Текст книги "Тайные тропы Магуры"

Автор книги: Владимир Чухрий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Это тебе, Владимир, показалось, – улыбнулся офицер. – Да ты садись. Смотри, как дрожишь.

– Брат, – не успокаивался, Володька. – Любомир, брат мой дорогой.

– Чего там, – обнял его Любомир, – вернулся и молодец.

Впервые за два года было Володьке необыкновенно легко. Сил как будто прибавилось – на все село хватит. И хотелось что-то немедленно, сейчас же сделать, что-то большое, доброе.

– Я вернусь в банду. Вы не будете возражать? Я там посчитаюсь кое с кем. Лучше меня это никто не сделает. Я убью Подкову и Карантая. Я притащу их поганые трупы в село – пусть видят! Все селяне пусть знают!

– Погоди, погоди, не горячись. Их и без тебя после суда расстреляют. Нам надо захватить бандитов живыми. И тут твоя помощь потребуется. Садись, потолкуем…

Совещание в отделе не было похоже на предыдущее. Майор Егоренко не задавал Лукашову и Башкатову недоверчивых, насмешливых вопросов, а внимательно слушал их соображения и наметки, согласился с ними, когда они сказали, что надо шире пользоваться помощью населения и больше доверять «ястребкам»..

Сговорчивость его объяснялась просто. Несколько дней тому назад его вызвало начальство и спросило о том, как идут дела в районе. Когда Егоренко бодро ответил: все, мол, в порядке, банда давно ликвидирована и отдельных бандитов тоже почти всех переловили, взгляд полковника стал суровым.

– У меня другие сведения, – резко сказал он.

– Но вы же сами, – промямлил Егоренко, – вы же доложили в Москву, что…

– Мало ли что мы доложили, – оборвал его полковник, – меня интересует фактическое, истинное положение.

Майор получил нахлобучку, строгое предупреждение и, сбитый с толку, вернулся к себе.

Лукашов доложил о том, что взяты под наблюдение дом священника в Радинском, дом лесника Гурьяна, рассказал о встрече с Володькой Задорожным.

– Хорошо, – одобрил майор.

Лукашов удивился про себя, переглянулся с Башкатовым, но не стал напоминать Егоренко о том, как тот прогнал Любомира.

– Значит, с помощью этого, как его… Владимира Задорожного мы захватываем банду? – полуутвердительно спросил Егоренко.

– У нас есть еще один вариант, – сказал Лукашов. – Все сводится к тому, что в доме священника прячется его сын, по нашим предположениям – парашютист…

– Схватить! – скомандовал Егоренко. – Общая операция, берем в одну ночь его, лесника, банду! И все заканчиваем!

– А если сын священника не парашютист? – возразил Башкатов, – доказательств еще нет… Мы хотим начать с другого конца, с Дрогобыча.

– Не понимаю, – сказал Егоренко.

– Помните телеграмму? – спросил Лукашов.

– А, это… по моему, кажется, распоряжению, вы тогда побывали на телеграфе? Да, да, помню. И что?

Башкатов еле заметно улыбнулся, а Лукашов стал рассказывать о плане действий, о том, что наши рации-перехватчики поймали передачу из Дрогобыча и расшифровали ее. Содержание ее было примерно такое: «Наш друг лишился связи». Из-за границы пришел ответ: «Окажите другу личную помощь». Рацию в Дрогобыче запеленговали, и оказалось, что владелец ее и есть то'т «Гаврилов», на имя которого была отправлена телеграмма.

– Значит, – понял майор, – у парашютиста, сына священника, если это он парашютист, вышла из строя рация?

– Да, – согласился Лукашов. – И вот наши предложения…

УДАЧНАЯ ИНСЦЕНИРОВКА

Любомир сообщил Лукашову, что к нему прибегал Володька и просил передать – дела у него плохи, ему перестали доверять, не ставят больше на пост, могут в любое время расстрелять.

– Спасите брата, – закончил свой рассказ Любомир.

Лукашов прищурился.

