соглашаюсь с покойником. – Вырви одного демократа, и на его месте тут же появится два новых да еще и с правозащитником в охапку.

– Тяжко живете, – заключает Гуга. – При мне все домкраты и пузатая адвокатура сидели в застенках.

– Эх, – тяжко вздыхает Эквитей.

– Ты вот что сделай, внучок, – советует Одноглазый. – Поставь вдоль самой длинной дороги ряд виселиц. И на каждой повесь табличку "Место для домкрата". Поди революционеров-то поубавится.

– Хорошая мысль! Поразмышляю на досуге. – Глаза монарха светятся истинным негодованием демократической несправедливостью. Но продолжу. Так вот, каждый конный рыцарь в год выплачивает золотой, каждый пеший мечник – сребринку. Торговцы платят десятиной со стоимости каждого воза…

Дальше они вникают в подробности фискальной политики и я не прислушиваюсь. Успокаивающе обнимаю Харишшу и шепчу ей на ушко какие-то глупые комплименты и байки из оперативной жизни.

– Ой, покойники опять лезут, – вздрагивает некромантка. – Кажется, это мои хуторяне.

Возле плота выныривает прогнившая башка какого-то мертвеца. За ней из-под тины и осоки показываются остальные двадцать девять подгугиневцев.

– Ты его, внученька, не боись! – гордо изрекает Гуга и пинает всплывшего зомба в оскаленную харю. Голова с бульканьем скрывается в трясине. – Мои воины их попридержат.

Из воды действительно высовываются несколько сотен рук. Они хватают хуторян за ноги и шеи, тащат ко дну.

– А нельзя попросить, чтобы зомбы там и остались, на дне? – умоляющим тоном спрашивает Харишша.

– Нельзя, – Одноглазый отрицательно отмахивает ладонью. – Мертвые друг с другом не воюют – закон природы.

– Еще бы они с живыми не воевали, – грустно раздумываю вслух. – Кто бы такой закон придумал…

– Нельзя, – отвечает Гуга. – Мы со дна и так поднялись из-за вашего вмешательства. Вот ты скажи, – обращается он к Эквитею. – Зачем на старой кошелке женился-то?

Плечи потомка поникают словно паруса в безветренную погоду.

Покойник игнорирует раскаяние короля. Он рассказывает о некоторых забавных фактах из своей биографии.

– Слушай, – наклоняется он к монарху. – Давай утопим твоего звездочета?

– С чего бы это? – пугается Эквитей. – Мне этот парень жизненно необходим. К тому же он в последнее время зарекомендовал себя с лучшей стороны: не трусит, дорогу указывает…

– Видишь ли, внучок, – щелкает языком Одноглазый и говорит заговорщицким шепотом. – Боюсь я этих предсказателей-то. Мне когда-то один звездун сказал, что однажды я встречу своего далекого потомка.

– Да ты что!

– Угу… И сказал он, что один из нас, то есть либо я, либо потомок, погибнет. А произойдет все это во время конца света.

– Занятно, – корчит кислую рожу король. – Ты потому меня убить хотел?

Гуга кивает и хлопает Эквитея по колену.

– Но ты же мне заплатил. К тому же вы убили болотного духа, который нас держал в этой вонючей выгребной яме. Теперь наши души свободны-то…