Текст книги "Бернард Шоу. Парадоксальная личность (СИ)"

Автор книги: Владимир Касьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

14. БЕРНАРД ШОУ И ГЕРБЕРТ УЭЛЛЛС

Шоу, то, без сомнения она, эта популярность, была значительно больше у первого. И не потому, что Уэллс оказался талантливее Шоу, а потому, что его книги с научной фантастикой была более востребованы (особенно у молодёжи), чем драматургия Шоу. Несмотря на то, что Герберт Уэллс был на 10 лет моложе Бернарда Шоу, в большую литературу он вошёл примерно в то же время, что и драматург. За последние 5 лет уходившего 19-го века он написал следующие научно-фантастические романы: «Машина времени» (1895); «Чудесное посещение» (1895); «Остров доктора Моро» (1896); «Человек-невидимка» (1897); «Война миров» (1898) и «Когда спящий проснется (1899)».

В период с 1901-го по 1937-ой год вышли его «Первые люди на Луне» (1901); «Морская дева» (1902); «Пища богов» (1904); «Империя муравьёв» (1905); «В дни кометы» (1906); «Война в воздухе» (1908); «Освобождённый Мир» («Мир освобождённый») (1914); «Люди как боги» (1923); «Мистер Блетсуорси на острове Рэмполь» (1928); «Самовластие мистера Парэма» (1930); «Облик грядущего» (1933); Игрок в крокет" (1936) и «Рождённые звездой» (1937).

За полсотни лет творческой деятельности Г. Уэллсом было написано около 40 романов и несколько томов рассказов, более десятка полемических сочинений по философской проблематике и примерно столько же работ о перестройке общества, две всемирные истории, около 30 томов с политическими и социальными прогнозами, более 30 брошюр на темы о Фабианском обществе, вооружении, национализме, всеобщем мире и прочем, 3 книги для детей, а также его знаменитая «Автобиография», вызвавшая у читателей огромный интерес и споры.

Немало исследователей жизни и творчества Бернарда Шоу и Герберта Уэллса отмечали такую общность знаменитостей: оба имели независимо-критическое мышление, которое нередко было диаметрально противоположным общепринятому. Однако, было немало и таких случаев, когда отношение к одному и тому же (общественному или научному явлению, событию и прочему) воспринималось Шоу и Уайльдом тоже диаметрально протиположно. К примеру, когда И. П. Павлов обнародовал своё знаменитое учение об условных рефлексах, Уэллс, как биолог, полностью поддержал это учение, однако Шоу публично усомнился в его верности. Более того, он стал утверждать, что Уэллс прочёл Павлова не до конца, потому что, во-первых, никто не может его дочитать до конца и, во-вторых, Уэллс выставляет Павлова обожателем собачек, который не обидел ни одного зверька и в котором души не чаяли домашние питомцы. И далее Шоу негодует в адрес Павлова: «Если бы этот тип, явился ко мне, я бы сообщил ему эту информацию за полминуты и он не стал бы мучить ни одной собаки». Шоу называл себя единственным первооткрывателем в науке, поскольку лабораторией ему служил весь мир, не подвластный ни его контролю, ни его махинациям. В обычной же лаборатории все усилия ученых посвящены фабрикации нужных результатов или сокрытию подлинных результатов, если они расходятся с желаемым.

Учение И.П. Павлова знаменитый драматург подвёрг и в письме к И.М. Майскому – российскому диплому, работавшему в Великобритании. Письмо было написано 16 ноября 1936 года, и в нём 80-летний Шоу подверг критике новую Конституцию СССР. Были в письме и такие строки:

«...В Конституции нет запрета на жестокое обращение и применение пыток полицией для получения показаний. Имеется отдельное определение права военнослужащих избирать и быть избранными, но нет ссылки на ограничения свободы, связанной с воинской дисциплиной. Английские военнослужащие практически вынуждены подчиняться насилию над личностью из-за всякого рода вакцинаций и инокуляций. Статья 12718 гарантирует неприкосновенность личности всем гражданам СССР. По всей вероятности, авторы этой статьи думали только о свободе от ареста. Но в России опасность медицинской тирании намного выше, чем опасность политической тирании, потому что большевики очень ревниво относятся к полицейской власти, но безгранично верят во всемогущество и непогрешимость таких идиотов, как Павлов...».

