Текст книги "На окраине города"
Автор книги: Владимир Рублев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
33
Володя Горелов был героем дня. С утра его вызвали в милицию для свидетельских показаний, вернулся он перед самым обедом. У растворомешалки ребята из комплексной бригады, собранные Романом Михайловичем, учились делать раствор. Володя, чувствуя на себе взгляды многих глаз, подошел чуть небрежной походкой.
– Ого, вот и наш Горелов! – тепло глянул на него Роман Михайлович. – Давайте-ка, ребята, пятиминутный перекур. А Володя тем временем расскажет, как тут все это было ночью. Толком-то никто ведь не знает.
– Давай, Володька, шпарь! – засмеялся Леня Жучков.
Володя снисходительно пожал плечами: конечно, если вам интересно, я не против.
Само собой разумеется, что во время его рассказа тревога, поднятая им, Володей, пришлась как раз во время, и о том, как майор благодарил его, Володя рассказал очень обстоятельно. Но никто, конечно, этого не заметил, мрачные события сегодняшней ночи взволновали ребят: ведь все это происходило вот здесь, в этом самом дворе.
– Жаль Киселева, – тихо сказал Кирилл Козликов. – Говорят, в тяжелом состоянии увезли его в больницу.
И снова молчание. Для многих, в том числе и для самого Володи, еще не совсем ясна роль Петра в этих событиях. Как он оказался здесь, за что его сбросил с лестницы Крапива? Может быть… Впрочем, все может быть, гадать тут ни к чему.
– Ну, а тому бандюге, коменданту-то, туда и дорога. За счет государства захотел ручки погреть. Знать-то, и шифер он с этой компанией увез, кто же больше, – заговорил опять Кирилл.
Мало-помалу завязался оживленный разговор. Но Володя не принимал в нем участия. Зачем? Он и так знает гораздо больше, чем все ребята. К тому же Володю все утро занимали совсем другие мысли, Как ему дальше быть с Леночкой? Что ни говори, а отец ее оказался бандюгой. И правильно ли будет относиться к ней по-прежнему, к ней, дочери Ильи Крапивы?
Этого Володя никак не мог решить. Да, Леночка ушла от отца еще раньше, она и сейчас продолжает жить у Лиды, уборщицы мужского общежития, но… все-таки она дочь Крапивы! Володе казалось, что его чувства к Леночке сейчас совсем не те, что были раньше, у него было такое ощущение, что Лена в чем-то провинилась перед ним и не только перед ним, а и перед многими людьми.
Он знал, что сегодня Лена первый день вышла работать вместе с бригадой Нади Шеховцовой, и ему вдруг захотелось узнать, как она себя чувствует и как относятся к ней девчата из бригады.
– Ты куда, Володя? – окликнул его Роман Михайлович, когда Горелов медленно пошел к подъезду. – Сейчас начнем занятия.
– Я сейчас, – бросил Володя, не останавливаясь. Откровенно говоря, ему не очень-то хотелось участвовать в этих занятиях, он не любил к чему-либо готовиться заранее, привыкнув к мысли, что все образуется само собой.
Бригада Нади Шеховцовой занималась штукатуркой потолка в будущей библиотеке. А вот и Лена… Она внимательно смотрит, как Надя набрасывает раствор на вафельную от дранок поверхность потолка.
– Ну-ка, теперь ты попробуй, – услышал Володя, подходя к девушкам. – Это ведь самые трудные штукатурные работы – потолочные-то.
Лена взяла в руки мастерок, набрала раствору. Быстрый взмах рукой – раствор медленно падает на помост.
– А ты немного сбоку его бросай, – сказала Надя. – Вот так…
Энергичный, короткий взмах – и серое тесто раствора прилепилось к потолку. Надя быстро выравнивает его и, когда вновь оборачивается к ящику с раствором, вдруг замечает Володю. Она радостно улыбается, застыв с мастерком в руке.
– Здравствуй, Володя! – и оглядывается на Лену. Конечно, Надя знает, что Володя пришел к Леночке, поэтому она поспешно произносит:
– Пойду-ка посмотрю, как девочки в других комнатах работают.
