Текст книги "Шпага чести"

Автор книги: Владимир Лавриненков

Соавторы: Николай Беловол
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Ранения оказались очень сложными, лечение – затяжным. Шалль нервничал, рвался в полк, но его, теперь уже вместе с Шарлем Ревершоном, доставленным в полевой госпиталь забинтованным с головы до ног, отправили в Москву.

Ревершон, лежа на носилках, крепко держал в торчащем из-под покрывала кулаке игрушечного медвежонка.

– Не выпускает с аэродрома, – сказала сопровождавшая медсестра.

– Это мой амулет, подарок Люси, – прошептал запекшимися губами Шарль.

А потом, помолчав, безо всякой видимой связи, продолжил:

– Командир, а Ирибарн погиб. Вчера.

Рене как током ударила эта весть. Талант молодого летчика-истребителя только начал раскрываться. Комэск возлагал на него большие надежды. Изменчивы бойцовское счастье, удача. Рене взглянул на Ревершона, на его амулет. И вспомнил, как неделю назад Ирибарн в поисках какой-то потерянной вещи перевернул вверх дном все в комнате, где жил с летчиками.

– Шарль, ты не знаешь, что пропало тогда у Робера?

– Такой же мишка от Люси…

«Теперь понятно, почему Ревершон вспомнил о Ирибарне, – подумал Шалль. – Он уверен, что именно этот медвежонок спас ему жизнь».

Из госпиталя лишившийся ноги Шарль Ревершон отправился в Лондон, Рене Шалль – во Францию. Последний увез что ни есть горчайшую весть для матери; 27 марта в неравном бою погиб младший брат Морис. После того как им был подбит русский самолет, Морис все время жаждал собственной кровью смыть вину. Он смыл ее вражьей, сразив десять пиратов-гитлеровцев.

Через Шталупинен и Гумбинен пролегали шоссейные и железнодорожные магистрали, ведущие к Кенигсбергу и его порту. По ним днем и ночью двигались автоколонны и эшелоны противника в обоих направлениях. Две недели шли бои за эти жизненно важные для врага коммуникационные узлы. И конечно же здесь хватало работы авиации.

Мартен во главе четверки вылетел сюда с заданием «очистить небо от фашистских самолетов».

Когда вошли в нужный сектор, Игорь-Мишель запросил по радио:

– Сообщите ваше местонахождение?

– Три километра к югу от Шталупинена.

– Отлично. Шесть «фоккеров» идут от Гумбинена.

– Понял. Движемся навстречу.

Через секунду:

– Восемь «фокке-вульфов» идут от Гумбинена.

«Так сколько же их – шесть или восемь? – спросил себя Рене Мартен. – Собственно, какое это имеет значение! Захаров говорит, повторяя Суворова: врагов не считают – их бьют».

Все же их оказалось восемь. Они перестраивались выше «нормандцев», готовясь ринуться в пике на наши траншеи.

Надо осмотреться, нет ли еще где вражеских машин. Батюшки! Сзади еще шесть «фоккеров» идут своим навстречу. Что за чудеса? Тактическая хитрость? До сих пор немцы – твердые приверженцы раз и навсегда установленной методики действий – не проявляли подобной гибкости. Что, жизнь заставляет? Извлекают уроки из горького опыта?

Как два поезда на параллельных рельсах, обе группы противника разминулись, едва не зацепив друг друга крыльями, и стали удаляться каждый в свою сторону. Что это значит? Почему они уходят? «Высота! – мелькнуло в голове Мартена. – Знают о слабости «яка»; выше пяти тысяч метров он хуже управляется. А, черт, как же я сразу не сообразил этого? Фашисты, имея больший запас горючего, дождутся, пока мы будем вынуждены уйти, а потом приступят к своему черному делу. Ну что ж, придется ответить на хитрость хитростью».

– Курс – на аэродром! – передал он ведомым. Те, недоумевая, развернулись и последовали за командиром.

Молча, на максимальной скорости шли минут десять. «Достаточно», – решил Мартен:

– Боевой разворот – на обратный курс!

Четыре истребителя, как привязанные друг к другу, круто взмыли вверх до предельно возможной высоты, там стали в горизонтальный полет и полным ходом устремились туда, откуда только что ушли.

