Текст книги "По ту сторону добра"

Автор книги: Владимир Кашин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

8

Изучая людей, которые встречались с Борисом Залищуком в тот трагический вечер, Коваль предложил допросить и гостей Таисии Григорьевны – миссис Томсон и ее дочь Джейн. Следователь Тищенко, не любивший усложнять себе жизнь, предпочел, чтобы эту «приятную миссию» взял на себя подполковник. Прямого отношения к событию в семье Залищуков англичанки вроде не имели – приехали недавно, Таисию нашли не сразу, а Бориса Сергеевича и вовсе не знали. Главное, не были связаны с этой семьей теми нитями каждодневного быта, который определяет всю гамму людских взаимоотношений – от любви до всепоглощающей ненависти. Но поскольку они в тот вечер гостили на даче, Коваль, по поручению прокурора, должен был допросить и их…

Миссис Томсон встретила Дмитрия Ивановича испуганно и недоброжелательно. Открыв дверь, она едва кивнула в ответ на приветствие Коваля, не пригласила войти и стояла перед ним – неподвижная, высокомерная.

– Мне нужно с вами поговорить, миссис Томсон, – спокойно сказал Дмитрий Иванович, предъявляя свое служебное удостоверение. – Подполковник милиции Коваль.

– Какое дело у полиции ко мне? – сердито спросила миссис Томсон. – Я не нарушила ваших законов. – Но глаза у нее так и бегали.

– Милиция, а не полиция, – поправил ее Коваль. – А дело к вам есть.

Миссис Томсон недовольно пожала плечами, но все же пропустила его в номер, указала на кресло.

Давая миссис Томсон возможность собраться с мыслями, Дмитрий Иванович по привычке оглядел большую гостиничную комнату: два широких окна и полуоткрытую дверь на балкон, через которую вливался приглушенный шум города, большие, в тяжелых рамах, картины на стенах и толстый ковер на весь пол…

– Мне необходимо, миссис Томсон, знать все о том вечере, когда умер Борис Сергеевич Залищук. Есть подозрение, что произошло убийство. Я вынужден допросить вас в качестве свидетеля…

– Допрашивать? Меня? – Глаза ее были полны недоумения. Когда-то голубые, а теперь поблекшие, молочно-светлые, окаймленные не по годам длинными черными ресницами, они на миг словно остекленели. И Коваль никак не мог понять: наклеенные у нее ресницы или нет. – Но я же гость! Подданная ее величества королевы Великобритании! – растерянно крикнула миссис Томсон и тоже опустилась в кресло.

Ковалю почему-то захотелось бросить язвительную реплику, но он сдержался и только кивнул:

– Это нам известно. Согласно статье третьей уголовно-процессуального кодекса нашей республики, действия его распространяются и на иностранных граждан… Мы не пригласили переводчика на английский, поскольку ваш родной язык – украинский. Но имеете право потребовать…

– Не буду причинять вам лишние хлопоты, – махнула она рукой. – Украинский и правда мой родной язык.

Коваль подумал, что он сейчас держится с этой бывшей девушкой с Киевщины как дипломат. Ему нужно было, чтобы приобретенные с годами чужие манеры в далеком краю, предрассудки слетели бы с нее как шелуха и она заговорила бы с ним открыто и сердечно. Понимал, что добиться этого будет нелегко, но иначе ему не на что надеяться.

– Убийство? – побледнела миссис Томсон. – Какой ужас!.. Но я-то какое имею к этому отношение?

Ковалю показалось, что миссис Томсон успокоилась, когда узнала, что милицию к ней привела лишь смерть мужа сестры. Он раскрыл свою папку, потемневшую в тех местах, где держал ее руками, вынул бумагу и ручку и начал заполнять бланк протокола допроса.

– Как по паспорту сейчас ваше имя? Когда-то вы были Катериною, Катериной Григорьевной. А теперь?

Миссис Томсон почувствовала в тоне подполковника нотки упрека, но не показала этого. Она нерешительно поднялась, направилась в другую комнату, долго копалась там, пока наконец не вернулась с сумочкой. Открыла ее и положила перед Ковалем развернутый паспорт.

