Текст книги "В пургу и после (сборник)"
Автор книги: Владимир Зима
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
– Наша страна не бедная, – сказал Касьянов. Денисенко пристально посмотрел на него, будто прикидывая, стоит ли продолжать разговор, но до острова Эрнеста было еще далеко, а после выпитого кофе уснуть все равно не удастся…
– Не бедная, но и не настолько богатая, чтобы эти деньги можно было вкладывать в бесприбыльное дело, – сказал Денисенко.
А какая прибыль от Арктики? Строить здесь заводы – дорого, вывозить руду – еще дороже…
– А Севморпуть? Это же кратчайший путь из Азии, с Дальнего Востока, в Европу. Если сделать судоходство регулярным, можно получить немало прибыли…
– Это пусть Госплан считает… Им сверху виднее, – сказал Касьянов. – Я лично считаю, что на Большой земле и дел немало, и сделать можно гораздо больше, чем здесь.
А зачем такое разделение – Большая земля, Малая? _ удивился Денисенко. – Земля у нас одна, русская земля…
С высоты столичного пренебрежения Касьянов иронично поглядел на Денисенко, показавшегося ему сейчас провинциальным и смешным.
– Вы не хотели бы работать у нас? – вдруг спросил Денисенко.
– Кем? – вполне серьезно повернулся к нему Касьянов.
– Дали бы вам отдел новой техники, глядишь, через пять-шесть лет мы бы все острова обеспечили электричеством…
– Оптимист вы, батенька, – самодовольно рассмеялся Касьянов. – Первый генератор получили, можно сказать, из экспериментальной лаборатории и уже на серию замахиваетесь?.. А вдруг он не потянет на Севере? По секрету скажу, эта штука ведь делалась совсем для другого…
Сгодится и для Арктики, – настойчиво сказал Денисенко. – Я не знаю, для кого вы делали эту штучку, но она мне подходит. Это одна из главнейших наших проблем – энергия! Сколько угля, сколько солярки ежегодно забрасывается на острова!.. А здесь – поставил изотопный генератор, он и работает без подзарядки пять лет. Я правильно понял устройство вашей штучки?
– В общем, правильно, – сказал Касьянов. – Но не нам с вами решать, сколько их будет сделано и для кого.
– А кому же?! – искренне воскликнул Денисенко. – Скажите, кто лучше меня может знать потребности полярных станций? Госплан?..
– Хорошо, хорошо… – примирительно сказал Касьянов. – Но вот мы прилетаем сейчас, и выясняется, что «Гамма» не работает. Ошибка в конструкции, неподходящие условия эксплуатации, да мало ли что…
– Что ж, в таком случае вы будете сидеть на острове до тех пор, пока я не начну принимать метеосводки от «железного полярника»… Так там прозвали автоматическую метеостанцию, – пояснил Денисенко. – Вас такой вариант устраивает?
– С позиции силы?
– Я не специалист в дипломатии, – сказал Денисенко и отвернулся к иллюминатору.
Касьянов подумал, что, пожалуй, он перегнул палку и что в конце концов именно Денисенко будет подписывать акт о приемке изделия, а в акте будет отражена и деятельность самого Касьянова, это должен быть достаточно солидный документ, чтобы у начальника отдела не оставалось никаких сомнений: назначать Касьянова руководителем группы или не назначать…
– Через три дня присылайте самолет. «Гамма» будет работать.
– Вот это деловой разговор! – живо откликнулся Денисенко. Похоже было, что он не умел обижаться. – Кофе хотите?
– Не откажусь, – сказал Касьянов.
Самолет теперь летел ниже кромки облаков, и под крылом, сколько видел глаз, безжизненно белели полярные льды. Зубчатые гряды торосов отбрасывали на лед причудливые тени, в редких разводьях плескалась черная вода. Распластанная тень «ЛИ-2» скользила по снегу, щемяще одинокая. Касьянов с непонятной грустью подумал, что, может быть, их самолет в эту минуту единственный очеловеченный предмет во всем приполярном пространстве, – на карте Северного полушария этот район занимал огромный голубоватый сектор, долгое время Касьянову казалось, что и земля должна быть здесь голубой или синей, а оказалось – сплошная белизна, режущая глаз, колючая, острая белизна…
Открылась дверь пилотской кабины, кто-то из летчиков торопливо прошел в хвост, проверил, надежно ли закреплена «Гамма».
