Текст книги "Станислав Лем"

Автор книги: Владимир Борисов

Соавторы: Геннадий Прашкевич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 35 страниц)

2

Лем внимательно следил за происходящим в Польше.

Возвращение на родину стало обдуманным решением, и он никогда в нём не раскаивался. Тем более что ещё в 1978 году Станислав Лем начал строить в Кракове новый, более удобный дом. За время пребывания Лемов в Австрии дом так и не был достроен, но теперь работы возобновились.

Общий присмотр за домами (за новым и старым) взяли на себя сестра пани Барбары и её женатый сын. Кстати, жена племянника оказалась архитектором, так что дом начал быстро принимать положенный ему вид. Просторная веранда, подвал и гараж, отдельная библиотека, отдельный кабинет. В пристройке к теплице стоял дизельный электрогенератор – на случай отключения электричества, что в те времена было не редкостью.

«Конечно, по возвращении родителей в Польшу не всё оказалось таким уж прекрасным, – вспоминал Томаш, сын писателя. – Иногда в подвале появлялась вода, иногда крыша протекала, электрогенератор не хотел запускаться. Двигатель электрогенератора был снят с рыбацкого бота, так что при его работе земля дрожала, а в соседней теплице от высокой температуры сохли бабушкины помидоры. Следует признать, что соседи проявляли тактичность и никогда не жаловались. Они догадывались, что отец питает какие-то особенные чувства к этому агрегату. А вот мать и её сестра не радовались шумному прибору. Они выросли при керосиновой лампе, поэтому говорили: “Керосиновая лампа создаёт уют и прекрасное настроение, зачем от этого отказываться?” Они прилагали все усилия к тому, чтобы отец не заметил очередного отсутствия электричества, но это не всегда удавалось. Узнав о случившемся, отец поспешно доставал заветный ключик, открывал пристройку к теплице и в помещении, напоминавшем внутренности “Наутилуса”, включал двигатель, громыхание которого сразу разносилось на сотни метров. А когда генератор был запущен, отец уединялся в кабинете, устраивался там в кресле с книжкой и – независимо от времени суток – включал настольную лампу. Каждые четверть часа он спускался в кухню, включал электродуховку и внимательно к ней присматривался. Непосвящённому такое поведение показалось бы странным, однако всё объяснялось просто. Из соображений экономии генератор следовало выключать, когда в сети появлялось обычное электричество, а по непонятным причинам именно кухня была единственным помещением в доме, куда ток от генератора не поступал…»^{199}

3

«Солидарность» сумела осуществить революцию мирным путём, без гражданской войны. Первым президентом новой Польши стал бывший электрик, бывший тюремный узник Лех Валенса. Всё это происходило на фоне стремительной перестройки, начатой в СССР. Правда, никто не ожидал, что она приведёт к распаду такого, казалось бы, могущественного государства.

«Это произошло неумышленно, – делился своими мыслями Станислав Лем (в беседах со Станиславом Бересем). – После серии неудачных опытов над старыми трупами в роли первых лиц – генсеком КПСС избрали Горбачёва, а тот неожиданно начал вынимать отдельные кирпичи из советской стены, пока всё вдруг не рухнуло. Когда однажды (много лет назад) президент Франции Жак Ширак разговаривал в Крыму с Леонидом Брежневым, он спросил его, нельзя ли немного ослабить гайки. Брежнев по-доброму объяснил: нельзя, иначе всё сразу завалится. Но вот пришёл Горбачёв и, пробуя немного стену выпрямить, вытянул один кирпич. Ну, тогда рухнула вся стена. По-моему, если бы у русских не было столь мощного ядерного наследия, оставшегося от Советов, сегодня в мировом масштабе с ними считались бы примерно как с нынешними словаками…»^{200}

4

В 1980-х годах больше всего книг Станислава Лема переводилось в Германии, но в 1990-х первенство перехватила Россия. В 1992–1996 годах в Москве даже вышло первое собрание сочинений Лема – в издательстве «Текст»: десять основных и три дополнительных тома. Были переведены практически все крупные художественные произведения писателя, кроме второй и третьей частей романа «Неутраченное время», публиковать которые Лем запрещал.

От фантастики к этому времени Лем отказался.