– Муж мой, Вильям Томсон, звал меня Кэтрин, Кэт. Так и осталась. А в Германии… Вам, наверно, известно, что меня туда насильно вывезли во время войны… – Миссис Томсон настороженно посмотрела на Коваля, и тот понял, что она все время боялась, уж не по этому ли поводу явился подполковник милиции. – В Германии меня перекрестили в Катарин.

Посмотрев в паспорт, Коваль записал анкетные данные миссис Томсон, в девичестве Катерины Притыки.

Пока Коваль писал, миссис Томсон молча сидела в кресле, поджав губы. Было неприятно чувствовать себя в роли допрашиваемой. И правда, какое она имеет отношение к этой ужасной истории? В конце концов, это их дело. А может, подполковник милиции все-таки имеет в виду что-то другое? И только для отвода глаз начал разговор о смерти мужа Таисии? Нет, бояться ей нечего. Она не совершила никакого преступления на этой земле перед тем, как ее угнали немцы… А то, что ее вывезли на Запад и она вышла замуж за Томсона, – можно ли за это винить?..

Подполковник окончил писать и сухо сказал:

– Германия меня не интересует. – Он заметил, как при этих словах миссис Томсон ободрилась. – Если позволите, я буду называть вас Катериной Григорьевной?

Ему хотелось добавить, что никто не собирается ее преследовать за то, что она в свое время не вернулась на родину, но промолчал.

Миссис Томсон, чей покой был неожиданно нарушен приходом Коваля, уже несколько поутратила свой горделиво-неприступный вид и согласно кивнула.

– Так вот, Катерина Григорьевна, расскажите подробно все, что вы помните о том вечере на даче.

Не торопясь с ответом – в таких случаях всегда тяжело начинать разговор, – она сказала:

– Наверное, вы уже знаете, я приехала сюда разыскать свою сестру. И безмерно счастлива, что нашла: кроме нее, у меня нет ни одного родного человека: родители умерли, а братьев и сестер, кроме Таисии, не было.

– А дочка и сын? – осторожно напомнил Коваль.

– Ну, дети – само собой, – ответила миссис Томсон. – Но это не родственники, это моя семья. Когда нашла Таисию, очень обрадовалась. Несколько раз мы с Джейн были у нее на квартире. И дважды, нет, трижды – на даче. Дача, правда, на курьих ножках, из досок и фанеры сколочена. Но сестра и ее покойный муж, земля ему пухом, – миссис Томсон перекрестилась и набожно подняла глаза вверх, – так ее любили, что жили там с весны до глубокой осени. И действительно, милый дикий уголок природы.

– И вот вы приехали второго августа в гости к сестре на эту дачу, – направил Коваль беседу.

– И вот я приехала второго августа на дачу, – повторила миссис Томсон.

– Одна?

– Нет. Но без Джейн. В тот день мы не собирались к Таисии. Дочь вообще не испытывает симпатии к «нашим дорогим родственникам», как она говорит, и поехала на пляж. А мне чуточку нездоровилось.

– Дочь оставила вас одну, больную?

– Ничего страшного. Я была не так больна, чтобы требовалась сиделка. Я ведь немного полежала в вашей больнице. К слову, я восхищена высоким уровнем здешней медицины. Совсем не то, что видела девчонкой в своих Криницах. – Коваль понимал, что это было утонченное, чисто английское умение польстить. – Да и девочке хотелось доставить удовольствие. Она любит поплавать. При жизни Вильяма мы позволяли себе раз в году – хотя и не в «бархатный» сезон, когда очень дорого, – отдыхать на юге Франции или в Италии. В наших реках купаться нельзя. Темза куда грязнее и холоднее Днепра…

Коваль покачал головой:

– Но вы, говорят, вызвали дочь из Лондона, так как заболели, делали операцию и нуждались в уходе.

Миссис Томсон сначала сделала вид, что не расслышала замечание Коваля. Потом сказала:

– Просто соскучилась. И хотела показать ей свою родину… Когда Джейн в тот вечер отправилась на пляж, я неожиданно почувствовала себя лучше, и мне стало грустно одной. А тут заглянул наш земляк, доктор Андрей Воловик. Он уговорил меня погулять. Мы зашли в магазин, купили вино, конфеты, сели в такси и поехали к Таисии.