– Не волнуйся. Мы его не только спасем. Мы его в глазах бандитов героем сделаем. Вот что… сообщи ему срочно…

Глубокой ночью в селе раздалась пулеметная трескотня. Яростно залилась лаем армия радинских собак. Село проснулось, но ни один человек не решился выйти из дому. Стрельба началась где-то неподалеку от хаты Лескива. При первых же очередях газда вскочил, перевалил через лежавшую на краю жену и свалился на пол. Забившись под кровать, где, по его мнению, было самое спасительное место, он притаился.

Старуха оказалась храбрее своего мужа. Она неторопливо поднялась с кровати, навалилась рыхлым телом, на подоконник и долго вглядывалась в темноту. Вскоре старуха различила несколько человек, видимо, о чем-то совещавшихся. Но вот один пошел к хате и загрохотал кулаком в дверь. Догадываясь, что это не бандиты, старуха зажгла лампу и, выйдя в коридор, спросила:

– Чего стучите, полуночники, добрым людям спать не даете?

– Солдаты, мамаша, не бойтесь, – раздалось по ту сторону двери. – Откройте, пожалуйста.

– А я и не боюсь, – отворяя запоры, приговаривала жена Лескива, – чего бояться? Люди, небось, не звери. Идите в хату, – распахнув дверь, пригласила она.

Вошли двое. В одном она признала «пана начальника Лукаша», как его звали в селе, другой был солдат.

Лукашов улыбнулся, увидев, как хозяин выползает из-под кровати.

– Что вы, дядька Лескив, не на кровати, а под ней спать начали?

– Та люльку шукаю. Закатилась где-то, бисова душа, а я привык ночью покуривать, ну и… – поддерживая сползавшие подштанники, с озабоченным видом пояснил Лескив. – Може, ты бачила? – повернулся он к хозяйке. – Где она, проклятущая, запропастилась?

Жена рассердилась:

– Чтоб тебе типун прицепился, старый брехун! Была ли у тебя когда люлька? Ты же смалишь свои смердючие самокрутки, кажную бумажку, какая попадет, на них переводишь.

Старик смущенно потоптался на месте, но, вспомнив верное средство воздействия на старуху, цыкнул:

– Молчи, баба! Где штаны мои, чертово отродье? Вечно у нас не так, как у людей! Один я в селе такой несчастный, горе мне с тобой! Ну, где они делись? Где я штаны положу, так она – на тебе! – всегда там спидницю скинет. Где чоботы поставлю, туда ее черти с черевиками принесут. Наказанье божье, так и ходит за мной, так и ходит. Есть у меня люлька, но где я ее положил – ума не приложу. Куда запропастилась? – почесывая затылок, сокрушался Лескив. Вспомнив, что штаны его под кроватью, он снова встал па четвереньки.

Старуха хихикала. Внезапно лицо ее вытянулось. Трое солдат внесли в комнату молодого остроносенького солдатика с забинтованной головой. Уложив раненого на плащ-палатку, солдаты вышли, чтобы тут же внести второго – с оголенной перевязанной грудью и горячечными мечущимися глазами. Широко раскрытым ртом он хватал воздух, словно хотел надышаться в последний раз, и просил пить. Хозяйка бросилась за водой, но Лукашов остановил ее, объяснив, что от воды лучше воздержаться, так как она может повредить раненому. Затем он обратился к уже одевшемуся Лескиву с вопросом, где сейчас можно достать пару хороших лошадей.

– Справные лошади поблизости только у лесника Гурьяна, – ответил Лескив.

– Надо раненых как можно скорее доставить в госпиталь, – беспокоился Лукашов, – идите к Гурья-ну немедленно. Да сена побольше пусть постелет, не скупится. Хорошо бы фельдшерицу позвать, но она, я слышал, пропала?

– Кто говорит пропала, кто – проспала, – неопределенно ответил Лескив, – а кто их, соколов-то твоих сердечных? – не утерпел он.

Сурово поглядев на него, Лукашов ответил:

– Родственничек твой… Володька Задорожный. Видишь, как распоясался.

– Ах, сукин сын! Неуж он? Ой, беда-то какая! А поймали?

