Текст книги "Шпага чести"

Автор книги: Владимир Лавриненков

Соавторы: Николай Беловол
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Всем не терпелось покинуть это зажиточное, но небезопасное селение, где приходилось заниматься делом, не свойственным авиаторам.

Пуйяд доложил о настроениях в полку Захарову. Тот, человек деятельный и решительный, велел срочно перебазироваться в только что освобожденный городок Алитус.

– Не знаю, как там все сложится, – добавил он, – но если позволят обстоятельства, вы получите новые самолеты.

– Какие? – невольно вырвалось у Пуйяда.

– Як-три.

– Благодарю за прекрасную новость, мой генерал!

Еще год назад у Пуйяда состоялся доверительный разговор с представителем авиазавода, выпускавшего Як-9.

Тот рассказал, что уже тогда проходили испытания самых легких в мире истребителей, созданных по личному указанию Сталина, потребовавшего в кратчайшее время противопоставить немецкому Ме-109Ф более надежную боевую машину.

Новость обрадовала всех. Ускоренными темпами полк начал готовиться к перелету в Алитус. Но Микунтаны не пожелали расставаться с французами без приятного сюрприза. Он свалился с неба в виде обыкновенной куклы-матрешки. Подобрали ее, осмотрели – женской булавкой приколота записочка: «Наше сердечное спасибо за поддержку огоньком. Летчицы Пе-2».

Французы были изумлены и восхищены. Пикирующие бомбардировщики Пе-2 они прикрывали при форсировании Немана. Восхищались работой «петляковых»: после них на переднем крае обороны противника оставалось глубоко вспаханное поле с искореженной, разбросанной повсюду вражеской техникой. Таких все уничтожающих, сокрушительных ударов французам еще не приходилось видеть. Конечно же, никто из «нормандцев» и подумать не мог, что этими грозными машинами управляли русские девушки. Правда, кое-кто строил об этом догадки, вспоминая случай, когда однажды зимой на их аэродром из-за сильной метели приземлился Пе-2. Тогда на землю, как уверяли очевидцы, спустилась ангельской красоты летчица Ольга Шорохова. Переждала пургу в компании французов, наперебой галантно расшаркивающихся перед ней, и улетела, не оставив адреса.

Пуйяд сразу же навел справки о местонахождении полка Пе-2. Выяснилось: почти рядом.

– Мы обязаны ответить на вызов, – сказал Дельфино. – Надо пригласить их в гости.

– Позовите Жака Андре, – приказал Пуйяд. Тот не заставил себя долго ждать.

– Вы просились в смоленский госпиталь – проведать раненого друга Ширраса. Лебединскому тоже нужно туда: получить противомалярийную вакцину. Для Эйхенбаума у меня будет особое поручение. Берите У-два и втроем отправляйтесь в Смоленск.

Миссия Эйхенбаума заключалась в том, что он должен был на обратном пути, когда Андре приземлится на аэродроме базирования Пе-2, пригласить летчиц в гости к «нормандцам».

Веселой компанией троица убыла в Смоленск. Там они не нашли ничего лучшего, как приземлиться на футбольное поле у госпиталя. Андре что-то не рассчитал и врезался в какое-то деревянное сооружение; его ноги оказались зажатыми досками, пробившими пол кабины. Лебединский попробовал высвободить незадачливого пилота. Это не удалось, и он помчался в госпиталь просить пилу.

– Вам стерильную или простую? – недоуменно спросили его.

Жорж также ничего не понимая, замигал глазами, а когда сообразил, что находится в операционной, сокрушенно махнул рукой:

– Извините, не туда попал. Где у вас столярная мастерская?

Андре отделался лишь сильными ушибами. И потому встреча с летчицами Пе-2 оттянулась на три дня, то есть на время, потребовавшееся для восстановления У-2.

– Вас только за смертью посылать, вволю пожил бы на свете – зло прошипел Пуйяд.

