Текст книги "Рывок в будущее (СИ)"

Автор книги: Владимир Марков-Бабкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Несколько минут и чай подан. С плюшками и мёдом.

Елизавета Петровна блаженно откинулась в кресле.

– Хорошо-то как… Петруша, племянник мой дорогой, что задумчив-то так? Всё прошло наилучшим образом.

Киваю.

– Да, Матушка. Просто думаю, что об этом всём напишут историки.

Усмешка.

– Ну, что напишут, то и напишут. Это будет после нас, и мы об этом узнаем только на том свете.

– Да, Матушка. Но, хорошо ли это?

Лисавет изогнула бровь.

– Объяснись.

– Матушка, есть выражение, что историю пишут победители. Это так. Есть ещё два мудрых выражения – «что написано пером, не вырубишь топором» и «кто платит деньги, тот и заказывает музыку». Зачем нам ждать того, что неизвестно кто потом напишет о нас? О нашей Династии? Не проще ли нам самим найти некоего мужа с именем. Или без оного, имя мы и сами ему нарисуем, это несложно. И поручить ему написание «Истории Государства Российского»? Истории, которая нужна нам, а не истории, которая будет нужна кому-то потом. И не факт, что этот «кто-то» через сто лет будет лоялен нашему Дому. Зачем нам это?

Императрица задумчиво пила чай.

– Однако, Петруша, хочу заметить, что многое, даже в истории моего царствования, не слишком лицеприятно характеризует меня для потомков. Да и история нашей Династии, мягко говоря…

– Да, Матушка. Тем больше нам нужно обратить своё внимание на сие. Иначе, тот же я предстану пред потомками недалёким дурачком, который всю жизнь игрался в солдатики. Но, это ведь не так, моя Матушка?

Усмешка.

– О, да, это точно. Не поспоришь. У тебя очень дорогие солдатики. Даже по небу летают и паром пышут. Хорошо, допустим. Что предлагаешь?

– Найти исполнителя. Дать денег. Помощников. Засадить за написание. Понятно, что мы будем знать, что он там сочиняет о нас и наших предках. Поправим. Направим. «История Государства Российского за тысячу лет».

Лисавет рассмеялась.

– Так-таки за тысячу?

Делаю озабоченность на лице.

– Мало, Матушка? Ты только скажи. Опишем историю и за десять тысяч лет. Со времён Атлантиды.

Смех.

– О, нет-нет, не надо от Атлантиды. А то докатимся до того, что наши предки повелели выкопать Чёрное море.

Киваю.

– И Азовское тоже.

– Вот и я о том. Душа моя, что скажешь?

Разумовский, не встревая в беседу до этого, поставил чашку на столик и вздохнул.

– Душа моя, ну, что я тут могу сказать? Мысль верная, как по мне. Зачем нам ждать того, что напишут о нас, если мы им можем дать прочитать о нас то, что хотим мы? Вот, к примеру, сегодняшнее событие в крепости можно подать и так, и эдак. А мы в Анналы Истории запишем именно так, как потом будут учить в университетах и гимназиях. Поколения будут расти с этим знанием и будут уверенны, что именно так всё и было. Даже если это и не так на самом деле.

Лисавет посмотрела на мою невесту.

– Лина?

– Матушка, я поддерживаю это начинание, если вы хотите слышать моё мнение. В Европе каждый новый правитель требовал от переписчиков излагать историю событий в выгодном для него свете. Более-менее объективна история написана в монастырях, но, она тоже написана в угоду правящему Папе Римскому. И, нередко, новый Папа требовал изменить летописи, отменяя решения прошлого Папы или даже целой эпохи Пап. История – очень мягкая наука. Как глина в руках гончара. Почему бы нам не слепить именно тот кувшин, который нужен нам?

Вновь на меня.

– И кто сие будет начертать?

Пожимаю плечами.

– Я не знаю, Матушка. Это просто мысль. Если будет твоё соизволение, то я подумаю над этим и доложу тебе свои соображения.

– На том и порешим. Действуй.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. УСТЬЕ НЕВЫ. ФЛЕЙТ «SØLØVE». 25 мая 1744 года.

