Текст книги "На окраине города"

Автор книги: Владимир Рублев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

8

В это субботнее утро Леня Жучков был так занят своими беспокойными мыслями, что Горелову то и дело приходилось окликать его:

– Не тем, не тем концом дверь прилаживаешь! Да ты уже лишнее стесываешь! Что с тобой, Лешка?

Леня спохватывался, торопливо исправлял ошибку, но вскоре лицо снова становилось рассеянным, движения замедлялись и он просил Володю Горелова:

– Давай, Володька, покурим.

Они садились курить, и Володя, насмешливо посматривая, как Жучков ищет по карманам заложенную за ухо папиросу, качал головой:

– Ты, Лешка, никак влюбился.

– Ну вот еще, – отводил глаза Леня и хмурился, замечая любопытные взгляды Володьки. Ни за что на свете не рассказал бы Леня своих дум никому, даже ему, своему дружку. Все другое мог бы рассказать, но это… Совсем неожиданно Леня решил в эту поездку объяснить, наконец, Наде, что не может жить без нее, что любит ее и если у него есть какие думы, кроме комсомольских дел, так это думы о ней, Наде…

До самого рассвета Леня мысленно рассказывал девушке о своей любви, шептал десятки нежных слов, которые нужно было сказать ей, но проснувшись утром, вдруг понял, что едва ли осмелится заговорить с Надей об этом.

Незадолго до обеденного перерыва Володя Горелов спросил его:

– А баян ты, Лешка, с собой возьмешь?

– Баян? – переспросил Леня, а сам подумал, что и Володька, оказывается, тоже думает о поездке на озеро. – Можно брать, а можно и не брать, – и вздохнул: – Мне все равно.

– Нет, нет, надо взять, – горячо заговорил Володька, подвигаясь к Лене. – Мы же танцы там устроим!

– А с кем ты думаешь танцевать? – подозрительно покосился на него Леня.

Володька загадочно улыбнулся:

– Есть с кем. Девчат для нас хватит.

– Ну, а все же – с кем? – наступал Леня. – Ты брось от меня скрывать, я же тебя по-товарищески спрашиваю.

– Дашь слово, что никому? – посерьезнел Володька, строго глядя на Леню.

Тот отмахнулся:

– Ладно, ладно, даю. С кем?

– С Леночкой, дочкой коменданта, ясно?

– А-а, – облегченно вздохнул Леня. – Что ж, давай. Только как бы тебе Илья Антонович шкуру по-свойски не спустил. Он, знаешь, строго обходится с ней. А так, ничего, хорошая девушка, – польстил он Володьке, хотя сам считал, что лучше Нади едва ли найдется девушка.

– Хорошая, говоришь, правда? – встрепенулся Володька и снова полез в карман за папиросами. Вытянув две папироски, он протянул одну Лене: – Давай еще покурим, а?

Жучков посмотрел на часы:

– До конца работы почти полчаса. А нам еще надо поставить эти двери.

– Успеем, Лешка, – махнул рукой Володя. – За двадцать минут вставим. Знаешь, а что ты ни с кем не дружишь, Лешка, а? Ну вот хотя бы с секретаршей из девчачьего общежития, с Надей? Она на тебя, знаешь, по-особому как-то посматривает.

– Ну уж… Не болтай… – покраснел от удовольствия Леня. – Получше меня ей найдутся.

– Слушай, а давай сегодня вечером так сделаем: возьмем водки, вина и пригласим Леночку с Надей в нашу компанию, а? Ты не думай, тут ничего плохого не будет, просто мы поговорим с ними, за знакомство выпьем немного, а?

Леня мотнул головой:

– Нельзя так, Володька. А другие что будут делать, когда мы вчетвером уйдем от них? Обидно им будет.

– А для других есть другие, – быстро подхватил Володька. – Найдут, Лешка, все, чем заниматься. Кирюшка вон Козликов шахматистов своих соберет, ему воспитатель задание дал, я могу для начала в волейбол игру организовать.