Однако ему тут же пришлось сменить гнев на милость: следом приземлился Ли-2, из которого яркой, щебечущей стайкой высыпали пилоты пикирующих бомбардировщиков в своей лучшей, хранившейся для особых случаев форме. Среди них были Надя Федутенко, Катя Федорова, Галя Турабелидзе, Милица Казаринова, Валя Волкова и… Оля Шорохова. С трудом верилось, что эти милые, нежные, хрупкие девушки – мужественные героини фронтового неба. Восхищенный Пьер Пуйяд за ужином провозгласил:

– Если бы можно было собрать все цветы земли, их было бы мало, чтобы по достоинству отблагодарить за подвиги советских женщин-летчиц.

– За таких девушек Жак Андре мог разбить десять связных «стрекоз», – говорили после встречи «нормандцы», благодаря судьбу, ниспославшую им великолепный вечер в обществе очаровательных и отважных дам.

Алитус находится в пятидесяти километрах от Каунаса, на берегу Немана – той самой реки, которая еще недавно представлялась недосягаемой. Сейчас ее волны перекатывали разбухшие трупы в мышино-зеленых гитлеровских мундирах.

Не успели приземлиться и освоиться – приказ на взлет. Продолжались бои за полное очищение правобережья Немана. Советские войска наступали также южнее – в направлении Гумбинена.

Под командованием Матраса три пары истребителей ушли на свободный полет. Не успели углубиться в воздушное пространство над занятой врагом территорией, как увидели десять «юнкерсов» под прикрытием четырех «фоккеров». Завязался бой. Правда, не такой, какие случались в начальный период действий «Нормандии». Сейчас каждый знал свое место, свою задачу, никто никого не упускал из виду. Теперь только непосвященному могло показаться, что происходящая схватка – беспорядочное, неосмысленное кувыркание самолетов. Нет, бой шел по тактическим законам, каждая сторона добивалась осуществления четкой цели: враг хотел, избежав собственных потерь, нанести бомбовый удар по нашим войскам, а «нормандцы» – сорвать его планы и уничтожить как можно больше машин противника.

Крутится, вертится клубок истребителей вокруг яростно отстреливающихся бомбардировщиков, которые сомкнулись в плотный строй. Эфир забит французскими, немецкими командами и ругательствами. «Нормандцы» то и дело подсказывают друг другу:

– Пен, отверни в сторону!

– Стреляй, Мартело, стреляй же!

– Мовье, сзади «месс».

Истребители пикируют, взмывают ввысь, переворачиваются через крыло, идут на боевые развороты. Огненные трассы, чередуясь и скрещиваясь, тянутся со всех сторон.

Что-то долго нет результата. Ага, есть! Кто-то выпрыгнул с парашютом. Чей самолет, разматывая черную дымную ленту, пошел к земле? Мелькают кресты – «фоккер». Победа Жака Андре. Молодец! У врага осталось три истребителя. Уже легче. Горит «юнкерс»! Поджег Морис Шалль. Искупает вину. Отваливается крыло еще у одного «юнкерса». На сберкнижку Ле Мартело сегодня поступит первая тысяча рублей. А почему «заковылял» Андре? Ах, отбит правый элерон! Куда девался Франсуа де Жоффр? Уходит – что-то стряслось с мотором.

– Раяки, раяки, все ко мне! – командуем Матрас.

К нему тут же пристроились Бейсад, Монье, Мартело.

– Атакуем!

Горит еще один «фоккер», за ним – «юнкерс». Пять побед! Еще одна и в среднем будет на каждого по сбитому пирату. Но гитлеровцы больше не изъявляют желания сражаться, поспешно уходят.

Матрас снова командует: «Все ко мне!» Однако видит рядом с собой только Ле Мартело.

К моменту приземления этой пары на аэродром уже залатывали пробоины на машинах Андре и де Жоффра. Бейсада и Монье не было. Через день Монье появился – ему пришлось воспользоваться парашютом. «Противоударный, пылевлагонепроницаемый Попов!» – говорили о нем. В который раз он вышел сухим из воды! А Бейсад пропал. Ему так и не довелось услышать из уст Пуйяда взволновавшую всех новость о том, что 31 июля в ознаменование особых заслуг полка в боях за Неман Сталин подписал приказ о присвоении ему наименования Неманского.

– Отныне и навсегда, – громко объявил командир перед строем, – наша воинская часть именуется: «Авиационный истребительный полк «Нормандия – Неман». Дети, внуки в правнуки наши будут с гордостью произносить это название. Ибо оно стало символом немеркнущей славы французского мужества, символом нашего боевого братства с великим русским народом!