С тяжёлым чувством Жак смотрел на уходящую в даль Российскую столицу. Гнев прошел. Но, он ни Бестужеву и его неблагодарной Императрице, вчерашний позор и сегодняшний апшид не простит. Эта, посаженная им, Жаком-Жоакеном Тротти, на престол, прижитая блудом девица, посмела его оскорбить! И это после того, как он, к неудовольствию своего короля, ей признание императорского титула принёс!

Желваки снова заходили на скулах маркиза.

Его выслали. Выслали навсегда. Вчера ему огласили высочайшее признание его persona non grata и категорический апшид-повеление – отбыть за границу «до истечения следующего дня». Маркизу не дали даже личные дела завершить! Он еле смог за тройную цену договорится о приличной каюте с капитаном этого датского флейта. Посольские дела принял де Сен-Совёр, а Жак не смог даже с Лестоком поговорить. Только с Брюммером накоротке. Тот попался ему невовремя и явно давал понять, что спешит. Но, кроме этого старого пройдохи, у де ла Шетарди не осталось верных клиентов при русском Дворе. Эта дочь обозной блудницы, всех за последние месяцы смогла извести.

Но, не это страшно. Даже Луи д’Юссон де Боннак, когда вернётся из Москвы сможет старые связи нарастить. Этот торгаш, по недоразумению титулуемый графом д’Алион, знает деньгам счёт и под видом коммерции уже многих чиновников и купцов русских прикормил. Беда не в том. Она, а точнее, Ужас, в том, что Парижу не на кого ставить! И за это, как бы, Людовик не захотел и самого маркиза на голову укоротить. А он-то тут при чём? Не мог он за полгода нового царя русским родить! Нет его! Даже невеста цесаревича настроена проавстрийски. Как и её папочка.

Три недели как похоронили Иоанна. Законного императора. Де ла Шетарди с Лестоком его тогда для воцарения Елисаветы Петровны свергли. Ан нет! Эта распутная девица перекрутила всё! Свергли, как оказывается, незаконную регентшу – мать императора. Как и та сама Бирона свергла до этого. И младенец Иоанн пребывал все эти годы с семьёй по малолетству. Так как его «соправительница», не хотела его по детскому состоянию с роднёй разлучить. Мол правили, как уже было раньше, две ветви Романовых. Иван же с Петром вместе на троне сидели? Вот так же и потомки их…

Свергнутая Анна Леопольдовна маркизу теперь точно ничего не простит. Хорошо, что хоть барон фон Брюммер правой рукой при русском цесаревиче. Тот вроде был близок с Бестужевыми, но, остыл. Да и Франции не вредил. Но, силы за ним пока нет. Вычистила всех за эти годы Елизавета. Кто против неё, те молчат. По одному. Скупо переглядываются. Ждут. Но, партий никаких нет.

Последних Ушаков выгреб, когда Жак пытался о судьбе родителей прошлого императора разузнать. Точнее, о его сестре. Как оказалось, уже о двух. Старшая глуховатая девица. Лучшая для Франции царица была бы здесь! Но, к ней не подступиться. Да и мала она совсем. Вот и выслан теперь маркиз за этот невинный интерес! А Лесток сидит под домашним арестом. Курьер же сгинул совсем.

Что ж обыграла его русская Императрица! Партия окончена. Но, Игра – нет!

Что мешает юному Ивану «чудом уцелеть»? Пусть не здесь. Пусть не сейчас. Но, было уже такое и может случиться вновь. Пусть уже и без Шетарди. За свой апшид маркиз уже отомстил. Весточка ушла, и верные люди дня через три подпалят Москву. Нет нужды сберегать шальных наймитов теперь. Жаль, что в Петербурге не осталось у него даже таких лихих, но зато смелых людей.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. КРОНШТАДТ. 19 июня 1743 года.

Сегодня день знаменательный, хоть и скрытый пока от глаз джентльменов и более приличной публики.

Экспедиция.

Как она сложится? Да Бог её знает. Море полно случайностей. Потому «почтеннейшую публику» беспокоить не стали. Моя Лина готовится к свадьбе. А, что Матушка не приехала – так срок у неё большой.

Елисавета Петровна в части флота вроде успокоилась. Всех перепроверили. В ком сомневались – отправили служить в Астрахань или Архангельск. На Балтику же опытных в полярном плавании позвали. Нерадивых снабженцев, кригс-комиссаров да адмиралов от дела отстранили. Ушаков даже помог с толковым администратором. Я, с рекомендованным им, Фёдором Ивановичем Соймо́новым говорил в Москве дважды. Потом беседовала Императрица.