– Подумать надо, – сказал Леня и поднялся: – Ну, давай за дверь примемся, – но вскоре снова окликнул Горелова:

– Слышь, Володька… А как нам эти… как их… бутылки увезти незаметно на озеро? Говорят, сам Рождественков поедет.

– Ну, это я беру на себя, – засмеялся Володька.

– Не выдумывай только Надю просить, – спохватился Леня.

– А зачем? Мне никто из девчат не откажет, – тряхнул Володька кудрями, выбившимися из-под кепчонки.

– Ну, давай, – кивнул Леня, и топоры их застучали уверенней и проворней.

Виктор встретил их на лестничной площадке второго этажа, когда они спускались вниз.

– Во-первых, здравствуйте, а во-вторых, у меня к тебе серьезный разговор, – сказал он, и посмотрев на Горелова, добавил: – Мне кажется, что и Владимир может принять участие в нем. Разговор пятиминутный, но важный.

– Важность государственная, – улыбнулся Леня.

– А что? – внимательно глянул на него Лобунько. – Пожалуй, что и государственная. На озеро ребята собираются?

– А как же? – почти в один голос ответили Жучков и Горелов.

– Водку запасают?

Леня и Володька молчаливо переглянулись, это не укрылось от взгляда Виктора.

– Да вы, небось, сами припасли, а?

– Н-нет еще, – опустил глаза Леня.

– Еще нет, – значит скоро побежите в магазин, – хмуро заметил Виктор. – Не вздумайте. Между прочим, я хотел попросить тебя, Леня, чтобы ты передал ребятам мою просьбу: пусть никто не берет водки, и без нее обойдемся. Как ты на это смотришь?

Леня оказался в очень затруднительном положении.

– Хорошо, Виктор Тарасович, – упавшим голосом произнес он. – Но не все могут послушать меня, это я честно говорю.

– И все-таки попытайся. Я надеюсь на тебя, – протянул руку Виктор.

Втроем они спустились вниз, и Виктор направился в контору к Рождественкову, узнать, в котором часу подъедут машины.

Леня с Володькой молча брели к общежитию, не глядя друг на друга.

9

Киселев проснулся в тот момент, когда машины подошли к общежитию. Из коридора слышались торопливые шаги, громкие голоса и частый стук дверей. В открытое окно доносилось ритмичное пофыркивание автомашин, несмолкаемые разговоры, громкий смех. Потом Петру послышалась, как Груздев, перекрывая все шумы, опросил:

– Ничего не забыли? Жучков, ты все взял?

– Все, все, – крикнул Жучков.

«Куда это они все поехали? – силился понять Петро, ощупывая гудящую голову. И вдруг вспомнил: – Так это на озеро они поехали?! А меня так никто не разбудил».

Киселев вскочил и выглянул в окно. Одна машина уже выезжала от общежития на дорогу.

– Эй, вы! Подождите! – крикнул Киселев ребятам, сидящим во второй машине, и начал торопливо одеваться, беспокойно думая, что, еще чего доброго, уедут, черти, а руки никак не хотели влазить в рукава тельняшки. Скрипа раскрывшейся двери он не расслышал и потому вздрогнул, когда знакомый голос сказал:

– А ты куда собираешься?

Николай стоял у двери и внимательно смотрел на него.

– Как куда? Ехать.

– Ты никуда не поедешь, Киселев. Можешь не собираться. – Груздев подошел к раскрытому окну и крикнул ребятам: – Поезжайте, поезжайте! – и снова повернулся к Киселеву. – Во-первых, воспитатель не разрешил тебе, во-вторых, и я сам не позволил бы.

– А ну вас… вместе с воспитателем! – махнул рукой Петро, подбегая к двери, но Николай опустил ему руку на плечо и без особого усилия оттеснил к стенке.

Вывернувшись, Киселев неожиданным рывком подскочил к окну, но тут же остановился: взгляд его упал на бегущую далеко по шоссе машину с ребятами. Он устало, в бессильной злобе, облокотился на подоконник.

