Текст книги "Шпага чести"

Автор книги: Владимир Лавриненков

Соавторы: Николай Беловол
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

– Пожалуй, резонно, – согласился Пуйяд и обратился к девушкам: – Рая, Катя и Валя! Смогли бы вы одеть моих офицеров в утепленные штормовки?

– Разумеется, смогли бы. Только нет подходящего материала.

– Материала хватит – я привез из Алжира.

– Тогда надо только снять мерки с ваших офицеров и получить образец штормовки, – сказала Рая, старшая из троих.

– Все это мы обязательно организуем, а теперь пойдемте танцевать.

Взяв девушек под руки, Пьер, де ля Пуап и Жозеф Риссо тремя парами вышли в зал, наполненный мелодией вальса «На сопках Маньчжурии». Танцы уже были в разгаре.

Пуйяд, увлекая Раю в пьянящие вихри вальса, успел окинуть взглядом своих орлов. Они лихо кружились, о чем-то весело переговариваясь с партнершами. Один лишь Александр Лоран стоял в сторонке и не отводил широко раскрытых карих глаз от черноволосой девушки, находившейся в окружении русских парней. Она действительно была хороша и лицом, и фигурой, на ней очень ладно сидело крепдешиновое платье простого покроя; нельзя было не обратить внимания на стройные, словно бы точеные ножки в туфлях на высоких каблуках.

«Вкус у него недурен, да только, судя по всему, девушка не про него», – сделал для себя вывод Пуйяд и закружил Раю в вихре вальса. Каково же было его удивление, когда они чуть не столкнулись с Лораном, ведущим в танце черноволосую девушку. «Парень-то не промах», – отметил Пьер. Он пристально посмотрел им вслед и понял: эта встреча может оказаться не из ряда обычных. Слишком уж удивленно, будто увидев молнию средь ясного неба, поглядывают друг на друга.

Потанцевав еще немного, Пуйяд сообщил Рае, что пришлет за швеями машину, которая доставит их на аэродром, галантно раскланялся и пошел искать майора Ефремова: не терпелось поскорее узнать, что еще интересного будет в ближайшее время в его учреждении. За ним последовал Мишель Шик.

Ефремова застали как раз за разработкой плана работы Дома Красной Армии на январь.

– Нельзя ли включить нас на новогодний вечер? – без обиняков спросил Пуйяд.

– Опоздали, – огорченно произнес Ефремов. – Тридцать первое декабря полностью закуплено оружейным заводом.

– Как закуплено?

– Завод оплатил аренду помещения.

– Значит, вы и с нас потребуете деньги?

– Ну что вы! Вы – совсем другой разговор.

– Понятно. Так что же у вас намечается на январь?

– Будут московские артисты, писатели, в частности Илья Эренбург собирается к нам.

– О нем мне рассказывали Тюлян, Альбер и другие однополчане. По их словам, общение с ним очень интересно.

– Значит, встретитесь снова. Еще мы планируем вечера эстрады, поэзии. А вот не совсем обычное мероприятие, на нем настояли трудящиеся города. Это концерт, посвященный патриотическому движению – сбору денежных пожертвований в фонд обороны СССР.

– Добровольных пожертвований? – удивленно поднял брови Пуйяд.

– Абсолютно добровольных, – подтвердил Ефремов. – Наши люди готовы все свои сбережения и даже заработки отдавать для скорейшего разгрома фашизма. Кстати, сбор за концерт также пойдет на эти цели.

Пуйяд вспомнил самолет, подаренный эскадрилье русской православной церковью. Он, правда, свое уже отработал, его списали, но память о нем у французов жива. Раньше им ни в одной стране не приходилось сталкиваться с подобным явлением. Нигде ни организации, ни частные лица не тратили своих средств на оборонительные цели.

– Пригласите нас на этот концерт, хочется посмотреть, как все будет.

– С удовольствием.

Поздней ночью «нормандцы» покидали гостеприимный Дом Красной Армии. Они на славу отдохнули, повеселились, завязали знакомства. Игорь Эйхенбаум бережно держал на коленях сверкающий тульский самовар, подаренный «Нормандии» от имени жителей города. Когда собрались отъезжать, спохватились: нет Лорана. Нашли его за углом, пританцовывающего в легких туфельках на пятнадцатиградусном морозе вокруг своей черноглазой партнерши.