Когда завершились торжества по поводу столь знаменательного события, из штаба принесли радиограмму. Пуйяд пробежал текст и резко скомандовал:

– По самолетам!

В тот день летчики не задерживались на земле ни одной лишней минуты. Заправлялись горючим, пополняли боекомплект – и по «газам». С каждым вылетом рос боевой счет полка. Его умножили Альбер, Мартело, Лорийон, Мурье. Но недосчитались в своих – Ройве Пинона, Константина Фельдзера.

Куда девался Пинон, не видел никто. Что же касается Фельдзера, то командир звена Мурье, занятый отражением атаки двух наседавших «мессов», заметил, как Константин выбросился с парашютом из подбитой машины, как ветром понесло его в сторону противника. Пока Мурье развязал себе руки, свалив одного фашиста, Фельдзер упал прямо на позиции гитлеровцев и был взят в плен.

Все знали сложную жизненную историю Константина. Уроженец Киева, он попал во Францию вместе с родителями, подвергшимися преследованию царских сатрапов. Закончил авиационную школу в Блерио. Вишистов отверг сразу, пытался присоединиться к силам Сопротивления. В Испании его арестовали. Бежал. В Алжире снова был схвачен и приговорен к каторжным работам в Тунисе. Вырваться на волю смог только в 1942-м. Через год добился права быть посланным в «Нормандию».

И вот теперь судьба уготовила ему новое испытание.

Александр Лоран вспоминал позже, что Константин предчувствовал беду. За несколько дней до упомянутого вылета он обратился к Пуйяду с предложением выдать «нормандцам» удостоверения на вымышленные имена, как делалось в республиканской Испании. В штабе воздушной армии пошли навстречу: летчики, пожелавшие этого, поменяли документы. Фельдзер стал Бертье – взял девичью фамилию своей матери. В свое время механик украсил ему рукоятку пистолета ТТ – с одной стороны под плексигласовой пластинкой поместил изображение лотарингского креста и штриховой портрет де Голля, с другой – серпа и молота и силуэт Сталина. Совсем недавно Фельдзер-Бертье извлек оба рисунка и спрятал среди вещей, которые не брал с собой на задания.

Худшие предчувствия Фельдзера оправдались. Со 2 августа начался его путь испытаний, о котором «нормандцы» узнают лишь несколько лет спустя после войны.

Фельдзер приземлился в самом центре литовского городка Вилкавичи, в 130 километрах от Кенигсберга. В самолете он был оглушен взрывом снаряда и с трудом соображал, что происходит. Ужасно болела обожженная кожа лица.

Когда опомнился, увидел офицера-эсэсовца, с любопытством рассматривающего летную куртку королевских ВВС Англии – предмет помощи союзников «нормандцам».

– Что, сражаешься за рубли?! – заорал фашист.

Глядя на врага, Фельдзер думал, что единственное, чего бы он сейчас хотел – просто перестать существовать. Но изменить уже ничего не мог.

– Час назад мы расстреляли француза – летчика-партизана, – по-сорочьи стрекотал эсэсовец. – Вот его документы. Смотрите! – сунул пленному под нос развернутое удостоверение личности.

«Роже Пинон», – прочел Фельдзер и внутренне содрогнулся.

– Ясно, тоже «Нормандия», – заключил гитлеровец. – Но вы, Бертье, итальянец и, к сожалению, закон смерти на вас не распространяется.

Узника бросили в битком набитый такими же страдальцами товарный вагон и отправили в нюрнбергский концлагерь. Там он встретился с… Бейсадом, которого тоже спасло от немедленного расстрела замененное удостоверение личности. С тех пор они не расставались.

Фельдзер лишь в конце войны сумел вырваться из плена вместе с русскими офицерами – летчиком Иваном Грязновым и артиллеристом Филиппом Гурьевым. Полуживых, их подобрали американцы.

Жана Бейсада союзники освободили из другого концлагеря, в который тот был заключен после неудачного побега.