– Слушай, Киселев, ты знаешь, что тебя судить будут товарищеским судом? – заговорил за его спиной Николай.

Киселев медленно повернул к Груздеву лицо. Потом выпрямился и зло усмехнулся:

– Чем стращать, лучше судили бы.

Николай с сожалением покачал головой:

– Дурак ты. Храбришься, а как дойдет до точки – плакать будешь, – и добавил: – Я не шучу. Это сегодня сам Рождественков сказал, когда увидел тебя пьяным. А ты знаешь, что он повторять не любит в таких случаях. При мне наказал воспитателю оформить на тебя дело.

Мгновенье Петро не мигая смотрел на Груздева широко раскрытыми глазами, потом запальчиво крикнул:

– Ну и… черт с вами и с вашим судом!

Он легко бросил руки на подоконник и через минуту уже шел возле общежития, заложив руки в карманы.

«Кажется, и в самом деле они хотят судить меня, – тревожно думал он. – Материалов им хватит, а не хватит, так наплетут. Ну ладно же, я вам устрою… И этот, воспитатель, тоже их поля ягода. Тихой сапой берет, с нами ласковый, разговорчивый, добрый, а сам…»

Киселев полчаса бродил возле пустого общежития.

В Михеевку идти не хотелось, там уже авансом пропито на целых полгода. Под пьяную руку сторгуешься почти задаром работать, а потом и гнешь спину. А что если пойти к Илье Антоновичу? У него водка всегда припасена. Уже раза три напивался там Петро до одури, а Илья Антонович даже и словом худым никому не обмолвился, всегда встречает душевно, ласково; и не лебезит, а видно, что рад гостю. Только вот перед дочкой его, Леночкой, стыдно за крепкие словечки, на которые он, Петро, горазд в пьяном виде. Но что же делать? Может, в город съездить? Но без денег это неинтересно. Остается одно – Илья Антонович.

Илья Антонович словно ждал Петра. Комендант был до синевы выбрит и одет в свежую рубашку. На столе стояла чуть-чуть распочатая бутылка водки и дымилась сковородка с жареным мясом.

– Ну, брат, ты вовремя подоспел, – вскочил Илья Антонович навстречу гостю. – Ольга ушла в город, Ленка с молодежью на озеро поехала, ну, я и решил по-холостяцки посидеть за чарочкой. Скидывай-ка пиджачишко-то, да пристраивайся.

Петро для виду отказывался, но вскоре, скинув пиджак и положив на брюки поданное Ильей Антоновичем полотенце, сел за стол разделить с хозяином «холостяцкую трапезу».

– Кушай, кушай вот мясо, – пододвинул ему Илья Антонович сковороду, когда Петро опрокинул первую стопку. – Я с утра индюшонка сегодня застукал, ради субботы-то.

Когда Петро выпил второй стаканчик, Илья Антонович будто ненароком спросил:

– Что же, аль не захотел ехать на озеро-то с молодежью?

Чуял он, что тут недоброе кроется.

– Не хотел… Хм… – Петро с шумом, так, что раздулись ноздри, вдохнул в себя воздух. – Не взяли. Воспитатель запретил. Прогулял я в Михеевке, на работу не вышел.

– Так, так, – масляно улыбнулся Илья Антонович. Он сразу смекнул, что неплохо будет, если Киселев и Лобунько крупно поссорятся. – Да я, слышь-ко, еще не то разузнал. Судить тебя хотят, вот что. Я днем по делу бегал на стройку да выслушал, что начальство промеж себя толкует.

Судить его, судить надо, говорят. И, заметь, все больше старается этот ваш Лобунько. Что же вы, говорит, терпели до такого времени пьяницу, хулигана, не выполняющего свои нормы? Да вас за это, говорит, по партийным органам потаскать надо. А Степан-то Ильич больше помалкивал, а под конец даже вздохнул: «Что ж, судить, говорит, будем, раз так вопрос поставлен». Уж очень большую силу имеет этот воспитатель-то.

