Текст книги "Тайные тропы Магуры"

Автор книги: Владимир Чухрий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

ТРАГЕДИЯ НА ХУТОРЕ ВЫЖНИЙ

Поздно вечером Башкатов возвращался из санчасти, где лежала Павлина Ковтун. По привычке глянул на окно своего кабинета – оно светилось, значит, Лукашов был еще там. Открыв дверь, Башкатов удивился: на столе, покрытом двумя газетами, лежала колбаса, несколько свежих огурцов, стояла открытая банка рыбных консервов, Лукашов нарезал хлеб. Настольная лампа слабо освещала его сумрачное лицо.

– Проходи, гостем будешь, – сказал он, – я ведь тебя, Борис, жду.

– Боишься, что один не справишься?

– Нет, решил отметить одну дату. Да и просто посидеть с тобой, поговорить. Как твоя амазонка? Она, случаем, не морочит тебе голову?

– Я многое уже проверил. Похоже, что говорит правду. Знает она не очень много, к сожалению. Но она рассказала о том, как погиб Саша. Слышала разговоры бандитов об этом… А ты так и не сказал – по какому поводу накрыл такой роскошный стол?

– Причина, Борис, важная. Сегодня исполнилось двадцать пять лет со дня гибели моего отца. Ему исполнилось бы шестьдесят пять, если бы не пуля басмача. Он был коммунистом и работал чекистом чуть ли не с первых дней организации ЧК. Давай помянем его. Только извини, придется на сухую. Не успел, понимаешь. Кинулся, а уже поздно. Все закрыто.

Башкатов молча вышел из кабинета и скоро вернулся с флягой.

– Откуда? – удивился Лукашов.

– Чистейший, натуральный. – Башкатов улыбнулся. – Старшина сохранил мне из моего пайка. Я никогда не беру его, а сегодня, видишь, пригодился.

Друзья уселись за стол, налили по трети стакана спирта, разбавили водой.

– Выпьем, Борис. Память отца для меня святыня. Мало я его, к несчастью, помню, но, видно, настоящий человек был, раз мать все еще получает письма от его друзей.

Башкатов выпил, закашлялся и еле отдышался.

– А мне, – сказал он, – некого вспоминать, кроме Саши. Я ведь детдомовский.

Они помолчали, закусили.

– Да, брат, без родителей плохо, – задумчиво произнес Лукашов. Но, окинув взглядом плотного, пышущего здоровьем Башкатова, вдруг рассмеялся. – Сразу видно, что безотцовщина. Хлипкий какой, поди, ветром качает, а?

Вместо ответа Башкатов толкнул Лукашова в плечо. Тот, приняв вызов, вскочил на ноги. И они схватились. Лукашов был сильнее, но ему стоило огромного труда справиться с Башкатовым. Упал стул. Они разжали объятия и расхохотались.

– Ой, не могу, – задыхался Лукашов, – застал бы нас сейчас майор. Вот была бы потеха. Представляешь?

Башкатов только махнул рукой. Друзья вновь уселись за стол. Лукашов ласково поглядывал на Башкатова и добродушно улыбался. А тот басил голосом Егоренко:

– Что ж это вы, молодые люди, в рабочем кабинете, понимаете, французскую борьбу устроили. Не ожидал, признаюсь, не ожидал. В отделе госбезопасности и вдруг такой фурор, нет, пассаж, прямо пассаж! Ей-богу, он так и сказал бы – пассаж. До чего ему такие словечки нравятся! Ешь, что же ты.

– Сыт уже. Ты расскажи-ка, что нового узнал о гибели Буланова.

Веселья как не бывало. Башкатов сдвинул брови.

– После признания Лабуря и рассказа Павлины я представляю себе почти полностью, как это случилось, – начал он.

* * *

Как это случилось… Не все узнал Башкатов. Он мог только догадываться о том, что думал перед гибелью Саша Буланов, что он чувствовал. Позже узнали чекисты и о том, почему Буланов в тот день пошел в село. Он давно уже вел переговоры с одним из сельчан, пособником бандитов, и в этот день снова договорился о встрече с ним, с глазу на глаз. Было ли это непростительной доверчивостью? Нет, и Башкатов и Лукашов сами впоследствии встречались с обманутыми, замороченными людьми из банды один на один, стремясь разбудить в них доверие к человеку, победить не силой, а убеждением.

Человека, с которым должен был встретиться Буланов, заподозрили в измене и застрелили. Буланов об этом не знал. Не знал он и о том, что на хуторе Выжний собрались для расправы над молодым ради-чанином Иваном Супруном Подкова со своими приспешниками.

