Текст книги "По ту сторону добра"

Автор книги: Владимир Кашин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Джейн, ища глазами, куда бы вылить вино, взяла со стола фужер матери. Коваль, все время следивший за ней, бросился назад и успел схватить ее за руку.

– Поставьте фужер!

Джейн старалась вырвать свою руку:

– Кто дал вам право?!

Шампанское выплескивалось на пол. Кэтрин, ничего не понимая, испуганно наблюдала эту сцену.

Дверь отворилась, в номер без стука вошли лейтенант Струць в милицейской форме, дежурная по этажу и еще какая-то женщина.

Джейн совсем обезумела, в глазах ее было что-то жестокое, дикарское. Подполковник свободной рукой отобрал у нее фужер с остатками шампанского.

– Товарищи, – обратился он к Струцю и понятым, – в этом фужере, который подала миссис Томсон ее названая дочь Джейн Томсон, вместе с шампанским содержится отрава. Сейчас мы отправим вино на экспертизу, а вы, лейтенант Струць, тем временем составьте протокол… Первая попытка отравить миссис Томсон на даче, – добавил Коваль, – не удалась – умер Залищук, по жадности выпивший чужое вино… Миссис Томсон не мать Джейн. Джейн это знала и таила в себе, хотя Катерина Григорьевна, то есть Кэтрин Томсон, воспитывала ее и любила как родную… – Коваль перевел дыхание. – Она, – кивнул на Джейн, забившуюся в угол дивана и смотревшую оттуда глазами затравленного зверя, – не могла уехать, не попытавшись еще раз осуществить свой замысел… К счастью, мы вовремя об этом догадались… Отведите, Виктор Кириллович, ее в мою машину… Я обещал Джейн отвезти ее… Отрава действует медленно, и преступница успела бы вылететь домой. А с Англией конвенции о выдаче уголовных преступников у нас нет, – закончил Коваль. – Итак, расследовать ее преступление будем здесь.

– Нет, нет! – отчаянно закричала Джейн. – Я бросила только сердечную таблетку!.. Мама очень волновалась, и я… я…

Миссис Кэтрин упала в кресло, потеряв сознание.

Коваль бросился к телефону, чтобы вызвать «скорую помощь»…

10

Вскоре Дмитрий Иванович разговаривал с Джейн Томсон в своем кабинете в министерстве.

Через несколько часов подполковник должен был встретиться с новым следователем прокуратуры и доложить ему все детали дела. Тищенко освободили от дальнейшего расследования отравления Залищука Бориса Сергеевича и поручили закончить эту работу следователю по особо важным делам прокуратуры республики Спиваку. Так было решено не только из-за неспособности Тищенко разобраться в преступлении и довести дело до логического конца, а еще и потому, что это дело приобрело большое значение.

Дмитрий Иванович знал, что согласно закону его функции – оперативного работника и дознавателя – заканчиваются. Отныне он полностью передает все материалы следователю, а сам займется какими-то другими правонарушителями. Но он не мог не увидеться еще раз с Джейн, не поговорить с ней с глазу на глаз до того, как Спивак возьмет следствие в свои руки.

Синичка, которая неосторожно влетела с мороза в теплый дом и села на форточку, запуталась в сетях, наброшенных им: в аналитической лаборатории эксперты-химики уже получили данные о наличии ядовитого гликозида брионина вместе со смертельной дозой наперстянки в том фужере вина, который Джейн поднесла миссис Томсон, и в изъятых во время обыска сердечных таблетках. Но в ушах подполковника еще стоял отчаянный писк синички; рука, которая держала ее, еще помнила трепещущие крылышки и чувствовала остренькие, хотя и слабые коготки. Все это почему-то тревожило душу, и Коваль хотел лишний раз увериться в своей правоте.