«В 1989 году я принципиально перестал писать беллетристику, – рассказал он в одном из интервью начала 2000 года. – Конечно, у меня были наброски новых замыслов, но я решил, что эксплуатировать их в новой ситуации не стоит. Именно переход многих моих странных идей из области фантасмагории в реальность парадоксально помешал моим дальнейшим занятиям Science Fiction.

Поясню на примере.

Высаживая в саду саженец, свободно можно представить, как в результате многолетнего развития преобразуется саженец в дерево с развесистой кроной, как это дерево зацветает и со временем начинает плодоносить. Однако со мной случилось не так. Моё дерево действительно выросло и разрослось мощными ветвями, но подозрительными сейчас кажутся мне его соцветия, и яд сочится из его плодов.

Или другими словами: прежде я писал как бы в невесомости, свободно маневрировал любыми сюжетами, делая их безопасными или подслащая юмором, или даже вполне осознанно обходил ужасные подтверждения своих фантастических прогнозов и тем самым не чувствовал себя ответственным за какие-либо будущие людские сумасшествия, которые могут отпочковаться от моих домыслов. По сути, было во всём этом что-то от известной классической ситуации с учеником чернокнижника, вызывающим тайные тёмные силы…»

И из статьи 2001 года:

«Перестал я совсем писать фантастику, когда заметил, что некоторые идеи, казавшиеся мне исключительно фантастическими, стали вдруг, как бы сами собой, проявляться в реальности, – конечно, не в идентичном виде, но в подобном. И вот тогда я решил, что нужно сдерживать себя, ибо вдруг додумаюсь до чего-нибудь такого, что мне уже совершенно не понравится…»

5

Зато теперь Лем вплотную занялся философией и публицистикой.

На этом (не столь уж неожиданном) поприще он быстро заслужил звание «краковского оракула», знающего всё и имеющего обо всём своё собственное мнение. В различных периодических изданиях писатель постоянно публиковал статьи и эссе на научно-технические, философские, литературные и политические темы, давал интервью. Знание иностранных языков, постоянное ознакомление с научными и научно-популярными журналами и книгами (английскими, немецкими, французскими и русскими), острый незаурядный ум позволяли писателю неизменно оставаться в курсе всех достижений современной науки и техники и даже предсказывать (предполагать) направление их развития.

В католическом еженедельнике «Tygodnik Powszechny», с которым он начал сотрудничать ещё в конце 1940-х годов, под специальной рубрикой «Мир по Лему» писатель выступал с размышлениями о событиях в политической и культурной жизни страны, не касаясь только (по специальной договорённости с редакцией) проблем религиозных.

Там было опубликовано более трёхсот статей.

В 1990–1992 годах Лем часто высказывался на литературные и философские темы в журналах «Teksty Drugie» и «Dekada Literacka», а в ежемесячнике «Odra» – с эссе и воспоминаниями под общим названием «Сильвические размышления».

Сильвические – это от латинского слова silva. Это может означать и лес, и плантацию, и множество, и изобилие. Сам Лем трактовал это слово коротко: лес разных вещей.

Многое интересовало писателя в этом «лесу».

Он соглашался, например, с Витгенштейном в том, что границы любого языка являются, в сущности, границами окружающего мира. Он был склонен считать постмодернизм регрессом любого языка. Он считал, что окружающая среда в целом стала более разумной, чем сам человек, имея в виду то, что мы теперь постоянно пользуемся множеством самых разных устройств, не имея при этом никакого понятия о том, как они устроены. «Вижу, вижу будущую электронную пещерную эпоху хакеров», – писал Лем. И признавался, что в те годы, когда писались его «Диалоги» и «Сумма технологии», он явно недооценивал темп и силу прироста знаний, и тем более некоторые «чёрные» негативные результаты их использования. Не возникают ли где-то на горизонте мрачные призраки элоев и морлоков, призраки некоего «нового прекрасного мира»? – тревожился он.

Всё интересовало писателя.

И неясные места антропогенеза.

И некая смутная печаль перед неуклонно приближающимся концом света.

Нет, не в мистическом смысле, а в самом что ни на есть диалектическом: скажем, через несколько миллиардов лет Солнце ведь всё равно, хотим мы этого или нет, превратится в сверхновую звезду и сожжёт нашу планету.

А проблема лингвистических словарей и искусственного интеллекта?