Лукашов не ответил, отвернулся и подошел к раненым. По комнате распространился специфический запах медикаментов. У старухи разболелась голова, и она, набросив платок, вышла вслед за мужем на воздух.

Вскоре к дому Лескива подъехал Гурьян. Он прикрикнул на лошадей, легко соскочил с передка и направился в хату. Сзади торопливо семенил Лескив. Войдя в комнату, лесник окинул взглядом раненых, но, увидев офицера, отступил в темноту коридора.

– Приехали? – подошел к нему Лукашов. – Лошади у вас хорошие?

– Ничего, не беспокойтесь, пан начальник, довезем. Двоих, что ли везти? – в свою очередь спросил Гурьян.

– Да, двоих, – вздохнул Лукашов.

В коридор ввалился, раскрасневшийся от быстрого бега, старший сержант.

– Товарищ старший лейтенант, – доложил он еще с порога, – дозвонился. Через десять-пятнадцать минут подойдет машина, уже выехала… Всю дорогу бежал!

Лукашов оживился:

– Не шуми. Значит, уже выехала машина? Не думал, что дозвонитесь. Вот – подводу вызвал. Вы уж извините нас… Как вас, не запомнил.

– Гурьян, – подсказал Лескив.

– Извините нас за беспокойство. Можете ехать домой.

Потоптавшись на месте, лесник глянул еще раз на раненых и вышел. Фура затарахтела в сторону его усадьбы.

Было еще далеко до рассвета, когда группа Лукашова вернулась в отдел. Приветливо поздоровавшись с вахтером, Лукашов прошел в свой кабинет, куда вскоре были вызваны два «раненых» солдата. Лукашов встретил их широкой, расплывшейся во все лицо, улыбкой.

– Молодцы, ребята! Вы, Кокарев, – обратился он к востроносому, – талант. После армии – в театральную студию. Сам с вами поеду, попрошу принять.

– Нет, товарищ старший лейтенант, – вздохнул Кокарев, – такого артиста, как Лагуненко, из меня ни в жизнь не выйдет. Как увидел я глаза хозяйки, верите, растерялся. А Лагуненко нагнулся надо мною, лицо постное, и ласково так говорит: «Тебе, Костик, удобно? Не давит под головой?» А сам все ближе ко мне наклоняется. Глаза грустные-грустные, вот-вот заплачет. Показываю ему, что сказать что-то хочу. Подставил он ухо, а я шепчу: «Идиот ты, скотина, уйди за ради бога, потому что я сейчас засмеюсь от твоей мерзкой рожи». А он громко так отвечает: «Хорошо, Костик, не сомневайся. Все сделаю, как ты наказал. Адресок ты только своей Нюши скажи. Я ей, голубке, опишу все, как есть. Несчастная она, лапушка твоя горемычная. Сам в отпуск к ней съезжу». И поправляет мне голову, а сам за волос тянет – стало быть, за оскорбление, и при этом елейным голосом спрашивает: «Тебе удобно?» Вот артист. Думаю, что делать? Раз я на положении раненого, стало быть, рассудок у меня неполноценный, – схвачу его за ухо и укушу. Мало что в голову раненому взбредет.

Лукашов расхохотался.

– А теперь, друзья, на время вы уедете в другое подразделение. Предосторожность прежде всего. Машина стоит во дворе. Спасибо за службу!

ГАВРИЛОВ-ВАРЕНИЦА

До Дрогобыча оставался час пути, когда полил теплый дождь. Лукашов, укутавшись в плащ-палатку, молча наблюдал за попутчицей, которая прикрыла полой своего жакета мальчугана лет шести. Дождевые струи стали гуще. Женщина посмотрела на небо, чему-то улыбнулась, неторопливым движением сняла с головы промокшую косынку и подставила смуглое лицо дождю. Лукашов придвинулся к женщине и широкой полой плащ-палатки накрыл ее и мальчика, сказав:

– Еще километров пятнадцать осталось. Совсем промокнете.

Женщина благодарно улыбнулась, но ничего не ответила. Малыш вгляделся в лицо старшего лейтенанта и, очевидно, сообразив, что его матери ничего не угрожает, еще плотнее прижался к ней.

