Текст книги "Бернард Шоу. Парадоксальная личность (СИ)"

Автор книги: Владимир Касьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Таким образом, краткое и выразительное, а также во многом, парадоксально-специфическое утверждение Бернарда Шоу о своём детстве: «Не детство, а каторга!», скорее всего, можно объяснить не только спецификой его семейной и школьной жизни, но и особенностями его личности, сформированной и другими причинами и следствиями, в том числе и «отголосками» наследственности.

Семейная «специфичность» не обошла стороной и родителей Бернарда Шоу. О некоторых странностях Карра Шоу уже упоминалось ранее, но о паре неординарных событий из жизни отца знаменитого драматурга всё-таки следует рассказать. Отец Бернарда Шоу, хотя и был неагрессивным алкоголиком, явно злоупотребляющим спиртным, однако, на удивление всем окружающим, долгие годы обладал очень крепким здоровьем. По утверждению знаменитого драматурга, очень многие его дядюшки, тетушки и кузины играли на всех мыслимых инструментах, однако именно отец нарушал семейный покой, неумеренно увлекшись тромбоном. И, удивительное дело, – эта страсть отблагодарила его хорошим здоровьем. И далее Бернард Шоу делает специфично-парадоксальный вывод: «Против игры на духовых инструментах можно выдвинуть только один аргумент – она немыслимо продлевает жизнь. Желаете уберечься от туберкулеза, алкоголизма, холеры – словом, хотите бессмертия – выучитесь хорошо играть на тромбоне и дудите себе на здоровье!».

Необычность такого утверждения Бернарда Шоу заключается в том, что он «открытым текстом» сообщает величайший секрет (!) тем, кто желает иметь крепкое здоровье: «Ребята, не тратьте напрасно годы своей жизни на изучение йоги, акупунктуры, рефлексотерапии, шиацу, рейки, кинезиологии, хиропрактики и прочих альтернативных видов лечения!.. Лучше купите себе тромбон и дуйте в него – на здоровье себе и своим соседям!..». Более того, Бернард Шоу, рекомендует заниматься «этим делом», – очень полезным для здоровья, – не поодиночке, а коллективно: "Вооружившись тромбоном, мой отец имел обыкновение собирать вокруг себя компанию примерно человек в двадцать – все люди высокого духовного благородства – и прогуливаться летними вечерами вдоль реки, на окраине городка, с патриотическим рвением менестрелей услаждая слух сограждан... ".

Вторая специфическая ситуация сыграла в жизни Карра Шоу не меньшую роль, чем игра на трамбоне, хотя и существенно подорвала доверие Бернарда Шоу к собственной теории о пользе для здоровья игры на тромбоне. Через годы, в воскресный день и у самых дверей дома, с отцом Бернарда «случился легкий удар и пришлось выбирать – либо бросать пить, либо помереть». По утверждению сына: «Он бросил пить и уже до конца жизни не брал в рот спиртного».

Определённые странности и специфические ситуации имели место и в жизни Люсинды Элизабет Шоу – родной матери знаменитого драматурга Шоу, о которой в книге «Бернард Шоу» Хескета Пирсона пишется следующее:

«Только миссис Шоу такая жизнь не веселила: она родилась без смешинки во рту. Да к тому же и воспитывали ее, как и полагается деревенской барышне, в расчете на прекрасное положение в обществе и необходимую материальную обеспеченность, а к тридцати годам она уже погибла в глазах общества – связана с пьяницей, на руках трое детей, с деньгами всегда плохо. Надо быть Фальстафом в юбке, чтобы в таком положении радоваться жизни. Ей ничего другого и не оставалось, как махнуть рукой на мужа и перестать замечать детей. Добрые наклонности заложены в человеке с рождения, считала она; „никогда не срывала свои обиды на детях“, никогда не интересовалась, как они себя ведут, что едят, что пьют: воспитание потомства она поручила природе – авось вырастут. Детей она записала в разряд явлений природы, и на этой „мудрости молочницы“ успокоилась. Незлобивая, всегда одинокая, терпеливо сносящая обиды – но беда, когда ее долготерпению приходил конец! Скрытная и себе на уме, она обладала отзывчивым сердцем, но сердце у нее было маленькое. Впоследствии сын будет только руками разводить: как ее угораздило стать матерью троих детей?».