Последние слова Шоу были высказаны в адрес И. П. Павлова (1849-1936) – физиолога, создателя учения о высшей нервной деятельности, академика Петербургской академии наук (1907), Лауреата Нобелевской премии (1904). Бернард Шоу нещадно критиковал учение Павлова, полагая, что если для научных открытий необходимо подвергать мучениям собак, то лучше отказаться от этих открытий.

Безусловно, Герберт Уэллс не мог быть равнодушным к подобному отношению Шоу к учению Павлова. В отличие от драматурга, не имевшего университетского образования и всю жизнь занимавшегося самообразованием, Герберт Уэллс учился в Кингс-колледже Лондонского университета, который окончил в 1888 году. К 1891 году получил два учёных звания по биологии и даже написал учебник, который был популярен не только в колледже, где преподавал Уэллс, но и в иных учебных заведениях Великобритании. В 1942-ом году Герберт Уэллс стал доктором биологии.

Сам Бернард Шоу никогда публично не сожалел о том, что не имеет университетского образования, однако в его некоторых афористично-парадоксальных высказываниях и утверждениях о школе, процессе обучения, учебниках, образовании, учёных и т.д., всё-таки просматриваются «рожки и ножки» определённого желания «возвести в культ» только процесс самообразование. Ниже приведены некоторые из таких высказываний и утверждений:

«Сколько бы я всего узнал, если бы не ходил в школу!»;

«Если умыть кошку, она, говорят, уже не станет умываться сама. Человек никогда не научится тому, чему его учат»;

«Учебник можно определить как книгу, непригодную для чтения»;

«Никогда не давайте своему ребенку книгу, которую вы не стали бы читать сами»;

«Дорога к невежеству вымощена роскошными изданиями»...

Бернарду Шоу принадлежат и такие слова: «Как утверждает Г. Дж. Уэллс, одну книгу может написать каждый – книгу своей жизни. И каждый может написать одну пьесу – пьесу, где он сводит счеты со своей женой», а также «Человек, который держит при себе все не стоящее запоминания, достигает иногда самой высокой из университетских степеней. И единственное, что можно сделать с таким человеком, это похоронить его».

Среди доводов Шоу против университетского образования есть и такой: мол, университеты до отказа набиты учеными дураками; их всеядная память в силах запомнить несметное множество фактов, с которыми они возятся не с большей пользой и с не меньшим старанием, чем коллекционеры с гашеными марками". Из воспоминаний современников Шоу, хорошо его знавших, можно узнать и о том, что Шоу "презирал немецкую историческую школу с ее абсолютизацией фактографии, указывая на то, что всех современных фактов все равно не узнаешь, и от практической политики все это бесконечно далеко. И что «если государственный деятель не собирается слепо плыть по течению, держа нос по ветру, гонясь за двумя зайцами, ему необходимо руководствоваться определенной политической теорией». По мнению Шоу, «фактом можно швырнуть в лицо, но он не заденет ничье достоинство; если такому факту не определить прежде места в какой-то системе».

Тот же Шоу признавался в своей «неважной памяти», из-за которой часто забывал многие факты, кроме тех, какие, по его мнению, были самыми важными. По утверждению Хескета Пирсона – одного из биографов и друзей драматурга, «Шоу только и твердил, что о своем гибком уме – как о подарке ирландского климата, и рекомендовал посылать каждого англичанина по крайней мере на два года в Ирландию, чтобы там поднабраться этой самой гибкости». Одной из любимых цитат Шоу было такое высказывание Кромвеля: «Тот человек идет дальше всех, кто не знает, куда он идет». К этому утверждению драматург добавлял и своё: «А если бы знал, то, может быть, призадумался, стоит ли ему идти...». Вместе с тем, выше утверждаемое не мешало Бернарду Шоу (впрочем, как и Герберту Уэллсу) считать себя гениальным человеком и, без особого смущения, сказать о следующем: «Мало кто мыслит больше чем два или три раза в год; я стал всемирно известен благодаря тому, что мыслю раз или два раза в неделю».