В ночь, когда Фельдзер не вернулся в «Нормандию – Неман», аэродром полка подвергся массированной бомбардировке. К счастью, никто из личного состава не был даже ранен. Но 12 «яков» оказались полностью выведенными из строя. Даже примени Агавельян всю изобретательность, ему не удалось бы восстановить их. Пришлось эти самолеты списывать.

И вот, наконец, появились Як-3, очаровавшие французов. Простой, легкий, быстрый и отлично вооруженный истребитель. Равных ему не было в мире. Правда, скоро дали знать о себе и его слабости: относительно небольшая автономность (всего один час полета), деликатное шасси, недостаточная прочность при перегрузках. Последний недостаток в какой-то мере стал причиной гибели лейтенанта Бертрана.

И все же минусы нового самолета никак не могли затмить его положительных качеств.

Преимущества Як-3 перед немецкими истребителями были настолько очевидны, что со слабостями примирились.

Боевые действия показали, что в умелых руках новой машине нет цены. В этом в числе первых на собственном опыте убедился Гаэль Табуре. Над Тильзитом он вместе с Роже Соважем связал боем четверку «фокке-вульфов». Роже с ходу сбил одного из них, и теперь можно было действовать поспокойнее. Пока Табуре выбирал наиболее выгодное положение для атаки, со стороны солнца навалилось еще восемь «мессов», один из которых устремился прямо к Гаэлю. Хорошо, что пилот твердо запомнил передаваемое от Пуликена к Тюляну, от Тюляна к Альберу неписаное правило: «Истребитель должен иметь глаза на затылке». Прежде чем открыть огонь по взятому на прицел фашисту, Табуре очень кстати оглянулся – и смог уклониться от выпущенной по нему трассы. Его начали зажимать «в тиски» четыре вражеских истребителя. Соваж дрался вверху, тоже в окружении четырех машин противника. По всему чувствовалось, что у него подходят к концу боеприпасы: уж слишком экономно отстреливается. Значит, на помощь друга надежды нет. Скорее наоборот, необходимо как можно быстрее выручать его. Гаэль вспомнил, что он на Як-3 – самом маневренном истребителе. Чуть подал сектор газа вперед, взял ручку на себя – и машина, как вздыбленная, рванулась ввысь. Однако смысла в том уже не было: отстрелявшийся Соваж на форсаже вышел из боя, а немецкие самолеты, преследовавшие его, развернулись и понеслись наперерез Табуре.

Ну и ситуация! По словам Гаэля, он уже представлял себе встречу со своей прапрабабушкой. Но слова мелькнула спасительная мысль: «Я же на Як-3! Не пускают вверх, брошусь вниз». Увлекая за собой восемь лучших истребителей люфтваффе, Табуре вошел в крутое пике. Не забывал происшедшего с Бертраном: до предельной перегрузки Як-3 не доводил. На очень малой высоте выровнял машину, сделал глубокий вираж – до минимума, гарантировавшего от сваливания на крыло, потом снизил скорость и получил возможность ходить по кругу с наименьшим радиусом.

Гитлеровцы уверовали: в их руки попала легкая добыча. Один за другим они стали пристраиваться к «яку» в хвост, но через какую-то минуту оказывались у него впереди; над каждым из них нависала угроза срыва в штопор – подобное маневрирование «мессеру» было совершенно противопоказано. Орешек оказался фашистам не по зубам. Мало того, они едва успевали уклоняться от огня Табуре. Что-то отлетело от киля одного «месса», получил пробоину в боку другой, а третий зачадил-задымил и пошел на вынужденную.

«Ну и поделом вам, гады!» – воспрянул духом Табуре. Удручало одно: стрелка топливомера клонилась к нулю. Надо думать, как быть дальше. Пока Гаэль закладывал виражи все ниже, немцы, уже только пять, снижались, правда, по гораздо большему кругу. Они и так, и этак пытались взять «яка» на прицел, но никак не получалось.

Вдруг все «мессы», как по сигналу, исчезли, растворились в пространстве. «Что их напугало?» Табуре осмотрелся – советские истребители. Целых два звена! «Восемнадцатый полк!» – радостно восклицает Гаэль и направляется домой. Только ткнулся колесами о землю – винт прекратил вращение.

Прибежал взбешенный Альбер.

