Текст книги "Красная линия метро"

Автор книги: Владимир Евменов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Глава 4

1983 год. Город Москва

Она шла, а точнее, плелась, как побитая собака. Хотя, по правде сказать, это не шло ни в какое сравнение с тем, как она действительно себя ощущала. Сутулая, скорее сгорбленная женщина неопределенного возраста еле-еле передвигала по асфальту худые, бледно-синюшные ноги в высоких чулках-гольфах. Она медленно двигалась по улице 800-летия Москвы в сторону панельной девятиэтажки, расположившейся на пересечении с Дубнинской улицой.

Ее выгоревшие от постоянного пребывания на солнце рыжеватые неухоженные волосы были небрежно подобраны под бежевую косынку. В натруженных и загрубевших от постоянного соприкосновения с водой руках она сжимала сетку-авоську.

Бутылка кефира с зеленой пробкой из фольги, «Чайный» батон, завиток ливерной колбасы и два плавленых сырка «Дружба» – вот нехитрая снедь, на какую сегодня ей хватило оставшихся после последней попойки денег. А ужин себе и сыну готовить было надо. Маленький Сашка ни в чем не виноват. Это все она, она…

«Это все она, она… водка проклятая», – гнобила себя на все лады угрюмая путница вся дорогу до дома.

Уже как неделю она была в завязке. И не потому, что ей самой того хотелось – нет, она бы еще пила и пила! – только во время последнего бодуна, случилось у нее прозрение. То, что у обычных людей зовется совестью, помимо ее воли, шевельнулось в груди немолодой женщины-алкоголички. Сын, ее единственный свет в оконце, восьмилетний Сашенька, самостоятельно собравшись утром в школу, робко подошел к блюющей в грязный унитаз горькой желчью матери и жалобно спросил:

– Мама, а что мне съесть на завтрак? В холодильнике остался только лук и один соленый огурец.

Оторвав от заблеванного «блондина» слезящийся и замутненный после вчерашней попойки взгляд, она непонимающе уставилась на ребенка.

– Чего?.. – только и смогла она выдавить из себя. – Что, совсем ничего не осталось? Неужто пьянь вчерашняя все сожрала? Говорила же им, оставьте ребенку чего-нибудь на завтрак…

Но, так и не успев договорить, извергла в жерло унитаза очередную порцию рвотных масс.

Обтерев заскорузлой рукой рот, она обернулась. Сына позади уже не было.

– Сашка! – слабым голосом позвала она его.

В ответ тишина.

– Сашка! Етить твою мать… – выругалась она, скорее на себя, чем на несчастного первоклашку. – Иди, принеси мне воды. Сейчас, оклемаюсь немного и в магазин схожу, куплю чего-нибудь тебе пожевать.

Однако сообразив, что все деньги вчера отдала на пропой, она тут же поправилась:

– Или у соседки нашей, тети Зины, чего возьму… взаймы.

Их соседка тетя Зина на самом деле была лет на десять младше нее, но в пьяном угаре горемычная выпивоха часто присваивала окружающим людям – даже тем, кто был значительно младше ее, – возрастной титул: дядя или тетя. «Под градусом» она всегда ощущала себя молодой и юной, хотя на самом деле ей шел сорок второй год.

– Сашка! – еще раз окликнула она сына.

И вновь без ответа. Лишь секунду спустя, громко хлопнула входная дверь. Не дождавшись завтрака, голодный Сашка побежал в школу, чтобы не опоздать на первый урок.

– Етить твою мать, – еще раз выругалась Лидия Марковна Юцевич.

Так ее звали в девичестве. Такой она осталась и до сих пор. Носить фамилию мужа она категорически отказывалась, поменяв ее сразу же после того, как тот загремел в тюрягу. Да не в простую зону, а специализированного типа, поскольку судебно-психиатрической экспертизой был признан частично вменяемым. Оказалось, что муженек имел тайную страсть: насиловал старух, причем в изощренной форме.

«Что же я делаю-то? – закручинилась она. – Сама сдохну, а сына на кого оставлю? Что же я за тварь такая?.. Нет, я даже не тварь, я тварюга безжалостная, раз такое с родной кровиночкой совершаю!»