В чине действительного статского советника и обер-штер-кригскомиссара его в марте гражданским Начальником экспедиции утвердили. Но, не он сегодня главный. Его даже здесь нет. Его отряд («Счастие» и «Святой Андрей») отбыл на прошлой неделе из Ревеля. Докупить всё же многое надо в Киле. Я уже распорядился домой посодействовать. Ещё и ученых приглашенных на борт взять. Не хватает у нас пока их в нашей Академии в Петербурге.

– Здравия желаю, Ваше Императорское Высочество!

Приветствует меня контр-адмирал Калмыков. Знаменитый «табачный капитан». Калмык, учившийся за своего нерадивого хозяина навигации в Европе и потом выкупленный у того по весу табака после возращения. Такая вот о нём в истории байка.

– Здравствуй, Денис Спиридонович.

Жму руку. Приветствую всех. Экипажи «Святого Петра» и «Славы России». С трудом я эти флагманы у Адмиралтейства вырвал. Едва укрепить к отходу успели. С экипажами проблем нет. Капитанами князья Несвицкий, Скуратов, Римский-Корсаков, Урусов. Но двое последних уже на пути в Киль. Овцых, Малыгин, Харитон Лаптев… Опытные полярные волки Великой Северной Экспедиции. Команда и суда посильнее тех, с которыми Беллинсгаузен в моём времени Антарктиду открыл. Научную часть взял на себя сам академик Жозеф-Никола де Лиль. Старик ещё крепок и очень хочет, как и в Сибири, сделать, за Южным полярным кругом, звёздные карты и наблюдать «прохождения планет по диску Солнца». Под его имя многих европейских ученых удалось в экспедицию сманить. Но, наши моряки тоже во многих науках сведущи. Пока доплывут, их, и взятых в Академии русских адъюнктов, и студентов, ещё европейцы поднатаскают. Так что будут тамошние бухты и острова, и русские фамилии носить. Мелочь вроде, но важно.

– Дозволяете ли отплыть, Ваше Императорское Высочество?

Смотрю на обратившегося Калмыкова. Этот дойдет. За его народом долг перед Чингисханом. А я ему даю шанс достичь заветного для монгола «Последнего моря». Не за просто так, конечно. И не только для славы Отечества. Мне нужна Патагония и базы в Австралии нужны. Это не идея-фикс. Сейчас самое время столбить морские пути. Антарктида – это замечательно. Но ею сыт не будешь. С пингвинами какая торговля? Но, надеюсь, что их моим капитанам удастся привезти.

Базы, бухты, порты. Без них мы Океан никак не освоим, не говоря уж, что не покорим. Вражины-конкуренты пропустят нашу научную разовую экспедицию. Их мотив понятен. Пусть русские надрываются, а мы воспользуемся их открытиями. Но, наладить торговые пути через их порты нам не дадут.

Потому – Океан. Что получится? Бог весть. Посмотрим.

Господи, спаси и сохрани людей сих. И, вообще, всех. Ты ведь милосерден. Ну, хоть иногда, прости Господи. Пути Твои неисповедимы. Впрочем, как и мои. Сам их не ведаю. На всё воля Твоя.

В этом времени, я, почему-то, начал быть религиозным. Не так чтобы совсем, но, шевельнулось что-то в душе. Циник и скептик уходит на второй план.

Киваю.

Адмирал взлетает на борт.

Машу рукой и кричу.

– Цагаан Зам!

Денис Спиридонович слышит и вскидывается от родного пожелания «Белой дороги». Теперь точно дойдет и вернётся! Знаю я монголов. Упорный народ. Надёжный. Люблю их.

Зря что ли в Бурятии полгода в срочку служил?

* * *

Дружественная взаимная реклама с коллегами по перу:

Наши современники, попав со съемочной площадки 2024-го в предреволюционный Севастополь 1916-го, не желая того, оказываются вовлеченными в схватку погибающих империй.

Автор знакомит читателей с реальными героями и событиями Отечественной истории начала ХХ века. Никаких фантазий – всё так и было. /work/450563

* * *

1682 г. Вокруг произвол и беззаконие. Стрелецкий бунт? Не можешь предотвратить – возглавь! Но на своих условиях. Лично воспитаю Петра – или погибну снова

/reader/475541/4451330

Глава 2

Kronprinz von Oranienbaum

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ОРАНИЕНБАУМ. 27 июля 1744 года.