– Сиди спокойно, Гришатка, – сказала женщина и отвернула от Лукашова зардевшееся лицо. Он чуть приподнял руку, чтобы не смущать ее. Еще заподозрит его в ухаживании.

Приехали в Дрогобыч.

Лукашов первым соскочил на землю и протянул руки. Мальчик доверчиво потянулся к нему.

– А ты, брат, оказывается, совсем сухой, – сказал Лукашов. – Зовут тебя, значит, Гришей.

– Гришаткой.

– А меня – дядя Володя. Вот и познакомились, – Спасибо вам, пан начальник, – сказала женщина. – Скажи дяде спасибо, Гришатка.

– Пойдем с нами, – неожиданно выпалил мальчик.

– Я бы с удовольствием, да дел много. Как-нибудь в другой раз.

Лукашов долго смотрел вслед женщине и ребенку.

В управлении его поджидали с нетерпением. За «Гавриловым» велось непрерывное наблюдение – он жил на окраине города в домике престарелой полячки, последнее время ни с кем не встречался. Три дня назад сходил на почту и получил телеграмму: «Необходим врач ушник». Но об этой телеграмме Лукашов уже знал. Отправлена она была из Радинского кра-марем Морочканичем.

Выждав, когда «Гаврилов» выйдет на прогулку, Лукашов с двумя офицерами, переодевшись в гражданское, постучались в дверь.

На пороге появилась старушка.

– Прошу, Панове, в покои, – вежливо предложила она, даже не спрашивая о причине визита. А когда гости присели, спросила: – Чем могу быть полезной?

После беглого осмотра комнаты Лукашов остановил свой взгляд на фотографиях, висевших на стене над старомодным пузатым комодом.

– Уважаемая пани. Мы хотели выяснить, кем доводится вам гражданин, проживающий у вас на квартире?

– Цо пан мовит? – переспросила старушка.

– Ваш постоялец родственник вам или нет?

Хозяйка закивала головой, но было непонятно – разобрала она вопрос или нет, а если разобрала, то подтверждает свое родство с постояльцем или…

– Понимаю, понимаю, – продолжала кивать головой хозяйка, – могу сказать, что он порядочный человек и хорошо платит, аккуратно.

– Давно он у вас проживает?

– Пан Вареница снимает комнату уже второй год.

– Вам известно, где он работает?

Хозяйка задумалась, а потом задала вопрос сама:

– Может быть, лучше, если все это вам расскажет сам пан Вареница? Я не знаю, Панове, ваших намерений и вас. Мне трудно…

– Мы сотрудники органов государственной безопасности, уважаемая пани, так что наше любопытство носит служебный характер.

Выяснилось, что «пан Вареница» ведет замкнутый образ жизни, ни к кому не ходит, никого не приглашает к себе. Иногда ездит во Львов, а, приезжая в Дрогобыч, больше двух-трех недель не живет. Говорит, что работает заготовителем в кооперации. Иногда исчезает на целые месяцы и тогда никаких известий от него не поступает.

– Будем ждать постояльца, – сказал Лукашов.

Другие сотрудники занялись обыском.

Ждать долго не пришлось. Появившись на пороге, «Гаврилов-Вареница» одним взглядом охватил квартиру и сразу понял, кто эти незнакомые люди. Сколько раз пытался он представить этот момент – разоблачение, арест, сколько раз просыпался в холодном поту, сколько пугался самых различных людей. Вот оно… Резко отпрянул он в глубь прихожей и захлопнул дверь. Лукашов бросился было за ним, но спохватился и снова сел на стул.

Через минуту два других сотрудника, сопровождавших «Гаврилова» на улице, ввели его в комнату под руки. Вид у него был жалкий: побелевшее, с трясущимися губами лицо, на правой щеке свежая ссадина. Он старался ни на кого не глядеть, один раз только исподлобья метнул взгляд на хозяйку.

Задержанному предложили сесть.

– У нас будет время более полно и подробно поговорить в другой обстановке. А сейчас несколько предварительных вопросов, – обратился к «Гаврилову» Лукашов. – Намерены запираться или, как положено благоразумному человеку, понявшему, что игра проиграна, будете говорить правду?