О всех событиях последней ночи Лена узнала на работе. В первый момент ей не поверилось, что отец способен на такое, но Рая Краснопольская, уже разузнавшая где-то все, словно не замечая Лены, возбужденно закончила рассказ:
– А этот паразит-то, Крапива, там на лестнице и застрелился.
Девчата украдкой разглядывали Лену, и она, чувствуя это, молча отошла в сторону, едва сдерживая подступившие слезы.
– Знаете что, девчата, – тихо сказала Надя. – Вы ее не очень-то задевайте, ей и без этого тяжело, ведь все-таки отец.
– Подумаешь – отец! Да такого отца… – начала было Рая Краснопольская, но Надя прикрикнула:
– Замолчи, Райка! Если еще заикнешься об этом, узнаешь у меня. Помочь человеку надо, а она как сорока.
Надя подошла к Леночке, о чем-то тихо заговорила с ней, потом увела грустную девушку на свое рабочее место, начала рассказывать ей о тонкостях работы штукатура. Надя по себе знала, что лучшее лекарство от тоски и горя – дело.
Но тут появился Володя Горелов. «Что ж, пусть поговорят, – решила Надя, уходя в соседнюю комнату. – Они ведь дружат…»
А Володя уход Нади истолковал совсем по-другому, он решил, что девчата попросту избегают общения с Леной, и он, придя сюда, выглядит по меньшей мере смешно и глупо. Он стоял насупившийся, молчаливый, поглядывая в окно.
– Володя, – услышал он тихий, дрожащий голос Лены, но не обернулся, все еще не зная, как ему держаться с Леной.
– Что же ты молчишь, Володя? – снова сказала она, и это прозвучало с такой горестью, что Володя невольно обернулся. Ему стало жаль девушку, но он прикрыл эту жалость грубоватой фразой:
– Ну!
Лена печально усмехнулась, подумав, что и ее Володя сейчас чужой, он не поймет, как тяжело на сердце. А как хочется, чтобы именно он-то до конца, искренне понял: она-то ведь ни в чем не виновата.
– Зачем же ты пришел? – тихо спросила она, чувствуя, как к горлу подступает какой-то горький комок и она вот-вот расплачется. – И нукать на меня нечего, я этого не заслужила.
– Вон ты как! – зло сказал Володя. – Если так, то…
– Да, да, уходи… – перебила она его. – Уходи, пожалуйста, если ты пришел только грубить. И вообще…
– Подумаешь – уходи! – скривился Володя и, презрительно пожав плечами, добавил: – Можно сделать такое одолжение… Если вам так хочется.
И быстро вышел из комнаты.
Когда вернулась Надя, она увидела, что Лена, навалившись на подоконник, горько плакала.
34
Выйдя из подъезда, Володя остановился. Был обеденный перерыв. Опустела территория стройки, лишь возле конторы строительства да около растворомешалки, где занималась комплексная бригада Шпортько, были рабочие. Но идти к ребятам не хотелось, Володя стороной пошел к выходу со стройдвора.
– Горелов! – услышал он голос Романа Михайловича, но все так же невозмутимо продолжал путь.
Роман Михайлович покачал головой: увиливает что-то парень от занятий. А того не поймет, что для его же пользы все делается.
Но долго раздумывать о Володе было некогда. Сегодня на занятия собрались почти все ребята. В то время, когда они готовили песок и цемент для завалки в растворомешалку, Шпортько уже начал приглядываться к каждому, отмечая про себя, кто быстро схватил его объяснение и сейчас уверенно выполняет задание, а кто оглядывается по сторонам, словно ища поддержки.
Да, разные люди собрались в бригаду. Любо смотреть, как спокойно, неторопливо и точно действует Коля Зарудный, заправляя растворомешалку, регулируя подачу воды, песка и цемента. Внимательно приглядывается к его работе Леня Жучков, и когда настает его очередь, он действует не менее уверенно, и раствор у Лени получается также чистый, полноценный.
Но вот к растворомешалке становится Кирилл Козликов. Он беспокойно прислушивается к репликам столпившихся ребят, сначала дает очень много воды, потом, спохватившись, торопливо нагружает песок и цемент. В результате замес получается бракованный.