Буланов подождал, но никто не показывался. Тогда он решил пройтись по селу, встретил участкового уполномоченного Дейнеку. Тот сказал, что видел издали каких-то незнакомых людей, идущих к хутору Выжний.

– Двое их было? – спросил Буланов.

– Двое.

Буланов задумался. Взять с собой солдат?

– Ладно, – решил он, – светло, не ночь, сходим сами, узнаем, что за люди.

Они пошли к хутору.

* * *

Супруна заманил на хутор Мигляй.

Подкове необходимо было пополнить банду. Добровольцев, несмотря на все усилия и запугивания, не находилось. Решили прибегнуть к мерам насильственным. Выбор, по совету Мигляя, пал на Супруна. Во-первых, он был из очень бедной семьи – пусть не считают, что в бандиты идут только кулацкие сынки, во-вторых, Супрун не раз открыто высказывал свою вражду к бандитам.

В хате хуторянина плавал дым, густо несло самогонкой. Увидев, что Мигляй ведет Ивана Супруна, Подкова потер руки, а Юзеф даже прищелкнул языком.

Мигляй ввел Супруна. Подкова и Юзеф начали с уговоров.

– Разве тебе не охота иметь в каждом селе любовницу? Лучшие девки любого села за честь посчитают переспать с таким орлом, как ты, – узенькие глазки Подковы, быстрые и жадные, заблестели, – деньги, водка, власть – все. в наших руках. Соглашайся, иди к нам.

– Через год-два мы создадим самостийну Украину, – солидно говорил Юзеф, – назначим тебя старостой в том же Радинском, поставишь пятистенку под оцинкованной крышей – и живи припеваючи! Земля? Земли будет сколько угодно! Хозяин! Власть! Сам себе выберешь лучший кусок пахотной земли. Помещиком заживешь.

Иван, двадцатитрехлетний парень, сидел за столом, теребил лежавшую на коленях кепку. Перед ним поставили стакан самогона. Он мучительно соображал, как вырваться отсюда, но притворялся, что слушает с интересом.

Подкову начало раздражать молчание парня.

– Пей, дурья башка. С тобой, как с мужиком разговариваешь, а ты будто язык проглотил. – Он поднес к носу Ивана стакан с самогонкой.

– Он, видно, ошалел от радости, – сказал Юзеф. – Понимает, что не каждому мы оказываем такую великую честь. Парень ты молодой, из такого неплохой, сотник выйдет.

Иван вяло возразил:

– Какой там из меня сотник, я и стрелять не могу.

– Научим, – заверил Подкова, – ты уж понадейся на меня. Чему-чему, а уж этому я тебя выучу. На, пей.

– Да ведь хоть дома надо посоветоваться, собраться как следует: сами понимаете – не день, не два придется по горам скрываться, – принимая стакан, заметил Супрун.

Подкова крикнул:

– Хозяин! Принеси пожрать добровольцу.

Супрун выпил.

Подкова снова наполнил стакан.

Супрун искоса посмотрел на окно, дверь, рванулся, но у порога наткнулся на подставленную ногу и упал.

– Ты что же это, а? – протянул Подкова.

– Та я что, я же говорил, домой мне только сходить, а потом…

Его принялись избивать. Супрун потерял сознание. Подкова еще раз ударил его по голове сапогом.

– Убил, что ли? – спросил Юзеф.

– Притворяется, гад.

Подкова взял ведро, подошел к Супруну и облил его водой. Тот дернулся и прошептал что-то.

– Ну, я же говорил, – осклабился Подкова. – А ну, подымайся, живо!..

В комнату влетел бандит.

– Була-а-а-а-нов!!!

Подкова и Юзеф схватили автоматы и заметались по хате.

– Туда, – показал хозяин, подскочил к окну и ударом ноги вынес раму. Первым сунулся Мигляй. Подталкивая его грузное, застрявшее в оконном проеме тело, Юзеф кричал:

– Да скорее же, скорее, рохля! – Он с силой толкнул в жирную спину. Мигляй вывалился. Подкова подбежал к другому окну – посыпались стекла, но рама осталась на месте. Метнув обезумевший взгляд в сторону Юзефа, Подкова кинулся к нему, пытаясь оттолкнуть от проема.

Юзеф выругался:

– Та обожди ты, куда ты прешь!

Супрун пришел в себя и, перебирая подламывающимися руками, пополз к двери. Подкова выхватил пистолет, два раза выстрелил. Супрун дернулся и затих.

