Текст книги "Шпага чести"

Автор книги: Владимир Лавриненков

Соавторы: Николай Беловол
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Вечером Жак узнал, что он определен в 1-ю эскадрилью, которой командует лейтенант Леон – смелый, отважный человек, больше всего презирающий в людях нерешительность. Сент-Фалль знал о том, однако не подавал виду, что волнуется перед первым самостоятельным вылетом.

Прошел он сравнительно благополучно.

– Ну вот, в целом неплохо справился. Можешь летать себе на счастье, – сказал Лефевр.

На следующее утро объявили о перелете в Городечно. Взмывали в воздух парами. Леон взял себе ведомым Жака. А тот никогда в жизни не летал в строю. Но снова промолчал, боясь гнева командира, который запросто мог дать ему путевку в Раяк на доучивание.

В небе Сент-Фалль выглядел, как потом говорили, «чертом на резинке». То отстанет, то обгонит ведущего, то окажется в самом конце группы. Леон сначала думал, что ведомый проявляет элементарное лихачество. Но когда дело дошло до посадки на аэродром, показавшийся Жаку величиной с носовой платочек, все стало ясно. Пилот кружился до тех пор, пока не улеглась пыль от последнего самолета. Заходил на приземление несколько раз – и все ошибочно: с большим недолетом или перелетом.

– Пропадет ни за понюшку табаку, – сказал наблюдавший Пуйяд. – Дюрана, Лефевра ко мне!

Когда те, запыхавшиеся, прибежали, Жак уже чиркал колесами грунт, не уменьшая обороты двигателя. Его несло и несло, пока перепуганный насмерть солдат-финишер не вскинул над головой крест-накрест флажки – сигнал на выключение двигателя.

Жак еще рулил, а Пуйяд распекал Дюрана и Лефевра:

– Как вы проверяли Сент-Фалля? Эх вы, мастера воздушной акробатики!

– Да он же заявил, что много летал.

– Во сне! В мечтах! На языке!

Подрулил взмыленный Жак. Открыл кабину, спрыгнул на землю.

– Марш на учебный самолет! – жестко сказал ему Пуйяд. – Слетаем вместе. Итог был неутешительный.

– Вас на задания выпускать нельзя, – сделал вывод командир полка. – Тренируйтесь. На этот раз – с Фуко.

Расчет Пуйяда был прост: если от всех Жак скрыл уровень своей подготовки, то Фуко не будет втирать очки, поскольку они раньше служили вместе и вместе прибыли в «Нормандию». Фуко же летал неплохо, уже участвовал в боевой работе. Вот пусть и займется своим другом.

– Фуко, не выдашь меня? – напрямик спросил Жак.

– Это не в моих правилах, но ты ходишь по лезвию бритвы.

– Ничего. Скоро освоюсь, все наладится.

– К сожалению, такое происходит не с тобой одним. Другие чудачат не меньше.

– Дорогой Фуко, не надо нотаций, лучше займемся делом.

«Занятие делом» кончилось тем, что на третьем самостоятельном вылете Жак приземлился «усами в траву», сильно повредил «як», но чудом остался живым-невредимым.

Примчался Пуйяд. Его красивые вьющиеся волосы взъерошились, глаза налились кровью, голос прерывался:

– На каком месте глаза у вас?! Думаете, русские специально дают самолеты, чтобы мы разбивали их?..

– Ты что, свихнулся? – более «учтиво» обратился к нему Фуко после ухода командира полка.

А Жака душила жгучая горечь не столько от того, что он виновен в аварии, а от страха: теперь-то его наверняка отправят на Ближний Восток.

– Нечего рычать на меня, лучше узнал бы, что со мной сделают, – ответил он другу.

Ужинать не пошел. На нарах в полусгоревшей хате, несмотря на все беды, уснул мертвым сном: парню было немногим больше двадцати.

На рассвете почувствовал, что кто-то дергает за ноги.

– Вставайте! – услышал властный голос Пуйяда.

Вскочил как ужаленный, успев подумать о предстоящей «капитальной порке».