– А сестра к вам в гостиницу приезжала?

– Несколько раз. И сама, и с Борисом Сергеевичем, – миссис Томсон снова перекрестилась. – Но в тот день мы не думали встречаться… Я даже пожалела, что поехала, на даче мне снова стало нехорошо. Но со мной был врач, и все обошлось.

– Так, – сказал Коваль. – Значит, купили вино, конфеты и поехали на дачу. Что было дальше?..

– Таисия с мужем были дома. Сестра очень обрадовалась мне.

– А Борис Сергеевич? – поинтересовался Коваль.

Миссис Томсон на миг задумалась, закрыла глаза, словно припоминая подробности.

– Борис Сергеевич, кажется, тоже обрадовался, но не столько мне, сколько бутылкам вина, которые я достала из сумки.

– Он относился к вам недоброжелательно?

– Гм… А, собственно, чему там радоваться? Я для него человек чужой, и мое вторжение было неожиданным и не очень для него приятным. Таисия обо мне ничего не знала, так же как и я о ней, и примирилась с мыслью, что я погибла в Германии, не вспоминала меня. А тут сначала я, а потом и Джейн, как снег на голову, нарушили их привычный ритм жизни… Я говорю о Германии, но вы же не знаете моей истории.

– Кое-что слышал от вашей сестры.

– Ах, какое это имеет значение! Борис Сергеевич даже ревновал Таисию ко мне. Ведь он ничего ей не дал в жизни. Боюсь утверждать, но из-за него она погубила свою карьеру, он стал ее злой судьбой… А тут приехала я. И сестра потянулась ко мне, как к спасательному кругу…

Миссис Томсон разговорилась, и с нее, как чешуя под скребком, стала слетать напускная горделивость и приобретенная английская сдержанность. Этому способствовало и то, что уравновешенный, с первой проседью в поредевших волосах подполковник, в далеко не новом коричневом костюме, не был назойливым, как английские полицейские, не спрашивал о прошлом и не укорял за то, что в свое время она не вернулась на родину. Миссис Томсон сама не узнавала себя: откуда слова брались! Но сдержаться уже не могла.

Коваль понимал ее состояние. Первый страх прошел. Так бывает, когда вдруг ослабевает тревога, натянутые нервы резко расслабляются и лишь активность – все равно какая – способна снять душевный стресс… Появляются чрезмерная болтливость и излишняя суетливость…

– Не могу смириться с тем, что сестра опустилась, – горячо говорила миссис Томсон. – Жизнь, конечно, не баловала их, и была у них общая обида на несложившуюся судьбу, у каждого – свою… И эта общая обида равняла их и притягивала. Они дорожили таким отношением, укрывались от нелегких жизненных проблем в одну скорлупу. Они жаловались на своих недругов, и враги одного становились врагами другого. Понимали и сочувствовали друг другу, как никто… Быт у них был, как вы могли видеть, не самый лучший. Из рассказа Таисии и собственных немногих наблюдений я поняла, что она заботилась о своем Борисе, как о малом ребенке, и он принимал это за должное. Целыми днями от нечего делать перебирали свои воспоминания, которые становились особенно яркими после выпитого вина. Они никому не мешали, и им никто не мешал. Жили тихо, и, возможно, в глубине души у каждого теплилась надежда на чудо, которое возвратит Таисию на сцену и Борису Сергеевичу поднесет какой-нибудь подарок…

У Коваля вскинулись брови: «никому не мешали?!» Хотя откуда миссис Томсон могла знать о неспокойной душе Бориса Залищука, о его борьбе за справедливость: такую, какой, по его мнению, она должна быть; о его колючем, нетерпимом характере, благодаря которому Залищук «заливал сало за шкуру» соседям по даче, и больше всех – Крапивцеву.