Выстрелы разбудили спавшего в пристройке Карантая. Он схватил автомат и выскочил в коридор. Но, увидев бегущего к дому Буланова, спрятался за стоящую в углу коридора бочку.

Буланов вбежал в комнату, увидел, что в ней никого нет, кроме лежащего ничком Супруна, и наклонился над ним.

Грянула автоматная очередь. Буланов, как подкошенный, рухнул рядом с Супруном. Он уже не слышал, как лес тысячеголосым эхом отозвался на треск автомата участкового.

В хату вбежал Дейнека. Буланов открыл глаза и, превозмогая боль, сел.

– Вы ранены, товарищ старший лейтенант? – бросился к нему участковый.

– Помоги подняться. Я потерплю. По-моему, он еще жив, осмотри лучше его… Скорее, чего ты уставился на меня! – нетерпеливо приказал Буланов.

Но Дейнека не успел сделать и двух шагов, как в коридоре снова грянули выстрелы, и Дейнека упал. Мимо открытых дверей пробежал Карантай.

Отбежав с полкилометра от хутора, и убедившись, что их никто не преследует, Подкова остановился. Впереди виднелся бегущий Юзеф, дальше – еще несколько бандитов.

– Стойте, сволочи! Остановитесь! – закричал Подкова. – Рассыпайся по сторонам, занимай оборону!

Притаившись за деревом, он даже вскрикнул от неожиданности: подминая траву, прямо ему под ноги скатился Карантай.

– Фу-у, напугал до смерти! Откуда ты свалился?

Карантай оскалил зубы.

– Эх, вы – драпаете. Я их обоих пришил.

– А их только двое было?

– Больше я никого не видел.

Перебегая от дерева к дереву, бандиты стали возвращаться к хутору.

Буланов и Дейнека начали отстреливаться. Улучив момент, раненый Буланов сумел не только подняться на чердак дома сам, но и втащил туда Дей-неку.

Снова затрещали выстрелы. Дейнека выронил автомат.

Буланов стрелял до тех пор, пока новая пуля не погрузила в темноту и его.

Очнулся он уже в бандитской зимовке, затерянной в лесу, оглядел сидящих вокруг людей, понял, где он, напрягся и встал на ноги. Бандиты, пораженные его силой и волей, переглянулись.

– Ты – Буланов? – спросил Подкова и сам себе ответил: – Ты-то мне и нужен, голубчик. Понимаешь, куда попал?

– Знаю. Я-то тебя спрашивать не буду, кто ты. Всех вас могу перечислить по кличкам и фамилиям.

– И меня знаешь? Кто я? – подскочил Карантай.

– Ты – Карантай или «Лошадиная морда», как прозвали тебя газды. Метко окрестили.

Бандиты засмеялись. Карантай хотел ударить Буланова, но Подкова оттолкнул его. Обращаясь к Буланову, предложил:

– Садись, в ногах правды нет. Закурить хочешь? – Я не курю.

– Врешь – куришь. Мы тоже кое-что знаем о тебе. Вернее, не кое-что, а все. Знаю, что женат, что у тебя есть сын. Мне нужно знать, откуда тебе известно о нашем партизанском отряде?

– Партизанском отряде? – Буланов усмехнулся. – Слыхал о партизанском отряде Ковпака? Он здесь, в Карпатах, потрепал изрядно вас – оуновцев. Вот это был партизанский отряд. А вы что – кучка отщепенцев, бандиты…

Глаза Подковы сузились:

– Давай по-хорошему, отвечай. Слышишь – ты! – он выругался.

– Буланов, – подступил к офицеру Юзеф, – ты хочешь жить? Ответь на вопросы, и я гарантирую тебе жизнь. Можешь что-нибудь сказать нам?

– Могу, – с трудом произнес Буланов. – Говорить буду при условии, что Подкова даст мне возможность высказаться до конца в присутствии всех.

– Ты мне условий не ставь. Жирно захотел.

– Тогда я сказал свое последнее слово. – Буланов опустился на землю. Силы его покидали.

– Ты у меня заговоришь, будь спокоен. Я не таким языки развязывал, – заявил Подкова.

Буланов молчал.

Всмотревшись в его лицо, Юзеф сказал:

– Пусть говорит. Как думаешь, Подкова?

– Ладно, – согласился тот.

