Текст книги "Бернард Шоу. Парадоксальная личность (СИ)"

Автор книги: Владимир Касьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

«Святая Иоанна» («Святая Жанна») была написана в 1923-ем году и впервые поставлена на сцене в декабре этого же года. Замысел пьесы-хроники о жизни и борьбе Орлеанской Девы появился у Шоу во время путешествия по Франции в 1913 году, однако Первая мировая война помешала Бернарду Шоу реализовать свой замысел. Основная работа над текстом происходила в 1923 году. Действие пьесы происходит в XV веке, в ходе Столетней войны, когда появление и смелые действия Жанны д"Арк переломили ход войны в пользу французов. Шоу так пояснил свой творческий замысел в отношении образа героини: «Другие делали из Жанны приключенческий роман. Я рассказал без прикрас, как было дело... Сцена суда сделана по документам подлинного суда. Здесь всё принадлежит настоящей Жанне – и слова, и поступки». Первое представление пьесы состоялось 28 декабря 1923 года в американском театре Гаррика на Бродвее. В Лондоне премьера пьесы произошла 26 марта 1924 года в «Новом театре», Жанну играла Сибил Торндайк, для которой Шоу и писал эту роль. В столице Великобритании за первый год было показано 244 представления «Святой Иоанны». В том же 1924-ом года постановки пьесы были осуществлены практически во всех европейских странах. Триумф был повсеместным; никакая другая пьеса не принесла Шоу больший доход, чем «Святая Иоанна». Театральны критики считают Жанну лучшим и самым ярким образом во всей драматургии Шоу, соединившим «величие и простоту, комическое и трагическое, духовную самостоятельность и стихийную силу личности».

Пьеса «Тележка с яблоками» написана Шоу в 1929 году. «Опрокинуть тележку с яблоками» – такое выражение у англичан означает « спутать карты, поставить все с ног на голову». Это политическая комедия, из тех, которые сам автор назвал «политическими экстраваганцами». Драматург высвечивал недостатки и происки политической системы и государственного строя капиталистической Англии в целом. Шоу не только обличал буржуазную демократию, но предсказывал, к какому будущему она приведет страну.

Желающие ознакомиться с содержанием пьес Бернарда Шоу могут воспользоваться такими ссылками:

Пьесы Бернарда Шоу

http://librebook.me/list/person/bernard_shaw

Цезарь и Клеопатра

http://librebook.me/caesar_and_cleopatra

Пигмалион

http://librebook.me/pygmalion

Дом, где разбиваются сердца

http://librebook.me/heartbreak_house

Святая Иоанна

http://librebook.me/saint_joan

Тележка с яблоками

http://librebook.me/telejka_s_iablokami

11. ЖЕНСКИЙ ВОПРОС БЕРНАРДА ШОУ, ч. 1

В многочисленных публикациях интернетовских сайтов и мировых СМИ высказываются самые различные мнения о «Женском вопросе» Бернарда Шоу – его отношении к прекрасной половине человечества, – начиная от утверждений, что знаменитый драматург проявлял чуть ли не абсолютное равнодушие к женщинам и, завершая совершенно противоположными мнениями о том, что Шоу был не только любим многими женщинами, но и сам многократно «поражался стрелой Купидона». Примечательно, что Шоу, вольно или невольно (и неоднократно), но давал повод для подобных утверждений и мнений.

Ниже приведены утверждения Бернарда Шоу, на основании которых можно сделать вывод о чуть ли не полном его равнодушии к женскому полу:

«Ни один мужчина, который должен сделать что-то важное в этом мире, не имеет времени и денег на такую долгую и дорогую охоту, как охота за женщиной»;

«Уметь выносить одиночество и получать от него удовольствие – великий дар»;

«Любви с первого взгляда можно доверять примерно так же, как диагнозу с первого прикосновения руки»;

«Не люби ближнего, как самого себя. Это наглость, если ты собой доволен, и оскорбление, если недоволен»;

«Если влюбишься в мужчину, нельзя выходить за него замуж – он может сделать тебя несчастной»;

«И в дружбе, и в любви рано или поздно наступает срок сведения счетов»;

«Есть старинная поговорка, что если человек не влюбился до сорока лет, то лучше ему не влюбляться и после»...