«Фоккеры», уверенные в том, что перехитрили «яков» – теперь никто им не будет мешать, – сошлись, снизились, стали перестраиваться для нанесения бомбового удара.

Камнем с неба па них свалились «яки». Мартен, поджигая замыкавшего строй «фоккера», обратил внимание, что его противник отличается от тех, с которыми приходилось иметь дело до сих пор. Чем же? Ага, у него длиннее нос, что существенно меняет силуэт. Поставлен более мощный мотор. Зачем? Чтобы лучше вооружить. Сколько пушечных стволов торчит у него? Раз, два, три… шесть!

– Раяки! Будьте осторожны – «фоккеры» модернизированные, – передал своим.

А они уже по очереди в хвост и в гриву лупят стаю и вырывают из нее то одного, то другого хищника.

Замысел командира воплощался как нельзя лучше. Но вдруг увидел пикирующую на него шестерку «мессеров». Начали разворачиваться и «фоккеры». Немцы образовывали хорошо знакомые клещи, начисто лишающие истребителей свободы маневра. Куда бы ни устремлялись «яки», повсюду свои хвосты подставляли под огонь. Шесть пушек у каждого ФВ-190 – трудно укрыться от них. Да и в лоб тут не возьмешь – это равносильно самоубийству.

– Раяки, все ко мне!

Блетон, Менью, Делен, почувствовав угрозу, быстро подтянулись к командиру.

– Правый полупереворот. Полный «газ». Все – в пике!

Этот малоизвестный прием Мартен испробовал еще В Африке на «спитфайрах».

Кажется, клещей удалось избежать. Но бой не окончен.

– Все – в вираж!

Рене буквально поставил «як» на дыбы, отчего он зарычал, как бы возмущенный грубым обращением с ним.

– Потерпи, милый, потерпи, – произнес Мартен, осматриваясь, оценивая обстановку.

Теперь можно снова навязывать свои условия. Мартен повел четверку на высоту, оттуда – в атаку на «мессеров». Все смешалось, спуталось. Рене остался один на один с двумя вражескими истребителями. Сражаясь с ними, следил за «фоккерами». Те, почувствовав безопасность, опять начали строить маневр для бомбометания.

– Менью, Делен, Блетон! – звал командир. Но никто не отзывался – случайная пуля угодила в передатчик.

Приемник работал. В нем раздался радостный возглас Менью:

– Браво, Делен, и этот сбит!

«Все это хорошо, – подумал Мартен, – но дело идет к развязке. У нас кончаются бензин и снаряды. Положение безнадежное».

Он всаживал в одного из «мессов» свою последнюю очередь, когда над ним промелькнул краснозвездный Ла-7. «Наверное, почудилось, – подумал Мартен, – откуда здесь взяться ему?» Но услышал в приемнике возбужденный голос Блетона:

– Русские! Группа Лавриненкова! Как всегда вовремя.

– Мартен, – донесся голос Игоря-Мишеля. – Фино приказывает выходить из боя. Он поднимает группу.

Игорь из-за дымки плохо видел, как разворачивались события, но по времени боя, да и по неравенству сил мог судить, в каком положении оказались его собратья. Именно с помощью Эйхенбаума через Дельфино и Захарова группа Ла-7 была переброшена на выручку французам из другого района действий. Продолжение боя дорого обошлось гитлеровцам – недосчитались еще семи самолетов.

Лишенный связи, Мартен вышел из боя, встал в круг, ожидая ведомых. Пришел Делен, за ним – Блетон.

Менью все нет. И нигде не видно его.

Надо уходить. Хотя бы хватило горючего. Уже приближались к аэродрому, когда в наушниках раздалось:

– Не двадцать пять! Не двадцать пять!

Это что есть силы кричал капитан Луничкин. Он не знал французского языка. Обычно его распоряжения кто-то переводил. «Двадцать пять» означает «посадка разрешена». «Не двадцать пять» – видимо, садиться нельзя. А вдруг он что-то путает? Куда идти на последних каплях бензина? Ответить без передатчика не могу. Как поймут меня ведомые?» – думал Мартен.

– А черт вас побери, не двадцать пять, не двадцать пять! – снова загремел Луничкин и добавил несколько крепких русских слов.