Перед Дмитрием Ивановичем теперь сидела в кабинете не энергичная, самоуверенная девушка, хорошо умевшая скрывать возраст, а осунувшаяся женщина старше своих лет. Джейн словно вся съежилась, сгорбилась, глаза потускнели, на щеках пятнами горел нездоровый румянец. Что-то новое, резкое появилось в ее жестах и взгляде за последний час. Она словно не замечала Коваля и, нахохлившись, отвернулась к окну.

– Джейн, – сказал подполковник, – теперь, когда все карты открыты, я хочу откровенно поговорить с вами.

Она вздрогнула, услышав его голос, но голову не повернула.

– Джейн, вы меня слышите? Ну как хотите… Это для вас последняя возможность… Дальше вами займется следователь.

Джейн повернулась к Ковалю, и погасшие глаза ее вспыхнули злым огнем.

– Ни с вами и ни с каким следователем я не буду говорить без представителя посольства. Я требую немедленного приезда посла или кого-нибудь от него! Я не разрешу издеваться надо мной… – На глазах у нее показались слезы.

– Если вы думаете, что мне очень приятно беседовать с вами, то ошибаетесь, – сердито пробурчал Коваль. – Но я должен еще раз поговорить. И это, кстати, не столько в моих, сколько в ваших интересах… А посольство мы уже известили, и их представитель прибудет… Джейн, вам не хочется спросить, что с мамой… то есть с миссис Томсон? Она жива, только в больнице. Вас, наверное, беспокоит ее здоровье? – не удержался от злой иронии.

– Да! Беспокоит! – закричала Джейн, вскочила, затопала ногами. – Да! Это моя мама, и я ее люблю! И вы не имеете права подозревать меня в гнусном преступлении! Как вам не стыдно!.. – Она разрыдалась, упала на стул.

Коваль понимал, что Джейн нужно выплакаться, и не трогал ее. Она плакала, прижавшись лбом к стеклу на столе, а подполковник терпеливо вышагивал по кабинету.

Когда Джейн успокоилась, Коваль сел напротив и пристально взглянул в ее покрасневшие глаза.

– Должен поставить вас в известность, – нарочито официальным тоном произнес он, – что в вине, которое вы подали матери, была та же отрава, от которой погиб Борис Сергеевич Залищук. Это уже установлено. Таким образом, мы не только подозреваем…

– Я бросила в фужер сердечную таблетку!

– Такую же самую, которую растворили в вине, выпитом в тот трагический вечер на даче?

Джейн кивнула.

– У мамы заболело сердце, а старые таблетки кончились.

– И мама не выпила то вино?

– Я не помню. Я не следила.

– Тот стакан выпил Залищук, когда все вышли в сад. В таблетке, растворенной вами в вине на даче, как и в остальных, была отрава. А в гостинице вы попытались бросить такую таблетку незаметно.

– Пряталась от мамы. Чтобы она не догадалась, что я боюсь за ее сердце. Вы думаете, ей легко отправлять меня одну. Она только вида не подавала! Но вы еще не сказали, как она себя чувствует.

– Более-менее. Возле нее врач. Надеюсь, перенесет этот удар потому, что рядом с ней еще и давний друг – Андрей Воловик… Теперь скажите, где вы купили эти сердечные таблетки, в какой аптеке, по чьему рецепту?

– Ни в какой аптеке, ни по какому рецепту. Я их не покупала. Таблетки мне дал Роберт, когда я летела сюда.

– Ваш брат? Гм…

Джейн умолкла.

Коваль тоже молчал. Они оба словно ухватились за одну и ту же нить, что-то общее появилось в их мыслях.

Еще тогда, на даче, когда, рассказывая о своих детях, миссис Томсон заметила, что Роберт работает в военной химической лаборатории, у Коваля промелькнула мысль: а не имеют ли отношение к смерти Залищука чужеземные гости? Мысль показалась нелепой, и подполковник сразу ее отбросил: что этим англичанам до какого-то пенсионера Залищука, жившего от них за тысячи километров, которого они раньше и в глаза не видели и о существовании которого не подозревали.