Однако, вопреки вышеизложенным утверждениям автора книги и самого Бернарда Шоу, мать будущего знаменитого драматурга всё-таки оказалась не бесчувственной и смирившейся женщиной, безвольне плывущей «по воле волн». Она была одарённой личностью, имеющей удивительно чистое меццо-сопрано. И неожиданно стала брать уроки пения у Джорджа Вандалера Ли – учителя музыки, жившего на соседней улице и считавшегося большим чудаком. Это был человек, обладающий «завораживающей энергией и жизнеспособностью», единственной радостью которого было искусство пения. Он много лет потратил на эксперименты и разработал оригинальный метод подготовки певцов, непохожий на все существующие. Преподаватели-ортодоксы его ненавидели и обзывали шарлатаном. Однако Вандалер Ли, с удивительной настойчивостью и упрямством устраивал концерты и оперные спектакли, дирижировал, и под его руководством сносно звучали даже любительские оркестры. Свой метод он испытал на миссис Шоу, и вскоре она превратилась в его ревностную ученицу.

Хескет Пирсон отдаёт должное учителю-чудаку: «... Ли отлично поставил миссис Шоу голос, сделал ее своей лучшей певицей. Она вообще стала его „музыкальной опорой“, и, когда умер его брат, Ли вместе с Шоу снял дом ╧ 1 по Хэтч-стрит. „Соглашение диктовалось материальными соображениями: нам было не по средствам одним занимать приличный дом, а Ли мог принимать учеников только в приличной обстановке. Впрочем, холостяк требовал малого: музыкальную комнату да спальню“. Ли купил коттедж в Долки и подарил его миссис Шоу. Коттедж стоял на вершине Торка Хилл: из сада просматривался весь Дублинский залив от островка Долки до Хоута, а с порога открывался залив Киллини Бэй. Еще дальше взгляд упирался в горы Уиклоу. Вторжение Ли в дом к своей первой ученице многое определило в жизни молодого Шоу: главными статьями в его воспитании станут природа и музыка. Не пройдут даром и уроки здоровья и личной гигиены, преподанные Ли. „Он говорил, что спать нужно при открытых окнах. Эта смелая затея мне понравилась, я и сейчас сплю с окнами настежь. Или еще диковина: он ел только черный хлеб, белого не признавал. Докторам не верил и, когда мать серьезно захворала, решительно взялся хлопотать над нею и только неделю спустя позволил перетрухнувшему отцу позвать лучшего дублинского врача. Этот явился, изрек: „Тут справились без меня“, – подхватил шляпу и убрался“».

Многие биографы и исследователи жизни и творчества Бернарда Шоу считали ранее и считают в нынешние времена, что Джордж Вандалер Ли, в отличие от врача, не «убрался» из жизни семейства Шоу, и, особенно, из жизни матери Бернарда Шоу, а стал её любовником. Однако... Специфичность, а может быть и парадоксальность ситуации заключается не том, что Бесси Шоу удалось из плохой матери стать хорошей любовницей, а в том, что именно благодаря ей, на жизненном горизонте её сына появился чудаковатый, но талантливый Ли, который сумел привить Бернарду любовь к музыке и театру, которая и определила его дальнейший жизненный путь. И разве не парадоксально, когда семейный позор в виде измены матери своему супружескому долгу неожиданно стал своеобразной «путёвкой» к творческому Олимпу для её сына?..

В книге «Бернард Шоу» Хескета Пирсона пишется: «Содружество матушки с Ли оказалось немаловажным и для него. В доме без передышки репетировались оперы, концерты, оратории. Шоу не было и пятнадцати лет, а он уже назубок знал творения великих мастеров от Генделя и Бетховена до Верди и Гуно, мог насвистеть их от начала до конца и пропеть на языке, который ирландец счел бы итальянским, а итальянец – ирландским. <...> Он заболел оперой. Не так волновали его книжные пираты и разбойники, как ведущие тенора и сопрано: он открыл здесь новый волшебный мир, мир сказки и приключений...».

