Текст книги "По ту сторону добра"

Автор книги: Владимир Кашин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

4

Двери в пивнушку были настежь открыты, и Коваль переступил порог, не привлекая к себе ничьего внимания. В небольшой фанерной пристройке с высокими столиками, за которыми можно было стоя выпить кружку пива или стакан вина, пожевать сардельку с булочкой и запить чашечкой сомнительного кофе, толпились люди. В отдаленном углу примостились трое немолодых мужчин, одетых почти одинаково – в темных, давно не знавших утюга штанах и в рубашках; у двоих рубашки были невыразительно голубого, почти серого цвета, у третьего – темно-зеленая.

Обладатель темно-зеленой рубашки, военной выправки мужчина позвал к стойке буфетчицу, которая где-то задержалась, и по его тону Коваль понял, что это здешние завсегдатаи. Пышная чернявая молодица вернулась к стойке и быстро наполнила высокой белой пеной принесенные кружки.

Коваль тоже подошел к стойке. Очереди за пивом не было, несмотря на жаркий день. Подумал, что это из-за отдаленности пивнушки от станции метро и магистральных дорог. Вот и он заглянул сюда по пути на дачу Залищука. Посещали ее, очевидно, постоянные клиенты, жители ближайших одноэтажных домиков и дачники с Русановских садов. «Через год-два, когда на Левобережье развернется строительство, к этой пивнушке, если ее не снесут, не протолкнешься…»

Шаркая по неровному цементному полу разношенными сандалиями, мужчина в темно-зеленой рубашке отнес на столик сначала две кружки, потом вернулся за третьей.

– Кружку пива, – сказал Коваль, доставая деньги. Он ощущал только жажду. В пивной смешались затхлые запахи вина, пива, вареного мяса и еще чего-то неопределенного, присущего столовым и буфетам. Неожиданно для самого себя добавил: – И две сардельки.

Подумал, что мог мог бы съесть и третью – такими сочными, аппетитными они показались ему в кипящей кастрюле.

С кружкой и тарелочкой в руках он высмотрел себе место около двери, где за столиком лениво потягивал пиво пожилой человек в белом костюме старого покроя.

Дмитрий Иванович отпил прохладного приятного пива и кольнул сардельку вилкой. Толстая шкурка не прокалывалась, пришлось нажать сильнее; сарделька вдруг зашипела, потом брызнула жиром и, выпуская пар, сжалась, словно лопнувший шарик. Коваль только покачал головой, сдирая горячую шкурку с подозрительно разваренного мяса.

Сосед за столиком скептически улыбнулся. Его лицо, узкое и продолговатое, как на экране неисправного телевизора, немного расплылось, небольшой подбородок округлился, и весь он стал похожим на Мефистофеля.

– Наша Мотря специально их долго варит, чтобы больше воды набрали, – кивнул он в сторону стойки. – Да и сами сардельки не те, что прежде… Один крахмал.

– Дети редко пишут? – вдруг тихо спросил Коваль.

– Редко, – растерялся мужчина. – Особенно Оксана. А вы откуда знаете о моих детях, что они редко пишут? Разве мы где-то знакомились?

– Я вашего соседа знал. Залищука.

– Борис Сергеевич – не сосед. Он жил на третьей линии, а я живу на девятой.

– Почти рядом… – махнул рукой Коваль. – Я имею в виду не только дачи. Вы же встречались тут…

– В таком случае – конечно, – согласился мужчина. – Хороший был человек… Говорите, знали Бориса Сергеевича?

– Не очень чтобы…

– А говорите «знал»! – Мужчина свысока посмотрел на Коваля. – Несчастливый он был. Неудачник. Но человек честный и прямой. Ни на какие сделки не шел. Поэтому и в жизни не везло. Вот так… – И он допил свою кружку.