Но мысль эта полностью не исчезла и подспудно прорастала в нем, как зерно в ухоженной почве: если Джейн действительно не имела никакого отношения к Залищуку, то этого нельзя сказать о миссис Томсон. Ведь Борис Сергеевич был мужем ее родной сестры. Тут создавались какие-то причинно-следственные связи: Кэтрин – Таисия – Залищук. В этой цепочке все время появлялись новые звенья. Так происходит, когда тянут ведро из колодца: цепь выбирается постепенно, и на свет с каждым рывком показываются новые крепкие соединения.

И опять же – нелепая мысль о далеком Роберте. Молодой англичанин не имел как будто никакого отношения к Залищуку. Но, выходя замуж, Джейн забирала не только половину наследства, а еще и мастерскую, принадлежавшую теперь матери. И поэтому Роберт также включался в цепочку. Теперь здесь появились звенья, которые накрепко сплетались друг с другом: «Роберт – Джейн – Генри», «Джейн – Генри – Роберт», «Роберт – миссис Томсон – Генри» и «миссис Томсон – Роберт – Джейн». И, наконец, прямая связь: «Роберт – Джейн – миссис Томсон – Таисия Григорьевна Притыка – Борис Сергеевич Залищук». Белинский говорил, что вдохновение – это внезапное проникновение в истину. Очевидно, так и произошло в этот раз с подполковником Ковалем.

– А почему Роберт дал таблетки? Где он их взял?

– Его таблетки всегда помогали маме лучше, чем другие… Делал он их сам, в своей лаборатории. Наши фармацевты все жулики и продают под видом лечебных таблеток что попало. Роберт не раз ловил их на этом. Кроме того, аптечные лекарства дорогие, а он приносил свои бесплатно… Но чтобы в них попала отрава?! – Джейн уставилась в Коваля. – Робин… отрава… – начала повторять она все тише и тише, словно взвешивая каждое слово. – Когда я ехала на аэродром, он дал мне эти таблетки, сказав: «Возьми для мамы – ей, наверное, не хватит старой коробки, которую взяла с собой… Я вложил их в фабричную упаковку, чтобы не прицепились на таможне…» Как же в них попала отрава?..

– А может, отраву сам Роберт добавил, – предположил Коваль и, увидев, как при этих словах у Джейн гневом вспыхнули глаза, добавил: – Сознательно или несознательно…

– Нет, нет! – закричала Джейн и стукнула кулачком по столу. – Что вы придумали! Не может быть, чтобы Роб маме… А может, случайно попала?.. – Она на миг задумалась. – Да, да… Ведь он работает в химической лаборатории, и там уйма всяких отрав…

– Как Роберт относится к вашему браку с Генри? – спросил Коваль.

– Нормально. Это ведь он познакомил меня с Генри, своим одноклубником. Правда… потом подшучивал над Генри, говорил, что тот мог сделать лучший выбор… Хотя и Генри не очень молод и не богат… Да и не красавец… Но мне вот-вот тридцать, сколько можно ждать принца?..

– А как Роберт отнесся к поездке миссис Томсон в Советский Союз?

– Сначала отрицательно.

– А к вашей?

– О, тут он почему-то обрадовался… – Джейн вдруг замерла с открытым ртом и округлившимися глазами, словно увидела за спиной Коваля привидение. – Он сказ… ал… – Джейн зарыдала, – пре… красно, повезешь маме лекарство…

– Таблетки, которые дал Роберт, похожи на те, которые прежде были у миссис Томсон? Как он раньше приносил? В упаковке?

– В стек… лянной баночке…

– А вы сами никогда не пользовались этими таблетками?

Джейн перестала плакать.

– Я… я… не знала, что они… ядовиты… и тоже приняла…

– В Англии или здесь?

– Здесь, – прикрыв глаза и держа голову словно лунатик, идущий по обрывистому карнизу крыши, вспомнила Джейн. – Но я ведь не умерла! – вдруг вскрикнула на всю комнату.