В чём смысл Бытия? Ну, хотя бы в том, чтобы Бытие хотя бы иногда не было Битиём. А это непросто.

Из хороших донесений этого месяца – золото нашли на Урале и в Карелии. До промышленной разработки очень далеко. Как говорится, Москва не сразу строилась, но важен сам факт – в России есть теперь собственное золото.

А золота с серебром нам надо очень и очень много. Нам, и, в частности, мне лично. Денежные бумажки можно отпечатать. Это не вопрос. Но, они лишь облегчают оборот, однако не отменяют их золотое и серебряное наполнение. Бумажки под воздух печатать смысла пока нет. Была бы война великая или ещё более великая стройка, тогда, может быть, а пока всё это ерунда. Лишь разгон инфляции за счёт ничем не обеспеченных бумажек. Россия пережила в своё время Медный бунт, когда казна решила, что народ – идиот и охотно согласится получать медные деньги, но платить за всё серебром. Трудящимся сие не понравилось. А тут просто бумажки. Доверия к ним ноль целых и фиг десятых. Приучать надо.

Кстати, о бумажках.

– Степан! Ну, что там?

Слышу крик из недр чудовища.

– Почти готово, Фёдорыч!

– Злой ты, Степан. Я бы уже чаю нам кликнул.

– Опосля! Давай запустим сие чудо! Катя моя всё равно в Петербурге!

Да, Катя в Петербурге. При Дворе. Мы как-то с ней расстались вдруг. Дело к этому, в целом шло, но, были варианты. Нам хорошо было вместе. Ну, во всяком случае, мне так казалось тогда. Я даже фантазировал на тему, готов ли бы я был, чтобы она стала по факту моей женой? Да, был готов. Все возмущения на тему, как может крепостная девка иметь выбор, я отметаю самым решительным образом. Как крепостная девка она мне была не нужна. А как вольная Голштинская дворянка она выбрала Нартова. И я её отпустил.

Да и не ужились бы они с Линой никак. Каролина бы раздавила её однозначно. Катя это прекрасно понимала, потому и покинула меня. От греха, как говорится.

Видимся теперь иногда почти постоянно. Она жена моего друга Нартова, а также главная по чаю при Императрице, так что всяк мой визит в Зимний дворец неизбежно приводит к нашим встречам. И не скажу, что у меня не шевелится ничего в душе. И не только в душе.

Ладно, пустое.

Чем мы со Степаном заняты? Монтируем в большом сарае огромный механизм с паровым двигателем. Прообраз будущей фабрики.

Ну, «мы монтируем» – это я грешу против истины. Тут хватает и без нас с Нартовым кому работать ручками. Но, Степан всюду. Везде нужно посмотреть, проконтролировать, убедиться, похвалить или дать… э-э-э… нагоняй. У него хорошо получается, потому я не лезу не первый план. Негоже Цесаревичу и прочему Кронпринцу с Герцогом и Принцем, лезть в масло и мазут. Моё дело – руководить, как делали это до меня и будут делать после меня все приличные люди.

– Степан! Сколько ждать?

Крик:

– Фёдорыч! Три четверти часа! Не больше!

Понятно. То есть часа два. А говорил, что почти готово. Ладно, не буду стоять у него над душой, он знает, что делает.

Сладко потягиваюсь.

Погода прекрасна. Виды прекрасны. Где моя прекрасная Лина?

Лину я нашёл в её кабинете. Её кабинет – это нечто. Спрашивается, есть рядом лаборатория, зачем же ты тащишь в кабинет колбы и пробирки всякие с записями о ходе опытов и экспериментов? А ей так удобнее и ближе. Мысль пришла, шаг – и ты в будущем. Шучу, конечно, машину времени мы ещё не изобрели, но, разве это останавливает истинного учёного?

Спрашиваю на немецком:

– Привет, любимая. Чем занята?

Поцелуй.

– Привет, любимый. Думаю, поставить химический опыт касаемо…

Закрываю её уста новым поцелуем.

– Любовь моя, мы договаривались – никаких химических опытов с твоим личным участием. У тебя есть люди. Не хватает, чтобы ты надышалась какой-то ерунды ядовитой. Нам нужен здоровый Наследник. Ты мне обещала.

На удивление, Лина смиренно кивает.