– Начну с того, – заговорил Буланов, – что Подкова пообещал не перебивать меня и даст возможность высказаться до конца. Он требует, чтобы я ответил на его вопрос… Вот я и скажу, что знаю тебя, Подкова, еще С тех пор, когда тебя завербовала польская дифензива и использовала для провокаций среди польского и украинского населения. Знаю и то, что ты был перевербован гестаповцами, которым ты оказал немало услуг, предавая своих же товарищей по организации украинских националистов. Мне известно, как ты поступил на службу к фашистам и собственноручно расстреливал во Львове украинцев, поляков, евреев, русских,

– Замолчи, сволочь! Брешешь ты! – закричал Подкова.

– Брехня? Может быть, бреХня и то, что твоим подручным в этих преступлениях был Карантай?

Удар по лицу не дал ему договорить. Его били и Подкова и Карантай.

– Тащите его на улицу! – приказал Подкова. – Посмотрим, какие ещё сказки он расскажет.

Буланова подтащили к костру. Карантай стащил с него сапоги и хотел примерить, но, встретившись с бешеным взглядом Подковы, отбросил их в сторону. Буланов открыл глаза.

– Теперь будешь говорить? – издевательски спросил Подкова.

Буланов отвернулся и устремил взгляд в ясное, чистое голубое небо. Глаза его были такими же, как и эта безоблачная голубизна.

Карантай поднял Буланова, подтащил к костру, броском опустил на пылающие головни. Буланов рванулся, но Подкова прижал ногой его грудь.

Многие бандиты отвернулись. Потом кто-то стащил обгоревшее тело с огня и облил его водой. Издав слабый стон, Буланов открыл глаза. Бандиты шарахнулись по сторонам.

– Чего струсили? – обозлился Карантай, выхватил тесак и вонзил его в живот Буланову.

Подкова с ненавистью и злобой посмотрел на мрачные, перепуганные лица своих людей. Они медленно уходили за землянку.

Стало тихо.

Дымок угасающего костра медленно таял в голубизне неба.

– Собирайтесь, – велел Подкова. – Надо уходить отсюда.

После продолжительного молчания Башкатов сказал:

– Я знаю Сашу. Он так и должен был держаться.

– Памятником ему может быть только мир и счастье на этой земле, – тихо промолвил Лукашов.

НЕПОНЯТНОЕ

В отделе состоялось совещание. Майор Егоренко за день до него был вызван к начальству. Вернулся он еще более натянутым и строгим, чем обычно.

– Или неприятности у него, разнос получил, или благодарность, – шепнул Башкатов Лукашову. Тот улыбнулся. Майор исподлобья покосился на них и постучал карандашом по столу.

Докладывал Лукашов. Поиски парашютиста пока были безуспешными. Обыск в селах ничего не дал. По, некоторым сведениям, парашютист добрался до банды Подковы. По другим – он свиделся с Подковой и куда-то перебазировался…

Егоренко сделал несколько замечаний общего характера и добавил:

– Я доложил, что парашютист не шпион, а связной оуновцев и опасности особой не представляет.

– Мы еще не знаем задачи, с которой его заслали, – возразил Лукашов.

– Это вы не знаете, а я догадался и доложил. Начальство меня одобрило.

Лукашов удивленно посмотрел на майора.

– Продолжайте, – буркнул тот.

Лукашов заговорил о банде Подковы.

– Банды не существует, она ликвидирована, – заявил Егоренко.

Лукашов и Башкатов переглянулись.

– Как?

– Каким образом?

– Бандитизма организованного в нашем районе нет. Есть отдельные бандиты-одиночки.

– А группа Подковы?

Майор усмехнулся.

– Она уже не действенна. Мы ее разогнали, обезвредили.

– Я не понимаю, – сказал Лукашов.

– Я тоже, – поддержал его Башкатов. – Если вы иронизируете, то… Конечно, нас можно и нужно критиковать…

– Нашему отделу, вам, товарищи офицеры, обоим и мне объявлена благодарность.

– За что же? – вытаращил глаза Лукашов.

Егоренко снова усмехнулся. Потом медленно произнес:

– Есть вопросы, которые решаются выше. Так нужно в интересах дела.

– Может, вы все-таки объясните? – попросил Башкатов.

Раздался телефонный звонок. Майор снял трубку.

– Да, я. Слушаю… Нет, свободных людей у меня нет. Все заняты… Да это и не входит в нашу компетенцию… Не могу… К тому же… обождите, дайте договорить, я уже говорил вам, что эта затея с колхозами несвоевременна… Что? А, да, конечно. Но ведь указание получили вы, а я ничего не получал. Нет, ничего… Пусть проводят, мне-то какое дело. Не велика птица делегаты, чтобы я отрывал своих людей от дела и обеспечивал безопасность газд… Да, пожалуйста. Всего хорошего.