Как получилось, что технологические процессы и, собственно, сама информация нынче так отягощены злом? И как решать демографические проблемы в странах, самых разных по культуре и по религиозным воззрениям? И как относиться к постоянно и резко увеличивающемуся количеству фиктивных гипотез в науке? Вот ведь даже литература уже теряет всякую связь с реальностью – не может безответственное умножение «гипотетических бытии» длиться вечно.

Возможно, считал Лем, именно XXI век станет веком битв поборников биотехники с её противниками.

«Один критик, кажется из Германии, как-то указал, что я занимаюсь “философией будущего”, – писал Станислав Лем в эссе, опубликованном в журнале «Одра». – Вот новости! Когда я писал об этом когда-то давным-давно, никто этого не видел, не хотел видеть, никто не захотел откликнуться, будто я писал на санскрите».

Сможем ли мы хоть чуточку улучшить мир? – спрашивал писатель.

Крови и убийства в нынешних книгах и на экранах телевизоров немерено. Телевидение бешеными темпами плодит орды идиотов и кретинов. Что это, садизм продюсеров или отражение реальности? И что происходит с нашей литературой? Нарастающая циклофрения, с определёнными признаками реактивного парапсихоза, с меланхолией, переходящей в депрессию? Эволюция длилась так долго, у неё было так много времени, что мы сейчас со всей нашей хвалёной химией и фармацевтикой выглядим весьма-весьма бледно. И замечал, как бы между делом: «Что-то неинтересно мне думать о влиянии сексуальных привязанностей Билла Клинтона на судьбы боснийцев и самих американцев. Вы спросите: а что меня интересует? Да стыдно сказать… Всякое интересует… Космос, например, SETI, коэффициент интеллектуальности и всё такое прочее…»

И ещё: «Время идёт. Не люблю отвечать на письма. Старость, реклама, порно, современная музыка, бедолага советский космонавт, который полетел в космос из СССР, а куда оттуда возвращаться – непонятно. А теперь ещё Югославия…»

И делал из всего этого совершенно лемовский вывод:

«Человек разумный – статистически глуп».

6

В компьютерном ежемесячнике «PC Magazine» (польская редакция) в 1993–1998 годах Станислав Лем регулярно публиковал свои размышления по вопросам информационных технологий. В еженедельнике «Przekroj» в 2000–2002 годах под рубрикой «Ваше мнение, пан Лем?» – статьи на научно-популярные темы. В еженедельнике «Przegląd» – короткие размышления-отклики на текущие события политической жизни. А в «Gazeta Wyborcza» – обзоры событий каждой прошедшей недели.

Позже многие из этих эссе были изданы отдельными сборниками, такими как «Милые времена» (1995) и «Sex Wars» (1996).

О «Sex Wars» следует упомянуть отдельно.

В статьях, составивших этот сборник, писатель пытался разобраться в вопросах чрезвычайно быстрорастущего числа людей на Земле и одновременно – вымирания многих других биологических видов.

Вывод звучал парадоксально: прогресс ныне служит регрессу.

«Только сейчас я уточнил, – писал Лем, – что именно подразумевал О. Флехтхейм под термином “футурология”. Признаюсь, мне кажется странным, что я так долго, так подробно и так невежественно занимался тем, о чём почти не имел представления, – ведь “Диалоги” были написаны ещё при жизни Сталина. Почему я взялся за “Сумму технологии” – теперь тоже кажется мне странным. Наверное, потому, что мне всегда, во все времена, было любопытно – что может произойти в будущем? Можно сказать, тогда я был Робинзоном футурологии…»

7

А вот сборник «Придирки по мелочам» (1997) составили тексты, печатавшиеся в еженедельнике «Tygodnik Powszechny».

Здесь опять карусель иронических фактов, гипотез, предположений.

«В немецкой телепередаче я видел недавно живую мышь, на спине у которой росло человеческое ухо в натуральную величину». Ничего удивительного, писал Лем, что успехи генной инженерии затмевают даже политику. «Вот и здоровье Ельцина отошло на второй план по сравнению с клонированной овцой».

Иногда заметки писателя звучат раздражённо.