«Растерялся парень, – отмечает Роман Михайлович. – Надо почаще давать ему самостоятельные задания, чтобы привыкал работать без оглядки, надеясь только на себя».
Решив, что ребятам еще хватит времени пообедать в институтской столовой, где обслуживали очень быстро, Роман Михайлович распускает их. Но тут подходит парторг и воспитатель, ребята окружают их.
– Ну, Роман Михайлович, – здоровается со Шпортько Степан Ильич, – доволен своими орлятами?
– Пока еще нет, – улыбается в усы Шпортько. – Посмотрим, как дальше дела пойдут. От них все зависит, от орлят.
– Ну, они не подведут, – подхватывает Степан Ильич. – Правда, Жучков?
Леня смущенно пожимает плечами:
– Кто его знает.
– Ну нет, – покачивает головой Астахов. – Такой ответ мне просто не нравится. Надо открыто, решительно заявить: да, уж если мы пошли в комплексную молодежную бригаду, то даем твердое слово – не уроним ее чести! Разве это не так, Жучков?
Леня ловит на себе веселые взгляды ребят и улыбается:
– Конечно, так!
– А где же наш герой, Горелов? – вспоминает Степан Ильич, оглядывая ребят.
– Ушел куда-то, – говорит Роман Михайлович.
– Почему же – ушел? А все другие занимаются, – хмурится Степан Ильич. – Нет уж, Роман Михайлович, давайте так договоримся: один за всех, все – за одного в ответе, требования общие для всех и для каждого в отдельности. По секрету сказать, думка у меня есть одна относительно вашей бригады, и хотя рановато говорить об этом, но утаивать от вас не буду, чтобы вы заранее ориентировались в своих действиях на это. Думаю, что у вас есть все данные, чтобы вступить в соревнование за звание бригады коммунистического труда. Но крепко подумать вам об этом придется. Тут уж никакая мелочь не должна оставаться вне вашего внимания. Коллектив у вас должен быть по-настоящему крепким, честным и чистым во всех отношениях.
Степан Ильич сразу уловил, какой живой огонек интереса вспыхнул в глазах ребят. Да, они уже слышали о коммунистических бригадах. Но эти бригады были где-то, никто на стройке еще не видел рабочих, добившихся такого высокого звания. А вот сейчас парторг говорил о том, что они – и Леня Жучков, и Коля Зарудный, и Василий Вихрецов, и Михаил Чередник и все другие из комплексной бригады – будут вскоре соревноваться за это звание. Необычные чувства волновали ребят, с удивительной ясностью все осознали: коммунистические бригады – это не кто-то, ведь они сами могут быть одной из этих бригад.
Неожиданно прозвучал звонкий удар: обеденный перерыв окончен; но никто из ребят пи слова не сказал о несостоявшемся обеде.
– Роман Михайлович, – сказал Астахов, задерживая Шпортько. – Вот Лобунько настаивает, чтобы всю вашу новую бригаду завтра с обеда направить к соседям, в строительно-монтажное управление. Пришлось нам с начальником стройки бой сейчас выдержать, все-таки сорок человек отрываем от работы. Как ты на это смотришь?
Вскоре договорились, что лучше, конечно, побывать в передовом стройуправлении всей бригаде, но для этого надо продумать весь ход экскурсии, чтобы она принесла больше пользы.
– Да, кстати, неплохо бы ребятам понаведаться в больницу к Киселеву, – сказал парторг Виктору. – Организуй, пожалуйста, это. Адрес я вам дам, – и помолчав, добавил: – Парень-то, оказывается, вел себя с этими ворюгами, как мне сообщили в милиции, просто самоотверженно. Это можете и всем ребятам говорить, чтобы не было кривотолков. Ты что хотел, Вихрецов? – неожиданно спросил он паренька, робко ожидавшего, когда парторг освободится. – Да ты подходи, подходи ближе, если что ко мне есть…
Вихрецов подошел, смущенно глянув на Лобунько и Романа Михайловича:
– Да у меня… Может, вечером я зайду?