Коваль решил, что разговор стоит продолжить. Собственно, он хотел поговорить с продавщицей местного ларька о том вечере, когда погиб Залищук. Но ларек был закрыт на обеденный перерыв, и у Дмитрия Ивановича было достаточно времени, чтобы выслушать этого человека. Непринужденная беседа с теми, кто своими глазами наблюдал событие или хотя бы слышал о нем из первых уст, часто давала больше, чем самый усердный допрос или розыск. Во всяком случае, могла дать дополнительную информацию. Поэтому, поручив лейтенанту Струцю заняться Крапивцевым, сам Дмитрий Иванович, как он выразился, пошел «в народ».

– Меня зовут Дмитрий Иванович, – сказал Коваль. Предусмотрительно не назвал фамилию, ибо уже стал «жертвой» нескольких очерков в «Вечерке», которую читают все – от пенсионеров до милиционеров. – Вот беседуем, а…

– Петр Емельянович, – поспешил отрекомендоваться дачник. – Может, еще по одной? Жара какая!

– Именно это я и хотел предложить, – засмеялся Коваль, беря со столика кружки.

– Нет, нет, – возразил сосед. – Я предложил первый. Ваша в правой, свою – смотрите – держу в левой.

Коваль улыбнулся и разрешающе махнул рукой.

Возле буфетной стойки уже образовалась небольшая очередь, и пока Петр Емельянович стоял там, Коваль рассматривал новых посетителей. Это были строители, судя по их запачканной мелом, цементом и кирпичным крошевом одежде. На левом берегу Днепра начиналось большое строительство, и машины с цементом, арматурой, кирпичом, готовыми блоками, поднимая серую пыль, грохотали по короткой улочке, которая вела от станции метро к Русановским садам. Шаг за шагом белые многоэтажные великаны приближались к дачам. Уже были оставлены хозяевами обреченные на слом домики бывшей Никольской слободки. Наспех забитые досками, они мертво смотрели друг на друга пустыми окнами.

Петр Емельянович принес пиво, поставил перед Ковалем кружку и с таким заискивающим видом сказал при этом: «Ваша в правой руке», что подполковник заподозрил, уж не догадался ли тот, кто перед ним.

Постепенно Коваль снова перевел беседу на интересующую его тему.

– Вы ничего не знаете, – таинственным шепотом заговорил Петр Емельянович. – Борис не просто умер. Его отравили. – Он умолк и огляделся, словно боялся, что его подслушают. Потом придвинулся к Ковалю. – Вы мне симпатичны… Я вам скажу. О Борисе только я догадался…

– Да? – засомневался Коваль. Он понял, что про эксгумацию трупа Залищука здесь все уже знают.

– Истинно говорю. А потом и милиция догадалась и выкопала, чтобы проверить.

– И что же?

– Подтвердилось. Скажу вам, Дмитрий…

– Иванович, – подсказал Коваль.

– Так вот, Дмитрий Иванович, подтвердилось. А кто отравил – загадка.

– Безусловно, – согласился Коваль.

– Вы тоже слышали? – удивился собеседник.

– Краем уха.

– И кто же, по-вашему?

– Если бы я знал, – искренне вздохнул Дмитрий Иванович.

Петр Емельянович еще ниже склонился к Ковалю и прошептал:

– Я и об этом догадываюсь.

Дмитрий Иванович развел руки и посмотрел на собеседника с таким почтением, что тот еще больше заважничал.

– Сосед его, Крапивцев.

– Да ну? – удивился Коваль. – Сосед? Как же так?

– Тяжелый человек.

– А милиция?

– Не догадывается… Да что ей… Не напиши люди, закопали бы навечно беднягу Бориса… Милиция старается побыстрей все закрыть. Чтобы мороки было меньше.

Дачник засмеялся, и подбородок его опять округлился.

Коваль вынужден был тоже улыбнуться…

– А зачем это ему, соседу?

– Крапивцеву?.. Там тонкое дело… Давайте еще по одной? А?

– Теперь я беру. – Коваль, взяв кружки и подражая соседу, сказал: – Правая – ваша, левая – моя.

