355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Шмерлинг » Дети Ивана Соколова » Текст книги (страница 9)
Дети Ивана Соколова
  • Текст добавлен: 8 мая 2017, 08:00

Текст книги "Дети Ивана Соколова"


Автор книги: Владимир Шмерлинг



сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Глава девятнадцатая
ПРОВОДЫ

Солнышко с каждым днем пригревало все сильней.

Александра Павловна стала реже бывать в детском приемнике. Она получила тогда новое задание. Уже повеяло весной, а земля все еще хранила запах битвы. Все только и занимались тем, что вытягивали гитлеровцев из-под снега, складывали в кучи и куда-то свозили. Слов нет, противная была это работа, но недаром Александра Павловна говорила:

«Чтоб и духу фашистского не осталось на сталинградской земле!»

Сережа все время на улицу рвался. Мы несколько раз ходили в центр города. Мосты через Царицу были взорваны… Пешеходы перебирались по временному настилу. Отсюда, как всегда, хорошо виднелся элеватор – единственное уцелевшее здание на огромном пространстве.

Вся Царица была забита трупами.

Из Заволжья со своими подводами приехали колхозники в Сталинград «на уборочную». Везли «завоевателей» и на волах и на верблюдах.

Пленные фашисты тянули крючками своих мертвецов, не добежавших до Волги. Нагрузили ими арбу, а верблюды легли на снег; видно, не хотелось им такой «груз» возить. Один верблюд повернул свою маленькую голову и заорал диким голосом. С трудом подняли его.

В центре города, на одном из углов, стоял столик с надписью: «До востребования». Здесь же продавали конверты и марки.

Сережу почему-то тянуло именно к этому столику. Он смотрел исподлобья на тех, кто тут же получал письма и под открытым небом писал ответ.

– Давай купим конверт, – предложил он мне, – напишем кому-нибудь.

– А кому писать? – спросил я.

– Твоему отцу.

– А куда?

– Куда-нибудь.

Однажды Сережа так осмелел, что подошел к женщине, стоявшей за столиком, и попросил конверт.

Она дала ему сразу несколько штук. Сережа сложил их и сунул за пазуху.

В те дни, когда уже почернел снег и все ярче светило солнце, воины покидали наш город.

Александра Павловна взяла меня и Сережу на проводы.

С гвардейской частью уходил на запад и Вовка. На весеннем солнце он еще больше покрылся веснушками и весь сверкал, как конфета в золотой обертке. На его груди, с правой стороны, красовался новенький почетный знак «Гвардия». Как и на всех, на нем были недавно введенные погоны – полевые, зеленого цвета.

Фекла Егоровна заплакала. Александра Павловна прикрикнула на нее и крепко обняла Вовку.

А Сережа-то, хоть и беспамятный, а только увидел рыжеволосого Вовку, сразу полез с ним целоваться и, сунув ему в карман синих галифе сложенный вчетверо конверт, сказал:

– Пришли мне обратно.

Много жителей собралось провожать гвардейцев.

Заиграл оркестр.

Гвардии рядовой Вовка ловко перемахнул за борт грузовика. Мать протянула ему новенький заплечный мешок.

Сережа не сводил с Вовки своих огненных глаз.

Загромыхали тягачи и орудия. Подпрыгивали прицепленные к автомашинам минометы.

Как обрадовался я, когда из одной машины мне кто-то крикнул и помахал рукой: – Геннадий Иванович!

Конечно, это был боец, обладавший громким голосом.

Скоро совсем опустел город. Редко встретишь военного. И ветер стал злее. Как завоет, все заскрипит кругом, застонет.

Ночью несколько раз пролетали «адольфы» и бомбили развалины.

Около нашего детского приемника тротуар очистили от мусора и обломков. И нас уже несколько раз «скребли» в бане, устроенной в красноармейском блиндаже на берегу Волги.

Над одним блиндажом красовалась дощечка с надписью «Парикмахерская». Но парикмахерша в дневные часы работала под открытым небом. У блиндажа стоял вертящийся круглый стул. Я несколько раз на нем повертелся.

Остригли нас под машинку номер нуль.

Как ни в чем не бывало напялил Сережа на стриженую голову румынскую овчинную шапку с острым верхом. Она накрыла его до самого подбородка.

– А ты в нее солому подложи, – посоветовал я. После этого он долго носил шапку в руке, пока не догадался перевернуть ее мехом внутрь.

В блиндажах и на командных пунктах на крутом берегу Волги после ухода воинов поселились жители. Над берегом вились дымки от печурок. Повсюду было развешано белье.

