Текст книги "По ту сторону добра"

Автор книги: Владимир Кашин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

3

На Русановские дачи Коваль отправился рано утром прямо из дому.

Солнце еще только выглянуло из-за горизонта и заливало землю мягким, но таким ярким после ночи светом, что Дмитрию Ивановичу пришлось надеть защитные очки. Недаром этот год называли «годом активного солнца». Тени деревьев, дачных домиков, даже кустов были неправдоподобно длинные.

Несмотря на рань, дачи уже проснулись, люди копались на огородах, упаковывали корзины на рынок. Днепр тоже проснулся: тихие рыбаки, стоявшие ночью на своих лодках под обрывами, над омутами, возвращались к берегу, а первые пассажирские катера уже рокотали над рекой.

С высоких круч правого берега, смешиваясь с гудением моторок, волнами наплывал гул просыпавшегося города.

У Коваля сегодня было много дел, он не мог ждать, пока Таисия выспится, и решительно поднялся почерневшими от времени и непогоды шаткими ступеньками на второй этаж дачного домика.

Осторожно постучал в дверь. Она не была заперта. Придерживая за скобу, чтобы сама не распахнулась, постучал еще раз и в ответ услышал голос хозяйки.

Таисия Григорьевна не спала. Застеснялась, попросила извинить за наряд – была в брюках и кофточке, пошитых из очень тонкой, словно крашеной марли, материи. Коваль заметил, что колени на брюках у женщины запылены, в тонкой ткани застряли пылинки, мелкие щепочки, покрывавшие неподметенный пол.

«Молилась», – догадался подполковник, увидев небольшую иконку над диваном, которой раньше там не было.

В последнее время Таисия Григорьевна очень изменилась.

Правда, к ее обескровленному и какому-то пожухлому, словно осенний лист, лицу уже начал возвращаться естественный цвет. В глазах снова появилось осмысленное выражение, и только необычная одутловатость и мешки под глазами напоминали о слезах и бессонных ночах. Женщина покорилась горькой судьбе, отреклась от своей мечты. И вот на стене над диваном появилась иконка.

От кофе Коваль отказался. Пока Таисия Григорьевна выпила стакан черной и густой, как смола, жидкости, подполковник огляделся в домике. С разрешения хозяйки осмотрел узенький коридорчик на втором этаже и спустился вниз, где находилась кухня. Постоял во дворе, понаблюдал, как хлопочут на своем участке Крапивцев с женой и зятем. Старик осторожно ступал резиновыми сапогами между рядами помидорных кустов и щедро поливал их из длинного шланга с разбрызгивателем на конце.

Возвратившись наверх, Коваль увидел в руках Таисии Григорьевны, успевшей набросить на плечи черную шаль, сигарету. Вдова, значит, стала не только набожной, но и начала курить.

«Вот и пойми женщин», – иронически подумал он и вспомнил своих Ружену и Наташку. Их он тоже временами не мог понять: прежде доброжелательные друг к другу, после его женитьбы они очень изменились, терзали его своей враждой, которая вспыхивала каждый раз неожиданно и, казалось, беспричинно. Как исследователь жизни с богатым опытом, Дмитрий Иванович допускал возможность алогичных поступков человека под влиянием тех или иных причин и обстоятельств. Но как муж и отец удивлялся такому повороту событий в своей семье. Это было для него неожиданным, он оказался к этому неподготовленным, и все попытки сблизить дорогих ему людей давали обратный эффект.

Солнце заглянуло в распахнутое окно, луч упал на иконку, и темный лик богоматери засветился. Таисия Григорьевна украдкой перекрестилась.

Коваль сделал вид, что не заметил этого, опустился на стул у окна, с наслаждением вдыхая еще прохладный воздух, наплывавший от Днепра.

– Как прекрасно здесь… Всю жизнь мечтал о даче… Да чтобы у воды, – вздохнул он. – Но… – и тут же оборвал себя. Вдруг женщина увидит в его лице еще одного покупателя дачи. – Я, Таисия Григорьевна, конечно, не воздухом дышать приехал… Разрешите, и я закурю, – он вынул свой «Беломор», и седой дым уже двумя струйками поплыл к окну. – Крапивцев приходил к вам в эти дни?