«Немецкий еженедельник “Die Woche” обратился ко мне с просьбой дать им статью о клонировании. Я ответил, что мне неохота молоть чепуху по всем этим модным поводам, – гораздо проще перепечатать отрывок из моей “Суммы технологии” и посмотреть, как нынешние научные открытия соотносятся с теми, которые я предвидел тридцать четыре года назад».

И ещё более резко в эссе «Тем, кто меня поправляет и поучает»:

«Наверное, я знал кое-что обо всём этом, если уже в 60-е годы писал книги, которые до сих пор издаются и переиздаются в разных странах (например, в Германии), – жаль только, что не в Польше».

И далее.

О космосе:

«Нестабильность движения малых планет в Солнечной системе и обнаружение миллиардов новых галактик – вот, на мой взгляд, основные события в астрономии в последние годы…»

О Всемирной сети:

«Интернет для меня – явление чисто технологического характера, добрая сторона которого гораздо шире и внимательнее рекламируется, чем другая, более мрачная сторона. А ведь там криминальные, политические, финансовые аферы, наконец, опасности, о которых мы даже и предположить не можем…»

«Интернет – это марксистская догма об уничтожении права частной собственности на информацию! Не могу себе представить чтение стихов любимого поэта, если для этого на подушку надо ставить монитор…»

О чернобыльских тучах:

«Радиоактивное заражение – вот вырвавшийся из бутылки демон, и вряд ли возможно загнать его обратно…»

Об информационных войнах:

«Я очень обеспокоен тем, что сбывается так много невесёлых идей, когда-то мною высказанных и описанных. Читая сейчас об информационных войнах, вспомнил свой “Рассказ второго Размороженца”. Парадокс подобных войн прост: больше рискует тот, кто дальше других продвинулся в своём развитии…»

О течении времени, о детстве, которое исчезает:

«В книге “Исчезновение детства” Нил Постман подробно анализирует детство. В наше время этот – так называемый детский – период из жизни человека начинает выпадать: детей невозможно уберечь от всяческих мерзостей…»

Об удобствах современной связи:

«Сейчас нам часто говорят о том, как это замечательно, что мы можем практически в реальном времени общаться на больших расстояниях, но я уже не раз писал о том, что лично у меня это не вызывает никакого энтузиазма, так как я не могу понять, какое новое содержание получает такое общение. Шоры, в которых нас воспитывали, не только сдерживали, но и определяли жизненное направление…»

И рядом почти случайное (но, конечно, не случайное) замечание:

«Этот мир кажется мне плохим. Но чего в такой оценке больше: объективности или ощущения моей внезапно надвинувшейся старости?..»

О парадоксах истории:

«Если бы Гитлер не уничтожал евреев, возможно, Германия первой овладела бы атомным оружием…»

О языках:

«Языки – живые образования, они изменяются и эволюционируют. Есть языки, которые легко вбирают в себя чужие слова, и наоборот. Развитие цивилизации весьма существенно влияет на развитие языков…»

И тут же рядом о политических реалиях:

«Вряд ли найдётся государственная власть, которая с моральной точки зрения была бы безукоризненной…»

И об исчезновении книжных магазинов:

«Неплохо бы поддерживать государству современных авторов и прежде всего лавки и магазины, которые торгуют книгами. Я вот, например, уже старый человек. Мне трудно бегать по всему городу за книжками молодых, а хочется знать, что они там всё-таки пишут…»

Наконец, о причудах (скажем так) редакторского отбора:

«Вот вышла недавно новая польская энциклопедия. Но почему в ней нет статьи о единственном польском космонавте Мирославе Гермашевском? И почему в ней нет статьи о гипнозе?..»

8

В 2010 году, уже после смерти писателя, в Варшаве вышла монография Павла Околовского, посвященная философским взглядам Лема: «Материя и ценности. Неолукрецианизм Станислава Лема».

Из названия видно, что Околовский, несомненно, считал философские взгляды Лема близкими к взглядам Лукреция; он и повествование строил в этом ключе, подробно разбирая сходство меж Лукрецием и Лемом в самых разных областях: космологии, эволюционизме, антропологии и многих других.

Вторая глава первой части монографии Околовского называлась «Главные философские идеи Лема: философия человека». Думается, есть смысл хотя бы коротко перечислить основные разделы этой главы. Читатель думающий продолжит размышления самостоятельно.