– Смотри, конечно, – согласился Степан Ильич: – А если Лобунько и Романа Михайловича стесняешься, то напрасно. Что я не додумаю, они помогут.
– Плохо дома у меня, Степан Ильич, – хмуро сказал Вихрецов. – Хоть беги.
– С женой плохо? – насторожился Астахов, зная, что Василий Вихрецов только весной женился.
– Нет, не с ней, – покачал головой Вихрецов. – С родителями ее никак не могу поладить.
Оказалось, что родители жены Василия, люди зажиточные, очень крутого нрава, никак не могут примириться с тем, что их дочь Настенька вышла замуж за простого плотника.
– С работы придешь и, если Настеньки нет, даже на стол чашки с супом не поставят. Примак, говорят, ты, а примак – это все равно что батрак…
– Так прямо и заявляют? – нахмурился Степан Ильич.
– А что мне на них наговаривать-то, родня как-никак они мне, – вздохнул Василий.
Вихрецов замолчал, а Степан Ильич задумался, как помочь человеку. Сказать ему, что квартир у стройки сейчас нет? А он пришел за помощью, уверенный, что партийная организация не оставит его в беде.
– Н-да, Вихрецов, – качнул головой Степан Ильич. – Квартирный вопрос – это очень больное место во всех организациях. Как же быть нам с тобой? У ее родителей нельзя тебе оставаться. Разве найти частную квартиру? Дороговато, конечно, будет.
– Степан Ильич, – вмешался Лобунько, – а мне кажется, что Вихрецову один выход – строить свой дом. Ссуду ему дадут, а построить ребята наши помогут. После работы устроим несколько воскресников, знаете, какая ему помощь будет?
– Хм… Верно это, конечно, – согласился Степан Ильич. – Мы даже некоторыми стройматериалами поможем. Но… Сможете ли вы договориться, Лобунько, на этот счет с ребятами?
– Сможет, – вступил в разговор Шпортько. – Он ведь, Вихрецов-то, из моей бригады, вот мы своих орлят и организуем на это дело. Еще какой дом отгрохаем. Верно, Василий? – улыбнулся он Вихрецову. Но тот ошеломленно смотрел то на Астахова, то на Романа Михайловича и Лобунько, не в силах что-либо сказать. Разве мог он подумать, что его просьбу примут так близко к сердцу?
– Я… я… не знаю. – Растерянно заговорил он. – Это ведь… Но как же так?
– А это делается просто, Вихрецов, – рассмеялся Степан Ильич. – Пиши заявление начальнику строительства в отношении денежной ссуды и материалов, дальше Роман Михайлович расскажет тебе, как быть. Впрочем, давай-ка пойдем сейчас ко мне, напишем заявление и отдадим его Василию Лукьянычу.
Виктор и Роман Михайлович, продолжая разговор, вошли в центральный подъезд Дворца.
– Начинает что-то Горелов меня беспокоить, – сказал Шпортько перед тем, как им разойтись. – Словно какая муха укусила Володю после того, как он прославился в ночном событии. Даже Миша Чередник, от которого я, грешным делом, ожидал, что он будет выбрыкиваться, и тот ни одного занятия не пропускает, а Горелов почему-то увиливает. Надо сразу же выяснить, в чем дело.
– Да, конечно, – согласился Виктор, шагнув на лестницу. – Я поговорю с ним, Роман Михайлович.
– Давай, давай… А потом уж и я примусь за него.
Володя Горелов настилал пол в одной из комнат.
– Здравствуй, Володя, – окликнул его воспитатель. – Мне поговорить с тобой надо.
Тот молча снял несколько тонких стружек с доски и лишь тогда разогнулся.
– Слушаю вас… – избегая взгляда Лобунько, сказал он.
– Давай-ка присядем вот на этот обрубок да поговорим толком. Вопрос у меня к тебе серьезный.
– А кто же норму за меня выполнять будет? – пожал плечами Володя.
– Но ты же, насколько я знаю, равнодушен к выполнению нормы? Так мне передали. Твои это слова или на тебя наговорили?
