Текст книги "Рывок в будущее (СИ)"

Автор книги: Владимир Марков-Бабкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

– Но, там же есть генералы.

Да. Генералов да бригадиров со мной идет немало. Хоть я бы и полковников с майорами предпочел бы на их места брать. Не очень генералы новому учиться охочи. Не всё я решаю.

– Но, там нет ни одного Кронпринца на поле боя. Я буду далеко от битвы. Что может случиться?

– Да, ну ка, повернись любимый.

Лина требовательно переворачивает меня на живот. Нежные поцелуи по всей длине рубящего шрама на спине.

– Ты, тогда тоже сидел себе в палатке и не планировал умирать. О твоей личной битве у Гельсингфорса до сих пор слагают легенды участники событий.

Хмыкаю.

– Кто, например?

– Хотя бы твой Арцеулов. Он мне много рассказывал о той битве в ночи.

Смеюсь.

– Господи, нашла кого слушать! Арцеулова! Да, он прибежал, когда меня уже убили!

Поцелуй в шрам.

– Не шути так, я тебя прошу. Умоляю. Не гневи Господа. Ты тогда выжил чудом. Меня не волнует, что ты убил тогда несколько нападавших. Это горе их и их жен. Ты – молодец. Но, если бы ты погиб тогда ночью? Как бы я жила?

Переворачиваюсь назад и шутливо напоминаю:

– Дорогая, у нас сегодня «русский день».

Да, у нас есть языковые дни. Через день мы говорим в семье на русском и на немецком языках. С детьми тоже. И со слугами. Они тоже учат и немецкий, и правильный, с моей точки зрения, русский язык. Точнее его вариант из будущего. И в школах моих «цифирных» преподают детям именно этот вариант. Язык будущего. В грамматику Адодурова – Ломоносова я его весь не всунул. Артачатся местные. Непривычно им. Пришлось, чтобы не забыть родную речь, даже для себя самого правила и словарик записать. А то у самого «экзерциции», «лошка», «зело» и «понеже» уже незаметно в речь проскакивают.

Во всех смыслах.

А ещё мы раз в неделю, в «свободный день», по очереди говорим на французском и английском. Два дня в месяц на каждый язык. Дети и слуги тоже. Такая вот у нас программа просвещения народных масс.

Лина вздохнула и покачала головой.

– «Русский день» – он там. За дверью. В супружеской постели я говорю с любимым на том языке, на котором говорит любовь в моём сердце.

Целует в губы. Осторожно прижимается. Живот мешает. Да, мы ждём третьего ребёнка. И я не уверен, что я успею вернуться из «командировки» к родам. Точнее даже уверен что не успею. Тут, как-то нет самолётов, а армия по дорогам движется долго.

Но, не ехать я не могу. По многим причинам. Я, вообще, с трудом добился от Матушки дозволения на сей вояж. Шесть лет она меня не подпускала к армии на пушечный выстрел. И лишь сейчас согласилась. И велела усилить охрану Лины и Павлика.

Династия не должна прерваться.

Ни на миг.

Но, и она понимает, что не может Цесаревич-Наследник прятаться за женскими юбками. Если не дай Бог что, то свалить нового Императора, без опоры его на армию и флот, очень просто. Лисавета слишком дорожит Империей, чтобы такую бомбу заложить под будущее Царствование. А мыслит она если не столетиями, то, точно десятилетиями вперед. Маленький Павлик тому доказательство.

– Наконец-то я увижу твой родной Дармштадт.

Лина вздохнула.

– Столько лет прошло. А словно, как будто вчера уехала.

Целую её висок.

– Не жалеешь?

Рассудительность Каролины и тут взяла верх.

– Даже если не привязывать вопрос к тебе, то, так или иначе, мне всё равно нужно было бы выходить замуж и уезжать из отчего дома. Всех наших дочерей ждёт то же самое. Наталью нашу. У нас с тобой всё счастливо сложилось. Мы даже поженились по нашему желанию, а не по желанию родителей моих или Матушки. Это редкость для Кронпринцев и принцесс. Нас обычно ни о чём не спрашивают. Продают, как скот. Мы даже имена для своих детей выбирать не можем. Или я, вот, Екатерина Алексеевна. Моё мнение кто-то спросил? Или твоё? Может мы не хотели это имя? Молчи и улыбайся… Спасибо, хоть частным порядком я всё ещё Лина…

Она говорила опасные вещи, но, она была права. Наше мнение Матушку часто не интересует. Мы чуть свободнее крепостных, у которых мужа продают одному барину, а жену с детьми другому…

А я ведь так хотел дочь Наталью назвать Ольгой…

Какое это имеет значение?