Отдавая должное творческому таланту Бернарда Шоу и Герберта Уэллса, биографы ещё при жизни этих знаменитостей писали о них книги и монографии. О книгах, посвящённых Шоу уже неоднократно упоминалось в предыдущих подборках материалов, что же касается Уэллса, то самая первая книга о нём вышла в 1915 году, когда писателю было чуть более 50 лет. Её автором являлся Ван Вик Брукс – американский писатель и литературный критик. По утверждению многих литературоведов, эта книга с названием «Мир Эйч Джи Уэллса» – даже не биографическое произведение, а большое эссе, в котором Брукс замечает, что для Уэллса с его безграничной фантазией «Вселенная подобна волшебной лавке игрушек, где с вами может случиться все что угодно», и что Уэллс «смотрит на наш мир сверху, как если бы с воздушного шара наша планета представлялась ему маленьким шариком». По мнению Ван Вик Брука, Уэллс «не художник, а интеллектуал, интерпретирующий жизнь в свете идей, а не реальности и практики», и что «в его идейных романах характеры прямолинейны, упрощены, рационалистичны».

В 1922 году вышла книга «Герберт Уэллс» Е.И. Замятина (1884-1937) – русского писателя, критика и публициста, в которой автор так отозвался научной фантастики героя книги: «... многие из фантазий Уэллса – уже воплотились, потому что у Уэллса есть странный дар прозорливости, странный дар видеть будущее сквозь непрозрачную завесу нынешнего дня. Впрочем, это неверно: странного здесь не более чем в дифференциальном уравнении, позволяющем нам заранее сказать, куда упадет выпущенный с такой-то скоростью снаряд; странного здесь не более чем в прозорливости астронома, предсказывающего, что затмение солнца будет такого-то числа в таком-то часу. Здесь не мистика, а логика, но только логика более дерзкая, более дальнобойная, чем обычно...».

Очень много сделал для популяризации творчества Уэллса в СССР Ю.И. Кагарлицкий (1926-2000) – историк научной фантастики, исследователь творчества Герберта Уэллса, доктор филологических наук, российский советский театровед и литературный критик. В 1972 году Кагарлицкий защитил докторскую диссертацию о творчестве Уэллса, написал о нём книги «Герберт Уэллс: Очерк жизни и творчества» (1963) и «Вглядываясь в грядущее: Книга о Герберте Уэллсе» (1989). C 1956-го года и чуть ли не до конца своей жизни, учёный написал множество предисловий, рецензий и отзывов, которые печатались в книгах Уэллса, издаваемых в Советском Союзе, а также очерков и статей об Уэллсе, которые печатались различными газетами, журналами.

***

Впервые Шоу и Уэллс встретились 5 января 1895 года в театре "Сен-Джеймс"" после премьеры освистанного публикой "Гая Домвилля"" Генри Джеймса (1843-1916) – американского писателя, который с 13 лет жил в Европе, а за год до смерти принял британское подданство. К тому времени Уэллсу было 39 лет, и он был приглашен в качестве театрального критика в "Полл-Молл Газетт". В театре Уэллс заговорил с 49-летним Шоу на правах коллеги-критика, и домой они отправились вместе. В первый день их знакомства, Бернард Шоу, – не только на правах человека на десяток лет старшего от Уэллса, но и как театральный критик с гораздо большим стажем, чем у Герберта Уэллса, – рассказал своему новому знакомому о "суете театрального мира" и о том, что "ни в публике, ни даже на сцене не было человека, который оценил бы по достоинству ажурный диалог Джеймса".