– Скоро садимся? – спросил Денисенко.
– Минут десять-двенадцать осталось. Не замерзли вы тут? А то идите к нам, у нас теплее, – сказал летчик.
– Запоздалое приглашение, – язвительно улыбнулся Касьянов.
Летчик пожал плечами и скрылся в кабине.
Касьянову очень хотелось побывать в пилотской кабине, просто так, для интереса, и чтобы потом было что рассказать в Москве. Он подумал, что все желания человека, как правило, исполняются, но чаще всего это происходит тогда, когда к ним уже притупляется интерес. Идти в пилотскую кабину уже не было желания.
Вскоре самолет заложил пологий вираж со снижением и с ощутимым толчком приземлился на галечную косу, кое-где припорошенную снегом, резво побежал мимо дымящих бочек, обозначавших входные ворота посадочной площадки, мимо всторошенных береговых льдов, вглубь острова, к видневшимся вдали домикам полярной станции. После небольшого пробега самолет затормозил и развернулся хвостом к острову, и Касьянов увидел, что вся посадочная полоса была размером с футбольное поле, а дальше уже начинались скалы. «Жил на площади Восстанья, а теперь – на мыс Желанья, семьдесят шестая параллель…» – вспомнилась Касьянову песня, которую напевал Вано, подумал, что Вано теперь женатый, а медовый месяц у него будет проходить под неприветливым северным небом, и от души пожалел Вано и Тоню.
К самолету подъехал бульдозер, волоча за собой тракторные сани, сваренные из толстенных труб. На санях ехали два парня, размахивавшие руками и что-то кричавшие, но винты еще вращались, моторы то и дело взревывали, так что ничего не было слышно. Из кабины бульдозера выпрыгнула молодая женщина в ярко-красных щегольских резиновых сапожках. Волосы, едва прихваченные косынкой, трепались на ветру, женщина тоже что-то кричала и махала рукой в зеленой варежке. Моторы разом смолкли, один из летчиков вышел в салон и сказал:
– Приехали! Давайте побыстрее скинем эту штуковину, и – домой! С Диксона прогноз плохой пришел.
– Ясно, – сказал Денисенко, порывисто вставая с кресла. – Позовите командира.
– Одну минуту, – ответил летчик и скрылся за дверью.
Потом они все вереницей потянулись из кабины – два пилота, радист, бортмеханик и штурман. Командир был совсем молодым, ему от силы можно было дать лет двадцать семь.
– Слушаю вас, – предупредительно наклонился он к Денисенко.
– Сколько времени у нас в запасе?
– Минут двадцать можем посидеть, – прикинув в уме, ответил пилот.
– Ясно. Попытаюсь уложиться.
Летчики распахнули грузовой люк, в него заглянула женская голова и прокричала:
– Почта есть?
– В Греции все есть!.. – крикнул ей штурман, передавая запечатанный сургучной печатью брезентовый мешок и затем еще несколько посылок, обшитых белым полотном.
– Эх, обида какая!.. Знали бы, что почта не на сброс, мать бы мне варенья прислала… – с сожалением сказала женщина.
– В полиэтилене нормально доходит, – сказал штурман. – Три пакета, один в один, и небольшой воздушный пузырь оставлять, бросали со ста метров, в снег правда, и – нормально…
Денисенко выглянул наружу, позвал:
– Мужики! Навались!..
Цепляясь руками за дюралевый пол, в самолет взобрались два парня, сидевшие на санях. Оба в ватных климкостюмах, неуклюжие, как медведи. Заметив Касьянова, почти одновременно поздоровались. Тот, что был повыше и с бородой, оглядел ящик, в который была упакована «Гамма», заметил оранжевую нашлепку: «Внимание, радиоактивность!» – присвистнул и покачал головой.
– Ну, взяли?! – скомандовал Денисенко.
Втроем они подтолкнули «Гамму» к люку, а с земли уже кто-то подкладывал железные слеги, кто-то хватался за ребристый каркас упаковки. Касьянов заметил, что коренастый мужчина в рыжем свитере, принимавший «Гамму» снизу, старается держаться на расстоянии вытянутых рук. Это заметил и кто-то из парней.
– Влас! Ты чего сачкуешь? – с заметным акцентом спросил тот, кто был с бородой.