Он бросил трубку на рычаг телефона и обвел офицеров сердитым взглядом своих выпуклых глаз.

– Этот секретарь райкома не желает считаться со мной.

– А в чем дело? – спросил Лукашов.

– Да в Радинском собрание должно быть. Вернулись делегаты села из восточных районов. Но при чем тут мы? Пусть себе отчитываются.

– Может быть, райком прав, – осторожно начал Лукашов. – Вдруг там появятся бандиты?

– Глупости! Будете заниматься тем, что положено!.. Так, вернемся к нашему разговору. Вы просили объяснить? Объясняю. Только учтите, это… – Он даже понизил голос: – Сверху, может быть, даже сам запросил, как тут у нас. Ему доложили, что бандитизм ликвидирован. Ясно?

– Но мы-то…

– Мы тоже будем считать, что банда ликвидирована. А насчет одиночек, вроде Подковы и Карантая, поговорить, разумеется, можно. Я думаю, что полученная нами благодарность должна повысить нашу бдительность, наше оперативное мастерство!

– Это все, товарищ майор? – спросил Башкатов.

– … В основном. – Майор замялся. – А теперь все же доложите, что было сделано по… поимке отдельных бандитов.

Лукашов стал докладывать. Каждый раз, когда он говорил «банда», майор поправлял его: «одиночки-бандиты».

Совещание было коротким, и майор отпустил всех.

– Что происходит? – спросил Башкатов у Лукашова. – Ты что-нибудь понимаешь?

– Ложь и обман, Борис, страшная вещь. Не знаю, можем ли мы мириться с этим. Ведь и майор прекрасно понимает, что…

– Видимо, его устраивает такое положение вещей, – сказал Башкатов. – Он получил благодарность.

– Мы тоже.

– Да, мы тоже… А что, если написать в Москву?

– В Москву? Кому? – спросил Лукашов.

Помолчали.

– Может, поговорить с майором еще, с глазу на глаз?

– Да брось, Борис. Хотя и у него самого на душе кошки скребут, но говорить с нами он больше не станет. Он уже убедил себя, что видимость благополучия у нас нужна для пользы дела. Ты ведь знаешь его. Начальству виднее, наше дело выполнять приказы, мы исполнители – вот его любимые изречения. Ты слышал, как он говорил с секретарем райкома партии?

– А что он сделает, если завтра в районе будет крупная бандитская вылазка?

– Вывернется!

– Так что же делать?

– Работать. Работать честно, как подобает коммунистам. Нужно, чтобы наша с тобой совесть, Борис, была чиста. Будем работать на свой риск и страх. Да и ведь не все такие, как Егоренко. Нам помогут другие. Поговорим и в райкоме… А то ведь получается, будто вопросы внутриполитической жизни района решает не райком, а Егоренко. Ладно, давай, друг, проведем свое собственное совещание, пораскинем мозгами, а?

– Давай.

Они пришли к себе, уселись за столами, и Лукашов начал:

– Итак, товарищ лейтенант, нами еще не решены следующие вопросы: первое – мы до сих пор не обнаружили парашютиста. Он словно в воду канул. Захваченные нами бандиты твердят, что у них никого не было. Так?

– Так. Мне все-таки кажется, что он где-то в нашем районе. Его прячут пособники бандитов в каком-нибудь селе.

– Это все предположения. Давай доказательства. Нужны факты или хотя бы логическая версия.

– Ты понимаешь, я убежден, что он осел где-то поблизости. Во время активных поисков у него было где отсидеться.

– Допустим, но потом?.. Не убедительно.

– А показания Павлины Ковтун?

– То, что ждали кого-то? Ну и что?

И еще одно: за последнее время бандиты снизили свою активность. Вероятно, для того, чтобы скрыть район своего расположения.

Лукашов задумался.

– Да, нелегко, Борис.

– И те львовские студенты, о которых рассказала Павлина Ковтун, ничего не знают. Или врут, что не знают.

– Кстати, как она?

– Во Львове. Поправляется. Со временем из нее, я думаю, получится стоящий человек. Как-то не верится, что такой красивый человек может быть прогнившим, безнадежным…

Лукашов лукаво улыбнулся.

– Бро-ось! – Башкатов покраснел и нахмурил брови.