– Приходил. И жена его приходила. – Таисия Григорьевна плотнее закуталась в шаль, словно хотела спрятаться в ней от неприятных соседей. – Он тут, рассказывают, крокодильи слезы проливал, когда хоронили Бореньку. Потом приплелся с женой… сочувствовать… Почему вы его до сих пор не посадили?.. Мало было ему Бориса, так он и Бонифация нашего отравил. Он все живое травит. Ни кошки, ни собаки в округе не осталось. Всех уничтожил этот палач.

– Его вина в гибели Бориса Сергеевича не доказана, – мягко объяснил Коваль.

Сигарета мелко дрожала в руке Таисии Григорьевны, осыпаясь пеплом на шаль и колени, и Коваль боялся, что женщина вот-вот расплачется.

– Прошли огородами, – продолжала она, – стали на пороге. «Я хочу, соседка, – сказал, – помочь вам». Меня душили слезы, только и смогла произнести: «Вон, убийца!..» Он молча перекрестился и, повернувшись, ушел вместе с женой.

– Когда отравили вашего кота?

– Нашла утром… Точно не помню, кажется, на третий день после смерти Бориса Сергеевича.

– А не на следующий день?

– Что вы – на следующий день я света божьего не видела!

– Вы его разыскивали?

– Нет… Думала, загулял. Кот есть кот. Я случайно наткнулась…

– Где?

– Во дворе, за железной бочкой…

– Пройдемте, покажете.

Коваль помог женщине сойти вниз по ступенькам. В десяти метрах от домика находился небольшой деревянный сарайчик, почерневший от времени и непогоды. Одичавший виноград заполз на его невысокую крышу и зелеными космами свисал с боков.

В сарайчике были только пустая полочка для инструмента и старенький насос, которым Залищук после долгой возни мог накачать воду в ржавую железную бочку, стоявшую во дворе. К ней через вырезанную в стене сарайчика дыру тянулся резиновый шланг. Сейчас на дне бочки Коваль увидел лишь немного заплесневевшей рыжей воды.

– Где лежал кот?

– Вот здесь, где мокро.

– У вас всегда здесь лужа?

– Когда Боря качал, наливалось вокруг бочки, шланг старый, растрескавшийся. Да и сама она с дырочками, вода вытекает и стоит в ямке.

– Вы уверены, что Бонифаций сдох от яда?

– Ах, Дмитрий Иванович, не сдох, а умер… Он имел душу и был словно ребенок.

– Может быть, просто заболел? – не стал спорить Коваль о формулировке.

– Не знаю… В тот последний вечер игрался, прыгал мне на колени, даже на стол пытался влезть. Когда возвратились из сада, я прогнала его, потому что он все же забрался на стол и перевернул стакан.

– Не помните, чей?

– Нет, слава богу, пустой… Я сначала подумала: возможно, какой-то зверь его задушил. У нас бегают ласки, и лисицу видели… Глядите, как истоптана трава под яблонькой. Не дрались ли они здесь?

– А может, катался ваш Бонифаций от боли… На нем были раны?

– Не смотрела… Он уже начал пахнуть, когда нашла. Жара-то какая. Попросила похоронить его.

– И где закопали?

– На огороде.

Они прошли по заросшему сорняками огороду, и женщина показала на расчищенный под забором пятачок, на котором возвышался свежий холмик песчаной земли.

– А что решили с дачей?

– Не знаю. Возможно, продам.

– Покупатели есть?

– Найдутся… Но еще должна судиться с Олесем.

Коваль прокашлялся, закрывая рот ладонью. Проклятый «Беломор» все чаще напоминает – пора избавиться от плохой привычки. Но при мысли, что когда-нибудь все-таки придется отказаться от курева, почему-то еще сильнее хочется вдохнуть дым, и Коваль торопливо полез в карман.