– Прости. Хорошо.

– Вот и славно. Пойдём лучше погуляем. Погода просто чудесная.

…

Ораниенбаум – прекрасное место. Особенно летом. Теперь у меня два любимых места в мире – Ново-Преображенское и Ораниенбаум. Два моих дома. Мне хорошо здесь. И там.

– Петер, а ты чем был занят с утра?

Вздыхаю.

– Степан обязался запустить нашу машину. Пока возится. Хотя два часа назад сказал, что всё готово.

– Любимый, не суди строго. Ты сам учёный и техник. Всякое бывает.

– Это да. А вон и Нартов бежит. Порадует чем-то. Или нет.

Лина усмехается.

– Посмотрим.

Крик Нартова на русском:

– Фёдорыч! Готово! Запускать?

Киваю.

– Запускай, что с тобой делать. – Лине, по-немецки – пойдём, посмотрим?

Она лукаво на меня смотрит.

– А это не опасно? Я ведь тебе обещала.

Пожимаю неопределённо плечами.

– Если котёл взорвётся, то он за каменной стеной в соседнем сарае. Вряд ли он так взорвётся, что поразит нас. А, вообще, не должен. Проверяли и испытывали. Это, моя любовь, механика, а не химия твоя непонятная.

Смех.

– Ой-ой, сколько раз за год взрывались твои машины?

– Не придирайся. Это были эксперименты. Так, что там, Степан?

Переходить на русский я уж не стал. Нартов прекрасно говорит по-немецки. Как, впрочем, и все вокруг меня. Даже Императрица в присутствии Лины. Язык – это средство коммуникации, а не самоидентификации.

Мне он удобен. Для меня здесь – это второй родной язык. А, может, и первый, с учётом того, что я попал прямо в Киль, а не в Москву. Да, и, образование я в этом времени получил на немецком. Ряда привычных мне слов в русском языке середины XVIII века просто нет. Зачем ломать комедию с патриотизмом на бытовом уровне? Я же не на площади выступаю.

– Запускаю!!!

Где-то за стенами сарая ахнуло, чухнуло, пыхнуло, раздался гудок паровоза, которого ещё нет, дальше чем в проекте.

У нас сегодня пробник. Непрерывного производства пока нет. Не освоили. Но движемся. А пока сетка, ткань, листы будущей бумаги в виде целлюлозы. Отжим. Пресс. Сушка. Резка.

Лист. Лист. Лист.

Появился Нартов.

– Здравствуй, Лин.

Кивок.

– Здравствуй, Степан. Ну, что? Получилось?

Тот усмехается, размазывая масло с рук по своей морде лица.

– Да, вроде. Даст Бог. Нужна России бумага. Надо делать.

Киваю.

Да, бумага России нужна. И на стадии монтажа у нас целая производственная паровая бумагоделательная линия. Непрерывная. Немножко опередим прогресс. Ну, буквально на полвека. Жалко, что ли?

А бумага – это вещь в себе. Сама двигатель прогресса. Образование. Библиотеки. Учёт. Чертежи. Бумажные ассигнации в конце концов.

На фото: Модель бумагоделательной машины непрерывного действия Fourdrinier

на бумажной фабрике Frogmore

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ОРАНИЕНБАУМ. 2 августа 1744 года.

Я, в своём далеком будущем, часто задавался вопросом, почему писатели так любят переносить всяких попаданцев во всякого рода правителей, а не в мастеровых или крестьян? Ну, ответ, в общем-то, очевиден. Читатель хочет ассоциировать себя с героем с большой буквы, а не пьянчужкой-крестьянином, который на бровях каждый Божий день приползает домой и избивает свою жену. А так – рыцари, романы, красота куртуазности.

Но, есть и другой аспект. Крестьянин ничего не может изменить в истории, будь он трижды Ломоносовым. Без весомой протекции сверху, это просто невозможно.

Михайло Васильевич приехал к обеду и был радушно принят. Старый друг семьи, столько времени прожили и проработали под одной крышей Итальянского дворца в Петербурге. С Линой у Ломоносовых были чудесные отношения, что и не удивительно, ведь мы с моей, тогда ещё будущей, женой вытащили (буквально вырвали) маленькую Катеньку Ломоносову с того света.

– Как дела, Михайло Васильевич?

Профессор и ректор Императорского Санкт-Петербургского университета степенно раскрыл папку с бумагами.

