Текст книги "Рывок в будущее (СИ)"

Автор книги: Владимир Марков-Бабкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Императрица Елизавета Первая сейчас, вероятно, у себя в Зимнем дворце и правит Империей.

Да, после официальной смерти её старшего брата Ивана Третьего, именуемого в моё время Иваном Шестым (спасибо верноподданническому прогибу Карамзина), она – потенциальная Императрица. До меня. Со мной. Вместо меня. Тут, как Бог даст.

Почему Катя у нас в семье? Ну, кроме известного христианского человеколюбия? Потому, что это малолетнее чудо – наш смертельный враг. Она – наш приговор, вдруг что. Если Старшая Ветвь и заговорщики вокруг неё решат избавиться от представителей Младшей Ветви. То есть от нас и от меня лично.

Катя – наша смерть. Ну, для Лины, может быть, она – просто вырванный язык и монастырь где-то в глухой Сибири, но, для нас с Матушкой – точно плаха. Или просто удавка. Поэтому эта милая девочка здесь, в этом уютном саду, и уже стала частью нашей с Линой семьи.

Катя уже освоилась и даже не плачет. Говорить ей трудно, но от фактически глухой другого ожидать невозможно. Я с ней усиленно учу жестовый язык, надо же как-то общаться с воспитанницей. Учу буквам. Она совсем не дура, хоть и мелкая. Схватывает всё буквально на лету.

Лина спросила у неё, что ей ещё предложить. Жестами, понятно. Она тоже быстро учит язык, благо носитель языка (я) сидит рядом.

Катя кивнула и указала на блюдо с клубникой со сливками.

Конечно, тут же получила. Даже собакену кинула, но, тот, почему-то, не стал есть клубнику. Лизнул сливки и всё. Пришлось бросить ему кусок балыка.

Мы занимаемся с ней.

Многие люди думают, что глухонемые не слышат звуков. Это так, но, не совсем. Некоторые не слышат совсем, но прекрасно ощущают низкие частоты. Другие их даже слышат. Можно сколько угодно петь песни им прямо в ухо, и они ничего не услышат, а вот гул далёкого самолёта в небе – услышат. Сам за единокровной тёткой не раз такое наблюдал. Дед до войны от бабки ушел, но успел, до своей героической гибели под Москвой, брата и сестру моей маме заделать. Вторая жена деда умерла в сорок втором, тысяча девятьсот, который. Дочь её Лизавету, двухлетнюю, потерявшую слух после скарлатины, забрала моя бабушка, а сына приняли к себе родственники их матери.

Баба Инесса даже в школу для глухих перешла тогда. Потом она лет десять ею руководила. Так и получилось, что бабка учила тётку Лизу и меня языку жестов с двух лет вместе, да и потом я у неё бывал в школе часто.

А Катенька не совсем ещё глухая. И, честно сказать, я не знаю, до какой степени прогрессировала её глухота на самом деле. Медицина тут – одно название. Тем более, как тут опираться на какие-то мутные записи непонятных авторов.

Для них – глухая и глухая. Было бы сказано.

Просвещённый XVIII век тёмен в своей сути. Вот в массовом сознании немцами считаются все, кто из Европы и не говорит по-русски. А итальянец ты, испанец, француз или англичанин – без разницы. Все сплошь немцы.

И, конечно, вероисповедание. Собственно, наций ещё нет, как таковых. Поэтому так легко меняются флаги и верность службы для дворян. Нет Наций. Просто нет. Язык есть, но многие знают много языков. Служат конкретной короне и государю. Особенно, если корона, которой ты теперь служишь, лояльно или терпимо относится к твоей религии.

Но, условный православный грек или грузин – он ведь почти русский. Даже если ты его не понимаешь. А самый верный Русской Короне Миних – подозрительный немец. Да, что там Миних. Я сам тому пример. Для масс и общества Лиза – русская. А я – немец. И ничего с этим не поделать. И Лина – немка. Хоть мы и приняли православие.

К чему я это? С чего завёлся?

Да, ни с чего, собственно. Читал вечером донесения. После высылки Шетарди кучка, которая кружила вокруг француза, начала примыкать к моей Голштинской Партии. Да, есть и такая. Сбиваются в кучу немцы и европейцы. А я, типа, их лидер и защитник их интересов. Смешно, но, политика и интриги вещи совсем не смешные.