Тот, кого назвали Власом, оглянулся, убедился, что женщина стоит вдалеке, распечатывает конверт за конвертом, и негромко сказал:
– Так ведь, говорят, эта… активность… на мужские качества влияет?..
– Конечно, влияет, – усмехнулся бородатый. – Но – как влияет. Ты спроси у инженера, он тебе скажет, что в малых дозах очень даже полезно.
Касьянов, стоявший сбоку, сосредоточенно нахмурил брови, чтобы не рассмеяться, и глубокомысленно добавил:
– Это, знаете ли, как змеиный яд – в больших дозах смертельно, а в малых дозах как лекарство…
Еще раз оглянувшись на женщину, Влас грудью налег на медленно сползавшую «Гамму», стараясь не упустить ни одного микрорентгена, все заметили это, переглянулись и дружно засмеялись. Влас покраснел и потупился.
– Опять ты шутки шутишь, Студент!.. Гляди у меня…
– История Власа, лентяя и лоботряса, – подытожил бородатый.
Едва «Гамма» очутилась на санях, Денисенко приказал тянуть ее к полярной станции. Устроившись сбоку рядом с начальником станции, благообразным мужчиной лет пятидесяти, Денисенко начал быстро что-то доказывать, что-то втолковывать, а мужчина лишь поднимал на него умоляющий взгляд и нерешительно мямлил: – Да как же это?.. Ну?..
Пилоты остались у своего «ЛИ-2», и когда они скрылись за очередным поворотом, Касьянов неожиданно ощутил прилив зависти к этим парням, и что они сейчас вернутся на Диксон, и будут пить пиво за плюшевыми шторами синей столовки, а вечером пойдут в курятник или вообще улетят в Москву… «За два дня все здесь сделаю, и надо будет вызывать самолет, – решил Касьянов. – В такую глухомань меня еще не заносило… Экзотика и романтика, увы, не для меня. Здесь холодно и сыро, к тому же ветрено». Почему-то вспомнилась не тихая квартира в Нагатине, а прокуренная комната в КБ, и коллеги вспомнились – как-то они там сейчас? Семенова бегает по магазинам, Феликс и Карасев играют в шахматы, Фадейчев жует свой бутерброд… Какие они все милые и симпатичные люди!..
Трактор полз в гору, вскоре показались два дома полярной станции, сарай, какая-то будка, от которой тянулись провода, сортир на отшибе, почти над краем обрыва, метеоплощадка, до которой была протоптана дорожка, и гараж, около которого снег был изрыт тракторными гусеницами. Касьянов представил себе, что судьба забросила его на такой остров года на два, и ему стало тоскливо. А ведь живут же люди – и не жалуются. Ко всему привыкает человек, в самом безрадостном существовании умудряется выискивать крупицы счастья и довольства, и каждая малая удача превращается в праздник.
Сани остановились возле дома, Касьянов взял свой рюкзак и пошел следом за парнями в кают-компанию отогреваться с мороза, пить чай, который уже был заварен и ждал на столе, в огромном алюминиевом чайнике, накрытом затейливой куклой. Из раздаточного окошка, соединявшего кают-компанию с камбузом, выглянула немолодая уже женщина со скорбной складкой у рта, внимательно оглядела Касьянова и вновь скрылась. Касьянов пил чай в одиночестве – парни разбрелись по комнатам читать письма, механик возился на улице с трактором, в окне то и дело показывались также Денисенко и начальник полярной станции, переходившие из будки в будку, из сарая в гараж. От горячего чая Касьянов вскоре разомлел, его клонило в сон.
– А что это вы паритесь? – участливо спросила повариха. – Вы бы разделись… Могу до чая полотенце дать. Знаете, как раньше купцы чай пили?.. До седьмого полотенца… – женщина произносила каждое слово с доброй певучестью, по-матерински ласково, Касьянов даже растерялся поначалу от неожиданного участия. Несколько смутившись, он снял с себя куртку и свитер, остался в одной лишь клетчатой ковбойке и ватных штанах.