– Если в следующий раз тебе захочется быть сбитым, будь добр, не бери мой самолет! – кричал он.

Гаэлю действительно пришлось воспользоваться машиной Мориса – на своей что-то не ладилось. Он не обиделся за столь холодный прием; как и все, знал: если Альбер кричит, значит, рад, что летчик вернулся живым и невредимым.

В самом деле, Морис тут же перешел на мирный тон:

– Пересаживайся на свой самолет, взмывай снова. Надо сменить над передним краем группу истребителей полка Голубова.

Сам полковник еще находился в госпитале, его заменял подполковник Заморин, но везде и всюду в разговорах продолжал жить «полк Голубова».

– Отличная машина, мой командир, для побед созданная. – Гаэль похлопал «як» по фюзеляжу.

– Сейчас представится возможность еще раз проверить ее.

Над линией фронта истребители обнаружили восьмерку немецких бомбардировщиков.

По радио раздался голос Альбера:

– «Куры» собираются снести яички. Приготовиться к атаке. Смотреть в оба – могут появиться «мессы».

Две пары «яков», будто острые кинжалы, вонзаются во вражескую стаю. Что тут началось! Гаэль потом говорил, что это напоминало резню Варфоломеевской ночи. Гитлеровские стрелки-радисты пытались отбиваться, но получали дозу свинца и умолкали. «Юнкерсы», вспыхивая и взрываясь, падали обломками на головы засевших в траншеях фашистов. Только одному Ю-87 удалось вырваться из побоища. Это случилось лишь потому, что появились «мессершмитты». На сей раз что-то не сработало в педантично налаженной немецкой машине: истребители опоздали. Но они были полны решимости взять реванш и хоть как-то оправдаться перед своим начальством за столь большие потери среди бомбардировщиков.

Сейчас кашу заваривал противник. Но поспеть ей не удалось: на помощь «нормандцам» пришли смелые, бравые парни полковника Голубова.

Однако один из «мессов» испортил Табуре настроение – повредил ему систему управления. Гаэль уже начал готовиться к прыжку – открыл фонарь, отстегнул привязные ремни; упершись руками о борта кабины, приподнялся на сиденье, но, когда увидел, что подоспела помощь, успокоился и решил еще раз опробовать рули. Машина реагировала только на отклонение элеронов. Этого явно мало для боя, но лететь на базу с горем пополам можно.

Кое-как Гаэль «приковылял» домой. А выйдя из кабины и увидев, что сделал с его «яком» враг, стал мрачнее тучи: половина стабилизатора срезана, руль высоты заклинен, от руля поворота почти ничего не осталось.

– Вот теперь действительно можешь сказать, что машина отличная, – произнес подошедший Альбер. – Вернуться без нее можно только по глупости.

– Я чуть было не спорол такой глупости, мой командир, – чистосердечно признался Табуре.

– Павел Друзенков в таких случаях говорил: ошибся – что ушибся, вперед – наука.

– А кто такой этот Павел Друзенков?

– Мой русский учитель.

– Где вы учились у него?

Марсель взглянул на молодого пилота и подумал о том, как быстро на войне все меняется.

– Здесь, в «Нормандии», – ответил комэск.

Табуре, пилот с 1938 года, уже был достаточно опытен для того, чтобы знать, каких летчиков-инструкторов ученики помнят всю жизнь.

Жозеф Риссо, Александр Лоран, Жорж Лемар и Лионель Менью вылетели на свободную охоту, когда в воздухе уже повисали предвечерние сумерки. Минут сорок походили над передним краем – нигде никого. Пора обратно. Пары, идущие друг от друга на солидном расстоянии, по команде разворачиваются. И тут Жозеф обнаруживает два Ме-109.

– Лоран, атакуй! – приказывает он. А сам, вроде бы не заметив противника, идет своим курсом.

«Мессы» клюют на приманку; увернувшись от атаки Лорана, бросаются вдогонку за Риссо.

– Лемар, Менью, – передал командир, – веду за собой двух «мессов». Приготовьтесь.

Жозеф лишь чуть-чуть увеличил обороты, и самолет стал быстро наращивать скорость. Великолепная приемистость двигателя!

«Мессеры», решив, что победа у них в кармане, жмут, как говорится, на все железки. Жозеф избегает резких маневров, но держит преследователей на дистанции, исключающей прицельный огонь. Сквозь дымку несколько слева по курсу уже просматривается пара Лемара. Вот-вот сработает «эффект остолбенения», как любит говорить Риссо. Еще секунду, еще миг – и Риссо резко уходит влево на боевой разворот, а в борта вражеских истребителей вонзаются пушечно-пулеметные очереди Лемара и Менью. Сбиты оба. Сбиты, благодаря исключительным возможностям нового истребителя. И смекалке летчиков, разумеется.

А Робер Марки, этот виртуоз высшего пилотажа, затеял с Ме-109 игру в кошки-мышки. Он мог сразить врага незамедлительно, как только они встретились, но, чувствуя собственную силу, Марки начал затягивать фашиста то на вертикали, то на горизонтали, навязывать ему свою тактику, заставлять действовать против воли. А затем он преспокойно сбил «месса». Но, собравшись возвращаться, увидел, что баки пусты. Доигрался! Пришлось приземляться вне аэродрома. Самолет был поврежден. Узнав об этом, Дельфино чуть не растерзал Марки.

– Кому нужны такие победы?! – кричал он, в гневе сжимая кулаки. – Да за подобные проделки сажают на гауптвахту! Кто даст новый самолет? Будете загорать «безлошадным», пока наберетесь ума!

Марки виновато переминался с ноги на ногу. Ну что он мог сказать в оправдание?

Наутро Робер явился на аэродром без шлема и планшета. Обратился к Пуйяду:

– Дайте хоть какую-нибудь работу, не могу же я бездельничать.

В это время подошел Агавельян:

– Марки может летать.

– Как? На чем? – удивленно спросил Пуйяд.

За ночь мои люди восстановили его «як».

– Ну и черти же ваши люди! Иди, Марки, благодари их.

В тот день Робер, искупая вину, сбил еще два самолета.

Противник начал избегать встреч с Як-3, не суливших ему ничего хорошего. И тогда на доске приказов полка «Нормандия – Неман» появилось чье-то шуточное объявление: «Ввиду отсутствия работы, меняю совершенно новый Як-3 на пишущую машинку, можно – бывшую в употреблении». Одни говорили, что автором этих строк был Риссо, особенно скучавший от «безделья». Другие приписывали их полковому карикатуристу Дешане. Правы были скорее первые.

Дешане рисовал Жозефа Риссо выделывающим акробатические номера на цирковой арене. Под иллюстрацией воспроизводились слова Пьера Пуйяда: «Риссо устраивает в воздухе цирк, от которого врагу ожидать добра не приходится». Дружеские шаржи посвящались также де ля Пуапу, де Жоффру, Карбону, Мурье, Пистраку и другим пилотам, особенно отличавшимся в воздушных баталиях. Они всегда собирали веселую толпу французов, понимающих толк в юморе и умеющих ценить любое проявление остроумия.

Капитану Луничкину, начальнику передвижной контрольной радиостанции, со времени Курской битвы обеспечивающей полк связью, никогда раньше не приходилось принимать у себя столько гостей. Ну, бывало, придут Шик или Эйхенбаум, послушают сводку Совинформбюро, передачу «Сражающейся Франции», чтобы рассказать всем о последних событиях, – и все тут. А в последние дни сразу по нескольку человек, навострив уши, часами сидят у приемника. Одна группа уходит, появляется другая.

– Что-то эфир вас больно стал интересовать. Не надеетесь ли на радиоприветствие от любимых подруг?

– Еще как надеемся! Пусть только союзники в Париж войдут, – отвечали гости.

Этой главной новости – об освобождении Парижа – с нетерпением ждали весь август. Пьер Пуйяд даже приберегал кое-что из напитков и съестных припасов, приговаривая: «Такое событие нельзя не отметить как следует».

Долгожданную новость первым услышал «дежуривший» у радиостанции лейтенант Дуарр. Он заорал будто оглашенный:

– Ви-ва! Ви-ва! Париж взят! Париж освобожден!