Тут уже сомнения рассеялись – надо уходить на ближайшую точку. Но что там внизу произошло? Мартен присмотрелся – на аэродроме вспыхивают султаны взрывов. Артиллерийский обстрел! Вот те на! Хорошо, что еще хоть немного можно продержаться в воздухе.

Сели на запасную площадку с остановившимися винтами.

На основном аэродроме было повреждено несколько самолетов. Это уже не первый артобстрел по нему. Тут что-то нечисто. Начальник штаба майор Вдовин послал своего заместителя капитана Профателюка с группой солдат «прочесать» близлежащий лес. Они вернулись, ведя под конвоем переодетого в гражданское немца, имевшего при себе рацию для корректирования огня.

Дельфино понял, что здесь, в Восточной Пруссии, нужны особые меры предосторожности. Это прибавило забот: начали перекочевывать с места на место чуть ли не каждую неделю и всякий раз приходилось начинать все заново.

Вернулись разведчики – Дешане и Углофф.

– Немцы бегут через пролив, – доложили они.

– Оттепель, лед ненадежный! – удивился Дельфино.

– Проложили дощатые переправы.

– Любопытно.

Рядом с «нормандцами» на аэродром Витенберг приземлился 139-й истребительный полк во главе с полковником Александром Петровцем. Быстро все перезнакомились, узнали, что командир еще в начале войны был сбит, взят в плен, бежал, проделав дыру в вагоне, партизанил, вернулся в полк.

– Надо же! – удивился тогда Дельфино. – У тебя почти такая же судьба, как у Лавриненкова.

А узнав от Дельфино, каким образом переправляются через пролив немцы, Петровец попросил:

– Надо моим ребятам ударить по переправам! Наши Як-девять больше приспособлены для этого.

Стартовала четверка во главе со старшим лейтенантом Долголевым. Пробившись сквозь завесу зенитного огня, они пулеметными и пушечными очередями прошлись по переправе, а когда двинулись на второй заход, ведущий отвалил в сторону, стал снижаться: в самолет попал вражеский снаряд. Долголев садится на лед с убранным шасси. Пилот выскакивает из кабины, видит, что к нему отовсюду бегут гитлеровцы, и извлекает из кобуры пистолет. Ведомый лейтенант Михеев доложил Петровцу о случившемся.

– Прикрыть Долголева, – последовал его приказ. – Не дать врагу возможности взять его в плен.

Комполка тут же послал к месту происшествия еще одно звено самолетов. Фашисты, несмотря на ураганный огонь с неба, приближались к советскому летчику.

У его ведомых кончается бензин. Они торопятся домой, чтобы тут же вернуться. Но уже без Михеева. Тот по разрешению Петровца пересел на По-2, на котором собрался снять со льда своего командира.

– Над заливом появились «желтые», – доложили летчики.

Александр Кузьмич звонят Дельфино:

– Луи, подними дежурное звено, прикрой моего По-2, нужно спасти Долголева.

– О чем разговор! Сделаем!

Дельфино поднял эскадрилью. Под ее эскортом Михеев благополучно приземлился возле машины Долголева, взял его на борт, доставил домой. А французы сцепились со старыми «знакомыми» – «мельдерсами».

«Нормандцам» давно хотелось захватить в свои руки хоть одного из них. Кажется, сейчас такая возможность представится. Четверка – Шаррас, Анри, Дешане, Блетон, плотным клином врезавшись в строй «мессов», отбила одного из них, зажала сверху, снизу, сзади и повела к своей территории. Остальные ринулись ему на выручку, но перед ними стеной встали французские и советские «яки», подоспевшие на помощь.

«Пленник» забился, как рыба в сети, бросался из стороны в сторону, чуть не врезался в Дешане и, не находя спасения, взвивался вверх, потом, теряя скорость, заваливался в штопор.

– Хитрая бестия! – говорит Шаррас. – Блетон, отруби ему крылья, а то уйдет у самой земли.

Из последнего пополнения Пьер Блетон считался лучшим стрелком. И на этот раз он подтвердил свою репутацию – превратил «месса» в щепки. Над летчиком раскрылся купол парашюта. Он садится прямо в расположение наших пехотинцев.