– Не в тот ли вечер, когда вернулись из лесу?

– Да. Именно в тот. Я была очень взволнована, у меня разболелось сердце, и я решила принять лекарство. Но я только кусочек отломила… может, третью часть таблетки…

– Поэтому и остались живы и все обошлось промыванием желудка.

– А от целой я могла умереть?

– Точно так же, как бедняга Борис Сергеевич.

– Боже, какой мерзавец этот Роберт, какой бандит!.. – закричала Джейн, словно только сейчас все поняла. – Я давно знала, что он негодяй, знала, что якшается со всякой падалью, но Кэт всегда покрывала его, своего любимчика… А он, видите, хотел и меня отравить! Какой бандит!

Коваль отметил про себя, что Джейн впервые назвала миссис Томсон не мамой, а по имени.

– Я его сейчас своими руками задушила бы! – Гримаса ненависти исказила хорошенькое, мокрое от слез лицо Джейн. – Своими руками! – Не имея сил сдержать чувства, бушевавшие в ней, Джейн так сжала кулачки, что острые крашеные ноготки, наверное, впились в ладони. – Негодяй, какой негодяй!..

Коваль взглянул на часы. До встречи со Спиваком оставался час. Главное он уже для себя выяснил. К сожалению, в беседе с Джейн не освободил душу от тяжести. Наоборот, тот камень, казалось, стал еще тяжелее. Но в конце концов решать, умышленными или неумышленными были действия мисс Джейн Томсон и заслуживает ли она наказания, будут прокуратура и суд. Он, Коваль, свое сделал.

– Джейн, скажите еще одно, – произнес подполковник, – вы не жалеете, что чуть не посадили Виктора на много лет в тюрьму?

Джейн не сразу ответила. Ей было не до Струця.

– Я хотела вырваться домой! – наконец бросила Ковалю, лишь бы тот отстал от нее. – Ах, какой мерзавец, какой бандит! – продолжала проклинать Роберта.

– И надеялись, что шантаж вам поможет? В начале нашей беседы вы мне бросили фразу: «Как вам не стыдно!» Теперь возвращаю эти слова вам. Как бы ни закончились ваши дела в суде, но мне всегда будет стыдно за вас, Джейн, за то, что по земле ходят такие люди, как вы и ваш брат.

Коваль вызвал машину, чтобы отвезти Джейн в гостиницу, а сам собрался в прокуратуру. Какую меру пресечения следует применить к мисс Томсон, должны были решить следователь и прокурор.

* * *

В прокуратуре Дмитрий Иванович пробыл недолго. Новый следователь с самого утра забрал у Тищенко подшивку с материалами дела о смерти Залищука и к тому времени, когда подполковник появился, внимательно с ними ознакомился.

Раньше работать со Спиваком Ковалю не приходилось, но он много слышал о нем как о человеке принципиальном, преданном своей нелегкой работе. Теперь, приглядываясь к этому высокому худощавому молодому человеку, Дмитрий Иванович понял, что следователь привлекает своей скромностью и интеллигентностью, и не удивился, когда у того оказался тихий, мягкий голос, казалось лишенный категорических интонаций.

После того как подполковник дополнил документы своим рассказом, Спивак поднялся из-за стола и сказал:

– Ну что ж, Дмитрий Иванович, благодарю. Теперь пора и лично познакомиться с этой Джейн Томсон. Вас не подбросить по дороге?

Коваль согласился. Трудовой день заканчивался, и хотя у оперативного сотрудника служба не определяется часами, сегодня Дмитрий Иванович мог разрешить себе ровно в шесть сбросить с плеч груз ответственности. На улице разыгрался ветер, угрожая бурей, и воспользоваться машиной прокуратуры было удобно.

Спивак сел рядом с Ковалем на заднее сиденье служебной «Волги».