Однако... Тот же Бернард Шоу является автором иных утверждений, которые больше присущи человеку, очень искушённому в «женском вопросе». К примеру, таких:

«Я встречался с разными женщинами и узнал все, что можно от них узнать. И это было „по любви“, потому что лишних денег у меня не было»;

«Непостоянство женщин, в которых я был влюблен, искупалось разве что адским постоянством женщин, влюбленных в меня»;

«Идеальной любовью может быть только любовь по переписке. Моя переписка с Эллен Терри была вполне удавшимся романом. Ей успели надоесть пять мужей, но со мной она не соскучилась»;

«Знатоки женщин редко склонны к оптимизму»;

«Красота через три дня становится столь же скучна, как и добродетель»;

«Лучше пусть женщина возмущается, чем скучает»;

«Любовь – это грубое преувеличение различия между одним человеком и всеми остальными»;

«В любви всегда один целует, а другой лишь подставляет щеку»;

«Если вы начинаете с самопожертвования ради тех, кого любите, то закончите ненавистью к тем, кому принесли себя в жертву»;

«Человека, который всю жизнь любит одну женщину, следует отправить к врачу, а может, и на виселицу»;

«Постарайся получить то, что любишь, иначе придется полюбить то, что получил»...

В Интернете можно найти немало пикантных историй, произошедших с Бернардом Шоу при общении с женщинами. Ниже приведены несколько таких историй:

***

Во время одного из приёмов к Шоу подошла дама и спросила:

– Как вы думаете, почему Бог создал сначала мужчину, а уже потом женщину?

– Потому, – ответил Бернард Шоу, – что не хотел, чтобы в момент сотворения мужчины, женщина задавала ему глупые вопросы...

***

Одна из поклонниц Шоу, – привлекательная молодая женщина, – немного поговорив с драматургом, заметила:

– Представляю, какие бы замечательные были бы у нас с вами дети! От меня они получили бы красоту, от вас – проницательный ум.

– О, мисс!.. – возразил Шоу. – А если природа ошибётся и первое возьмет от меня, а второе – от вас?

***

Некая дама в гневном порыве заявила писателю:

– Если бы вы были моим мужем, я бы не удержалась и подсыпала бы вам в чай яду.

– Мадам, – ответил Шоу, – если бы вы были моей женой, я бы немедленно выпил этот чай.

Примечание.

Следует отметить, что эта же история приводится в Интернете с несколько иной адресацией: якобы подобный диалог произошёл с обиженной женщиной не у Шоу, а у Черчилля, который тоже обладал ироническим и афористическим талантом.

Возможно, что кто-то из уважаемых читателей возразит: мол, слова – не дела, и сказанное нами очень часто может не совпадать со сделанным. Поэтому, утверждения Бернарда Шоу никак не могут являться серьёзной аргументацией для окончательного вывода о том, кем же являлся Шоу – женоненавистником или Дон Жуаном? Быть может, знаменитый драматург, обладавший даром иронического юмориста – просто предлагал читателям немного повеселиться. Тем более, сам Бернард Шоу как-то признался в своей специфической правдивости: «Мой способ шутить – это говорить правду. На свете нет ничего смешнее...».

И тогда вновь возникает вопрос: «Какая же правда имеет место в „женском вопросе“ Бернарда Шоу?». Впрочем, ответ можно получить от самого героя данной подборки материалов. В 1931 году вышла книга «Бернард Шоу», автором которой был Фрэнк Харрис (1855-1931) – ирландский редактор, писатель, журналист и издатель, который дружил со многими известными деятелями того времени, в том числе и с Шоу (после выхода книги Харрис внезапно умер от сердечного приступа). В книге есть глава «Сексуальное кредо», практически написанная самим Шоу. Причина такой «помощи» со стороны 75-летнего драматурга заключалась в следующем: Хэррис сообщил Шоу, что собирается написать биографическую книгу о нем, и Шоу, зная о живом воображении Хэрриса (его автобиографическую книгу «Моя жизнь и романы» жена Бернарда Шоу отказалась держать дома из опасения и стыда, что слуги прочтут её), решил оградить себя от невероятной фантазии друга и сам написал необходимый материал для этой главы. Более того, 29 июня 1930 года Шоу отослал Хэррису письмо со следующим содержанием:

"Дорогой Фрэнк Хэррис, прежде всего, о досточтимый биограф, выбросьте из головы мысль, что вы можете узнать что-либо о своем герое из простого перечня его похождений. Вы не найдете подобного перечня в деле Шекспира, но зато найдете, и притом подробнейший, в биографии Пеписа; и тем не менее вы гораздо больше знаете о Шекспире, чем о Пеписе. Объясняется это тем, что в любовных интригах отношения между сторонами не затрагивают личности как таковой. Если бы я рассказал вам о всех своих приключениях, вы бы по-прежнему ничего не знали не только о моей личности, но и о моей половой жизни. Вы узнали бы только то, что вы уже знаете: что я человек. Если у вас есть какие-нибудь сомнения в отношении того, нормальный ли я мужчина, отбросьте их. Я был исключительно влюбчив, хотя и разборчив...

Как это свойственно молодым людям, я был приверженцем Венеры-Урании. С детства я ушел с головой в романтическую музыку. Я знал наизусть все картины и статуи в Ирландской национальной галерее, а это очень хорошая галерея. Читал все, что мне попадалось под руку. Дюма-отец составил для меня французскую историю, так же как и оперы Мейербера. Из нашего коттеджа на Доки-хилл я мог предаваться созерцанию бессмертных видений в духе Шелли – моря, неба и гор. Реальная жизнь казалась лишь мрачной и убогой интермедией, вторгавшейся в воображаемый рай. Я взахлеб пил сладостный нектар. Венера-Урания была прекрасна. В поклонении Венере-Урании кроется, однако, опасность, хотя она и спасает вас от грязной распущенности, давая вам силы хранить невинность еще долгое время после достижения зрелости: она может как бы стерилизовать вас, делая вас героем воображаемых романов на небесах с участием богинь и ангелов, а то и дьяволов, столь обольстительных, что они навсегда отобьют у вас вкус к реальным женщинам, а если вы женщина – к реальным мужчинам. И вы перестаете быть человечным из-за пресыщения красотой или избытка чувственности. Вы кончаете как аскет, святой, старый холостяк или старая дева (короче говоря, кончаете безбрачием), потому что, подобно Гейне, вы не можете вступить в связь с Венерой Милосской или с Гермесом Праксителя. А ваши любовные поэмы, как «Эпипсихидион» Шелли, могут только рассердить земных полнокровных женщин, которым сразу же становится ясно, что вы можете признать их, только принимая их за кого-то, кем они не являются и с кем не могут выдержать сравнения.

Теперь вы знаете, как я дожил, сохраняя полнейшую наивность, до двадцати девяти лет и обратился в бегство, когда вызов был мне брошен. И с тех пор вплоть до моей женитьбы всегда отыскивалась какая-нибудь добросердечная женщина, так что я встречался с разными женщинами и узнал все, что можно от них узнать. И это было «по любви», потому что лишних денег у меня не было. Я зарабатывал достаточно лишь для того, чтобы кое-как содержать себя, а остальное тратил не на женщин, а на пропаганду социализма. Когда же, наконец, я стал зарабатывать достаточно и смог прилично одеться, я вскоре привык к тому, что женщины в меня влюбляются. Мне не приходилось преследовать женщин – они преследовали меня. И тут, пожалуйста, не делайте преждевременных заключений. Далеко не все преследовавшие меня женщины хотели вступить со мною в связь. Некоторые из них были вполне счастливы в браке и были глубоко признательны мне за то, что я так хорошо понимал, что связь между нами невозможна. Другие были готовы заплатить за дружбу наслаждением, давно решив, что все мужчины уж так устроены. Третьи были гениальны в любви и совершенно невыносимы во всем остальном. Не было двух сходных случаев: и приговор Морриса «Все они одинаковы» шел, по выражению Лонгфелло, «не от души». Я обнаружил, что любовная близость не может никоим образом служить основой для постоянных взаимоотношений, и никогда не ставил женитьбу в зависимость от этого. Для меня вопросы пола занимают последнее место. Кроме того, я ни разу не отказался от выступления в защиту социализма ради любовного свидания... Не забывайте, что браки не одинаковы и что брак между молодыми людьми, за которым следует рождение детей, не может рассматриваться наравне с бездетным союзом пожилых людей, далеко перешагнувших тот возраст, в котором безопасно завести первого ребенка. Итак, никаких романов и главное – никакой порнографии...".