– Шучу, шучу, не сердись. Слушай, Борис, а тебе никто не нравится из девушек? Честно, а?

– Так, издали нравится одна, но, Даже поговорить некогда. В городе бы познакомился, пригласил в театр, на концерт…

– Ох, с каким бы удовольствием я сейчас послушал хорошего пианиста! – мечтательно произнес Лукашов.

– Давай отпросимся у майора и во Львов съездим.

– Как-нибудь съездим. Но позже.

– Вопрос за вопрос, – сказал Башкатов. – А тебе не нравится Марина, наша секретарша?

– Марина?

– Да. Она так на тебя смотрит иногда.

– Ерунда.

– Нет, правда.

– Марина – хорошая девушка, очень хорошая, но… Любовь должна быть большой, настоящей и, желательно, взаимной.

– Ага. Я тоже так считаю.

– Давай-ка вернемся к делу. Тебе не кажется, что Буланов не упустил бы из виду Володьку Задорожного? Парень явно попал в банду случайно. Любомир и он – это…

– Что ты имеешь в виду?

А вот что…

ЦЕРКОВЬ БЛАГОСЛОВЛЯЕТ

Председатель сельсовета Ильченко вышел из дому с укороченной медной гильзой от снаряда и шкворнем. Он направился к мальчишкам, игравшим возле штабеля бревен.

– А ну, хлопцы, мотайте по селу, созывайте народ на зборы.

Мальчишки стайкой понеслись по улице, и надтреснутый звон гильзы спугнул тишину.

Митька Морозенко, ударяя изо всех сил шкворнем по гильзе, орал:

– Пожар! Пожар! Пожар! На зборы все!

– А чтоб ты треснул, чтоб тебя грец узяв! – возмущались старики.

Добежав до конца села, мальчишки завернули обратно.

– Зачем же так громко? – остановила своих питомцев учительница. – Да вы только посмотрите на свои ноги? Когда вы их мыли последний раз? А ну-ка, живо на речку!

Ольга Ивановна ласково посмотрела на удаляющихся ребят. Сможет ли она воспитать их такими, чтобы ей не стыдно было смотреть людям в глаза?

Ее раздумья оборвало вежливое покашливание. Ольга увидела парня в военной одежде, но без погон. Она догадалась, что это старший сын Задорожной, ответила на приветствие, и вдруг краска прилила к ее лицу. Она сама не знала, отчего так смутилась.

О чем вы задумались? – спросил Любомир.

– Ребятишки мои мыться побежали, смотрю я и…

– А вы с ними построже, а то горя хватите, я сам вырос здесь и знаю, какие у нас мальчишки…

– Построже?.. Понимать их нужно.

– Это как у нас в армии, тоже до каждого солдата доходим, – солидным баском сообщил Любомир. И подумал: «Ох, что это я плету?»

– Вы не на собрание идете? – спросила Ольга Ивановна. – Пойдемте вместе.

По дороге уже тянулись в одиночку и группами радичане. Все приветливо кланялись учительнице, называя ее «пани профессорка», кланялись и Любомиру, с любопытством разглядывая медали.

– Никак не могу отучить их от этой «профессор-ки», и потом, что я им за пани? – засмеялась Ольга.

– Вы не удивляйтесь. Только начинают понимать человеческое обращение. Они обязаны были говорить «пани медичка», «пани профессорка», «пан голова», «пан начальник».

– Да я не удивляюсь. Но как-то неловко. Не привыкла…

Действительно, дочери паровозного машиниста из Донецка многое казалось непривычным в этом селе, где она учительствовала всего пятый месяц.

Возле сельсовета уже собрался народ. Мужики, расположившись на бревнах, на крыльце Совета или просто на траве, курили, беседовали. Большинство было одето в грубые полотняные штаны и рубахи, в сыромятные душегрейки. Те, кто помоложе, приоделись в брюки фабричной работы и бязевые, искусно вышитые рубахи. Несколько дряхлых стариков, у которых, однако, хватило сил доплестись до сельсовета, стояли в стороне, опираясь на клюшки, одетые в обноски сыновей, с деревянной остроносой обувью на ногах.

Бабы, одетые более нарядно и опрятно, чем мужики, оживляли толпу пестротой цветастых платков и широкими юбками, окаймленными узенькими полосками разноцветных лент.

Незамужние девки оглядывали свои наряды – красивые узоры вышивок сплошным болгарским крестом покрывали спереди кофты, – хохотали и перебрасывались шутками с парнями.

