Текст книги "В пургу и после (сборник)"
Автор книги: Владимир Зима
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
Справа послышался шум, Касьянов повернулся и увидел, как зашевелились плюшевые шторы, отгораживавшие пилотскую часть столовой. Видимо, в пику морячкам, вздумавшим удивить публику помидорами, кто-то из пилотов притащил целую сетку бутылок с пивом, – по северным понятиям, пиво тоже считалось деликатесом.
К столику вернулся Вано, и глаза у него уже поблескивали. Плюхнувшись на стул, Вано принялся рассказывать Касьянову, кого он здесь встретил, с кем и где зимовал и какие это замечательные парни. Подошла официантка в чистеньком фартучке, с крахмальной наколкой на голове, принесла на подносе горячее. Ловко откупорив шампанское, официантка вдруг спохватилась, что столик рассчитан на четверых, и спирт, и шампанское, и пошла к столику, за которым сидели две толстушки, попросила их пересесть к Касьянову и Вано. Девушки, для виду повозмущавшись, пересели, Вано мигом всех перезнакомил, магнитофон взревел: «Жил да был черный кот за углом!..» – и начались танцы.
Касьянов держался молодцом, несмотря на лихо выпитый стакан спирта, а Вано быстро хмелел, порывался петь, но ему не давали, девушки то и дело хихикали, официантка зачем-то принесла еще бутылку шампанского, пошел пир горой, все задымили, начали разговаривать излишне громко, стараясь что-то доказать друг другу, к столику еще кто-то подсаживался, пялился на девушек, но и Вано и Касьянов были рыцарями, защищали своих дам, приглашали их танцевать. Как выяснилось, девушки были радистками, и Вера, и Тоня, на Диксоне жили первый год, а сами были из Пскова. «Пскопские, пскопские!..» – обзывал их Вано и тут же длинно объяснялся в любви. Касьянову показалось, что радистки сами распределили мужчин – Вера выбрала Касьянова и время от времени прижималась к нему под столом коленом. А Тоня шушукалась с Иваном, и он в эти минуты становился тихим и покорным, непохожим на себя, задумчиво хмурил лоб и согласно поддакивал, а Тоня все говорила, говорила… Касьянову бросилось в глаза, что у радисток были неестественно белые руки – кожа казалась хрупкой, как проросший картофель. И хотя лица раскраснелись от спирта с шампанским, кожа была белой, даже голубоватой. Видимо, летом здесь не особенно можно загорать, ультрафиолета не хватает, подумалось Касьянову, и он вновь пожалел всех сразу посетителей кафе. А ведь впереди полярная ночь…
– За прекрасных дам! – неожиданно выкрикнул Касьянов и поднял свой стакан.
– И – на брудершафт! – поддержал Вано, вставая со стула.
Девушки покраснели больше прежнего, но от брудершафта не отказались. Вера обхватила Касьянова за шею и прильнула к губам, целуя с такой несдержанной страстью, что Касьянов даже растерялся на минуту и поглядел в ее полуприкрытые глаза с потеками черной туши. Глаза у Веры были добрыми и глупыми.
Бородатые парни, сидевшие за соседним столиком, предложили объединиться, чтобы разговор не прерывался и чтобы не кричать, и начались нескончаемые: «Ты Замураева помнишь?» – «Витальку? Как же, конечно, помню! Он семь рублей должен еще с прошлого года, ха-ха…» – «А ты Лукинского знаешь?» – «Ну да, зимовал с ним на Русском… И жену, Нину, тоже знаю…» – «Отличные ребята». – «А Коля Марков сейчас в бухте Прончищевой». – «Ну да?» – «Точно, сам провожал…»
Касьянова здесь считали своим, он несколько раз пытался объяснить, что нигде не зимовал и никого не знает, но вновь кто-нибудь спрашивал: «А Серебрякова знаешь?» – и Касьянов стал говорить, что знает, что очень хорошо помнит, а потом он и сам в это поверил, на какое-то время ему показалось, что и он мог бы прозимовать два года на острове, на «карандашной точке в океане», получать всю почту на сброс, охотиться на гусей, ловить рыбу и запускать радиозонды, а потом на Диксоне при случае вспоминать удачные зимовки, и неудачные тоже вспоминать, и чувствовать себя настоящим мужчиной, и знать, что каждый день был прожит не напрасно, ведь это же просто здорово!