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. НОВЫЙ ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. 7 января 1748 года.

– Я вернусь к тебе.

Ответное:

– Я люблю тебя.

– И я люблю.

Лина плачет. Расставание – тяжелая штука.

– Иди, любимый. Долгие проводы – долгие слёзы, как говорят в народе. Fac quod debes, fiat quod fiet. Я буду ждать тебя.

Целую жену. Решительно разворачиваюсь и выхожу не оглядываясь.

– Государь.

– Всё готово?

Полковник барон Мюнхгаузен кивнул.

– Да, Государь.

Киваю. Командую своим кирасирам:

– По коням, господа!

* * *

* * *

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ АВТОРСКИЕ:

СЕРИЮ «МИРЫ НОВОГО МИХАИЛА» – /work/1

ЦИКЛ «СВЕТЛЕЙШИЙ» – /work/329568

РОМАН «ЭРА ВЕЧНОСТИ. ГРААЛЬ» — /work/310989

* * *

Дружественная взаимная реклама с коллегами по перу:

Наши современники, попав со съемочной площадки 2024-го в предреволюционный Севастополь 1916-го, не желая того, оказываются вовлеченными в схватку погибающих империй.

Автор знакомит читателей с реальными героями и событиями Отечественной истории начала ХХ века. Никаких фантазий – всё так и было. /work/450563

* * *

1682 г. Вокруг произвол и беззаконие. Стрелецкий бунт? Не можешь предотвратить – возглавь! Но на своих условиях. Лично воспитаю Петра – или погибну снова

/reader/475541/4451330

Глава 6

À la guerre comme à la guerre

* * *

СВЯЩЕННАЯ РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. МАРКГРАФСТВО МОРАВИЯ. БРЮНН. 17 (6) марта 1748 года.

– Seid gegrüßt, Eure Königliche Majestät!

– Seid gegrüßt, Eure kaiserliche und königliche Hoheit!

Подношу правую руку к треуголке, Мария Терезия просто машет ручкой.

Мои голштинцы сегодня хороши. И они здесь и эрцгерцогини солдаты тоже. Гольштейн – часть Священной Римской империи, в которой царствует вместе с мужем Францем I Стефаном Лотарингским моя сегодняшняя спутница. Ну как царствуют? Он царствует, а Она правит. Франц прижил корону от наследовавшей её жены. Не все посчитали это правильным. И вот уже семь с половиной лет в Европе и колониях идет Война за Австрийское наследство. Мы из неё выпали после избиения Швеции, но вот волею Матушки и стараниями Бестужева снова в ней участвуем.

Вижу гордость в глазах эрцгерцогини. Всё же первыми её приветствуют немцы. Елизавета ни за что бы мне не дала даже потешную роту в Ораниенбауме из голштинцев учинить. Но, в своём-то Гольштейн-Готторпе я сам уже себе хозяин. Да и в Южной Карелии у меня собственное ополчение. Потому следующие в строю добровольцы из Борго. А потом ещё поляки Понятовского. Он ведёт хоругвь на свой кошт. Дальше же русские богатыри. Уставшие, но довольные.

Ни одну мою часть Лиза не подпустит к Петербургу и на сто вёрст. Даже мои кирасиры под присмотром. Скажу ли я когда-нибудь своё Alea jacta est? Я не знаю. И Матушка не знает. Сама она уже однажды так сказала.

Позади тысяча двести вёрст зимнего похода. Шли мы споро, готовились долго. В самую стужу. Но, потерь почти нет. Медслужба отлажена, питание полевыми кухнями и тёплые палатки тоже. Но, всё равно трудно вести через заснеженную Литву и Польшу сорок тысяч солдат. Пусть они кто на лыжах, а кто и конный. Лыжные отряды всегда в нашей армии были. Но вот чтобы столько… Два года лыжи гнули, много ясеней извели. Потом учили. Колонной ходить. Валенки опять же. Дефицит пока. Но мы старались. Даром я что ли войлоком для термосов занимался?