– У меня не вполне изящный вид в этих брюках, вы уж извините…
– Это еще что!.. – вздохнула женщина, подпирая подбородок локтем и устраиваясь в раздаточном окне поудобнее. – Сейчас хоть эти климкостюмы носить можно. А раньше – ой, батюшки! – такие балахоны нам выдавали, ни на что не похоже… Получишь на складе – мешок мешком, не знаешь, где перед, где зад… А в кармане – вдруг – записочка. «Дорогой товарищ полярник! Мы надеемся, что тебе будет тепло и удобно в костюме, пошитом на нашей швейной фабрике комсомолками, скажем, Ивановой и Сидоровой. Зимуй спокойно, изучай тайны природы». И подписи. Очень трогало, прямо до слез… В самом деле, на душе теплее становилось…
«Боже! – подумал Касьянов. – Умиляться браку, вместо того чтобы заставить шить качественные вещи. На это способны, наверное, только мы, русские люди…»
– Там, в ящике, сахар, вы берите, не стесняйтесь, – сказала женщина. – Масло, жаль, кончилось…
Вскоре в кают-компанию пришел злой как черт Денисенко, и выяснилось, что кончилось не только масло – на полярной станции из продуктов оставались лишь крупы да борщевая заправка. Оказывается, здесь успели израсходовать и почти весь НЗ, осталось десять плиток шоколада и четыре банки говяжьей тушенки. Уголь тоже был на исходе, солярки – полбочки, и на что надеялся начальник полярной станции, понять было невозможно. Но самый бурный гнев Денисенко вызвала медвежья шкура, обнаруженная в сарае, где должны были храниться шар-пилоты.
– Немедленно собирайтесь! – приказал Денисенко начальнику полярной станции. – На Диксоне я вас под суд отдам!.. Кто позволил стрелять медведей?!
– А если нам жрать было нечего? – осторожно попытался вступиться за начальника бородатый парень, который говорил с прибалтийским акцентом.
– Вы, Перконс, если хотите, сможете выступить на суде в качестве адвоката, – отрубил Денисенко.
– Надо было завоз делать вовремя, не пришлось бы мишек стрелять, – угрюмо пробурчал второй парень.
К этому времени в кают-компании собрались все обитатели острова. Усевшись за столом, молча пили чай, поглядывали на начальника радиометеоцентра и ожидали, какое решение он примет.
– Сколько времени вам потребуется, чтобы запустить «Гамму»? – повернувшись к Касьянову, спросил Денисенко.
– Дней пять, – подумав минуту, ответил Касьянов.
– Что вам для этого надо?
– Регулярное питание, – попытался пошутить Касьянов.
– Я имею в виду – какая помощь?
– Я справлюсь без помощников, – уже серьезно ответил Касьянов.
– Ясно, – сказал Денисенко и повернулся к начальнику полярной станции. – Вы контролировали работу автоматической станции? Есть отклонения?
– Были… Наши радиотехники все отрегулировали.
– Кто занимался «железным полярником»?
– Карташова, старший радиотехник-гидрометеоролог, – четко, с интонациями армейского старшины ответил начальник.
Денисенко поморщился, очевидно, это не сообразовывалось с уже принятым решением, однако передумывать было некогда.
– На острове останутся – товарищ Касьянов, механик Бочков и Карташова. Всем остальным срочно собирать вещи и улетать! Материалы наблюдений готовы к эвакуации?
– За час соберем, – пробурчал начальник полярной станции.
– Вопросы есть?..
Ответом ему было продолжительное молчание.
– Что же вы сидите? Собирайте вещи!.. Нина, – обратился Денисенко к женщине-метеорологу. – Вас я оставляю начальником полярной станции. Это для бухгалтерии. А подчиняться вы будете инженеру Касьянову. Он вам все объяснит. Переведете «железного полярника» на автономное питание, ровно сутки последите за работой системы и давайте радиограмму на Диксон. Я тут же высылаю к вам самолет. А вы, Бочков, наведите на острове порядок, подготовьте станцию к длительной консервации. Знаете, как это делается?
– Уж как-нибудь сделаем.
– Не как-нибудь, а по инструкции! – сказал Денисенко.
Он все еще продолжал злиться, и поэтому голос у него то и дело срывался на крик. А Касьянов исподволь разглядывал своих новых соседей, с которыми предстояло несколько дней жить на этом острове. Механик Бочков был тем самым Власом, который вначале боялся радиации, а потом усердно ловивший микрорентгены. С виду он был человеком замкнутым и настороженным, как говорят, «себе на уме». Нина Карташова была внешне ничем не примечательна, если не считать глаз – на худом обветренном лице они просто пылали неотразимой чернотой. Судя по загару, Нина недавно зимует на этом острове, подумал Касьянов. У всех остальных зимовщиков кожа была ослепительно белой, как у людей, долгое время просидевших в подземелье без солнечного света. А собственно, чем полярная ночь отличается от подземелья? Не приведи господи задержаться здесь больше, чем на неделю! Ведь, говорят, в здешнем воздухе процент кислорода значительно меньше, чем на материке, и будто бы именно от этого северяне очень быстро лысеют.