«Вот и поговорим», – подумал Шаррас.

На следующий день пленного по просьбе Дельфино доставили на аэродром. Он был щуплый, беловолосый, средних лет.

– Что интересного расскажете нам? – спросил комполка.

Переводил Жорж де Фрид, немного знавший немецкий.

– Мне нечего сказать.

– Сколько на вашем счету сбитых самолетов?

– Ни одного.

– Как же так? Ведь вы в отборной эскадрилье.

– Все сбитое мной принадлежит великому асу ему командиру барону фон Бренделю.

– Как это понимать?

– Все победы, почести и награды принадлежат тому, кого мы призваны защищать в бою.

– И вас это устраивает?

– Я – ведомый, тень своего командира, делаю все ради него.

– До каких же пор?

– Пока сам не стану командиром.

Слушали это с удивлением. Нигде, кроме немецкой армии, такого не встретишь, А он, этот щуплый плюгавец, еще и гордится тем, что обеспечивал победы своему «великому асу».

Стало, наконец, проясняться, почему эскадрилья «Мельдерс» не оправдывает надежд Геринга. Если ведомые только защищают ведущего, если им ничего не перепадает от пирога славы, откуда же браться инициативе, дерзости, отваге?

После этого у французов снизился интерес к «желтым»: отнесли их к разряду обычных «мессов».

Допрос немца подходил к концу, когда примчался запыхавшийся Ромер:

– Командир, пришла радиограмма. К нам летят генералы Пети, Захаров и Левандович.

– Прекрасная новость, Морис! Приготовь данные о нашей работе с января.

– Уже готовы, мой командир.

– Тем лучше. Передайте всем: пусть приведут себя в надлежащий вид. А то я видел сегодня в воздухе небритого.

– По тревоге поднимались, не успел…

– Сейчас должны все сделать.

Но что тут можно было успеть, если Ли-2 уже показался на горизонте.

А генералы приехали не смотр устраивать – привезли награды. Полку вручили орден Красного Знамени; Луи Дельфине, Рене Шаллю и еще семнадцати летчикам – ордена Отечественной войны 1-й степени. Всего 44 летчика получили высокие советские награды. Старший лейтенант Жозеф Риссо, еще не вернувшийся из отпуска, удостоен ордена Александра Невского. Печально было слышать имена Казанова, Панвена, Ирибарна, Менью, Микеля, Монжа, Пикено, Вердье, Керна, Гастона, значившихся в Указе Президиума Верховного Совета СССР. Их уже не было в живых. Но за них фашисты заплатили шестьюдесятью самолетами.

Генерал Пети с особым удовлетворением прикреплял французские награды к гимнастеркам советских механиков. Пидулов, Сальников, Крайнев, Филимонов, Румянцев, Котельников, Федорин, Бобриков, Кулаков, Нестеренко, Капралов и другие авиаспециалисты были рады: это означало признание их нелегкого, далеко не простого труда.

Настоящий восторг вызвало у всех награждение орденом Военного креста лейтенанта Якубова, который в октябре прошлого года спас от верной гибели Эмоне. Раненный, Жан выбросился тогда с парашютом. Он наверняка истек бы кровью или замерз – надвигалась холодная ночь. Но вскоре над ним склонился незнакомый советский лейтенант-авиатор:

– Я искал вас и очень рад, что вы живы. Сказал, уложил Жана на парашют и поволок.

– Я с Пе-2, – объяснял он по дороге, – нас тоже сбили. Я так же, как и вы, воспользовался парашютом. А мой командир и стрелок-радист погибли.

Узнав об этом, Дельфино немедленно обратился во французскую военную миссию с ходатайством – по достоинству отметить действия лейтенанта Якубова; взаимовыручка на войне всегда ценилась превыше всего.

После торжественного обеда высокие гости улетели. Вместе с ними отбыл и капитан Матрас. Ему предстояло следовать в Тулу и принять там под свое командование вновь создающийся полк.

Прощаясь, Дельфино обратился к генералу Пети:

– Лучшие комэски уходят. Сначала Рене Шалль, теперь Пьер Матрас. Когда же наши отпускники вернутся?