В минуты сильного похмелья, когда ей становилось совсем невмоготу, ее часто посещали мысли о раскаянии. Один раз, не выдержав душевных терзаний, она даже сходила в церковь – а их, действующих, в советской Москве не сказать, чтобы было и так уж много, – и покаялась на исповеди батюшке. На какое-то время стало немного легче, она даже пару месяцев совсем не пила, но, впав в очередную депрессию, опять взялась за старое.

Но именно неделю назад – или день был какой особый, или она уже больше не могла вливать в себя дешевое пойло, – но в голове Юцевич возникла на удивление четкая мысль: «Надо бросать пить навсегда, ради сына».

Пьянчужка помнила, как в то утро, еще до конца не очухавшись после бурной попойки, она заставила себя встать со старого продавленного дивана и на негнущихся ногах отправиться в ванную комнату.

Решительно сунув под кран с холодной водой раскалывающуюся от боли голову и подержав ее немного под струей, она как могла, отжала волосы и вытерла их грязным, давно не стираным полотенцем. Завязав его в некое подобие восточной чалмы, шатаясь от стенки к стенке, Лидка неуверенной походкой двинулась по коридору в направлении кухни.

Когда же Сашка вернулся из школы, то к немалому его удивлению на кухонном столе его ждала большая сковорода жареной картошки. Рядом на стуле понуро сидела мать и жалостливо смотрела на него потухшим взглядом.

– Поешь, сынок, поди, голодный еще со вчерашнего дня.

Обрадованный обеду, даже не помыв руки, мальчишка с жадностью накинулся на приготовленное угощение, съев с голодухи почти половину жарехи.

Наевшись вдоволь и откинувшись на спинку стула, он с любопытством посмотрел на мать. Та же, отвернувшись в сторону, с лицом неестественного бледно-зеленого цвета, едва сдерживала очередной приступ рвоты. И все же не утерпев, успев лишь на ходу крикнуть: «Чай себе сделай сам!», она поспешно покинула кухню, зашлепав босыми ступнями в сторону уборной.

А вот Сашка всему происходящему был несказанно рад и ничуть этого не скрывал. Он знал, что теперь у него наступает хорошая пора. И ничего, что мать будет часто хмурой и молчаливой, зато в доме всегда будет что поесть. А вопросы еды и игрушек были для него самым животрепещущим. Глядя на одноклассников, чьи родители были такими же простыми советскими гражданами, как и он с матерью, мальчик всегда поражался огромной разнице. По сравнению с ним они смотрелись детьми заморских буржуев.

Да, конечно, сердобольные мамаши его одноклассников старались хоть как-то поддержать заморыша. Зная в какой обстановке он растет, они частенько подкармливали Сашку бутербродами с докторской колбасой, угощали шоколадками из местного продуктового, что расположился рядом со станцией. Даже пару раз подарили на Новый год «Фанту» и «Пепси-колу». И все равно он их недолюбливал. Да и как он мог относиться к ним по-другому, когда их же дети дразнили его обидным прозвищем – Сашка-побирушка.

Он злился, терпел сквозь слезы и одновременно очень боялся, что однажды не сдержится и побьет обидчиков. А это бы означало крах всего, что он имел. Родители мальчишек вряд ли после этого станут угощать его недоступной дома вкуснятиной и дарить подарки.

Все это не шло ему на пользу. В душе малыша из года в год зрел, постепенно превращаясь в новую реальность, отнюдь не детский план мести. И чем больше взрослые делали ему добра, тем больше копилась обида и тем злее становились Сашкины мысли.

Чем бы это закончилось, предсказать несложно, но в один июльский день все в жизни Сашки перевернулось с ног на голову.

* * *

Воскресный денек принес в Москву назойливую жару, а вместе с ней сизую дымку выхлопных газов и тягостный запах гудрона от плавящегося под солнцем асфальта. А еще в воздухе ощущалось что-то такое, что возникало в столице лишь летом, в безветрие, и что седой ученый с заумным лицом из телевизионной передачи «Очевидное-невероятное» обозвал непонятным для Сашки словом: «смог».

– Мам, а что такое смог? – сидя на колченогом табурете и, от нечего делать, болтая ногами, задал он вопрос.

Вяло повернув голову в его сторону, с хрипотцой, столь характерной для заядлых курильщиков, она глухо ответила:

– Ты спроси чего полегче… Я на трех работах вкалываю: в твоей школе полы мою, в летнем кафе на Бескудниковском проезде убираюсь, да еще и в детский сад ночным сторожем на полставки устроилась. Мне, сынок, книжки умные читать некогда, ноги бы не протянуть от таких трудов.