Через годы Уэллс так напишет о своей первой встрече с Шоу: «Он говорил со мной как с младшим братом. Мне понравился его дублинский говор, и весь он мне понравился – на всю жизнь». Однако сказанное Уэллсом о том, что Шоу ему «понравился – на всю жизнь», является явной гиперболизацией – между знаменитостями были не только дружеские, но и более чем «прохладные» отношений. Вместе с тем, даже через годы Шоу утверждал следующее об Уэллсе:

«На Уэллса нельзя долго сердиться. Он честно признается, что у него истерический темперамент. Помню, мы как-то встретились наутро после того, как появилась его ужасающая статья обо мне. Я имел все решительно основания отделить ему голову от туловища. Но он выглядел таким маленьким и смущенным, что я просто пожал ему руку. В другой раз, когда я его чем-то прогневил, он написал мне: все говорят, что вы гомосексуалист; он, Уэллс, всегда это отрицал, но больше отрицать не намерен».

Можно ещё немало приводить высказываний о гибкости, оригинальности и парадоксальности мышления Бернарда Шоу, однако всё, в конечном итоге, сведётся к тому, что мощным оружием интеллекта знаменитого драматурга была гибкость его ума и логического мышления. К этом, пожалуй, следует также добавить ораторское искусство, отшлифованное за годы его уличных выступлений как одного из руководителей Фабианского общества, пропагандирующего идеи социализма, навязываемому обществу не революционным, а мирным путём. Бернарду Шоу, благодаря своим вышеперечисленным талантам, удалось обратить в «фабианскую веру» и Герберта Уэллса, который с 1903-го по 1909-ый год, не без помощи Шоу, был членом Фабианского общества. Фабианцы вначале даже гордились тем, что такой всемирно известный писатель является их единоверцем в политике.

Однако первые же фабианские впечатления немало огорчили Уэллса: «...век не слышал такой безалаберной дискуссии. Три четверти говоривших были одержимы каким-то странным желанием – что есть мочи передразнивали невидимых спесивых ораторов. Это был семейный юмор, и посторонних он не развлекал». И этот «семейный юмор», по мнению Уэллса, покоился на следующем постулате Шоу: «Любую проблему надлежит обдумать до конца. Когда же окончательное решение покажется вам таким простым, что его, по вашему мнению, мог бы с тем же успехом вынести любой дурак, нужно преподнести свою мысль публике с необыкновенным легкомыслием. Вы позабавите публику и положите на обе лопатки парламентских говорунов, прикрывающих внушительной позой тот факт, что на протяжении невыносимо долгого времени им, в сущности, нечего было сказать».

От всего этого Уэллс был очень далек, отличаясь неистовой «тягой к эволюции». В отличие от Шоу, он не анализировал и не критиковал, а грубо отрицал или настоятельно рекомендовал. И когда Шоу в одной из фабианских лекций 1906 года о Дарвине, отшвырнув прочь неодарвинизм и вдоволь поиздевавшись над вейсманизмом, объявил о своем намерении следовать за Сэмюэлем Батлером и «неовиталистами» (возвращающими науку к метафизике) – Уэллс и не подумал разбираться во всех этих «тонкостях». Он просто высмеял Шоу за невежественную сентиментальность и неспособность взглянуть в глаза жестокой природе. Уэллс отрицал Шоу – как сентиментального неуча, вторгшегося в науку, Маркса – в социологию, Наполеона – как заурядного наглеца-проходимца.