– Алекс, – сказал ему Альбер, когда тот вошел в автобус, – ты слишком быстро воспламенился. Смотри, сгоришь.

– А он посчитал бы за счастье сгореть с такой красавицей, – бросил де ля Пуап. Лоран молчал.

Новый, 1944 год встречали всем полком в своей столовой на первом этаже. В центре русские механики установили красочно наряженную, ярко иллюминированную елку. Под нею пыхтел подарок туляков – самовар. Все, вместе взятое, доставило французам немало радости.

Пуйяд не остался в долгу: перед открытием вечера торжественно вручил каждому механику добротно исполненный герб «Нормандии». Авиаспециалисты принимали подарок как высокую награду, искренне благодарили.

Первый тост командира полка был за русских боевых друзей-соратников. Агавельян в свою очередь провозгласил тост за летчиков «Нормандии», за их новые победы в небе России.

Потом допоздна звучали песни. Все вместе пели «Катюшу», «Марсельезу», «О Париж, мой Париж!..». Где-то под конец Пьер Пуйяд рассказал о программе Дома Красной Армии, вспомнил и о концерте, сбор с которого пойдет на оборону СССР.

– Любопытно, – отозвался Жозеф Риссо. – Мы ведь тоже можем принять в этом участие?

– Не можем, обязаны! – развались голоса.

– И не только тем, что купим билеты на концерт, – отдадим свои премии за сбитые самолеты, – поднялся с места Марсель Лефевр.

Предложение, внесенное недавним участником московского Международного конгресса антифашистов, вызвало у французов большой энтузиазм.

Они тут же стали подсчитывать, какую сумму может составить взнос «Нормандии». Даже по первой примерной прикидке вырисовывалась солидная цифра. Ведь за каждый сбитый фашистский самолет определялась премия в тысячу рублей.

Пуйяд был доволен таким оборотом дела, однако не знал, какой будет реакция генерала Пети.

На следующий день командир полка послал ему запрос по этому поводу. Глава французской военной миссии связался с отделом внешних сношений Народного комиссариата обороны и, получив там поддержку, обратился со следующим письмом непосредственно к И. В. Сталину:

…Имею честь сообщить Вам это пожелание пилотов «Нормандии» просить Вас дать согласие на их участие в усилиях, которые прилагает советский народ… для производства вооружения. Для них будет большим удовлетворением узнать, что по мере своих возможностей они приняли участие в производстве вооружения, которое в руках героических бойцов Красной Армии обеспечит победу Советскому Союзу, а также демократическим странам и моей родине.

Верховный Главнокомандующий дал «добро» патриотической инициативе «нормандцев».

И на концерте в тульском Доме Красной Армии подполковник Пьер Пуйяд смог торжественно объявить, что летчики его полка к огромным средствам, собранным тружениками страны в фонд обороны СССР, прибавляют и свой скромный взнос в сумме восьмидесяти двух тысяч рублей.

В январе начались тренировки на Як-9Т. Летчики форсили в своих новых темно-синих штормовках, любовно сшитых лучшими тульскими мастерицами. Рая, Катя и Валя, сняв мерки со всех «нормандцев», каждый из которых пытался назначить им свидание, сумели зажечь своих подружек стремлением побыстрее «приодеть французских мальчиков» и все вместе за счет отдыха сумели в кратчайшее время выполнить заказ Пьера Пуйяда.

Чем мог отблагодарить девушек командир полка? Шутливо пообещал при случае покатать их на самолете и добавил, что не будет мешать своим ребятам встречаться с ними.

«Нормандцы» каждый раз с благодарностью надевали аккуратные куртки с застежками-«молниями». Им казалось, они намного теплее оттого, что сшиты нежными руками мастериц, вскруживших многие горячие головы.

Тертый жизнью, Пуйяд умел многое предугадывать и предусматривать. Но предположить, что представительницы прекрасного пола могут как-то влиять на безопасность полетов, не мог.