Она облокотилась на спинку продавленного дивана, обессилено опустила голову на согнутую руку и тяжко вздохнула.

– Вот был бы у тебя батька нормальный, как все мужики, разве бы мы тогда сводили, вот так, концы с концами? Так на него, черта лысого, даже алименты подавать невозможно. Недееспособный он, якобы. На всю свою лысую голову больной… А как бабок в парках окорячивать, так тут он первый мастак…

Она замолкла, ссутулилась и, обхватив себя за плечи руками, застыла со страдальческим выражением лица.

– Мам, а что такое окорячивать? – с неподдельным интересом загорелся мальчишка.

– Забудь, – строго, как отрезала, распорядилась мать. – Это я сгоряча сболтнула, не подумавши.

Однако забавное слово прочно засело в голове у Сашки. Он даже подумывал сбегать во двор и поинтересоваться у старших пацанов, что оно означает, как в этот момент во входную дверь позвонили.

Мать нехотя поднялась с дивана и, пробурчав под нос: «Опять пьянь какая-нибудь приперлась», отправилась открывать дверь. Любопытный Сашка увязался за ней.

Но на этот раз она ошиблась, и это были не ее друзья-забулдыги. На пороге стоял незнакомый высокий жилистый мужик с морщинистым лицом и абсолютно лысой головой, сразу же вызвавшей у Сашки образ скелета.

– Здоров, Лидка! Не ждала уже, поди меня, шалава?

Сашка видел, как мать мгновенно поменялась в лице: такой испуганной на его памяти она не была еще никогда. Однако испуг прошел так же быстро, как и появился, а вслед за этим вечно хмурое и изможденное лицо матери озарилось… искренней радостью.

– Ты ли это? – Юцевич бросилась незнакомцу на шею. – Ива…

Тот грубо заткнул ей рот ладонью и тихо просипел:

– Ты меня с кем-то путаешь. Я не Иван, а брат его двоюродный… Сергей. Понятно?

Его глаза недобро блеснули, а верхняя губа хищно подобралась.

Теперь мать выглядела растерянной.

– Да как же так-то?.. – только и смогла произнести она.

– А вот так.

Лысый вытащил из кармана паспорт, развернул его на первой страничке и, сунув матери под нос, рявкнул:

– Читай, дура!

Глаза матери забегали по строчкам.

– Сергей Николаевич… – пролепетала она и закашлялась, видимо, подавившись собственной слюной.

Прочистив горло, Юцевич боязливо посмотрела на лысого и, кивнув на Сашку, осторожно произнесла:

– Сережа, познакомься, это твой сы… – она прервалась, и испуганно уточнила: – Это мой сын Сашка. Ему уже восемь…

Подняв руку вверх, гость прервал речь матери. Он закатил глаза вверх, зашевелил губами и, что-то подсчитывав в уме, значительно подобревшим взглядом взглянул на мальчишку.

– Ну, здравствуй, Сашка. А я папкин брат двоюродный, дядя Сережа. С сегодняшнего дня буду тебе за отца. И жить я буду с вами. Если будешь послушным хлопцем – мы с тобой поладим. Но, учти, если что не, по-моему, сделаешь…

Он легонько взял двумя пальцами Сашку за ухо, чуть потянул вверх и, ухмыляясь и растягивая слова, пропел:

– Сашко, за ушко, да на солнышко…

Испуганный мальчишка не мог произнести ни слова.

– Молчишь? Это правильно. Будем считать, ты меня понял. А теперь, малек, брысь отсюда! Нам с мамкой надо посидеть, покалякать о том о сем….

Лысый сальным взглядом поглядел на мать, а та, разомлев от намека, совершила и вовсе немыслимое для нее дело. Она покорно опустила глаза и раскраснелась, словно провинившаяся школьница в кабинете директора. Приняв это как должное, новоиспеченный глава семьи по-хозяйски сбросил свои стоптанные запыленные туфли посреди прихожей и деловито прошагал на кухню. Он поставил старенький дорожный чемоданчик на кухонный стул, раскрыл его и вытащил оттуда нехитрые гостинцы: две бутылки водки, банку консервов «Бычки в томатном соусе», колечко «Краковской» колбасы и плитку молочного шоколада, которую, немного поколебавшись, вручил Сашке.