В 1909 году, после 6-летнего пребывания в Фабианском обществе, Уэллс покинул ряды фабианцев и через годы напишет в своей «Автобиографии»: «...Не раз в жизни мне приходилось краснеть за себя, когда, несмотря на ощутимое внутреннее сопротивление, я выказывал редкостную глупость и бестактность; но особенно больно меня терзает воспоминание о несправедливости, поспешности и поистине непростительном тщеславии, что обнаружились во мне во время этой фабианской бури в стакане воды... Меня мало заботит то обстоятельство, что, согласно каким-то этическим системам, все смертные подразделяются на классы, именуемые „лгуны“, „трусы“, „воры“ и проч. Если верить такой системе, то я сам и лгун, и трус, и вор, и сластолюбец. Моя истинная, принятая на себя в радостном сознании собственной правоты задача состояла, состоит и будет состоять в том, чтобы, если позволят обстоятельства, водить людей за нос; сторониться опасности; искать выгоды в отношениях с издателями и театрами и строить эти отношения на основе спроса и предложения, а не абстрактной справедливости; и, конечно же, поощрять все свои потребности. Если какая-либо система убеждений подразумевает, что тем самым я заявляю о себе как последний негодяй и от меня уже нечего ждать ни правды, ни мужества, ни самоотверженности, – тем хуже для системы убеждений, ибо я честно проявлял и такие свойства, и, кто знает, мог бы проявить их как-нибудь в будущем...».

Бернард Шоу, пожалуй, был совершенно неспособен на такую самокритику, хотя и пробыл в рядах Фабианского общества не шесть, как Уэллс, а целых 27 лет!

Получилось так, что именно Бернард Шоу «приложил руку» не только к принятию Уэллсом решения стать членом Фабианского общества, но и, наоборот, покинуть его. В одном из своих выступлений на очередном заседании общества, Шоу публично пристыдил Уэллса за то, что тот грозился уйти из Общества, если фабианцы не поддержат его тезисов. И когда Уэллс ответил, что не покинет Общество, как бы ни сложилась его судьба, то Шоу воскликнул: «Ну, гора с плеч! Теперь я могу напасть на мистера Уэллса, не опасаясь последствий». И обрушил на бедного Уэллса свою всесокрушающую и убийственную критику, закончив её такой «милой» шуткой: «В своей речи мистер Уэллс жаловался на то, что „старая шайка“ (руководство Фабианского общества – прим.) долго не отвечала на его доклад. Приведу точную справку: Уэллс – 10 месяцев, „шайка“ – 6 недель. Пока его комитет совещался, Уэллс выпустил книгу об Америке. Очень хорошую книгу. А пока я набрасывал наш ответ, я выпустил пьесу...».

Шоу замолчал, и несколько мгновений его глаза что-то искали на потолке. Он, кажется, потерял нить рассказа, однако фабианцы знали, что сейчас последует неожиданное продолжение. И, действительно, Шоу свою речь закончил такими словами: «Леди и джентльмены! Я остановился, ибо ожидал, что мистер Уэллс скажет: „очень хорошую пьесу“». В зале раздался дружный смех, а Уэллс вместо достойного ответа, лишь смущенно улыбался. Однако через два года он всё-таки не удержался, и в «Новом Макиавелли» осмеял своих прежних коллег: «Стоит им прибрать мир к рукам, как на земле не останется ни единого деревца, зато вся она будет уставлена пронумерованным и покрашенным зеленой краской листовым железом (для тени) и аккумуляторами, вырабатывающими солнечный свет».

Однако и сам Уэллс до конца своей жизни так и не определился со своими политическими взглядами. Ещё летом 1886 года он изложил своё политическое видение демократического социализма в реферате, изначально озаглавленном «Уэллсовский план новой организации общества». Писатель на протяжении жизни в основном выступал как пацифист, однако в 1914 году поддерживал участие Великобритании в войне, хотя впоследствии писал о Первой мировой войне как о бойне националистов. Чтобы предотвратить подобные катастрофы в будущем, Уэллс призывал к созданию мирового правительства. Но реальные возможности Лиги Наций, не сумевшей противостоять грядущей новой мировой войне, разочаровали Уэллса, который одним из первых европейских писателей выступил с предупреждением об опасности фашизма в романе «Накануне» (1927). Считая себя политиком социалистического уклона, Уэллс явно скептически относился к марксистскому учению, утверждая: «Маркс был за освобождение рабочего класса, я стою за его уничтожение». Будучи членов Фабианского общества Уэллс нередко вступал в конфликты с руководством общества, в том числе и с Бернардом Шоу. Познакомившись с начинающим политиком Уинстоном Черчиллем (тогда ещё либералом, но впоследствии ставшим консерватором и политическим оппонентом Уэллса), активно поддержал его избирательную кампанию в парламент. Тогда Уэллса не стали исключать из Фабианского общества, но в 1909 году он сам был вынужден оставить его из-за любовной связи и внебрачного ребёнка от Эмбер Ривс – молодой сторонницы фабианцев.