Риссо и Лорану он поручил перегнать в Москву «яки», выработавшие боевой ресурс. Оба «нормандца» как следует подготовились к полету, продумали все до мелочей и в назначенное время стартовали.

В небе было абсолютно спокойно. Риссо и Лоран без приключений шли по маршруту. Но у самой Москвы Риссо, оглянувшись, не обнаружил ведомого. Не на шутку встревожившись, он развернулся, прошел немного назад – ищи ветра в поле. Что за чертовщина?! Куда мог деваться Лоран? Так ничего и не поняв, пригнал самолет к месту, сдал его, вернулся в полк и доложил обо всем командиру.

Присутствовавший при этом Марсель Альбер многозначительно заметил:

– Шерше ля фам, мой командир!

Знаменитое выражение «Ищите женщину!» вначале не произвело на командира никакого впечатления.

– При чем тут это? – переспросил он. – Что, с полдороги вернулся к возлюбленной? Где же, в таком случае, разрешите спросить, он приземлился? Не под ее ли окном?

Крыть было нечем, Марсель даже почувствовал неловкость: товарищ наверняка попал в беду, а он злословит.

Ясность внесла телеграмма из московского госпиталя: Александр Лоран, совершивший вынужденную посадку, доставлен туда в бессознательном состоянии. А через несколько дней этот стройный красивый брюнет заявился в полк с перевязанной головой.

– Что случилось, Алекс? – был первый вопрос Пуйяда к нему.

– Мой командир, я размечтался о тулячке Рите и забыл переключить бензобак…

– Значит, все-таки виновата женщина, – сокрушенно констатировал командир. – Дорого обходятся ваши сердечные дела!

– Виноват, мой командир, больше мне сказать нечего.

– Как нечего, если по глазам вижу: не решаешься отпроситься к своей Рите.

– Мне для полного выздоровления предоставлено пять дней.

– Она, наверное, уже ждет за воротами?

– Думаю, да.

– Ну что с вами поделаешь… Не забудь пригласить на свадьбу.

Добрая, ласковая Рита была потрясена случившимся. Сослуживцы по шахтоуправлению, где она работала секретаршей, не знали, как утешить ее. Не находила слов утешения и мать. Только одно могло успокоить – живой Саша Лоран. И Рита, никого не стесняясь, бросилась ему на шею, как только он вышел за проходную.

Пять дней девушка, не считаясь ни с какими расходами, потчевала пострадавшего любимыми им яйцами всмятку и блинами. Лоран был на седьмом небе от счастья. К концу лечебного отпуска он спросил Риту:

– Ты согласилась бы стать моей женой?

– Сейчас война, Саша. Кроме того, ты – иностранец.

– А в мирное время мы могли бы быть супружеской четой?

– Давай, Саша, вернемся к этому разговору позже.

Зима снова начала допекать французам. Когда новички говорили Альберу, Риссо, де ля Пуапу, что им морозы не страшны, у них-де есть уже закалка, те отвечали:

– Чтобы привыкнуть к русской зиме, надо прожить здесь сто лет.

Правда, ветеранов-«нормандцев» утешало отсутствие их бывших механиков. За них-то больше всего приходилось переживать. Сейчас совсем другое дело. Русским ребятам стужа нипочем. Никто еще не обморозился, не заболел, хотя морозы доходили и до тридцати пяти градусов. Особо следует отметить: еще не было случая, чтобы самолет к назначенному времени оказался не готовым к вылету. В хозяйстве Агавельяна все шло четко и слаженно. Правда, давалось это нелегко. Ведь поломка следовала за поломкой.

Молодой, задорный, острый на язык Франсуа де Жоффр, как и многие другие, сказал, что имеет немалый налет. Заместитель комэска Лефевр, скептически относившийся к подобным заявлениям, почему-то поверил де Жоффру на слово. И вот они, как ведущий и ведомый, взмыли в первый тренировочный полет. Попали в снегопад. Срочно развернулись, пошли на посадку. И Франсуа «приземлился» прямо на Ла-5, выруливавший на старт. Никто не надеялся на спасение летчиков, но они остались живы.

– Хорошо же ты начинаешь! – зло прошипел Лефевр.