«Гаврилов» посмотрел на него и неопределенно кивнул головой.

– Как прикажете понимать? – спросил Лукашов.

– Бесполезно… запираться. Нет смысла.

– Я тоже так думаю. А теперь вот что: какое значение имела первая, полученная вами, телеграмма?

– Что он благополучно пересек границу, находится в надежном и безопасном месте.

– Условия вашей встречи?

– Вещественные и устные. То и другое я получил от представителя посольства…

– Об этом особый разговор. А сейчас имя того, с кем вы должны связаться.

– Не знаю. – «Гаврилов» впервые поднял глаза.

Лукашов с недоверием поглядел на него.

– Но я знаю место, где мы должны были встретиться. В доме священника села Радинское.

– Что вы собирались делать после получения последней телеграммы?

– У него вышла из строя рация. Я должен был привезти новую.

– Так. Что ж, в этом для нас нет ничего нового. Доставайте свою рацию, собирайте вещи.

– Уже достали рацию, – сказал один из оперработников. – В чемодане была, под вторым дном.

– Я извиняюсь, – быстро заговорил «Гаврилов». – Я хотел, чтобы вы отметили мою искренность, когда будет определяться… моя судьба.

– А это уж будет зависеть от вас и дальше, – сказал Лукашов. – Пока вы рассказали сотую долю того, что знаете. Не так ли?

– Конечно, конечно…

Лукашов вышел к хозяйке.

– Простите, пани, но вам придется съездить с нами.

– Хорошо, я сейчас, – ответила старушка.

ПАУКИ В БАНКЕ

Вернувшись домой, Лукашов доложил о своей поездке майору Егоренко и более подробно все рассказал Башкатову. Тот потер руки и неторопливо спросил, когда, наконец, начнется операция по захвату банды, какое место будет отведено ему и что он должен делать сегодня, сейчас.

– Сейчас иди спать, – рассмеялся Лукашов.

– Спать? Да ты что? Какой тут сон!

– Представь себе, самый здоровый и крепкий. Нечего нервничать и горячиться.

– А я не горячусь. Почему ты не спрашиваешь, что нового в Радинском?

– В Радинском? Майор сказал мне, что нет ничего нового.

– Да, но…

– Что еще? Что-нибудь случилось?

– Нет… Понимаешь, я с Оксаной познакомился.

– С той самой девушкой?

– Ага.

– Поздравляю.

– Ничего ты не понимаешь, – смущенно произнес Башкатов.

– Как не понимаю? Понимаю.

– Ты не представляешь себе, какая она, Оксана…

– Ах, вот почему тебе не спится!

– Пошел к черту!

– Идем, провожу тебя до крыльца. Желаю сладких сновидений. Кстати, ты раздобыл мне «Хаджи-Мурата»?

– Да, на столе лежит. А я Джером-Джеромом зачитываюсь. Смеюсь до коликов. Ну, пока.

Лукашов вернулся в комнату и раскрыл книгу.

Он заметил, что начало светать, выключил настольную лампу, распахнул окно и с жадностью вдохнул прохладный утренний воздух. Еще проглядывали звезды, но восточная сторона горизонта уже посветлела. Где-то поблизости послышался хрипловатый голос петуха, ему откликнулся второй, потом третий. Послышалось мычание коров, рожок пастуха. Лукашов почуял ни с чем не сравнимый, памятный с детства, запах парного молока. И сразу захотелось есть. Он подумал: «Хорошо бы сейчас свеже-выпеченную краюху хлеба и крынку теплого, дымящегося на утреннем холодке, молока».

Послышался топот конских копыт. По дороге, вздымая облако пыли, во весь опор летел всадник. Лукашов увидел здоровенного мужика, неумело управляющего низкорослым коньком. Вцепившись в гриву взмыленного мерина, газда подгонял его ударами босых пяток.

Остановившись перед их домом, газда соскочил и побежал к крыльцу.

Дежурный привел его к Лукашову.