Герберт Уэллс, не обладая талантом ораторского экспромта, каким обладал Бернард Шоу, вместе с тем, сидя за письменным столом в тишине своего рабочего кабинета, мог тоже написать такое, что вызывало у читателей не меньшее удивление, восхищение или, наоборот, возмущение и негодование. К примеру, в 1898 году, когда писатель уже пожинал плоды заслуженной славы после выхода своего романа «Война миров», Уэллс неожиданно написал небольшое эссе под названием «Об уме и умничанье». В этом произведении оказалось немало утверждений, которые сильно смутили и даже возмутили утончённых английских читателей. В своём эссе 32-летний Герберт Уэллс:

– был уверен, что гениальность в чем-то сродни божественной простоте;

– не исключал, что заурядность станет новым видом гениальности;

– допускал вероятность того, что умники могут погубить человечество;

– уверял, что все государственные деятели обладали и глупостью;

– посмел разумное назвать противоположностью великого;

– утверждал, что Британская и Римская империи созданы тупицами;

– предполагал, что эпоха умничанья переживает свой последний расцвет...

В своём «Об уме и умничанье» Герберт Уэллс делает и такое предсказание:

«...Наверно, эпоха умничанья переживает свой последний расцвет. Люди давно уже мечтают о покое. Скоро заурядного человека будут разыскивать, как тенистый уголок на измученной зноем земле. Заурядность станет новым видом гениальности. „Дайте нам книги без затей, – потребуют люди, – и самые что ни на есть успокоительные, плоские шедевры. Мы устали, смертельно устали!“. Кончится этот лихорадочный и мучительный период постоянного напряжения, а с ним исчезнет и литература fin du siecle'а, декаданса и прочее, прочее. И тогда подымет голову круглолицая и заспанная литература, литература огромной цели и крупной формы, полнотелая и спокойная...».

Возможно, что Уэллс писал «Об уме и умничанье» в скверном настроении или при явном желании проявить иронию в адрес читателей. Однако, как бы то ни было, но эпоха «умничанья» продолжает расцветать и в нынешние времена. Причём не только в государственной, общественной и прочей жизни, но и в политике, религии, образовании, искусстве, литературе и науке.

***

Бернард Шоу и Герберт Уэллс очень интересовались событиями, происходящими в СССР и даже посещали эту страну. В 1921 году Шоу подарил Ленину свою книгу, на обложке которой было написано: "Николаю Ленину, единственному европейскому правителю, который обладает талантом, характером и знаниями, соответствующими его ответственному положению" (прим. – "Николай", один из псевдонимов В.И.Ульянова). Через 10 лет, в 1931-ом году Шоу посетил СССР, где 29 июля у него состоялась личная встреча с Иосифом Сталиным. Вернувшись в Великобританию, знаменитый драматург не только восторгался достижениями Советского Союза, но и в открытом письме в редакцию газеты "Manchester Guardian" назвал появившиеся в прессе сведения о голоде в СССР (1932-1933) фальшивкой. В ином письме, уже в газету "Labour Monthly" Шоу открыто выступил на стороне Сталина и Лысенко в кампании против ученых-генетиков.

Герберт Уэллс в Россию приезжал трижды – в 1914-ом, 1920-м и в 1934 годах. Первый раз он приехал, чтобы узнать «так ли это». Писатель мало встречался с российскими литераторами и общественными деятелями, а петербургские и московские газеты почти не откликнулись на визит знаменитого английского писателя, который к тому времени был широко известен в России, – к концу 1913 года в стране уже вышли два собрания сочинений Уэллса, не считая многочисленных журнальных публикаций и отдельных книг. Первая поездка в Россию оставила у писателя впечатление не просто загадочной и варварской страны, но и страны жестоких контрастов, острых противоречий, страны, задавленной царским самодержавием, темнотой и нищетой.