Где только не жили тогда в Сталинграде: и в кабинах сбитых самолетов, и под лестничными клетками…

… Настала и наша очередь покинуть детский приемник. Александра Павловна успокаивала, говорила, что детдом недалеко от Сталинграда, что она будет всех нас навещать. А меня и Сережу она уже несколько раз называла лоботрясами. Недалеко от нашего детского приемника, в подвале одного разрушенного дома, уже открылась школа, в которую шлепали по лужам, очищенным от мин, мои сверстники, жившие с мамками, тетками и бабушками.

У многих за плечами болтались рыжие трофейные ранцы из телячьей кожи.

Нам же Александра Павловна сказала:

– В детдоме, на воздухе, быстро поправитесь. А там и в школу пойдете.

Как мне не хотелось уезжать из Сталинграда! Но Сережа успокаивал:

– Не понравится, убежим.

В самом слове «детдом» больше всего меня манило понятие – дом. Интересно было узнать, что это за дом?

«Он, должно быть, на горе стоит, – думал я. – И оттуда далеко видно, как с Мамаева кургана».

Был уже конец марта. На Волге потемнел лед. К детскому приемнику подкатила машина.

Александра Павловна усадила Валю в кабине. Она закутала ее теплым платком. А нас рассадили в кузове на мешках и накрыли одеялами. Нас провожали женщины, ухаживавшие за нами в детском приемнике.

Только шофер начал заводить машину, вздрогнула она, зафырчала, а девчонки как завоют:

– Мама! Мама!

Грузовик понесся мимо развалин. То там, то здесь вились дымки.

И почему-то в это время я думал об одной женщине. Я узнал про нее недавно. Рассказывали, что, когда у нее на руках фашистским осколком была убита дочь, она обезумела и начала хватать девочек, которые бежали к Волге.

Как это я не догадался сразу! Это она, именно она подхватила тогда Олю!

Я ни минуты не сомневался, что обязательно встречусь с Олей. Будто машина мчала меня к ней навстречу.

Глава двадцатая
НА НОВОМ МЕСТЕ

В пути мы часто останавливались: шофер выходил с лопатой из кабины, пробовал талую дорогу, боясь наехать на мину. Часто забирался под машину и вылезал из-под нее потный и красный.

Один раз нас выручили военные из встречной полуторатонки, и наш грузовик опять оказался на накатанной колее.

Во время каждой остановки мы с Сережей вылезали из грузовика и старались как могли помочь шоферу. Вначале он прогнал нас, но мы не обиделись и притащили ему целую охапку веток.

Наконец машина остановилась в последний раз. Откинули борт, и какие-то незнакомые женщины взяли на руки малышей. Одна из них хотела помочь Сереже, а он сам спрыгнул, но, по-видимому, у него подвернулась нога, и он бухнулся прямо в лужу. Мне протянул руку шофер. Несмотря на то что затекли ноги, я бы с удовольствием еще ехал и ехал…

Стараясь скрыть свой неловкий прыжок, Сережа разминался, прыгая то на одной, то на другой ноге.

– Как ты думаешь, куда нас привезли – на запад или на восток? – с таинственным видом спросил он меня.

Я не задумываясь ответил:

– На запад.

Сережа толкнул меня в бок и громко крикнул:

– На восток!

Разочарованные, мы побрели к дому, похожему на длинный сарай. Там у крыльца распоряжалась высокая, широкоплечая женщина с непокрытой головой.

Мы недоверчиво оглядывались кругом. Посередине двора лежала большая металлическая бочка из-под бензина. Не сговариваясь, мы одновременно ударили ее носками сапог, будто нам попалась под ноги обыкновенная жестянка. Бочка глухо отозвалась.

Так вот он, дом, где нам жить и горевать по оставленному Сталинграду! Каким этот дом показался нам тогда неуютным и неприветливым! Стены голые, закопченные, свет тусклый; ни скамьи, ни табуретки.

Сели мы тогда прямо на пол, и Сережа посмотрел на меня так, будто я в чем-то перед ним провинился. И еще запомнилось мне в пустой комнате большое зеркало – от пола до потолка. Вот перед ним стоит Валя, она смотрит на себя грустно и испуганно, подперев рукой щеку. Какая она худенькая!

Я с любопытством взглянул на себя и не огорчился. Я вырос за это время. И я вспомнил, как отец раз в месяц, по первым числам, ставил меня у двери, клал на голову книгу в твердом переплете и карандашом проводил черту, отмечавшую мой рост.