И когда за столом все вместе запели «Четвертый день пурга качается над Диксоном», Касьянов тоже запел.
Потом парни пели свои песни, и Касьянов тихо мычал, не зная слов: «Про этот солнца свежий запах, про жизнь без края и без дна… Уходят снова льды на запад, опять над Диксоном весна…»
Вано пел задумчиво, с чувством выговаривая каждое слово, и искоса поглядывал на свою толстушку Тоню, у которой к глазам уже подступали слезы.
Сигаретой опиши колечко,
Спичкой на снегу поставим точку!
Что-то нам бы надо поберечь бы,
А не бережем, так это точно!..
Вано ударил ладонью по столу, получилось очень впечатляюще, Касьянов подумал, что песня очень хорошая, ведь и в самом деле не бережем пи черта, а потом спохватываемся, да уж поздно, вот ведь как.
– Слово предоставляется поэту Валерию Портнову! – объявил кто-то, и на середину зала, с напускным смущением приглаживая буйную шевелюру, вышел поэт в кожаной куртке и джинсах. Он объяснил, что случайно оказался в этом кафе, но раз уж его попросили, он прочитает свою новую поэму «Счастливая параллель» по газете «Норильская правда», случайно оказавшейся в кармане куртки. Отставив руку с газетой, поэт напрягся и вдруг начал читать неестественно высоким голосом:
Промороженный и провьюженный,
Ты, дружище Полярный круг,
Распахни мне объятья натруженные,
Верь мне, Арктика, я – твой друг!
Дальше в поэме обыгрывалось, что Диксон находится на 73-й параллели, а на языке радистов-коротковолновиков «73» означает «пожелание счастья».
Кто-то встал из-за столика и хрипло прокричал, что это неправильно и что, во-первых, Диксон находится на 72-й параллели, точные координаты – 72 градуса 59 минут северной широты, а во-вторых, на языке радистов «73» означает просто «наилучшие пожелания», – в столовой поднялся шум, на крикуна замахали руками и усадили за столик. Поэт продолжил чтение поэмы, он начал выделывать голосом такие фиоритуры, что у всех дух захватывало, и слушали его с огромным интересом, потому что всем очень хотелось, чтобы про их остров, про их Диксон была написана поэма, пусть даже не совсем точная по смыслу, в поэзии еще и не такое бывает, и пусть в поэме было наворочено слишком много про экзотику и про романтику, о которых между собой не принято было говорить, но всем было приятно, как если бы они сами написали эту поэму.
С достоинством выслушав аплодисменты, Валерий Портнов на предложение почитать еще что-нибудь ответил отказом.
– Давай про любовь!..
– Или песни!.. Ты песни пишешь?..
Валерий Портнов ответил, что песен он не пишет, а про любовь он недавно сочинил поэму, и скоро она будет напечатана в газете «Советский Таймыр», так что – читайте, и обрящете!
Ему опять долго аплодировали и приглашали за разные столики.
И снова взревел магнитофон, по полу зашаркали ноги танцующих, пилоты в кожаных куртках вышли из своего плюшевого закутка и принялись внимательно разглядывать женщин, но им, как понял Касьянов, уже ничего не светило, морячки успели со своими помидорами раньше, пилоты курили длинные московские сигареты и недовольно морщились.
За столом, где сидел Касьянов, кто-то из знакомых Вано запел:
– На Хатанге ледоход, ледоход…
Потом он начал умышленно перевирать слова и петь не «ледоход», а вовсе уж неприличное слово, к столу сквозь толпу танцующих начали пробираться энергичные парни с повязками дружинников на рукавах. Касьянов думал, что Вано крепко пьян, но оказалось, что и Вано держится молодцом, они переглянулись и поднялись, Вера и Тоня тоже встали, все вместе вышли в раздевалку, купили еще две бутылки шампанского и пошли в тот самый курятник, где у девушек была комната, проигрыватель с пластинками и гитара.