– Ах, вон вы о чем! – недовольно протянул Володя. – А я думал, и вправду что-нибудь серьезное.
– А ты думал, мы о твоем геройском подвиге будем говорить? – неожиданно вспылил Виктор. – Нет уж, изволь узнать: случай героев не рождает, они воспитывают свой характер годами и десятилетиями. А ты? Так, как ты, смелые, решительные люди себя не ведут. Чем, например, ты можешь объяснить свой отказ учиться в свободное время каменщицкому делу? Только говори откровенно, вопрос поставлен серьезно.
Володя молчал, сосредоточенно глядя на кучку свежих стружек. Наконец, он отвел пасмурный взгляд к окну.
– Не знаю, – хрипло сказал он. – Просто как-то так получилось… Все ребята молчали, а я один сказал, я же знал, что многим неохота оставаться здесь после работы. И потом, я учусь в техникуме, некоторые ребята в вечерней школе. Когда же нам уроки учить?
– За учебу, Володя, я тебя только хвалю: молодец! Но разве нельзя эти полмесяца, пока вы учитесь в комплексной бригаде, уплотнить свое время, прожить, как говорится, с особым напряжением эти дни?
Володя пожал плечами:
– Что ж, пусть будет по-вашему. Мне не тяжело побывать на этих занятиях.
Но когда собралась вся комплексная бригада, Володи снова не было среди ребят.
35
На рассвете начался первый осенний снегопад. Словно солью посыпал землю снежок, но ветер тут же сбивал его с бугров и пригорков в низины и канавы, плотно накрывая все еще зеленые травы, вихрясь над землей – хлесткий, сырой и холодный, сковывая крепостью цемента мерзлую грязь, наращивая на темных лужах грязноватый хрусталь хрупкого льда.
В конторе в это утро сразу же разгорелся спор. Никита Мохрачев наотрез отказался со своей бригадой работать на ветру, на восточной стене здания.
– Раньше надо было думать, – горячо доказывал он Дудке и Кучерскому. – Когда тепло стояло, делали кладку за ветром, а теперь, когда и нос-то высунуть на улицу неохота, додумались морозить людей. Переводите, где теплее, иначе бригада не выйдет на работу.
Начальник строительства неодобрительно посмотрел на Мохрачева.
– Кто же тогда станет вести кладку в декабре? А ведь там похлеще достанется: придется класть портики, а они со всех сторон открыты ветрам, и на такой высоте ветер-то ой-ой как жгуч, – сказал Дудка Мохрачеву.
Тот помялся, переглядываясь с каменщиками из своей бригады.
– Н-ну, тогда, Василий Лукьяныч, – тихо заговорил он, с мягкой улыбкой посматривая на Дудку, – неплохо бы нам, так сказать… расценочки подзавысить, пока мы эту стену кладем, а? Все-таки людям повеселей будет работать-то.
– Расценочки, значит, завысить, – помолчав, мрачно произнес Дудка, не глядя на Мохрачева и неожиданно обернулся к Шпортько: – Роман Михайлович, ты не думаешь идти в старую бригаду?
– В старую?! Н-нет. А зачем? – удивился Шпортько.
– Плохого ты себе заместителя оставил, вот что, – сдвинул брови начальник строительства. – Деньгу, видишь ли, захотелось Мохрачеву урвать у государства, так я тебя понял, Мохрачев?
– Ну зачем же урвать? – беспокойно засмеялся тот. – Я ведь… о поощрении, так сказать, беспокоился… и все наши со мной согласны.
Но Дудка, уже не слушая его, о чем-то тихо говорил со Шпортько.
До слуха Мохрачева донесся голос Романа Михайловича:
– Ну, человек-то восемь хорошо уже кладут, можно поручиться.
– Ладно, Мохрачев, занимайтесь обкладкой колодцев, – махнул рукой Дудка и встал. – А на восточную стену пойдет Роман Михайлович Шпортько и кто пожелает из его новой бригады. Неволить не хочу, пусть сами вызываются.