Я внутренне усмехнулся. Как юлили на его защите недоброжелатели из немцев, но проголосовать против никто не посмел. Три новых химических элемента. Водород, Кислород и Азот заставили говорить всю Европу о Санкт-Петербургской Академии. Тут, если мы злопыхателям отставку дадим, так не факт, что потом, где за границей в приличное место примут. Так что Михайло у нас теперь «доктор философии». Потому как кроме докторов богословия, права, медицины и философии в этом мире нигде нет других докторов наук.

Отыгрались, впрочем, немцы на Университете. Сентябрь на носу, а толком же ещё ничего нет. Академия не торопится свой университет в свободное плавание пустить. Бегают как заведённые ректор и некоторое количество энтузиастов. Здание нашли, скоро холода, а у нас там конь не валялся. Да и оборудование пока только в Академии и есть. Там же есть и преподавательские кадры. Кадры недовольные, но какие уж есть.

Но, как известно, дорогу осилит идущий. Хотя, в нашем случае, дорогу осилит ползущий. Но, надо же что-то делать!

– Государь, заявки возможных новых студиозусов уже есть. Часть уже допущена к испытаниям на поступление. Но, университету многое нужно для начала учебного года. Сожалею, но ведомства Её Императорского Величества крайне нерасторопны в этом деле.

– Миша, со всем уважением, давай пока без умных бумаг. А то прямо челобитную принёс. Что надо?

Усмешка.

– Пётр, друг мой. Нужно – всё.

– Чай будешь?

– Буду.

– Вот и славно. Сейчас заварю. А ты быстро придумай мне конкретный ответ, который ты хочешь от меня получить.

– Дело не хитрое. Я ж зачем-то приехал к тебе.

– Рюмочку?

Михайло лишь покачал головой.

– Давай вечером. Ты ж не выгонишь меня в ночь из Ораниенбаума?

– Тебя – нет. Но, в целом, так чаще всего и бывает. Но, не для друга семьи.

Чай подан.

Ломоносов вдыхает аромат.

– Божественно. Как Лина?

– Вашими молитвами. Всё хорошо. Она скоро подойдёт. Пока разбирается с бумагами по Петербургским богадельням, а там, сам понимаешь, дел невпроворот. Матушка же там экономию навести хочет. Ищем вот ещё где взять денег на Сиротский дом. Мы-то дадим, но это же не вариант на постоянную основу. Нужно искать благодетелей среди общества. Меньше на балы и кутежи потратят. Уверен, что Лина рада тебя будет видеть.

– Жена моя передавала вам искренний привет. Она каждый день молится о вашем здравии.

Киваю.

– Спасибо, Миш. Ей тоже привет от нас с Линой. Так на чём мы с тобой остановились?

– На проблемах. Пётр, прости, но мы не готовы к открытию университета.

Вот тоже мне новость.

– В чём проблема? Только, прошу тебя, как друга, давай без фантазий типа «во всём». Ты бы не приехал ко мне, если бы не имел своего видения решения.

– Деньги и кадры. Студиозусы в первую очередь. Охочих-то, да разумных, и так, со всей страны везем. Но, сколько их возьмёшь на казённый кошт? Ассигнований нет толком. А богатая публика особо учиться не хочет. Как, минимум у нас. И в России вообще.

Пожимаю плечами.

– Только в деньгах вопрос?

– Не только, – вздыхает Михайло, – немало способных, но, малограмотны они. Сразу Университет не потянут.

– Эка невидаль, ты же сам этот путь прошел.

– Вот и хочу, чтобы учёба их, как у меня, надолго не затягивалась.

– Что предлагаешь? – смотрю на Ломоносова.

Он вздыхает.

– Школу бы какую для взрослых измыслить, чтобы мы могли там учить, а то, прости, не все как я, не готовы сидеть с малышами.

– Так, тебя же не это не остановило, Михайло?

– Меня да, но многим уже самим семью кормить, – досадует ректор, – даже на казённый кошт они учёбу с работой не потянут.

Да, вопрос. Нам нужны специалисты. Как можно скорей. И если с азов начинать, то до выпуска лет десять ждать придётся. А вот взрослые охотники, даже малограмотные, года за два-три в той же механике разберутся.