В первом часу ночи Вано взял у Касьянова ключ от красного уголка и увел с собой Тоню. Вера включила настольную лампу, села рядом с Касьяновым и начала рассказывать, как они с Тонькой прилетели на Диксон, две дуры, в декабре, и нужно было идти устраиваться на работу/но как ни выглянут из гостиницы на улицу, там темно, вот и сидели безвылазно три дня, потом только сообразили, что на острове полярная ночь, и уж тогда пошли к начальнику РМЦ, и он определил их в ученицы радисток, очень добрый такой дядечка был, Прилуцкий, веселый такой, открытый, никого не боялся. Говорят, была у него любовница, бухгалтерша, он ее возьмет, и – на острова, вроде бы инспекцию проводить… Сняли недавно Прилуцкого. А теперь начальник РМЦ какой-то новый, никто его не знает, молодой очень и строгий, не подступиться к нему.
Вера говорила, говорила, а Касьянов думал, зачем она ему все это рассказывает, и с трудом соображал, что ему делать дальше, и отодвигался, когда Вера дотрагивалась до него пухлой белой рукой, и сам вид этой руки был ему неприятен, хотелось только спать, спать, спать, но в общежитие идти нельзя, там Вано, а оставаться здесь было тошно. Он подумал, что завтра у него будет нелегкий день, – и от первой встречи с заказчиком может зависеть успех всей командировки. Итак, с утра отметить командировку, узнать о своих приборах, попросить кого-нибудь в помощники – «Гамма» упакована в свинцовую рубашку, это чистых сто семьдесят килограммов, и сам прибор весит сорок шесть, итого двести шестнадцать, даже втроем не унести, и еще неизвестно, как ее довезли, не разбили ли в дороге…
А Вера все говорила и говорила, время от времени отщипывала пухлыми пальцами крошки от печенья, жевала их и говорила. Наверное, она боялась остановиться, потому что тогда надо было бы что-то делать, и она оттягивала наступление этой минуты, а Касьянов засыпал и просыпался, но в конце концов заснул окончательно, свалившись вбок, на подушку, и сквозь сон некоторое время еще слышал монотонный голос Веры.
…Утром в РМЦ Касьянову сказали, что теплоход с приборами действительно приходил на Диксон, но поскольку там были грузы для островных станций, то его не стали разгружать, а сразу же, воспользовавшись благоприятной ледовой обстановкой, отправили в море, и что вернуться этот теплоход должен со дня на день, его давно уже ждут, но теперь ледовая обстановка уже ухудшилась, караван застрял вблизи пролива Шокальского и не может двинуться с места.
Все это Касьянову долго и старательно объяснял заместитель начальника радиометеоцентра, немолодой уже человек с медлительными повадками провинциала. Касьянова буквально выводила из себя его манера уточнять элементарные вопросы, мусолить их, создавать видимость глубоких раздумий там, где их в принципе быть не могло. «Кто может уточнить дату прибытия судна? Ну, кто же… В штабе ледовых операций знают. Потом, диспетчер морпорта знает, он с капитанами связь держит… Ну, кто еще?.. Пожалуй и все. Да вот так, и все. Хотя… Нет, высокоширотники сами к нам звонят…» – и все это в замедленном темпе, как при съемке рапидом, будто у него и дел других нет, кроме как с Касьяновым разговаривать, мягкий такой дядечка, ни да, ни нет, глазки добренькие и пустые-пустые, и глядят на посетителя будто сквозь стену. «Да ведь это же классический бюрократ! – дошло вдруг до Касьянова. – Его же пушкой не прошибешь!»
– Так что не волнуйтесь, придут ваши груза, никуда не денутся. Как у вас с жильем? Устроились?
– Не совсем, знаете ли… В красном уголке, на диване…
– Вам еще повезло! Сейчас как раз такое время, людей готовим к отправке на острова, по двенадцать человек в трехместных комнатах живут люди. Войдите в положение.
Касьянов сказал, что он уже вошел в положение.
– Так что живите спокойно, в кино сходите… Давайте вашу командировочку, отметим прибытие, а печать поставим при убытии, вот так, порядочек…
– Но позвольте, зачем же было срывать меня с места, вызывать телеграммой, когда я ничего не могу здесь делать? – с запозданием возмутился Касьянов.