Или вот пример. Мы прекрасные друзья с Лёшей Разумовским, Князем-Супругом Императрицы. Мы часто вместе играем в шахматы или в кости. Болтаем. Пьем. Обсуждаем всяко-разно. Но, он – лидер Русской Партии при Дворе, а я, соответственно, лидер Немецкой.

И гнобившие Ломоносова немецкие академики считают меня своим, а вот Русская Партия – совсем не обязательно.

И будете смеяться, но, я до сих пор говорю по-русски с акцентом. Не могу перестроиться на местный диалект, коих так много. Поэтому, всё списываю на то, что русский язык для меня не родной.

Утром проснулся и вдруг поймал себя на мысли, что сегодня с утра я думаю на немецком. Нет, в основном, конечно, я думаю, на родном мне русском. НА ТОМ РУССКОМ. Из моего будущего. Но, факт есть факт – на немецком я тоже думаю. Равно. Про Лину и говорить нечего.

Для всякой династической генеалогии и геральдики мы с Линой и дети наши вовсе никакие не Романовы.

Гольштейн-Готороппы.

Лина ещё и из Гессенского ответвления Лувенского Дома, а те пошли от лотарингских Ренигардов… Ни разу не славян, а вполне, по прародительнице, настоящих Каролингов… Тех самых. От Карла Великого. Мы, Ольденбурги (в моём лице), попроще чем Род Лины и на двести лет «моложе». Но, тоже скорее фризы, как и сам Рюрик, чем венеды.

Но, ведь Рюрика призвали? Чем я хуже Рюрика? Или Рюрик не русский? Хоть и варяг.

Запутано всё. В моём будущем патриотам было легко рассуждать. Этот русский, а этот – нет. А как понять? Ссыльный Миних – русский или немец? Или русский немец? Или… Короче, потри русского и увидишь татарина. Или немца. Или шведа. А шведа потрёшь – русского отыщешь.

Может финны меня и приняли, что для них я не русский Цесаревич, а вполне себе европейский монарх. Пусть и не такого уж большого герцогства. Но, зато, вполне понятный.

И я не думаю, на каком языке я говорю в данный момент. Знаю эти языки примерно одинаково и говорю на них примерно одинаково.

Вопросительно смотрю на Лину.

– Вина?

Любимая жена отрицательно качает головой.

– Лучше чаю.

После свадьбы Лина не пьет спиртное. Делает загадочное лицо и улыбается. Ну, дай Бог, как говорится. Она дипломированный доктор и знает, что делает. Я тоже, как вы понимаете, стараюсь. Империи очень нужен Наследник. Или Наследница. Тут уж как Господь решит.

Общество патриархально. Антон Ульрих показал всем, что не сможет страной править русская по крови баба, при которой в мужьях числится заморский принц. Дед понимал это. И Анна Иоанновна понимала. Тётка потому меня в Наследники и вытащила, вместо того, чтобы себе иностранного царственного жениха искать.

В общем, мы с Линой заняты важнейшим государственным делом.

Да, я являюсь Наследником Престола Всероссийского, но, и у меня должен быть свой Наследник.

У нас, слава Богу, Империя, и, слава Богу, монархия. Определённость наследования власти должна быть очевидна подданным.

Проблему со Старшей Ветвью нужно как-то решать и Лисавета работает над этим. Иоанна уже похоронили.

Да. Нужно решать.

Потенциальная Императрица Катюша, с аппетитом поедающая клубнику, не даст соврать.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ОРАНИЕНБАУМ. 17 августа 1744 года.

Я нашел Лину в саду. Погоды стоят хорошие, чего не посидеть в кресле-то?

– Здравствуй, Петер. Ты как-то утром внезапно исчез, а я проснулась и тебя нет. Что-то случилось?

Целую её губы (или её в губы?).

– Нет, любовь моя. Просто не хотел тебя будить. Прошёлся по округе с собакой и ружьем. Ефимыч составил мне компанию. Места тут дивные, особенно, если их хорошо знаешь, а наш егерь знает их очень хорошо. Подстрелил вот две куропатки.

Показываю связку трофеев.

Жена усмехается:

– Ты лично подстрелил, или доверил Ефимычу?

Устало опускаюсь в плетённое кресло. Набегался с утра по здешним лесам.