– Да, да, надежда всегда живет в человеке, – повторила миссис Томсон, не поняв иронии на лице Коваля. – Другое дело, что они лишь мечтали о подарке судьбы. В глубине же своей души каждый из них понимал, что Таисия уже никогда не выйдет на сцену, а Борис Сергеевич, отвыкший от служебных обязанностей, никогда не пойдет ни на какую работу. А тут появилась я, потом Джейн, словно инопланетяне, которые нарушили мир и спокойствие в их земном доме… И пошли круги… Так бывает, когда в тихую заводь падает камень… Мне кажется, что Бориса Сергеевича мое появление не обрадовало, и поэтому он сразу невзлюбил меня.

Отдавая должное ее проницательности – миссис Томсон более или менее правильно охарактеризовала Залищуков, – Коваль все же ждал конкретного рассказа о вечере второго августа. Заметив его недовольство, она поспешила продолжить:

– Потом неожиданно появилась Джейн. Я удивилась.

– Значит, «дорогие родственники» были не такие уж нелюбимые, – заметил Коваль, что-то записывая в протокол. – Я слушаю…

– Таисия сказала Джейн: «Смешай воду с вином, это хорошо утоляет жажду». «Коктейль! – засмеялась Джейн. – Они-то меня и вспоили. А не молоко!..» Сумасшедшая девчонка!.. Выпили две бутылки вина, принесенные мной с доктором. Борис Сергеевич сбегал еще за одной бутылкой.

– О чем вы говорили?

– Обо всем и, кажется, ни о чем. – Миссис Томсон стала припоминать. – Я рассказывала о жизни в Англии, обещала пригласить в гости сестру…

– И как отнеслась к этому Таисия Григорьевна?

– А как можно отнестись к такому приглашению? – вопросом на вопрос ответила миссис Томсон. – Не поехать к сестре, не увидеть мир и не обрадоваться, что теперь не забуду ее! И знать, что стану заботиться о ней…

– А Залищук?

– Я ведь сказала – странный он человек. – Миссис Томсон на миг задумалась, ее молочно-светлые глаза потемнели. – Борис Сергеевич неожиданно разгневался. Заявил, что никогда не отпустит Таисию, а говорить, мол, о деньгах и завещании вообще нехорошо при живых людях. Бурчал, что на Западе негодные порядки, когда ждут смерти близкого человека, чтобы получить наследство.

– Почему он так разгневался?

– По-моему, все очень просто. Борис Сергеевич незаконный муж Таисии, и пригласить его вместе с ней в Англию я не смогла бы, даже если бы и хотела. А сестра, получи она деньги, наверное, сразу бы рассталась с ним, потому что деньги открыли бы ей дорогу на сцену…

Коваль иначе понял слова Бориса Сергеевича, и его чувство симпатии к погибшему еще больше возросло.

– Вы совсем забыли нашу жизнь, – вздохнул подполковник. – Не деньги дают человеку путевку в искусство…

– Вы меня неправильно поняли, – начала оправдываться миссис Томсон. – Я имела в виду, что Таисия стала бы лучше питаться, хорошо одеваться, вид другой был бы… Она еще не старая… Если не широкий путь, то хотя бы тропиночка ей открылась…

– Впрочем, вернемся к нашим баранам, – не удержался от своей любимой присказки Коваль. – О чем еще беседовали в тот вечер на даче?

– Кажется, больше ни о чем.

– Залищук принес бутылку вина…

– Ее тоже распили. Правда, я лишь пригубила. После нескольких капель меня стала мучить изжога, бог знает, сколько воды выпила, пока избавилась от нее. Джейн и Андрей Гаврилович тоже только пригубили. Остальное выпил Борис Сергеевич, и Таисия немного…

– Бутылка была запечатана? Не помните?

– Я еще удивилась, как ловко он вытащил пластмассовую пробку.

– А что было на столе, какие продукты?

– Только конфеты и шоколад…

«Это верно, – мысленно согласился Коваль. – В желудке Залищука эксперты обнаружили только остатки шоколада…»

– Значит, никто ничего не ел… – подытожил он. – А что было потом?

– Потом Джейн захотелось пойти снова к реке. Знаете, Таисия ловит рыбу лучше любого мужика. Часами может сидеть с удочкой. Она и Джейн мою научила… Я устала от поездки в застолья, вышла со всеми на улицу и попросила Андрея Гавриловича отвезти меня в город. Вскоре он поймал такси, и мы уехали.