– Они уже в дороге. Но все будут направлены в Тулу. Сами понимаете, дивизия требует много людей.

– Значит, никакого пополнения не ожидать?

– Нет, Луи, придется обходиться наличными силами.

– Тяжело придется.

– Знаю. Даст бог, вольетесь в дивизию, станет легче.

Ли-2 ушел. Дельфино построил полк:

– Ле Мартело, Шаррас, подбирайте себе заместителей, назначаю вас командирами эскадрилий. Де Сент-Марсо, готовьте свою эскадрилью к вылету – война продолжается.

Неудержимая огненная лавина катилась к Кенигсбергу. Юго-западнее его ценою огромных усилий и многих жертв удалось ликвидировать мощную группу врага. Здесь, на поле брани, 18 февраля был смертельно ранен командующий фронтом дважды Герой Советского Союза генерал армии И. Д. Черняховский. Его сменил Маршал Советского Союза А. М. Василевский. По бездорожью, преодолевая болота, разлившиеся реки, наши войска стягивались к Кенигсбергу, гарнизон которого насчитывал 130 тысяч человек, имел на вооружении 2000 орудий, свыше 100 танков. Полевая оборона опиралась на 15 крепостных фортов вокруг города и девять – на его территории.

Когда подлетали к Кенигсбергу наши самолеты, у пилотов создавалось впечатление, что каждый метр его земли утыкан зенитками. Приходилось подниматься выше досягаемости их снарядов. А там стаями ходили «мессеры».

– Господин полковник, господин полковник! – закричал пораженный увиденным «Мишель» Эйхенбаум. – Вы посмотрите, что они делают?! Что творят!

Начальник штаба Тацинского танкового корпуса полковник Черников спокойным взглядом окинул разворачивающуюся перед ним панораму боя на подступах к Кенигсбергу. Танки, крушившие опоры линий электропередач, па которые показывал Игорь, не задержали на себе его внимания.

– Таков приказ, мой дорогой, город нужно лишить энергии. А вы лучше вызывайте своих орлов. Сейчас в самый раз поддержать нашего брата.

Игорь склонился над радиостанцией, начал вызывать «Нормандию – Неман».

Вскоре все 25 «яков» с трехцветными коками проследовали на Кенигсберг. Чуть правее шел 9-й гвардейский, еще правее – 18-й гвардейский, а там, дальше, – бомбардировочные, штурмовые полки.

Такого налета Игорю еще не приходилось наблюдать.

Полковник Черников сказал:

– Похоже на то, что было под Сталинградом. Только сейчас, пожалуй, больше.

30 минут город-крепость содрогался от бомб и снарядов, На его улицы рушились сбитые самолеты – немецкие и советские. Казалось, ад – ничто по сравнению с тем, что творилось на земле и в небе.

Одна волна самолетов уходила, другая приходила на Смену.

– Все вернулись? – было первым вопросом Дельфино перед повторным вылетом.

– Нет Блетона.

– Кто его видел?

– Я, – отозвался Кюффо. – Он сбил одного «мессершмитта». Потом увидел «желтого», бросился ему наперерез, а что было дальше, не знаю, начал сам, отбиваться.

– Подождем, может, объявится. Еще раз напоминаю, – обратился ко всем, – держаться друг за друга, не увлекаться. Иначе нас перещелкают поодиночке. По самолетам!

Полк снова двинулся на Кенигсберг, а в это время раненного в руку и ногу Блетона допрашивал сам командир эскадрильи «Мельдерс» полковник Брендель. Он по-джентльменски представился, сказал, что у него 189 побед и что сам Гитлер вручал ему Железный крест с бриллиантами.

«Так вот какой ты, барон фон Брендель! – подумал про себя Пьер. – Теперь-то я знаю цену вашим победам; хорошо, если наберется десяток лично сбитых…»

– Кто сразил моего ведомого? – вдруг безо всякого перехода резко спросил полковник.

Блетон не нашел нужным скрывать правду:

– Ваш покорный слуга.

– Ну вот, вы моего ведомого, а я – вас. Возмездие, так сказать. А Вальтера мне жаль. Он был лучшим из моих ведомых.

– Сбивал вам самолеты? – совсем осмелел Пьер.