Пуйяд приказал своему заместителю больше никому не верить на слово, самым строгим образом проверять навыки пилотирования каждого «нормандца» из пополнения и соответственно налаживать обучение. Лефевр, таким образом, превратился в «штатного» летчика-инструктора с правом допуска новичков к самостоятельным вылетам, что накладывало на него исключительную ответственность.

Жак Андре, Рене и Морис Шалль, Морис де Сейн, Леон Кюффо, Робер Марки и другие вошли в строй сравнительно быстро. У них чувствовалась хорошая летная школа. Новая машина и совсем другие условия полетов не вызывали у них напряженности, скованности, растерянности. Правда, службе Агавельяна и они подбрасывали работенки, но это было ничто по сравнению с такой заботой, какую принес Франсуа де Жоффр.

Инженер полка категорически отказался списывать разбитый истребитель и взялся за его восстановление.

Это обошлось почти всему техническому составу в несколько бессонных ночей, однако де Жоффр смог вскоре возобновить полеты на своем истребителе.

Пуйяд откровенно восхищался золотыми руками механиков, не знал, как благодарить их руководителя – Сергея Давидовича. Но нашел нужным и предостеречь его:

– Скоро к нам прибудет еще пополнение. Можно ожидать новой рубки дров. Так вы, Агавельян, поберегите своих парней: не беритесь в безнадежных случаях за ремонт самолетов.

– Слушаюсь, товарищ командир. Прошу только одно: разрешите мне самому определять степень безнадежности машины.

– Это право остается за вами.

Через несколько дней действительно прибыли новые летчики – Банер, Бурдье, Брией, Лебра, Мартело, Муане, Ирибарн, Пьеро. Все они разными путями пробились в «Нормандию», о которой уже шла большая слава в ВВС «Сражающейся Франции». А самая интересная судьба была у летчика Андре Муане. Еще в 1940 году вместе с полковником Мармье он комплектовал в Африке группу «Эльзас». Затем сражался с фашистами в небе Англии, откуда и прибыл в Россию. Теперь не де ля Пуап, а он стал самым молодым по возрасту летчиком полка.

И что еще важнее – Лефевр убедился: прибывшие схватывают все правила пилотирования с первого полета. Лефевра назначили командиром звена, в состав которого вошел и Франсуа де Жоффр.

Лефевр, Альбер, де ля Пуап, Риссо, Беген продолжали «вывозить» молодежь.

Как-то в разгар летного дня на аэродроме приземлился Ли-2. Пьер Пуйяд, ожидавший гостей из Москвы, поспешил на джипе к самолету, из которого уже выходили генералы Пети, Шиманов и Левандович. Поздоровались.

– Как идут полеты?

– Сегодня нормально.

– Редко бывает «нормально»?

– К сожалению, да.

– В чем же причины?

– Главная – недоученность летчиков. Они скрывают это, а потом расплачиваются.

– Какие меры принимаете?

– Тщательно проверяем каждого вновь прибывшего и обучаем по специально разрабатываемым индивидуальным программам.

– В этом, пожалуй, единственно правильный выход, – согласились генералы.

Они некоторое время понаблюдали за ходом полетов, прошлись по стоянке, посмотрели, как трудятся авиаспециалисты.

– Как обстоит дело со снабжением горючим, запасными частями? – спросил у Агавельяна генерал Левандович.

– С бензином проблем нет, с маслами тоже. А вот лимит запасных частей не мешало бы увеличить.

– До меня дошли слухи, что вы кое-что сами изготовляете.

– Слухи преувеличены, товарищ генерал. Когда дело идет о прокладках, шайбах и другой мелочи – обходимся, но не все сделаешь своими руками.

– А вы подбросьте шайб и прокладок восемнадцатому полку взамен дефицитных частей.

– Так уже все, что могли, выменяли у них, – улыбаясь, чистосердечно признался Сергей Давидович.

– Хорошо. Вашу просьбу постараемся учесть. Но смотрите, чтобы на складах не залеживались запчасти, – хитро подмигнул Левандович.

На что Агавельян твердо ответил:

– Наш полк – единственный в своем роде, товарищ генерал, а мой долг – обеспечить его нормальную боевую работу.