– Довольно обидны ваши слова, сударыня. Зачем бы мне эта рисовка? У Ефимыча, как раз, полная сума. Я же охотник весьма посредственный, что бы обо мне мои подданные не говорили, и как бы мои подвиги под Гельсингфорсом не превозносили. Единственная удачная охота для меня – это приз женитьбы на тебе.

Лина встала со своего кресла и подняла мою тушку из моего.

– Так я твой приз?

Сказано томно и игриво. Настроение у неё хорошенько хорошо неудовлетворённое.

Киваю.

– Лучший на земле. И ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

– Не богохульствуй. Гордыня – смертный грех.

Долгий поцелуй.

– Уходим или приказать подать чай?

Качаю головой.

– Уходим. Они всё равно не умеют готовить вкусный чай…

…

Через пару часов, когда все наши внутреннесемейные процедуры были в целом завершены, мы вновь вернулись в наши кресла в уютном саду.

Чай я таки заварил собственноручно и можно было наслаждаться моментом.

Княгиня поинтересовалась:

– Ты вчера ездил в Петербург. Вернулся поздно и я уже спала. Что-то случилось?

Неопределённо пожимаю плечами, стараясь не расплескать чай из чашки.

– Солнце, как ты знаешь, Матушка наша на сносях.

Кивок.

– Знаю. Сама такая.

– Я люблю тебя и жду благополучного разрешения от бремени.

– Я каждый день молюсь Богу и Богородице об этом. Так что там Матушка?

– Даже не знаю что и сказать. Просто срок подходит. Пора ей вот-вот. Но, Матушка слишком набрала вес опять. Даст Бог, всё пройдёт хорошо. Но, она волнуется. Меня к себе она не подпускает, у неё собственные Лейб-Медики и Лейб-Акушеры. Поэтому я могу судить только с их слов, а мне, как ты понимаешь, всего не говорят. Этика, врачебная тайна и всё такое. Не дай Бог что, я даже не имею всей полноты картины.

* * *

Лина помолчала. Любой доктор, прежде чем назначить лечение, выясняет всю предысторию, включая что пил пациент, что ел, когда и как ходил в уборную. И всё прочее. Какое лечение было назначено ранее, что пациент принимал в этот день и ежедневный курс лечения. Фамилию лечащего врача, и, желательно, его профессиональную репутацию. Быстрый опрос. Симптомы. Личная пальпация тела пациента. А уж предродовая беременность…

Делали ли всё это с Императрицей? Вероятно. Но, это не точно. Это не первые её роды. Но, Петер чем-то явно обеспокоен.

Великая Княгиня невольно положила ладонь на собственный живот.

«Пресвятая Богородица, помоги Матушке. И мне помоги. Я тоже очень боюсь. Уповаю на Петера, науку и на Тебя, Пресвятая Дево».

Лина каждый день в храме. И молится ночью пред иконами. Когда-то она даже фрондировала своей образованностью. Но, стоило ей понести, как всё в её душе поменялось. Да, она медик и учёный. Но, она и женщина. Сосуд для Плода. Она – Носительница будущей Жизни.

О том молитвы её.

Петер так ждёт и надеется.

Важно ли это для него политически? Да, важно, но Каролина была уверена, что Петер думает об этом в самую последнюю очередь.

Прибежала Катенька. Точнее, первым прибежал её мопс, убегая от своей хозяйки. Той было весело, и девочка даже не подумала поздороваться. Просто ухватила яблоко из чаши с фруктами и убежала за собачкой своей дальше. Ей можно. Да и взрослым тоже. Успенский пост кончился, сегодня уже Хлебный спас.

Проводив взглядом воспитанницу, Петер заметил:

– Вроде, освоилась?

Лина кивнула.

– Дай Бог.

Интересно, как там её брат?

Кто для них Катенька? Ну, если выбросить из головы всяческий мусор о том, кто, как и при каком условии будет наследовать Престол, вдруг что? Нет, Лина вовсе не воспринимала Катеньку, как свою дочь. Её статус в семье ясен и определён изначально – воспитанница. Родня. Но, не дочь. Но, хорошая и умная девочка. Очень несчастная по жизни. И не она в своих несчастьях виновата. В Европе бы её уже давно задушили подушкой. Нет ребёнка – нет проблемы.

Но, Матушка и Петер слишком порядочные и Богобоязненные люди, чтобы просто приказать убить ребёнка. Петер зимой ей задал прямой вопрос – готова ли она приказать задушить Катеньку? Нет. Она не смогла.