В бессмысленной улыбке застыло лицо Мохрачева. Опомнившись, он зорко глянул в сторону ребят. Почти одновременно встали и подошли к Шпортько Михаил Чередник и Коля Зарудный, затем Леня Жучков, Василий Вихрецов. Вскоре вся бригада сгрудилась возле бригадира. Последним, оглянувшись по сторонам, присоединился к ребятам Володя Горелов. И можно было понять его замешательство: вызывали каменщиков, а он был всего лишь на двух занятиях. Но разве отстанешь от своей бригады у всех на виду?
– Ну, пошли, ребята. – И Роман Михайлович, поплотнее натянув на голову шапку, первым шагнул в дверь. Порыв ветра ворвался в комнату, зашелестел бумагами на столах, невольно напомнив тем, кто еще сидел здесь, в тепле, о бушующей на улице непогоде.
Низко плыли над Дворцом косматые тучи. На сером фоне крупными линиями вырисовывались стальные сплетения взметнувшихся ввысь башенных кранов. С необузданной злостью взвихривал ветер кучи песка, высохшую известь, мелкие щепки, клочки грязной бумаги.
Приходилось идти, прикрыв глаза рукавицами, вполуоборот, стараясь не наткнуться на товарища. Из глаз текли слезы, а холодный, леденящий ветер безжалостно просачивался сквозь плотную материю спецовок, обжигая своим дыханием.
Вот кто-то впереди бросился к подъезду, и это было словно сигналом для остальных. Запыхавшиеся, но вмиг встряхнувшие навалившуюся было скованность, все вбежали в подъезд.
– А вы знаете, – ни к кому, собственно, не обращаясь, сказал Кирилл Козликов, вытирая слезы со щек, – есть, говорят, такие люди, что и зимой в проруби купаются. Я в журнале «Огонек» читал. Вот что значит закалка!
– Ну, с твоим жиром, – кивнул Чередник на тощую фигуру Кирилла, – при любой закалке за две минуты кожа к костям примерзнет.
Ребята от души расхохотались, а Кирилл совершенно серьезно убеждал:
– Нет, я серьезно! Невосприимчивость к холоду вырабатывается постепенно, в результате тренировок.
– Роман Михайлович идет! – сказал кто-то, и Кирилл умолк, так и не изложив свою теорию «невосприимчивости к холоду».
Шпортько заранее распределил, кому из ребят где работать. И конечно, на самый трудный участок – вести кладку стены наверху, под порывами ледяного ветра – выбрал тех, в ком был крепко уверен. И хотя все знали, что им предстоит самая трудная работа, ребята с откровенной завистью поглядывали на них. Василий Вихрецов с явной обидой хмуро сказал Роману Михайловичу:
– Что ж, а мы, выходит, хуже? Нас на побегушках можно, а им – самое главное?
– Ну-ну, не ерепенься, – остановил его Шпортько. – Ты-то, к примеру, тоже будешь все время наверху, пойдешь в подсобники к Зарудному и Жучкову, раствор им будешь подавать, кирпичи, а при случае и подменишь кого-нибудь из них. И еще трое пойдут, – он посмотрел на ребят: – ты вот, Чередник, Сальщиков и… – взгляд его упал на Володю Горелова, тот шагнул вперед, но Шпортько остановил его: – Нет, нет, Горелов, из тебя подменного не выйдет, испортишь все дело.
Самолюбие Горелова было задето крепко. «Хм, подумаешь, подносчик раствора». Нет, такая работа явно не радовала Володю. Уж никак не считал он себя хуже, например, Кирилла Козликова. Однако Кириллу доверили быть каменщиком, а ему вручили носилки, в числе так называемых «остальных».
Никак не мог примириться с этим Володя, решив, что завтра же заявит Роману Михайловичу о своем уходе из бригады. А сейчас… Что ж, сейчас надо брать носилки и идти к штабелю кирпича, подносчики уже все направились туда.
Восемь каменщиков и четыре подсобника во главе с Романом Михайловичем шли тем временем на третий этаж. В коридорах было холодно. Остро пахло красками, свежей древесиной, откуда-то тянуло резким запахом горелого карбида. Но едва вступили на лестничную площадку третьего этажа, мгновенно исчезли все запахи: в открытую дверь неудержимо хлынул поток холодного воздуха. Казалось, там, наверху, кто-то нагнетает его мощным компрессором.