Со временем, Джордж Вандалер Ли покинет Дублин и переедет в Лондон, – уверовав в то, что со своими музыкальными и прочими способностями ему уже пора составить себе имя и положение. В 1972 году уезжает в Лондон и Бесси, забрав с собою обеих дочерей. Бернард Шоу остался вместе с отцом, снявшим в Дублине квартиру на Харкорт-стрит, 61. Жили бедно и 16-летнему сыну, не без помощи одного из своих родственников, удалось устроиться в контору земельного агентства, – заведение очень достойное по дублинским меркам. Так началось то, что Дернард Шоу, со временем назовет «грехом против природы: попытка честно заработать кусок хлеба». И всё было бы хорошо, если бы Бернард не решил совместить свою рабочую деятельность с бескорыстным обучением своих молодых коллег искусству оперного и иного пения. И вскоре, когда один из добровольных учеников Бернарда, в рабочее время " представлял убедительные доказательства того, что «учение пошло ему на пользу», в комнату вошёл Униак Тауншед – уважаемый глава не менее уважаемой фирмы. Певец не заметил вошедшего, и продолжал демонстрировать присутствующим свои вокальные способности. Увидев и услышал происходящее, Тауншед чуть не потерял навсегда дар речи, а, быть может, и саму жизнь... И всё же глава фирмы нашёл в себе силы молча вернуться в свой кабинет, прийти в себя, и... не устраивать никаких разбирательств.

Покончив с уроками пения в рабочее время, юный Бернард Шоу начал в рабочее вести с коллегами атеистические беседы, убеждая их надеяться прежде всего, на себя, а не на Бога. Но и на этот раз Униак Тауншед проявил милосердие, как того требует Библия – вместо того, чтобы выгнать нарушителя дисциплины с работы, он запретил юному атеисту обсуждать религиозные вопросы в рабочее время. И тогда произошло чудо, – если не вселенских, то местных масштабов, – юный Бернард Шоу решил продемонстрировать Тауншеду и коллегам свои иные способности, в том числе и то, что при желании он может успешно справляться с любою работой. И такая «демонстрация» ему удалась в полной мере – вскоре он стал одним из добросовестных работников агенства, которому, в знак признания его квалификации добросовестности в трудовой деятельности, глава агенства повысил жалование.

Бернард Шоу поведал своему биографу и о таких событиях своей работы в агенстве Униака Тауншеда: «Мне уже платили тридцать шиллингов в месяц, когда вдруг удрал кассир, самый деловой и самый ответственный у нас служащий. Мы в своем роде были маленькими банкирами: клиенты выписывали на нас векселя и тому подобное – словом, без кассира мы как без рук. Поставили на его место старика, тот зароптал, дело незнакомое. Вроде и неплохой работник, а тут даже баланса не мог подвести. День-другой с ним помучились, и решили на время посадить за кассу какого-нибудь конторского мальчонку, пока не явится по объявлению кассир приличествующего возраста и опыта. И посадили меня. Сразу все пошло прежним плавным ходом. Я никогда не считал своих денег (было бы что считать!), но с чужими деньгами вдруг проявил образцовую аккуратность. Чересчур наклонный и размашистый мой почерк не подходил для кассовой книги, и я перенял разборчивую руку своего предшественника. Я разлетелся еще более достойным образом согласоваться с занимаемым важным положением: купил фрак, и был за то осмеян учениками. Жалованье мне подняли до 45 фунтов в год. В семнадцать лет я не мечтал о большем, да и начальству выгода: взрослый служащий обошелся бы дороже. Словом, я без усилий делал успехи и к ужасу своему убеждался, что бизнес не спешит вышвырнуть меня как пустышку-самозванца, а, напротив, опутывает по рукам и ногам и отпускать не думает...».