– Милый человек, это – Арктика, здесь обстановка по пять раз на дню меняется. Это понимать надо.
– Меня оторвали от важной работы, там каждый час на счету, на мне висят две новых разработки… – Касьянов преувеличивал, хотя и понимал, что здесь, перед этим дядечкой, никакие доводы не смогут ничего изменить. Просто хотелось выплеснуть обиду.
– Понимаю, очень понимаю, – сказал заместитель начальника радиометеоцентра. – У нас у каждого дел хватает. Но – Арктика… Природа-матушка…
Касьянов, уже уставший от усыпляющего тенора этого дядечки, прикинул в уме, что всю полезную информацию, выданную заместителем начальника, можно было уложить в полторы минуты. «Типичный бюрократ», – выругался про себя Касьянов и вышел из кабинета.
В коридоре радиометеоцентра Касьянову встретился Вано, против ожидания веселый, деловитый. С радостным воплем Вано устремился навстречу Касьянову, хлопнул по плечу, затормошил:
– Живой, старик?.. Ты не обиделся? Как там у тебя, порядок?
Касьянов сделал вид, что не понял вопроса.
– Чего ты такой кислый? Головка бо-бо, денежки тю-тю?.. Не расстраивайся, чудак! Я уже получил денежное довольствие, порядок! Сколько мы вчера профукали? Рублей пятьдесят? Возьми, и мы в расчете.
Вано достал из кармана пачку пятирублевок и отсчитал десять купюр.
Спрятав деньги в бумажник, Касьянов сказал:
– Слушай, а где мне начальника РМЦ разыскать?
– Он вроде улетел по островам, – ответил Вано. – А зачем он тебе?
– Сроки горят, а я здесь жду у моря погоды.
– Привыкай!.. Знаешь, старик, я с тобой посоветоваться хотел об одном деле, итишкин пистолет… Но это чуть позже, а сейчас мне надо в отдел новой техники. Если есть время, пошли со мной.
Растерявшись, Касьянов согласился, хотя за минуту до этого собрался было идти в красный уголок отсыпаться.
Они вышли из желтого двухэтажного здания радиометеоцентра и зашагали по каменистой дороге в гору, где вдалеке высился серый дом метеостанции. В нем же, с другой стороны, размещался отдел новой техники.
Вано без умолку вспоминал вчерашний вечер, но ни словом не обмолвился о той девушке, с которой он ушел в общежитие. Несколько раз он спрашивал Касьянова, хорошо ли он переночевал, не обиделся ли, может, чем недоволен, – Касьянов невразумительно бормотал что-то в ответ, ссылаясь на головную боль, и не задавал встречных вопросов, а Вано, видимо, на них-то и рассчитывал. Наконец, не вытерпев, он сказал:
– Знаешь, старик, я, пожалуй, женюсь!
– Женись, – меланхолично ответил Касьянов. – На ком?
– На Тонечке.
«Ого, уже Тонечка», – отметил про себя Касьянов, а вслух произнес:
– Не рановато?
– А чего тянуть?.. Я шесть лет по островам мотаюсь, один как перст. Надоело! А она – в порядке, и добрая… Се ля ви!
– А ля гер, ком а ля гер, – сказал Касьянов, задумчиво глядя себе под ноги и стараясь не вляпаться в лужу, хотя это было уже почти бесполезно – и туфли, и брюки уже были запачканы жидкой глинистой грязью почти до колена.
– Это как? – помолчав, спросил Вано, стараясь сбоку заглянуть в глаза Касьянову.
– На войне, как на войне, – устало ответил Касьянов.
– Это точно! – обрадовано подхватил Вано. – Я тоже так понимаю, что и вообще в жизни один раз нужно рвануться, как в атаку, а там – будь что будет! Грудь в крестах или голова в кустах!.. Итишкин пистолет!..
– Верно, – сдержанно сказал Касьянов. – Иногда это бывает нужно…
Он с тоской поглядел на серое небо, из которого вдруг начал понемногу брызгать крупный холодный дождь. Дорога была каменистой, но машины натаскали на нее порядочно рыжеватой глины, и ноги разъезжались в стороны, Касьянову и Вано то и дело приходилось взмахивать руками, чтобы сохранить равновесие.