– Морозенко я, Василь, из Радинского, – начал газда.

– А я как раз думал, где вас встречал, – протянув руку, сказал Лукашов. – Здравствуйте, Морозенко. Что у вас случилось? Садитесь.

– В ночном, значит, я сегодня был, лошадей сторожил., Это для всех. А на деле Любомир поручил за домом лесника Гурьяна присматривать. Смотрю, огонек в окне зажегся. Спустился я со своего пригорка поближе к дому и смотрю. И вдруг вижу, чтоб мои баньки повылазили, вроде пани медичка наша показалась. Но только на себя не похожая: косы распущены, тощая, как с креста сняли, а возле нее, значит, Подкова стоит и с Карантаем о чем-то зубы скалят. У нее вид прямо ужасно испуганный. Ну, думаю, Василь, торопись к Любомиру. Не успел добежать до лошадей, как окно вдребезги, а вслед и очередь из автомата. Я к Любомиру, он говорит: сидай на мерина и гони к старшему лейтенанту. Вот.

– Кроме Подковы и Карантая, больше никого из бандитов не видели?

– Больше нет. Там еще один на часах у коровника стоял, цигаркой светил.

– А Гурьян, как по-вашему, дома был?

Василь сокрушенно вздохнул:

– Уж это не могу сказать. Лесника я не видел. Может, и был он дома, а может, и нет.

Лукашов вызвал дежурного и приказал немедленно по тревоге поднять лейтенанта Башкатова. Через несколько минут в Радинское выехала оперативная группа.

Прибыли в село. Любомир со своими людьми встретил их и сообщил, что банда уменьшилась на двух «самостийников», а Подкова лишился верного и активного пособника.

В доме лесника «ястребки» нашли только дочь его Зоею. Она, придя в себя, рассказала, что произошло у них.

Коптящая керосиновая лампа тускло освещала двух полуодетых людей на узком топчане. Голова Зины покоилась на обнаженной груди Юзефа. Уставившись в одну точку, она слушала его:

– Самое главное – вовремя выйти из игры. Игра становится бессмысленной. Это – футбол в одни ворота. Пусть называют то, что совершу, как угодно – предательством, трусостью, изменой. Плевал я на них!

– Умница! – Зина прижалась к нему.

– Мне осточертела такая жизнь. Удивляюсь, почему я раньше не додумался до этого? Ну их к черту с их самостийной независимостью!

Юзеф давно понял обреченность оуновского подполья. Предложение Зины было только последним толчком. Но и тут он решил по-своему. Она уговаривала выйти с повинной, а Юзеф решил исчезнуть из этого края, чтобы потом всплыть далеко на Востоке под другим именем. Для этого он сохранил документы одного убитого им советского работника. Прожить им с Зиной, слава богу, будет на что. Юзеф не такой дурак, как некоторые. У него есть один чемоданчик, а в нем… К тому же, он и Зина разработали обещавший солидную поживу план. Теперь они набирались сил, как выражался Юзеф, для «броска на Восток».

Раз в сутки Гурьян открывал люк, и Кася, зажав нос, выносила поданное Юзефом ведро-парашу, затем спускала затворникам продукты и водку. Рана, полученная в стычке с Любомиром, затянулась, но Зина убедила Подкову, что Юзефу нужно переждать еще несколько дней до полного излечения.

Кася хотела узнать, нет ли у ее вражины еще каких-нибудь замыслов, и только поэтому молчала, ничего не говорила Подкове.

– Какой все-таки сегодня день? – спросила Зина.

Юзеф обозлился.

– Не все ли тебе равно, какой сегодня день? На черта он тебе сдался! Сопи в две дырки и радуйся, что еще живы!

Зина всхлипнула.

– Надоело мне здесь.

– А мне, думаешь, не надоело?!

В это время Гурьян открыл люк.

Юзеф торопливо зашептал:

– Сегодня, поняла? Сейчас! Не хнычь!

Юзеф пригласил лесника спуститься к нему для очень важного разговора. Тот предупредил дочь, чтобы она открыла люк через час и слез по лестнице.