Кто знает, видел ли в эту минуту подполковник Таисию Григорьевну, сад, гладиолусы – весь окружающий мир. Какая-то новая, еще не очерченная достаточно мысль осветила его напряженное лицо. Механически вынул из пачки папиросу и сунул ее в рот не мундштуком, а табаком. Выплюнул табак.

– Что? – переспросил.

– Еще придется судиться с Олесем, – вздохнув, повторила Таисия Григорьевна.

– Претендует?

– Приходил, ругался. Сказал: через полгода, когда войдет в законные права, выдворит меня отсюда.

– Это еще надо продумать, – ответил Коваль, лишь бы не молчать – он ломал голову над новой догадкой.

– Да, в конце концов, без Бори зачем она мне, – женщина тяжело вздохнула. – Комната у меня есть… А там, кто знает, может, и ее брошу…

– А где жить? – Подполковник потер пальцами лоб, словно ловя ускользающую мысль.

– Пока еще не знаю, ничего не знаю, Дмитрий Иванович. Возможно, к Катеньке поеду…

Коваль чуть не присвистнул. И вдруг спросил:

– Бонифаций ваш выпивохой был?

Таисия Григорьевна не поняла его.

– Что вы спросили?

– Любил вино Бонифаций? Может, Борис Сергеевич приучил?

– Нет, нет, что вы!

– А чего он так на стол карабкался, даже стакан перевернул? Мясных и рыбных блюд на столе не было?

– Нет. Только сладости, которые привезли Катенька и Андрей Гаврилович.

– Вашей сестре, кажется, стало нехорошо в тот вечер?

– Да. У нее разболелось сердце. Когда Боря отчитывал Андрея Гавриловича, она нервничала.

– Ей нужна была помощь?

– Андрей Гаврилович сам врач. Он и занялся ею. И дочь тоже…

– Она что-нибудь принимала? Какие-нибудь лекарства?

– Не припомню…

– А валерьянки вы ей не давали?

– Ой, давала! Точно! Нашла ей валерьянку.

– В рюмку накапали?

– Рюмки у нас давно поразбивались, – грустно улыбнулась Таисия Григорьевна.

– Возможно, пролили на стол или осталось на стакане… Коты дуреют от запаха валерьянки… А тот пузырек сохранился?

– Есть. Если не всю выпила. Сейчас посмотрю.

Таисия Григорьевна поднялась на второй этаж. Коваль, не отставая, шел за ней. Они почти одновременно оказались в комнате, и подполковник, сдерживая нетерпение, наблюдал, как хозяйка шарит в тумбочке возле кровати.

Она нашла закупоренный пузырек, на дне которого было немного лекарства. Подняв его в руке, оглянулась, высматривая стакан. Коваль ее понял.

– Не нужно.

Женщина протянула ему пузырек. Подполковник открыл и понюхал. Потом снова крепко закупорил и положил себе в карман.

– Не возражаете, Таисия Григорьевна?

– Пожалуйста.

– Я вам свежую валерьянку пришлю.

Коваль быстро спустился по ступенькам.

4

Лейтенант Струць нашел подполковника в лаборатории научно-технического отдела. Струць приехал в министерство прямо с аэродрома, и поэтому его обычно щеголеватый костюм и «дипломат» еще хранили на себе следы песчаной бури, пролетевшей над Краснодаром, когда он садился в самолет.

Подполковник и судмедэксперт Забродский беседовали с симпатичной женщиной – начальницей лаборатории. Увидев на пороге Струця, Коваль приветливо кивнул ему и показал на свободный табурет.

Забродский объяснил подполковнику, что настойка, которой пользовался для лечения Крапивцев, действительно помогает при радикулите и ревматизме. В ее составе ряд компонентов растительного происхождения, известных своей ядовитостью, – таких, как чемерица, мачок желтый. Есть также и адамов корень, как называет его местное население Кавказа. Жидкость эта сильного действия, может вызвать ожог кожи, поэтому пользуются ею очень осторожно.