В пивной прибавилось посетителей, исчезли запыленные цементом и мелом комбинезоны: окончился обеденный перерыв. Новые люди не интересовали Коваля. Не ради них он приехал сюда.

– Крапивцев, – распалялся собеседник Коваля, – это такой… Ему все земли мало… Как только его приняли в наш садовый кооператив! Одни деньги волнуют. С каждого сантиметра сдирает… Вот и задумал прикупить участок Бориса Сергеевича. У того все запущено… Трава, сорняки. Лето, весну и осень живут, но рук не прикладывают. Оно, конечно, так неправильно, но спину гнуть и семью губить на этой земле, как делает Крапивцев, тоже не по-людски. Жадность человека съедает. По-моему, не мог смотреть, что у соседа земля гуляет. Спать не мог, дышать не мог, жить не мог… – Петр Емельянович отпил из кружки и, облизав губы, важно добавил: – Инфляция души произошла…

– Но чтобы убить за это человека… – недоверчиво произнес Коваль.

– Можете себе представить… Я читал, кажется, у Эдгара По, – я сам экономист, сейчас на заслуженном отдыхе, пенсия приличная, время есть, читаю… Так вот, Дмитрий Иванович, там один человек не мог терпеть соседа только потому, что у того было круглое лицо. Как полная луна. И вот не выдержал, выстрелил из ружья в соседа. Психологический рассказ. Произошла инфляция души – и все!.. – Петр Емельянович, которого Коваль мысленно называл Мефистофелем, замолчал и припал к кружке. Затем, отставив ее и вытерев губы, многозначительно заметил: – А тут дело посерьезнее, чем какая-то физиономия. Еще Толстой писал о власти земли над крестьянином. Все классики разве не об этом писали? Почитайте Ольгу Кобылянскую, ее «Землю». Брат на брата шел…

– Классики писали, – согласился Коваль. – А Крапивцев родом из села?

– Куркуль…

– Трудно поверить вашим словам, – нарочито резко возразил Коваль. – Ерунда это!

– Вы не понимаете простой вещи, – завелся Петр Емельянович. – Теперь ему легче участок к рукам прибрать.

– Не понимаю. Каким образом?

– Очень просто. Таиска хотела когда-то продать дачу Крапивцеву. Беднота же! Обрабатывать не могут. С соседями скандалы. А Борис – ни в какую… А теперь зачем она ей, эта дача. Тут еще сестра приехала из капстраны. Вдруг заберет с собой. А Крапивцев – первый покупатель…

– Не продаст она ему, – возразил Коваль. – Если отравил мужа.

– А это не доказано… Он и похороны взял на себя. Таисия без памяти лежала. И поминки устроил – они же вроде бы друзьями были. Хотя и ругались, но Борис частенько у соседа выпивал. На могиле Крапивцев слово сказал и слезу пустил… Нет, она только ему продаст.

– А как он на себя оформит?

– Зачем на себя? – удивился непонятливости Коваля Петр Емельянович. – Если на себя не сможет, то есть у него дочка и зять. Другая фамилия, другая семья. Вот и соединят участки…

– Нет, не продаст Таисия Григорьевна, – все еще возражал Коваль. – Если милиция установит, что отравил Крапивцев, то не то что землю прикупать – хватит ему и территории колонии, а может, и тюремной камеры. А то и…

– Милиция установит? Вы наивный человек, Дмитрий Иванович! Что милиция сделает? Это же не просто – доказать. Никто не будет с этим морочиться…

– Вы так говорите, будто знаете, чем занимается милиция.

– А вот и знаю, – похвастался Петр Емельянович. – В этом или в другом, им важно вовремя дело закрыть, чтобы процент был хороший. Я им не судья, они такие же люди, как все. А где вы видели человека, чтобы себе на плечи лишние мешки взваливал… Разве только когда из колхозной кладовой в свою хату несет. – И он засмеялся, довольный своей придумкой.