И всё-таки, в предлагаемом тексте хочется слегка коснуться «женского вопроса» Бернарда Шоу, используя его личные воспоминания, оставленные в беседах со своими биографами-друзьями, в многочисленных письмах и различных публикациях.

***

Безусловно, в юности и ранней молодости у Бернарда Шоу были была та или иная увлечённость представительницами прекрасного пола, однако она не имели доминирующего характера. Так сложилось, (по собственному признанию Шоу) что до 29-летнего возраста ему удалось сохранить свою "физиологическую невинность" по разным причинам, в том числе и по причине, которую он высказал в одном из своих вышеприведённых утверждений: "Интеллект, в сущности, – страсть, и это стремление к познанию намного интереснее и устойчивее, чем, скажем, эротическое стремление мужчины к женщине".

По мнению Уоррена Смита – профессора Пенсильванского университета, юный Бернард Шоу, проживая в Дублине, имел личные симпатии к трём девушкам, однако биографам и исследователям жизни и творчества знаменитого драматурга, к сожалению, так и не удалось установить кем же были Иоланта, Калипсо и Маб, о которых упоминает 17-летний Шоу в своём стихотворении, написанном в 1873-ем году.

В двадцать с небольшим лет Бернард Шоу увлекся Элеонорой – младшей дочерью Карла Маркса, подрабатывавшей мелкой литературной работой (18 пенсов в час) в читальном зале Британского музея. Вскоре Шоу стал поклонником Маркса и агитатором, и общее дело сблизило его с Элеонорой. Взаимная симпатия крепла. Однако отношения не успели расположить дочь Маркса в пользу Шоу. Она стала встречаться с доктором Эдуардом Эвелингом – неподкупной честности атеистом, шеллианцем, дарвинистом и марксистом. По мнению Шоу, избранник Элеоноры не отступится от своих убеждений даже на плахе.

Одно из первых серьёзных увлечений у Шоу было к Мэй Моррис – родной дочери Уильяма Морриса (1834-1896), английского поэта, прозаика, художника, издателя и социалиста, одного из немногих, к которому Бернард Шоу относился с большим уважением и часто бывал у него в гостях. Влюбившись в красавицу Мэй с первого взгляда, Шоу сразу же понял, что при своей бедности у него нет шансов жениться на ней. Через годы писатель вспомнит о следующем:

«Как-то воскресным вечером, когда я после лекции и ужина стоял уже на пороге их дома в Хэммерсмите и обернулся, чтобы попрощаться, она вдруг вышла из столовой в вестибюль. Я глядел на нее, любуясь ее красотой, ее платьем, всем ее прекрасным обликом; она тоже глядела на меня очень пристально и внимательно; и в глазах ее я прочел одобрение. Я тут же почувствовал, что Мистическое Обручение свершилось на небесах и что оно станет реальностью, когда исчезнут с пути препятствия материального характера и когда сам я освобожусь от бремени убогой нищеты и неудач; ибо подсознательно я никогда не сомневался в том, что займу свое место среди гениев... Я счел лишним говорить ей что-либо... Мне даже не пришло в голову, что верность Мистическому Обручению может как-то мешать моим обычным отношениям с другими женщинами. Я вообще не подал никакого знака. Я не сомневался в том, что судьба наша написана на небесах».