Понятно что на всех навалять не смогли. Потому пехота у меня обута кто в валенки, кто в бурки, кто в пимы. Поверх ещё гетры из пропитанной льняным маслом и воском парусины. Прокладчики лыжни в унтах. У кавалерии сапоги и шерстяные носки. Артиллеристы и обозники, едущие в основном на санях, в валенках. Ну и те, кто в лазарете тоже. В дедовых башмаках у меня зимой никто не ходит. Шапки варежки, шарфы, шинели, бушлаты, стёганки, тегеляи… В общем что смогли. Обморожения впрочем были. Как и покалеченные. Болезных отправляет сейчас домой граф Михаил Бестужев-Рюмин наш посол в Польше. Он нашим высланным вперёд квартирмейстерами и интендантам сильно подсобил. И артиллеристам. Пушки, кроме новых, мы тоже начали раньше основных сил выдвигать. Под защитой моих кирасир.

– Здра-ви-я же-ла-ем, Ва-ше Ко-ро-левс-кое Ве-ли-чес-тво!!! – гаркают уже русские полки.

Мария-Терезия эрцгерцогиня в Империи в целом, но она ещё Королева Богемии и Венгрии. Наследная. Так что она Величество. Здесь. У себя в вотчине.

– Здра-ви-я же-ла-ем, Ва-ше Им-пе-ра-торс-ко-е и Ко-ро-левс-кое Вы-со-чес-тво!!! – приветствуют уже меня мои бойцы.

Снова делаем с хозяйкой приветственные жесты руками. Мария Терезия Вальбурга Амалия Кристина смотрит на моих бойцов то ли оценивающе, то ли насторожено.

Вроде не враги и не варвары пришли. Но, вижу, заботит, её наша сила. В строю все по Уставу в парадной форме. Даже парики проветрить успели. Третий день лагерем под Брно стоим. Подшились. Отъелись. Оружий начистили. Отмылись. Полевые бани, как и кухни, это всё же большое дело. Но, их, понятно в строю нет, как и лыж, они в лагере обоза. Пушки новые там же под охраной и парусиной стоят. И ещё кое-какие новшества.

– Петер, у Вас стойкие воины, – обращается ко мне эрцгерцогиня, – я видела армию после похода, усталость и боль не спрячешь, а ваши выглядят лучше, чем те что со мной из Вены шли.

Чему удивляется? Я же своих в демисезонном обмундировании не морозил. Тем «что провиантмейстер не украл» – не кормил.

Даю знак адъютанту. Нам подносят два термоса. Наклоняюсь с лошади. Протягиваю один спутнице в сани.

– Будете, Ваше Величество?

– О, это ваш знаменитый термос? – радуется королева, – у нас есть такие.

Да уж разошлось моё новшество по Дворам Европы. Фридрих Прусский сам с таким ходит. В Париже пока правда мои изделия не в моде. Да и в Вене не очень. Но, с Веной мы походом, так что и это вопрос решим.

– Да, Мария, – подтверждаю очевидное, – специально для Вас заваривал лично, Вам открыть?

– Спасибо, я позже.

Эрцгерцогиня снова беременна. У меня за последние годы глаз стал намётанный. Да и промёрзла наверно. Значит вода назад просится. Куда же ещё то лить?

– Да, русские солдаты, настоящие витязи, – отвечаю на первую Её реплику, – но давайте пройдем в шатры, в своём Вы можете немного отдохнуть, а в большом как раз нам стол накроют.

Мария кивает. Ёжится. Всё же промёрзла. Термос оставляет себе. Немудрено там её вензель и герб на золоте и моё посвящение. Подарок. Не последний за сегодня.

Поворачиваюсь к Ласси.

Говорю по-русски.

– Как отъедем, командуйте вольно.

Фельдмаршал салютует мне.

Солдаты всё же устали. И не зачем их в мороз во фрунт держать. Мне же потом их лечить.

А нам с Марией, с поручения Матушки, надо ещё поговорить о многом. Не только об этом походе, но и как будем вместе турок бить. Да и мосты навести, в части возможного в будущем брака Павла моего, тоже стоит.

* * *

СВЯЩЕННАЯ РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. ЛАНДГРАФСТВО ГЕССЕН-ДАРМШТАДТ. 14 (3) апреля 1748 года.

– Петер! Петер! – слышу взволнованный голос тестя.

И чего в такую рань? Солнца ещё нет! Квасили же вместе вчера до третьего часа ночи. Вот же неугомонный.

Встаю продираю глаза. Распахивается дверь.