***

Хескет Пирсон пишет, что Бернард Шоу целых четыре года проработал в агенстве образцовым кассиром, люто ненавидя свою работу, "как ненавидит свое безвыходное положение мыслящий здраво человек". Ему еще не было двадцати, а жалованье его было уже 84 фунта. Начальство держалось высокого мнения о честности и прилежании Шоу и не догадывалось, что его планы на будущее совершенно не совпадают с планами начальства на него. Впрочем, предоставим самому Бернарду Шоу, объяснить ту очередную свою "парадоксально-специфическую" ситуация, в которой он оказался, будучи одним из лучших сотрудников агенства Униака Тауншеда:

«Я сроду не думал, что мне суждено будет стать, что называется, великим человеком. Я был до крайности неуверен в себе, со смехотворной доверчивостью склоняясь перед авторитетом и знаниями любого, кто на этом настаивал. Но однажды в конторе произошел удивительный случай. Наш ученик Смит, парень постарше и пошустрее меня, заявил, что всякий юнец метит в великие люди. Мысль не ахти какая умная, и скромный мальчик пропустил бы ее мимо ушей. Меня же точно обухом кто ударил: я как-то вдруг понял, почему никогда не задавался вопросом, быть мне великим человеком или нет, – оказалось, что я попросту не тревожился на свой счет. Однако этот случай не разбередил моей души, я остался таким же застенчивым, ибо очень мало знал и умел. Но зато выветрилось мое наивное и необдуманное стремление посвятить себя такому делу, где удача достается немногим, покорно и радостно взвалив на себя бремя каждодневных обязанностей». Решение покинуть Дублин возникло само собой: «Останься я в Дублине, я бы ничего не добился в жизни – в Ирландии ведь небогатые возможности. Мне нужен был Лондон, как моему папе – хлебная биржа. В Лондоне литераторам приволье: тут и английский язык и та артистическая культура, которую несет в себе английский язык (а я предполагал царствовать именно в нем). Гэльской лиги тогда еще не было в помине, как не было и оснований думать, что в Ирландии уже зреют ростки самостоятельной культуры. Если ирландец понимал, что дело его жизни требует хорошей культурной среды, он мог обрести ее только в настоящей столице, в атмосфере культуры интернациональной. Он понимал, что его первая забота – выбраться вон из Ирландии. Вот и я пришел к такому убеждению...».

В марте 1876 года Бернард Шоу за месяц предупредил начальство об своём уходе с работы. Те решили, что он недоволен жалованьем и обещали повысить его в ближайшее время. Однако молодой кассир, поблагодарив за приятное предложение и хорошее к себе отношение, не изменил своего решения.

6. О ПАТРИОТИЗМЕ БЕРНАРДА ШОУ

В апреле 1876 года Бернард Шоу покинул Дублин, – город в котором родился и прожил почти 20 лет, – и уехал в Лондон. Через многие годы, он пояснил причины своего переезда следующим образом: «Особенность Дублина, по-моему, составляет легкомысленное и пустое стремление все закидать шапками. Благородство и достоинство мешаются здесь в одну кучу с низменным и смехотворным... Меня вовсе не привлекают неудачи, бедность, мрак неизвестности и непременные в этом случае остракизм и презрение. А Дублин только это обещал моему преступному и неосознанному честолюбию».

В 1896 году, через 20 лет жизни в Лондоне, Бернард Шоу напишет: «Чего стоил в моих глазах край отцов, я, как истый ирландец, доказал тем, что по возможности скорее разделался с родиной; не стану кривить душой – мне не хочется оседать там заново, покуда с равным успехом я могу еще заполучить бесценные прелести Святой Елены, не говоря уже о Лондоне...».

А ещё через несколько десятков лет, тот же Бернард Шоу однажды признаетсяся Хескету Пирсону – своему другу и биографу:

– Как всякий ирландец, я не люблю ирландцев.

– Принципиально? – спросил Пирсон.

– Нет, сердцем, – быстро ответил Шоу и добавил, что прекрасно понимает Уильяма Морриса: тот признавал за ирландцами только положительные качества, а все же не любил их; шотландцев же обожал, хотя и видел в них одни пороки.