– Силу, – снова раздул ноздри Петро. – Фискал несчастный, боится, что его выгонят. Не было его, никто и слова мне не говорил.

– Ну как же, Петро, – перебил его Илья Антонович. – И до этого слышал я, то на бюро комсомольское, то к начальнику таскали.

– Хэ… Бюро или начальник – это что? Разговорчики. Постращают, да и все. А этот… – глаза Киселева, уставившиеся на сковородку с мясом, сузились. – Этот – в суд! И осудят! Им-то человека не жаль!

– Это уж как есть, – вздохнул Илья Антонович и подвинул Киселеву стакан. – Ты пей, пей, Петро, легче станет. А утром проспишься, все и обдумаешь.

– Да, да, я пить буду, – вскинул голову Петро. – Н-но, я им покажу еще напоследок, если они вздумают меня судить. Покажу!

– Эх, что ты сможешь сделать с ними, Петро? – укоряюще вставил Илья Антонович. – Они – сила. А с сильными да богатыми не судись. «Плетью обуха не перешибешь». Так и у тебя. Тут надо не так, – склонился он к Петру. – Надо подкараулить этого воспитателя да пригрозить ему, что мол, не прекратишь это дело – худо будет. Вот как надо!

Петро сидел, опустив голову, и, казалось, мало вслушивался в негромкую речь Ильи Антоновича, но когда Крапива заговорил о том, чтобы проучить воспитателя, Киселев настороженно посмотрел на коменданта. Илья Антонович спокойно выдержал этот изучающий взгляд, лишь маленькие, глубоко сидящие глаза его прищурились.

– М-можно, – пробормотал Петр. – Да только как это сделать? Он меня, п-пожалуй, один на один так вертанет – и своих не узнаешь.

– А зачем одному? – пожал плечами Крапива. – Хорошие товарищи есть у тебя? Вот Чередник, к примеру. Силенки-то у него – не занимать.

– Не пойдет, – мотнул головой Киселев. – Он трус для такого дела.

– Значит, один иди, но… – Илья Антонович помедлил, подыскивая слово. – Защиту с собой бери… Вроде железячки хорошей, или там… ножичка… Вот такого…

Крапива выдвинул ящик стола, пошарил там и вскоре перед глазами Киселева засверкала, преломляя электрический свет, синеватая сталь финки.

– Вчера только в охотничьем магазине у знакомого случайно достал.

Киселев потянулся за ножом. Долго рассматривал он изумительные инкрустации на чешуйчатой, в форме сплетенных змеек, ручке финки.

– К-красивая вещь, – шумно вздохнул он, с явным сожалением возвращая нож хозяину.

– Нравится? – спросил Илья Антонович. – Бери, – протянул он нож. – Могу подарить тебе. Смотри, не потеряй только. Да в общежитии никому не показывай.

– Это вы… мне?! – изумился Петро, принимая нож. – Но как же…

– Только никаких благодарностей, – остановил его Илья Антонович. – Страсть не люблю их. Давай-ка, спрячь ножик-то да выпьем, омоем подарочек-то. Хе, хе… А воспитатель-то домой возвращается поздно вечерком, да и идет он через лесопарк один… А наш лесопарк какие только тайны не хранит, эх, страшная слава у него. Люди рассказывают, что после гражданской войны здесь орудовала большая банда одного смелого парня. Среди белого дня боялись проезжать мимо продкомиссары, чекисты. Одним словом – вся коммуния. Никому не было пощады. А однажды, рассказывают, захватила банда подводу, в которой ехала жинка одного большого ответственного работника Советов. Ехала она не одна, а с сынишкой, годочков этак шесть-семь. Совсем уж было хотели отпустить люди эту женщину с ребенком, но подошел тут сам атаман и опознал ее. Снасильничали, что ли, жинку хлопцы прежде, чем пустить в расход, не ведаю, а ейного вы… хлопчика атаман на глазах у матери, не дрогнув, размозжил головой о колесо. Эх, Петро, вот какие люди жили в то время, а нынче молодежь… – он досадливо махнул рукой, – финку-то по-настоящему в руках держать не умеют, трусятся аж…