Высокую говорливую женщину с большими руками звали няней Дусей. Мы удивились, когда узнали, что не она здесь самая главная. Главной же оказалась женщина совсем небольшого роста. Это она первая спросила, как зовут меня. А Сережу сама назвала Сергеем. Он встрепенулся, а она в ответ провела ладонью по его волосам и сказала: – Жесткие!

Вскоре всех нас раздели, и мы сидели голышом на полу, на каких-то подстилках. Даже вспомнить сейчас страшно, какая у многих была кожа: кто желтый весь, а кто будто пеплом посыпан. Стало холодно. Нас накрыли одеялами. Некоторые сжались в комочек. Сережа опустил голову на худые колени; он прикрывал ими кучку трофейного имущества, извлеченного из его карманов. У Вали дрожали плечи…

Няня Дуся мыла нас в большом тазу. Нательную рубашку выдали мне тоже какого-то пепельного цвета. Она давно прохудилась на спине и треснула, когда я натягивал ее на себя.

Мы думали, что наше белье сушится на весеннем солнце, но, как потом оказалось, у многих одежду просто сожгли.

Мне с Сергеем повезло; наши гимнастерки и галифе защитного цвета пощадили, но, когда нам их вернули, они сильно пахли паленым. В своем военном обмундировании мы выглядели лучше всех.

У нас было только по одной смене белья; его стирали золой по ночам.

Ване Петрову досталась женская поношенная кофточка из бумазеи на кнопках. У Вани не действовала правая рука. Он и сам толком не мог рассказать, как это произошло; наверное, придавило его где-то. Рука безжизненно болталась. Ваня даже не мог пальцы сжать в кулак. Зато умел двигать ушами. Ваня состроил мне рожицу и засвистел, как чижик. Тут кто-то из ребят сказал ему: «Эх ты, сухорукий!» А Ваня в ответ только щелкнул языком.

Во время медицинского осмотра наш врач Светлана Викторовна грустно посмотрела на Ваню, а он ей весело подмигнул.

Сережа недоверчиво, исподлобья смотрел на врача. Она показалась ему слишком молоденькой, и он даже ничего не ответил на ее вопросы.

А мне она сразу очень понравилась. Ведь и моей маме никто не верил, что у нее двое детей.

От няни Дуси мы узнали, что, если бы не война, Светлана Викторовна еще училась бы. Война заставила ее стать врачом в более короткий срок, чтобы скорей попасть на фронт. Но попала она в маленький городок лечить таких фронтовиков, как мы.

В первый же день нашего пребывания в детдоме она усердно вымазала всех зеленкой.

Нас приводили в порядок. Няня Дуся никак не могла расчесать частым гребешком волосы нескладному и длинноногому Андрею Давыдову.

– Жиру нет, одна перхоть, – приговаривала она сокрушаясь.

А Андрюша только сопел.

Так и хотелось его поддразнить. Один раз я дал ему легкий подзатыльник, но он остался и к нему равнодушным, посмотрел на меня недоумевающим взглядом и почему-то спросил: – Нет ли пороху?

Я не знал, что ему ответить. Зачем ему понадобился порох?

За обедом Андрюша, ко всему равнодушный, наспех глотал щи из кислой капусты, будто боялся, что у него отнимут его миску. И после он долго жевал. Как оказалось, ломоть хлеба он спрятал про запас.

Сколько среди нас было тогда жадных! Боялись: а вдруг отнимут еду!

Наступил вечер. Мы сидели в темноте.

– Как ты думаешь, если мы убежим, будут нас искать? – спросил меня Сережа, когда мы улеглись на соломе.

А я не успел ему даже ответить, сразу заснул. На следующий день, после завтрака, мы совершили с Сережей самовольную отлучку.

С особым удовольствием прошмыгнул я вслед за Сережей в ворота, которые никто не сторожил.

Оказалось, что в нашем детском доме много построек, все такие же ободранные, «без окон и дверей», как и главный корпус.

Мы шлепали по лужам, с любопытством озираясь вокруг.

Ну что это за «населенный пункт», когда его можно было, несмотря на непролазную грязь, обойти из конца в конец за какой-нибудь час! Так хотелось услышать хотя бы один заводской гудок! Но в «населенном пункте» не было ни одной настоящей фабричной трубы. Над городской пекарней, зданием электростанции и механической мастерской возвышались неказистые трубы.

Первым делом через разобранную ограду мы проникли в городской сад. Обнаружили тир с разукрашенными мишенями и площадку для танцев.

Мы узнали, что из городка на железнодорожную станцию обычно ходит автобус, но уже несколько дней, как автобус отдыхает во дворе пожарной команды, и все в городке с нетерпением ждут запоздавшую почту.