Здесь же шныряли вездесущие мальчишки. Они выпрашивали у парней окурки, убегали за сельсовет и поочередно, обжигая пальцы, затягивались дымом, кашляли, по-взрослому сплевывали желтую слюну.

Из распахнутых дверей магазина, помещавшегося рядом с сельсоветом, тоже валил густой табачный дым. Молодой краснорожий крамарь[16]16
  Крамарь – продавец.


[Закрыть] Морочканич скучающе глядел на мужиков. Его спесивая физиономия с близко посаженными хитрыми глазками, всем своим видом выражала: «Долго мне еще стоять без дела? Пришли, покупайте, пейте». Мужики же щупали, оценивали товары и, якобы не заинтересовавшись, уступали место другим. Но вот к прилавку протолкался Гурьян, пожал крамарю руку, оглядел молодецки мужиков и попросил показать ему цепь. Тщательно ощупав каждое звено, лесник поморщился:

– Жидковатое железо. Не тот товар пошел.

Крамарь спорить не стал.

– Если на быка или норовистую корову, слабовато.

– Да нет. Мне пса надо привязать, а то злющий такой стал – никому прохода не дает.

– На пса сгодится. Разве коротковата будет, – пробасил кузнец Илья и, взяв из рук лесника цепь, по-хозяйски начал ее ощупывать.

– Ну, как? Стоящая? – спросил Гурьян.

– Стоящая, цепь важнецкая, с приваром. Износу не будет.

Ну, получай, Морочканич, я легок на почин. Сколько? – И стал не спеша вытаскивать деньги. Из-под пиджака показалась желтая хромовая безрукавка. Отсчитав положенное, лесник потребовал водки: – Обмыть надо, а то, чего доброго, пес сорвется.

Морочканич поставил бутылку на прилавок:

– Завернуть?

– Чего там. Распечатывай. Да стаканчик подай. – Наполнив стакан до краев, Гурьян протянул его кузнецу. – Давай-ка, Илья. Это тебе за совет. Сказал бы не брать – не взял бы. Верю тебе. Мастер ты.

Кузнец степенно, как этого требовал обычай при подношении, поклонился:

– Дякую, пане лесник.

– Сначала выпей, потом благодарить будешь. Тоже мне – пан лесник! Кончилось время, когда мы гнули перед паничами спины. Все мы теперь товарищи, – заявил Гурьян. Вслед за Ильей выпил сам, прикрякнув. – Хороша. Вот на водку, нечего греха таить, мы никакой обиды не имеем. Что добре сделано, то добре. – Налил еще полстакана и протянул другому мужику. – Выпей и ты, Иван. Не тянуть же мне ее до донышка. Охмелею, будь она неладна.

Иван не стал отказываться, также поблагодарил «пана лесника».

– Опять пан лесник! Вы что – старую власть вспомнили или меня хотите обидеть? – возмутился Гурьян. – Нехоро-шо!! Я в сельсовет пожалуюсь, председатель у нас на расправу быстрый.

Все, зная беззлобность слабохарактерного Ильченко, засмеялись. Угостив еще двоих, лесник расходился и потребовал новую бутылку:

– Раз пошло, пропадай моя зарплата, черт с ней! Подходи, у кого в горле пересохло.

Удивляясь тароватости Гурьяна, мужики, потоптавшись для приличия, стали поочередно прикладываться к стаканчику. И еще две бутылки открыл крамарь, и кто посмелее, уже подходил второй раз.

Морочканич, взяв другой стакан и не спрашивая разрешения, наполнил его водкой. Выпив, он нагнулся под прилавок, где была раскрыта банка консервов, торопливо закусил.

– Пей, мужики, не стесняйся, – пьяно болтал Гурьян. – Теперь мы все товарищи. Сила мы!' Как захотим, так и порешим. Вот сегодня власть дает нам право решать: люб нам колхоз или будем жить, как деды жили, царство им небесное. Вольному воля, спасенному – рай.

Как от брошенной искры, вспыхнул заглохший было спор. Гурьян прислушивался к тому, что говорят.

Илья спросил:

– А ты сам-то как? Хорошо будет в колхозе или нет?

Гурьян захохотал:

– Мне-то чего думать? Я лесник. Меня этот колхоз не касается. Мне в колхозниках не ходить и головы ломать нечего. А вот ты как?

Илья, не колеблясь, ответил:

– Как люди: будут за колхоз идти – и я пойду, а не будут…

– Ты не виляй! Ишь, хитрый! Ты откровенно народу скажи. Прямо.

– Коли спросят, скажу. Будет в колхозе кузня – пойду робить.