– Лидка, разбирай закуску! Будем встречу отмечать и мое…

Он осекся, как-то странно покосился по сторонам. Подойдя к настежь распахнутому окну, он закрыл его и зачем-то защелкнул на шпингалет.

– Возвращение, короче, праздновать будем, – добавил он негромко и, строго зыркнув на Сашку, угрожающе цыкнул: – Ты почему еще здесь стоишь? А ну, мелкота, брысь к себе в комнату!

Испуганный мальчишка пулей выскочил в коридор. Правда, убегать в спальню Сашка не стал, а, прижавшись к стене, затаился. Отсюда ему было хорошо слышно, как мать, чуть замявшись, извиняющимся голосом пролепетала:

– Ва… Ой!.. Сережь, так я это… не могу… Я в завязке уж как неделю…

Раздался грохот удара кулаком по столу. Испугавшись за мать, Сашка тихонько выглянул из-за угла.

Он видел, как побагровевший от злости гость угрожающе наклонился над ней и, слегка шлепнув ее пальцами по затылку, взревел как раненый зверь:

– Ты че щас сказала?!..

Та же в страхе лишь отпрянула в сторону и прижалась к стене рядом с мойкой.

– Сереж, только не это… не надо, не начинай… – испуганно затараторила она. – Сашка ведь все слышит. Давай по-хорошему, как раньше. Не сердись на меня, я сделаю все, как ты скажешь. Любую прихоть, любое пожелание, что хочешь, только сына не пугай.

Видимо, ощутив на себе взгляд, лысый резко повернул голову в сторону двери и уставился на побледневшего Сашку. Тот был ни жив, ни мертв.

Сменив гнев на милость, мужчина криво ухмыльнулся практически беззубым ртом и миролюбиво заключил:

– Запомни, сынок, бабы любят, когда ими командуют. Это мой первый тебе урок. Заруби себе на носу, что я тебе сказал. Понял?

– Понял, – едва слышно, одними губами прошептал Сашка.

– Молодец, – похвалил он мальчишку. – Весь в меня пойдешь, в Колкинскую породу. Мы, Колкины, всегда хваткими были, – и, строго взглянув на мать, скомандовал: – А ты, Лидка, чего стоишь как статуя? Почему стол до сих пор не накрыт?!.. А ну беги за рюмками, а то щас зашумлю по-настоящему!..

Подскочив как ужаленная, Юцевич выскочила из кухни и помчалась в зал, к серванту с посудой. То были сервизы и наборы посуды, подаренные им с отцом еще на свадьбу. Доставала она их оттуда исключительно по большим праздникам. Даже в периоды длительных запоев мать никогда не позволяла собутыльникам ничего оттуда брать.

Мужчина уселся за стол и достал из кармана пачку сигарет «Астра».

– На-ка, Сашко, отведай моих любимых Погар. Кури, не бойся. Ты мужиком расти собрался али бабишкой какой, на передок слабой?

Он подмигнул, с хитрецой поглядывая на растерявшегося мальчишку.

– Конечно, мужиком… – промямлил Сашка, с интересом вертя в руках сигарету без фильтра.

Все дело было в том, что сбитый с толку пацан совершенно не знал с какой стороны ее нужно засовывать в рот. Помявшись еще немного и сообразив, что это не имеет большого значения, он осторожно сжал ее губами с одного конца.

– Молодца, – одобрил Колкин-старший и чиркнул спичкой о коробок.

Через час пьяные вдрызг супруги, не придумав ничего лучше, устроили безудержный разврат прямо на кухонном столе. А бедный Сашка, ведомый детским любопытством, затаив дыхание, подсматривал за ними в щелку неприкрытой до конца кухонной двери.

Все, что вытворяли тогда взрослые, было ему в диковинку: очень страшно, но интересно. Однако больше всего его поразило другое. Несмотря на все унижения, что испытывала в эти минуты его мать, выглядела она на удивление… счастливой.

«Женщины любят, когда ими командуют», – повторил он про себя первый отцовский урок.

Глава 5

Расположившись на водительском сиденье, Колкин-младший – а Александр, после трагической смерти матери, взял себе фамилию отца, – с огромным удовольствием жевал двойной гамбургер из ближайшего Макдональдса. Не теряя времени даром, он решил немного подкрепиться, совместив, так сказать, приятное с полезным. Сколько придется сидеть в засаде, он не знал.

Несчастная Катюша, так и не придя в себя полностью после произошедшего с ней в субботу кошмара, не придумав ничего лучшего, отправилась после трудового дня лечить расшатанные нервы бесцельным шатанием по магазинам. Осторожный маньяк решил вслед за ней пока не идти, хотя и горел огромным желанием это сделать. Вместо этого Александр занял выжидательную позицию в автомобиле на парковке.

Он отлично знал, что вход в «Мегу», ее коридоры и торговые залы на всех этажах, все кафешки, бары и даже технические помещения – все просматривалось камерами наблюдения службы охраны. Следовательно, если бы Катя обнаружила слежку, то, изъяв записи с камер, сотрудникам уголовного розыска не составило бы большого труда быстро его вычислить со всеми вытекающими последствиями. Особенно учитывая столь яркую примету – высоченный, под два метра, рост.

И хотя «баскетболистов», как в шутку он называл стропил наподобие себя, в Москве хватало с избытком, вопрос поиска людей с такой приметой значительно упрощался. Но самое главное, его фото наверняка бы попало на контроль в службу безопасности метрополитена, а вот это уже полный крах всей задумки. Без ежедневных поездок в метро – на одной только машине – в стоящей в бесконечных пробках столице, он долго е продержится. Сорвавшись во время очередного эпизода неизбежной депрессии, он наверняка натворит фатальных ошибок и попадется в лапы к ментам.

Но думать сейчас об этом он не хотел: куда больше его интересовала новая рабыня. В том, что Катя выйдет из «Меги» через центральный вход, Колкин ничуть не сомневался – это был кратчайший путь к ближайшей автобусной остановке. К тому же, как обмолвилась она в ночь их знакомства, личного транспорта у нее не было, впрочем, как и водительских прав тоже.

«И все же есть небольшие риски», – здраво рассудил Александр, нервно потирая кончики пальцев.

Сегодня он был абсолютно «чист», а потому тревожен и подозрителен.

«Сегодня у меня только слежка, а все удовольствия оставлю на потом, – подбадривал он себя, одновременно и успокаивая. – Но когда все будет готово…»

От этой мысли он ощутил приятное возбуждение, хотя и понимал, что это было явно не к месту. Сладостные позывы наверняка вызовут эротические фантазии, а те непременно станут отвлекать его от главного на сегодня дела – выяснить домашний адрес рабыни.

Чтобы немного отвлечься от похотливых мыслей, Колкин включил радио. Два разгоряченных от собственных «перлов» радиоведущих оголтело спорили о новом саундтреке группы «Black Eyed Peas», под названием «Let's Get It Started».

Вслушиваясь в их пустой треп, Александр начал понемногу успокаиваться и незаметно для себя углубился в детские воспоминания.

* * *

Спустя месяц после того, как отец «откинулся» с зоны – хотя, как узнал Александр позднее, все это время батя находился в психиатрической больнице специального типа с интенсивным наблюдением (ПБСТИН), – он решил «взяться за ум». Для этого по паспорту своего двоюродного брата он устроился на работу в спецавтобазу Тимирязевского района по санитарной очистке города. Как рассказала Сашке потом мать – внешне отец и брат были на одно лицо.

«Колкинская порода», – любил обычно гордиться этим фактом Колкин-старший в сильном подпитии.

Сам же его двоюродный брат – Сергей Николаевич Колкин – на тот момент числился без вести пропавшим. Его жену, кстати, тоже через год выловили из речки Лобня в ближнем Подмосковье. Но это так, к слову. Сашку в ту пору такие мелочи не интересовали. Для него важнее было то, что у него объявился отец-«сиделец». Результат не заставил себя ждать. Вскоре все дворовые мальчишки поменяли к нему свое отношение. Они стали относиться к Сашке с заметной опаской, сразу же перестав задирать и дразнить.

Одним словом, жизнь в доме Колкиных забурлила. Работал отец посменно: то на мусоровозе, то на грузовике ЗИЛ, оснащенном будкой-«душегубкой» для перевозки бродячих животных. Из-за такой специфики работы после каждой смены от него отвратительно пахло. Но, в отличие от Сашки, мать зловония словно не замечала: чем грязней и вонючей отец возвращался с работы, тем сильнее она о нем заботилась. А то – труженик ведь домой вернулся!

Но это было бы еще полбеды. Через некоторое время до нее стали доходить слухи, что батя вновь взялся за старое, из-за чего, собственно, и загремел в свое время в тюрягу. Дело в том, что помимо патологической тяги к пожилым женщинам, после каждого акта изнасилования он считал необходимым обязательно осмотреть старушке рот. Если там он находил гнилой зуб, то все – держись бабуля! – непременно выдергивал его подручным инструментом. Обычно для этого он пользовался плоскогубцами, которые всегда носил с собой. Именно на этом он и погорел в семьдесят пятом. Когда милиция нагрянула к нему в квартиру, то в целлофановом пакетике, запрятанном глубоко на антресоли, обнаружилась коллекция человеческих зубов. С легкой журналистской подачи его тогда так и окрестили – «Тимирязевский стоматолог».

Да только проведя долгие восемь лет в спецпсихлечебнице, отец значительно поумнел. Коллекцию зубов больше не собирал, да и с обычных старушенций переключился на иной контингент. Бомжихи, алкоголички и нищенки, все те, кто в немалом количестве обитал вокруг мусорных полигонов, вот они-то и стали теперь для него законной добычей.

Однако долго скрывать свои похождения он это не смог, мать догадалась, зачем муженек устроился на такую грязную работу. Правда, истерик она не закатывала, а тихо смирившись со своей участью, продолжила безропотно сносить новые отцовские «подвиги».

Только один раз – это произошло на второй год его «похождений», – когда он наградил ее сифилисом, она не выдержала и в порыве отчаяния глотнула уксусной эссеценции. Умереть ей врачи не дали, зато Юцевич заработала жутчайший ожог пищевода, который, дав осложнение, перешел в стриктуру.

Теперь каждый прием пищи стал для нее сущим мучением. Надо отдать ей должное, она долго крепилась, принимая исключительно жидкую пищу. И все же, спустя несколько лет, впав в очередную депрессию, так и не смогла из нее выкарабкаться. Она повесилась на лоджии на бельевом шнуре: Сашке тогда шел пятнадцатый год.

На поминках отец напился как свинья, даже скупую слезу пустил. Однако на следующий день, как ни в чем не бывало, торжественно объявил сыну, что теперь они заживут еще лучше, и что главное – значительно богаче.

Во-первых, как он сказал, ему удалось, наконец-таки, найти достойную работу, о какой он всегда мечтал.

– Деньги сами рекой потекут в мой карман, – громогласно заявил батя. – Меня, сынок, взяли не куда-нибудь, на стройку-помойку, а в самое наилучшее место на свете. С понедельника я приступаю к работе кочегаром в крематории на «Юго-Западной».

А поскольку на дворе стоял одна тысяча девятьсот девяносто первый год, то выводы относительно перспективности такой работенки отец сделал на удивление правильные. Эпоха, которую затем с чьей-то легкой руки окрестили «лихими девяностыми», только-только набирала обороты. А потому, скажем так: немалое количество неизвестных тел с тех пор сгорело в печи того самого крематория.

– А во-вторых, – победоносно продолжил отец и как-то странно подмигнул сыну, – неделю назад померла тетя Тамара. Сечешь, о чем я?

Сообразительный шестнадцатилетний подросток быстро сделал правильные выводы, хотя и благоразумно промолчал. Да и зачем будить в отце зверя? Ну померла родная сестра матери, туда ей и дорога. Для него же ведь батя старается… для единственного наследника рода Колкиных.

– Вот, Сашко, такие дела. Наследство на нас свалилось. У тети Тамары детей-то не было, да и мужа она давно похоронила. Значит, что получается?.. А то и получается, что ты и единственный законный наследник ее капиталов и «двушки» на Преображенской площади. А чего? Райончик хороший, обжитой. Метро, опять-таки, под боком. Как восемнадцать тебе, обалдую, стукнет, так туда и переедешь. Будешь жить, как кум королю. А я, пожалуй, тут останусь… – мечтательно вздохнул бывший зек. – Нравятся мне эти места. Есть что вспомнить…

И с безмятежной улыбкой задымил любимой Астрой.

* * *

Противный звук навязчивой рекламы вывел Александра из детских воспоминаний. Он тряхнул головой и шумно отхлебнул из трубочки густой молочный коктейль. Вкус клубники и молока сразу же приятно защекотал небо.

«Надо бы позвонить бате и спросить у него про спеца. Интересно, остался ли кто в обойме из «старых»? – напомнил он сам себе и усмехнулся. – Сам-то батя специалист исключительно по лохматым сейфам. А мне требуется опытный «медвежатник», чтобы ключики к Катиной квартирке подобрать».