В городке было очень тихо. Домики стояли как ни в чем не бывало; обыкновенный дым из труб медленно и спокойно поднимался вверх, как нарисованный на картинке.

И так щемило сердце, когда я заглядывал в окна! Ведь подумать только – цветы в горшках, в кадушке фикус чуть не подпирает потолок. А на одном подоконнике – немецкая каска. В нее была насыпана земля, и в ней росли цветы.

Сидит у окна женщина и крутит швейную машинку. И моя мама тоже никогда не сидела без дела, Я не видел ее без работы.

Было странно, что взрослые люди протирают совершенно целые стекла в окнах; хозяйки вытрясают половики, а у женщины, которая шьет, вся грудь в булавках…

Кот забрался на подоконник, щурится на солнце.

Пахло весной. А меня все еще преследовал запах гари, жженой извести и золы. Все казалось, что кирпичная пыль, гонимая ветром из сталинградских улиц, продолжает и здесь лететь в глаза.

И когда мы снова, никем не замеченные, прошмыгнули в ворота детдома, я опять, уже с ненавистью, взглянул на железную бочку из-под бензина. Я вспомнил, как свистели такие бочки, когда враги сбрасывали их только для того, чтобы напугать нас. Хотелось не просто толкнуть бочку носком сапога, а взять палку и колотить ее.

Сережа наклонился над моим ухом и сказал:

– Когда подсохнет, тогда и убежим.

Но земля долго не просыхала. По утрам лужицы Покрывались тонким льдом, и мы шагали по ним, Наслаждаясь легким хрустом. Днем наступала теплынь. Текло с крыш. По желобам шумела вода.

Нас тянуло на улицу, к ручейкам. Мы пускали по лужам бумажные кораблики, катушки от ниток и прочие богатства, не переводившиеся в наших карманах.

Весенний поток принял от нас и такие жертвы, как деревянная, обгрызенная по краям ложка и спичечный коробок.

Только поплыл наш коробок с прикрепленным к нему бумажным парусом, смотрим – какой-то старик с него глаз не спускает. Откуда он только взялся? Брови лохматые, весь заросший.

Мы побежали за коробком. Вот он закружился на одном месте, и мы наклонились к нему. А старик оказался прытким. Он не отстал от нас и, опустив железную клюшку в воду, спросил:

– Что это вы, братишки, над водой колдуете? Мы показали ему на коробок, а он заохал: – Как же это можно, спичечный коробок – да в воду? Я сам хожу к соседу за огоньком, а вы коробок выбросили!

– Что это вы, братишки, над водой колдуете?

Не коробок, а кораблик, – поправил старика Сережа и подтолкнул коробок палкой.

Сильная струя понесла его дальше, и мы побежали за ним.

– Эх, ребятки, ребятки, разве можно такими вещами бросаться? – кричал нам вдогонку старик. Видно, и ему было интересно следить за тем, как плывет наш кораблик, но он отстал от нас.

Мы услышали глухой кашель и обернулись. Старик даже согнулся, опираясь на свою палку. Мы подбежали к нему.

– Больно? – спросил его Сережа. Старик ничего не ответил.

– А ты, дедушка, не огорчайся. Мы тебе два таких коробка принесем, – обещал Сережа.

Старик благодарно кивнул головой и, одолев кашель, снова выпрямился.

Сережа порылся в кармане и извлек оттуда настоящую трофейную зажигалку, о существовании которой даже я ничего не знал.

У дедушки глаза заблестели.

Сережа сунул зажигалку ему в руку.

Как же мне тебя отблагодарить?

– Ты, дедушка, не благодари. А лучше расскажи нам, как добраться до города Бугуруслана.

Зачем тебе Бугуруслан? – удивился старик.

Я слыхал, что в этом Бугуруслане нам помогут родных разыскать, – ответил Бесфамильный.

Старик начал уверять Сережу, что незачем нам покидать городок, и отсюда можно письмо послать в любое место. Скоро здесь зацветет белая акация. Он звал нас летом на бахчи и рассказал, что в этом городке родился летчик, Герой Советского Союза, сбивший множество немецких самолетов. Своими изделиями славился здешний бондарный завод. А самое главное, в этом городке, в давнишние времена в недостроенном доме близ реки Невелички останавливался сам Разин Степан Тимофеевич, и этот дом до сих пор называют домом Степана Разина.

Сережа многозначительно посмотрел на меня. Ведь мы и думать не могли, что в двухэтажном здании без крыши, которое ничем не привлекло наше внимание, жил когда-то человек, о котором распевают песни. Сережа заспешил, протянул руку нашему новому знакомому и потащил меня за собой. Мы спустились к реке.