Господи Боже, почему власть так жестока? Чем выше поднимаешься, тем беспощаднее. Это кара Твоя, Господи? За гордыню нашу? Возомнили о себе?

Но, они ведь не безжалостные твари. Даже Матушка не смогла просто взять и убить детей Леопольдовны. Та же Катенька бегает в цветущем саду за своим мопсом, а не лежит в могиле. Хорошо если мраморной, а ведь вполне могла лежать и в придорожной канаве, как мёртвая крепостная потеряшка. Без отпевания. Закопали бы. И не искал бы никто. Но, Петер решил взять опасную девочку к себе. И воспитывать, как собственную дочь.

– О чём задумалась, любовь моя?

Петер явно заметил её настроение и ему не понравилось.

– Думаю вот, что заказать тебе на обед. Или самой приготовить?

Но, муж не был преисполнен игривости.

– Ты, как себя чувствуешь? Запахи всякие не беспокоят?

Жена Наследника Престола покачала головой.

– Пока нет. Даст Бог, я переживу начальную стадию беременности без этого. Но, на всё воля Его. Я выдержу. Не волнуйся.

Ураган, именуемый Катенькой, вновь ворвался на поляну. Куда делось яблоко осталось невыясненным. Девочка на секунды остановилась у стола, нахватала в рот клубники и побежала дальше.

Лина усмехнулась. Нет, она грешит. Катенька – хорошая девочка. Умненькая и даже красивая. А не слышит, так на всё Воля Господа нашего.

– Скажи, любимый муж, а как ты относишься к ма́ульташен, хмм, пельмен’йам⁇

* * *

Распогодилось. Мы перенесли трапезу в дом. И только подали чай, прилетел запыхавшейся вестовой.

– Ваше Импе…ратоской Высочество, – глотая воздух начал он, – Петербурх топит!

– Седлайте коней, – кричу появившемуся за гостем шталмейстеру, – верховых! Быстро!!!

Останавливаю жестом Лину.

– Присмотри здесь за всем, дорогая, – ей таких зрелищ сейчас не надо. Гибнущая под водой столица – это не райские кущи обозревать. Пусть с Катенькой мопса гоняют по саду.

А мне пора. Я – Цесаревич, и не Царское это дело, когда твой город топит, чаи гонять.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ОРАНИЕНБАУМ. 8 сентября 1744 года.

Сегодня у меня выходной. Суббота. Осенины – Рождество пресвятой Богородицы. Государыне по всем срокам на следующей неделе рожать. Вызвала-таки она с утра Лину посоветовать что, или посоветоваться по поводу чего-то. А Разумовский сегодня вот у меня. Мы вместе выгуливаем наш детский сад. Катенька с Марийкой Закревской бегают за мопсом. А мальчишки при нас. Мишка Разумовский, с кузенами его Андрейкой и Савкой, заворожено смотрят как я из бумаги будущий планер ножницами режу. Ещё в мастерскую за рейкой и клеем человека послал. Как-то спонтанно тут у нас небольшой мальчишник образовался. Провожаем компанией «усатых нянь» Бабье лето.

Три недели были не дай Бог. Санкт-Петербург сильно затопило. Всего-то часа три непогоды. Когда я доскакал, вода уже стала спадать. Но, дома в низинах разрушены, люди и скот потопли. Пришлось натуральный Лагерь спасателей МСЧ с ходу создавать из местных и подручных сил. Но, вроде, справились. Сегодня вернулся, увидел счастливых детей и отлегло от сердца.

Захотел им по своей старой пионерской памяти складные самолётики из бумаги показать. А не заладилось. Бумага нынче тяжелая и плотная. Не летят самолётики. Камнем падают в землю. Как и всё в моём прогрессорстве. Вроде и знаешь как сделать, но не летит…

Зато вырезные модели и крыло для планера из плотной бумаги должны быть хорошими. Мой вожатый из кружка «Юный моделист» не даст соврать. Ну, когда родится. Если родится. В любом случае не вижу смысла два века ждать. Небо нам раньше покорится.

Делаю четыре самолётика. Один с «шасси». Подзываю пацанов. Отдаю первый Савке. Он радостный. Перестал меня бояться. А то, прошлый раз, я сделал ему больно. Пришлось нам встретится по циркумцизийному поводу. Ему, закономерно, не понравилось. Но, слава Богу, Савка жив, здоров, бодро лопочет на своей смеси германского с малоросским.