Но Петро не слушал, он спал, уронив голову на грудь. Илья Антонович еще раз окликнул его, но тот молчал. В руке Киселева была зажата рукоятка финки. «Еще Ольга увидит, когда вернется» – с досадой подумал Илья Антонович и ловким движением забрал нож у Киселева. Петро дернулся, но сладить со сном не смог. Завернув острие ножа в отрывок газеты, Илья Антонович сунул его во внутренний карман пиджака Киселева. «Проснется, глянет и вспомнит, о чем мы говорили», – усмехнулся он, глядя на Петра, и отведя взгляд, постоял в раздумье посреди комнаты и вышел на улицу.

10

Машины быстро неслись по широкому асфальтированному шоссе, сигналя на поворотах, но не сбавляя скорости, и у Виктора мелькнула мысль, что, пожалуй, шоферы ради субботнего вечерка успели, прежде чем подъехать к общежитиям, остановиться у какой-нибудь закусочной. Девчата на поворотах испуганно взвизгивали, хватаясь друг за друга, а когда впереди показалась широкая, прямая как стрела, серовато-темная лента шоссе, они возбужденно посмеивались над своими недавними страхами.

Еще когда усаживались в машины, Леня Жучков крикнул Виктору, освобождая рядом с собой место:

– Виктор Тарасович, сюда!

– Нет, нет, я с девчатами поеду, – махнул рукой Виктор. Он встретился взглядом с Надей, сидящей возле самого борта, и она, вспыхнув, сказала:

– Вот сюда идите. Рая, подвинься, пожалуйста.

Он устроился рядом с Надей.

– Все девчата поехали, Надя? – спросил он у Шеховцовой.

– Трое домой уехали, – донесся тихий, вздрагивающий голос Нади. – Они в пригороде живут.

– Как с продуктами, все устроились?

– Я наказала девчатам, чтобы на сутки брали, – опустила глаза Надя.

«Странно, – внимательно поглядел на нее Виктор. – Она сердится на меня, что ли. Прячет глаза, краснеет». Мягкая широкая бровь Нади оказалась почти рядом с его глазами, он мельком перевел взгляд на ее покрасневшее ухо и спросил:

– Ты что это, Надя? Сердита на меня?

Не поднимая глаз, Надя покачала головой:

– Нет…

Тут машина тронулась, и пока она выбиралась по ямам от общежития на дорогу, разговор пришлось прекратить, а когда выехали на дорогу, Виктор уже обо всем забыл.

Почти пятнадцать километров неслись машины по ровному шоссе. Ребята, отставшие метров на двадцать, пели о хлопцах, распрягающих лошадей, потом перешли на удалую скороговорку «Тачанки», а немного погодя баянные переливы начали рассказывать о любви к гуцулке Ксене.

Едва машина остановилась на опушке леса у озера, из кабины высунулся Рождественков, чему Виктор немало удивился: он считал, что председатель постройкома едет в кузове с ребятами.

– Воспитатель здесь? – вытянул шею Рождественков.

– Здесь, здесь, – зашумели девчата.

Виктор поднялся.

– Значит, так, – обратился к нему Рождественков, – остаетесь за старшего, смотрите, чтоб никаких случаев… Машины будут завтра к вечеру, я сам приеду. А сейчас – разгружайтесь.

Вскоре подошла вторая машина, и у Виктора уже не осталось свободной минуты. Часть ребят, прихватив топоры, ушли рубить ветки для шалашей. Между двух берез начали расчищать волейбольную площадку, а невдалеке от нее орудовали городошники. Девчата во главе с Надей собирали сучья для костров. И хотя все это было распланировано еще в общежитиях, Виктору пришлось побывать почти в каждой группе, и обратно он вернулся лишь через полчаса. К этому времени возле сваленных у громадной сосны сумок и сеток с продуктами уже выросло несколько куч веток, собранных командой Нади. Леня Жучков с Гореловым натягивали невдалеке волейбольную сетку.