Струць внимательно прислушивался к разговору, одновременно осматриваясь вокруг: белые шкафы с многочисленными ящичками вдоль стен, высокие и такие же белые лабораторные столы, заставленные стеклянными колбами, разными банками, фарфоровыми чашами, пробирками, в которых даже при дневном свете флюоресцировали жидкости разных цветовых оттенков – от соломенно-желтого до густо-фиолетового. В углу стояли почерневшие электроплиты, напоминавшие задымленные жаровни алхимиков, а дальше за ними – неизвестные Струцю какие-то сложные приборы. Все это невольно вызывало чуть ли не мистическое почтение к сотрудникам лаборатории. Ведь здесь, еще до суда, сами вещи – свидетели и участники преступления – объявляли приговор.

Коваль взял у Забродского заключение медэкспертизы.

– Значит, настойка, изъятая у Крапивцева и отправленная на экспертизу, и была тем ядом, от которого погиб Залищук? В вашем письменном выводе прямого ответа на это нет, – сердито проговорил подполковник.

– Видите ли, Дмитрий Иванович, это не исключено. Но в составе отравы, обнаруженной у Залищука, есть еще и не совсем выясненные компоненты… Я даже сказал бы, что он отравился, глотнув слишком большую порцию сердечных лекарств. Известно, что одно и то же вещество в малых дозах является лечебным, а в больших может стать причиной смерти.

– Мне необходим точный вывод, а не домыслы.

– Вполне резонно, – поддержала Коваля начальник лаборатории. – Мы подтверждаем и уточняем наш предварительный вывод. В лаборатории уже определили эти компоненты, Дмитрий Иванович. Кроме следов очень ядовитого переступеня белого, брионина у Залищука обнаружена большая доза дигитоксина, наперстянки, входящей в состав сердечных медикаментов.

– Вот почему наш эксперт и ошибся вначале, – добавил Забродский. – Он обнаружил в крови погибшего дигитоксин, обычную наперстянку. И этого ему было достаточно. Тем более что при алкогольном опьянении лекарства могут действовать как яд.

– Адамов корень также имеет брионин, Евгения Григорьевна? – спросил Коваль.

– Да. Имеет вещество, похожее на брионин. Химически это растение еще не до конца исследовано.

– А как брионин действует на организм?

– Вызывает отравление с рвотой, боль в брюшной полости, судороги. Боль такая сильная, что наступает шок, который в свою очередь ведет к параличу и остановке сердца.

– Так… так… – задумчиво проговорил Коваль.

– Переступень также мало изучен, брионин в алопатической медицине почти не используется. Только гомеопаты применяют его в очень мизерных дозах при изготовлении лекарств против ревматизма, воспаления легких и тому подобное, – объясняла тем временем начальник лаборатории.

«Животик у него еще был тепленький… – вспомнились подполковнику слова Таисии Притыки. – Один, брошенный, корчился на мокрой земле…». Выходит, смерть Залищука наступила от брионина… А у Джейн тоже… рвоты, боли в желудке…

– Евгения Григорьевна, а переступень растет на Кавказе, как и адамов корень? – поинтересовался Коваль.

– Да, Дмитрий Иванович, на Кавказе. На базарах южных городов часто продают его корни, желтоватые сверху и белые на изломе. Их покупают, чтобы натирать поясницу при ревматизме… Но не только на Кавказе. Растет еще в Средней Азии и за границей – в Скандинавии, например…

С ума можно сойти с этими экспертами, подумал Струць. Ему не терпелось узнать: имеет ли найденный им стакан следы той же настойки, которая была у Крапивцева, и в конце концов он решился вмешаться в разговор.

– Товарищ подполковник, разрешите, – и повернул голову к Евгении Григорьевне: – А стакан, обнаруженный во дворе? Он что-нибудь прояснил?

– В нем сохранились следы той же настойки, – ответила женщина, – которую изъяли у Крапивцева. Плюс дигиталис. Мы уже сообщили об этом своем выводе, – она кивнула в сторону Коваля. – Ареал растений, из которых приготовил свою жидкость Крапивцев, – эндемы Кавказа. Заросли крестовника встречаются только высоко в горах, чемерица растет на горных пастбищах и на Кубани, мачок желтый распространен на Западном Кавказе и частично в Крыму, вдоль моря, на каменистых обрывах…

– То-то и оно! – удовлетворенно произнес Струць и победно взглянул на Коваля.