– Дяку дир фетер – говорит бастард мужу сестры Разумовского скромно.

Раздаю самолетики его братишкам.

– Не торопитесь, сейчас покажу, как самолётики запускать.

Кивают Мишка с Андрейкой.

Беру руку Савватия, ставлю с моделью как надо.

– Держи, потом так же, как я запустишь.

– Добре фетер, – кивая говорит Савка.

Плавно запускаю свою модель. Её подхватывает ветерок. И несет в даль.

Детвора восторженно смотрит. За моделью устремляется с лаем Лео, а за ним весело визжа и девочки.

Мальчишки запускают свои. Андрейка спешит и встречный поток быстро прижимает его «борт» к земле. У Мишки лучше. Его модель нарывается на встречный ветер и стоит нескорое время на месте, прежде чем упасть. Савка же подзадержался, выполнил всё как показал в точности и в поток попал. Так что его лайнер поднимает высоко и летит он метров тридцать падая у ног спешившего к нам Степана. Тот подносит к нам самолётик. Вижу, что его глаза горят. Похоже, что зря я обещал его жене «отдалить Стёпушку от шаров этих». Но, самолёт же, не шар? Да и планер тоже. Так что, прости Катарина, так получилось.

– Горазд ты Петро, диковины разные выгадывать, – говорит, поглядывая за детьми Алексей Григорьевич.

– Да Ваше Имперское Высочество, – поддакивает Нартов, – это же каким розмыслом надо быть, что б такое из бумаги вырезать?

– Да полно вам, там же всё просто.

Мужики скептически кивают мне головами. Нартов отдаёт самолётик Савке. Тот стремглав улетает к товарищам, которые уже с девчатами начали соревнования на полётную дальность.

– Я тут рейку, как просил и клей принёс, – отрывает меня Степан от наблюдения «гонок».

– Давай, сделаю я и тебе, планер, – говорю я улыбаясь.

Быстро вырезаю крылья, киль, фюзеляж. Из бумаги, она у меня плотная. Так что центровка не должна нарушится от того, что нос не из фанеры. Которой здесь нет. Тоже придется делать.

Склеиваю, соединю. Вот он родной «1953»!

Ну, почти.

Здесь «1744» будут звать модель.

Мальчишки осерчали на девчонок. Леопольд умудрился уже второй самолётик на лету порвать. Мишка наседает. Савка же закрывает сестру и «сестру». Андрейка мал что б понимать. А у Савки похоже чуткое сердце.

– Мишка, кончать бузу! – кричит Разумовский.

– Идите новую модель смотреть, – говорю громко.

Назревавшая ссора сворачивается, и все дети бегут к нам вместе.

Подсохла. Под внимательным взглядом Нартова проверю центровку. В фюзеляж приходится немного ещё бумаги добавить. Готово.

– Степан, подержи мопса, – говорю Нартову.

Тот берёт Лео на руки, и пёс начинает его вылизывать. Катя смотрит на щенка. Тронув, подзываю её. Руками объясняю, что сейчас вместе будем модель запускать. Она не сразу понимает, но радуется. Принимаю её на плечо. Тяжёленькая уже. Поднимаю модель. Вкладываю её в руку «дочки». Фиксирую своей. На попутный ветер запускаю.

Катя смотрит заворожено. И Мишка с Андрейкой, и Севка. И Андрей Григорьевич со Степаном. Да что уже там, и я сам. Ветер как по волнам несёт мечту детства.

И моего. И их теперь тоже.

Не знаю увижу ли сам. Но эти дети будут летать. Всё для их счастья сделаю. После своих будущих наследников, конечно.

1947 г.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ОРАНИЕНБАУМ. 23 октября 1744 года.

– С чем пожаловал, повелитель Зла и Дух Теней?

Корф, конечно, не знает о Булгакове, не знает о Гёте, но смысл улавливает довольно точно. И чёрный плащ ему всегда к лицу.

– Я просто делаю свою работу, Петер. Ты же не выгонишь в ночь старого собутыльника?

– Николай, я всегда рад тебе. В конце концов, именно ты вытащил мою задницу из Гольштинии.

Усмешка.