Подобные утверждения Бернарда Шоу в адрес ирландцев и Дублина вызывают недоумение: «Как же так?.. Ведь Дублин – малая Родина знаменитого драматурга и писателя! Неужели он не был патриотом своей Родины?..». Более того, парадоксальность утверждения Бернарда Шоу: «Как всякий ирландец, я не люблю ирландцев» усиливается давними и очень сложными историческими, религиозными, национальными, политическими и прочими отношениями между Англией и Ирландией.

Вражда между Ирландией и Англией началась ещё в конце 12 века, когда часть Ирландии была захвачена англичанами. Лишь после 1348-го года, ценой больших людских и материальных потерь, Ирландии удалось стать более-менее независимой. Но затем её беды повторялись, причём неоднократно – Англия вновь и вновь желала установить свой полный контроль над Ирландией. И каждый раз ирландцы восставали, однако англичане жестоко подавляли эти восстания. Практически всю историю английского владычества ирландцы считались людьми низшего сорта по религиозному признаку. После жестокого подавления Оливером Кромвелем в 1641-ом году Ирландского восстания, которое возглавляли роялисты и католическое духовенство Ирландии, – в результате массовых репрессий со стороны англичан население страны уменьшилось вдвое. В 1845-49 годах, – за считанные годы до рождения Бернарда Шоу, – из-за неурожая и изменения английского законодательства, – население Ирландии сократилось на треть. С тех пор и до 1960 года количество жителей страны только уменьшалось. Полную независимость Ирландия получила лишь в 1948-ом году, за два года до смерти Бернарда Шоу.

В Интернете можно найти множество информации, посвящённой вражде между ирландцами и англичанами, в том числе и анекдоты. К примеру, такой:

"Полицейский-ирландец уговаривает человека, собирающегося прыгнуть с небоскрёба, не делать этого:

– Подумайте об отце и матери!

– Я – сирота!

– Тогда подумайте о своей любимой!

– Я – гомосексуалист!

– Тогда подумай об ирландских святых!

– Зачем? Я – англичанин!

– Ну, тогда прыгайте!..".

Однако, анекдот анекдотом, но как-то не очень верится в то, что Бернард Шоу не проявлял особого патриотизма к своей Родине. Ведь по утверждению Хескита Пирсона, он говорил ему, как своему биографу: «Я типичный ирландец; моя семья происходит из Хэмпшира в Англии, а мой самый древний предок, поселившийся в Ирландии в 1689 году, был по рождению шотландцем».

Недоумение вызывает и неприязненное отношение Бернарда Шоу к Дублину. Да, это не Лондон, но и не захолустный городок. Еще до рождения Шоу в нём проживало не менее 400 тысяч человек. Более того, этот город был малой Родиной, давшей путёвку в жизнь и к мировой известности, таким историческим личностям:

1. Джонатану Свифту (1667-1745) – англо-ирландскому писателю-сатирику, публицисту, философу, поэту и общественному деятелю, автору знаменитой сатирико-фантастической тетралогии «Путешествия Гулливера»;

2. Абрахаму Брэму Стокеру (1847-1912) – ирландскому романисту и автору коротких рассказов, автору известного романа – "Дракула (1897);

3. Оскару Уиллсу Уайльду (1854-1900) – ирландскому писателю и поэту, одной из ключевых фигур эстетизма и европейского модернизма;

4. Уильяму Батлеру Йейтсу (1865-1939) – ирландскому англоязычному поэту, драматургу, лауреату Нобелевской премии по литературе 1923 года;

5. Джеймсу Огастину Джойсу (1882-1941) – ирландскому писателю и поэту, представителю модернизма;

6. Сэмюэлю Бaркли Беккету (1906-1989) – ирландскому писателю, поэту и драматургу, представителю модернизма в литературе, одному из основоположников (наряду с Эженом Ионеско) театра абсурда, лауреату Нобелевской премии по литературе 1969 года.

К вышеупомянутым знаменитостям, уроженцам или жителям Дублина, можно добавить и такие имена:

– Джона М. Синга (1871-1909) – ирландского драматурга, одного из крупнейших деятелей национального возрождения Ирландии.

– Шона О"Кейси (1880-1964) – ирландского драматурга, автора пьесы «Тень и звёзды», постановка которой вызвала бурный скандал и нападки националистов, и-за которых О"Кейси в 1926-ом году навсегда покинул Ирландию, поселившись в Юго-Западной Англии.

– Брендана Биэна (1923-1964) – ирландского писателя и журналиста, племянника Педара Керни – композитора и автора ирландского национального гимна.

– Мейв Бинчи (1940-2012) – ирландской романистки, газетной колумнистки и лектора.

– Родди Дойла (р. 1958 года, Дублин) – ирландского писателя, драматурга и сценариста, одного из самых успешных молодых ирландских писателей, а также иных дублинских знаменитостей уже не в литературной, а в иных направлениях творчества.

***

И всё же... Пожалуй, не следует упрекать Бернарда Шоу в отсутствии патриотизма к Ирландии – своей малой и первой Родины. Да, патриотизмом, как правило, считают преданность и любовь к своему отечеству, к своему народу и готовность к любым жертвам и подвигам во имя интересов своей Родины. Однако есть немало "истинных патриотов", которые доказывают свой патриотизм только словами, а не конкретными делами. Что же касается Бернарда Шоу, то он прославил Ирландии не словами, а конкретными делами талантливого драматурга и писателя.

Впрочем, помня о склонности Бернарда Шоу к оригинальности и даже парадоксальности мышления, хочется уточнить: конкретные дела знаменитого драматурга всё-таки (и в основном) определись словами. Ибо литературное творчество без слов совершенно немыслимо.

7. Б.Шоу. Начало жизни в Лондоне

19-летний Бернард Шоу прибыл в Лондон в апреле 1876 года, – через 4 года после отъезда в столицу Великобритании его матери и двух старших сестёр, и через 6 лет после того, как в Лондоне умер его любимый писатель Чарльз Джон Хаффем Диккенс (1812-1870) – классик английской и мировой литературы, один из крупнейших прозаиков XIX века. Именно по романам Диккенса молодой уроженец Дублина имел общие представления об Англии и её столице. Многие авторы публикаций о знаменитом драматурге отмечают, что Бернард Шоу прибыл в столицу явно не перегруженный ни деньгами, ни вещами. В его руках был лишь небольшой саквояж, а в голове – надежда на то, что Лондон проявит к нему такое же милосердие, как в своё время проявил к Диккенсу, прославив его на весь мир. Однако следует отметить, что Лондон не сразу проявил милосердие и к семье Диккенса. В 1824 году, когда Чарльзу Диккенсу исполнилось всего 12 лет, его отец был посажен в долговую тюрьму, и лишь через несколько месяцев его выпустили на волю, благодаря полученному наследству. Возможно, что в то время Бернард Шоу и не знал о таких печальных событиях из жизни своего любимого писателя, поэтому и верил, что жизнь в Лондоне поможет ему максимально реализовать свои способности.

***

Мать Бернарда Шоу и его самая старшая сестра проживали на Викториа-Гроув, снимая там полдома. Другая сестра умерла от туберкулёза за месяц до приезда брата. Миссис Шоу добывала средства к существованию уроками музыки и получала проценты с небольшой суммы, оставленной ей в наследство дедом. Её дочь подрабатывала пением, кроме того, один фунт в неделю им высылал Карр Шоу – глава семейства, оставшийся в Дублине. К сожалению, Ванделер Ли – учитель музыки и наставник миссис Шоу (а также её бывший любовник) уже не оказывал семье той существенной материальной помощи, которую предлагал в Дублине. Ли, сбрив баки и отпустив усы, открыл на Парк-лейн "певчую лавочку", в которой за приличное вознаграждение брался в двенадцать уроков сотворить из своих учениц очередную примадонну. Безусловно, миссис Шоу уже не могла соперничать с очаровательными девушками, желающими стать, если не примадоннами, то хотя бы любовницами Ли.