Второй раз Уэллс приехал в Россию через 6 лет, в 1920 году. Основной целью поездки была встреча с Владимиром Лениным, которая состоялась в Кремле 6 октября 1920 года. Приглашение В.И. Ленина – приехать лет через десять – Уэллс принял любезно, но и с изрядной дозой скепсиса: ему, писателю-фантасту, показались чрезмерно фантастичными планы «кремлевского мечтателя». Россия 1920-го года произвела на Уэллса удручающее впечатление. На всем лежала печать разрушения.

В середине июля 1934 года Герберт Уэллс в третий (и последний) раз приехал в СССР. Он совершит поездку по стране, увидит физкультурный парад на Красной площади в Москве, посетит ЦПКиО им. М. Горького, встретится с И.В. Сталиным и М. Горьким, с учеными, писателями, деятелями искусств.

***

Многие литературоведы и литературные критики считают, что одним из разительных отличий Шоу и Уэллса было и их отношение к представительницам прекрасного пола. Если Бернард Уэллс был эдаким "милым лжецом", – способным основательно "вскружить голову" даже признанным красавицам, при этом, как правило, сохранив своё "душевно-сердечное" спокойствие и избежав сексуальных отношений, – то Герберт Уэллс очень часто был "рабом собственной плоти".. И если сравнивать семейную жизнь Бернарда Шоу и Герберта Уэллса, то первый будет выглядеть почти бегрешным ангелом по отношению к последнему. Многие биографы Шоу утверждают, что между драматургом и его женой, по их обоюдному согласию, не было никаких сексуальных отношений – оба были асексуалами, ставившими на первое место не физиологию, а духовность.

Уэллс «в этом вопросе» был полной противоположностью Шоу. С 1891-го по 1895 год его женой была Изабелла Мэри Уэллс, приходившаяся ему двоюродной сестрой. С 1895-го по 1928 год второй женой писателя была Эми Кэтрин Роббинс, которую Уэллс называл Джейн. Во втором браке родились два сына: Джордж Филип Уэллс и Фрэнк Ричард Уэллс. Джейн была изумительной женой матерью и женой, прощавшей Уэллсу (ради сохранения семьи) его многочисленные любовные связи. Однако такая семейная жизнь не могла не сказаться на её здоровье – 6 октября 1927 года она скончалась от онкологического заболевания. Её отпевали в соборе святого Павла при огромном стечении народа, причём это были не посторонние люди, а близкие люди и друзья, любившие Джейн за безграничную душевность, терпение и всепрощение.

Из воспоминаний Шарлотты – жены Бернарда Шоу, присутствовавшей на похоронах, можно узнать о следующем:

«...Это было ужасно, ужасно, ужасно! Мне было невероятно тяжело... Когда орган заиграл траурную мелодию, мы все встали и, мне казалось, простояли много часов, а орган все играл и играл и рвал в куски наши нервы. Эйч Джи (Г.Уэллс – прим.) заплакал как ребенок. Он пытался сдержаться, но потом уже не скрывал своих слез. А орган все играл и играл, и нашим мучениям не было конца. Наконец органист остановился, мы сели, и священник, очень похожий на Балфура, начал читать проповедь, написанную, как он сказал, самим Уэллсом. Трудно передать, как это было страшно. В этом было какое-то самоистязание страждущей души. Мы словно окунулись в целое море страдания... И в самом деле – Джейн была из самых сильных людей, каких мне когда-либо довелось встретить... А потом священник дошел до места, где говорилось: „Она никогда не позволяла себе чем-нибудь возмутиться, она никогда никого не осудила“, и тут слушателей, каждый из которых, кто больше, кто меньше, был знаком с подробностями личной жизни Уэллса, словно обдало порывом холодного ветра, по собору пронесся какой-то шелест, будто не люди здесь стояли, а расстилалось поле пшеницы, и Эйч Джи – Эйч Джи вдруг громко завыл... Я старая женщина, но только тут я, кажется, поняла, наконец, одну вещь: тяжко бывает грешнику...».