– Петер! – озаряет мои покой улыбкой и глазами Людвиг VIII Гессен-Дармштадский, – Каролина родила!

Вскакиваю с места.

– Сын, у тебя, сын! – радуется, пританцовывая тесть.

Так, вот и Лёша подоспел. Так вроде Елисавета Петровна грозилась назвать. А может и Петя.

– Это дьэло нато обмъит! – настаивает линин родитель.

Выучил за вчера старая бестия.

Я пока быстро собираюсь. Надо много о чём ещё расспросить курьера.

Впрочем вот и он. Цильх. Кланиется.

– Пьотр Фьодорович, – начинает он.

– Как Лина?

– Всио хорошо, она и сын Ваш Алексей здорови.

Вот же Иван Андреевич, нашел как за мной на войну убежать. Не сиделось ему у меня в камер-брандмейстерах. Ну, дело у меня для него есть. С тестем вчера его и начали обмывать. Сделал он для меня без лишнего шума по Германии сто зеркал и стёкол прочных нужной формы. А то бы не довезли мы сюрприз за две тысячи вёрст до полей сражений. Колб же почти весь резерв умудрились разбить. Впрочем когда по горам шли то было немудрено. Последние дни солдатом пришлось уже на себе лыжи тащить. Тестю вот их оставлю на хранение.

– Спасибо, Иван, – обнимаю Цильха, – у матери был?

– Да, как же можно, я полмесяца летел с вестью этой, – отвечает от волнения гонец.

Говорим мы уже на немецком. Тесть понимает, распоряжается Цильха, разместить, накормить. Обнимает. Не удивлюсь что Иван ещё титул получит за очередную добрую весть. Чин его в Табели у нас шестой. Так что дворянин он теперь потомственный. А теперь вот ещё будет «фон риттер» или «фон эдлер». Впрочем, тесть может и подарок просто какой дать. Немец же.

Что ж, если иного приказа нет, то надо будет Ивана в армейский чин определять. Временно. Мундир ему тут быстро соорудят. Полковничий. Инженерный. В гвардию мне не почину пока принимать.

– О! Айдам! Поздравляю! – вваливается моей жены старший брат.

– Данке, швайгер, – отвечаю шурину, – и тебя с племянником!

У нас тут пока «на троих», намечается. Два Людвига (тесть и шурин– schwager мой), и я стало быть счастливый отец, а для них eidam-зять. Как узнает так, думаю, и второй брат моей жены Георг Вильгельм быстро дела в своём добровольческом корпусе перепоручит и сюда приедет.

Что ж. Битва будет не завтра. Время пировать. Надо распорядится налить моим солдатушкам по чарке за радостную весть эту. Больше не надо. А то с местными добавят за новорождённого. А нам завтра уже выступать в Голландию эту.

* * *

НИДЕРЛАНДЫ. ОКРЕСТНОСТИ МААСТРИХТА. 25 (14) апреля 1748 года.

Была ночь. Холод и туман лежали у моих ног. Третий день французы вели, сквозь внезапный снег, штурм Маастрихта.

Нет, сейчас пушки молчали. Темень внизу прорезали только костры на стенах города и в лагере осаждавших. У стоящих со мной сейчас, кроме артиллеристов, даже огнива в карманах не было. Табак моим спутникам тоже пришлось оставить.

Третьего дня в Ахене французы взбрыкнули и не захотели допускать МЕНЯ к переговорам, мол моя армия – наёмники. Англичане действительно оплатили весь бросок Русской армии через Европу. Но, готовится к нему мы начали задолго до этой, озолотившей и меня, щедрости.

Что ж насильно мил не будешь. Пришлось прервать сами переговоры. Все стороны получили мои требования. Но, «союзнички» (голландцы и англичане) были не довольны и не стали прибавлять нам сил из своих. Кто же думал, что русский выскочка пойдет с сорока двумя тысячами против восьмидесяти? Ну за меня ещё тринадцать тысяч войск осаждённых в крепости. Так что два к трём в пользу французов.

Собственно, мне было понятно, что у европейцев намечается договорнячок. Но, я же вел сюда русских солдат что бы просто посмотреть на это? Нет. У меня были собственные интересы. Законные и скромные. Мои хотелки получили все бывшие там дипломаты. Сорок тысяч штыков всё же аргумент, чтобы не отказать хотя бы в этом. Россия не многого и просила. Но, не за этой же мелочью я сюда шел. Нужно показать наконец Парижу и Лондону, что Россия – это Империя, которая может биться за свои интересы. Как показать в том числе и то, что я вырос и умею не только полусабелькой в ночи махать. Двадцать лет – самое время для возмужания.