Луничкин догадался включить громкоговорители. По всему аэродрому полился звон парижских колоколов. Безо всякой команды утихли все двигатели, прекратился всякий шум и разговоры. Глотая слезы, французы восторженно слушали звуки родной столицы, доносившиеся за две тысячи километров.

Когда малиновый, радующий сердце перезвон закончился, французы попали в объятия русских авиаспециалистов.

К Пуйяду прибежал запыхавшийся офицер связи капитан Вдовин:

– Господин подполковник, генерал Захаров передал, что сегодня в честь освобождения Парижа во всей триста третьей устраивается праздник. Командир дивизии прибудет к нам в двадцать один ноль-ноль.

В назначенное время к «нормандцам» прибыл почти весь 18-й гвардейский полк. Приехал генерал Захаров. От души, до хруста в костях, обнял Пуйяда, Дельфино, Альбера, Риссо, де ля Пуапа, Матраса… Потом, повернувшись к личному составу голубовского полка, который выстроился в стороне, скомандовал:

– Давай!

И в литовское небо взвилась самая дорогая для каждого француза песня, гимн Франции – «Марсельеза». Ее хором запели русские, дружно подхватили «нормандцы». Такой сюрприз взволновал их до глубины души.

Троекратное «ура» было благодарностью русским друзьям. Не успело прокатиться эхо от него, все вокруг потрясли залпы зенитных батарей.

Русские салютовали в честь освобождения Парижа! Салютовали участникам вооруженного восстания сил Сопротивления, воинским частям союзников, избавившим от фашистской чумы столицу боевых соратников.

– Качать, качать! – раздалось вокруг, и, подхваченные сильными, теплыми, добрыми руками, взлетели в воздух Захаров, Пуйяд, Дельфино, Альбер, Риссо…

В права вступала осень. Она принесла дожди, холода. В это же время на фронт прибыл сильный противник – специальная эскадрилья истребителей «Мельдерс», которой Геринг лично поручил уничтожить «Нормандию – Неман». В состав эскадрильи входили отборные пилоты, каждый из которых имел на своем счету не менее пятнадцати самолетов, сбитых на разных фронтах. Все летчики имели высшие гитлеровские ордена и на ступень выше положенного воинские звания, получали чуть ли не двойные оклады. Их самолеты имели отличительный знак: желтую полосу на конце фюзеляжа, которая упиралась в круглый жетон. Желтый цвет символизировал разлуку. Мол, встретился в воздухе с «мельдерцем», пой жизни отходную молитву.

– Боши причислили нас к франтирерам – не подействовало. Теперь решили запугать своими асами. Поглядим, что у них за класс, – сказал по этому поводу Альбер.

Первой взаимной пробы сил ждать довелось недолго.

Восьмерке «яков» во главе с Альбером приказали преградить путь тридцати «юнкерсам».

Было пасмурно, сыро, размокший грунтовой аэродром нехотя отпускал самолеты в небо.

Ожидая момента отрыва, Марсель уже представлял себе, как организует бой с армадой бомбардировщиков. «Хорошо бы, поменьше истребителей сопровождало их», – думал он.

Наконец машина перестала вздрагивать, перешла в набор высоты. Двигатель гудит ровно, мощно. Марсель оглянулся – за ним идут четким строем Риссо, Лоран, Фару, де Жоффр, Дешане…

Сколько позади таких вот вылетов? Не считал, не знает. А вот цифру сбитых фашистов помнит – 16. А сам, между прочим, пока не получил ни единой царапины. Везение? Умение? Как тут рассудить? На войне действуют очень суровые законы. А как привередлив его высочество случай! Тюлян, Литольф, Лефевр… Какие мастера были! Цвет и гордость французских ВВС. А поди же, погибли.

Вполне может быть, что сегодняшний вылет станет последним для Альбера или любого другого пилота его группы.

Нет, не мог предвидеть командир, что через минуту ему придется иметь дело не только с тридцатью Ю-87, но и двенадцатью Ме-109 эскадрильи «Мельдерс».

Увидев желтые полосы на фюзеляжах, Альбер немедленно передал по радио:

– Риссо, четверкой атакуй «юнкерсов»! Лоран, де Жоффр, Дешане – за мной, на желтых жизнеразлучников!