Мать и сестра не видели Бернарда более 4-х лет, но вздохнули с облегчением, узнав о том, что он не употребляет спиртное, к которому немало лет проявлял повышенный интерес Карр Шоу. Мать и дочь надеялись, что Бернард, если не сразу, то вскоре устроится на работу в какую-нибудь фирму или контору, где будет получать неплохое жалование, что позволит семье жить если, не припеваючи, то вполне достойно. Но вскоре выяснилось, что Бернард не взял рекомендательного письма из Дублина, по месту своей работы. Через некоторое отец выслал сыну это письмо, где были и такие строки:

«...Мистер Джордж Шоу служил в нашей конторе с 1 ноября 1871 года по 31 марта 1876 года. Он ушел от нас по собственному желанию. Он поступил к нам посыльным, а когда ушел от нас, занимал должность кассира. Этот молодой человек обладает незаурядными деловыми качествами и безупречной аккуратностью. У него очень развито чувство ответственности, и на него всегда можно положиться. Все порученные ему дела он выполнял добросовестно и в срок. Мы расстались с ним с сожалением и будем рады услышать о его успехах...».

Однако радость матери и сестры по поводу такой замечательной рекомендации оказались явно неоправданными – Бернард не спешил устраиваться на работу. Он имел некоторые денежные накопления, сделанные им за последние годы жизни в Дублине, и первые три месяца своей жизни в Лондоне только осматривался вокруг, привыкая к новой жизни. Первым делом он упросил мать выучить его пению. Потом научился, «громыхая басами в нужном темпе, играть в дуэте с сестрой классические симфонии и оратории». Когда сын принялся за свои любимые отрывки из вагнеровского «Кольца Нибелунгов» у матери стали сдавать нервы.

Со временем Бернард Шоу будет сожалеть о содеянном «...Мать ни разу не пожаловалась, но, когда мы уже разъехались, признавалась, что частенько уходила всплакнуть. Как больно казнит меня эта мысль! Учини я даже убийство, и то совесть вряд ли угнетала бы меня больнее. Если бы я мог заново пережить свою жизнь, я посвятил бы себя борьбе за наушники и микрофоны, дабы маньяки-музыканты тревожили звуками одних только себя. В Германии закон велит закрывать окна при игре на фортепиано. Но какой от этого прок ближайшим соседям? Музыкой нужно заниматься только в полностью звуконепроницаемой комнате; в противном случае равняйте эти занятия с уголовным преступлением. Следует также страхом конфискации обуздать громкоговорители...».

Ванделер Ли, несмотря на уже более чем прохладные отношения с миссис Шоу, не утратил нормальных отношений с её сыном. Бернард играл на рояле у Ли на музыкальных вечерах, устраиваемых последним. Это позволило молодому человеку впервые соприкоснувшись с полубогемным музыкальным миром лондонского общества. Некоторое время Бернард также помогал Ли издавать еженедельную музыкальную газету «Хорнет» («Шершень»), являясь автором большинства статей в ней, а также выполнял обязанности агента по рекламе. Однако в октябре 1877 года, через полтора года после приезда Бернарда в Лондон, «Хорнет» обанкротился и 21-летний ирландец лишился источника своих скромных доходов. Однако миссис Шоу некоторое время утешал возросший интерес сына к музыке. Бернард ходил на многие концерты, на которые удавалось попасть бесплатно или по дешёвым билетам. Посещал он и лондонские музеи, а особенно часто наведывался в Национальную галерею на Трафальгарской площади, куда пускали бесплатно. В это же время он начал заниматься в читальном зале Британского музея, том самом, где Карл Маркс написал большую часть «Капитала».

В течение продолжительного времени Бернард Шоу не проявлял особого желания устраиваться на работу, которая не соответствовала его желаниям и устремлениям. Позднее он откровенно напишет: «Я безотчетно отказывался от всех вакансий... Я был неисправимым безработным. Тянул время, придумывал отговорки, морочил голову себе и людям. Явившись по объявлению, вел себя более чем ненавязчиво... Вспоминаю разговор с заведующим банком в Онслоу-Гарденс – этого мне сосватал один прилипчивый дружок, с которым я как-то пообедал. Разговор шел о возможности „использовать“ меня в банковском деле. Я развлекал заведующего блистательно – именно так, хотя само это слово мои благожелательные критики прилепят мне много позднее. Расстались в прекрасных отношениях: заведующий был совершенно уверен, что я без труда подыщу себе что-нибудь еще – служба в банке, конечно, не для меня».