Лысеть Касьянову очень не хотелось.
…Все вещи зимовщиков, упакованные в ящики папки с материалами наблюдений и отчетами, мешки с остатками ткани, подушками, одеялами и еще каким-то барахлом, были погружены на тракторные сани, сверху запрыгнул островной пес Шарик, уселись люди, и Влас повел свой трактор на галечную косу, к самолету. Чтобы не терять времени зря, Касьянов начал распаковывать ящики «Гаммы», а Нина занималась своими делами – ходила на метеоплощадку, затем передавала на Диксон синоптическую сводку. Касьянов работал на улице, за складом, где решил установить «Гамму» постоянно, и видел, как Нина в своих ярко-красных сапожках то и дело показывалась то во дворе, то на тропинке к метеоплощадке, то переносила какие-то вещи из одного дома в другой. Временами она двигалась с девичьей легкостью, а иногда вдруг сутулилась, как старуха, и едва переставляла ноги. Касьянов разглядывал ее из своего укрытия и вспоминал все, что успел узнать в кафе о жизни на полярных станциях, – что там нет незамужних и неженатых, всегда кто-нибудь с кем-нибудь живут одной семьей, и подумал, что неизвестно, кто был мужем Нины, уж во всяком случае не мужиковатый механик Влас, который, как заметил Касьянов, обращался к Нине по имени и отчеству – Нина Сергеевна….
Но размышлял обо всем этом Касьянов как-то вяло, скорее по привычке, чем в надежде извлечь для себя выгоду, да и то лишь первое время, пока отдирал доски и приводил «Гамму» в рабочее состояние, а потом уже и времени на размышления не оставалось, потому что началось то главное, ради чего он летел, и мерз, и зяб под дождем, и теперь сидел на этом далеком острове в Северном Ледовитом океане – началась работа. Странное дело – «Гамма», знакомая до последнего шурупа, до последней заклепки на алюминиевом корпусе, здесь воспринималась иначе, казалась живой, каким-то организмом, рожденным Касьяновым в Москве, и теперь увиденным уже повзрослевшим, наделенным какими-то новыми чертами. Возможно, сказывалась перемена обстановки, ведь изотопный генератор стоял не на стенде в термобарокамере, обвешанный датчиками и следящими устройствами, а был установлен на какой-то порыжевшей скале, на ветру, как ему и полагалось при работе. Оттого, что с «Гаммой» Касьянов общался первое время не пинцетом и осциллографом, а увесистым ломиком, «Гамма» показалась незащищенной и жалкой, и Касьянов торопливо подключил эквивалент нагрузки, зафиксировал первоначальные показания приборов и стал с нетерпением ожидать, когда начнется рабочий процесс; он на миг представил себе, что сейчас творится внутри «Гаммы», как бурлят невидимые процессы радиоактивного распада, нагревают рабочее тело и практически без потерь превращаются в электрический ток. «Только бы она заработала нормально, только бы она вообще заработала», – тихонько молился про себя Касьянов и торопливо курил сигарету за сигаретой, потому что от него здесь уже почти ничего не зависело, процесс распада уже начался, оставалось только ждать, когда «Гамма» войдет в режим. До этого мгновения могло пройти часов шесть, а могло и несколько суток.
Контрольные приборы показали медленное нарастание потока, и тогда Касьянов устало вздохнул и направился в дом. Он не заметил, когда механик успел вернуться с аэродрома на косе, не помнил, что над его головой пролетел самолет в то время, когда он вводил «Гамму» в режим, для него вообще весь мир не существовал. А теперь он почувствовал, что зверски озяб и что уже вторая половина дня, пора бы ужинать, но еще не было завтрака, и очень хочется спать.
– Мужчины, ужинать!.. – распорядилась Нина, едва Касьянов показался в коридоре.
Влас вышел из своей комнаты, хмуро кивнул Касьянову и пошел в кают-компанию. Оставив дубленку в коридоре на вешалке, рядом с висевшим там карабином, Касьянов отправился следом.