– Что, малыш, совсем раскис? – понизил голос комполка. – Только те не падали с коня, кто никогда не садился на него. Иди на аэродром, бери мой «як», сделай три круга.

На ходу одеваясь, всех переполошив, Жак рванулся на стоянку. Там у командирского самолета уже хлопотал Василий Ефремов.

Сент-Фалль никогда не думал, что летать на рассвете, один на один с небом и заревом восходящего солнца, – такое огромное удовольствие.

Чувствовал себя совершенно спокойным – то ли подействовала окружающая красота, то ли сказались вчерашние тяжелые переживания. А может, причиной уравновешенности был необычный жест Пуйяда? Как бы то ни было, Сент-Фалль не испытывал ничего другого, кроме уверенности, что сегодня все будет прекрасно.

Когда он совершал последнюю посадку, на аэродром уже тянулись летчики. Встретил его Пуйяд:

– Вы уже сделали три круга? Чудесно. После обеда выполните над аэродромом несколько фигур сложного пилотажа.

Жак, сначала обрадовался, затем его охватила паника. Вообще пилотажем, тем более сложным, никогда не занимался. Что он покажет? Как? И побежал к Фуко.

– Через это все проходят, – сказал тот с олимпийским спокойствием. – Ты – не исключение. Учти одно обстоятельство: «як» нелегко выводить из штопора. Лучше в него не срываться. Но если такое случится, действуй рулями нежно, совсем нежно. Перестараешься – будешь шарахаться влево-вправо до самого «ковра». А лучше всего – сразу забирайся повыше, тысячи на две метров.

Сент-Фалль записал на клочке бумаги скорости ввода самолета в вираж, переворот, боевой разворот, бочку, петлю. На том теоретическое обучение завершилось.

А с небом, известно, шутки плохи.

Не успел Жак завершить боевой разворот, как в верхней его точке «як» буквально завис на винте и в мгновение ока очутился в штопоре. Виток, второй, третий… Лихорадочно вспомнил наставление Фуко: начал плавно брать ручку на себя. Земля уже грозно мелькала перед глазами, когда истребитель, как бы нехотя, вышел носом на линию горизонта.

У Сент-Фалля дрожали руки, ноги, пот градом катился с лица. Однако идти на посадку не решился. «Это равносильно отказу от полетов вообще. Будь что будет!»

Снова набрал высоту. Там, со всеми мерами предосторожности, выполнил далеко не полный переворот на горке, сделал такую же недоведенную до конца петлю. На аэродроме все смеялись, как на комическом спектакле, кричали: «Во дает! Тушите свет!» Но Жак этого не знал. Преодолевая страх, упорно крутил полуфигуры, а когда почувствовал, что больше не выдержит, пошел на посадку.

– Правильно русские говорят: не святые горшки лепят, – добродушно похлопал его по взмокшей спине Пуйяд. – Будешь летать.

Действительно, через недельку от прежнего «неумехи»-Жака мало что осталось. Он даже заявил Фуко:

– Мне совершенно необходимо хоть раз вылететь на задание. Не могу есть со всеми свой суп, не участвуя в боях.

– Хорошо, я поговорю с Альбером.

Сделаем разъяснение: за короткое время, пока шло переучивание новичков, Леон – пилот исключительной храбрости – погиб в воздушном бою в районе Ельни. Его должность занял Марсель Альбер – из «мушкетеров».

Новый комэск вызвал к себе Сент-Фалля.

– Хочешь умереть раньше срока? – спросил сдержанно, холодно.

– Лучше погибнуть, чем чувствовать себя бездельником.

– Хорошо. Завтра пойдешь с Фуко, третьим.

Надо сказать, что в то время как раз разворачивалась Смоленская наступательная операция, с каждым днем приобретавшая все более ожесточенный характер: враг мертвой хваткой цеплялся за каждый метр оккупированной территории, бросал сотни бомбардировщиков для нанесения ударов по нашим войскам.

303-я авиадивизия и в ее составе истребительный полк «Нормандия» встали заслоном на пути крестоносцев-фашистов. Работы хватало всем: и техническому, и летному составам. В иной ситуации Сент-Фаллю и другим новичкам еще долго пришлось бы утюжить воздух в тренировочных полетах, а тут хочешь не хочешь – приходилось бросать в бой не совсем оперившихся птенцов.