– Давай сделаем так, Миш, – решаюсь я, – посмотри сколько у тебя таких набирается, подумай кем они могут работать в университете или на наших предприятиях, и организуй вечерние подготовительные курсы, а потом вечерний факультет, денежку на их работу тебе казна выделяет, или я, допустим. В разумных пределах, понятно. Ну, если у кого будет с семьёй там совсем туго, то и жену его куда прими. Мало ли работы в наших пенатах. Хоть и полы мыть. Тоже деньги в семью. Даром деньги не раздавай. Я против такого. Со своей стороны, могу пособить продуктовыми пайками со своего хозяйства здесь. Обсчитай всё, – завершаю тему, – не шикуй, но и не скупись, включи и то, что этих по взрослой пайке хотя бы вечером кормить надо. Будущий учёный, как и художник, должен быть голодным. Это верное утверждение. Но, не до полуобморочного состояния и чтоб дети его не грызли подоконник от голода.

Михайло подобрел. Ему то детине двухметровому приходилось детскими порциями довольствоваться когда-то.

Потяну ли сие? Матушка денег не даст. Это моё баловство. Мои фабрики и мануфактуры только стали давать рост. Мои крепостные деревни под Москвой и Петербургом не давали столько наличности, чтобы я вот просто так мог выдернуть. Сумма, конечно, небольшая, но внеплановая. Их же там будет не два студента. Или переносить открытие «рабфака» на год, пока я не поднакоплю «жирка». А не хотелось бы, раз уж затеялся раньше плана. Повёлся на уговоры Ломоносова на свою голову. Знал же, что ещё год нужен.

– Ты только всё продумай, и не спеши, – остужаю порыв Ломоносова, – до начала занятий на дневном две недели, а вечерний мы можем и в октябре открыть, как раз и лаборатории поспеют.

Ректор кивает головой. Грустит. Но, довольная улыбка у него не сходит с лица. Ничего, вот сейчас ещё супруга моя его запросы проредит.

– Здравствуй, Миша.

Ломоносов тут же перешёл на немецкий.

– Здравствуй, Лина.

Они расцеловались.

– Как дома?

– Всё, хорошо, Лин, спасибо. Лиза передавала тебе привет.

– О, спасибо. Ей тоже.

– Передам.

– Отобедаешь с нами?

– С удовольствием.

Лина дала распоряжения и вновь вернулась к нашему гостю.

– С чем к нам?

– Денег хочу.

Моя жена лишь улыбнулась.

– Неожиданно. На балет, наверное?

– А на что же ещё. Только на балет. И башню хочу построить. До неба. Чтоб красиво было. И все чтоб завидовали. И солдата внизу. При орудии. Чтоб все знали, что обязательно надо завидовать сему факту.

Лина поглядела на меня.

– Бредит Миша? Что хочет? Переведи на нормальный язык.

Пожимаю плечами.

– Денег. На университет. И студиозусы голодные. Я пока не видел смету расходов. Уверен, что Миша не стал скромничать. Как, впрочем, и всегда.

Взгляд на Ломоносова. Тот зачастил:

– Лина, все бумаги есть. Пётр не пожелал их пока смотреть.

Усмехаюсь.

– Ну, ты ещё моей жене на меня пожалуйся.

– Возражаю! Я о науке и образовании пекусь!

– Ага. Исключительно. А то верну я тебя обратно в Итальянский Дворец и будешь там колбы мыть.

Кивок.

– И это тоже. Эх, душно мне!

– Окна открыты, если что.

– Прыгнуть?

Пожимаю плечами.

– Тут первый этаж. Твой эпатаж не произведёт на нас с Линой никакого впечатления. Ладно, давай свои бумаги. Ты ж не отвяжешься.

– За тем и приехал, Государь!

– Угу. Переться в такую даль… Денег все хотите или смерти моей.

– Я твоей смерти точно не хочу!

– Ты не один на белом свете. Давай уже опусы свои.

Получил. Посмотрел.

– Однако!

– Так, там ещё ведь и на лаборатории, и на оборудование. А так, там всё скромно.

Отдаю папку Лине.

– Жена, глянь и дай этому нахалу по голове этой папкой.

Великая Княгиня Екатерина Алексеевна бегло просмотрела бумаги.

– Миша, имей совесть. У тебя же есть запасной вариант? Давай его сюда.

Нехотя (с видом оскорблённого научного достоинства).

