Текст книги "Шпага чести"

Автор книги: Владимир Лавриненков

Соавторы: Николай Беловол
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Боевое «крещение»

Жозеф Риссо и другие летчики, в свое время летавшие на черном ночном истребителе «харрикейн», пересели на Як-1 – машину белого цвета: цвета русской зимы. Им предоставилась возможность сравнивать, оценивать.

Риссо перечислял достоинства «яка», а Ноель Кастелен загибал пальцы рук: шины низкого давления – любая площадка годится для взлета и посадки; немногочисленные, совсем не сложные в пользовании пилотажно-навигационные приборы; круговой обзор из кабины; элементарная система управления двигателем – «газ», шаг винта и еще несколько крайне необходимых рычагов; отсутствуют капризные сервомеханизмы; стрельба из пушки ведется через ось редуктора мотора… Помимо перечисленного, у этого, тогда самого легкого в мире истребителя имелось немало технических новшеств, которые облегчали пилотам управление самолетом.

– А хочешь, Ноель, я попробую на «месте» развернуться?

– Это ты, Жозеф, загнул!

– Ну пусть не совсем на «месте», а за тридцать секунд сделаю полный вираж.

– Не удастся.

– Давай на пари?

– Что ж, по рукам! Проигравший раздобудет в городе пиво.

– Идет.

Пошли к Тюляну. Тот, помня выговор Пуликена относительно скоропалительных решений, обстоятельно поразмыслив, пришел к выводу, что дело стоящее; пусть ребята проверят и себя, и машину.

Судьями выступала вся эскадрилья. Жозеф Риссо совершил полный глубокий вираж не за 30, а за 14 секунд. Ноель Кастелен проиграл.

– Выходит, в бою за одну минуту можно сделать четыре разворота на триста шестьдесят градусов, – резюмировал Тюлян. – На таких вертких машинах летать мне еще не приходилось.

– Юркий и вооружение солидное. Истребитель что надо, – подключился Литольф.

– Кстати, вы напомнили о вооружении. Надо же пристрелять пушки и пулеметы. Кто у нас мастер этого дела? – спросил после паузы майор.

– Механик самолета Дервиля – капрал Раймон Троллье.

Его тут же вызвали и поставили задачу: отрегулировать и пристрелять вооружение своей машины, а затем научить этому всех остальных механиков.

Троллье с энтузиазмом взялся за дело. Он хорошо усвоил существенные особенности «яка»: при одновременном ведении огня из пушки и пулемета трассы снарядов и пуль должны пересекаться только на расстоянии 400 метров от места стрельбы. Трассы пулемета, установленного слева под капотом, пересекающие плоскость винта, могут разнести вдребезги его лопасти, если в нужный момент лопасти не будут автоматически проворачиваться на 20° относительно своей оси. Такое «взаимодействие» винта и пулемета обеспечивается специальным синхронизатором, а также системой рычагов и тяг, которые под воздействием резкого перепада температур и больших механических нагрузок деформируются, а поэтому время от времени нуждаются в регулировках.

В данной ситуации, когда самолеты только прибыли с завода, ничего подобного делать не требовалось. Но Троллье, впервые столкнувшийся с такой системой, решил все проверить лично. Взяв в помощники механиков Видаля и Вейля, он снял капот, полностью, как ему показалось, разрядил пулемет.

– Проворачивайте потихоньку винт, – скомандовал, положив палец на кнопку открытия огня.

Видаль и Вейль – крепкие парни – без особых усилий сдвинули с места винт застывшего мотора. Как только одна из лопастей встала против створа пулемета, Троллье нажал кнопку – раздался сухой щелчок, и в тот же миг винт повернулся на положенный угол.

– Смотрите, и в самом деле замечательный фокус! – воскликнул он в кабине.

– Здорово сработано! – подтвердили помощники.

Под характерные щелчки спуска затвора Видаль и Вейль потихоньку продолжали вращать винт. И вдруг оба словно испарились.

– Эй, что случилось?! – крикнул Троллье.

Молчание. Не на шутку встревожившись, капрал выскочил из кабины и увидел помощников, лежащих на снегу с перекошенными от страха лицами, а над их головами-зияющую в лопасти дыру от пули.

Первым примчался лейтенант Дервиль. Схватился руками за голову:

– О, боже мой! Что же я делать буду?!

Подбежал майор Тюлян. Поджарый, весь как на пружинах, желваки мечутся на скулах.

– Что вы натворили, капрал Троллье?!

– Он меня без ножа зарезал, – показал Дервиль на пробитую лопасть.

– Как это случилось?! – негодуя, спросил майор.

– Сам понять не могу, – понурив голову, отвечал Троллье. – Я ведь отлично помню, что кассеты разрядил полностью.

– Помню, помню! Вы что же думаете, на складе у нас винты навалом свалены?! – распекал командир эскадрильи.

Это «навалом свалены» повторялось и повторялось в ушах механика. Он четко представил себе перспективу лейтенанта Дервиля: ждать новой лопасти можно три года, а, судя по всему, скоро предстоит отправка на фронт.

О происшествии доложили в штаб дивизии. Ее командир, полковник С. П. Андреев, рассудил так: механик конечно же виноват – до конца не произвел разрядку. Но ведь и система не сработала, значит, есть в ней дефект. Он тут же распорядился послать специалистов на проверку вооружения всех самолетов эскадрильи.

Как говорится, не было счастья, так несчастье помогло. В итоге на «яке» Дервиля заменили пулемет, лопасть, и все наладилось. Ввиду удачного для капрала поворота событий его репутация хорошего специалиста не поколебалась. Именно поэтому Тюлян снова поручил ему производить пристрелку.

Отбуксировали машину на край летного поля, выровняли ее по горизонту, подставив под хвост пустую бочку из-под бензина, колодки – под колеса. Затем Троллье тщательно отмерил 400 метров. В точке пересечения трасс, у кустарника, росшего в стороне от аэродрома, была установлена деревянная мишень.

Вернувшись к самолету, Троллье доложил лейтенанту Дервилю, что все готово. Тот занял место в кабине, дал очередь из девяти-десяти одновременных пушечных и пулеметных выстрелов.

Троллье бросился к мишени. Пулевые попадания есть, снаряды же ушли в «молоко».

Механик – бегом назад, к регулировочным устройствам. Его спринтерский бег повторялся раз десять, пока, в конце концов, не была достигнута нужная точность и кучность огня.

Дело было уже сделано, когда со стороны мишени показалась толпа людей – преимущественно женщин, с каким-то подобием флага в руках.

– Не стреляйте! Не стреляйте! – кричали они.

– Троллье, – сокрушенно обратился Дервиль. – Ты опять что-то натворил?! Наверное, там, за кустами, деревня!

– Мой командир, клянусь богом, сколько глазу видно – бугристый пустырь!

– Бугристый?

– Да, какие-то насыпи.

– Чего же не доложил?

– Так ведь людьми там и не пахло. Откуда они – в толк не возьму.

Тем временем толпа приближалась. В руках-наполненные чем-то ведра, лукошки.

– Троллье, кажется, нам несут угощение. Хотят поздравить с отличной пристрелкой оружия!

Люди приблизились к самолету. Старик с седой окладистой бородой, идущий впереди всех, заговорил::

– Хлопцы, что же вы стреляете по… – и умолк, уставившись на необычную фуражку Дервиля с трехцветным околышем.

– Франсьон, франсьон, – попытался объясниться лейтенант.

Услышав незнакомую речь, дед сделался мрачнее тучи.

– Бабы, а ну окружай!

Ничего не понявшие «нормандцы», увидев на лицах пришельцев бескомпромиссную решимость, побледнели и подняли руки кверху.

Обстановка осложнилась, когда дед увидел на борту истребителя красные звезды.

– Диверсанты! Собирались угнать наш самолет! Ну-а, Пелагея, одна нога здесь-другая в штабе!..

Самая молодая и прыткая Пелагея, оставив наполненное бураками ведро, словно вихрь помчалась через аэродром.

– Мы – советский ВВС, «Нормандия», ля франсе, – снова пробовал объясниться Дервиль.

– Документы! – строго потребовал дед.

– Документ еще но…

– Но-но. Стоять на месте, не двигаться! Пелагея вскоре вернулась с Павлом Ивановичем Друзенковым.

– Что, папаша, шпионов поймал?

– Да кто их знает, кто они! Самолет наш захватили, стреляют. Спросил документы – нокают, не имеют, значится.

– Правильно, папаша. Идет война, смотреть нужно в оба. Но в данном случае – это наши французские друзья. Вместе против Гитлера и его своры выступаем.

– Откуда нам знать, кто они? – сконфузился старик.

– А как вы здесь оказались? – спросил Друзенков.

– Кагаты, бурты то есть с бураками на зиму окапывали.

– А картошки у вас не найдется?

– Есть немного.

– Ну что ж, нет худа без добра. Поделитесь с нами картошкой и бураками, а мы вам тоже чем-то поможем.

– Вы бы нам дохтура и лехтура прислали: больных много, и что в мире делается, не знаем.

– Договорились. Будут у вас и доктор, и лектор, и газеты, и кино.

Так, благодаря происшедшему, у «нормандцев» стал более разнообразным стол, а у крестьян соседствующей с аэродромом деревеньки появились новые друзья – французские летчики. Они помогли механикам выбрать наиболее подходящее место для пристрелки бортового оружия. Под руководством капрала эта операция через несколько дней была завершена, после чего ему и другим отличившимся авиаспециалистам предоставили увольнение в город.

Друзья Троллье воспользовались поощрением незамедлительно, он же, наведя лоск, отправился к «шефам», после чего французы шутили:

– Что, Раймон, Пелагея так же сразу подняла руки, как ты перед ней?

Троллье помалкивал.

Прошли боевые стрельбы на земле и в воздухе. Майор Друзенков и майор Тюлян пришли к заключению, что эскадрилью можно представлять на инспекционную проверку.

Солнечным мартовским днем к «нормандцам» прибыли генерал Пети, представитель советских ВВС полковник Левандович и майор Мирле. Последний привез французам удостоверения личности, внешне ничем не отличавшиеся от тех, которые были у наших летчиков. В них, согласно статусу, значилось, что такой-то является представителем «Нормандии», сражающейся на стороне Красной Армии.

Вручением удостоверений как бы окончательно узаконивалось пребывание французских авиаторов в Советском Союзе.

– Теперь тебе никакие деды не страшны, – поддел Дервиля Литольф.

– Зато вы можете легко обходиться без удостоверения, – прищурившись, пустил стрелу обратно Раймон.

Лейтенант имел в виду исключительный аскетизм Литольфа: тот не курил, не пил спиртного, не увлекался женщинами. Он всецело был поглощен одной-единственной идеей – спроектировать такой самолет, который летал бы выше, дальше и быстрее всех существующих. Углубившись в излюбленные расчеты, Литольф никого и ничего не замечал, поэтому, наверное, с ним никогда не случалось ни смешного, ни грустного.

При всех своих странностях Литольф отличался исключительной лихостью в воздухе. Казалось, только там, отрешившись от формул и цифр, он давал себе полную волю, вкладывал в пилотирование все чувства и эмоции и тем самым создавал особый, ни с чьим не схожий летный почерк. Именно эта черта характера выдвинула его в заместители Тюляна.

Отныне командиру и его заместителю предстояло первыми продемонстрировать, чему научились французы за три месяца пребывания на советской земле. От них во многом зависел срок отправки эскадрильи на фронт. Ведь отлично подготовленные командиры всегда сумеют подтянуть подчиненных до своего уровня.

14 летчиков выстроились перед высокой комиссией. Открывает строй рослый капитан Альбер Литольф, замыкает приземистый лейтенант Жан де Панж. Да, Жан де Панж. Он не летал на Як-7, не осваивал Як-1, но получил, наконец, свой долгожданный связной У-2. Лефевр и Дюран – добровольные инструкторы – совершили с ним тренировочные полеты общей сложностью три с половиной часа, затем технику его пилотирования проверил Литольф, который, «не заметив» зигзагов на посадке, дал «добро».

Теперь начальник штаба с полным основанием занимал место в строю летчиков, сознавая, что и на его долю, пусть и без участия в воздушных боях, выпадет немало хлопот и забот.

– Эскадрилья «Нормандия» к инспекторской проверке готова! – четко доложил Тюлян.

– Майор Тюлян – на старт! – командует генерал Пети.

Трещит тридцатиградусный мороз. Снег под ногами поскрипывает, рассыпается, будто сахар. Пар от дыхания сизым инеем оседает на меховых воротниках курток.

– Мой командир, самолет к вылету готов! – взял под козырек сержант Калорб.

– Отлично, Жан! Сейчас проверим твою работу в воздухе.

– Надеюсь, останетесь довольны.

– Посмотрим.

Это «посмотрим» в свое время в корне изменило судьбу Жана. В Раяке он служил в бомбардировочной авиации. Как-то Тюляну случилось наблюдать его работу. Понравилась.

– Мне потребуется такой механик в России, – сказал он.

– Исключено, – ответил Калорб. – Никто меня в группу истребителей не отпустит и не зачислит.

– Посмотрим.

Тюлян доказал, что он человек дела, слов на ветер не бросает. Так жизненные пути двух Жанов скрестились на советском самолете.

Комэск занял место в кабине, механик помог ему надеть и пристегнуть лямки парашюта, закрыл фонарь. Хорошо прогретый мотор завелся сразу. Тюлян опробовал его на низких режимах, разведя руки в стороны, показал: «Убрать колодки!» И вот уже, оставляя за собой высокий снежный шлейф, машина устремилась на старт.

Волнующий момент! Переживает Калорб – не подвел бы двигатель. Тревожатся летчики – не сорвался бы пилотаж. Озабочены члены комиссии – все ли пройдет благополучно? Как-никак впервые в истории французские летчики держат экзамен перед представителем советского командования. Полковник Левандович думает: «Нормандцы» – народ честолюбивый; Тюлян весь выложится, но покажет себя». А Жан, взмывая в небо, размышлял! «Русские люди добрые, участливые, но, когда требуют интересы дела, их принципиальность ничто не поколеблет: подавай товар лицом – и все тут».

Управляемый твердой рукой, Як-1 стрелой вонзается в голубую высь, легко достигает трехтысячеметровой высоты. Там, резко опрокинувшись, истребитель под прямым углом камнем несется к земле. Такого крутого пикирования многие из присутствующих вообще никогда не видели. Может, что случилось? Или еще случится? Ведь неспроста существуют различные ограничения в скорости и перегрузках.

А Тюлян, упоенный полетом, сознавая, что ему подвластна высота, ощущая легкость управления машиной, как будто забыл обо всех допусках инструкции. Когда, казалось, еще несколько секунд – и неминуемо машина врежется в землю, Як-1 вдруг резко изменил траекторию и, дав просадку, снова взвился вверх, ушел на «горку», которую завершил перевернутой петлей, далеко не простой для исполнения из такого положения. Затем последовал каскад других фигур сложного пилотажа. На земле раздались аплодисменты. – Отлично подготовлен командир эскадрильи! – удовлетворенно констатировал Левандович. – Если и остальные так летают, можно советовать врагу избегать схваток с французами…

В следующее мгновение полковник осекся, встревоженно умолк. Тюлян, заходивший на посадку, начал вытворять невероятное: с выпущенным шасси на бреющем снова принялся за пилотаж. «Бочка», еще одна, боевой разворот, переворот через крыло, «мертвая петля». Это было сродни цирковым трюкам. На аэродроме все затаили дыхание. Переживали и за исход рискованных экспериментов, и за то, какой будет реакция членов комиссии.

Но вот Тюлян «смилостивился» – прямо с петли пошел на посадку.

Генерал Пети, увлеченный столь необычным зрелищем, забывшись, восхищенно захлопал в ладоши. Он не знал авиации, не представлял в ней границ дозволенного. Но никто, в том числе и полковник Левандович, не захотел его разочаровывать, разъяснять, что к чему. Так воздушные проделки сошли Тюляну с рук.

Сошли они и Литольфу, который повторил все, что делал комэск, но со своим, особым шиком. Скупые, ювелирные движения рулями, тончайший расчет, исключительный глазомер, железная выдержка… Ему на роду написано быть истребителем.

Дервиль, Прециози, Дидье, Кастелен, де ля Пуап, Майе, Риссо, Познански, Бизьен, «мушкетеры» – Альбер, Лефевр, Дюран – все как один успешно выдержали проверку на право отправляться на фронт.

В честь этого события под трепетание трехцветного французского флага, развеваемого русскими ветрами, был дан салют из винтовок.

– Соколы мои, сыны Франции! – обратился в летчикам Пети. – От имени генерала де Голля, военной миссии, нашего посольства в СССР сердечно поздравляю вас с завершением переучивания и предстоящим началом боевых действий. Выражаю уверенность в том, что вложенная в ваши мужественные руки шпага чести надежно послужит святому делу скорейшего освобождения нашей, преданной вишистами, родины. Сегодня вы доказали нам, что в совершенстве владеете своим оружием. Пусть же оно никогда не подводит вас, пусть вам сопутствует удача в боях. Да здравствует свободная Франция!

Ответное слово взял майор Жан Луи Тюлян.

– Мы получили самолеты, о которых и мечтать не могли, – лучшие советские истребители Як-один. Это действительно острые, неотразимо разящие шпаги чести. Пусть же осеняет нас исконное французское мужество! Мы не сложим оружие, пока хоть один фашист будет топтать землю России и нашу родную землю!

Итак, все трудности сборов, формирования перелетов, учебы, позади. Все выдержали, все вынесли «нормандцы» и пришли к заветному дню, когда наступил черед прокладывать курс к новому, фронтовому аэродрому.

Без особой грусти покидали Иваново французы. Причиной тому были война и невероятно холодная зима.

С легким сердцем летчики расселись по боевым самолетам, техники и механики со всем имуществом погрузились в Ли-2 и навсегда покинули место своей первой дислокации.

Истребителей ведет пикирующий бомбардировщик Пе-2. Четким строем, по звеньям, «яки» следуют за лидером на аэродром – Полотняный завод, под Калугой. Всего час полета! Но совсем другая ситуация – ситуация боевой, наполненной тревогами жизни, которой так давно не приходилось испытывать.

Ив Бизьен, правой рукой удерживая машину в строю, левой нащупал в кармане меховых брюк шелковый платочек, пропитанный тонким ароматом французских духов. Ну где Люси и Жижи только раздобыли их? И надо же додуматься, каждому сшили платочек с надписью разноцветной вязью: «Боевого счастья!» А у Бизьена, лишь у него, еще два слова: «…Возвращайся с победой!»

Когда майор Мирле вручал эти пахнущие родиной платочки, у летчиков на глазах появились слезы.

Все другие пилоты тоже с восторгом нащупывали дорогой подарок. И все немного завидовали Иву, «Малыш Бизьен пленил большое сердце Люсетт», – поговаривали они перед вылетом.

14 «яков», Ли-2 и несколько позже – связной У-2 благополучно приземлились на незнакомом летном поле. Здесь во всем чувствовалась близость фронта. Тюлян приказал рассредоточить самолеты подальше друг от друга. Личный состав эскадрильи поселили в землянках с бревенчатыми стенами и печками-«буржуйками». В этих помещениях сыро, но тепло.

– Комфорта маловато, зато укрытие надежное, бомба не прошибет, – дал им оценку Ролан де ля Пуап.

– Все это не столь важно. Главное – скоро в бой. Может быть, даже завтра, – сказал Дервиль.

– Не спешите, – раздался спокойный голос Тюляна. – Мы же совсем незнакомы с районом полетов. Улететь – улетим, а вернуться не сможем.

– Выходит, снова за учебу? – возбужденно спросил Андре Познански.

– Ну не совсем так, – успокоил его Тюлян, – однако поработать немного придется.

– Над чем?

– Хотя бы над картами.

Весь следующий день рисовали карты-схемы района полетов. Павел Друзенков читал названия населенных пунктов, железнодорожных станций, рек, а французы наносили все это на своем языке. Ив Бизьен никак не мог понять, что означает и как писать Спас-Деменск. Друзенков с помощью Шика втолковывал ему:

– Кто-то когда-то спас здесь какого-то Демьяна. Ну, при пожаре или из речки вытащил. Вот и получился Спас-Деменск, пишется через черточку, с больших букв.

– Интересно взглянуть на город, – размечтался Дервиль.

– Посмотрим. Когда полетим за линию фронта, тогда и поглядим, – вставил Познански.

Никто не предполагал тогда, что Спас-Деменску будет суждено стать последним пунктом на жизненном пути этих троих «нормандцев».

С утра следующего дня – полет над участком фронта от Сухиничей до Калуги, лидер – тот самый Пе-2. Тут вполне реальной могла быть встреча с фашистскими самолетами. Поэтому истребители снарядили полным боекомплектом снарядов и патронов. Однако никто не сделал ни одного выстрела.

Следующий полет – по тому же курсу, только обратный путь самостоятельно, без сопровождающего.

Бережно, осторожно вводило командование эскадрилью во фронтовую обстановку, заботясь о том, чтобы ничто не омрачило начала ее боевой деятельности.

Решены все вопросы. А тут злую шутку сыграла погода – началась ранняя бурная, многоводная весна. Машины пришлось расставлять по более-менее сухим бугоркам. Оттуда своим ходом они никак не могли вырулить на взлетно-посадочную полосу. Техникам и механикам приходилось после заправки и осмотра волочить их 600–800 метров буквально по колено в грязи. Морозная зима теперь вспоминалась всем как благо, которое никто не ценил.

Чрезмерное напряжение, сырость, недоедание выводили из строя авиаспециалистов. У одного – ангина, у другого – головные боли… Наконец, пришел момент, когда срочно потребовалась помощь де Панжа. У механика по радио, старшого сержанта Робера Карма, резко обострилась язвенная болезнь. Лебединский ничем не мог унять его боли в желудке, требовалась срочная госпитализация. И тогда все взоры обратились к Жану: сможет ли он доставить Карма в Москву?

Начальник штаба сперва растерялся. Маршрут совершенно незнакомый. В Москве аэродромов не знает. Да и разрешат ли полет ему?

Тюлян связался непосредственно с командующим 1-й воздушной армией генералом Худяковым. Тот понял, что дело не терпит отлагательства. «Пусть де Панж летит. В Москве его встретят. Помогут» – таков был ответ.

Жан был вне себя от радости: наконец-то и к нему пришло настоящее дело! Конечно, и волновался. Ведь предстоял не просто перелет на аэродром подскока, а в самую Москву. Надо как следует подготовиться.

Пользуясь оказией, Тюлян вручил де Панжу для передачи генералу Пети подробный отчет обо всем проделанном эскадрильей. Отчет затребовал сам де Голль.

Прослышав о том, что де Панж посетит военную миссию, Ив Бизьен примчался к нему, сунул в карман запечатанный конверт.

– Передашь Люси, – сказал скороговоркой. – Только не забудь. Учти, это очень важно для нас обоих.

– Малыш Бизьен хочет навсегда заполучить любвеобильное сердце Люсетт? – не удержался де Панж.

– Не забудь же, обязательно передай, – повторил Ив, сделав вид, что не расслышал слов Жана. А потом валом повалили другие летчики:

– Люси и Жижи – наш фронтовой привет! Пусть ждут нас с победами.

На зорьке следующего дня связной У-2 взял курс на Москву. И через несколько часов Робер Карм очутился на операционном столе госпиталя в Сокольниках.

Улетал де Панж – его провожали чуть ли не все летчики и авиаспециалисты. А возвратился – почти никто не заметил. И была тому особая причина. За время отсутствия начальника штаба в эскадрилье произошло событие, затмившее все остальное.

Нередко то, чего очень и очень ждешь, однажды приходит просто, буднично, почти незаметно.

Получена шифрограмма, предписывающая поочередно отправить две пары истребителей на прикрытие пикирующих бомбардировщиков Пе-2.

Задание несложное. Но оно приобрело особую исключительность ввиду того, что эскадрилье оказали большое доверие, и она приступает к боевым действиям.

Чести выполнить первый боевой приказ удостоились Дюран, Прециози, Майе и Альбер. Вначале стартовали Дюран и Прециози. Ушли на задание ничем не выделявшиеся летчики, а вернулись героями дня: сбили по одному «Фокке-Вульфу-190». Сбили! Об этом радировали благодарные бомбардировщики.

Дюрана и Прециози ждала восторженная встреча. Их буквально выхватили из кабин и начали подбрасывать, скандируя: «Вива! Браво! Вива!»

В столовой им преподнесли фронтовые сто граммов.

– Знали бы о таком угощении, сбили бы еще по парочке, – пошутил Дюран.

– Немцы, видно, нюхом прочуяли, что нам могут преподнести такой дополнительный «паек»: больше на глаза не попадались, – в тон ему прибавил Прециози.

– Шутки шутками, а дело-то как было? – спросил Тюлян.

– Сопровождаем Пе-два, подходим к линии фронта, смотрим – навстречу два самолета, – начал рассказывать Дюран.

– Я сначала подумал, что возвращаются с задания советские, – перебил его Прециози.

– А я всмотрелся – контуры не те, на «фоккер» смахивают, – продолжал Дюран. – Передаю ведомому по радио. А дальше все пошло само собой. Фашисты ринулись в атаку на Пе-два. Одного из них я взял на себя, другого поручил Прециози. Крутым виражом заходим гитлеровцам в хвост. Гляжу и глазам своим не верю:

Прециози дал очередь и, представьте себе, прямо по кабине. Фонарь – вдребезги, самолет – вверх колесами. Я увлекся этим зрелищем, потерял из виду «своего». А тот, видя такое дело, давай удирать. Вот тут-то я и проверил «яка». Дал полный газ, настиг фашиста, взял на прицел. Честно говоря, не надеялся сразить. Уж слишком быстро, скоротечно, легко и просто все вышло.

– Легко и просто? – спросил Тюлян. – А помнишь канатоходцев в цирке? Ведь не ходят, порхают. Легкость и простота зависят от мастерства. Поздравляю вас с первой победой! – Комэск обвел всех пристальным взглядом острых серых глаз, – Советую всем еще и еще расспросить Дюрана и Прециози о перипетиях боя, это вам пригодится. Они первыми прошли боевое «крещение», ими открыт счет воздушным разбойникам Гитлера, сбитым «Нормандией». Всем надлежит умножать этот счет. Даст бог, Майе с Альбером также вернутся сегодня с победой.

– Кстати, им уже двадцать минут назад следовало быть здесь, – обеспокоенно вставил Литольф.

– Ив самом деле, – озаботился Тюлян, взглянув на часы. – Неужели что-то случилось?

Радость первых боевых удач начала сменяться тревогой за судьбу товарищей. Они тоже ушли на прикрытие Пе-2, но по более далекому маршруту – в тыл противника. А если учесть, что истребители прикрытия без конца маневрируют, их путь становится намного длиннее. Необходимо помнить также, что в воздушных схватках пилоты с расходом горючего не считаются. Стало быть, очень вероятна вынужденная посадка.

Под вечер над аэродромом появился самолет Пе-2. Все вышли встречать его. Командир полка бомбардировщиков прилетел лично поблагодарить Дюрана и Прециози. Чуть позже пришла радиограмма от командарма – тоже с благодарностью за отличное прикрытие.

Все сразу почувствовали, что некоторая сдержанность и сухость, наблюдавшаяся со стороны русских до сих пор, сменяется теплотой, полным доверием. Такой поворот в отношениях поднимал настроение, окрылял.

Однако ни у кого из головы не выходили Майе и Альбер. Что с ними? Где они? Неужели за успех боевого вылета первой пары пришлось заплатить жизнью двух других летчиков?

Проходил час за часом – никаких вестей. Спать легли с надеждой: утро вечера мудренее – все прояснится. Никому не хотелось верить в гибель веселого, всегда оптимистичного Ива Майе и одного из бравых «мушкетеров» Марселя Альбера.

Надежды на лучший исход оправдались. Какими каналами шло сообщение, сейчас трудно сказать, но в конце концов в штабе «Нормандии» раздался долгожданный телефонный звонок. Лейтенант Жан де Панж поднял трубку и принял для себя приказ: погрузить на У-2 несколько канистр с бензином, запасной винт и отправиться на выручку пилотов, совершивших вынужденную посадку.

Майе, заправив машину горючим, взлетел и прибыл на аэродром раньше. С Альбером же пришлось повозиться – меняли в истребителе сломанный винт, в селе рядом раздобывали лошадей, чтобы вытащить «як» из грязи на более-менее укатанную дорогу.

Последним, естественно, вернулся тихоход де Панжа. Вернулся с приключением: барахлил мотор, лейтенанту довелось садиться у какого-то населенного пункта, где его арестовали вооруженные винтовками люди. Теперь-то «нормандцы» и его встречали как героя! Еще бы! Ведь он спас больного механика, выручил из беды двух пилотов!

– Жан, ты становишься популярной личностью, – заметил Жозеф Риссо. – Заберешься на вершину славы, смотри, не забудь старых друзей.

– Выше вас, истребителей, мне на У-два все равно не взобраться. Так что из-за меня вашей славы не убудет, – парировал де Панж.

– Прекращайте перепалку! – вмешался Дервиль. – Пришло время послушать, как поживают в Москве наши очаровательные девушки.

– Вот это другой разговор! – оживился лейтенант. – Жаль только, новостей у меня нет: пакет взяли прямо на аэродроме.

Больше всех от такого оборота дела страдал Бизьен. Он был единственным, кто вчера встречал Жана – ждал ответной весточки от Люси. Но узнал, что письмо тоже передано через третьи руки. Дойдет ли? Сейчас Ив стоял в сторонке с грустным видом. Никто из острословов не трогал его. Понимали: не тот случай;

– А что слышно о Жозефе Пуликене? – поинтересовался Тюлян.

– Он сейчас в Лондоне, – ответил де Панж.

Властно вступала в права первая в жизни «нормандцев» дружная русская весна. Летчики и авиаспециалисты не переставали удивляться ее неудержимому натиску. Сначала все вокруг с невероятной быстротой превратилось в сплошное море и непроходимую грязь. Потом так же внезапно паводок спал, и сразу местность начала покрываться изумрудной зеленью. Подобных резких превращений в природе французам еще не приходилось наблюдать нигде. А повидали они света о-го-го! Но лишь в России почувствовали, какое это великое торжество – приход весны!

Правда, времени для лирических вздохов в связи с происходящими вокруг переменами почти по оставалось: вместе с бурным наступлением весны нарастала и боевая активность эскадрильи. Тому было простое объяснение: подсыхали освободившиеся от снега аэродромы и с обеих противостоящих сторон с каждым днем, несмотря на стратегическую паузу, наступившую после сокрушительного разгрома гитлеровцев под Сталинградом, увеличивалось количество самолето-вылетов. Всем было ясно: идет обоюдное накопление сил и средств для новых жесточайших боев. Самый верный признак этому – все учащающееся появление немецких авиационных разведчиков и вообще самолетов, в том числе и нового типа – «Фокке-Вульф-190А», имевших мощное вооружение.

Офицер штаба дивизии, который побывал в эскадрилье, в беседе с летчиками сказал, что главные события летней кампании, возможно, разыграются в районе Курска и Белгорода, где образовался огромный выступ, удерживаемый войсками Центрального и Воронежского фронтов. А еще он сказал, что в Красной Армии помимо «Нормандии» действует отдельный чехословацкий батальон и создается Первая польская дивизия имени Тадеуша Костюшко.

Все эти новости возбудили у французов предчувствие больших и важных событий, помогли им еще раз утвердиться в сознании, что они сражаются за правое дело, коль теперь у них есть собратья по оружию из других порабощенных фашистами стран.

Весна великих ожиданий – так впоследствии скажут об атом периоде историки.

Весна невосполнимых утрат – так будут говорить потом «нормандцы».