На этот раз к переднему краю уходила группа истребителей из шести пар и одного – тринадцатого – самолета Сент-Фалля.

Перед взлетом Фуко ткнул пальцем в очерченный треугольник на карте:

– Здесь наверняка будет крепкая потасовка. Ты можешь потеряться в ней. В таком случае веди себя спокойно, осмотрительно, не дергайся. Найдешь речку, будешь лететь вдоль нее, пока не увидишь наш аэродром. Главное, – продолжал дружески наставлять Фуко, – не бойся, не держи оружие на предохранителе. И держись не за моим затылком, а так, чтобы я мог видеть тебя сбоку.

Сент-Фалль выполнял все точь-в-точь, как учил ведущий: не упускал из поля зрения Пуйяда, Альбера, Фуко, цепко держался своего места. Но так было лишь до той минуты, когда в наушниках раздалось:

– Внимание, справа на тринадцать часов – «фокке-вульфы»!

Тут как будто чья-то рука включила невидимый рубильник гигантской карусели. Альбер и Фуко, словно одно целое, вошли в крутой вираж, из него стремительным кабрированием взобрались на горку. Жак рванулся было за ними, но раздался потрясающей силы грохот, пространство вокруг «яка» заволокли клубы черного дыма. Сент-Фалль рванул ручку на себя, чтобы уйти из этого смрада, и почувствовал, что снаряды прошили кабину и в нескольких местах опалили его комбинезон. Не помня себя, он очутился высоко вверху, где мощными потоками разливался яркий солнечный свет. Подумал: «Как во сне». Включил радио – молчит. И нигде никого.

Рев мотора не в состоянии заглушить удары сердца. С трудом Жак берет себя в руки, пробует управление. Вроде действует нормально. Надо искать реку. Все выходит по сценарию, расписанному Фуко.

Всматриваясь в земные ориентиры и поглядывая по сторонам, пилот вдруг заметил справа сзади самолет. Круто развернувшись, рванулся к нему, а тот уже шел в пике. Только теперь Сент-Фалль рассмотрел, что это фашист. «Недаром в полку от летчика к летчику передаются слова Тюляна: истребитель должен иметь глаза на затылке».

Надо быть осторожнее. Только подумал это, обнаружил сзади другой самолет. Идет прямо на него. Жак прибавляет обороты, а винт начинает «выдавать кресты» – останавливаться: пробита система бензопитания. Ну все, кончилась одиссея Жака де Сент-Фалля. Он бросает последний взгляд на настигающий его самолет и вдруг видит трехцветный кок. Ура! Свой! Да это же Альбер! Жак ошалел от радости. Он стал оживленно жестикулировать, объясняя, что весь пронизан снарядами. А тут наступила неприятная тишина: двигатель остановился. «Як», резко клюнув носом, пошел вниз. Надо выбирать площадку для посадки. Вон среди леса поляна…

Марсель Альбер, поняв ситуацию, стал в круг, чтобы проследить за тем, как пройдет приземление. И увидел такое, что долго будет потом прокручиваться в памяти замедленной киносъемкой: «як», ткнувшись носом в землю, перевернулся, потом встал дыбом на хвост, завалился на крыло и снова перевернулся.

Альбер возвращался домой без ведомых. Неизвестно, где Фуко, вряд ли остался в живых Сент-Фалль.

А Жак не погиб. В последнее мгновение перед ударом о землю он пожалел о том, что не пристегнулся ремнями. Ими французы вообще не пользовались: на «яках» эти ремни были жесткими, без регулировочных приспособлений.

Последнее, что помнил Жак, это как он уперся руками в стойку коллиматорного прицела.

Когда пришел в сознание, увидел: кабина наполовину забита сырой землей, смешанной с травой. Гарь не дает дышать. Попробовал выбраться – с ужасом вспомнил, что забыл до соприкосновения с землей отбросить фонарь. Его намертво заклинило. «Если вспыхнет пожар, есть перспектива быть заживо зажаренным». Жак только теперь почувствовал, что шерстяной шарфик – подарок невесты – весь пропитан кровью. Начал ощупывать голову и лицо. О, ужас! Нижняя губа висит тряпкой – результат «поцелуя» с ручкой управления.

Надо выбираться. Но как? Попробовал плечом высадить фонарь – не поддается. Вдруг слышит стук по остеклению. Поднял глаза – русский солдат.

Никогда еще Жак не испытывал большего счастья, чем при виде этого белесого человека в выгоревшей гимнастерке и заношенной пилотке с красной звездочкой.

«Сейчас ничего не страшно. Буду жить!» Извлеченный из кабины, Сент-Фалль сразу же попал в руки военного врача, который немедля пришил ему губу.

– До свадьбы заживет!

– Если я сам доживу до нее.

– После того что с вами случилось, вас уже ничто не возьмет.

– Спасибо, доктор. Помогите мне, пожалуйста, добраться до своего аэродрома.

Поблизости нашелся маленький У-2 с пилотом. Когда он приземлился с Жаком на борту, у «нормандцев» находился генерал Пети. Пуйяд представил ему молодого летчика с изуродованным лицом:

– Сент-Фалль возвратился с первой победой.

– Я… нет… не так, – промычал Жак, не в состоянии шевелить губами.

– Молодец! – пожал ему руку генерал Пети. – Теперь отправляйтесь подлечиться.

Убывая в подмосковный госпиталь, Жак оставил Альберу записку: «Я никого не сбивал, даже не открывал огня».

В палате он, к большому удивлению, оказался на койке рядом… с Фуко.

Подбитого в том бою, его без сознания подобрали пехотинцы и отправили в Москву. Он был недвижим – ему растягивали поврежденные позвонки.

– А того боша, который прошил тебя, я сбил, – сказал Фуко, выслушав рассказ Жака о том, как поздравлял его с победой сам Пети.

Пьер Пуйяд не мог быть доволен результатами переучивания новичков, однако вынужденно бросал их в бой. Делалось это со многими предосторожностями, ограничениями и подстраховками, однако закон войны – побеждает сильнейший – действовал со всей неумолимостью. Ряды «нормандцев» продолжали таять. Один пилот сбит, другой пропал без вести, третий ранен, четвертый заболел. И наступил день, когда одновременно могли подняться в воздух только десять истребителей.

Обстановка на фронте накалялась. Приходилось всем составом вылетать на задания, а на обратном пути каждый раз пересчитывать свои самолеты в надежде, что никто из них не пропал, не отстал.

В одной из схваток с армадой «хейнкелей» и «фокке-вульфов», в которой были сбиты восемь вражеских машин, бесследно исчез «як» Ива Фару. Никто не видел, куда он девался, что с ним случилось. Через три дня летчики традиционно поделили между собой его вещи. И только закончили это грустное занятие, над аэродромом появилась «стрекоза» – У-2. Как всегда, подумали: прибыло начальство. Но ошиблись. Это везли в Москву тяжелораненого Ива Фару. Везли с аэродрома советского полка, на который француз буквально чудом, движимый последними проблесками сознания, посадил подбитый самолет. Там врачи сделали ему несколько операций, однако положение оставалось угрожающим, и пилота направили в стационарный госпиталь. Он уговорил летчика сделать круг и сесть в расположении «Нормандии».

Бледный, обескровленный Ив прошептал черно-синими губами:

– Соберите и сложите мои вещи обратно. Я к вам еще вернусь. – И в который раз он потерял сознание.

У-2 взмыл в небо, а оставшиеся на земле товарищи с радостью складывали в чемодан Фару кто рубашку, кто бритву, кто носовой платок. Сам ритуал «дешевой распродажи вещей», как его называли, уже никого особо не волновал. Появилась даже шутка, так сказать, висельного свойства: «Черт возьми! Мои подтяжки совсем износились. Быстренько слетай к фрицам, попроси, чтобы тебя сбили».

В госпитале Ив Фару был окружен заботой и вниманием Люсетт. Она некоторое время сама болела, лечилась в Новосибирске, а вернувшись в Москву, первым делом поинтересовалась, где лечатся раненые французские летчики. Вместе с Жинетт Люси как бы стала сестрой милосердия. Тем самым девушки немало способствовали выздоровлению «нормандцев». Тем из них, кто поднимался на ноги, они устраивали маленькие развлечения – водили в цирк, театр, кино. Благодаря этому Ив Фару смог сделать для себя крайне удивившее его открытие одной из причин поражения Наполеона. Они смотрели спектакль «Давным-давно». Когда по ходу действия на сцене появился мужик с подковой в руках и стал рассказывать что-то, в зале все начали смеяться. Ив никак не мог сообразить, что смешного нашли люди в обыкновенной подкове. А когда Люси объяснила, сам залился смехом. Оказывается, что французская подкова была совершенно стерта, а такого никогда не случалось с русскими: они имели специальные шипы.

Фару и Фуко выписались из госпиталя вместе. Вместе возвратились в свой полк, который находился уже в Туле.

От Люси они знали: генерал Пети недавно побывал в полку, убедился, что дух французов высок, сражаются как львы. С одобрения де Голля он возбудил перед советским командованием вопрос о создании авиационной дивизии «Нормандия» с русским техническим персоналом.

– Я воздаю должное советским механикам, – заявил он. – Без преувеличения могу сказать, что эти люди благодаря самоотверженности, опыту, любви к делу стали лучшими друзьями французских летчиков. Они дороги им, как братья.

В штабе Советских ВВС отнеслись к идее генерала Пети одобрительно и обещали доложить о ней Сталину.

Фару и Фуко были уверены, что в Туле уже происходит переформирование полка в дивизию. Однако «Нормандию» пока отвели с фронта по другой причине. Она понесла слишком большие потери. Не стало Андре Бальку, Лео Барбье, Мориса Бона, Поля де Форжа, Жеральда Леона, Жака Матиса, Андре Ларжо, Роже Дени, Жана де Сибура… Все погибли в районе Ельня – Смоленск.

Особенно непредвиденной была смерть Жана Рея. Пуйяд поручил ему вместе с Астье доставить на У-2 в штаб дивизии срочное донесение. Часть маршрута пролегала над линией фронта. И тут Рея подстерегла вражеская… автоматная очередь. Его тело было буквально изрешечено пулями.

В середине октября накал сражения достиг высшего предела. Многие летчики увеличили свой боевой счет сбил пятого «фоккера» сам командир полка. Вместе с тем сказывалось нервное и физическое перенапряжение летного состава. К вечеру пилоты валились с ног. А тут еще приближалась русская зима. Такая же, как та, которую французам уже пришлось пережить; и они с тревогой думали о предстоящих холодах.

Французская военная миссия, тщательно взвесив ситуацию, решила сохранить костяк «Нормандии» для будущей авиадивизии и попросила советское командование временно снять полк с фронта, отвести его на зимние квартиры.

Оснований удовлетворить эту просьбу было более чем предостаточно. За девять месяцев боев «нормандцы» сбили 75 вражеских самолетов, выполнили ряд других ответственных заданий. Потери французов составили семнадцать человек, в том числе девять из первых добровольцев. Из состава ветеранов остались, в живых только Альбер, Беген, Лефевр, де ля Пуап, Риссо. Беген был трижды сбит; он очень сдал, начали пошаливать нервы, и пришлось отправить его в кратковременный отпуск с поездкой в Москву.

Хуже обстояло дело у Луи Астье. После похорон Рея у него произошел психологический надлом. Он нигде не находил себе места, у всех на глазах худел и бледнел. По состоянию здоровья его отправили на Ближний Восток.

Вот такую картину застали в полку Фару и Фуко, прибыв в Тулу для дальнейшего прохождения службы – теперь уже в качестве летчиков-истребителей авиации ПВО.

Тульские самовары

Крест Освобождения вручается группе истребительной авиации по следующим мотивам: занятая на Восточном фронте под командованием майора Тюляна, пропавшего без вести в воздушном бою 17 июля, группа внесла в свой список с 1 апреля по 4 сентября 1943 года 75 безусловных побед, 4 возможных победы и 14 уничтоженных на земле самолетов противника.

Группа потеряла 17 пилотов – половину своего личного состава.

Подписано в Алжире 11 октября 1943 года.

Генерал де Голль.

Для получения высокой награды Пьер Пуйяд с некоторыми летчиками был вызван из Тулы в Москву. К тому времени там приземлился французский самолет с полковником Мармье на борту – бывшим личным пилотом генерала де Голля.

Волнующе проходила церемония награждения Крестом Освобождения. Все с обостренным вниманием прислушивались к тому, что говорил полковник. Боялись, что с вручением высокой награды будет объявлено о завершении боевой деятельности «Нормандии» и отзыве ее на Ближний Восток. Разбросанные по русской земле многочисленные могильные холмики с лотарингскими крестами были серьезным основанием к такому решению.

И вот в приветственной речи Мармье подошел к теме дальнейшей судьбы «Нормандии»:

– Генерал де Голль просил передать вам свою признательность и благодарность за героизм, мужество и самоотверженность, проявленные в первой кампании. Он пожелал с такой же доблестью выполнять свой долг в последующих операциях, которые начнутся после передышки в Туле.

Пьер Пуйяд сиял, Альбер, Лефевр, де ля Пуап, Риссо, Беген заулыбались. «Нормандия» живет! Ее ждут новые славные дела! Остановка лишь за пополнением, которое, по словам полковника, вскоре должно прибыть.

Много радости доставил Мармье «нормандцам». Мало того, что вручил награды, привез хорошие вести. Кроме того, на борту его самолета оказалось 800 килограммов багажа для полка – вещевое имущество, продовольствие. Французы уже не знали ни в чём особой нужды, но кто не испытывает счастья от сознания, что ты не забыт в далеком крае, о тебе помнят, заботятся соотечественники?

Пуйяд распорядился все доставленное вещевое довольствие распределить между «нормандцами», а продуктами питания поделиться и с русскими механиками. Так многие наши ребята впервые попробовали любимые французами лакомства.

Вместе с полковником Пуйяд отправился в Алжир, где предстояло обсудить многие вопросы дальнейшей деятельности «Нормандии»: повышение летчиков в должностях и званиях, проблема сохранения имущества и документов погибших – для передачи их впоследствии родственникам и так далее.

Особенно задевало «нормандцев» то, что до сих пор не отмечались их личные заслуги. Об этом больше заботилось советское командование, нежели французское. Причины такого, мягко сказать, невнимания давно хотел выяснить Пьер Пуйяд, но не представлялось возможности побывать там, где формировалась политика отношения к полку «Нормандия».

И вот он в Алжире. Здесь с первых же шагов почувствовал, что в высших кругах руководства «Сражающейся Франции» кое-кто смотрит на «Нормандию», как на сборище беглецов, переметнувшихся в Советский Союз по политическим мотивам. Как ни странно, но пришлось многих убеждать, что «Нормандия» – чисто национальное формирование, лишенное какого бы то ни было идеологического влияния со стороны русских; формирование, борющееся за освобождение своей родины.

Пуйяд встретился с генералом Буска – начальником штаба воздушной армии, затем – с командующим этой армией генералом Жиро. Оба, наконец, из первых уст услышали истинную правду о «Нормандии», об условиях, в которых она сражается, о ее победах и потерях. Беседы кончились тем, что Жиро лично вручил Пуйяду награду – орден Почетного легиона, а Буска распорядился, чтобы он посетил близлежащие авиационные части и в каждой из них повторил свой рассказ о французах, действующих на советско-германском фронте. Начальник штаба дал указание не чинить никаких препятствий вербовке летчиков в Россию, устранить все препоны и проволочки, из-за которых задерживалось решение дел о наградах и присвоении званий личному составу эскадрильи. Пьера попросили составить список вещевого имущества и продовольственных товаров, которые предполагалось немедленно отправить в Россию.

Миссия Пуйяда завершилась приемом у главы Временного правительства Французской Республики. Высокий, худой, с желтой кожей лица Шарль де Голль пригласил гостя сесть. Когда генерал уселся за стол, Пьер почему-то подумал: «Куда девались ноги генерала?» Длинные, как бамбуковые побеги, они, казалось, никак не могли согнуться и спрятаться под столом.

Генерал самым подробным образом расспросил о «Нормандии», о каждом из погибших, многих из которых хорошо знал.

– Они более чем выполнили свой долг, – сказал де Голль. Затем поинтересовался: – Кто составляет ядро полка сейчас? Назовите и кратко охарактеризуйте их.

Пуйяд начал загибать пальцы:

– Марсель Альбер – невообразимое хладнокровие и точный глаз; Марсель Лефевр – неистовство и высокий профессионализм; Ролан де ля Пуап – бесстрашие и добрая улыбка; Жозеф Риссо – мастерство и спокойствие; Дидье Беген – мужественность и душевная мягкость.

– И все?

– Да, эти пятеро – ветераны. Они прошли большую школу, на них можно всегда и во всем положиться.

– Маловато, – заключил де Голль и вдруг решительно спросил: – Командиры полков из них выйдут?

– Отлично будут командовать, мой генерал!

– В таком случае понапрасну ими не рискуйте, впереди для них найдется более перспективная работа.

Де Голль встал из-за стола и подошел к поднявшемуся Пуйяду.

– Возвращайтесь в полк, командуйте им, – протянул он Пьеру тонкую костлявую руку. – Передайте своим товарищам мои наилучшие пожелания. Им предстоит выполнить большие, трудные задачи. Заранее поблагодарите их за это от моего имени.

– Спасибо, мой генерал!

Пьер Пуйяд возвратился в Тулу. Там застал добровольцев из прибывшего пополнения: младшего лейтенанта Жака Андре – сына авиатора, широко известного в первую мировую войну; братьев Шалль – Рене и Мориса (двух из четырех летчиков этой семьи); первоклассного истребителя Мориса де Сейна; сражавшегося за республиканскую Испанию Леона Кюффо; инспектора летных школ Робера Марки и других пилотов, имевших достаточный летный и боевой опыт. Вот что значило командиру полка самому побывать в Алжире!

Прибыл также новый переводчик – младший лейтенант Игорь Эйхенбаум.

Мишель Шик перед этим уговорил Пуйяда перевести его на летную работу. Замена появилась как по щучьему велению. К слову, Шик должен был сразу признать, что сменщик гораздо более подготовлен к переводческой работе.

– Откуда ты так хорошо знаешь русский язык? – не удержался Мишель.

– От папы с мамой, – улыбнулся Игорь.

– Выходит, ты из России?

– Я – нет, а родители – да.

– Откуда именно?

– Из Ельца.

– Чем занимались?

– Революцией. Были сосланы в Сибирь. Бежали за границу. Поселились сначала в Германии, потом во Франции; в общем – длинная история.

– Короче говоря, ты рад, что прибыл на землю предков.

– Не то слово. Я просто счастлив.

Эйхенбаум привлек к себе внимание «нормандцев» большой эрудицией, оптимистичностью характера, хорошо развитым чувством юмора.

Самое любопытное то, что Игорь никогда не думал быть переводчиком. Высококвалифицированный авиамеханик, он после побега из лагеря вишистов на «Потезе-25», который пилотировал другой механик, предстал перед майором Мирле.

– «Нормандии» нужен переводчик. Вы согласны? – спросил тот.

– Из-за недостатка зрения я не смог стать летчиком, а из-за избыточного знания языков должен отказаться от своей профессии?

– Наших механиков в «Нормандии» нет, их заменили русскими. Сейчас особая нужда в переводчике с хорошим знанием авиационной техники. Пойдете?

– Ну что ж, согласен. Хотя и не о том мечтал.

Позже последнюю фразу Игорь постарается забыть: совершенно не представлял характера новой работы, не предполагал, что найдет в ней истинное призвание. Неожиданные заботы лавиной навалились на его плечи, увлекли своей важностью, серьезностью, необычностью. И первая из них – перевод с русского инструкций по эксплуатации нового модифицированного истребителя – Як-9Т, которыми стал перевооружаться полк.

Полк «Нормандия» располагался не в самой Туле, а в нескольких километрах от нее – в большом здании строившегося аэровокзала. На первом этаже находилась столовая, на втором – общие и отдельные спальные комнаты.

Летчики быстро освоились, и всех потянуло в город, о самоварах и самопалах которого шла молва по всему миру. Кстати, Ролан де ля Пуап утверждал, что в его родительском доме самой ценной семейной реликвией является тульский серебряный самовар.

– Небось твой прадед унес в восемьсот двенадцатом году, – не преминул поддеть Альбер.

– Не знаю, не знаю, но самовар отменный.

– Вы в самом деле чай из него пили? – снова спросил Марсель.

– Нет. Ром цедили.

За разговором не заметили, как во двор въехала видавшая виды эмка блеклого цвета. Из нее вышел майор Красной Армии.

– Как найти вашего командира? – обратился он к Альберу.

Марсель вопрос понял, но ответить не смог, и поманил рукой: следуйте, мол, за мной.

– Майор Ефремов, начальник тульского Дома Красной Армии, – представился гость Пуйяду.

– Очень рад, – пожал руку Пьер. – С чем к нам пожаловали?

– Мы задумали провести вечер интернациональной дружбы. Просим и ваших летчиков принять в нем участие.

Пуйяд с ответом нашелся не сразу. Он помнил условия статуса «Нормандии» в СССР, свежи были и впечатления от пребывания в Алжире, где почти все побаивались, как бы летчики полка не стали коммунистами. Выходит, с вечером интернациональной дружбы вопрос щекотливый, неизвестно, как дело обернется. Но и отказывать любезному майору не пристало: Дом Красной Армии – заведение солидное, в нем смогут хорошо отдыхать «нормандцы». Следовательно, есть прямой резон устанавливать и укреплять контакты.

– Что наши летчики должны делать на вечере?

– Только рассказывать о своих боях.

– Кому?

– Молодежи города.

– Будут и девушки?

– Обязательно. Больше, чем парней.

– В таком случае, ждите нас, – дал согласие Пуйяд. И тут же, вспомнив что-то важное, спохватился – А мастерицы по пошиву одежды будут?

– Можем пригласить.

– Обязательно пригласите, есть к ним дело.

На том разговор и закончился.

А в очередную субботу «нормандцы» отправились в Тулу. Этот старинный промышленный город особого впечатления на них не произвел. Только в центре – кирпичные в несколько этажей здания, все остальные – деревянные, почерневшие, покосившиеся, не радующие глаз.

Зато Дом Красной Армии вызвал у всех восторг. Кинозал, бильярдная, библиотека, ресторан – все напоминало добрые старые времена, а также дни сравнительно беззаботной жизни на базе Раяк.

С нескрываемым удовольствием французы сдавали гардеробщику головные уборы, верхнюю одежду, перед огромными, во всю стену, зеркалами приводили себя в порядок. Затем приступили к осмотру Дома, который закончился посещением ресторана.

Потом начался сам вечер. «Нормандцы» никогда не думали, что именно они окажутся в центре внимания битком набитого людьми зала. Их засыпали вопросами. Эйхенбаум и Шик едва справлялись со своими обязанностями. Русских интересовали малейшие подробности довоенной и военной жизни французских летчиков. У девушек особое оживление вызвало сообщение, что почти все они – холостяки. Представители разных предприятий приглашали гостей к себе на экскурсии, на встречи с молодежью.

Так ли все получилось, как задумывал майор Ефремов, неизвестно, но только вечер всем очень понравился. А когда объявили о танцах под духовой оркестр, – все пришли в движение. Поэтому Пуйяду с большим трудом удалось объявить, что он хочет поговорить с кем-либо из швейников, если таковые в зале имеются.

Тут же на сцену к нему поднялись три совсем юных создания. С помощью Шика и офицера связи Кунина Пьер выяснил, что это лучшие мастера пошива одежды, заслужившие право быть приглашенными на вечер интернациональной дружбы.

Пуйяд удивился такой постановке вопроса.

– Неужели это право нужно было заслужить? – спросил он у Кунина.

– Вместить всех желающих Дом Красной Армии не мог, поэтому пришлось заняться отбором лучших производственников, – объяснил тот.