– И, заметь, доставил твою задницу в Петербург без единой царапины. Ты даже не отравился по дороге.

– О, да. Не то что покойный де Брилли.

Кивок.

– Да, скушал видно что-то скоромное. Не зашло в организм.

– Скоромное – это ты имеешь в виду ту лошадь, которая его лягнула, так что бедный французишка помер к утру? В организм не зашло, но организм ему напрочь отбило.

Граф пожал плечами.

– На всё воля Божья.

– Так с чем пожаловал? Не поверю, что в гости или мимо ехал. А вот, кстати, и моя супруга. Дорогая, позволь тебе ещё раз отрекомендовать подполковника графа Николая Корфа.

Лина кивнула.

– Здравствуй, Клаус. Отужинаешь с нами?

– Конечно. Почту за честь.

…

К итогу ужина я вновь повторил вопрос:

– Так что, Никки?

Граф промокнул салфеткой губы.

– Матушка хочет устроить встречу 1745 года от Рождества Христова в Ораниенбауме. То есть у вас. Со всеми гостями и всем, что причитается.

Интересное кино. С чего такая честь?

Дворец у меня Большой, но, я здесь проторчал всё лето. Насекомых откормил. На зиму, (пока Итальянский мой перестраивается) матушка, месяц как, отписала мне бывший дворец Остермана на Сенатской площади. А теперь значит привязывает меня здесь?

Корф завершил мысль:

– Вот ОНА меня и прислала. В части поговорить и обеспечить безопасность.

Интересно, а ОНА не могла мне это сказать лично? Я почти каждый день у неё бываю. Вчера вот крестили сестрёнку двоюродную мою – Анну. А тут вдруг целый Корф.

Опять игры. Опять. А Корф… Ну, что Корф? Самый доверенный человек Императрицы. Да и Ушакову пора на покой из его Тайной Канцелярии.

– Никки, составишь мне спарринг с утра? Давно не было достойного партнёра.

Граф с сомнением смотрит на меня.

– Только на тренировочных шпагах. Не на рапирах. Порежешься ещё, а я потом буду краснеть перед Матушкой.

Киваю.

– Что ж, изволь.

Отпиваю из бокала.

Да, время летит быстро. Особенно в юности. Вроде только приехал, а уже скоро Новый год.

Год 1745-й.

* * *

* * *

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ АВТОРСКИЕ:

СЕРИЮ «МИРЫ НОВОГО МИХАИЛА» – /work/1

ЦИКЛ «СВЕТЛЕЙШИЙ» – /work/329568

РОМАН «ЭРА ВЕЧНОСТИ. ГРААЛЬ» — /work/310989

* * *

Дружественная взаимная реклама с коллегами по перу:

Наши современники, попав со съемочной площадки 2024-го в предреволюционный Севастополь 1916-го, не желая того, оказываются вовлеченными в схватку погибающих империй.

Автор знакомит читателей с реальными героями и событиями Отечественной истории начала ХХ века. Никаких фантазий – всё так и было. /work/450563

* * *

1682 г. Вокруг произвол и беззаконие. Стрелецкий бунт? Не можешь предотвратить – возглавь! Но на своих условиях. Лично воспитаю Петра – или погибну снова

/reader/475541/4451330

Глава 3

Год испытаний

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. 12 февраля 1745 года.

Я смотрел в высокое окно. Прошло более полугода с момента катастрофического наводнения. Казалось бы – срок огромный. Тем более что столица не так чтобы уж сильно пострадала. Не термоядерный взрыв. Просто вдруг пришло много воды. Что такого?

Петербург до начала зимы так и не смог прийти в себя от шока и убытков. Зима покрыла всё липким мокрым снегом. Всюду лёд и тоска. Хорошо хоть Лина не ездит в столицу, ей на это всё в её положении смотреть совсем незачем.

А что я делаю здесь? Почему не под тёплым крылышком любимой жены, а езжу сюда почитай через день из Ораниенбаума, как на службу?

Собственно, а почему «как»? Или вы полагаете, что Наследники, герцоги и принцы не служат своему Отечеству и своей Государыне? Пусть не к девяти утра, но, как сказал бы Иван Васильевич в фильме: «У нас рабочий день ненормированный!» Это в контексте: «Вы думаете, нам, Царям, легко?» И ладно езжу, так я часто и на ночь остаюсь в Петербурге. И дел полно, и дорога бывает опасной. То грязь, то заносы, то лёд, то-то, то-сё.