– М-да, – поежился Чередник, обернувшись к Зарудному. – Ветерок сегодня отменный. Как бы без носов не возвратиться.
– Ерунда, – ответил Николай. – Это с непривычки так кажется. Если бы еще морозец градусов на тридцать, тогда, конечно, при таком ветре нечего нос высовывать.
Но на помосте, под открытым небом, где ветер свирепствовал особенно раздольно, Зарудный, потирая нос и щеки, крикнул Череднику:
– А ветерок-то, и верно… солидный!
Михаил молча кивнул ему, глядя вдаль, на открывшийся с высоты вид на окрестности. Серым жгутом вьется, разрезая лесопарк, лента шоссе, скрываясь в глубине лесов, охваченных осенним увяданием. Белыми островками лежит на низинах снег, чернеют тропинки и грунтовые дороги. В институтском городке густо дымят трубы котельных, ветер пригибает дым к земле, разрывая его на клочья.
А влево бесчисленными домиками раскинулась Михеевка. Чуть видимый поселок кажется из-за нависшего над ним дыма большой морской эскадрой, затаившейся на горизонте.
Ветер жжет лицо, стоять без движения нельзя, и Михаил спускается с помостков, досадуя, что так долго нет кирпичей и раствора.
Вот пришла первая пара подносчиков. Роман Михайлович отправил их к Козликову и вздохнул: нет, не успеют они обеспечить каменщиков материалами. Как же быть? Шпортько все чаще стал поглядывать в сторону двух башенных кранов, орудующих у центрального подъезда: там поднимали какие-то лепные украшения. Вот бы один кран сюда.
Прошло полчаса, ребята напряженно работали вдоль всего участка стены. От горячего раствора валил белесый пар, но Шпортько предупредил, чтобы, не дай бог, не вздумали греть в нем лицо и руки, если дорого здоровье.
Неожиданно Чередник крикнул:
– Роман Михайлович! Кран к нам идет!
Да, кран медленно разворачивался, вытягивая сюда стальную руку. На канате покачивалась вместительная корзина с кирпичом.
– Ну, держись, ребята! – радостно улыбнулся Шпортько.
Он шел по помосту вдоль стены, внимательно приглядываясь к движениям молодых каменщиков.
– Подожди-ка, подожди, Кирилл, – остановился он возле Козликова. – Ты не просто втыкай кирпич в раствор, а прилаживай его так, чтобы крепче держался. Вот, посмотри-ка.
Ловко швырнув мастерком раза три на уложенные кирпичи, он разровнял раствор и быстро втиснул впритык один за другим два кирпича. Они легли ровно, даже подстукивать их не надо было. А морозный ветер мгновенно высушил тонкую полоску раствора, серым шнурком легшую между кирпичами.
Козликов внимательно наблюдал за руками Романа Михайловича, не забывая в то же время тереть рукавицей покрасневшие уши. Очень уж легкая фуражка была на голове у парня.
– Замерзли? – передавая мастерок Кириллу, неожиданно спросил Шпортько.
– Кто? Ах, уши… Да так, немножко, – как-то виновато улыбнулся Кирилл.
– Завтра потеплей одевайся, а сейчас… – Роман Михайлович снял с шеи теплый шерстяной шарф: – На-ка… Бери, бери! – прикрикнул он на отступившего в растерянности Кирилла.
С тех пор, как башенный кран стал поднимать на площадку кирпичи и раствор, убыстрились движения каменщиков. Они знали, что за подносчиками теперь задержки не будет, и результат работы зависит только от них. Да и чем быстрее движешься, тем меньше чувствуется ветер, срывающий с теплого раствора мелкие капли, бросающий их в лицо и на одежду.
Володя Горелов и маленький подвижный Эмиль Саттаров подносили кирпичи и раствор Роману Михайловичу. Надо сказать, что ребятам вначале доставалось крепко: не успеешь оглянуться – кирпича уже нет. И, казалось, совсем не торопясь ведет кладку Шпортько, а участок стены, возводимый им, рос неимоверно быстро.