– Значит, собрать все это зелье можно только там, – задумчиво сказал подполковник, постукивая пальцами по столу.

– Или самому собрать, или купить на местном рынке, – ответила женщина.

– Скажите, а наперстянки в настойке Крапивцева нет?

– Нет.

– А на стенках найденного стакана?

– Есть, Дмитрий Иванович.

– А валерьянка, которую я вам принес?

– Самая обычная. Никаких примесей.

– Ясно, – вздохнул подполковник, хотя по выражению его лица было видно, что ему не все еще ясно.

Закончив беседу в аналитической лаборатории, Дмитрий Иванович вместе со Струцем вышли из министерства.

Молодой инспектор спешил в райотдел, где хотел как следует отряхнуть дорожную пыль и спокойно написать рапорт о командировке. Надеялся, что поедут с Ковалем машиной, и обежал взглядом несколько черных «Волг», стоявших возле подъезда, угадывая, какая принадлежит уголовному розыску. Однако подполковник спокойно миновал их, прошел и мимо вездехода, скромно прижавшегося к кромке пешеходной дорожки, и направился к выходу со двора.

Следуя за Ковалем, лейтенант еще надеялся, что машина ждет их за воротами. Тщетность своих надежд понял, как только выглянул на улицу, – здесь не было ни одного автомобиля.

Занятый своими мыслями, Дмитрий Иванович шагал по улице, не замечая разочарования лейтенанта. Шагал так широко, что Струць еле успевал за ним; он старался держаться рядом и был готов в любую минуту ответить на его вопросы.

– Одинаковая отрава, одинаковые симптомы, – бормотал тем временем подполковник. – Но зачем убийце Залищука травить еще и Джейн? Чем выгодна, скажем, Крапивцеву смерть этой девушки? Нет, тут что-то не то… Виктор Кириллович! – обратился неожиданно к лейтенанту, словно только сейчас заметил его. – Ну, а вы что привезли? Какие сведения?

– Что привез? – немного растерялся Струць: он все-таки надеялся, что докладывать не придется на ходу, среди улицы.

Прежде чем ответить, огляделся вокруг. Тихая, спокойная улица старого района города, некогда фешенебельного уголка богачей, называвшегося Липками и не сохранившего деревьев, которые дали ему это название, сейчас, утром, была пустынной. Из одинокой книжной будочки, мимо которой шли, грустно высматривала покупателей киоскерша. Далеко впереди, в скверике, стояли лавочки, отшлифованные пенсионерами и нянями. На одной из них, оторвавшись от книги и следя за внуком, сидела старушка.

– Так что удалось выяснить о Крапивцеве, лейтенант? – повторил Коваль.

Струць вздохнул.

– В Краснодаре он прожил только два года. Ничем особенным не отличился… Перелетал с одной работы на другую. Одну зиму был сторожем и печником в детском саду, несколько месяцев работал в санатории, потом на биостанций, на туристической базе – старшим, куда пошлют: и завхоз, и сторож, и шофер. Жил тихо, приводов в милицию не было…

– По приводам характер человека не определишь.

– Я только докладываю факты, товарищ подполковник.

– Дальше.

– Удивительное дело, Дмитрий Иванович. Крапивцев купил там дом, забрал в Краснодар из Одесской области семью и вдруг, буквально через несколько месяцев, продал этот дом себе в убыток и махнул с семьей в Киев.

– Для этого у него, кажется, была веская причина: дочь вышла замуж за киевлянина… Дом дорогой?

– Купил за шестнадцать тысяч, продал за четырнадцать, это по документам нотариата. Возникает вопрос: откуда у него такие деньги? – оживился лейтенант. – Из Одессы получаю сведения: веники! Обычные веники, каждый ценой в один рубль. Выращивал сорго и изготовлял веники… И как хитро все обставил! Устроился стрелочником на железной дороге и в течение нескольких лет засевал чуть ли не гектар вдоль железнодорожного полотна. Полоса отчуждения, принадлежащая дороге. Выращивал исключительно сорго. Аппетит появляется во время еды… Вскоре ему и на гектаре стало тесно. Втерся в доверие к местным руководителям, прихватил еще два гектара колхозной земли… будто бы для селекционных опытов…

– Гм, – произнес Коваль. – Это становится интересным.