А началось всё прозаически. С «приглашения» Матушки «попить чаю». В Царском Селе. После Великого Потопа Лисавет старается вообще не посещать Петербург. Тем более на сносях, а потом и с младенцем. Ну, куда тащить Анечку? В общем, «пригласила» меня Царица.

Слово за слово. Ну, как всегда. А потом вдруг (но какой-то «вдруг» я ожидал, зачем ещё такие церемонии?) Матушка и говорит:

– Петруша, я тобой недовольна.

Смиренно спрашиваю:

– В чём завинил я перед тобой, Матушка?

– Любимый город, который основал и лелеял твой Великий дед подвергся разору и упадку, а ты и в ус не дуешь. Приехал пару раз в свой Итальянский дворец, а так и сидишь в своем Ораниенбауме. А, хорошо ли это, Петруша? Мои и твои будущие подданные смотрят на тебя, оценивают. Спрашивают друг друга: «А хорош ли так Цесаревич? Достоин ли править? Способен ли? Или он просто дурачок?»

Не то, чтобы я ожидал такого наезда, но, он напрашивался. Ответ, в принципе, у меня был.

– Да, Матушка, виноват. Смиренно прошу простить. Однако, Матушка, столицей и округой, которая пострадала от потопа, управляют назначенные тобой люди и у меня нет сомнений в мудрости твоей Державной воли.

Финт был так себе, но, мне нужно было подвести Императрицу к конкретике. Вызвала она ведь не просто так. Фыркнуть она мне могла в любой момент, виделись мы с не просто часто, а очень часто. Но, вызвала. День-два решила не ждать. То ли ситуация назрела, то ли специально обозначила именно вызов на ковёр (она это обожает), то ли другие какие причины и расклады подвигли её на такое решение. А может, всё и сразу. Или просто проснулась в дурном настроении. Откушала тяжёлой вкусноты на ночь, хоть я и не рекомендовал. Но, кто я такой?

А, вот сейчас мы и узнаем, кто я такой сегодня.

Лисавет демонстративно хмурилась (а, может, и не демонстративно, кто её поймёт, она мастерица на такие игры).

– Петруша, я тебя позвала не для того, чтобы выслушивать от тебя льстивые речи. Я с болью смотрю на восстановление столицы и мне всё время хочется кого-нибудь отправить к Ушакову в гости.

Киваю. Дыба Тайной канцелярии – это аргумент. Мне не грозит, хотя судьба старшего сына Петра Великого, показывает, что и отец запросто может сидеть в пыточной, наблюдая, как пытают его сына и задавая вопросы и заговоре. Так это старший сын и Наследник, а что уж говорить о племяннике. И, вообще, нечего дразнить гусей. Лине скоро рожать, весной, а недовольная Императрица может изъять младенца «на воспитание», как поступила с Павлом, отняв его у меня прежнего и Кати-2. От того, что я не тот, и Лина не та Катя, по сути, ничего не меняется. Царица может так сделать. Историей доказано.

– Да, Матушка. Сам вижу всякие непотребства.

Раздражённо.

– Это очень хорошо, Петруша, что ты видишь, но, плохо, что ты ничего не делаешь!!!

Ого. Вот это наезд!

– Но, Матушка…

– Рот закрой!

Давно она со мной так не говорила. Что случилось? А поди знай. Возможные причины я перечислял только что.

Смирение и молчание. Нет, давно уже нет того взгляда преданной собаченции, виляющей хвостом перед Хозяйкой. Но, и нарываться не след. Как там? Приписывают деду, но, не знаю, кто сказал на самом деле: «Подчинённый, перед лицом начальствующим, должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство».

Мне такой вид иметь было не нужно, но, и рот открывать тоже, когда Лисавет в явном раздражении.

– Я хочу создать Высочайшую комиссию по оценке ущерба, расследованию причин произошедшего. И для того, чтобы это не повторилось впредь. Моя воля – ты возглавишь комиссию.

А вот это… Ах, ты ж, умница наша… Подстава, так подстава… Красивая подстава, прямо скажем. Умеет Лисавета. Ох, умеет!

– Как прикажешь, Матушка. Но, ведь этим занимались назначенные тобой люди, как я могу оспорить твоё слово, ведь все они верны тебе и доверены тобой.