Горестно:

– Ну, есть. Вот. Без ножа, Лина, без ножа…

Лина пробежала глазами.

– Скромнее.

Вздох.

– Рвёшь по живому. Бог свидетель!

– Бога оставь в покое, Ему и без твоих причитаний есть чем заниматься. Если бы не моя дружба с твоей женой, я бы тебя уже удушила за такие запросы. Предокончательную бумагу можешь даже не показывать. И пару вариантов перед нею. Если ты не помнишь, то это наши с Петром личные деньги, а не казённые ассигнования.

– Понимаю. Вот.

Скептический взгляд.

– Не знаю. Посмотри сам.

Смотрю.

– Миша, тебя пчелы покусали на пасеке?

Короче говоря, через полчаса препирательств хмурый, но довольный Михайло Васильевич Ломоносов изволил повторно согласиться откушать, урвав искомое. Получил далеко не всё, что хотел, но и больше, чем рассчитывал.

Научный жук.

Обед был подан на четверых.

Ломоносов с любопытством смотрел, как я и Лина общаемся жестами с Катюшей. Наконец спросил:

– А как вы знаете язык для неё?

Каролина пожала плечами.

– Это Пети изобретение.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ОРАНИЕНБАУМ. 12 августа 1744 года.

Мы с Линой сегодня в роли садовников. Нет, у нас есть и штатные садовники, и, вообще, подаренный Матушкой, по случаю свадьбы, огромный дворец и необъятный дворцово-парковый ансамбль не испытывают недостатка ни в рабочих руках, ни в деньгах на его содержание. Дворцовое ведомство весьма-весьма щедро нас финансирует. Я даже большой ремонт и перестройку затеял. Но, я не об этом. Это наш с Каролиной сад и у нас сегодня огромный личный праздник – Зелёная свадьба, как сказали бы в моё время.

Первый месяц со дня нашего венчания!

Почему мы в саду, а не в ресторане? Ну, хотя бы потому, что ресторанов тут как-то нет. Почему в праздник копаемся в земле и возимся с кустами, деревьями и цветами? Можем себе позволить и такое, ведь праздник. Наш праздник. Наш сад. И наши цветы.

Обращаюсь по-русски:

– Екатерина Алексеевна, можно обратить ваше драгоценное внимание на персону своего мужа?

Лина разгибается от стрижки куста и оборачивается.

Букет роз. Красивый в меру. Не Голландия, конечно, но сорванный своими руками только что. Прямо здесь, в саду.

– Любимая моя, с праздником!

Она принимает букет и вдыхает аромат цветов.

На немецком:

– Ой, Петер, любимый, ты не забыл!

– Как я мог забыть о нашей первой дате! Почти годовщина!

В России этой традиции ещё нет. Ну, и что?

– Спасибо, любимый.

Нежно целуемся в райском собственном саду.

Шелест травы за спиной. Оборачиваюсь. Анюта – моя, точнее сказать, наша с Линой горничная.

На русском:

– Да, Аня.

– Государь, стол накрыт. Будут ещё приказания?

– На троих?

Кивок.

– Как вы и приказали.

– А где Катя?

– Бегает с щенком по аллеям сада. Позвать?

– Позови. И щенку миску с едой сделай, чтоб не скулил у стола.

Горничная ушла, а мы с Линой остались.

Жена улыбается. Лукаво вопрошает на немецком:

– Так на чём мы тут с тобой остановились?

– Поцелуйчики.

…

Сад. Праздничный стол на троих. Анюта привела Катю с собакеном. Леопольд вилял хвостом и законно надеялся на что-то вкусненькое с барского, точнее с Цесаревического, стола. Миска миской, но ведь на столе тоже вкусно пахнет.

Конечно, он своё получит. А Катя взобралась на стул.

На русском:

– Катюш, что тебе положить?

Показываю щепотку пальцев к своему рту и указываю на стол.

Девочка кивает и указывает на вкусняшки. Лина улыбается и накладывает ей в тарелку. Катя слышит всё хуже, и, как следствие, плохо говорит. Удар головой об каменный пол во время восстания Гвардии против узурпаторши (её матери) не прошёл даром.

Потенциальная Императрица Всероссийская Екатерина Вторая, с аппетитом и удовольствием вкушает пирожное и запивает его свежим ягодным соком.

Будущая Императрица Екатерина Алексеевна потчует воспитанницу вкусностями.