– Молодец! – не удержался Эрнест Пети, слушавший разговор. – С таким инженером наши летчики могут не беспокоиться за технику.

– Мы знали, кого направить сюда, – отозвался генерал Шиманов.

Сергей Давидович слушал похвалы, а сам соображал, какую бы еще пользу извлечь для полка из доброго к нему отношения высокого начальства. И уже собирался обратиться с просьбой о присылке нового оборудования для ремонтной мастерской, но тут Пети сказал подошедшему Пуйяду;

– Пьер, дело к обеду, прекращай полеты, строй весь личный состав.

Через час в морозном воздухе над летным полем, под трепетание на ветру французского и советского флагов торжественно зазвучала «Марсельеза», а затем – Гимн Советского Союза. Они исполнялись в честь награждения летчиков полка.

Генерал-полковник авиации Н. С. Шиманов, объявив Указ Президиума Верховного Совета СССР от 4 февраля 1944 года, вручил ордена Красного Знамени подполковнику Пуйяду, капитану Бегену, старшим лейтенантам Альберу, Лефевру, лейтенанту де ля Пуапу. Вместе они сбили 45 вражеских самолетов. Лейтенант Риссо и младший лейтенант Фуко удостоились ордена Отечественной войны 1-й степени, Жаннель и Матис – Отечественной войны 2-й степени.

– Младший лейтенант Жеральд Леон! – зачитывали далее наградные документы.

– Младший лейтенант Леон погиб на поле брани за Отечество, – прозвучало в ответ из строя.

– Младший лейтенант Жеральд Леон посмертно награжден орденом Отечественной войны второй степени и орденом Почетного легиона.

То же самое повторилось, когда прозвучали имена Бальку, Бона, Дени, Ларжо… Их останки, как и тех, кто погиб раньше, покоились в русской земле. Далеко не у всех был могильный холмик. Одни превратились в пепел. Другие, замурованные в кабинах, бесследно канули в леса и топи. Третьи в числе безымянных солдат похоронены в братских могилах.

К сожалению, так уж устроен мир: правое дело без жертв не отстоишь. Много лет спустя после войны «нормандцы» будут петь:

 
Ну, а тем, кому выпало жить,
Надо помнить о них и дружить…
 

Торжественное построение закончилось обедом, веселым чаепитием из подаренного тульского самовара.

Гости улетели, а летчики были приглашены в Дом Красной Армии на балет Чайковского «Лебединое озеро» с участием Ольги Лепешинской.

После того памятного дня в полку целый месяц не было происшествий.

– Награды подняли дух, – констатировал Лефевр.

– А может быть, это результат вашей работы? Помогли новичкам встать на ноги, – высказал предположение Пуйяд.

– Старожилы полка сделали, конечно, все, что было в их силах. Дай бог, чтобы и дальше все шло, как сейчас.

– Завтра, Лефевр, восемнадцатое марта. Генерал Пети обещал, что в этот день к нам прибудет еще группа летчиков.

– Так, смотри, мы перерастем рамки полка.

– К тому все идет, дорогой.

– Выходит, работы у нас никогда не убавится?

– Выходит, так.

По злому стечению обстоятельств вновь прибывшим пришлось начинать службу в «Нормандии» с участия в похоронах.

Жуар и Бурдье – неразлучные друзья. На земле и в воздухе – вместе. Ни один не признавал за собой права ведущего. Оба равны. Потому по очереди летали в качестве ведомого.

Это шло вразрез с наставлением по производству полетов, но Пуйяд поощрял такую дружбу, видя в ней залог неуязвимости в бою. Полковые же шутники реагировали по-своему.

– А как у вас с девушками? – то и дело «подначивали» их.

На это оба отвечали:

– Не волнуйтесь, и тут полный порядок.

Вокруг Жуара и Бурдье всегда была атмосфера душевного, сердечного притяжения. Они всегда – центр веселой компании, где в почете шутки и смех. Оба симпатичные, ладно скроенные, они могли и спеть и сплясать. На этой почве Жуар и Бурдье быстро нашли общий язык с Лораном – обладателем великолепного голоса. Александр исполнял целые арии из опер, Жуар и Бурдье с удовольствием подпевали ему.