Вот и мостики, где хозяйки полоскали белье. Перелезли через плетень, прошли пустырь, миновали домик, крытый толем, перепрыгнули ров и подошли к двухэтажному дому. Он смотрел на нас пустыми впадинами окон, хотя стены его были добротные и прочные, как в крепости.

Широкие ступени вели к двери, обитой железом. Мы навалились на нее всем телом. Дверь заскрипела и открылась. Мы оказались на втором этаже. Перешагнули через широкие бревна и увидели над собой стропила и прозрачное небо. Боязно было сделать шаг вперед: пол без досок ненадежен. Я прислонился к стене и посмотрел в окно, как в бойницу. Виднелись маленькие домишки и черные ветви деревьев.

Мне показалось, что мы стоим на палубе корабля, обдуваемые ветром. Нас обдают брызги волн… И тут я (не знаю только, как это пришло мне в голову) спросил Сергея:

– А ты когда-нибудь давал клятву? Сережа посмотрел на меня с удивлением.

– Хочешь дать клятву?

– Хочу!

– Давай дадим клятву, что будем вместе до самой смерти.

– Давай! – с восторгом крикнул Сережа и схватил меня за руку.

Мы пристально смотрели прямо в глаза друг другу. Отчетливо и с расстановкой произнесли клятву.

И в этот торжественный момент над нами прозвучал громкий голос:

– Всыпать бы вам, бесенята, как следует! На пороге стояла няня Дуся.

– Весь город обыскали, а они вот где спрятались!

Обратно мы возвращались втроем. Няня Дуся с решительным видом взяла нас за руки. А мы и не думали вырываться.

Эх, няня Дуся, во все любила она нос совать!

Не глядя под ноги, она перешагнула через ров, а мы при этом чуть не свалились в него. Она вела нас и приговаривала, что из-за нас Капитолина Ивановна зря беспокоилась, а мы, баловники, порядок нарушаем.

Няня Дуся рассказала нам, что Капитолина Ивановна и до войны заведовала детским домом; всех детей сберегла, увезла их в тыл и только недавно вернулась.

Няня Дуся привела нас прямо к Капитолине Ивановне и, подтолкнув вперед, произнесла:

– Вот они, удальцы!

Я думал, что Капитолина Ивановна начнет нас ругать, а она только посмотрела и спросила:

– Ну как, проголодались? Я уже распорядилась, чтобы обед вам оставили.

И только тут я почувствовал, как мне хочется есть.

В воскресный день к нам пришли гости со всего города, и почти все с подарками: кто молоко принес, кто простоквашу, кто книжку с картинками, кто школьную ручку…

Городские комсомольцы взялись помочь нашему детдому. Пыль столбом поднялась! Откуда-то появились тюфяки и солома; на дворе пилили и кололи дрова.

Как мы обрадовались, когда увидели на дворе знакомого старика с железной клюшкой. Мы уже знали, что зовут его Василием Кузьмичом. Он поспешил к нам навстречу, достал зажигалку, сжал ее в руке, и ровное маленькое пламя заколыхалось в воздухе. Конечно, он тут же потушил ее, сберегая бензин.

За квартал от наших ворот разбирали разрушенный дом на кирпичи для ремонта зданий детдома. Люди вытянулись цепочкой. Один другому кирпич передавал. Казалось, кирпичи догоняют друг друга.

Василий Кузьмич взвалил себе на спину какую-то доску, придерживая ее одной рукой, другой нес полное ведро воды.

Он рассказал нам, что бондарил всю свою жизнь; сбил великое множество разных бочек и бочат, дубовых и кленовых, для масла, рыбы, вина и всяческих солений; бочка хоть и проста, а хитро придумана, толкнешь ее – она и движется под собственной тяжестью, только перекатывай с места на место. Самая незаменимая «посуда»! Закрыли завод на реконструкцию, а тут война подошла. Но теперь уже недолго ждать – снова зашумит бондарка…

Наработались мы за день, зато молока попили вволю.

Только улеглись спать, вошла к нам Капитолина Ивановна.

Мне очень хотелось, чтобы она подошла ко мне. Сережа сделал вид, что он уже спит. Она легко прошла мимо нас, но вдруг обернулась и увидела, как мой друг, чуть приоткрыв глаза, посмотрел ей вслед.

Я долго ворочался с боку на бок, не мог заснуть… И подумал, что не так уж плохо живется нам в детдоме, и пожалел, что Сережа почему-то решил бежать отсюда. А в этот момент Сережа, как бы рассуждая сам с собой, вслух произнес:

– Еще пробудем здесь несколько дней!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю