Текст книги "На окраине города"
Автор книги: Владимир Рублев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
24
Лена с завистью следила за тем, как девчата, вернувшись со стройки, шумно умывались, готовясь идти на вечер в Михеевку. Как же быть ей, ведь она не работает на стройке? Да и отец. Уж что-то очень странно он посматривает на нее в последнее время.
Лена даже поежилась, вспомнив внимательный острый взгляд отца. Но пойти на вечер так хочется! Там будет, конечно, Володя. Как же быть? Вот если бы Надя Шеховцова при отце пригласила ее, тогда отцу неудобно было бы отказать. Надо пойти к Наде, сказать ей, чтобы она так и сделала.
Лена бросила недочищенную картошку в таз и, как была с ножом в руках, бросилась разыскивать Надю.
– Ты куда? – крикнула ей вдогонку мать.
– Я сейчас, – нетерпеливо махнула ей рукой Лена.
Надя уже умылась и в одной рубашке расчесывала перед зеркалом черные, волнистые волосы. «Какая она красивая», – с легкой завистью подумала Лена, когда Надя повернула к ней румяное, свежее после мытья лицо.
– Ты ко мне? – спросила она Лену.
Лена слегка смутилась, но храбро попросила Надю о помощи.
– Хорошо, Лена, я сейчас приду к вам, – кивнула понятливая Надя, а когда Леночка выбежала из комнаты, бессильно опустилась на кровать. Как все просто и хорошо получается у других, а у нее… Может быть, решиться сегодня сказать ему, ведь он, Виктор, будет там…
И едва подумав об этом, снова горько созналась себе: нет, не нужно, свое сердце не обманешь, а оно ясно подсказывает – тот человек холоден к тебе…
…Лена торопливо чистила одну картофелину за другой и ждала, когда появится Надя. Отца в комнате не было, он возился у стайки. Хоть бы удалось Наде сказать ему что-то такое, чтобы он сразу же согласился. Разве ему не все равно, ведь он сам-то ходит куда угодно.
Наконец появилась Надя. В темно-синем платье она была хороша какой-то строгой, печальной красотой. «А что же я одену?» – вдруг подумала Лена, но вспомнив, что отец еще не отпустил ее, заторопилась дочистить картофелину, кивнув Наде:
– Проходи, Надя. Я сейчас.
– Куда это ты сейчас? – насторожилась мать, но Лена дернула плечом, она знала, что все равно будет так, как скажет отец.
Илья Антонович встретил их ленивым возгласом:
– Что, комсомолия, на вечер вырядились? Всем михеевским ребятам головы вскружите.
– Ага, на вечер, – кивнула Надя и торопливо добавила: – Илья Антонович, отпустите с нами Лену, не сидеть же ей одной дома, а?
Илья Антонович глянул на дочь:
– Ленку? Это еще зачем? Чтоб в подоле мне принесла комсомоленка? Рано еще по вечерам-то разбегивать…
– Ну, пап, пойду я, а? – шагнула к нему Лена, вдруг лихорадочно решив, что все ее надежды рухнули и на вечере ей не быть.
– Нет! – отрезал Илья Антонович и кивнул Наде, втыкая вилы в навоз: – Посторонись-ка, секретарша, назем сейчас выкидывать буду, как бы ненароком платьице не обгадить. А ты марш домой! – глянул он на Ленку.
– Нет, я пойду на вечер! – вдруг крикнула Лена. – Пойду, ясно? Пойду!
Илья Антонович изумленно выпрямился:
– Это что еще за фокусы? Ремешка захотела?
Но Лена уже не слушала его, она бросилась к общежитию, на ходу лихорадочно шепча:
– Пойду, все равно пойду, пусть хоть что будет… Все равно пойду…
– Ты куда? – крикнула мать, когда Лена торопливо переодевалась в новое сиреневое платье. Лена ничего не ответила, она спешила уйти до прихода отца. «Пусть будет, что будет», – думала она.
Едва она захлопнула за собой дверь, как столкнулась с отцом. От неожиданности Лена отступила назад, все больше бледнея.
– Я тебе что сказал? – надвигался на нее Илья Антонович. – Марш домой!
– Не пойду! – выкрикнула она, отступая к стене.
– Ах, не пойдешь? Да я тебе… – рука его потянулась к ее голове, суженные глаза застыли в холодном блеске.
– Не тронь! – вскрикнула Лена. И предчувствуя, что сейчас случится что-то страшное, уже не помня себя, крикнула: – Володя!
Вздрогнул Илья Антонович и замер на миг, а она, словно ждала этого мгновенья, бросилась мимо отца по коридору к выходу. Слезы текли по ее лицу, так тяжело было на сердце от происшедшего, но впереди была встреча с Володей, и чем дальше уходила Лена от общежития, тем спокойнее становились ее шаги.
25
Когда Виктор зашел к коменданту Николаю Груздеву, там шел спор: нужно ли сегодня, если все уходят на вечер, оставлять дежурного в общежитии.
– Что же, я стенами буду командовать, что ли? – возмущался Михаил Чередник, которому предстояло сегодня дежурить, но увидев входившего воспитателя, смутился и махнул рукой: – А, ладно, продежурю.
Виктор подумал, что сегодня и действительно незачем дежурить, пусть комендант останется в общежитии. Едва вышел Чередник, Лобунько сказал это Николаю Груздеву.
Николай махнул рукой:
– Нет, пусть продежурит, – и хитро улыбнулся: – Сам же, Виктор Тарасович, говорил: надо быть последовательным. Сказал что-нибудь – не отступай ни на шаг. Так ведь?
В ответ на эту маленькую хитрость Виктор рассмеялся:
– Ну и догматик ты. Сам подумай: все будут в Михеевке веселиться, а Чередник – мух считать, что ли? Отпусти его, но так, чтобы он не заметил, что ты нарушаешь свое же слово. Ну, ладно, я пошел. А ты не забудь о Череднике.
В комнатах было пусто, ребята уже ушли, лишь Михаил Чередник в красном уголке читал книгу.
«Интересно, пошел в Михеевку Киселев? – подумал Виктор. – Как бы там не напился».
– Слушай, Михаил, – сказал он Череднику. – А Киселев с ребятами ушел? Хм… Напрасно… Боюсь, как бы он опять не сорвался.
Чередник покраснел и хмуро уткнулся взглядом в книгу. «Ага, чувствуешь, в чей огород камешки», – усмехнулся Виктор, а вслух сказал:
– Мне кажется, что хорошо он не кончит, если сам не поймет, куда катится, или… товарищи не подскажут ему это.
Чередник молчал. Виктор прошел к окну и стал смотреть на дорогу, ведущую в Михеевку.
От двери послышался кашель. В комнату вошел Николай Груздев.
– Виктор Тарасович, – оживленно заговорил он: – Мне кажется, что Череднику тоже можно пойти в Михеевку. За дежурного побуду я.
– Что ж, решайте сами, – как можно равнодушнее ответил он и добавил: – А если Михаилу можно идти, то тогда вместе и пойдем.
Всю дорогу они разговаривали о разных пустяках, словно условились не затрагивать того, что волновало обоих. Лишь перед клубом Виктор вновь напомнил Череднику:
– Ты, Михаил, проследи сегодня, чтобы Киселев не напился. А то нехорошо может получиться.
26
Но Киселева в Михеевке не было. Его встретил по дороге со стройки Илья Антонович и, между прочим, словно невзначай, обронил:
– А что тебе делать в Михеевке-то? Давай, Петро, шагай ко мне, соорудим закусочку, лучше нашего все едино не справят они вечерок-то, – радушно пригласил он, заметив, как при упоминании о водке настороженно блеснули глаза Киселева.
– Да мне неудобно как-то, – замялся Петро. – Получку все еще не дали, а…
– А-а, брось-ка об этом, – махнул рукой Илья Антонович. – Когда-нибудь рассчитаемся. Идем!
Позднее, в квартире, когда Киселев уже выпил стопки три водки, Илья Антонович заговорил, масляно улыбаясь:
– Вишь ли, Петро, всем ты парень хорош, а вот только жизнь не с того конца понимаешь. Работаешь, гнешь спину с утра до ночи, а – вижу я – на лишнюю стопочку деньжат все едино не заработаешь.
– А что поделаешь, Илья Антонович? – пожал плечами раскрасневшийся Петро.
– Эхе-хе, – усмехнулся Крапива. – Много можно сделать такому хлопцу, как ты. – И подумав, доверительно склонился к Петру: – Мне вот, к примеру, позарез надо листика четыре-пять фанеры, а где ее взять? Сумел бы ты достать – вот тебе и деньжата.
– Ну, воровать-то я не умею, – равнодушно отмахнулся Петро, не поняв, к чему клонит разговор комендант.
– А это и не воровать, – возразил Илья Антонович. – Ведь как говорится: если от многого взять немножко – это не кража, а просто дележка, хе-хе… Ну-ка, дай я налью тебе.
Петро снова выпил, и пока он закусывал, Илья Антонович, то добродушно посмеиваясь, то вздыхая и хмурясь, говорил все о том же – о пяти листах фанеры. Он намекнул, что и раньше всегда привечал Петра, знать-то, помнит он это, а уж за то, что сделает Петр – отблагодарит хорошо…
Опьяневшему Киселеву и действительно стало неудобно, он махнул рукой:
– Ладно, Илья Антонович, как-нибудь попробую… Только опасно это все…
– Опасно? А как же люди целехонькими машинами стройматериалы воруют, а? Помнишь, шифер-то из-под носа у сторожа стибрили?
– Ну, – протянул Петро. – То опытные люди, да и не в одиночку, конечно.
Илья Антонович пристально, изучающе глянул на него:
– Хм… Хочешь, я тебя с… такими же орлами сведу. Только… там законы суровые, сам понимаешь… Ты пей, не стесняйся.
Петро приподнял голову, долго, долго смотрел на усмехающегося Илью Антоновича, потом выпил подряд две стопки, о чем-то подумал и снова посмотрел на Крапиву.
– Все понятно… – проговорил он, наконец. И неожиданно вскочил с искаженным злобой лицом, выхватив финку: – Ах, ты, сволочь, однако! Да я тебя… А я еще гадал, за что ты меня поишь! Н-ну, стерва, берегись!
– Спокойно, хлопец, – привстал Илья Антонович, и Петро оторопело шагнул к стене: в руке Крапивы блеснул пистолет. – Эта маленькая собачка взлает – и кусаться больше не будешь. В общежитии почти никого нет, концы я сумею спрятать. И учти – просто так я тебя отсюда не выпущу, не на дурака нарвался.
Киселев бросил на стол финку и пьяно расхохотался.
– Крепко, старый сыч, обошел. – И плюхнувшись на стул, мрачно махнул рукой: – Ладно, говори… Давай водки…
Пьянка продолжалась почти до полуночи.
27
Лена пришла на вечер, когда началась игра в ручеек. В зале поселкового клуба одна за другой звенели старые революционные и современные песни, которые так полюбились молодежи. «Ох, и весело будет здесь сегодня», – подумала Лена, подымаясь на крыльцо, и вдруг снова с удивительной ясностью вспомнила холодный, застывший взгляд отца, его жилистую руку, тянувшуюся к ней, и девушке снова стало страшно и тоскливо. Нет, нет, она не пойдет больше домой, она все расскажет Володе, и они вместе что-нибудь придумают. А может быть… они решат… быть всегда вместе… Володя не даст ее в обиду.
Игривая песня о Гандзе встретила Леночку, едва она переступила порог сверкающего огнями зала. Лена возбужденно оглядывалась вокруг: где же Володя.
– Лена! – совсем неожиданно окликнул он ее.
Девушка вздрогнула.
– А я… пришла… – шагнув ему навстречу, сказала она, и больше не нашлась, что сказать.
Но он и не хотел от нее слов, он взял ее за руку. Они пошли туда, где играли в ручеек.
– Отпустил-таки тебя Илья Антонович? – ласково спросил Володя, когда они встали за последней парой. – А я уже боялся, что…
– Я сама ушла… И больше не пойду туда, пусть хоть что делает.
– Не пойдешь?! Но где же ты будешь жить?
Лена покраснела, метнув на Володю быстрый взгляд, сердце от волнения забилось гулко-гулко. Но она не знала, как начать разговор? Они прошли в угол, где было мало народа.
– Знаешь, Володя, я ведь уже не вернусь домой, – тихо заговорила Лена. – Мне просто нельзя туда идти.
Она торопливо и сбивчиво стала рассказывать о том, как ей хотелось идти сегодня на вечер, потому что… ну, Володя знает – почему… Ведь они так редко бывают вместе, и это очень плохо, так ведь?
Он ответил, что конечно плохо, но они могут и чаще видеться, вот, например, если она поступит работать на стройку. Она, конечно, пойдет на стройку, заверила Лена, но дело сейчас не в этом… Ей уже сегодня нельзя идти домой, как он этого не поймет?
– Но куда же ты пойдешь? – спросил он, стремясь внести ясность в разговор.
– Я не знаю… – упавшим голосом ответила Лена, так и не решаясь сказать ему то, что думала. Ну, как он недогадлив…
– Лена, – снова наклонился к ней Володя. – Ты серьезно все это? Может, обойдется как-нибудь, а то ведь трудно тебе будет.
– Не стыдно тебе, Володя, – помолчав, с дрожью в голосе, прошептала Лена. – Я думала, что ты обрадуешься, когда узнаешь, что я всегда хочу быть с тобой, а ты…
– Со мной?! Но ведь я… – и не договорил, вдруг поняв, о чем ему хочет сказать Лена. Он растерянно посмотрел на нее:
– Но ведь я… в общежитии, как же нам?
– Не знаю, – качнула она головой: – Может быть, на квартиру к кому-нибудь?..
– Да, да, – горячо подхватил он, – завтра же пойдем искать квартиру. А сегодня… Сегодня ты можешь у наших техничек в общежитии ночевать, правда?
Помолчав, Володя в раздумье произнес:
– Только надо сказать об этом воспитателю. Нет, нет, не обо всем, а вот об этом, чтобы ночевать тебе сегодня у техничек.
– А завтра я пойду устраиваться на стройку. Мы будем и на работе вместе, да?
Володя молча пожал ей руку: да, Леночка, конечно так!
Начались танцы.
– Смотри-ка, Виктор Тарасович опять с Надей Шеховцовой. Весь вечер они сегодня вместе, – сказал Володя, глядя на танцующих Лобунько и Надю. – У бедного Лени Жучкова кошки, наверное, на душе скребут.
И действительно, Виктор весь вечер был с Надей. Если случалось во время игры в ручеек кто-то забирал руку Виктора, уводя его от Нади, то не проходило и трех-четырех минут, как девушка снова была рядом. Возбужденная, взволнованная, с ярко блестевшими темными глазами, она была очень хороша. Видел это и Виктор, но замечал он со все растущим беспокойством и другое: радостный смех Нади, ее взгляды – все это предназначалось только ему. «Нет, нет, Наденька, так нельзя, – думал он. – Разве я забуду Валю?»
И на какие-то минуты чуждым, совсем ненужным стало все вокруг: задорная песня, веселые лица окружающих, теплая ладонь Нади в его руке. Но таким откровенным счастьем светятся глаза девушки, устремленные на Виктора, что ему становится просто жаль обидеть ее своим равнодушием. Он смеется вместе с нею, ласково смотрит на нее.
Но позже попросил:
– Надя, потанцуй с кем-нибудь другим, ладно?
Вздрогнула, словно от удара, Надя, резко повернулась и быстро пошла от него. Вот она уже скрылась за входной дверью.
Долго она не появлялась, и Виктор забеспокоился. Он вышел на улицу. Холодный, порывистый ветер мгновенно охватил Виктора. Где же Надя?
Вот она – около угла здания, где ветер мечется, слово шальной.
– Надя! – позвал Виктор, беря ее за руку. – Ты с ума сошла, на таком ветру после жары быстро воспаление легких схватишь. Пошли, пошли в клуб.
– Не надо, Виктор Тарасович. Я сама знаю, что все это глупо, но… Нет, нет, я не то даже и говорю, простите… Вы идите. Я сейчас. Мне надо побыть одной…
Но пришла она в клуб нескоро, и лицо ее было припухшим и печальным.
28
«Ну, вот и прошел выходной день», – подумал Виктор, наблюдая, как гаснут на горизонте последние отблески заката. Виктор вышел на улицу, чтобы освежить голову после решения сложной математической задачи. Валя сегодня почему-то задержалась на заводе. А они оба так ждали этого вечера. То был единственный вечер в неделю, который они проводили вместе. Валя уходила на работу очень рано, и Виктор подолгу играл с Валериком, занимался хозяйственными делами, добросовестно проводил два часа за учебниками, а к обеду ехал в общежития. Он вздыхал, зная, что возвратится домой не раньше двенадцати, и уставшая за день Валя уже будет спать. Успокаивало лишь то, что она была с ним нежна и ласкова в те немногие свободные вечера, когда они вместе, хотя все еще не сказала ему окончательного «да».
«Почему же так долго нет ее? – вздыхает Виктор. – Может быть, что-нибудь по комсомольской линии у них сегодня? Но она бы сказала…»
А на улице – тишина. Холодно мерцают далеко-далеко в стороне города огни, временами налетает ветер, гоня с шелестом сухую листву, и доносятся невесть откуда звуки радио. Подрагивают голые ветки рябины, зябко жмутся друг к другу. Мысли Виктора незаметно переносятся в лесопарк. Хочется быть среди ребят, все ли хорошо у них?
Становится холодно. Зябко поеживаясь. Виктор возвращается в теплую комнату, где бабушка, присев поближе к печи, занялась вязаньем – вечным занятием всех бабушек.
– Знать-то, Виталька, на звездах гадал? – встречает она Виктора, тепло поглядывая на него. – Гадай не гадай, а пора бы жениться-то. Вот только невесту где найти? – с лукавинкой добавляет она.
– Невесту-то мы найдем… – улыбается тетя Оля, держа на руках Валерку. – Отец-то и эти годы уже председателем колхоза был, да и ты уже был у него.
Так, с шутки, начинается разговор об отце Виктора. Хмурится лицо Ольги: бабушка в первый раз со времени приезда Виктора рассказывает о последних днях жизни Тараса. Ольга с укором посматривает на мать: к чему бередить старое? Но та, вздохнув, произносит:
– Надо ведь знать тебе, Виталька, как убили твоего отца.
…Кое-кто из Злоказово до сих пор хранит воспоминанье о той далекой осени, когда в местной школе появилась новая учительница. Ее толстые косы цвета спелой ржи заслонили белый свет не одному поселковому парню, хотя и не до любви было: по ночам нередко гремели кулацкие выстрелы. Поговаривали, что в налетах на дома активистов участвует Илья Крапива. Он-то и стал ухаживать за Марией. Она жила у меня на квартире. Стоило появиться ей где-нибудь одной, как вскоре рядом вырастал он…
Мария уже подумывала об отъезде обратно на Украину, к родным, но в это время вернулся из армии твой отец. Мария его избегала: после ухаживаний Ильи она в каждом парне видела своего недоброжелателя.
Тарас пожил дома несколько дней и уехал в город к другу, с которым служил вместе в армии.
Илья, не ходивший все эти дни к нам, пришел вечером злой, насмешливый.
– Ну, Марья, решайся – замуж или нет!
– Ни за кого я не собираюсь выходить замуж…
– Врешь! – глаза Ильи злобно сверкнули. – Если в доме, где живет незамужняя баба, появился мужик – быть свадьбе… На Тараса метишь? Думаешь – не вижу?
– Полно-те, Илья, напраслину на девушку-то возводить, – вступилась я в разговор. – Она и к Тарасу-то, как к тебе.
– Молчи, сводня! Меня учить не надо, я…
Дверь открылась и вошел Тарас.
– Ну, мама, все в порядке, – радостно заговорил он, но увидев стоящего посреди комнаты Илью, удивленно оглянулся на Марию и меня.
– Это… что?
Я обо всем рассказала Тарасу, и он выгнал ухажера.
Дверь, прихлопнутая в сердцах Ильей, затрещала. Тарас выскочил за ним следом, послышалась приглушенная возня, затем резкое:
– Ой!
Маруся выскочила во двор. По саду, удаляясь, затихал топот бегущего человека. Тарас силился подняться с земли… «Ножом?!» – подумала Маруся и бросилась к Тарасу.
Потом, когда болел Тарас, она много бессонных ночей провела у его койки, помогала мне во всем как родная. Я уже тогда поняла: они полюбили друг друга.
После выздоровления Тарас отправился вместе с пятью коммунистами поселка в деревни – организовывать колхозы. В одной из деревенек он и осел, оставшись работать председателем артели. По окончании учебного года в школе туда приехала и Маруся. Они поженились. Да недолгим было их счастье: Тараса убили. Беременная Маруся уехала на родину.
И лишь через много лет, когда вернулись из заключения бывшие участники банды, что орудовала здесь, стало известно: Тараса убил Илья Крапива вместе со своими сообщниками.
Тягостная тишина повисла в комнате, когда бабушка умолкла.
– А где же сейчас этот самый… Крапива? – мрачно спросил Виктор.
– А кто его знает, – ответила тетя Оля. – Всякое болтают: и скрылся он, и в Сибири помер, а толком-то никто ничего не скажет.
– Крапива, Крапива… – задумчиво повторял Виктор. Что-то знакомое чудилось в этой фамилии. И вдруг…
– Крапива?! – вырвалось у него. – Илья Антонович?!
– Ну да, – кивнула тетя Оля. – Отца у него Антоном звали, живодер первейший был.
Она еще что-то говорила, но для Виктора все окружающее сейчас было словно в тумане.
Бледный, осунувшийся, приехал он на стройку. Хотелось сразу же пойти в женское общежитие, чтобы посмотреть его, приглядеться повнимательней к этому затаившемуся убийце, который ни разу ничем не выдал себя.
«Неужели он не догадывается, что я – сын Тараса?» – Эти мысли были до того мучительны, что Виктор уже через десяток минут ушел со стройки в женское общежитие.
Илья Антонович встретил его как обычно:
– А-а, здоровеньки булы, начальство… В гости, значит? По девчачьи души?
Виктор молча кивнул, а сам все смотрел и смотрел, как Илья Антонович ловко раскладывает сосновые чурбаки. Тот раза два покосился на Виктора и, наконец, выпрямился, утирая пот с лица и шеи:
– Что, аль дело есть до меня? Опять, знать-то, жалобы девчачьи?
Виктор тихо мотнул головой:
– Нет… – и вдруг решился: – Илья Антонович, вы… знали Тараса Лобунько? – и замер, стараясь уловить растерянность или волнение у коменданта.
– Кого? – прищурился тот.
– Лобунько Тараса Платоновича.
– Это что – отец что ли ваш будет? – равнодушно справился Илья Антонович, ощупывая заскорузлым пальцем лезвие топора, и уже заинтересованно спросил: – Письмо из дому, знать-то, получили?
Нет, не уловил, не почувствовал фальши Виктор в голосе Ильи Антоновича. И все же, словно магнитом притягивало его к этому пожилому кряжистому человеку. Не знал Виктор, каким усилием тушил Крапива волнение, продолжайся этот разговор еще десяток минут, и кто знает, может быть, он бы себя чем-то выдал. Но во двор торопливо вбежала секретарша начальника строительства и еще от ворот крикнула:
– Лобунько! Рождественков к себе вызывает.
Этот голос словно встряхнул Виктора. Он вздрогнул и досадливо подумал: «Что это я, как во сне. Ведь ясно же, что глупо таким образом узнавать у человека, не он ли совершил убийство. Тут надо другими путями».
Виктор, не прощаясь, пошел к воротам, лишь через десяток шагов он услышал, как звонко и торопливо застучал комендантский топор.
Рождественков был на территории стройки и разговор с ним занял очень немного времени.
– Здравствуй, здравствуй, Виктор Тарасович! – поспешил он навстречу, едва завидев воспитателя. Да, умел Александр Петрович ладить с теми, кто был сильнее, авторитетнее его. Понял он, что с воспитателем жить лучше в мире и дружбе: орешек не по его зубам. И уже всячески искал этой дружбы с Лобунько Александр Петрович: охотно поддерживал любые предложения воспитателя, шел навстречу и тогда, когда кому-то из молодых рабочих требовалась путевка в дом отдыха или на курорт, и тот обращался к Лобунько, в общежитиях появились новые скатерти, шторы, переоборудовали красные уголки.
Рождественков подошел, доверительно протягивая руку:
– А я для нашей молодежи подарочек, подарочек припас. Никто и не угадает – что.
– Баян, наверное? – улыбнулся Виктор.
– Э-э, берите выше. Не угадаете. Телевизоры! Два телевизора для красных уголков. За такой подарочек, конечно, можно было поблагодарить председателя постройкома.