– Дмитрий Иванович, – сказал он, – мне еще такая деталь непонятна: на даче миссис Томсон стало плохо, Джейн опустила сердечную таблетку в стакан с вином, которое выпил вместо ее матери покойный Залищук. А миссис Томсон что же, обошлась без лекарства? Или Джейн дала ей еще одну таблетку? И почему надо было растворять ее, а не принимать, как обычно, запивая?

– Меня это тоже заинтересовало в свое время, Петр Яковлевич. Беседовал по этому поводу с Таисией Притыкой. «Да, – ответила она мне, – Катенька пригубила вино. Из какого стакана, не знаю». – «Ей стало лучше?» – спрашивал дальше. «Нет… Тогда я дала ей валерьянку и сказала: «Что там ваши лекарства! Выпей моей простой валерьянки». Она выпила, и сердце отпустило. Одним помогают одни лекарства, другим – другие…» Этот пузырек валерьянки я забрал у Притыки и отправил на анализ. Обычное патентованное лекарство. Экспертное заключение в подшивке.

– Не видел.

– Возможно, Степан Андреевич посчитал его несущественным и не подшил. Тем более что эта экспертиза не была обязательной. Я ее потребовал на свой страх и риск. Проверить валерьянку натолкнул факт гибели в тот же вечер кота Бонифация. Кошки, Петр Яковлевич, как известно, дуреют, услышав запах валерьянки, и заберутся за ней куда угодно. А в стакане, выпитом Залищуком, оставались какие-то капли вина с легким запахом валерьянки, достаточным, очевидно, чтобы заинтересовать этого Бонифация. Кот прыгнул на стол, опрокинул стакан и вылизал пролитые капельки. Для него и этого хватило.

Коваль умолк.

Проехав почти через весь старый город, прокурорская «Волга» проскочила в зеленый гористый район Киева, который когда-то назывался Лукьяновкой.

– Я вас к дому подвезу, – любезно предложил Спивак. Его, очевидно, еще что-то мучило, какие-то невыясненные вопросы, сомнения, и он делал приличный крюк, оттягивая минуту расставания с подполковником.

Возле большого парка, где проходила детская железная дорога, недалеко от домика Коваля, машина остановилась. Когда подполковник вышел, «Волга» не двинулась дальше. Следом за Дмитрием Ивановичем из машины выбрался и Спивак. Он подошел к подполковнику, взял его под руку.

– Дмитрий Иванович, если не спешите, походим еще несколько минут.

Коваль понял коллегу. У того, как у каждого творческого человека, размышления о деле рождали все новые идеи и вопросы, и ему хотелось их проверить.

Они прохаживались по узкой асфальтированной дорожке, убегавшей мимо высоких тополей в густую зелень кустов, пустынную даже днем, и негромко беседовали.

– Квалификация? – переспросил Коваль. – О, здесь нашим юристам будет над чем поломать голову!

– По отношению к Залищуку все просто, – сказал Спивак. – Неумышленное убийство.

– Но ведь не в его стакан бросила Джейн отраву. Можно квалифицировать и как несчастный случай.

– А стаканы ведь не именные были. Каждый мог выпить из любого.

– Нет, у каждого был свой стакан.

– Но посягательство на жизнь вы, Дмитрий Иванович, отрицать не будете. Со стороны Джейн Томсон. Тут уже действует определенная закономерность. Когда яд растворен в стакане или в другой посудине, он убивает. Если не мать, то другого человека, в данном случае Залищука. Пусть по отношению к Залищуку это неумышленное преступление, но касательно матери – посягательство на жизнь, не состоявшееся по причинам, независимым от посягавшего. Ведь покушение было повторено в гостинице, и преступление не свершилось снова только благодаря тому, что вы помешали.

– А если это не умышленное действие, Петр Яковлевич? Если окажется, что Джейн действительно не знала, что таблетки, которые передал ей Роберт, ядовиты? В таком случае она только неосознанное орудие преступления… На таком же основании можно предъявить обвинение ножу за то, что его всадили в сердце человека…

– Э, нет, Дмитрий Иванович… – начал было следователь и умолк.