– Да, сбивал. Я собирался назначить его командиром звена. Он стал бы настоящим асом.

– В том случае, если бы другие стали работать на него?

– А как иначе? Все – ради командира. Мой ведомый его хорошо понимал. Жаль его. Что вы с ним сделали?

– Отправили в тыл.

– А как быть с вами? Я вижу, вы мужественный летчик. А вас должны расстрелять как партизана. Мне не хочется этого.

Едва не убив в воздухе Блетона, полковник Брендель спас его на земле тем, что не передал в руки гестапо. Пьера бросили в лагерь для военнопленных русских летчиков, сбитых в Прибалтике. Из-за решеток они видели в полнеба зарево-это горели Пиллау и Кенигсберг. И от сознания собственного бессилия яростно сжимали кулаки.

– С боеприпасами не возвращаться, сбивать самолеты, нет их – громить врага на земле! – ставил Дельфино задачу перед очередным вылетом.

Курс прежний – Кенигсберг.

Пока что небо пусто, если не брать во внимание бессчетное количество огненных шариков – взрывов зенитных снарядов. К ним уже приспособились, приловчились маневрировать между ними, избегая попаданий. Дельфино остался с группой наверху, в готовности к встрече с «мессерами» и «фоккерами». Остальным предоставил право свободного выбора наземных целей.

Пьер Дуарр устремился к железнодорожному вокзалу, где скопилась масса эшелонов. За ним последовали еще три «яка». Буквально продравшись сквозь зенитные трассы, четверка нанесла удары по стоящим под парами паровозам. Они тут же взлетали высоко вверх обломками, затем один за другим начали рваться вагоны. Огонь метнулся к платформам с танками, орудиями, автомашинами. Вскоре внизу все было охвачено пожаром.

В другом конце города медленно, словно нехотя, начало оседать трехэтажное заводское здание. Стены расползались, валились, как в замедленной киносъемке, и наконец окончательно рухнули, подняв огромные столбы пыли. Это «поработали» Робер Кастен и его друзья. Потом на окраине города с ослепительным блеском взорвалась огромная цистерна. За ней – вторая, третья. Там орудовали летчики де Сент-Марсо.

Дельфино бросил взгляд на часы. В распоряжении – 40 минут. Потом их сменят другие. Непрерывность воздействия с воздуха на упорно сопротивляющегося врага – такой была задача, поставленная командармом и командиром дивизии. Не дать фашистам возможности поднять голову вверх, не позволить им опомниться – значило намного облегчить участь войск, штурмующих эту «неприступную крепость», как внушала геббельсовская пропаганда.

Дельфино всматривался в разворачивающуюся под ним страшную панораму, когда в наушниках раздалось:

– Командир, на горизонте – «мессы»!

– Раяки! Все ко мне! – тут же, распорядился он. «Мессеров» было много. Они в последнее время только так и летали – сплошной тучей. То ли с целью психологического воздействия на русских летчиков, то ли в интересах собственной безопасности. Возможно, и то, и другое.

Однако никакие тактические ухищрения не спасали врага. Гордость авиации Геринга была уже выбита. На фронт посылали летчиков-инструкторов из летных училищ и безусых юнцов, не имевших боевого опыта. Дрались они остервенело, но допускали много различных просчетов. Этим пользовались советские летчики и летчики полка «Нормандия – Неман», когда бой шел на равных с более или менее приемлемым преимуществом неприятеля. А в той ситуации, какая назревала сейчас – пять или шесть на одного, – тут думай, как не ошибиться самому.

Дельфино распределил силы: сам с эскадрильей де Сент-Марсо пойдет на противника в лоб. Ле Мартело ударит по нему сверху. Шаррас, разделив своих на две группы, свяжет «мессов» боем на флангах. Таким образом, у врага будет один выход – вниз. А бить в хвост всегда проще.

В считанные секунды произошло перестроение. А еще через минуту Дельфино и де Сент-Марсо, ворвавшись в гущу «мессеров», пошли «врукопашную». И французы, и гитлеровцы били в упор, слышался треск отваливающихся крыльев.

Кто из фашистов пытался уйти вверх, чтобы, собравшись с духом, снова ринуться в гущу боя, того тут же, как куропаток на взлете, подстреливали истребители Ле Мартело. То же самое происходило на флангах, где мастерски действовали летчики Шарраса.

Один из крестоносцев ринулся вниз. За ним увязался Робер Кастен. Пике на полной скорости для «яка» рискованно. Поэтому Робер занял «мертвую зону» – сектор, в котором обнаружить преследователя не так просто, не зная особых приемов осмотрительности. Гитлеровец не воспользовался ими. Решив, что сзади никого нет, резко переломил траекторию полета, пошел в набор высоты – и тут же получил несколько оставшихся в распоряжении Кастена снарядов.

Это была седьмая победа Робера.

Уже было сбито около десятка вражеских самолетов, когда нахлынула новая черная туча – «фоккеры».

Дельфино знал: вот-вот будут на исходе боезапас и горючее. Пожалуй, больше ввязываться в бой не следует, надо уходить. Он собрался было отдать по радио команду, когда услышал в наушниках:

– Раяки! «Соколы» идут на помощь.

«Лавриненков. Ну, держитесь теперь, боши!» – облегченно вздохнул Дельфино.

Рядом с Дельфино возник Амет-хан Султан. Его худощавое, скуластое, обрамленное иссиня-черными волосами лицо было полно мужественной решимости сокрушить все и вся на своем пути.

«Как это здорово, что есть на свете такие вот люди!» – восторженно подумал Дельфино, и оба на предельной скорости вонзились в строй «фоккеров». Где-то выше вел в атаку своих орлят Павел Головачев, откуда-то доносились обрывки алелюхинских распоряжений. Эфир переполнился русскими, французскими, немецкими командами, выкриками, ругательствами. Смелое маневрирование, непрерывные атаки, меткий огонь делали свое. Уже пять «фоккеров» полыхали на земле, несколько «мессов» ушло, потянув за собой дымные шлейфы.

Амет-хан услышал голос своего друга де Жоффра и, нанося разящие удары, стал искать его, чтобы сражаться крылом к крылу.

В этот момент от самолета к самолету радиоволна понесла тревожную весть: «Де Жоффр сбит!» Где, как, куда упал?

Разве поймешь что-либо в этой неразберихе? Внизу дымится много машин. Где «як» де Жоффра? Кто может сказать?

Амет-хан в жгучей ярости чуть ли не винтом рубил вражеские самолеты и увлекал за собой других.

Наконец, небо над Кенигсбергом на какое-то время очистилось. «Нормандцы», покачав крыльями гвардейцам 9-го полка, ушли восполнять боезапас и бензин.

Теперь им надлежит приземляться в Либау. Их уже встречают русские механики. Удивительно, когда успели сюда перебраться! И все у них с собой.

В моторе самолета Перрена что-то повредила вражеская пуля.

– Через полчаса неисправность устраним, – заверил Агавельян.

Летчики не успели перекусить, когда Игорь-Мишель передал:

– «Соколы» вступили в бой с превосходящими силами.

– По самолетам! – скомандовал Дельфино, на ходу дожевывая бутерброд.

Французы подоспели вовремя.

– Фино, смотрите, семнадцатый сразу с тремя сражается! – закричал Шаррас.

– Прикрой, – приказал Дельфино, – Это – Лавриненков. Надо помочь.

Луи с лета сразил одного – своего пятнадцатого – «месса». Два других тут же ушли в сторону.

Снова «як» и «лавочкин» стали рядом, устремились в атаку, сзади их надежно защищали Шаррас и Борисов.

Видя, как мастерски их ведущие расправляются с врагами, оба думали: «И чего было спорить, какой самолетов лучше? Вот где проверка. И летчики, и техника – высший класс!»

Из полета Дельфино вернулся последним.

Все слышали, как он передавал: «Собирайтесь, собирайтесь, уходим!» А собрались – командира нет. Так и пришли на аэродром без него.

Полк загудел, как растревоженный улей. А Дельфино в это время незаметно ткнулся в самый край полосы и зарулил на стоянку. Обрадованный механик бросился на крыло, стал помогать Дельфино выбраться из кабины.

Тут же прибежали пилоты, обступили Дельфино.

– Что случилось, командир?

– Куда вы пропали?

– Отдав команду о сборе, я увидел «месса».