Неизвестно, как бы сложились отношения Бернарда и Мэй, если бы первый проявил настойчивость и попытался бы ухаживать за девушкой, однако вскоре произошло событие, совершенно неожиданное не только для Шоу, но для Морриса-отца – Мэй вдруг вышла замуж. Её счастливым избранником стал литератор-социалист Генри X. Спарлинг, которого Уильям Моррис принял на работу в свою Келмскоттскую книгопечатню.

«Так оно и должно было случиться, и виноват я один, – через годы расскажет Шоу своему биографу. – Слишком доверился „мистическому обручению“. Но и по сей день я убежден, что за всю историю любви это была самая черная измена. Никаких преимуществ передо мной избранник Мэй не имел – ни по части финансов, ни в будущей славе, хотя о последней он имел полное право и не догадываться. Зато он был несгибаемым социалистом, не отлынивал от выступлений и имел безупречный характер. Оставалось только примириться со случившимся. Да, с „мистическим обручением“ мое обычно гибкое воображение чего-то недоучло». Правда, оно взяло свое в вещах не столь высокого плана. Вскоре случилось так, что мне до зарезу понадобились отдых и перемена обстановки – надорвался, заездили вконец работа пропагандиста и творчество. От этого и Моррис сошел в могилу на десяток лет раньше срока. Молодые пригласили меня пожить у них. Я согласился и обрел благословенный покой и внимание в их доме, по которому словно прошла рука самого Морриса: дочь унаследовала от отца чувство прекрасного и литературную одаренность, любопытным образом подправив Морриса Мильтоном. На какое-то время menage a trois удалась блестяще. Ей нравилось, что я был рядом. Он тоже был доволен: я поддерживал в ней хорошее расположение духа, да и семейный стол приятно оживился. Пожалуй, это была счастливейшая страница в жизни всех нас. Однако опозоренное «обручение» взялось мстить за себя. Оно сделало меня первым человеком в доме. Когда я уже вполне окреп и загостился до неприличия, так что впору было записываться в приживалы, – выветрился как дым ее законный брак, и к ответу призвал брак мистический. Мне предстояло либо внять этому призыву, либо уйти подобру-поздорову".

Длительное пребывание Шоу в гостях у супругов оказалось печальным и для них, и для драматурга. Последний окончательно пленил Мэй, а затем исчез и несчастная женщина совершенно охладела к своему супругу. Позднее Шоу оправдывался: «Сделалось ясно, что это самое „обручение“ не располагает оставлять нас невинными голубками, и все сразу усложнилось. Судите сами: законный супруг доводился мне все-таки другом и со мною вел себя порядочно. Воспользоваться гостеприимством, а потом умыкнуть жену было противно чувству чести и предосудительно. Как всякий здравый человек, я, разумеется, ни во что не ставил проблемы религии и пола, но я не был пройдохой и нигилистом, каких порядочно в общественных и литературных кругах. Скандал повредил бы и ей, и мне, и общему нашему делу. Знай я, что положение мое переменится, самое милое дело – усесться бы всем троим рядышком и поговорить о разводе. Но жениться я тогда еще не мог, да и вряд ли он согласился бы дать развод. К слову сказать, прозаическая и даже выгодная женитьба меня ничуть не радовала: как-то это не вяжется с „мистическим обручением“. Уж я и так раскидывал и эдак – все выходило худо. Тогда я бросил ломать голову и сбежал».

Вскоре Мэй покинул и законный муж – уехал за границу, благородно согласившись на развод в качестве не истца, а ответчика. Через время Спарлинг вторично женился, но рано и внезапно умер. Мэй, вернув себе девичью фамилию, сама вырастила дочь, с которой через несколько десятков лет довелось встретиться Бернарду Шоу. Вот как описывает эту встречу сам писатель:

«Спустя сорок лет я катил однажды через Глостершир на автомобиле, и вдруг навалились на меня чары келмскоттской усадьбы. Я свернул на шоссе Лечлейд – Оксфорд и вскоре уже стоял в церкви с обольстительными подсвечниками, украсть которые еще ни у кого не поднялась рука, а потом нашел и могилу Уильяма и Джейн Моррис. По дорожке, заросшей ирисом, подошел к дверям старого дома. Мне открыла молодая дама устрашающего вида. В ней чувствовалась могутная сила, и, схватив меня за шиворот, она бы отмахнула меня к забору, как перышко, – чего я и ожидал, судя по голосу, каким она вопросила, кто я такой. Я предупредительно назвался. „Мистическое обручение“ властно вступило в свои права, хотя о нем никак уже не могла знать дама-тяжеловес. Она настежь распахнула двери и отсутствовала минут десять, а то и больше. И вскоре безопасными старичками встретились „красавица дочь“ и я. Прошлого как не бывало!».

***

Свой первый "интимно-практический" роман Бернард Шоу завёл с Дженни Пэттерсон – вдовой и очень импульсивной особой, которая брала уроки пения у матери Шоу и была старше Бернарда на 15 лет. По утвержению одного из биографов и друзей Бернарда Шоу: "Он испытывал к ней интерес, но не был в нее влюблен, его неудержимо тянуло к ней, хотя их отношения еще не были интимными... Этот роман, непомерно затянувшийся и односторонний, ставил Шоу в тупик. Он вовсе не склонен был поддаться настояниям страстной вдовушки, и восторг его по поводу того, что ему удалось вырваться от нее в три часа ночи, сохранив невинность, не поддается описанию...".

В рассказе, написанном через два года после знакомства с миссис Пэттерсон, сам Шоу поведал следующее о своих отношениях с Дженни Пэттерсон:"Я никогда не считал себя привлекательным мужчиной, потому был изрядно удивлен этим, однако притворялся весьма успешно. С тех пор стоило мне остаться наедине с этой впечатлительной особой, как она неизменно заключала меня в объятия и заявляла, что обожает меня... Миссис Пэттерсон послужила прообразом для Юлии. В основе первого акта «Волокиты» лежит ужасная сцена, разыгравшаяся между ней и Флоренс Фарр, актрисой, с которой я дружил. На этот раз я не потерял самообладания. Я стойко держался в течение нескольких часов, но я никогда не смогу забыть, чего мне это стоило: я никогда не видел миссис Пэттерсон после этого и не отвечал на поток писем и телеграмм, которыми она меня осыпала в течение нескольких месяцев. Она так и не простила меня. Но я вовсе не намеревался ей мстить. Я даже оставил ей по завещанию 100 фунтов в память о ее доброте в годы нашей близости, но она так и не получит их, потому что умерла давным-давно. Мне было, однако, совершенно ясно, что я не смогу прожить жизнь вместе с этой несдержанной ревнивой женщиной, устраивающей дикие сцены, стоит мне заговорить с другой. Она была потрясающе ревнива, и не только в любви, но и во всем другом, даже в вещах, не имевших никакого отношения к нашему роману. Я вполне могу сдержаться, когда меня оскорбляют, – в пределах нормы, но горе тому, кто, подобно Дженни Пэттерсон, зайдёт слишком далеко".

***

В 90-е годы Бернард Шоу познакомился с Шарлоттой Пейн-Таунзенд – богатой ирландской меценаткой и тоже членом Фабианского общества. Но вскоре не только землячество и социалистические идеи сблизили её с Шоу. Шарлотта быстро убедилась, что имеет дело с одним из оригинальнейших умов того времени. Историю развития отношений между Бернардом Шоу и Шарлоттой Пейн-Таунзенд тщательно изучил Хескет Пирсон – биограф и друг Шоу, который в предисловии к своей книге "Бернард Шоу" написал: Я записывал все беседы, которые мне довелось с ним иметь в последнее десятилетие". Уникальную информацию об отношениях Шоу и Пейн-Таунзенд содержат и многочисленные письма знаменитого драматурга к Эллен Терри (1847-1928) – английской театральной актрисе, одной из главных исполнительниц женских ролей в пьесах Шекспира. В 1900-х годах Эленн выступила в драмах Ибсена и Шоу, причём с последним имела приятельские (и не только) отношения и многие годы переписывалась.