– Там карабин висит… Для охоты? – поинтересовался он у Власа.
– В сортир ходить, – хмуря мохнатые брови, ответил Влас.
– Вы это серьезно?
– По инструкции… Но лучше брать ракетницу. Она там же, в чехле, болтается…
– Это что же, каждому полярнику положено оружие?
– Не каждому, а на каждый объект положено. На жилдом, на метеодом, мне на гараж, на дизельную… – обстоятельно пояснил Влас.
– А на сортир не положено? – иронично усмехаясь, спросил Касьянов.
– Из жилдома можно взять, – не уловив иронии, сказал Влас.
Нина поставила на стол кастрюлю с кашей, в которой была размешана банка тушенки.
– Ты про что нашему гостю рассказываешь? – спросила она.
– Товарищ сортиром интересуется, – едко усмехнувшись, сказал Влас и принялся за кашу.
Нина заливисто рассмеялась, отставила тарелку и принялась рассказывать Касьянову, какой случай был на острове весной, с этим самым сортиром; она еще не зимовала, но ей все так подробно рассказывали, что она до мельчайших подробностей могла пересказать, как в апреле на острове дурачились молодые инженеры, прилетавшие с Диксона инспектировать полярную станцию. Инспекцию приборов, оборудования и хозяйственной деятельности они провернули за три дня, а потом две недели маялись в ожидании самолета и от скуки предложили устроить торжественную сдачу в эксплуатацию нового гальюна, а старый решено было взорвать. И не просто взорвать, но направленным взрывом выбросить его содержимое на припай, в надежде, что летом льды оторвутся от острова и уплывут в океан вместе с нечистотами. Отыскали в библиотечке – на острове приличная библиотечка, здесь много книг и художественных и по специальности, – так эти парни отыскали какую-то популярную брошюрку по пиротехнике, рассчитали два заряда, вертикальный и горизонтальный, с замедлением по времени в 0,3 секунды, продолбили в мерзлоте шурфы, аммонита заложили – не пожалели, и взрыв получился удивительно удачным, никто не ожидал, что два кубометра скального грунта аккуратно перелетят на лед, но так и вышло! А потом торжественно перерезали ленточку, выстраивались в очередь, обновлять гальюн… Озорства ради у тыльной стороны будки подвесили фарфоровую ручку, с какого-то прибора сняли, на цепочке, как в ватерклозете получилось, и даже плакатик написали, точь-в-точь как в квартире у одного московского академика, кто-то из парней был у того академика и запомнил: «Воду спускать вне зависимости от поставленных задач и достигнутых результатов!» А какая же вода в нашем сортире?..
И Нина вновь заливисто рассмеялась.
Касьянов деликатно хмыкнул и пожелал ей приятного аппетита, но Нина от ужина отказалась, поглядела на часы и ушла снимать показания приборов – подходило время синоптического срока наблюдений.
– Чем тот Денисенко думал, когда Нину Сергеевну одну оставлял? – проворчал Влас.
– Почему одну? А мы с вами?..
– Вы, что ли, будете через три часа на срок бегать?.. Касьянов хмыкнул и промолчал.
– Сейчас я принесу чай, – сказал Влас и отправился на камбуз. – Э-э… Да он остыл уже… Угля принести надо.
– Вам помочь?
– Отдыхайте, – отозвался Влас, натягивая полушубок. – Сам управлюсь…
В окно Касьянов выглянул минут через пятнадцать, увидел, что Влас идет рядом с Ниной, и не от угольной ямы, а с метеоплощадки. «Ну вот, у них, оказывается, любовь», – разочарованно хмыкнул Касьянов. Это открытие он сделал вполне равнодушно, потому что в Нине на первый взгляд не было ничего выдающегося, обычная женщина, похоже, из синих чулков и, вероятно, без ума от своей работы, мечтает сделать какое-нибудь открытие… Пусть их!.. Он уже сладко подремывал, но все же через силу заставил себя подняться и пойти к «Гамме». Влас, встретившийся ему на крыльце, посоветовал на всякий случай прихватить с собой карабин.
– Здесь мишки какие-то ученые, что ли… В аккурат после самолета в гости заявляются. Не ровен час, попадется на тропе, ближе пятнадцати шагов не подпускайте, палите, и все! Хоть в мишку, хоть в воздух.
– А меня потом Денисенко – под суд?..