Юзеф усадил лесника на топчан и начал:

– Мы с тобой друзья, Гурьян.

– Что вы, что вы, пан Юзеф! Вы человек образованный, начальник в отряде, а я простой лесник.

– Мы теперь все равны, Гурьян. Ты меня, я тебя – знаем хорошо. И если я решил что-нибудь, то довожу дело до конца. Ты это хорошо заруби себе на носу.

Гурьян удивленно посмотрел на него.

– Мне сейчас для одного дела деньжата нужны позарез. Так я попрошу тебя…

– Что вы, что вы, Юзеф, – Гурьян засмеялся. – Какие у меня деньги! Вам же все, что было, и отдал. Подкове. На борьбу с москалями.

– У меня мало времени Гурьян. Не скажешь по-хорошему, я сам поднимусь и обыщу весь дом. Вверх дном подыму, но найду.

– Воля ваша, – заискивающе сказал лесник. – Только нет у меня ничего.

– Ну, раз ты согласен, давай я тебя свяжу, а то, чего доброго, ты придушишь мою касатку. И посидите здесь спокойно, пока я найду твои трудовые сбережения, – засмеялся Юзеф. – И мы расстанемся как старые друзья.

– Ох, Юзеф, не берите этого греха на себя. Ведь вы же скрываетесь у меня. Едите, пьете мое…

– Давай руки. Зиночка, покажи ему свою игрушку.

Зина вытащила из-за спины пистолет и дрожащей рукой направила на лесника.

Спустя несколько минут связанный по рукам и ногам Гурьян лежал в углу возле параши.

– А теперь, мой старый и неумный друг, продолжим переговоры, – Юзеф закурил. – Как ты мог подумать, что я такой же дурак, как и ты, и пойду шарить по углам. Шалишь, паскуда! Говори, где тайник, или я сейчас же придушу тебя, паразита!

– Побойтесь бога, Юзеф! Ну, есть у меня какая тысяча, – запричитал Гурьян.

– Тихо скули, стерво! Где тайник? Или я тебя со всем выводком отправлю на тот свет!

Юзеф притянул голову старика к себе и резко ударил ею об стенку. И еще, и еще, и еще… В глазах лесника поплыли желтые круги. Голова безжизненно опустилась на грудь.

– Не притворяйся, гад, не до смерти бил, – зашипел Юзеф.

Сверху посыпалась земля. Кто-то открывал люк.

– Юзеф, слышишь меня, – донесся голос Каси. – Проводник с хлопцами пришел. Просят вас с папой наверх выйти.

– А-а, наверх просят, – завозился старик, – сейчас другой у нас с тобой разговор пойдет. Кася! – закричал он. – Скажи батьке, что меня Юзеф связал и мордует.

Юзеф ладонью прикрыл ему рот.

– Чего ты? Брось, пошутили и ладно…

– Подкова! – кричал Гурьян. – Здесь предатель сидит! Тащите меня скорей наверх! Зося, Кася!

Видя, что уговоры не помогают, Юзеф ударил Гурьяна и заметался по схорону, лихорадочно придумывая, чем бы очернить его перед Подковой. Лесник взвыл еще сильнее, неистово заворочался, пытаясь освободиться, перекинул головой парашу и уткнулся в зловонную лужу, В этот момент раздался выстрел. Зина нечаянно нажала на спусковой крючок пистолета. Юзеф метнулся к ней:

– Что ты наделала! С ума сошла!

Он наклонился над лесником, перевернул его на спину – увидел окровавленную шею. Хрипя, Гурьян еще ворочал обезумевшими глазами.

– А ну, вылазь! Или я тебя выкурю из норы, как таракана! – раздался голос Подковы.

Юзеф схватил автомат и закричал:

– Не подходи к люку, застрелю. У меня автомат.

– Знаю, сволочь, – заорал Подкова, – но ты все-таки вылазь, по-хорошему. Слышишь, Юзеф? Вылазь, говорю.

– Не горячись, Подкова, – примирительно начал Юзеф. – Не знаешь, в чем дело, и не шуми. Уходите из дома, а то накличете беду. Гурьян говорил, с часу на час солдаты должны прийти.