– Нужно быть очень жестоким, чтоб отравить ради какой-то выгоды.

– Крапивцев и есть жестокий. Он даже свою собаку отравил за то, что курей гоняла… А думаете, кто моего кота убил? Его рук дело, никого больше… Борис ему в глаза говорил, что он торгаш, и на собрании выступил, мол, есть такие, что наживаются на садовых участках. И как пример привел Крапивцева. Даже куркулем назвал и требовал исключить из кооператива. Правда, и Крапивцев на него писал. Чтобы Бориса лишили земли, мол, так запустил участок, так гусениц расплодил, что они лезут на соседние сады…

– Какой это куркуль, на шести сотках, – подначивал Коваль, интересуясь, что еще скажет его собеседник о Крапивцеве.

– А такой, что и «Жигули» покупает.

– Так ведь работают… Своим трудом…

– Правильно. Но еще лучше, если бы они не драли шкуру с людей на Бессарабском рынке.

– А вы, простите, Петр Емельянович, что делаете на своих сотках? – полюбопытствовал Коваль.

– У меня земля тоже не гуляет. Есть грядочки – помидорчики, огурчики, пять яблонь, но для себя, не на продажу, и чтобы руки не скучали…

На дворе свирепствовал август. Солнце заливало окна пивной, подгоняя людей ближе к стойке, за которой колдовала над бочкой с пивом Мотря.

Коваль решил, что ничего дельного сосед не скажет, и, взглянув на часы, кивнул на прощанье. Нужно было еще расспросить продавщицу ларька, в котором часу приходил в тот вечер за бутылкой вина ее постоянный клиент Борис Залищук.

Обескураженный Петр Емельянович остался в одиночестве и сердито посматривал на пустые кружки перед собой.

5

От экспертов лейтенант Струць возвращался в хорошем настроении. Черт возьми, как здорово получилось: он, молодой сотрудник уголовного розыска, самостоятельно вышел на короткую прямую, которая приведет к раскрытию преступления, – нашел во дворе Залищука граненый стакан со следами отравы. Все-таки недаром окончил Высшую школу милиции! А то всегда… «старые кадры, старые кадры…». Конечно, опыт у стариков большой, но опыт – вопрос времени. А вот когда опыт приплюсовывается к знаниям, тогда все великолепно!

Из курса следственной практики он хорошо помнил, что самым главным в успешном проведении розыскных действий является своевременное обнаружение доказательств, которые могут быть утеряны. На выпускном экзамене он как раз и докладывал о первоочередных элементах розыска и этот раздел курса запомнил прочно. «Прозеваешь день, потом придется расплачиваться месяцами, – говорил преподаватель. – Время все сглаживает, и больше всего – следы преступления». И при этом напоминал слова знаменитого французского криминалиста Эдмонда Локара о том, что первые часы розыска самые ценные, ибо быстротечное время уносит с собой истину…

«Таким образом, прежде всего – обнаружение доказательств, которые из-за промедления могут быть потеряны, – мысленно повторял молодой инспектор по дороге от экспертного бюро до кабинета Коваля. – Стакан этот мог быть случайно раздавлен ногой, разбит камнем на осколки или вообще остаться незамеченным в густой траве. Когда осматривали место, где нашли труп Залищука, то на дачу не обратили внимания. Тогда все прозевали первые самые дорогие минуты для осмотра дачи. Хорошо, что теперь его, лейтенанта Струця, бдительность спасла положение».

Ему припомнилось описанное в учебнике происшествие. На опушке старого соснового бора был обнаружен труп местного лесника с пробитой головой. Жители хутора слышали, как кто-то ругался с лесником, не разрешавшим рубить деревья, и угрожал ему. Во дворе хуторян – отца и сына, которые ездили в лес, – милиция нашла спрятанный в телеге окровавленный топор. На нем оказалась кровь лесника.