– Ему даже трактор давали вспахать эти два гектара, сеялку, чтобы засеять! – разошелся Струць. – Своя семья уже не могла справиться с вязанием веников, так он людей нанимал…

Подошли к метро «Арсенальная». Но вестибюль станции Коваль обошел. Узкой и крутой тропинкой, наверное не всем известной, стал спускаться к Днепру. Удивленный Струць двинулся за ним. Говорить в спину было неудобно, и лейтенант умолк.

Когда проходили возле Аскольдовой могилы, Коваль спросил:

– А почему он переехал из Одесской области в Краснодар?

– Там в конце концов разобрались, что это за птица, и пришлось господину Крапивцеву убираться восвояси.

– И это ему удалось, – с горечью констатировал Коваль. – Хотя противозаконных деяний целый воз.

– Местный ОБХСС занимался, но дела так и не возбудили.

– Ну, а из Краснодара почему сорвался? Купил дом, перевез семью и вдруг – на тебе!

– Этого не смог установить, – признался лейтенант. – Глубоко копнуть времени не хватило… Да и, думаю, для нашего розыска это не очень важно. – Хотел добавить, что вообще не стоило ездить в Краснодар, чтобы разузнавать о Крапивцеве, когда все и так понятно, но промолчал.

– Кто знает, кто знает… – покачал головой Коваль.

– В Краснодаре у него что-то не получилось с парниковым хозяйством на местной биостанции. Это было последнее место работы… Итак, с Крапивцевым все ясно, – подытожил после секундной паузы Струць.

– Что же вам ясно, Виктор Кириллович?

– Все вещественные доказательства против него.

– Всех доказательств мы еще не имеем.

– Но ведь это та же самая отрава, товарищ подполковник, тот же брионин, переступень. И в желудке Залищука обнаружили, и у Крапивцева изъяли, и следы на стенках стакана…

– А наперстянки, которую нашли в организме погибшего, в настойке Крапивцева нет. И снова – Джейн? Ее тоже хотел отравить Крапивцев?

Подошли к метромосту и направились по нему через Днепр. Даже еще не напоенный осенними дождями, Днепр казался очень широким.

Поднятая плотиной Каневской ГЭС, вода немного замедляла здесь свой бег и, плененная одетой в гранит набережной, рвалась, чтобы разлиться за городом широким голубым плесом.

На середине моста Коваль остановился и, положив руки на теплый каменный барьер, загляделся на реку. Солнце било в глаза, он щурился, но с удовольствием подставлял лицо под его лучи.

Внизу один за другим проплывали катера, буксиры толкали вверх против течения тяжелые баржи, груженные щебнем, песком, чугунными болванками. В небе появился коршун, сделал круг и исчез за Гидропарком.

Струць понимал, что мысли подполковника сейчас далеки от Днепра, от живописного пейзажа, от коршуна, который снова появился в небе.

Лейтенанта удивляло странное, вроде бы спокойное поведение Коваля. Часы, дни бежали безудержно. Опасность отравления преступником новых людей должна была, по его мнению, встревожить подполковника. Однако он параллельно занимался и другими делами, не имевшими никакого отношения к смерти Залищука, и сейчас, казалось, не обратил должного внимания на его, лейтенанта, сообщение. Конечно, ему нелегко, на его плечах целое отделение в министерстве. Но почему он не хочет окончательно остановиться на единственной версии: убийца Крапивцев… Ведь больше ничего у них нет и, очевидно, быть не может…

Над головами прогремел поезд метро; когда он исчез за поворотом, лейтенант услышал, как Коваль произнес задумчиво: «Да… да… конечно… да…»

Возле станции «Гидропарк» подполковник вдруг заторопился. Они быстро вошли в метро и вскоре уже были в райотделе.