Ветер крепчал, прорываясь сквозь стену деревьев, легко лохматил поредевшие волосы подполковника, запутывался в густой черной шевелюре Спивака. Гудел листвой под ударами ветра старый парк, где-то за зеленой стеной пролетали с шумом машины.

– А как это можно установить, Дмитрий Иванович? – уже менее решительно спросил Спивак. – Чем подозреваемая может доказать, что виновата не она, а ее брат Роберт?

– Мы сами должны доказать вину подозреваемой, а не требовать этого от нее. Ведь бремя доказательства всегда лежит на нас.

– Это уже доказано, Дмитрий Иванович, и именно вами.

– У меня есть возражения, – заметил Коваль. – Я не считаю, что все доказано.

– Какие же у вас возражения?

– Их еще необходимо продумать, – уклончиво ответил подполковник. Ему почему-то не хотелось сразу раскрывать все карты. Дело Залищука было его делом; в течение нескольких дней, полных волнения, он выносил его под сердцем, как мать ребенка, и хотя полностью доверял Спиваку, но так же, как мать, отдающая ребенка в садик, в душе не разлучается с ним, так и он не мог еще расстаться с этим делом.

Спивак вздохнул так, что подполковнику стало неудобно.

– Прежде всего то, – сказал Коваль, – что сама Джейн чуть не отравилась. Это первый факт в ее пользу.

– Она приняла настолько мизерную дозу, что это могло быть хитрейшей маскировкой на случай провала. Неужели вы, Дмитрий Иванович, извините, клюнули на эту приманку? – улыбнулся Спивак.

– Нет, Петр Яковлевич, – покачал головой Коваль. – Имею в виду другое, хотя и это, как говорится, пойдет в борщ. Здесь мог иметь место истинно дьявольский замысел, который созрел в голове Роберта… Сейчас «по ту сторону» среди определенной части молодых людей очень распространился вандализм. Некоторые данные о Роберте свидетельствуют, что ему не чужды такие влияния… Я, Петр Яковлевич, сегодня снова побывал в аналитической лаборатории. Как вам уже известно, в таблетках кроме брионина и валерьянки обнаружили наперстянку, дигиталис. Наперстянка принадлежит к интракардиальным сердечным лекарствам. Ее препараты применяются при недостаточности сердечно-сосудистой системы у человека. Но она имеет одну особенность: при правильном дозировании помогает, при слишком большой дозе разрушает сердце. Особенно поражает человека, страдающего гипертонией, стенокардией. Эта болезнь была у Бориса Сергеевича, она терзает сейчас и Кэтрин Томсон. Таким образом, для отравления матери Роберту достаточно было увеличить в таблетках дозу наперстянки, и никакой эксперт не обнаружил бы преступления. В судебной практике очень редко встречаются такие убийства. Известен только случай врача-гомеопата Ля Поммера, который в 1863 году в Париже отравил дигиталисом женщину с целью завладеть ее богатством… Нет, и это не все, – продолжал Коваль, – преступник в таком случае не достиг бы своей цели… Допустим, отравилась бы и умерла Кэтрин Томсон. Что из этого? Джейн поплакала бы, похоронила мать и возвратилась бы в Англию. Половину наследства Роберту все равно пришлось бы отдавать сестре… Теперь я начинаю склоняться к мысли, что преступнику нужно было убрать их обеих, и он, повторяю, с дьявольской хитростью использовал поездку Джейн сюда, к матери. Рассуждал, думаю, очень просто и довольно точно. Смерть матери потрясет Джейн. У нее, конечно, разболится сердце, и она примет таблетку брата – самую лучшую! – которая, кстати, будет под рукой.

– Ну, а если Джейн не приняла бы таблетку, не умерла бы?