В тот день, 18 марта, они с утра, бреясь, дружно спели знаменитую каватину Фигаро из оперы «Севильский цирюльник».

Ничто не предвещало беды. Но она пришла как гром среди зимы.

Жуар в Бурдье поднялись в небо, начавшее затягиваться тучами. В наборе высоты им пришлось пробивать облака.

– Бурдье, подтянись, не отрывайся, – предложил по радио Жуар.

Самолеты ныряют в серую пелену.

Что произошло в следующую секунду, не видел никто. Только два «яка» на глазах у всех, беспорядочно переворачиваясь, вывалились из плотных облаков и неуправляемо понеслись к земле. По всей вероятности, Бурдье, прибавив обороты, чтобы не отстать от Жуара, столкнулся с ним.

На аэродроме все оцепенели от ужаса. Вздох облегчения вырвался у многих, когда от самолета ведущего отделилась черная точка и над ней раскрылся белый купол. Ждали, что вот-вот покинет борт и пилот ведомого. Но тут произошла еще одна трагедия: пылающая машина Бурдье задела раскрытый парашют, и тот вспыхнул как спичка.

Более страшного зрелища в небе никому видеть не приходилось. Это была катастрофа из числа тех, которые надолго выводят всех ее свидетелей из душевного равновесия.

Тела погибших друзей положили рядом на трехцветное национальное полотнище. И в смерти они неразлучны.

Потрясенные летчики стояли вокруг. В ушах каждого продолжало звучать «Фигаро там, Фигаро здесь», а уста тех, чьи задорные голоса они слышали еще утром, были сомкнуты навсегда.

Черный траур царил в полку.

Он привел в крайне угнетенное состояние и только что прибывшую группу летчиков во главе с капитаном Луи Дельфино. Чем-то отдаленно схожий с Пьером Пуйядом, он стоял, в скорби склонив голову, а рядом в глубокой печали застыли Гастон, Жецес, Пинон, Лемар, Эмоне, Перрен, Мансо, Меню, Микель, Табуре. С первой минуты пребывания на тульской земле они получили жестокий урок того, как можно сложить крылья, даже не побывав в воздушном бою.

С новым отрядом летчиков прибыл и кюре Патрик. Вместо первой проповеди ему предстояло отпевать погибших. Среди французов верующих почти не было – проявляли уважение к религиозным обрядам лишь традиционно. Этого не мог не заметить проницательный служитель культа. Заботясь об укреплении своего престижа, он хотел было и похороны организовать согласно религиозным обычаям. Но этому помешало одно непредвиденное обстоятельство.

Весть о трагедии в полку «Нормандия» быстро докатилась до Москвы. Военная миссия сразу же направила в воинскую часть месье Карбринелла и Люсетт Моро – землячку Жюля Жуара. Девушке было доверено нелегкое поручение: запечатлеть в памяти похороны, чтобы потом, по возвращении на родину, рассказать о них родителям Жуара.

Имя Жуара к тому времени уже было широко известно. В воздушных сражениях над Францией он сбил пять фашистских самолетов. Был несколько раз ранен. На обычной лодчонке бежал от вишистов в Англию. Затем попал в Дакар, где его арестовали и бросили в тюрьму. Вырвавшись из нее, через Испанию пробился в Африку, где присоединился к силам «Сражающейся Франции».

Никакие испытания на пути в «Нормандию» не сломили волю и мужество Жуара, и вот на тебе: по глупой случайности так нелепо оборвалась его жизнь.

Карбринелл настоял на погребальной процедуре в соответствии с французским армейским уставом, и кюре вынужден был согласиться.

Последним пристанищем друзей стала могила в приаэродромной рощице. Люси возложила на нее большой венок живых цветов, привезенный из Москвы, посреди которого водрузила собственноручно вырезанный из картона и обклеенный фольгой лотарингский крест.

Поминальный обед прошел при полном молчании. Но французы не были бы французами, если бы присутствие дамы не заставило их хоть на некоторое время забыть о печали и горестях. Как только встали из-за стола, все столпились вокруг Люси.

Люсетт знали все, даже и те, кто никогда раньше не видел ее. У каждого нашлось к ней какое-то, пусть самое незначительное, но дорогое дело. Ведь исполнить его должен был милый, нежный и ласковый ангел-хранитель полка, близко к сердцу принимающий все, что касается «Нормандии».

Люси старательно записывала просьбы – одному купить запонки, другому – лезвия для бритья, третьему – теплые носки. Когда все пожелания были высказаны, Пуйяд спросил:

– Дорогая Люси, а чем мы сможем отблагодарить вас?

Она, не задумываясь, выпалила давнюю сокровенную мечту:

– Прокатите на истребителе.

Мало кто знал, что ее отец был когда-то авиационным механиком, благодаря которому она в детстве поднималась в воздух. На какой машине, не помнит, но чудесное ощущение высоты и скорости сохранила на всю жизнь. И никогда не теряла надежды испытать его еще раз.

Пуйяд не мог отказать. Но, глянув в окно, за которым мела густая поземка, засомневался в возможности полета. Его решение опередил Робер Марки:

– Разрешите мне подняться с Люси?

Марки в полку с января. Успел неплохо показать себя, механикам никаких забот пока что не доставлял. Вызвался прокатить Люси? Что это, проявление мужской галантности или нечто большее? Не наделает ли Робер глупостей в воздухе? Пуйяд мысленно вернулся к Жуару и Бурдье. Отказ уже висел у него на кончике языка. Но тут пропела Люси:

– Я согласна.

– Ну что ж, Робер, давай. Только без выкрутасов.

Так впервые на «яке» полка «Нормандия» в воздух поднялась француженка. Сперва, конечно, ее экипировали надлежащим образом.

Марки оказался все-таки не из тех, кто умеет сдерживать себя. Крутых разворотов, глубоких виражей ему показалось мало. Пошел на сложный пилотаж, мастерски выполнил весь его комплекс.

Люсетт, широко раскрыв красивые с голубой поволокой глаза, крепко уцепившись руками за борта, мужественно переносила перегрузки головокружительного пилотажного каскада.

Пуйяд, наблюдая за тем, что выделывал Марки, рвался к трубке микрофона, но тут же сдерживал себя: сознавал, что, полети он с дамой на борту, делал бы то же самое.

Пребывание Люсетт в полку сгладило тяжелые впечатления, которыми начался день печали и скорби. И когда она в своем сером пальтишке с пушистым белым воротником, стоя в проеме дверцы Ли-2, посылала всем прощальные воздушные поцелуи, каждый думал о том счастливом времени, когда они вернутся во Францию к своим возлюбленным. Жизнь брала свое, никто не хотел думать о возможности безвременной смерти.

Не думал об этом и Беген. Однако после трагедии, приключившейся с Жуаром и Бурдье, он сильно сдал, стал без явного повода взрываться, перессорился с доброй половиной летчиков.

Понаблюдав за ним, Лебединский вошел в ходатайство перед Пуйядом об отправке Дидье Бегена на Ближний Восток, где тот в сравнительно спокойной обстановке мог прийти в себя.

Дидье уехал. В дальнейшем судьба забросила его в Голландию, где 28 ноября 1944 года он был сражен огнем немецких зенитных орудий. Так «Нормандия» лишилась еще одного ветерана.

А загадка столкновения Жуара и Бурдье разъяснилась спустя несколько дней, когда де Панж раскладывая по мешкам вещи погибших. Их теперь уже не делили между летчиками, а отправляли на хранение в военную миссию. Среди документов Бурдье Жан нашел письмо, адресованное Пуйяду. Это было признание в том, что он почти совсем не умеет летать, совершенно не готов к воздушным боям на тяжелейшем русском фронте, но даже самому себе боится признаться в этом, чтобы не быть изгнанным из полка «Нормандия». Морис так и не решился передать это письмо адресату. И тем самым как бы подписал себе и Жуару смертный приговор. В моральном плане его, конечно, трудно было винить. Однако еще раз подтвердилось незыблемое правило авиации: небо никому не прощает недоученности, перед ним все равны, его требования всегда одинаково жестки.