Это сложнейший и опаснейший момент. Да, такой, что…

Дело в том, что по факту всем этим занималась Русская Партия при Дворе и лично Князь-супруг Лёша Разумовский. И я, естественно, благоразумно отвалил в сторону, занявшись своими делами, коих было ничуть не меньше.

Но, видимо, что-то пошло не так. Да, столица в разрухе и на грани голода. Склады пусты, подвоз почти прекратился, порт не восстановили, рынки и лавки пусты. Как сказал бы классик, революционная ситуация налицо. Но, ведь там Лёша и Русская Партия! Матушка меня просто толчком в спину отправляет в конфликт с одним из моих лучших друзей и могущественными силами, которые за ним стоят.

Императрица требовательно на меня смотрит:

– Ну?

Осторожно спрашиваю:

– А Алексей?

Но Царица, как отрезала:

– Алексей послезавтра уезжает в Москву, а то мы все этой зимой там не будем. Передаст тебе дела и уедет. Кто-то должен и за Первопрестольной посмотреть.

Угу. Судя по всему, поругалась Лиза с мужем с утра. Или с вечера. По любому поводу. А тут слово за слово и «Как дела в Петербурге»? И пошло-поехало. Поедет или нет он в Москву, вопрос второй, но, меня бросают в пучину разборок, которые я искренне хотел избежать.

– А назначенные тобой люди? Они же везде. Что я там смогу сделать? Мне они никак не подчиняются, Матушка. Рухнет даже то, что хоть как-то работает.

И тут Царица злобно усмехнулась.

– Петруша, это часто не мои люди. Они верно служили ещё батюшке моему, но сколько им уже лет? Столица голодает. Город на грани бунта. В гвардейских казармах тоже неспокойно. Меры должны быть приняты. А у меня даже губернатором толковым да верным поставить некого.

– Матушка, прошу простить, но, я там не так много смогу сделать. Я же мальчишка. Ни чина, ни опыта у меня нет.

Прищур.

– А в августе кто всё в порядок привёл. Слушали они тебя и без чина.

– Матушка, я могу говорить откровенно?

Кивок.

– Говори.

– В августе никто ответственности брать за разорения не хотел. Перекладывали они друг на друга. Чинами мерились. А вода ещё бурлила. Так и приняли меня как громоотвод. Мол если что не так – Цесаревича виноват, а что с отрока взять? Но перечить ему мол – это Величеству укор.

– А сейчас они не будут слушать тебя, пока бунт не произойдет?

Императрица может сейчас на эмоциях (а, может, и нет, с неё станется), но, какой резон так глупо подставляться?

– Матушка, и тогда не будут. Стихии нет. А на бунт можно ещё будет «потери» списать. А моё вмешательство, не по регламентам, и им барыши погубит.

– Тогда, как ты собираешься править Империей, вдруг что? Тебе в феврале полные семнадцать. Ты совершеннолетний не только по церковным правилам, но, и по законам Престолонаследия. Если что, не дай Бог, со мной, то ты восходишь на Трон напрямую, безо всякого регентского совета, как полновластный Император-Самодержец. Как ты собираешься держать всех в узде и повиновении?

Ага. Это уже «на слабо».

Качаю головой:

– Я их не боюсь, Матушка. Я просто ищу варианты наиболее хорошего решения. Алексей занимается? Пусть. Нужна моя помощь? Всегда «за».

– Хочешь уйти от ответственного и важного государству дела? Переложить вину вдруг что? И Империей будешь так править.

Как будто она так не делает иногда, каждый день, постоянно, сталкивая всех лбами. Вот меня, например, с моим другом Лёшей. Ну, и что один из них муж, а другой – Наследник и племянник? Это Власть и Корона. Не допустить чрезмерного усиления одной из Партий. Такая вот шахматная партия, когда Игрок играет сразу и за белых, и за чёрных, и задача Игрока свести партию именно вничью. Не допустить победы одной из сторон.

Я её понимал. Обычная Игра. При любой могущественной державе было примерно так же – правитель, помимо местных элит, приближал к себе иностранцев, одаривал всякими благами, привязанными к месту (имениями или ещё чем-то, что они не могут продать) и формировал партию против местных. Чужаки служили правителю, а не Отечеству, а у местных могли быть разные взгляды на сей счёт. Особенно если власть ослаблена, а их собственный род древний и славный.