«Бебут в ночи». Какая ирония. И слово звучное. Многозначное.

Передо мной снова ночь. Но только роли в ней поменялись. Теперь мне определять условия сражения.

Вчера долго совещались с Ласси и фон Ливеном. Юрий Григорьевич, как младший по званию начал с неверия в предложенный мною «план победы». Барон фон Ливен, конечно, дело говорил. Он сам принимал участие в разработке плана. Но, погода нам выдалась суровая. Наши заготовки могли просто физически не сработать. Петр Петрович Ласси тоже был осторожен и считал, что, разлив Мааса делают для нас, оставшуюся на его правом берегу французскую армию фон Левендаля, посильной в атаке на рассвете. Он тоже знал, что говорил. Рейхсграф Ульрих фона Левендаль служил под началом Ласси в войне с турками. Россию этот мой почти земляк из Гамбурга служил до 1743 года, получив апшид генерал-аншефом. В том же чине пребывал здесь и я. Оба моих заместителя были правы. Но, мне и России нужен не выигрыш. Нам нужна только Победа. Яркая, однозначная. И лучше если не придётся в этой земле полвойска оставлять. России умелые солдаты нужны. У нас вот под боком в Персии замятня. Да и союзникам лучше большой армией о чести наминать. А то они снова наших интересов не заметят.

Оттого мы и просчитывали потом варианты с лучшей теперь расстановкой наших сил. Затем и сделали бросок в припорашиваемой снегом грязи. Дав по прибытии войскам два часа на отдых и переодеться в чистое. По мере возможности, конечно.

Французы понимали, что мы должны подойти. Но, не ожидали нас сегодня, лихорадочно пытаясь третий день пробить оборону Маастрихта. По европейским меркам не могут солдаты так быстро идти. Да ещё погода эта. Картина Репина «Не ждали» в общем. Сбившиеся у костров редкие пикеты наши казачки тихо снесли. Заняли господствующие высоты. Порывы ветра и ожидаемая мной шумная вылазка осаждённых заглушили все наши передвижения. Мы готовы. Теперь я ждал только, когда ветер снесёт к Маасу большую часть тумана. Иначе придется наступать за полчаса до рассвета. А лишний час нам бы не навредил.

Вот отчётливо проявились лагерные огни у лежащего у подножия занятых нами высот Хеера. По прежнему плану мы должны были начинать севернее у Берга. Но, разлившийся ручей Кобергвег наши планы изменил. Скатываться с пригорков в этот весенний поток ночью, да и, на виду у противника, днём, сейчас малоинтересно.

Мои-то ребята – кирасиры и пехотная гвардия опытные: ещё в Санкт-Петербурге тренировались «ночью тонущих и раненых спасать», под «Царёвы лампадники» их искать. Казаки же светом не обстреляны, не говоря уже о французах. Но, казаки ребята в ночном бое умелые, главное, чтоб кони не испугались. А французам – незачем к такому и привыкать.

Даю отмашку ударным ротам на к вражеским позициям выдвижение.

Полчаса. Интенсивность канонады за Маасом начинает спадать. Не вовремя. Впрочем, французы сейчас рекой надвое разрезаны. На нём только старый мост в крепости и смог в последние дни устоять. Так что, мы, по логике и замыслу, не должны проиграть. Но, что нам даст этот ночной бой одному Богу известно. На всё воля Его.

Световой сигнал что пехота на месте. Пора начинать.Пока шуметь нельзя, как начнём, братушкам ещё до неприятеля пятьдесят аршин бежать. Раздаю приказы. Конница в седле. Фитили подпалены.

Крещусь.

Ну с Богом!

– Открывай!

Девяносто прожекторов распахивают створки вместе.

Девяносто «астральных ламп» вспыхивают новыми звёздами в лицо французов. Мало. Но такие лампы в моём будущем ставили на маяки. Да и не освещаем мы всё поле боя. Только триста пятьдесят саженей фронта. Узкая полоса света, бьющая в самое слабое у французов место.

Тактику придумал не я. И два раза она не работает. Но, почему бы этот шанс, один раз в военной истории, достался бы не мне? Да, пусть я не Жуков, но, за мной опыт военной науки почти на три века вперёд. И опыт Жукова тоже.