Обоих подозреваемых арестовали и, несмотря на то что они не признались в убийстве, приговорили к высшей мере. Других версий преступления не было и, казалось, не могло быть. Розыски на опушке человеческих следов ничего не дали. На толстом слое старой опавшей хвои отпечатков не обнаружили.

А через несколько месяцев, когда осужденные уже ожидали расстрела, в милицию обратился смертельно больной человек с хутора и признался в убийстве. Рассказал, что вернулся из больницы домой, потому что обречен на смерть от рака… Но в тот день, когда его соседи отправились в лес, он еще не знал о своей страшной болезни, чувствовал себя хорошо и смолил на реке, протекавшей недалеко от бора, лодку.

Услышав крики за несколько сот метров от берега, он подобрался незаметно к месту ссоры и взял с телеги топор. После того как отец с сыном отправились домой, он догнал лесничего, с которым давно враждовал, и ударил его по голове топором. Потом задами прокрался на хутор; никем не замеченный, шмыгнул во двор соседей, которые в это время ужинали, и сунул топор назад в телегу.

Только неизлечимая болезнь убийцы, которому уже нечего было терять, спасла от смерти приговоренных по ошибке людей.

Оперативный сотрудник милиции и следователь прокуратуры, которые вели розыск и следствие, были строго наказаны: если бы они не ограничились поверхностным осмотром места происшествия, а глубже изучили обстановку, то увидели бы на глинистой тропинке, идущей от реки, свежие следы человека. Мало того, удовлетворившись отпечатками пальцев хозяев на рукоятке топора, они не обратили внимания на небольшой маслянистый след на той же рукоятке, оказавшийся пятнышком от кусочка свежей смолы. Она прилипла к брезентовым рукавицам, которые натянул убийца, чтобы не оставить на топорище следов. А ведь это пятно могло вывести следствие на верную дорогу.

Осмотрев дачу Залищука, лейтенант Струць исполнил и второе условие быстрого и внимательного розыска: нашел вещественное доказательство. Стакан – это основание для обвинения и изоляции теперь уже известного ему преступника – Поликарпа Васильевича Крапивцева…

Как хитро придумано: забросить посудину в высокий густой бурьян на старый мусорник, где никто не обратит на нее внимание, а уж непогода и дожди смоют следы преступления!

Но не на такого напал этот Крапивцев! Инспектора Струця ему не провести! Лейтенант хорошо уяснил второй раздел курса криминалистики – обыск. Существует простой и одновременно ловкий способ надежно спрятать разыскиваемую вещь – совсем ее не прятать. Бросить в угол, небрежно завернув в тряпку, оставить в сенях, среди хлама, или вообще положить открыто – и, глядишь, никакой следователь и милиционер не обратят на нее внимания. Разве так не бывает с человеком, ищущим нужную вещь, которая лежит перед глазами, а он не замечает ее… Вещь становится как бы невидимой, потому что все внимание направлено на самые изощренные тайники и укрытия.

Молодому инспектору вспомнился поучительный пример, когда разыскиваемая по всем углам и щелям в комнате, в книжках, среди бумаг записка преступника спокойно лежала на столе, у всех на виду, и никто не обращал на нее внимания.

Когда-то, еще курсантом, и сам Струць оказался в такой ситуации. Во время облавы на самогонщиц зашли в одну хату, в которой стоял удушливо-кислый запах. Женщина божилась и клялась, что не гонит дьявольского зелья. Обыскали хату, пристройку, сарай – нигде ничего: ни бака, ни самогона, ни барды. Вынуждены были извиниться и уходить. И тут курсанту Струцю захотелось пить. Он зачерпнул в сенях жестяной кружкой, которая стояла на фанерной крышке, из ведра воды… Глотнул и чуть не задохнулся – первач!..

Конечно, Крапивцев не изучал криминалистики, но интуитивно догадался, что правильнее всего выбросить вещественное доказательство на мусорник жертвы…

Струць поднялся на третий этаж, где находилось управление уголовного розыска, и приоткрыл дверь кабинета Коваля.

– Разрешите, товарищ подполковник?