– А Борис Сергеевич?

– Остался на даче… Больше я его в живых не видела. – Миссис Томсон подняла вверх глаза, словно собиралась кого-то увидеть на потолке.

– Посторонних людей в этот вечер у Залищуков не было?

– Если не считать посторонним нашего земляка-доктора… то никого.

– Даже на минутку никто не заглядывал?

– Нет.

– Когда Джейн вернулась в гостиницу?

– Не помню, но поздновато.

– А как она отнеслась к вашему плану пригласить Таисию Григорьевну в гости?

– Никак… Джейн всегда говорит, что у меня от слов к делу – большое расстояние.

– Хорошо, – Коваль закончил писать. – Если что вспомните – позвоните, пожалуйста, мне. – Он положил перед миссис Томсон небольшой бумажный квадратик с номером своего служебного телефона.

– Ах, – махнула она рукой и поднялась, давая понять, что все рассказала. – Я уже устала от этой истории. И надо же было приехать в такое время! Тридцать лет собиралась и вот выбралась… Слава богу, скоро все кончится.

Коваль тоже поднялся и стоя пододвинул листы протокола:

– Подпишите.

Подождав, пока миссис Томсон подпишет, он спросил:

– Значит, вы собираетесь домой?

– Да, пора.

– К сожалению, должен огорчить вас. Я бы очень просил вас на некоторое время задержаться.

– Почему? – глаза миссис Томсон округлились так же, как при неожиданном появлении в ее номере подполковника, и так же остекленели. – Почему? – повторила она упавшим голосом.

– Потому, Катерина Григорьевна, – Коваль старался придать своему голосу самые доброжелательные оттенки, – что вы – свидетель и, пока не закончится расследование, должны быть здесь.

– Но я ведь больше ничего не знаю! Я все сказала! – возмущенно вскрикнула она. – Я буду жаловаться… У меня дома дела, мастерская, у Джейн – помолвка!.. И сколько этот произвол может продолжаться? – уже тише спросила миссис Томсон.

– Это не произвол, Катерина Григорьевна. Сейчас я не могу сказать, когда окончится расследование. Тем более что до вашего предполагаемого отъезда еще есть время. Наберитесь терпения. В определенной степени сроки расследования зависят и от вас… От вашего стремления помочь нам… Постарайтесь припомнить все, даже самые незначительные детали вашего посещения дачи в тот вечер… Мы со своей стороны тоже будем стараться выяснить все как можно быстрее.

Миссис Томсон прижала ладони ко лбу, словно у нее вдруг появилась мигрень.

– Я должен поговорить еще с вашей дочерью, – добавил Коваль. – Жаль, что ее сейчас нет.

– Хотя бы ребенка пожалели! Зачем ее допрашивать?! Что она знает? Допрос будет травмировать ее.

– Это необходимо для установления истины, – подчеркнуто сказал Коваль. – Нам не обойтись без беседы с вашей дочерью.

– Что устанавливать? Таисия сказала, что все известно: Бориса Сергеевича отравил их сосед, из мести.

– Возможно, ваша сестра и знает, кто преступник, но мы этого не знаем, – иронически заметил Коваль. – Кстати, вы познакомились с этим соседом, с Крапивцевым?

– Близко – нет. Видела его на похоронах и даже поговорила. Подошел ко мне, представился. Такой плотный, коренастый дядька, мечет взглядом исподлобья. Все суетился, командовал на похоронах на правах друга семьи… Таисия была не в себе… А я… что могла я тут сделать… Я ведь ничего не знаю… ни порядков, ни людей… Крапивцев не понравился мне: слишком вкрадчивый и назойливый… Извините! – вдруг оборвала она себя на полуслове. – Мне что-то нехорошо. Я пойду лягу.

Коваль сложил бумаги в папку и уже направился к двери, как в комнату вдруг быстро вошла Джейн, держа в вытянутой руке конверт.

Увидев незнакомого человека, она сдержала восклицание, которое, казалось, уже было у нее на устах, и медленно опустила письмо в полотняную, размалеванную какими-то химерами торбочку.