Богатыри принца Дадиани сейчас молча уходят в рывок на ослепших ошеломлённых французов. За ними вперёд идут кирасиры подполковника фон Берха. Их задача пробить брешь вглубь. Пока пехота Георгия Вахтанговича будет расширять брешь и рубить ошалевших солдат генерал – лейтенанта Пьера де Верже. Именно они имели неудачу быть резервом правобережных французов и стать нашей первой жертвой в этом сражении.

Коням мы подсвечиваем еще пятью прожекторами путь. Метров на сто вперед стелим его рассеянным светом. Там они войдут в основной луч. Шоры им не дают ослепнуть, но им и в начале нужно видеть куда они идут.

Слабы прожектора. Не прожектора ПВО Великой Отечественной. Отнюдь. Но, эффект неожиданности никто не отменял. И зенитных орудий «Ахт-Ахт» у французов нет, чтоб стрелять по прожекторам.

Затея была рискованной. И только расчёт на неожиданность и испуг. А так, в следующий раз перестреляют моих, как в тире. Тем более что движутся они тактическими коробками. Лишние несколько минут, и пушки начнут палить картечью.

Самый опасный момент всей затеи.

Прибегает вестовой.

– Ваше Императорской Высочество, – выдыхает он, – заслоны смяты, ребята рубят французов в палатках и у костров, те ошалели и не оказывают почти сопротивления.

Киваю. Адъютант мой Александр Бакарович Багратион-Грузинский отводит гонца в сторону и фиксирует в журнале донесение. Дает ему чайку из «личного термоса Царевича» хлебнуть. Прижившаяся уже у нас форма поощрения. Почти медаль. Внукам будет рассказывать.

Пока в целом тихо. Пушки молчат. Французы не поняли, что там у них за светопреставления вдруг случились.

Впрочем, вот и первые раскаты слышны. Что же настало время водить в бой стоящий за холмом запасный корпус борона фон Ливена.

– Пётр, – подзываю я молодого Румянцева, – скачи к Юрию Григорьевичу, передай что, как луч дальше перенесут, пусть выступают без промедления.

Будущий Задунайский козырнув скрывается в ночи. Мы стараемся не шуметь. Но туман над рекой скрывает нас от Морица Саксонского, а правобережным французам разве что только бьющий с горы свет и видно. Остальное на его фоне меркнет. Потому, после отправки в бой кавалерии, факелы в наших пикетах разожжены. А Ливен – генерал хороший, но, всё же, излишне острожен, так что не мешает ему и напомнить, что пора и основным силам взяться за дело.

Слышатся канонада. Очухались французы? Нет, это из крепости. Со стен им лучше видно, чем французам. А комендант Хоббе Эсайас ван Айлва и эрбгерцог Карл Аренберг труса не празднуют. Вижу там на нашем берегу вспышки. Значит, голландцы из Вика начали встречную вылазку и фон Левендалю будет не до того, чтобы за таинственным сиянием, льющимся с холмов у Кандиера наблюдать.

– Пётр Фёдорович, – говорит Ласси, – голландцы навстречу ударили, пора бы свет переносить, а то слепит их.

Киваю. Что-то я замешкался.

– Командуйте, Петр Петрович, – отвечаю, – перенесем южнее, Ливену сейчас там нужнее будет подсветка.

– Да, там д’Альбер, он опытен биться ночью, – соглашается генерал-фельдмаршал.

– Ну вот мы его и выведем на свет, – пытаюсь пошутить.

Надеюсь, что шучу не слишком нервно.

Ошеломить – значит победить. Сегодня нам удалось ошеломить. Но это всегда только половина победы. Боем в эти времена трудно управлять, да ещё в предрассветный час. Там внизу, у Маастрихта, у каждого своя война и своя победа.

– Соединились с голландцами.

– Артиллерия центра захвачена.

– С левого берега начинают палить.

С каждой минутой прилетают вестовые и приносят новые сообщения.

– Петр Петрович, – спрашиваю наставника своего, – может пора Нартову выступать.

– Рано, Пётр Фёдорович, – сначала пусть наши пройдут город и расположатся за Адскими Воротами.

Верно. Спешу. Мы беспорядочный обстрела потерпим, а вот нашим штурмам на левом береге нужно будет шанс дать.