– Так вот, молодежный бог, – засмеялся Александр Петрович. – Могу и о намеченной покупке сообщить. Дело-то к зиме подвигается. Партию лыжных комплектов решили мы на заседании купить для молодых рабочих. Одобряете?
– Да это просто замечательно! – воскликнул Виктор. – Ну, Александр Петрович, на руках вас ребята будут носить.
– Два раза подбросят, один раз поймают? – сдержанно улыбнулся Рождественков. – Ну, ну… Мы люди не гордые, отряхнемся и – дальше зашагаем в ногу со временем, дорогой Виктор Тарасович, как того требует настоящий момент. Кстати, к телевизорам-то подставочки нужно соорудить. Что-нибудь этакое… красивое. Ребятам скажите, они сделают…
И сразу Виктор вспомнил об ажурной подставке, сделанной Киселевым. «Попросить его разве? Откажется. И все-таки попрошу. Замечательную подставку сделал он к приемнику. А если согласится, еще что-нибудь попрошу, смотришь – и втянется наш Киселев в общие деда…»
С Киселевым Виктор решил переговорить вечером в общежитии, тем более, что время до конца рабочего дня ушло у него на оформление документов для покупки телевизоров, поездку в универмаг. Когда телевизоры были доставлены в общежития, уже начало смеркаться.
Виктор торопился с выгрузкой, решив, что Киселев, по своему обыкновению, уйдет в Михеевку.
Петро оказался в общежитии. К просьбе воспитателя он отнесся равнодушно.
– Не хочется, нет настроения, – коротко ответил он.
– Но ты же такую замечательную подставку изготовил для приемника! – убеждал его Виктор. – На всей стройке ни один рабочий такой не сделает. Подумай, Петро.
– Нет, ни к чему мне это, – хмуро мотнул головой Киселев, и, помолчав, добавил: – Не хочу я, вот и все! Напрасно время тратите.
Поздно ночью, подходя к своему дому, Виктор вспомнил, что так и не зашел к парторгу стройки Степану Ильичу Астахову посоветоваться, как быть дальше, если Крапива и действительно окажется скрывавшимся до сих пор убийцей отца и многих других колхозных активистов. Лобунько уже сознавал, что поступил опрометчиво, заведя с Крапивой разговор об отце. Как бы Илья Антонович не скрылся.
На следующее утро Виктор проснулся с одной мыслью: прежде всего – к Степану Ильичу…
Астахов выслушал его молча и задумался.
– Может быть, мне обратиться в милицию? – спросил Виктор.
– Подожди, – сказал Степан Ильич. – Я посоветуюсь в обкоме партии. Теперь вот что… Шифер исчез бесследно, следов не нашли. Я был уже у начальника городского отдела милиции, он придерживается той версии, что воры, раз им дважды все сошло с рук, попытаются вскоре еще совершить кражу и, вероятно, более крупную. Просит он создать из смелых, честных ребят небольшую дружину в помощь милиции. Дежурить им придется ночами по три-четыре человека, чуть что – телефон под руками – вызывать милицейский наряд. Но, предупредил он, никакого шума не создавать, отбор комсомольцев произведем с вами самый строгий.
Долго сидели они, обсуждая кандидатуры десяти комсомольских «троек», зная, что ошибись они хоть в одном человеке, вся работа пойдет впустую.
– Ну, ладно, – сказал, наконец, Степан Ильич. – Предупреди их, чтобы вечером после работы пришли сюда, да и сам приходи. Да, кстати, – вспомнил он, когда Виктор собрался уходить, – ехал я сюда и видел в трамвае Довженко, секретаря райкома комсомола. Он просил напомнить тебе насчет комсомольских постов.
– Мы уже обсудили с ребятами это. Завтра у входа вывесим плакат, где укажем – кто дежурит и где он работает, чтобы знали, куда обращаться, если заметят непорядки.
Астахов спросил, кто завтра начнет дежурство.
– Надо бы кого-нибудь из проверенных ребят, – заметил он. – Жучкова или Шеховцову, например…
Виктор ответил, что можно и их, но не лучше ли чтобы в борьбу с непорядками включились не только активисты. И для начала хочется, чтобы дежурство открыл Михаил Передник.
– Чередник?! А, пожалуй, это действительно хорошая идея. Одобряю, – протянул руку Степан Ильич. – Мне это определенно нравится. А как он – согласится?