«Все равно завалим материалом!» – твердо решил Володя, поторапливая своего товарища.
Но запас материала создался лишь тогда, когда Роман Михайлович вновь пошел вдоль стены, поправляя ошибки каменщиков.
– Отдохните, Горелов, – остановил их Шпортько, вернувшись. – Сбегайте вниз, погрейтесь…
Повеселевший Эмиль Саттаров словно только и ждал этого. Он сразу рванулся к лестнице. Но Володя не уходил с помоста. Он с интересом присматривался к тому, как кладет кирпичи Роман Михайлович. Когда каменщик потребовал еще кирпичей, Горелов принес их. Сначала Роман Михайлович не заметил этого, но пристальнее глянув на расторопного подсобника, удивился:
– Так это ты, Горелов? А где Саттаров?
– Греется, наверное. Ничего, я пока свободен, пусть отдохнет.
Вскоре Роман Михайлович ушел вниз, чтоб узнать, как идут дела на растворомешалке. И тут Володя не утерпел: мастерок очутился в его руках.
Первый кирпич он долго перекладывал с места на место, все ему казалось, что не там, где следует, положен, но дальше стал действовать с большей смелостью. Когда же отошел чуть-чуть в сторону посмотреть на свою работу – едва не закусил губу от досады: кирпичи лежали криво. Володя принялся подправлять их, но подошел Роман Михайлович и остановил его:
– Постой… Плохо, конечно. – И окинув Горелова внимательным взглядом, добавил: – Хорошо, что два ряда всего положил, заровняем как-нибудь. Ну-ка, становись, я тебе подскажу, в чем дело.
До обеда Володя ни разу не сбегал погреться вниз. Он торопил Саттарова, стараясь сделать запас кирпичей и раствора, а едва выпадало свободное время, просил у Шпортько мастерок. Новая профессия ему явно нравилась.
Постепенно направлялись дела и у других ребят. Удивил всех Кирилл Козликов. Он вел кладку так быстро и точно, что Шпортько даже подозрительно спросил:
– Работал раньше каменщиком?
Кирилл смущенно улыбнулся, польщенный признанием бригадира:
– Да нет же… Как все ребята, так и я…
– Что же, талант в тебе есть, коли так, – похвалил Роман Михайлович: – Глазомер хороший, да и рука легкая. Где бросишь кирпич – вроде и на месте он. Другие месяцами до этого доходят. Мастер из тебя настоящий выйдет.
Перед самым обедом повалил густой снег. И хотя ветер немного утих, вести кладку не было никакой возможности: снежные хлопья слепили глаза, а растаяв, ручейками текли по лицу. Одежда становилась заскорузлой.
А снег все валил и валил…
– Кончай работу! – приказал Шпортько, едва различая стоящего метрах в трех Кирилла Козликова. А сам перед уходом прошел вдоль выросшей стены, и довольная улыбка тронула его усы: даже на глазок определил он, что сделана почти половина бригадной нормы.
«Что ж, начало хорошее!» – удовлетворенно подумал старый каменщик.
Едва спустились вниз, прозвучал сигнал на обед. Володя Горелов замедлил шаги, он знал: сейчас пойдут на перерыв девчата из бригады Нади Шеховцовой, а вместе с ними – Лена. Володя старательно внушал себе, что ему безразлично – встретит ли он ее, но ноги шли все медленней и неохотней. Сквозь снеговую завесу он скорее угадал, чем увидел, что идут Надя и Лена. Конечно, они пройдут по этой тропинке. Они по ней и прошли, молча, не оглянувшись на бредущего Володю. Не узнали? Нет, они узнали его, но не остановились, и Володя с грустью понял: ссора с Леночкой продолжается. А он, живущий впечатлениями момента, уже не чувствовал против нее предубеждения, ему хотелось рассказать ей о сегодняшнем дне, о том, что он начал под руководством Романа Михайловича работать каменщиком.
Но падающий снег затушевывал белой вязью темные девичьи фигуры, и вскоре Володя потерял их из виду.