– Можем единорогами поддержать, – советует Ласси.

– А не далеко?

– Немного, но мы на сто аршинном возвышении.

Киваю.

Ласси распоряжается. Собственно он и ведёт это сражение. Я тут так, лицом торгую. Придаю солидности бою. Мало что от меня сейчас зависит.

Наша экспериментальная батарея начинает пристрелку.

И вижу, что начинает доставать! Не всегда. Половина ядер и бомб достаётся Маасу. Но французы переносят огонь «на батареи противника». Они не могут знать дальность наших гаубиц. Потому палят туда, где должны быть по их мнению наши орудия. А там как раз генерал-лейтенанты д’Альбер де Люин пытается организовать контрнаступление.

Старик Мориц пороха не щадит. У нас не нашлось бы столько для этого фланга сражения. Ну, что ж, «туман войны» порождал и не такие недоразумения. «Дружественный огонь» никто не отменял.

Видит эту пальбу и фон Левендаль. У него сейчас тысяч пятнадцать по рукой. Но, по ним уже бьют со стен фортов, бьют, захваченные нами французские орудия, и наша, спустившаяся неспешно с гор, артиллерия.

– На юге враг сдался, – приносит благую весть новый гонец.

– Генерал д’Альбер? – не успеваю договорить

– Убит, – выдыхает измазанный в грязи, измождённый, но радостный боец.

Ну что ж не одному же д’Артаньяну (то ли генералу, то ли маршалу, не помню) под этими стенами погибать. Вот и герцог де Люин присоединился к реальному графу-мушкетёру.

– Молодцы, – говорю кивая, и Александр Бакарович забирает очередного «Фидиппида» на отпаивание. Не битва при Марафоне. Гонцов тоже беречь надо.

Другой курьер что-то доносит Ласси. Слышу, как тот посылает к Нартову. Похоже, что скоро наши ударят с голландцами из Адовых Ворот в сторону форта Петр. А значит им нужен шум для отвлечения.

Ракеты мы до ума не довели. Но, они уже втрое от своих будущих майсурских сестер дальше летят. И с таким скопление противника у левого берега нам не критично их большее рассеивание.

Залп. Залп. Залп.

Мысленно вижу радостное лицо Степана Андреевича. Он с таким о первом полноразмерном планере докладывал и об их с Катариной первенце. Двое уже у них. Родит жена его пока мы в походе. Лишь бы сам счастливый папаша не полез перезаряжать. А то, как мне потом Кате в глаза смотреть? Да и нет у меня пока никого лучше для освоения неба.

Кажется, что и удар на форт Святого Петра удался. Надеюсь, принудим французов к отступлению.

Вижу за спиной, за холмами выглянуло солнце. Для бывшего русского генерал-аншефа Левендаля наступает последняя фаза сражения. Его войска прижаты к бурлящим Корбервегу и Маасу. И первые лучи солнца заменят нам сейчас прожектора для ожидаемого конечно им с востока вторжения. Но, солнце будет светить нам в спину, а им в глаза. Такое вот у нас светоносное сражение…

– Пан Александер, – обращаюсь я к Понятовскому.

– Так, Ваша Цезорска Высокошьч, – с надеждой в голосе отвечает поляк.

– Скачи к Георгу, передай ему и Карлу Иерониму что ваш час настал, нужно переплывающих французов с правого берега Коберверга сбивать.

Польский ротмистр козырнул и умчался к прикрывавшим нас за ручьем с севера «имперским добровольцам». Польский полуэскадрон тоже там. Начальствовал над волонтёрами мой младший шурин принц Георг Вильгельм Гессен-Дармштадтский, а командовал выросший уже до полковника гвардии барон Мюнхгаузен. Самое их время ловушку захлопнуть.

Поднимаю апризматический бинокль. Вид дает четкий, но тяжеловат. Лучше его и лорнета Геннингер пока ничего не смог презентовать. Но, старается Кондратий Иванович. Он долго сидел без дела. Однако, руки помнят.

Наблюдаю за добиванием французов. На нашем берегу, конечно. Надо отдать должное Морицу Саксонскому: отбили французы нашу вылазку из крепости. Но, похоже, что у него теперь и на левом берегу проблемы с артиллерией. Правый берег был к утру наш, четверть французского войска и третья пушек нами уничтожена или захвачена. У нас же выбыли безвозвратно две тысячи воинов. У голландцев до тысячи. В основном в последней вылазке. Госпитали полны. Раны, ушибы, переломы, вывихи. С учетом гарнизона, преимущество под Маастрихтом стало наше.