– Это он со зла кричал, что мы НЗ прикончили. До Диксона долетит, одумается… Новая метла, – снисходительно пояснил он. – Старается, да только не знает пока, что делать. Вот, станцию законсервировал… Прилуцкий небось не стал бы снимать людей.
– Но ведь припасов нет?
– Мишки есть… Разреши стрелять мишек, и все. Каждому по шкуре, всей зимовке мясо… Ну, и еще, конечно, Прилуцкий через бухгалтерию оформил бы каждому по два оклада за трудную зимовку, в общем, никто в обиде не остался бы… А этот прилетел, покричал, и – кранты! Снимать людей… Теперь им торчать на Диксоне на гарантийной оплате – это девяносто или того меньше. Я, пожалуй, уволюсь вовсе, если на какой другой остров не пошлют. Чего я не видел на том Диксоне?..
– Вы извините, я пойду «Гамму» смотреть, – сказал Касьянов, показывая на циферблат.
– Уже работает?
– Начала…
– А излучение от нее как? Не очень?..
– Нет излучения! – обозлился Касьянов. – Нет ни капли!..
Вернувшись в тамбур, Касьянов взял ракетницу и пошел к «Гамме». Он издалека увидел, что снег с ребристых боков прибора начал стекать прозрачными струйками вниз, значит, уже потеплела «Гамма», может быть, и режим установился, и тогда можно подключать ее к «железному полярнику» и слать радиограмму на Диксон… Откинув крышку приборного щитка, Касьянов с огорчением разглядел на неосвещенной шкале, что уровень тока почти не изменился, и «Гамма» не набрала даже тридцати процентов расчетной мощности. Что же, время в запасе еще есть. «Подождем, – решил Касьянов, – а пока отправлюсь спать».
Посовещавшись, все трое решили спать в кают-компании, чтобы не топить лишних печей. Затем Нина вспомнила, что ей через каждые три часа ходить на синсрок, и перетащила свою кровать за стенку, на камбуз, чтобы будильник не беспокоил мужчин.
– Меня пушкой не разбудить, – успокоил ее Касьянов и тут же, не раздеваясь, завалился спать.
Сквозь сон он еще услышал, как Влас осторожно прошагал на камбуз, оттуда послышался приглушенный разговор, чей-то смех, а потом все стихло.
ТАГАНРОГА АРКТИКА ПОЛЯРНАЯ СТАНЦИЯ ОСТРОВ ЭРНЕСТА БОЧКОВУ ВЛАСУ МИХАИЛОВИЧУ ОТЕЦ ТЯЖЕЛОМ СОСТОЯНИИ ЕСЛИ СМОЖЕШЬ ПРИЕЗЖАЙ – ГАЛЯ-
Эту радиограмму Нина приняла рано утром и тут же прибежала в кают-компанию. Касьянов, уже проснувшись, мирно дремал; Влас, присвистывая носом, храпел на соседней кровати. Когда Нина тронула его за плечо, он разом поднялся, свесив на пол босые ноги.
– Что? Что случилось?.. – хрипло пробормотал он. Нина прочитала радиограмму вслух, будто Касьянова и не было поблизости, а может, у них так было принято, что секретов не держали.
– Вызывать самолет? – заглядывая в глаза Власу, тревожно спросила Нина.
– Погодим чуток, – соображая с трудом, но уже проснувшись, ответил Влас и принялся наматывать портянки.
Обувшись, он достал с подоконника свои папиросы «Лайнер», закурил, напряженно уставился в пол.
– Нина Сергеевна, – решившись, позвал Влас. – Вы отбейте радиограмму в бухгалтерию, чтобы они отцу перевели сто рублей. Адрес там есть…
Нина согласно кивнула, постояла, подождала, не скажет ли Влас еще что-нибудь, затем низко наклонила голову и вышла. Она показалась Касьянову какой-то растерянной и в чем-то виноватой.