– Вылазь, сука! – разъяренно требовал Подкова.

– Поуспокойтесь, тогда вылезу. Уходите, а я скоро приду в горы.

Подкова ничего не ответил. В схорон донеслись возбужденные голоса спорящих. Послышался голосок Каси, взволнованный и прерывистый. Подкова снова обратился к Юзефу:

– Юзеф! Не хочешь вылазить – черт с тобой. Но ты пришли сюда к нам фельдшерицу. Я хочу с ней потолковать.

Юзеф обрадовался.

– Зина, выйди, поговори с ними. Только о нашем плане не заикайся. Скажи, что Гурьян предатель. Мне бы только выбраться наверх, я быстро с ними разделаюсь. Поняла?

– Боюсь. Умрем вместе… – бессвязно лепетала Зина.

– Иди, не бойся, – стал подталкивать ее Юзеф, – я не дам тебя в. обиду.

Зина, дрожа, направилась к лазу. Подкова выволок ее из-под печи.

– Посмотрите на нее, какая она красивая, – ощерился Карантай. – Растрепанная, что ведьма.

– Отведите ее в ту комнату, – приказал Подкова и пошел за ними вместе с Касей. Охранять люк остался Мысько Копыла.

Услышав, что Подкова вышел, Юзеф высунул голову из-под печи и поманил Мыська.

– Чего тебе? – отозвался тот.

– Я ни в чем не виноват. Выпусти меня. Это фельдшерица пристрелила Гурьяна.

– А Гурьян убит? – удивился Мысько.

– Хрипит еще… Мысько, слушай меня, – зашептал Юзеф. – Я знаю, где Гурьян спрятал деньги… много денег. Пойдем, заберем их и поделим поровну.

– А где он их спрятал? – заинтересовался бандит.

– Так я тебе и сказал. Недалеко тут. Пошли.

Копыла раздумывал:

– А денег много?

– Сто тысяч, а то и все двести.

– Ого! – изумился Мысько и подошел к люку. – Вылазь, пойдем.

Вошел Гараська-рябой. Юзеф застыл на месте.

– Фельдшерица созналась, что кончила Гурьяна. А еще сказала, что они с Юзефом тягу хотели дать на Урал.

– Да ну? – разинул рот Мысько.

Юзеф выхватил автомат, прострочил спину Мыська, в одно мгновение выпрыгнул из люка, бросился к окну, выбил стекло, но длинная очередь подрезала его. Он повернулся и последнее, что увидел, – стоявшего в дверях неизвестного. Так Юзеф и не узнал, что прикончил его Орест Порожний. Кася и Зося спустились в схорон. Вскоре они вылезли, и Зося, обливаясь слезами, сказала:

– Отец уже мертвый…

Она ушла в другую комнату, рухнула на кровать и зарыдала.

Подкова даже зубами заскрипел. Подошел к неподвижно лежащим Копыле и Юзефу.

– Эти тоже готовы. Пошли, хлопцы, скорее!

И от усадьбы Гурьяна к лесу потянулась цепочка бандитов. Среди них под зоркой охраной Каси еле передвигала ногами Зина.

Зося осталась в доме. Когда сестра хватилась ее, Подкова рявкнул:

– Поздно. Светает уже. О, черт бы побрал этих баб!

Допрашивая Зоею, Лукашов и Башкатов обратили внимание на ее слова о неизвестном, впервые появившемся в их доме. Она его никогда раньше не видела. Один из «ястребков» Любомира сообщил, что из дома священника кто-то выходил ночью, но он потерял его в темноте. «Ага, сын священника стал активнее, – подумал Лукашов. – Ну, что ж, нам пора начинать».

Любомир на вопрос Лукашова о брате сказал, что тот не появлялся. Но в условленном месте была записка от Володьки: его хвалят за храбрость, он теперь, кажется, вне подозрений.

– Да, – сказал на обратном пути Лукашов, – как ни прикидывай, а придется идти на мой вариант захвата парашютиста. Пахнет дешевым детективом, но что поделаешь. Другого выхода нет. Он нам нужен живой.