«И все же мало занятий будет, – подумал Виктор. – Волейбол, шахматы, домино, городки и – конечно – танцы. Что же еще придумать? Эх, а книг-то и не взяли! Это плохо. Не весь же день завтра прыгать у волейбольной сетки».

Но досада быстро прошла. Вездесущий Володя Горелов начал очищать место для танцев с подветренной стороны, а за ним пятерка ребят с полчаса добросовестно корчевала там пеньки. Виктор, от души пожалев потных, раскрасневшихся «танцоров», распорядился передвинуть площадку на другое место.

Дальше все пошло своим чередом: купанье, ужин и, наконец, в темноте лизнуло сухие сучья красное пламя костра. Вскоре на поляне полукругом зажглись костры. Леня Жучков заиграл на баяне.

Пара за парой начали танцевать, в кругу становилось все теснее, и кто-то уже вырвался из тесноты за костры, продолжая кружиться в вальсе.

Почти прямо к Виктору направился Володька Горелов. Проследив, куда он шел, быстрый и веселый, с блестевшими глазами, Виктор увидел Леночку. Она была совсем рядом, в трех шагах от него. Все-таки как удивительно она напоминает Валю.

– Разреши? – ласково спросил Володя, но Лена помедлила, почему-то вопросительно посмотрев в сторону Виктора. Только когда Володя уже нетерпеливее повторил приглашение, она сделала шаг к нему. И вот уже они закружились, все удаляясь и удаляясь, и вскоре исчезли среди танцующих.

Виктор подавил грустный вздох, вспомнив о Вале. Ей сейчас, конечно, не до веселья.

Неизвестно как очутившаяся рядом Надя спросила:

– А вы не танцуете?

Надя и Виктор станцевали. Лишь польку они решили пропустить и встали недалеко от Жучкова. А тот явно нервничал и частенько путал лады. Наконец, он не выдержал, подозвал к себе каменщика Колю Зарудного – высокого задумчивого паренька с белобрысой челочкой-подковкой, и передал ему баян.

– Поиграй, я потанцую.

Это удивило Колю Зарудного, обычно Леня не доверял ему своего баяна. Недолго думая, Коля сел на место Лени и вскоре, изредка сбиваясь, заиграл простенький вальс. А Жучков подошел к Виктору и Наде, стараясь скрыть свою нервозность улыбкой:

– Устал играть, – махнул он рукой, – надо хоть немного отдохнуть.

Виктор радушно предложил:

– А почему бы двум комсомольским начальникам не потанцевать? Надя, Леня! Ну-ка, танцевать!

Леня вспыхнул и просяще взглянул на Надю.

– Что ж, пойдем, Леня, – как-то неохотно сказала она.

Но долго танцевать им не пришлось. Недалеко от баяниста круг танцующих неожиданно нарушился. Двое ребят, взявшись за руки, с криками и хохотом кружились, налетая на соседей. Вот они с ходу ударились и сбили с ног Кирилла Козликова с какой-то маленькой, невзрачной партнершей. Коля Зарудный перестал играть. К поднявшемуся Козликову и двум грубиянам со всей поляны потянулись ребята и девчата.

«Что там такое?» – насторожился Виктор, а услышав громкую перебранку, быстро направился в круг.

– Воспитатель, воспитатель… Пропустите… – зашептали вокруг, давая дорогу.

И Виктор подоспел вовремя. В одно мгновенье он уловил происходящее: бледный, даже при свете костров, стоял Кирилл Козликов, а к нему рванулся, размахивая руками, разъяренный Чередник. Виктор, не раздумывая, сбоку бросился наперерез Череднику, чтоб загородить собой маленького Козликова, и в тот же момент, весь напрягшийся, ощутил сильный удар в грудь.

– Я тебе, с-сволочь, голову размозжу, – хрипел Чередник, подымая руку для нового удара.