Коваль понял по торжествующему выражению лица лейтенанта, что тот празднует победу, и подумал, как много еще придется поработать молодому оперативнику, пока он убедится, что радоваться надо только в конце розыска.

– Что у вас, Виктор Кириллович?

– Товарищ подполковник, я обнаружил во дворе Залищука в высокой траве пустой стакан. Это почти на меже с садом Крапивцева. Меня заинтересовало, кто мог выбросить целехонький стакан. Изъял его в присутствии понятых и отправил на экспертизу. Попросил установить, что в нем было. – Отдавая заполненный бланк Ковалю, лейтенант не выдержал и громко добавил: – Как я и думал – отрава! То же самое соединение, которое обнаружили в крови Залищука.

Коваль повертел в руках заключение экспертизы.

– Садитесь… – сказал он после короткой паузы. – О чем это говорит, лейтенант?

– Как о чем? – Большие карие глаза Струця удивленно округлились. – Отрава! – повторил он четко, словно старался вбить в непонятливую голову Коваля это слово.

– Да, следы того самого ядовитого соединения: дигитоксин, брионин…

– Ясно: орудие преступления.

– Стакан – это, конечно, интересно, – примирительно согласился подполковник. – Если он действительно орудие преступления.

– Я думаю, – существенное доказательство против убийцы.

– В том случае, когда мы его обнаружим, этого отравителя. А разве исключено, что посудина принадлежала самому Залищуку?

– Такие, как он, выбросят что угодно, только не стакан, – уверенно сказал Струць. – Для пьянчужек стакан и бутылка – самые понятные и дорогие предметы вещественного мира, – с улыбкой закончил он, довольный, что сумел научно объяснить Ковалю свою мысль.

Но тот, казалось, не оценил глубины проникновения лейтенанта в человеческую психологию и строго спросил:

– Как вы представляете себе картину преступления, Виктор Кириллович?

– Думаю, товарищ подполковник, что после того, как Залищук выпил подсунутую ему отраву, Крапивцев выбросил стакан на соседний двор. Конечно, он сделал это позже, после ухода Залищука…

– «И лучше выдумать не мог…» – кивнул Коваль. – Неужели, по-вашему, Крапивцев такой дурачок? Почему не выбросить вещественное доказательство куда подальше, скажем – в туалет или в Днепр?

– Я думаю, он очень хитрый, – продолжал защищаться лейтенант, правда уже не столь уверенно. – Может быть, он поступил так нарочно, рассчитывая на то, что, даже обнаружив посудину с отравой, мы на него не подумаем. Ведь известно, что лучший способ спрятать – это не прятать.

– Известно, конечно, – согласился подполковник. – А отпечатки пальцев на стакане чьи? В справке экспертизы об этом нет ни слова.

Лейтенанта словно холодной водой обдали.

– Я спрашивал… Эксперты сказали, что следов никаких нет, и поэтому я письменных заключений не требовал… Да и какие тут следы, после преступления шел дождь, и все смылось.

– Как знать, – засомневался Коваль, – могли и сохраниться, и это установить необходимо прежде всего. Во всяком случае, официально поставить перед экспертами вопрос и получить их документальное заключение. Вот если они подтвердят отсутствие следов, значит, стакан пролежал не одну или две ночи. Один дождь, даже вчерашний ливень, не мог смыть все следы. Ведь стакан лежал в высокой траве?

– Да, – кивнул Струць.

– А как лежал, на боку, донышком вниз или вверх?

– На боку.

– Вот-вот, – стоял на своем подполковник, – следы могли вполне сохраниться на той стороне, которая прилегала к земле. Так же, как и остатки яда.

– Возможно, он брал его не голой рукой.

– Кто?

– Крапивцев.

– А когда ставил стакан на стол и угощал соседа, перчатки натягивал?

Струць промолчал.

– В таком случае могли остаться отпечатки пальцев Залищука, ведь он ничего не подозревал и, конечно, брал стакан голой рукой. – В голосе подполковника послышалась легкая ирония.