– Конечно, это не мое дело, и я, видимо, не вправе что-либо советовать, но мне кажется, ста рублей мало, – неуверенно, будто бы сам себе, сказал Касьянов. – Если болезнь серьезная, бывает необходимо приглашать профессоров, опять же фрукты, лекарства, да мало ли…
– У него фруктов полон сад, – сказал Влас. – И денег своих достаточно…
– Да-да, конечно, вам видней, – поспешно согласился Касьянов и недовольно подумал, что вот опять он лезет в чужие дела, в чужую жизнь, а зачем – неизвестно, и никогда еще это не приводило ни к чему хорошему…
Думаете, он для меня много сделал? – угрюмо спросил Влас. – Он меня… как щенка до двадцати лет на цепи держал! Только и знал, что траву таскать кроликам да на базаре торговать. Фрукты, ягоды, цветы… А припекло – сразу приезжай!.. Помрет он, как пить дать помрет! И не полечу никуда! Незачем! Вы не думайте, спецрейс, он, конечно, Шестьсот рублей стоит, но мне денег не жалко. К кому другому полетел бы… Может, если б не он, я бы на материке жил по-человечески, не таскался бы по островам…
Вошла Нина, и Влас замолчал, засопел, нахмурился.
– Мужчины! Завтракать! – распорядилась Нина. – Чай уже вскипел…
За завтраком все молчали. Потом Нина собрала посуду со стола, спросила Касьянова:
– Вам что-нибудь помочь?
– Вы, верно, устали? – смутился Касьянов. – Через каждые три часа просыпаться, идти на улицу…
– Ну, это дело привычное, – усмехнулась Нина. – К тому же последние вахты… Автомат работает нормально, отклонения в пределах нормы, я, может, вообще перестану на площадку выходить. Вот подключим ваш аппарат, понаблюдаем сутки, и все.
– Прежде чем подключить, надо его вогнать в режим, – рассудительно сказал Касьянов. – Штука капризная, иногда даже в лаборатории на стенде барахлила…
– А у тебя как дела? – спросила Нина Власа.
– Навел порядок в сарае. Можно заколачивать дверь. Сегодня жилдом приберу…
– И давайте переберемся в метеодом. Там печка лучше, там теплее и уютнее как-то, – предложила Нина.
На том и порешили. Касьянов сходил к «Гамме», увидел, что генератор раскачался и работает на полную мощность. Подключить вместо эквивалента нагрузки автоматическую метеостанцию оказалось делом десяти минут, а дальше он безоговорочно перешел в подчинение Нины, и Касьянов оказался вроде не при деле, но занятие себе нашел самое приятное – перетаскивать в метеодом библиотечку полярной станции. Он принес стопу книг по метеорологии, расставил их на полках, а вернувшись в кают-компанию, взял в руки томик Сэлинджера, уселся на кровать, пролистать, да так и не смог оторваться до обеда. Похоже, от него и не ждали большой помощи, Нина и Влас сноровисто носили какие-то свертки, какие-то мешки, ходили вместе на метеоплощадку, потом снова куда-то ходили, что-то носили… В суматохе об обеде не вспомнили. Лишь вечером, часов в шесть, устроили обильный ужин, откупорили две банки тушенки и съели по плитке шоколада. К тому времени с Диксона пришла радиограмма, что качество приема сигналов автоматической станции хорошее, визуальные наблюдения можно прекратить. Ночевать решили уже в метеодоме, там Влас жарко натопил печь. Но чтобы как-то убить вечер, в кают-компании начали крутить кинофильм «Карнавальная ночь». Кинопроектор «Украина» мерно стрекотал, из обшарпанного динамика неслись бравурные звуки музыки, временами Касьянову казалось, что все это вместе представляет собой нелепый сон, какой-то остров, три человека, греясь под наброшенными полушубками, смотрят цветную кинокомедию, но не смеются, а лишь улыбаются каким-то своим мыслям. Потом начались досадные нелепицы – порвалась пленка, Влас принялся клеить ее ацетоном, пролил ацетон, а когда вновь запустил проектор, пленка застряла, задымилась и вспыхнула, мигом загорелся стол, облитый ацетоном, пламя с треском перебросилось на сухие стены, тушить было почти бессмысленно, едва успели выбежать на мороз; Влас, правда, не забыл схватить карабин, висевший на крюке в тамбуре; Нина впопыхах разбила очки; Касьянов лишь на улице очнулся и вспомнил, что его распрекрасная дубленка осталась в огне, порывался лезть за ней, но не решился и лишь с сожалением думал о том, как будет оправдываться перед Федором Михайловичем. Пожар бушевал всего несколько минут, но на месте жилдома остались дымящиеся головешки, снег вокруг расплавился и почернел; Влас сказал, что, слава богу, ветра нет, а то бы всю станцию спалило. В метеодоме было тепло, но и там все трое долго не могли прийти в себя.