– М-да… Третий день псу под хвост, – проворчал Касьянов, подытоживая свои раздумья.
– Ничего, еще наверстаешь, – ободрил его Вано. Ему, видно, хотелось еще поговорить о предстоящей женитьбе, но хмурый вид Касьянова не располагал к разговору, и до самого дома метеостанции он не проронил больше ни слова.
Сзади послышалось мощное урчание, и вездеход «Газ-47» обогнал Касьянова и Вано, заставив их отпрыгнуть с дороги в кювет, на голубом пальто Вано растеклись бурые потеки грязи.
– Ты что, псих?!.. – запоздало прокричал Вано вслед вездеходу, не надеясь, впрочем, что его могут услышать за ревом мотора.
Вездеход затормозил у крыльца метеодома. На крыло выбрался мужчина в брезентовой штормовке, поглядел на размахивавшего кулаками Вано и пренебрежительно сплюнул в грязь. Вано, приглядевшись к мужчине, внезапно опустил руки, потом тихо сказал:
– Ну, не гад? Это же Ткачев. Точно, Ткачев!.. Валера, ты?..
– Вано! Цыган!.. – прокричал ему Ткачев, спрыгивая с вездехода и устремляясь навстречу. – А я, понимаешь, гляжу – идут какие-то пижоны. Один в голубом пальто – думаю, из новичков. А который в пыжиковой шапке и дубленке – или из начальства кто, или корреспондент. Дай, думаю, шугану с дороги, пусть кюветы помесят, а это – ты!.. Ну, Вано, ну, цыган…
– Мы вместе техникум кончали – сказал Вано, поворачиваясь к Касьянову. – Это там меня Цыганом звали… Да вы знакомьтесь!..
– Касьянов.
– Ткачев, начальник отдела новой техники.
– Растешь, брат! Уже начальник отдела, – без зависти сказал Вано. – Давай командуй, чтобы нам кофе сварили!
– Сейчас, сейчас, и кофе сварим, и галеты пожарим…
– Это зачем? – удивился Вано.
– Эх ты, полярник!.. Если их на электроплитку положить, они мягкими становятся, будто только что из печки! Пошли!..
Касьянову оставалось лишь удивляться, с какой быстротой Вано принимал свои решения, а еще больше поражался легкости их осуществления. В тот же день, после обеда, усадив Тоню на рейсовый катер, отправлявшийся в порт Диксон, Вано привел ее в поселковый совет, сумел уговорить там всех и на остров вернулся уже законным супругом. Вечером в квартире Ткачева играли свадьбу, гостей было много, танцевать места не хватило, едва за столом разместились без обиды, пили спирт, закусывали пельменями из оленины, пели песни и негромко разговаривали, словом – веселились. Время от времени кто-нибудь из гостей выкрикивал: «Горько!» – и Вано не без удовольствия выполнял обязанность жениха, Тоня краснела, но больше от спирта, чем от девичьего смущения. Вера тоже была среди гостей, но к Касьянову не подходила. Вано украдкой успел шепнуть, что она злится на Касьянова, как росомаха, но почему именно как росомаха, объяснить не успел, его позвали гости. Застолье было шумным, жена Ткачева, низенькая, молчаливая с виду женщина со скорбно поджатыми губами, то и дело ставила на стол очередные тарелки с пельменями. Посчитав Касьянова близким другом Вано, она тихонько спросила: «А как вы считаете, не поторопился Ванечка с женитьбой?» – «Я бы, конечно, не стал пороть горячку», – ответил Касьянов и завоевал себе репутацию весьма вдумчивого молодого человека в глазах жены Ткачева. А пельмени из оленины Касьянову понравились, хотя мясо было чуточку жестковатым. Он старался получше пережевывать, чтобы не заработать язву желудка, он очень боялся заполучить язву, двое его знакомых не так давно заболели этой интеллигентской болезнью и превратились в жутких зануд, с недавних пор они в любой компании, любой разговор переводили на свои болячки, а Касьянову не хотелось ни быть, ни слыть занудой, потому что в этом случае шансы на повышение уменьшались. Повышение по службе не было для Касьянова самоцелью, просто иначе он не представлял себе возможности состояться.