Струць только вздохнул, соглашаясь с логикой Коваля.

– Еще, – Дмитрий Иванович помолчал, словно подыскивал для выражения своей мысли точные слова, – или стакан пролежал в траве очень долго, попав на мусорник значительно раньше, чем погиб Залищук, и никакого отношения к его смерти не имеет… Против этого, правда, сохранившиеся следы яда… – Коваль будто рассуждал вслух. – Или эксперты оказались недостаточно внимательными. Если не нашли никаких отпечатков на стакане, то хотя бы ответили, сколько он пролежал на дворе…

Лейтенант Струць был разочарован. «Вот бесова душа, – подумал он о Ковале. – Как же я сразу не сообразил, что подполковник будет прежде всего интересоваться следами? Элементарно!» И, размышляя о том, что с помощью школьных правил всех задач не решишь, он услышал, как Коваль негромко сказал:

– Еще раз потребуем от экспертов точных ответов на все наши вопросы, а сейчас съездим на место происшествия. Надеюсь, кое в чем нам удастся разобраться и без них.

На даче Бориса Сергеевича Залищука, как и во время первого приезда Коваля, было тихо и пустынно. Лейтенант Струць открыл вновь изнутри калитку. Они вошли во двор, и молодой инспектор повел подполковника к заросшему бурьяном, крапивою и кустами одичавшей малины углу двора, где утром нашел стакан.

У Дмитрия Ивановича была привычка скрупулезно изучать все, что хотя бы отдаленно было связано с трагическим событием. Во время розыска и дознания он не раз возвращался на место происшествия, как бы надеясь найти там что-то забытое или неувиденное. Если бы находился при первом осмотре переулка, где жена обнаружила Залищука, то, наверное, не миновал бы и их дачи.

Показывая заросли сорняка в углу двора, где остались чуть примятые стаканом стебельки травы, лейтенант обиженно подумал, что Коваль крайне недоверчив и даже в мелочах не хочет положиться на него, инспектора райотдела. «Типичный старый ворчун. И все-таки я, а не он нашел, возможно, самое важное вещественное доказательство».

– Значит, по вашей версии, – сказал тем временем Коваль, осматривая место находки и весь запущенный угол двора, – стакан был брошен из сада Крапивцева?

– Безусловно, – подтвердил Струць. – Ночь, темень, надвигается буря. Залищук ушел на заплетающихся ногах, как обычно при перепое, не догадываясь, что он отравлен. Тогда Крапивцев взял со стола стакан, вышел во двор и двинулся к соседу через сад. В конце своего участка прислушался, не увидел ли кто-нибудь его, и швырнул ядовитую посудину сюда.

– Ночь, темень, приближается гроза, – в тон лейтенанту повторил Коваль, – блеснул среди ночи светлый проем дверей, кто-то вышел из домика Залищуков, подошел к заброшенному мусорнику и бросил стакан. А если это было так, Виктор Кириллович? Ведь в обоих случаях – гадание на кофейной гуще…

Лейтенант огорошенно смотрел на подполковника.

– По-вашему, сама Таисия Григорьевна поднесла мужу отраву? – растерялся Струць. – Больше ведь некому!

Подполковник ничего не ответил.

– Это нелогично, Дмитрий Иванович, – осмелился добавить лейтенант.

– В жизни на первый взгляд много нелогичных поступков, – сказал наконец Коваль. – Или нелогичного понимания их. Например, стакан могли выбросить на мусорник две недели тому назад, еще до того как погиб Залищук; допустим, травили крыс, и эта посудина потом стала ненужной. Все эти логические и нелогические, как вы считаете, варианты событий нужно проверять и уточнять.

«Ну, кажется, попал я в переплет с этим подполковником, – грустно вздохнул инспектор райотдела. – Так мы никогда не сдвинемся с места. Впрочем, – успокаивал он себя, – не я прежде всего отвечаю, а он…»