– Чередник! – властно крикнул Виктор, но поняв, что удара не миновать, со всей силой направил свою руку в челюсть Чередника. Армейская тренировка сказалась сразу: Чередник упал навзничь, даже не вскрикнув. Одновременно ахнули десятки голосов, и Виктор словно очнулся. «Тьфу, черт, только этого еще не хватало», – быстро подумал он, но отступать уже было поздно.

– Кто у него из товарищей здесь есть? – спросил Виктор у кого-то.

– Вот он, вот он, – загудели ребята, выталкивая вперед незнакомого Виктору рослого широкоплечего парня.

А рядом кто-то сказал:

– Они вместе, видать, выпивали, вместе и драку затеяли.

– Подойди сюда, – сказал Лобунько парню. – Подходи, подходи.

А когда парень подошел развалистой походкой, сунув руки в карманы, Виктор указал на лежащего Чередника.

– Свяжи его!

– Ну вот еще, – протянул парень, глядя, как Чередник пытался встать.

– Вяжи! – железные нотки прозвучали в голосе Виктора.

Пока парень нехотя связывал ремнем руки шумевшего Чередника, Виктор отыскал взглядом Жучкова и позвал его к себе. Тот подошел.

– Что же это мы, комсомольский руководитель, позволяем хулиганам руками размахивать, – с досадой сказал он Жучкову.

– Не успели, – пожал плечами Леня.

– Я чувствую, на этом дело не кончится, – посмотрел на него Виктор. – Подбери хороших ребят и предупреди, чтобы не дали распоясаться хулиганам. А за этим, когда его уведут отсюда, посматривайте. Спуску хулиганам не давайте, они только слабых трогают.

Вскоре снова заиграл баян, но Виктор был хмур, молчалив.

«Бессилен я оказался осадить Чередника без этого самого… без кулака. А этим авторитета не наживешь. – Виктор горько усмехнулся и шагнул от поляны в темноту, предаваясь своим размышлениям: – Интересно, а Рождественков как бы поступил на моем месте? Драться-то он уж, во-всяком случае, не стал бы. И все же Чередник, наверное, послушался бы его. Почему? Боится? И меня он, Чередник, сейчас будет бояться, но злость затаит. Черт с ней, с его злостью, но разве я добиваюсь, чтобы меня боялись?»

Отойдя от шалашей и костров танцевальной площадки, Виктор сразу ощутил прохладное дыхание озера. От воды тянуло свежим запахом прелой тины и рыбьей чешуи.

На песчаной отмели, где под вечер сегодня купались, сидел кто-то неподвижный, безмолвный, сливающийся с темнотой. Лишь встав рядом, Виктор узнал Шеховцову.

– Надя? Почему ты здесь?

Девушка неохотно поднялась.

– Так просто… Сижу вот, думаю… – голос ее был сдержанно-тихий, печальный. Если бы знал Виктор, почему сидит здесь Надя! Но чужая душа даже в ночи не светит, да и Виктору не очень-то хотелось вникать в настроение девушки. Сидит, значит о чем-то задумалась, захотелось помечтать.

Постояли молча, не зная о чем говорить, и вскоре так же молча вернулись к кострам.

И это молчание тяжело ложилось на сердце Нади. Она все чаще в последние дни ловила себя на том, что ей постоянно хочется видеть его, быть около него, слушать обращенные даже не к ней слова и, конечно же, поймать мимолетный, пусть даже не очень ласковый взгляд его, заставлявший так гулко и радостно биться сердце. Она уже поняла, что Виктор нравится ей так, как никто не нравился за всю жизнь. Но сказать ему об этом? Нет, нет, решиться на это Надя не могла… Вот если бы он сам пошел ей навстречу, тогда-то уж…

Но он, едва подойдя к кострам, устремился к Жучкову, не сказав ей ни одного слова. Да, горестно призналась Надя, она для него не существует… И разве можно после этого быть здесь среди веселых, смеющихся девчат?

Надя грустно вздохнула и, выбравшись из круга девушек, тихо пошла в темноту, к сонному и глухо вздыхающему в камышах невидимому озеру…