В разгар веселья пришел Денисенко. Он оказался молодым мужчиной, заметно облысевшим, но странное дело – лысина эта лишь подчеркивала солидность и уверенность в себе, нимало не уродуя ее обладателя. Касьянов взял это на заметку, потому что в недалеком будущем его голове предстояло претерпеть почти такую же метаморфозу, и это его изрядно огорчало.
Пожелав молодым счастья, Денисенко сказал, что Тоне оформят перевод на станцию мыса Желания радисткой. Это был лучший подарок молодоженам, потому что Вано согласен был забрать с собой жену даже иждивенкой, а это выходило накладно и для него, и для радиометеоцентра. Посидев за свадебным столом несколько минут, для приличия, Денисенко неожиданно позвал Касьянова в коридор.
– Здравствуйте, – поспешно сказал Денисенко, едва за ними закрылась дверь. – Я, собственно, пришел сюда за вами.
– За мной? – удивился Касьянов.
– Через сорок минут назначен вылет самолета на остров Эрнеста. Времени у меня мало, попытаюсь изложить в двух словах. У меня есть к вам деловое предложение. Ваш генератор предполагалось устанавливать на Диксоне. А у нас горит станция на острове Эрнеста. Не смогли завезти туда уголь, продовольствие. Есть угроза консервации станции. Метеоинформация с нее нам необходима. На этом острове стоит автоматическая станция, но беда с питанием. Ветрогенераторы – дерьмо, аккумуляторы не тянут. Оставлять там человека при дизелях нельзя.
– Не понимаю, при чем тут я?
– Нужно ваше согласие на изменение программы испытаний. Установим «Гамму» не на Диксоне, а на острове Эрнеста.
Касьянов подумал, что теперь командировка наверняка затянется на неопределенный срок, и хмуро проворчал:
– Я не могу сразу решить… Надо посоветоваться с моим начальством.
– От них получена радиограмма – все на ваше усмотрение.
«Лихо! – подумал Касьянов. – И когда он только успел?..» – Кем подписана радиограмма?
– Савицким. Это для вас – начальство?
Касьянов еще раз хмыкнул – Николай Александрович подложил ему очередную мину замедленного действия. Надо было решать.
– Что я должен делать?
– Вот это уже деловой разговор, – обрадовался Денисенко и улыбнулся, обнажая целый ряд металлических зубов. – Сейчас собирайтесь, и летим! Вначале на остров Голомянный, там перегрузим ваш генератор с парохода на самолет и забросим его на Эрнеста. Внизу стоит машина, я буду ждать вас в ней.
– Чего уж там ждать? – вздохнул Касьянов и потянулся к вешалке за шапкой. – Заедем в общежитие, рюкзак заберу, а больше меня ничто не держит.
– Прекрасно. Значит, уходим по-английски, – еще раз улыбнулся Денисенко и толкнул входную дверь.
Самолет стартовал с Диксона в сумерках, но расчет был точен, и когда подлетели к острову Голомянному, уже рассвело. Касьянов лишь удивлялся оперативности, с какой выполнялось каждое решение Денисенко – к их прилету «Гамму» сгрузили с теплохода на понтон, доставили на берег и по берегу на тракторных санях перетащили на другой край острова, к посадочной площадке, причем учли даже направление ветра, где самолет сядет, а где закончит пробег, и там оставили «Гамму», накрыв ее брезентом. Вся погрузка заняла минут десять. Денисенко за это время успел кому-то устроить нахлобучку, кому-то объявить благодарность, пообещал на обратном пути залететь, и «ЛИ-2», разбежавшись, оторвался от галечной косы и ушел на Север, к острову Эрнеста. Касьянову хотелось получше разглядеть полярную станцию, издалека были видны лишь крыши домов и антенная мачта, а остальное то ли пряталось в скалах, то ли вовсе не существовало. Из разговора с Денисенко Касьянов узнал, что вся станция состоит из трех домов, точнее – двух домов и сарая, да большего на семерых человек и не требуется.
– Не трудно здесь?
– В каком смысле? – переспросил Денисенко, удивленно вскидывая глаза на Касьянова.
– Жизнь без минимальных удобств, – пожал плечами Касьянов. – Доступ информации близок к нулю… Я бы через неделю, наверное, сдвинулся бы…
– Я зимовал на таких островах, – задумчиво сказал Денисенко. – Конечно, не сахар…
– Зачем это нужно? Ради чего все это? Мерзнуть, питаться сушеной картошкой и яичным порошком… Что им мешает жить на материке? На каждом заводе плакат: «Требуются, требуются!..» Найти работу на сто пятьдесят, на двести рублей – не проблема… Сколько они здесь получают?
– Раза в два больше… Не в деньгах дело…
– А в чем же тогда?
– Станций у меня около полусотни. Есть такие, есть побольше… В обсерватории Дружной и на мысе Челюскина по полторы сотни человек зимуют. И у каждого – своя причина…
– Убей, не пойму, – сказал Касьянов. – Может, в герои захотелось?
– Кому-нибудь, может быть, и в герои… Кому-то нужна охота… Кто-то бежит из большого города, потому что устал жить в сплошном стрессе… У некоторых причины гораздо прозаичнее: хочется жить, ни в чем себе не отказывая, но для этого не хватает двух мелочей – уровня образованности и таланта. Едут сюда, терпят известные лишения, потом на материке живут, как хотят…
Самолет летел над морем, слегка покачивало. В кабине пахло озоном. Под крылом были видны лишь облака, серые, клочковатые, простиравшиеся от горизонта до горизонта.
Денисенко наклонился к своему рюкзаку, достал вместительный термос и налил полную алюминиевую чашечку горячего кофе.
– Если не собираетесь спать, отведайте. Сам варил, – сказал Денисенко, передавая чашечку Касьянову.
– Спасибо, – ответил Касьянов. – А как же вы?
– После вас. Не торопитесь, я подожду…Обжигая губы, Касьянов отхлебнул большой глоток крепкого кофе и почувствовал, как слегка закружилась голова, вероятно, от перепада давления, летели очень высоко, а герметизации салона в «Ли-2» не было.
– Если почитать газеты, может показаться, что мы уже все покорили, всего достигли, все умеем делать, – неторопливо продолжил Денисенко. – Откровенно говоря, именно за это я не люблю газетчиков. Встретится им случайный факт – выводят из него глобальные обобщения – покорили Арктику!.. А на самом деле здесь все только начинается. И каждый шаг дается с неимоверным трудом… Простите, может быть, вы хотите отдохнуть, а я вас зря будоражу?
– Нет-нет, я не сплю, – вежливо ответил Касьянов.
– Мне сейчас нужно поговорить для проверки себя, что ли… Впервые в моих руках оказалось такое большое хозяйство. Шутка ли – весь Центральный сектор Арктики… Иной раз такое в голову взбредет, сам диву даешься. Хочется поделиться, посоветоваться, может быть, я неправильно рассуждаю… Лучше всего делать это с лицом незаинтересованным, с вами, например.
– Я как раз заинтересован! Мне нужно, чтобы вы подписали акт о приемке «Гаммы» и с миром отпустили меня в Москву. Там у меня дел – по горло. И отпуск срывается, а уже сентябрь…
– Да-да, я понимаю, – сказал Денисенко. – Дела и отпуск… Вы подключите «Гамму» и улетите в Москву.
Касьянову показалось, что Денисенко несколько разочарованно произнес последнюю фразу, и поторопился исправить оплошность:
– Спасибо за кофе… Кофе был чудесный…
– Хотите еще чашечку?
– Сейчас ваша очередь, а после вас – с удовольствием.
Самолет пошел на снижение, в ушах начало покалывать. Касьянов с надеждой поглядел на Денисенко, но начальник радиометеоцентра сказал:
– Это пилоты мудрят – облачность обходят или ветер попутный ищут. До острова еще добрых полтора часа лета…
– Успеем наговориться, – через силу улыбнувшись, сказал Касьянов. – Иногда бывает полезно взглянуть на свое дело со стороны… Каждый делает какую-то свою часть большого дела, и не всегда бывает видна… стыковка. Да, именно стыковка, – сказал Касьянов.
Он повеселел и принялся рассказывать Денисенко, как недавно они отмечали в ресторане успешную сдачу одного изделия. За столиком сидели члены Госкомиссии, главный конструктор разработки, заказчики, конструкторы. А за соседним столом – огромным, банкетным, персон на сорок – шумно отмечался юбилей какого-то деятеля из управления сельхозтехники. У тех даже докладчик был, как полагается, с бумажки зачитывал все заслуги юбиляра в деле механизации сельского хозяйства в масштабе не только Московской области, но и всей Российской Федерации, а то и СССР. Торжество было обставлено с помпой, унылые перечисления напоминали плохие профсоюзные собрания. Аза столиком Касьянова между тем поднялся с фужером шампанского в руке председатель Госкомиссии, скромный такой мужичок, в штатском, а между прочим, лауреат и академик, оглядел собравшихся и негромко произнес:
– Я полагаю, длинные тосты здесь неуместны, а посему: за успех нашего общего дела!
Второй тост произносил главный конструктор изделия. Он тоже сказал очень тихо:
– По тем же соображениям буду краток: за наше общее дело!
Третий тост предстояло произнести представителю заказчика, который помнил о том, что изделие составляло лишь малую часть огромного целого, изготавливавшегося разными ведомствами, НИИ, заводами и лабораториями, а до завершения всей работы было еще далеко, и предстояло немало попортить крови и нервов, чтобы успеть сдать весь объект вовремя, и поэтому представитель заказчика сказал:
– Предлагаю тост за успех!
А потом начались тосты за присутствующих дам – их было всего две, секретарша начальника КБ и одна женщина из Госкомиссии, – тосты за прекрасных… мужчин и так далее, в общем, как обычно, но Касьянову запомнилось именно внушительное немногословие произносивших первые тосты, и скоротечное веселье, уже покрывавшееся легкими облачками завтрашних забот, нерешенными проблемами новой установки – там не шла стабильность частоты, приходилось менять схему, сроки летели к черту, тиристоры, заказанные полгода назад, до сих пор не поступили, а заказчики требовали самые новейшие комплектующие изделия, да еще кто-то из них где-то вычитал в новом справочнике по защите, что уже создано рабочее тело с потрясающей теплоотдачей, а главный конструктор заупрямился, потому что его еще не включили в перечень материалов, допустимых к применению, – в общем, пошли сугубо деловые разговоры…
Денисенко слушал, кивал головой и будто находил подтверждения каким-то своим мыслям. А Касьянов вдруг поймал себя на том, что он рассказывал это как Ирина. То есть все было правдой, и в то же самое время не так. Ведь сам Касьянов принимал участие в застолье лишь постольку, поскольку именно ему была поручена наименее почетная часть торжества – заказать в ресторане столик и затем расплатиться с официантом, который, кстати, вел себя просто по-хамски, принес теплую водку, а это не понравилось главному конструктору, началась перебранка с метрдотелем; в общем, что было дальше, Касьянов предпочитал никому не пересказывать.
– Все мы делаем одно дело, – сказал Денисенко, поглядывая на Касьянова с уважением. – Вы там изобретаете, а мы здесь прокладываем дороги…
– Насколько я понимаю, радиометеоцентр занимается погодой, – вставил Касьянов.
– В здешних условиях погода это вроде дорожных знаков на автостраде. Не зная их, далеко не уедешь… Проблема в том, что Арктика до сих пор зависит от внешнего мира, от снабжения, от пароходов, от ледовой обстановки, да и еще от тысячи разных факторов. Заявки будь добр делай за два года вперед… Да откуда я могу знать, сколько вездеходов мне будет нужно в следующем году?!
– Но ведь существует прогнозирование на научном уровне…
– Какой там научный уровень, если мы едва успеваем пройти Северный морской путь за одну навигацию, а на некоторые острова вообще пробиться не можем, как на Эрнеста, например?! Если бы в моем распоряжении была железная дорога или автострада, я бы мог заниматься и научным прогнозированием. А пока что каждый кирпич, каждая доска, которую мы сюда завозим, на вес… ну, не золота, но, по меньшей мере, на вес хлеба!