Через 9 лет, в 1936 году, на 70-летнем юбилее Герберта Уэллса, к теме греховности Герберта Уэллса сознательно вернётся 80-летний Бернард Шоу. На роскошном банкете присутствовал и Андре Моруа (настоящее имя Эмиль Саломон Вильгельм Эрзог, 1885-1967) – французский писатель, автор книг о Шелли, Байроне, Бальзаке, Тургеневе, Жорж Санд, Дюма-отце и Дюма-сыне, а также иных исторических личностей. Моруа должен был выступать вторым после Шоу и очень переживал за то, что после блистательной речи знаменитого драматурга, ему будет нечего добавить в адрес юбиляра. Ниже приведена необычная история, описанная Андре Моруа в книге «Голые факты»:

"... Я уже знал красноречие Шоу, неотразимое, ироническое, всесокрушающее. В своих речах он использовал политику выжженной земли, не оставляя за собой буквально ничего. Какой же невыразительной покажется моя чисто профессорская речь после этого адского пламени! Я сел за стол рядом с Шоу и признался ему в своем беспокойстве.

– Вы совершенно правы, – сказал он мне со своей обычной свирепой непринужденностью. – После меня любой оратор покажется бесцветным.

За кофе он поднялся. Распорядитель в красном фраке и с огромным молотком в руке призвал присутствующих к молчанию, и Шоу, воинственно выставив бороду, начал:

– Бедный старина Уэллс! Вот и вам перевалило за седьмой десяток. А мне скоро перевалит за восьмой... Почему все хохочут? Потому что радуются, что скоро отделаются и от меня, и от вас...

Потом он рассказал о том, что сегодня утром встретился со своими австралийскими друзьями, которые спросили, почему это в честь такого юбилея король не пожаловал Уэллса званием лорда:

– Я им ответил: «А на что этому старому бедняге Уэллсу звание лорда? Он ведь даже писать толком не умеет... Впрочем, король не прочел ни строчки Уэллса. Поэтому-то он и хороший король...» Тем не менее, мои австралийские друзья наседали на меня: «Нет, нет», – твердили они, – «если Уэллса не сделали лордом, значит, что-нибудь говорит не в его пользу». Тут я бросился на его защиту... Я сказал: "Да нет ровно ничего, что говорило бы не в пользу нашего дорогого бедняги Уэллса. Он прекрасный сын... прекрасный отец... прекрасный брат... прекрасный дядя... прекрасный кузен... прекрасный друг...

И это чудовище Шоу продолжал перечислять все человеческие связи, которым Уэллс был верен, но так и не сказал «прекрасный муж». А ведь все присутствующие знали, что Уэллс был весьма легкомысленным супругом, так что, чем больше родственных связей перечислял Шоу, тем громче становился смех. А я, слушая его с наслаждением и ужасом, думал: «После этой дьявольской комедии совершенно невозможно произносить мою речь, годную разве что для состязания выпускников лицеев...».

И далее, Моруа вспоминает о том, как через несколько месяцев после юбилея Уэллса, он встретился с ним в Америке и напомнил ему о том знаменательном вечере:

– В последний раз мы встретились с вами на праздновании вашего 70-летия.

– Ах, да... – ответил Уэллс и даже вздрогнул, так сказать, задним числом, – в тот вечер Шоу произнес воистину непристойную речь. Как это я его тогда не убил!..".

После ознакомления с такой , мягко говоря «необычной историей» на юбилее Уэллса, невольно впоминается следующий афоризм Шоу : «Если уж вы решили оскорбить ближнего, то лучше не делать этого наполовину». Одним словом: «Сказал – сделал!..». И, попробуй разберись, чего больше в сказанном Бернардом Шоу в адрес Герберта Уэллса: справедливости и правды или желания очередной раз потешить собственное тщеславие?..