– Это моя Джейн, – поспешно сказала миссис Томсон. – А наш гость, – она повернулась к дочери, которая подошла к окну, – Коваль Дмитрий Иванович, инспектор из милиции… Он хочет с тобой поговорить.

– О! Оригинально! Гости из полиции! – воскликнула Джейн, удивленно взглянув на Коваля, на его старый коричневый костюм в полоску, и, тут же, казалось, забыв о нем, снова обратилась к матери: – Получила письмо от Генри. Он требует, чтобы я немедленно возвращалась…

– Джейн, мы не можем этого сделать, – сказала миссис Томсон и посмотрела на Коваля.

Дмитрий Иванович тем временем с интересом разглядывал худощавую, довольно милую, с правильными чертами матово-смуглого лица девушку, с короткой, как у матери, прической «под бэби» и темными, чуть продолговатыми глазами, которые приятно контрастировали с крашеными белыми кудрями. Она не была похожа на мать, и Коваль подумал, что ее отец, Вильям Томсон, явно унаследовал от своих предков во времена владычества английской короны в Индии и других странах примесь азиатской крови.

– Как это не можем?! – Джейн непонимающе переводила взгляд с матери на Коваля и обратно.

– Вы, мисс Томсон, свидетель в деле по отравлению гражданина Залищука, – спокойно произнес Коваль. – Я веду дознание, и пока оно не кончится, ваше присутствие здесь необходимо. И вашей мамы тоже.

– Это безобразие! – Джейн даже притопнула ногой. – Какое мы имеем отношение ко всем вашим историям, к этим Залищукам! Разбирайтесь, сколько хотите, а мы должны ехать!

– Успокойся, Джейн. – Миссис Томсон подошла к дочери и обняла ее за плечи. – Все будет хорошо. У нас еще есть время до отъезда согласно визе. И будем надеяться, что… – Она на миг замялась, не зная, как назвать подполковника, – что мистер Коваль быстро справится с этим делом. Для этого он и пришел сегодня.

– Думаю, что вы поможете мне во всем разобраться, – негромко, но твердым тоном сказал Дмитрий Иванович, – и тогда спокойно уедете домой. Неужели вам безразлично, кто обездолил вашу родственницу?

– Абсолютно! – возмущенно вскрикнула девушка. – У тебя, возможно, есть время интересоваться этим, – сердито повернулась она к матери. – А у меня нет! Меня зовет Генри, и я должна ехать. – Она сунула матери письмо. – Читай! Да и мистер Гемп не простит мне долгого отсутствия.

– Ну, мистер Гемп может и подождать. Там ведь тебя заменяют.

– Он привык диктовать только мне.

Подчиняясь вежливому жесту Коваля, девушка опустилась в кресло.

– Мы немного побеседуем, – сказал он, – и все выясним. – Дмитрий Иванович снова сел за журнальный столик, спросив, не желает ли мисс Томсон пригласить переводчика. Нет, переводчик не требуется – мать научила ее языку своего детства.

– Но что я, по-вашему, преступница?! – Джейн чуть ли не вскакивала из кресла.

– Нет, вы не преступница. Я побеседую с вами, как с человеком, который находился в обществе погибшего перед его смертью, то есть свидетелем.

Миссис Томсон, собиравшаяся было уйти в спальню, осталась в гостиной. Она только попросила Джейн дать ей воды и выпила лекарство. В комнате резко запахло валерьянкой.

Записав анкетные данные Джейн Томсон, Коваль спросил:

– Когда вы второго августа уехали от Залищуков? В котором часу?

– Какого августа? – лицо девушки все еще сохраняло раздраженное выражение.

– Второго.

– Разве я помню?

– В тот вечер, когда умер Борис Сергеевич Залищук.

– Я не знаю, когда он умер: я там не присутствовала.

– Разве от вас это скрыли? – Коваль с легкой иронией посмотрел на девушку.

– Я на часы не смотрела. Какое это имеет значение?!

– А что вы делали до этого? – невозмутимо продолжал Коваль, будто и не замечая раздраженности Джейн.

– До чего «до этого»?

– До того, как возвратились в город.