Тренировки продолжались.

В последний день марта, уже пахнувший приближающейся весной, Пьер Пуйяд объявил:

– Сегодня к нам прибудут генерал Захаров и писатель Илья Эренбург. Хотят посмотреть на наши полеты. Так неужели ударим лицом в грязь?

Разумеется, не должны. Таким гостям надо показать себя только с самой лучшей стороны. От генерала Захарова зависят сроки отправки на фронт – всем уже изрядно надоело распивать чаи из тульского самовара. А Илья Эренбург, как это уже не раз бывало, своим острым пером напомнит миру, что «Нормандия» живет, действует, готовится к новым схваткам с врагом. Вскоре снова зазвучит в эфире тревожное немецкое: «Ахтунг, франсьозен!» А пока только приказы Верховного Главнокомандующего с благодарностями за участие в освобождении городов Орла, Спас-Деменска, Ельни и Смоленска, бережно хранимые новым начальником штаба капитаном Шураховым, напоминали о недавней славе «Нормандии».

Лефевр со своей 3-й эскадрильей получил задание: продемонстрировать групповой полет, затем одиночный пилотаж и в заключение пройти всей эскадрильей в парадном строю над аэродромом.

Программа выполнялась безукоризненно. Гости поздравляли Пуйяда, тот удовлетворенно потирал руки.

Заходил на посадку последний самолет, управляемый младшим лейтенантом Монье. Зрители начали расходиться. Захаров, Эренбург, Пуйяд направлялись в столовую.

И тут до ушей командира полка донесся радиодоклад Монье:

– Отказал мотор!

Пьер возвращается, выхватывает у Альбера, руководившего полетами, микрофон:

– «Раяк-пятнадцать», сможете дотянуть до начала полосы?

– Не уверен. Далековато.

– Тогда прыгайте. Немедленно прыгайте!

– Поздно: малая высота.

В следующую секунду «як» с треском врезался в верхушки деревьев, перевернулся, гулко ударился о землю, взметнулся вверх и развалился на куски.

Все, словно по команде, бросились к месту катастрофы. Каково же было удивление, когда увидели выбравшегося из-под обломков и шагнувшего навстречу Монье!

– На этот раз тоже не конец, – сказал он и без сознания упал на руки товарищей.

Уже четвертый год подряд судьба испытывала его. В 1941-м он врезался в дом, в 1942-м – еле вывел из штопора вышедший из повиновения «харрикейн», в 1943-м – скапотировал при вынужденной посадке.

Счастливчик Монье отделался испугом да шрамом на щеке. Уже вечером он вместе со всеми участвовал во встрече с Ильей Эренбургом. Писатель, попыхивая своей неизменной, неподвижно висящей в уголке рта трубкой, рассказывал о встречах с первыми «нормандцами» в Иваново, об их героических делах, о боевых подвигах советских воинов.

Особенно понравилась всем услышанная от него история о том, как один бывший сибирский охотник – чемпион среди снайперов фронта – «подарил» ему двести из четырехсот уничтоженных им фашистов.

– Но вы же не будете больше чемпионом, – возразил писатель против такой щедрости солдата.

– Не волнуйтесь, я свое быстро наверстаю, – заверил снайпер, – а у вас тоже будет солидный личный счет.

Французы, для которых были внове почет и уважение, которыми пользовались в народе советские писатели, воочию убедились в том, что для этого есть веские основания. Писатели несли людям яркое волнующее слово правды о войне, о ее героях.

От Эренбурга многие «нормандцы» впервые узнали о Зое Космодемьянской, Александре Матросове, Дмитрии Глинке, Иване Кожедубе, Александре Покрышкине. Славные дела этих людей никого не оставили равнодушными.

Вечер закончился пением французских и советских песен. Пели все – и хозяева, и гости.

Под конец недавно вернувшийся из госпиталя Фуко обратился к генералу Захарову:

– Скоро ли нас отправят на фронт?

С разных сторон сразу же послышались голоса:

– Да, пора.

– Так совсем забудем запах пороха.

– Надоело вхолостую утюжить воздух. Командиру дивизии льстило это настроение.