– Снова виляешь. Ты прямо скажи – за или против колхоза?

– А чего мне быть против?

– Так бы и говорил, кузнец без кузни, а то – и туда, и сюда, как собака блох ловит, – съязвил лесник. – Ты, я погляжу, не совсем дурак. В кузне клепать, не в поле пахать. Значит, пусть Иван за тебя сеет, убирает, а ты только жрать будешь да за всю весну две косы отклепаешь? Так, что ли?

– На таких условиях и я за колхоз, – подхватил Иван.

Зашумели и другие:

– Хитер, газда!

– А у него семья десять душ!

– Корми тогда его ораву!

Гурьян ухмылялся.

– Слышишь, Илья, что народ-то говорит? Вот! Черта с два пойдут они в твой колхоз… – И он показал кузнецу дулю.

Илья отбросил его руку:

– Чего ты мне суешь? Тебе-то дело какое? Ты же в колхоз не собираешься? Не пойдут газды – и я не пойду.

– Правильно говоришь, Илья! Нужно мне в это дело вмешиваться! Прямо-таки дозарезу, – Гурьян сплюнул, – снился бы мне ваш колхоз на том свете!

Мужики загалдели пуще прежнего. Изрядно захмелевший низкорослый Иван во всеуслышание объявил, что переломает ребра тому, кто запишется в колхоз. Илья взъелся:

– А вот я первый запишусь, и посмотрю, как ты мне ребра сокрушишь, сухота дотошная! Я тебя, слюнтяй безрогий, в бараний рог согну! – Он нахлобучил суконную шапку по самые уши Ивана.

– Сам, может, я и не осилю тебя, а миром как-нибудь уговорим. Правда, хлопцы? – стал искать поддержки Иван.

– Он мне ребра будет ломать. Ха-ха-ха! Посмотрите на него! – Илья пренебрежительно вытер рот Ивана своей заскорузлой рукой.

– Хлопцы, глядите, он еще и руки протягивает. Я не посмотрю, что такой здоровый,'а свистну – и считай тогда зубы!

– Ха-ха-ха! – Кузнец затрясся от смеха, засунул руку за жиденький сыромятный ремешок Ивана и хотел его встряхнуть, но ремешок лопнул и Иван, схватившись за штаны, запрыгал как петух.

– Отдавай теперь свой ремень, зараза прокопченная, не то… – Он потянулся одной рукой к гире, но Морочканич перехватил ее.

– Не лапай, это вещь казенная, не для того сюда поставленная, – и, собрав все гири, спрятал их под прилавок.

Тогда Иван схватил с настольных весов алюминиевую тарелку, запустил ею в кузнеца, но промахнулся и попал в грудь Морозенко.

Тот отодвинул кузнеца и, протянув свою лапищу, взял за грудь тщедушного, на голову ниже себя, Ивана.

– Да я ж не тебя хотел, Василь.

– А я тебя бить и не собираюсь, я только так – чтоб ты успокоился, – сказал Морозенко, и так затряс охмелевшего мужичонку, что тот заверещал:

– Караул! Убивают!

Газды заревели от восторга:

– Ты в ухо ему, Иван, в ухо!

– Крутани Морозенку, чтобы он с копыт слетел!

Гурьяну это не понравилось, он хлопнул Морозенко по плечу и сказал:

– Брось, Василь. Нашел кого. Да он уж посинел.

– А это не твое, это наше колхозное дело, – пошутил Морозенко и, отпустив Ивана, добавил: – Это тебя, Гурьян, стоило бы потрясти. Да тебе не привыкать сухим из воды выходить.

– Ну вот, так и знал. За мое добро… Вы себе здесь морды расквасите, а я буду виноват, – попробовал искать у мужиков поддержки Гурьян.

В магазин вошел Любомир.

– Что это у вас тут, газды? Сейчас такое важное собрание, а будто перепились все?

Илья объяснил:

– У нас, Любомир, разговор как раз за колхоз зашел. Ну, и… переругались маленько. Один – то, другой – это, а третий, – он посмотрел на всхлипывающего Ивана, – и совсем уже собрался колхозникам ребра ломать.

– Пустое. Пошумели, как водится. Важнеющее ведь дело решается. Может, и обиделся кто на кого. Ничего, это по-свойски. Ведь вместе жить. Тюкнули, конечно, чуточку. Хочешь, Любомир? Налей-ка. Морочканич. демобилизованному защитнику нашему, соседу моему, – распорядился Гурьян.