В одном из писем к Эллен Терри драматург поведал: «...С нами живет ирландская миллионерша, у которой хватило ума и духу пойти наперекор божескому соизволению, определившему ей быть лакомым куском. Она с большим успехом вошла в нашу фабианскую семью. Хочу тряхнуть стариной и влюбиться в нее – обожаю влюбляться. Но влюблюсь я, заметьте, в нее самое, а не в ее миллион. Пусть себе кто-нибудь другой женится на ней, если, конечно, она стерпит его после меня».

Через три недели Шоу опять пишет актрисе: «А не жениться ли мне на моей ирландской миллионерше? Ее идеал – свобода, а не брак, но я бы смог ее переубедить, если это понадобится, и тогда имел бы каждый месяц – здорово живешь – не одну сотню фунтов. Что, простите Вы мне когда-нибудь такое? Только честно! Даже если мы любим друг друга? Конечно, не простите...».

На следующий день он вновь пишет Эллен письмо, в котором сообщает: «Ее чувство ко мне, строго говоря, – не любовь. Она, знаете ли, умная женщина и дорожит своей независимостью: при жизни матери и до замужества сестры она немало натерпелась семейного гнета. Она не даст свалять дурака и связать себя замужеством, не узнав, как живется на белом свете, не успев как следует распорядиться собой и своими деньгами. На том она стоит и впредь стоять обещает. Несколько лет назад ее сердечку сделали больно, и страданий хватило надолго (она очень сентиментальна), пока, наконец, не довелось ей прочесть „Квинтэссенцию ибсенизма“, которая стала для нее евангелием, спасением, научила свободе, эмансипации, собственному достоинству. Потом она встретила автора, а тот, как Вам известно, может быть вполне сносным собеседником. Для велосипедных прогулок он тоже неплохая пара, особенно в деревне, где люди наперечет. Я ей понравился, и она этого не скрывала, не кокетничала. И мне она понравилась: мне было хорошо с нею в деревне. Вы всегда отогревали мое сердце – оттого я во всех и влюблялся. А тут подвернулась она, из всех – самая лучшая. Вот как обстоят дела. Что мне подскажет Ваше мудрое сердце?..».

Ответ Эллен Терри был такой: «Я женщина простая. Умом никогда не отличалась, а как посмотрю на вас всех – и умнеть-то не особенно хочется <...> Вы будете последним подлецом, если женитесь на ком-нибудь без любви. Женщине, той можно не любить до замужества: потом втянется, если никого не любила раньше».

В своём очередном письме Бернард Шоу пишет Эленн Терри: «Мисс Пейн-Таунзенд раскусила меня. Она считает, что из всех, кого она знала, я „самый эгоцентричный человек“...». В конце 1897-го года Шоу снова признаётся Эленн Терри в своём очередном письме: «Возле мисс П.-Т. отдыхаешь душою: простодушная, зеленоглазая, отлично себя держит, идеи мои усваивает превосходно, ничем не связана, свободна. А если отметит своим доверием – от простодушия нет и следа. Вдруг Вам захочется куда-нибудь сбежать, спрятаться? Всего вернее, что Вас не будут искать в лондонской Экономической школе. Держите нас про запас. Вы будете для нее положительно интересны, и не по причине только Вашей заслуженной известности: она обнаружила, что у меня „работа“ и „важное дело“ иногда оборачиваются длинными письмами к Вам».

К началу 1898 года Шарлотта Пейн-Таунзенд стала секретарем Шоу. Он диктовал ей статьи, она нянчилась с ним, когда он умирал от усталости. В свободное время он все чаще и подолгу бывает у нее дома, на Адельфи-Террас, 10, где в нижнем помещении располагалась лондонская Экономическая школа. Они много гуляли вместе и потом Шоу писал Эленн своё очередное письмо-отчёт: «Мисс П.-Т. мучилась приступами невралгии, но теперь забросила это дело. Раньше бывало, не пройдем и пяти минут, как у нее уже сердцебиение: останавливается, просит меня не бежать как паровоз. А теперь берет со мной все препятствия, не отставая и не уставая».