Отдаю адъютанту бинокль. Понукаю коня. Неспешно спускаюсь к городу.

– Поздравляю Вас со славной викторией, Ваше Императорское Высочество, – приветствует меня Ласси у ворот Маастрихта.

– Спасибо, Пётр Петрович, – отвечаю устало, – но, это прежде всего Ваша и солдат русских виктория.

Останавливаю рукой попытку возразить. Ничего бы я без Ливена и Ласси сегодня не навоевал. Да и без лежащего сейчас с инсультом в Санкт-Петербурге Репнина. Мне, конечно, сто лет. Но, я, по-настоящему, как деды или как мои отец и младший сын из прошлой жизни, не воевал. И уж точно не планировал баталий. Бебут, конечно, теперь не только «Гельсинфорс взял», но «Маастрихт отстоял». Но, это всё солдатские сказки. Я инженер, а не генерал и, возможно, это моё первое и последнее сражение. Как знать?

* * *

Собрав сумевшие, переправиться на левый берег разрозненные подразделения, прославленный маршал Франции Мориц Саксонский следующим полуднем снял осаду и увел свои войска в сторону Льежа. Враг оставил поле боя. Генерал Пьер де Беранже пленён, д’Альбер герцог де Люин убит. Маршал фон Левендаль тоже. А мог бы жить. Победа полностью за нами. Но, для признания её мне потребовался суточный переход в возвратном направлении.

Винить Морица в трусости было бы напрасно. Я точно знал, что к нему, как и ко мне прискакал вестовой из Ахена. Там срочно возобновились переговоры, и их участники срочно пошли на перемирия с отводом всех иностранных сил от голландской крепости. Из – за вмешательства «страшных русских» война могла затянуться, и «союзники» заявили, что «французы готовы принять все ваши требования». Графу Головкину с князем Голициным и бароном Берхголцем удалось нашу вчерашнюю победу хорошо подобрать. Фридрих ещё закинул французам приманки на будущее приватно. Для того же, чтобы и англичане с голландцами их приняли полностью, пришлось вернуться в Ахен и предъявить свой аргумент размером в сорок тысяч победителей, вдохновлённых и желающих повоевать дальше. Так что, за нами признали исключительные права в Курляндии, перепала нам и пара «нейтральных» тропических островов в Вест-Индии и Галапагосы, и право на открытые нами Аляску, южные антарктические острова и земли, на Восточную Австралию и Новую Зеландию, а также на отрытые фактории южнее тридцать восьмой южной параллели в Америке. Англичанам, голландцам, французам эта щедрость не стоила ничего. Жирные куски перепадавшие по договору Испании в Европе от Австрии примирили и её к осени с нашими пограничными к их колониям приобретениями.

* * *

ВЕСТ-ИНДИЯ. ОСТРОВ ТОБАГО. НОВАЯ МИТАВА. 10 (21) сентября 1748 года.

– Флаг Российской Империи поднять!

Стройные ряды солдат на площади и матросов на кораблях стояли по стойке смирно. Вдвое большая толпа колонистов напротив флагштока тоже подобралась. Местные с интересом наблюдали за представлением новых поселенцев. Не эти первые, ни они последние. Здешней вольнице уже кого только не приходилось прогонять. Но, двести штыков при пяти орудиях, да еще три шестидесяти пушечных фрегата, остужали патриотические порыва тобагцев. Против такой силы не попрёшь. Но, военные не долго же здесь будут квартировать. Здесь их и поселить то кроме кораблей негде.

– Флаг Императорской Русской Южной Компании поднять!

– Равнение на знамя!

Капитан бригадирского ранга Овцин отсалютовал знамени со всеми вместе. Он уже не первый раз на Тобаго. Заходил в Первую Антарктическую экспедицию. Теперь вот назначен генерал-губернатором. Аборигенов он здешних знает и понимает. Дмитрий Леонтьевич и сам по молодости куролесил. С пиратами он разберётся. Они ещё не знают, что весь год каждый месяц корабли сюда и в Петропавловск на острове Святой Лукии будут доставлять с материалами и поселенцами. Уже вечером из местных камней и привезённого леса на холме начнут форт воздвигать. И церковь. Империя и Компании намерены прочно занять на Карибах место.