Взяв в руки сотовый, он набрал знакомый номер.

– Привет, старый хрен! Спишь что ли уже? – в привычной для себя манере начал он разговор с отцом. – Дело у меня к тебе. Мне ключики к одному замочку подобрать требуется.

В трубке раздалось недовольное кряхтение.

– Да не ссы ты, оплачу твоему человеку как надо. И тебе, пенсионеру, естественно, за помощь обломится.

Абонент на том конце стал заметно повышать голос.

– Ладно, старый, ты, давай, не пыли. Пошукай лучше нужного человечка… Лады? – Александр отставил от уха телефон и нажал кнопку громкой связи.

Не прошло и секунды, как салон автомобиля огласился прокуренным старческим голосом:

– Сашко, вот ты, дятел! Опять куда-то влип?.. Ладно, хрен с тобой, помогу еще разок.

И абонент отключился.

Молодой мужчина самодовольно улыбнулся, опустил боковое стекло и ловким щелчком пальцев выкинул очередной окурок на мокрый асфальт. Немного подумав, он открыл бардачок и достал оттуда затемненные очки. Он их примерил, покрутил головой перед зеркалом заднего вида и, оставшись доволен результатом, натянул на голову вязаную шапочку. Однако этого ему показалось мало, и тогда в довесок к ней он набросил на голову капюшон.

«Так намного лучше», – заключил он и вылез из машины.

На свежем воздухе ему снова захотелось курить. Без малейших раздумий сунув в рот очередной «Camel» без фильтра, он жадно закурил.

Затем еще, и еще.

Без порции амфетамина он чувствовал себя вялым и слабым. В такие минуты лишь сигареты оставались единственным спасением. Из каждой порции никотина он тщетно пытался выжать хотя бы крохотный заряд энергии. Все остальное – легальное и не противозаконное – ему помогало мало. Традиционный кофе или чай, как средство взбодриться, он вообще не считал за достойные напитки. Они не помогали ему ни в каком виде, и ни в какой степени крепости, буквально от слова «совсем». Он их практически не пил, на крайний случай, покупая магазинные «энергетики», вроде – смех, да и только! – рекламируемой по телику бодяги под заманчивым названием «Red Bull».

При воспоминании о нелепой рекламе тонизирующего напитка, Колкин непроизвольно хмыкнул. Из глубин памяти всплыл отличный рецепт, как по-настоящему замутить «реальный» энергетический коктейль с этой «дурилкой для лохов». Для этого надо…

Однако в следующую секунду он напрочь позабыл обо всем. Стеклянные двери супермаркета раскрылись, и из торгового центра на промозглый осенний воздух вышла его главная на сегодня цель – девушка по имени Катя.

Словно ощутив на себе чей-то пристальный взгляд, Караваева беспокойно закрутила головой по сторонам. Видимо, не обнаружив ничего подозрительного, Катя крепко зажала в руках пакеты с покупками и быстрым шагом двинулась в сторону автобусной остановки, от которой курсировал транспорт до ближайшей станции метро.

Дождавшись, когда она отойдет чуть подальше, Александр выбрался из машины и, выдерживая приличную дистанцию, неспешно двинулся следом. Вести слежку в общественном транспорте, а особенно в метро, он умел почти виртуозно. Это вам не торговый центр, где людишки движутся не спеша, разглядывая витрины.

Но особенно ему нравилась слежка в метро. Там вообще все было иначе. В метро имелись лишь направления и скорость течения людских потоков: граждане, как правило, двигались строго по выбранному маршруту, никуда от него не отклоняясь и в едином ритме.

Даже его высоченный рост там не был помехой.

«Жираф большой, ему видней», – вспомнилась ему известная песенка Высоцкого, которую отец любил напевать, когда приходил с работы в особо хорошем настроении.

Тем временем Катя уже зашла в салон подъехавшей зеленой рейсовой «гармошки». Увидев это, Колкин заметно ускорил шаг и, подскочив к задней двери автобуса, шустро проскользнул внутрь.

Теперь девушка находилась от него всего в каких-то пяти шагах. Однако бедняжке даже не могло придти в голову, что человек, воспоминания о котором вызывали у нее приступ животного страха, уже приступил к очередному этапу своей жестокой игры.