Главный тезис: общественный детерминизм:

– Технология является независимой переменной цивилизации (или общественного развития). Наука и культура управляются случайными процессами, вектор развития определяют технологии. Гомеостаз человечества может быть нарушен в случае появления новой разумной расы (автоэволюция человека или «некроэволюция» искусственного разума).

Асимметрия добра и зла:

– Добрые намерения всегда могут превратиться в злые, а злые всегда остаются злыми.

Истребление культуры:

– Обилие информации, распад верований, понятий и норм приводят к тому, что невозможно найти в океане информации настоящие ценности, а «поисковых систем смысла» не существует.

Антропологический нативизм:

– Человеческая натура (характер, темперамент, эмоциональность, интеллект) определяется генетически и не меняется на протяжении последних 100–160 тысяч лет.

Антропологическое манихейство:

– Имманентность зла человеческой натуры. Бескорыстные убийства и причинение страданий – исключительная специализация человека.

Антропологический паулинизм и религиозность:

– Человек, как общественное существо, способен противостоять злу лишь в коллективе и никогда в одиночку.

Натурализм:

– Человеческий интеллект возник для того, чтобы мы могли познавать истину. Инструментом для такого познавания служит язык.

Учеников в строгом смысле этого слова у Лема-философа нет.

Нет также продолжателей и эпигонов, поскольку его трудная и новаторская философия – in statu nascendi[119]119
  В состоянии зарождения, возникновения (лат.).


[Закрыть] – ещё не окрепла как система, то есть не вошла широко в культурное обращение. Однако частично мысль Лема уже проанализирована и преподаётся в университетах (Берндт Грефрат в Эссене, Павел Околовский в Варшаве).

9

В 1997 году имя Станислава Лема было внесено в список почётных граждан города Кракова. Несомненно, писатель это заслужил. В конце концов, многие читатели воспринимают Польшу прежде всего именно как страну Станислава Лема.

А в 1999 году вышел его сборник «Мегабитовая бомба».

«Антиматерии, – писал Лем в «Мегабитовой бомбе», – я боюсь меньше, чем Интернета. Засилье английского языка в Сети, обилие чисто развлекательных страниц (игры, порнография, сплетни), лёгкий доступ к любой информации для мафии, многочисленные компьютерные преступления, неконтролируемый информационный потоп, анонимность политического насилия, тотальное нарушение авторских прав, постоянные столкновения технологического прогресса с культурными и религиозными традициями…»

Ну и эскапизм компьютерных игр.

Сны и игры в Интернете – сравнимы ли эти понятия?

«В своё время, – писал Лем, – я позволял экспериментировать над собой, например, принимал псилобицин (аналог мескалина). Это тоже, можно сказать, “виртуальная реальность”». И далее: «Разум не может быть безвольным. Мы должны помнить о проблемах, которые могут ожидать нас в процессе создания искусственного интеллекта».

Вообще, рассуждал писатель, возможность существования искусственного интеллекта является, скорее, вопросом веры.

Отсюда главный вопрос: а что такое разум?

Все эти понятия – разум, разумность, интеллект – они ведь достаточно размыты. Что мы знаем, а чего не знаем? Кто ответит? Вот три образца для создания искусственного интеллекта: мозг человека, центральные нервные системы животных, «дерево жизни» Линнея. Но как возник, как менялся в процессе эволюции наш мозг? Возможен ли, скажем, интеллект без эмоций? И справедливо ли относиться к злу как к обратной изнанке технологического прогресса?

«Если говорить коротко, – писал Станислав Лем, – то связь сейчас – это практически всё, а вот разум – почти ничто. Как нам уберечься от шпионских и милитаристских вторжений в Сеть?»

Не правда ли, в дни Сноудена эти слова звучат как откровение?

А постоянное изменение научных парадигм? Вполне возможно, что мы уже стоим на пороге создания аналога этикосферы – по принципу той, что была описана в романе «Осмотр на месте»? Каким будет, как себя проявит в недалёком будущем век истинной информатики? «Количество информации, одновременно доступной в разных системах, чрезвычайно велико, и оно постоянно увеличивается». При этом, отмечал Лем, получаемая нами информация чрезвычайно засорена глупостями и обманом. Налицо серьёзное снижение качества научно-популярных изданий, подмена истинной науки сенсационными сплетнями и вымыслами.