«Посмотрим, проверим, что вы собой представляете. Узнаем, где бывали, с кем дело имели, отборные асы», – думал Альбер.

Вражеские истребители тоже разделились на две группы. «Понятно, одна хочет сковать боем четверку Риссо, другая займется моей, а бомбардировщики без помех направятся к цели, – сообразил Марсель. – Нет, не выйдет так!»

– Лоран и Дешане! Следуйте на перехват отделившейся шестерки «мессов»!

– Поняли.

Итак, четверка против двенадцати.

Гитлеровцы держатся нагло, пытаясь заключить каждого «яка» в тройные клещи. Только создается впечатление, что они ничего не слышали о новых советских истребителях. «Яки» подобно вьюнам увертываются, ускользают от снарядных и пулеметных очередей, сами ухитряются оказываться в хвосте у личных посланцев Геринга. Это начинает нервировать «мельдерцев». Их пилотаж теряет прежнюю плавность, становится грубым, дерганым.

Вот Риссо «подлил масла в огонь»: умудрился одним залпом пронзить двух «юнкерсов». Тяжелые бомбовозы взорвались, их обломки долго кружились, разлетаясь на сотни метров вокруг.

«Желтые» от такой неожиданности дрогнули, замешкались. Этим не замедлил воспользоваться Альбер – всадил заряд точно в кабину ведущего. Самолет, как оглушенная рыба, перевернулся вверх брюхом и падающим листом закувыркался к земле.

«Мессы» перегруппировались, сомкнулись и, открыв огонь из всего бортового оружия, устремились на «яков» Альбера. А он с де Жоффром нырнул под них и боевым разворотом ушел вверх, чтобы снова молниеносно атаковать. Рухнул еще один ас. Ниже Лоран поджег «месса», чуть в стороне группа Риссо сразила двух «юнкерсов».

Через пять – десять минут в небе наступила полнейшая тишина. «Желтые» скрылись в облаках. Бомбардировщики взяли обратный курс. Теперь им забота – искать место, куда сбросить бомбы на «своей» территории.

На земле чадили остатки семи немецких самолетов.

– Ну, как эскадрилья «Мельдерс»? – спросил Пуйяд у Альбера после посадки.

– Думаю, Герингу придется распрощаться с ней, – ответил Марсель, вытирая платочком лицо и шею, мокрые от пота. – Хотя повозиться придется – летчики действительно не слабого десятка.

– Ну что ж, повозимся. Нам не привыкать.

303-я авиадивизия, в том числе полк «Нормандия – Неман», перебазируется в Антонове, потом в Средники. Здесь генерал Захаров ставит перед авиасоединением задачу: наглухо закрыть советское небо для гитлеровских самолетов. Это значит, что пилотам надо находиться в воздухе больше, чем на земле.

Это означало новые победы и новые потери. Бесследно исчезли, не вернувшись с задания, Марк Вердье и Луи Керн. Их долго разыскивали, еще дольше ждали сведений о них – все безрезультатно. Отплата врагу не заставила себя ждать: 12 сбитых самолетов прибавилось к боевому счету полка. Но ведь когда речь идет о погибших друзьях, товарищах по оружию – в этом мало утешения.

Погода все ухудшалась. Полеты в сложной метеорологической обстановке приводили к вынужденным посадкам, поломкам и авариям.

Люди устали. Назревала критическая ситуация конца 1944 года, когда погибало больше летчиков, чем возвращалось с заданий.

Пьер Пуйяд пребывал в тяжелом раздумье: как быть дальше. В комнату зашел с пакетом де Панж. Лицо его сияло.

– Что там еще, Жан? – устало спросил командир.

– Телеграмма.

– Пополнение?

– Нет. Отпуска.

– Отпуска? Какие, кому? Да читайте же, наконец!

– «Всем, кто более трех лет не виделся с семьей, предлагается убыть в месячный отпуск во Францию», – радостно прозвучал голос Панжа.

– Да, теперь я мог бы сказать кюре, что бог действительно есть! – возбужденно проговорил Пуйяд и откинулся на спинку стула. – Ну что ж, лейтенант, составляй список согласно телеграмме, а я свяжусь с генералами Захаровым и Хрюкиным.