– Рассчитал, что все равно за отравление Кэтрин ее здесь будут судить…

– А для чего добавил еще и брионин? Ведь достаточно было, как вы говорите, одной наперстянки.

– Специально. Чтобы эксперты не ошиблись и сразу обнаружили преступное отравление и мы не выпустили бы Джейн. Он понимал, что смерть Кэтрин не пройдет незамеченной, и решил, так сказать, «помочь» нашему правосудию найти убийцу. Вот для этого и добавил в таблетки лишний ядовитый компонент – брионин, переступень.

– Да-а, – задумчиво произнес следователь. – Интересно настолько, что хочется еще раз изучить эту версию.

– Петр Яковлевич, это пока не доказано, это только мои логические выкладки. Вы с ними можете считаться или не считаться, но знать их должны.

– Благодарю, большое спасибо, Дмитрий Иванович. И еще такая мысль: брионин, переступень в сердечных таблетках ведь разоблачает его, этого Роберта. Как же он не побоялся?

– А чего ему бояться? Согласно традиционным правилам юриспруденции, в частности принципа территориальности, как вы знаете, преступник должен быть судим и отбывать наказание в государстве, в котором совершил преступление, если, конечно, он не успел удрать на свою родину. С Англией у нас нет конвенции о передаче уголовных преступников для расследования и наказания, так называемой экстрадиции. Таким образом, заниматься им мы не смогли бы. А в Англии его судить никто не будет… Играя на смерти матери и сестры, этот негодяй еще и политический скандал поднял бы. Вместе со своими друзьями, кажется весьма правых настроений, кричал бы: мол, поехала в гости через тридцать лет уроженка Украины, бывшая немецкая пленница, которая не возвратилась домой после войны, так ей теперь, подданной королевы Великобритании, коммунисты отомстили, отравили вместе с дочерью и тому подобное. И проливал бы крокодильи слезы… Он все это предусмотрел!.. Очень не просто, – вздохнул Коваль, – доказать, что Роберт дал сестре ядовитые таблетки и она не догадывалась об этом. В таком случае, оставаясь преступницей, пусть даже действуя без умысла, она и сама становится жертвой предумышленного преступления Роберта…

– Да, тут действительно есть над чем голову поломать… – согласился следователь. Он крепко пожал руку подполковнику. – Еще раз спасибо за помощь. При необходимости, я надеюсь, не откажете и в будущем… Хотя свои обязанности вы уже выполнили…

Коваль кивнул. Он вдруг почувствовал себя таким уставшим, словно воз дров нарубил. Не мог и шага сделать. Придерживая рукой взлохмаченные волосы, глядел вслед «Волге», пока она не исчезла за поворотом.

Уже второй день над городом собиралась гроза. Голубое в начале дня, небо постепенно покрывалось тучками и тучами, которые росли, чернели и становились все грознее. Ветер, с утра слабый, после полудня усиливался, расшвыривал тучи, и тогда небо снова испепеляло землю нестерпимым зноем.

Но сегодня дождь наконец должен был прорваться и освежить задыхающийся город.

Дмитрию Ивановичу тоже было душно, и он с нетерпением ждал этого дождя. Сейчас, преодолев минутную слабость, он медленно, словно человек после болезни, направился по асфальтированной дорожке вдоль ограды. Плечи, с которых сбросил груз, еще не привыкли к облегчению. Всю свою сознательную жизнь он занимался чужими проблемами, которые постепенно становились его собственными, успокаивал чужую боль, которая потом еще долго отдавалась в его сердце.

На углу одиноко скрипел под ветром старый ясень.

Коваль с удовольствием подумал, что ему сегодня уже не нужно никуда бежать, никого ловить и допрашивать, что он сейчас придет домой, наденет пижаму и сможет хотя бы на время забыть о всяких трагедиях, превратиться в обыкновенного служащего, который после рабочего дня любит почитать газеты и отдохнуть у телевизора…

Ирпень – Киев

1978–1979