– Раз вернулись, значит сбили его! – воскликнул кто-то радостно.

– Нет, не совсем так. Мне никак не удавалось зайти ему в хвост.

– Почему же, командир?

– Причина простая: это была тень моего самолета на облаках, которую я принял за «месса». К счастью, быстро осознал ошибку.

Все рассмеялись.

А через три дня в армейской газете был помещен снимок поверженного на землю «мессера» с желтой линией и ста двадцатью крестами на фюзеляже. «Этого, одного из крупных немецких асов, сразил командир полка «Нормандия – Неман» подполковник Луи Дельфино. Это его шестнадцатая победа», – гласила текстовка.

– Командир, почему умолчали об этом?

– Не хотел кормить свой халат, – отделался он шуткой.

Все было бы хорошо, да никто не мог забыть о Франсуа де Жоффре. Кто-то видел, как пошел он в сторону залива Фриш-гаф. Кому-то показалось, что выпрыгнул с парашютом. Ходило много всяких версий, но никто ничего достоверно не знал.

Лишь один человек мог совершенно точно рассказать, что случилось с французским летчиком, да он находился слишком далеко.

Он – командир стрелкового батальона капитан Г. Назарян – наблюдал с земли, как в воздушном бою загорелся наш истребитель, как из него выбрался летчик, выпрыгнул, раскрыл парашют и его понесло в сторону залива Фриш-гаф.

А между батальоном и берегом окопался враг. До самого вечера шел яростный бой, пока, наконец, враг не был рассеян и уничтожен.

Начинало темнеть, а беспокойство за летчика не давало покоя командиру батальона. Он приводнился утром – между десятью и одиннадцатью. Смог ли столько держаться в ледяной воде? Пока было хоть что-то видно, рассматривал водную поверхность в бинокль. Трупы, бочки, разные обломки, но никаких признаков жизни.

Наступила ночь. Измотанный боем, не спавший много суток подряд, весь обросший, грязный, Назарян тем не менее не пошел отдыхать – уселся на берегу моря. И вдруг послышался еле различимый зов. «Галлюцинация, наверное», – решил Назарян. Но снова раздался неясный крик. Потом еще. Засевшие где-то справа немцы открыли по нему огонь.

Назарян заметил человека, мертвой хваткой уцепившегося за бревно. Летчик это, конечно, летчик! Один из солдат бросился в воду – на помощь. Человек был в полубессознательном состоянии.

Солдат стал толкать бревно к берегу, чувствуя, что от пронизывающего до костей холода силы начинают покидать и его. Однако с упорством греб и греб, решив во что бы то ни стало достичь берега.

Их обоих подхватили на руки солдаты. Влили спирта во рты, раздели, растерли им тела.

На комбинезоне спасенного тускло мерцал орден Отечественной войны 1-й степени. А когда пришел в себя, все удивились незнакомой речи пилота.

Услышав наименование «Нормандия – Неман», обрадовались тому, что им довелось спасти мужественного француза.

Кенигсберг пал.

В полк прибыли дорогие гости-гвардейцы 9-го истребительного. Прибыли отметить взятие «неприступной крепости», за которую вместе сражались, и попрощаться: они, временно приданные 303-й дивизии, убывали на другое, берлинское направление. «Нормандцы» оставались в Восточной Пруссии до окончательного решения вопроса o формировании дивизии «Франция».

На торжественном вечере де Жоффр и Амет-хан сидели рядом.

Обязанности переводчика выполнял Игорь Эйхенбаум, на груди которого ярко горел орден Военного креста, врученный Дельфино по поручению генерала Пети.

– Всю эту кампанию мы прошли рядом, дружба наша закалилась в совместных сражениях, где мы десятки и сотни раз выручали друг друга. Я и все мои друзья благодарны судьбе, что она свела и породнила нас с героями советского неба – Владимиром Лавриненковым, Павлом Головачевым, Амет-хан Султаном, Алексеем Алелюхиным и многими другими советскими соколами. Нашу святую боевую дружбу мы пронесем в себе до конца своих дней, – говорил командир полка «Нормандия – Неман».

И разлетались друзья в разные края. Разлетались, унося в сердцах великое чувство братства, рожденного в годину суровых испытаний.