В 1879 году «непрошеной благодетельницей» 23-летнего Бернарда Шоу оказалась миссис Кэшель Хой – писательница и его родственница. Она всё-таки устроила его на работу в телефонную компанию Томаса Эдисона – знаменитого американского изобретателя и предпринимателя. Лондонский филиал этой компании находился в подвалах нескольких домов на улице Королевы Виктории. Бернарда определили в группу монтажных работ и он, целыми днями уговаривал не очень сговорчивых обитателей лондонского Ист-Энда допустить работников компании на их крыши, чтобы поставить изоляторы, шесты и блоки, несущие телефонные провода. Шоу на несколько месяцев обзавелся работой, а став начальником группы, сошелся с американцами. Эти ребята «с удивительной искренностью пели непристойные и жалостливые песни», изъяснялись безобразным языком, «вкладывали в труд дикую энергию, о чем никак не свидетельствовали плоды их усилий», из начальства уважали только американцев, считали Эдисона величайшим гением всех времен и бесконечно презирали своих английских коллег, не терпевших в работе ни спешки, ни понукающих окриков.

Справедливости ради, следует отметить, что американские «ребята», работавшие рядом с Бернардом, имели полное право восхищаться Томасом Эдисоном (1847-1931) – знаменитым американским изобретателем и предпринимателем, получившим в США 1093 патента на изобретения и около 3 тысяч в других странах мира. Тем самым Эдисоном, который вплоть до преклонного возраста работал по 16-19 часов в сутки. Однако знаменитый Никола Тесла – бывший компаньон Эдисона, имел о нём несколько иное мнение: «Если бы Эдисону понадобилось найти иголку в стоге сена, он не стал бы терять времени на то, чтобы определить наиболее вероятное место её нахождения. Он немедленно с лихорадочным прилежанием пчелы начал бы осматривать соломинку за соломинкой, пока не нашёл бы предмета своих поисков. Его методы крайне неэффективны: он может затратить огромное количество времени и энергии и не достигнуть ничего, если только ему не поможет счастливая случайность. Вначале я с печалью наблюдал за его деятельностью, понимая, что небольшие теоретические знания и вычисления сэкономили бы ему тридцать процентов труда. Но он питал неподдельное презрение к книжному образованию и математическим знаниям, доверяясь всецело своему чутью изобретателя и здравому смыслу американца».

Через полгода Бернард Шоу полностью разочаровался, если не в самом Эдисоне, то в его компании – переговоры с домовладельцами часто выводили Шоу из себя: «Сколько бы я ни хорохорился, меня очень нетрудно было сбить, и я, бывало, мучительно переживал резкую отповедь какой-нибудь задерганной хозяйки, принявшей меня по ошибке за коммивояжера». Он написал письмо владельцам фирмы, где сообщал о своем намерении уйти со службы, так как проценты, получаемые им со сделок, не обеспечивали ему прожиточного минимума. Ему увеличили сумму комиссионных, и Шоу проработал там еще некоторое время, до тех пор, пока не произошло слияние компаний Эдисона и Белла. И хотя Шоу предложили остаться на службе в объединенной компании, но он отказался. «На этом моя карьера делового человека кончилась, – напишет Бернард Шоу через много лет. – А вскоре я даже перестал притворяться, будто ищу место. Итак, за исключением одного-двух дней в 1881 году, когда я заработал несколько фунтов, подсчитывая голоса на выборах в Лейтоне, я оставался безработным, т. е. по существу, а может, и юридически работоспособным нищим. Это продолжалось вплоть до 1885 года, когда я впервые заработал литературным трудом достаточно денег, чтобы полностью себя содержать».