В то время Бернард Шоу жил вместе с матерью в одном доме, снимаемом за скромную плату. В его личном пользовании был небольшой кабинет, о котором его хозяин откровенно признавался Хескету Пирсону: «Я давно махнул рукой на пыль, грязь и убожество вокруг себя. Пусть хоть полстолетия пылят в моей каморке семь уборщиц с семью швабрами – ничего путного из этого не выйдет». Время от времени в комнату входила горничная: опустит на ближайшую кипу бумаг тарелку со стынущими яйцами – и уходит вон, давно перестав учить хозяина «порядку». Мать Шоу никогда не заглядывала в его неряшливый кабинет. Они были в прекрасных отношениях, но жили каждый своей жизнью: питались отдельно, и если один из них по непонятной причине долго отсутствовал, – другого это мало тревожило. Старшая сестра жила отдельно и очень редко виделась с матерью и братом.

Неизвестно, чем бы закончились отношения Бернарда и Шарлотты, если бы не один несчастный случай, произошедший с Шоу – на стопе у него появился значительный нарыв, то ли от чрезмерного затягивания шнурков обуви, то ли от каких-то иных причин. В некоторых публикациях утверждается, что проблема с ногой у Шоу возникла после его падения с велосипеда. Врачи вскрыли нарыв на подъеме ноги и нашли развившийся некроз кости. После перевязки в ране оставили марлю, пропитанную йодом, что препятствовало заживанию раны. Шоу мог передвигаться только на костылях, но боль в стопе приносила неимоверные страдания, и чтобы отвлечься, Шоу пытался писать письма. В одном из писем к Эллен Терри он признаётся: «Если я перестану Вам писать, я умру. Но я сойду с ума, если сейчас же не брошу перо».

В это время Шарлотта вместе с семьёй своих друзей находилась в Италии, но ей не суждено было уехать дальше Рима, где она изучала городское самоуправление. Из Лондона пришла телеграмма, в которой уведомлялось, что Бернард Шоу «серьезно заболел и брошен без внимания в ужасных условиях на Фицрой-Скуэр, 29». Первым же поездом Шарлотта Пейн-Таунзенд отбыла обратно. Прибыв в Лондон она сняла дом неподалеку от Хэзлмира, решив водворить больного туда и поднять его на ноги. Со стороны матери больного возражений не было – если кто-то имеет возможность присмотреть за сыном, тем лучше для сына. Приезд Шарлотты оказался для Шоу целительным в прямом смысле этого слова – благодаря её активным действиям и привлечению высокопрофессиональных врачей, болезнь драматурга удалось победить. Ну, а далее, события стали развиваться в соответствии с известной пословицей: «Нет худа без добра...».

В конце ноября 1898 года Эленн Терри написала Шоу письмо с такими строчками: «... Вижу, вижу, как вы оба бредете в прекрасном, сыром тумане, оставляя за собой светящийся след. Не знаю, может быть, мне завидно, но глаза у меня на мокром месте и хочется быть кем-нибудь из вас – все равно, кем. В вашем рассказе самые обычные вещи кажутся прекрасными. Мне это знакомо. Давно это было, но – благодарение небу – такое не забывается». В письме Эллен предлагает Шоу привести мисс Пейн-Таунзенд к ней за кулисы после «Цимбелина». Шоу ответил: «... Вы ее увидите, только если она сама захочет Вам показаться. Взглянув на нее, решаешь: типичная леди, и посему никакого интереса не заслуживает... Держится ровно, с достоинством и просто. Собою вполне довольна. И совершенно преображается, взяв Вас в свои друзья! О, совсем непросто привести ее к Вам, показать Вам ее. Эта зеленоглазая на поводу не ходит: она – личность. Она не потерпит, чтобы я прихватил ее к Вам и отрекомендовал как последнее свое увлечение. Поймите меня правильно: в человеке мне одинаково дороги и его открытая душа и чувство собственного достоинства».