– Купалась. Потом ловила рыбу! Пошла с Таисией Григорьевной, когда мама поехала в гостиницу. Сколько еще будете меня допрашивать?! – глаза у Джейн зло засверкали, и вся она стала похожа на разъяренную кошку.

– Отвечай, Джейн, – снова попросила миссис Томсон, – тебе нечего бояться. Так нужно. – Она понимала, что не следует противиться закону, и не хотела усложнять отношения с настойчивым инспектором милиции. – Я прошу тебя… – повторила миссис Томсон, касаясь плеча дочери. – Тебе следует ответить на все вопросы подполковника… Она у нас такая нервная и впечатлительная, – обратилась миссис Томсон к Ковалю. – Дитя войны, а тут еще Генри зовет, любовь… – Она уже успела пробежать глазами письмо. – Молодежь пошла такая нетерпеливая, чуть что – уже мировая катастрофа.

Дмитрий Иванович приметил первые следы будущих «гусиных лапок» вокруг глаз девушки. Хорошенькая, грациозная, на вид младше своих тридцати лет, она уже страдала от затянувшегося девичества, и помолвка с Генри казалась ей сейчас спасением. Подарком судьбы. И всякому, осмелившемуся ей помешать, готова была перегрызть горло.

Просьба матери и твердость Коваля в конце концов подействовали. Джейн напоминала чем-то мяч, из которого понемногу выпускали воздух. Утонув в кресле, она вдруг тихо и миролюбиво, слабым голосом произнесла:

– Ну, пожалуйста, спрашивайте, спрашивайте…

– Что вы делали на даче Залищуков после того, как ваша мать поехала в гостиницу?

– Я уже сказала, рыбу ловила, вместе… – Джейн никак не могла произнести слово «тетка», – вместе с маминой сестрой.

– И много поймали?

– Пять или шесть окуньков.

– А ваша тетка? То есть мамина сестра?

– О, она настоящий рыболов! Полный полиэтиленовый мешочек.

– Потом вы поехали в город? Или заходили на дачу?

– Заходила.

– Кого вы там видели?

– Кроме Таисии Григорьевны – никого.

– Бориса Сергеевича не было?

– Нет.

– А может, вы плохо рассмотрели?

– Правда, уже темнело, когда я вернулась. Я надела босоножки, костюм и сразу поехала.

– В котором часу?

– Кажется, около десяти.

– На Днепр вы пошли вместе с вашей теткой Таисией Григорьевной?

– Ну конечно.

– И возвратились вместе с ней?

– Да.

– Все время рыбачили, никуда не отлучались?

– Нет.

– И ваша тетка тоже все время была рядом?

– Она один раз ходила домой.

– Надолго вас оставляла?

– Нет, ненадолго.

– Как же вы отпустили мать одну в город, ведь знали, что она неважно себя чувствует?

Джейн промолчала. Миссис Томсон умоляюще посмотрела на Коваля:

– Нам сразу попалось такси, со мной поехал доктор Воловик, он проводил меня до гостиницы. Так что я обошлась без Джейн.

Будто не услышав этих слов, Коваль пробурчал:

– Я думаю, дочке следует ухаживать за больной матерью, а не перепоручать это чужим людям… В тот вечер вы явно не спешили, если вернулись поздно.

– Разве в санкции вашего прокурора сказано, что вы имеете право читать мораль? – ехидно спросила Джейн.

– Это позволяет мой возраст, – ответил Коваль. – Значит, когда вернулись с Таисией Григорьевной на дачу, Залищука там не было?

– Говорю же – не было.

– А когда ваша тетка отлучалась на дачу, он там был?

– Откуда мне знать? Наверное, был, потому что, вернувшись, она сказала: «Ох, этот Борис! Всю душу вымотал!» Видно, поссорились. Но я не стала расспрашивать. Мне до этого нет дела!

Коваль закончил писать протокол, дал прочесть и подписать его Джейн.

– Теперь мы сможем уехать? – снова раздраженно спросила Джейн. – Я все рассказала. И мама тоже. – Она подождала, пока мать кивнет. – Что еще?

– Пока только одно: оставаться в Киеве до конца следствия.

– Скажите хотя бы, через сколько дней все это кончится?

– Этого и я не знаю. До свидания! – И Коваль направился к двери.